Cancellation. (джен)

«Это больно, но не смертельно. Сначала — потрясение, слезы, а затем все постепенно рассасывается. Люди умеют справляться с такого рода новостями. В человеческий мозг заложен специальный сценарий, предусматривающий подобные случаи. И жизнь продолжается.»

Терри Пратчетт «Роковая музыка»

Дни бежали своей чередой. Человек, так человек. Его это и не удивляло, и не возмущало. В конце концов, его уже пытались заставить ползать на чреве своем! Но рожденный летать на станет ползать до конца времен даже по воле Всевышнего. Найдет способ, уж поверьте. Человеком?! Можно походить и человеком. Хотя, сердечные проблемы вослед травматологических напрягали и раздражали. Глаза уже не видели, как прежде, а невозможность поправить все щелчком пальцев просто бесила. Характер портился. Как ему не хватало искристого лукавства, бешеной скорости, возможности заглянуть в будущее, свободной беззаботности, неуемного желания хитрить и вдохновенно искушать! Чем искушать? И кого? Бэнтли застряла в варианте тросточки, видимо, навсегда, а малоподвижность, как и малая скорость его всегда возмущали. Раньше, когда он мог разложить себя на атомы и собрать совершенно безболезненно, все решалось гораздо проще. Теперь же ему приходилось командовать собственными мышцами, не хотевшими подчиняться после длительного ношения гипсовой лонгеты, тренировать суставы, терпеть боль от каждого шага, привыкая к ней, заставляя себя двигаться и сопротивляться недугам так, как обычно это делают люди. Чтобы отвлечь себя, он пытался найти занятие. Учитывая реалии не четырнадцатого века и, до противного, демонический характер, лазил по соцсетям и троллил всех подряд. Потом завел себе два сайта и принялся зарабатывать на первом медицинскими советами из шумерской народной медицины, на втором составлением гороскопов. Удивительно, но заработать получилось. Нехило заработать. Особенно шумерская медицина зашла. Кое-кто даже практические вопросы задавал про то, где взять порошок из хвоста и сердца молодого крокодила, или можно ли вместо ила Евфрата использовать лечебную грязь из озера Тамбукан. Некоторое время это забавляло, но быстро надоело. И он все бросил. Иногда хотелось заниматься всем и сразу, а иногда просто забыться и уснуть на неизмеримо долго. Иногда, к ужасу ангела, он просто беспробудно пил, что никогда ему не было особо свойственно и в демоническом виде: ну (в каноне) раза три — узнав про инквизицию — раз, узнав про грядущий апокалипсис — два, после пожара в книжном — и все. Иногда просто замыкался в себе и молчал вечерами так подолгу и мрачно, что Ангелу становилось не по себе. Азирафель пытался помочь, уговаривал, объяснял про гибельное влияние алкоголя на человеческий организм, рылся в книгах, обращался к знатокам человеческой природы в мире людей. Но что он мог сделать, если даже его чудеса в данной ситуации не работали? И это порождало только ехидные шуточки и колкости вроде: «Волшебник-недоучка, Ангел липовый!», или «А ты уверен, что на остальных твои благословения срабатывают?!» Это было обидно, но Азирафель списывал все на стресс и депрессию и молчал в ответ. Эти молчаливые дуэли были хуже всего. Однажды, ангел предложил вернуться в Англию. Кроули просто пожал плечами и бросил: «Хочешь, возвращайся. Мне и здесь неплохо».

- Здесь? Но почему именно здесь?! — возмутился Азирафель.

- Почему здесь? А ты никогда не размышлял над вопросом почему в непостижимом плане Антихрист оказался в английской деревне, а Всадники руководили началом Армагеддона с американской базы, расположенной в окрестностях английской деревни? И как всегда — чужими руками?

- Чужими?

- Не английскими руками, я имел в виду. Но из Англии.

- К чему ты ведешь?

- К чему? Автор «плана» просто повторял обычный алгоритм всех попыток начать конец света. И центр всего — английский Банк. Для которого это место, вот это самое — «здесь», кстати, весьма лакомый кусок на протяжении многих веков.

- Просто бред. Это просто бред, Кроули.

- Бред, значит. Так поезжай в Англию и проверь. А я буду сидеть здесь в месте, которое там всегда считали скопищем демонов и рассадником дьявольских идей. Да и климат мне тамошний надоел. Дождит беспрестанно и холод собачий. Отвратительное место.

- Скопищем демонов? Дьявольских идей? А это не так?

- И много демонов ты тут видел?

- Не много. На данный момент — нескольких: тебя, Хастура с Дагон, продающих молодую зелень на рынке по-адски высоким ценам и Вельзевул, которая пыталась устроиться в колледж коммунального хозяйства задолго до начала учебного года, ей разрешили, но заставили сдавать ЕГЭ и бедняжка пришла ко мне в школьную библиотеку за необходимой литературой. Кажется, успешно проходит курс в ускоренном темпе. Уж не знаю, для чего вся эта сантехника по-русски ей понадобилась! Точно дьявольская идея!

— Ага! То есть всего четыре и все они теперь — смертные. Но все равно — подумай: почему Армагеддоном руководили из английской деревни? Я туда не вернусь. Хватит.

После этого почти неделю молчали оба. Азирафель, конечно, никуда не уехал. Но надо было что-то менять. Надо было! Но ничего не получалось.

Этот день был неплох. Если не считать бессонницы и обычной утренней боли за грудиной. После дневной суеты, поразмыслив тщательно, он решил исправить ситуацию и встретить Азирафеля у школы. Сидел очень удобно на скамейке сада, наблюдая за детской беготней, слушал смех и отголоски споров и шепотов. Учебный год заканчивался, благодушие предвкушения каникул витало над школой.

Все шло спокойно. Пока не появилась Она. Просто села на противоположный конец скамьи, и смех, подобный воркованию, резанул слух. А все так хорошо шло! Просто же вышел прогуляться, и на тебе! Он инстинктивно поднялся — бежать подальше. Но Она остановила его так же легко, как и всегда.

— Ты не сбежишь.

— И Вам — здравствуйте. И почему это не сбегу?

— Потому что нам надо побеседовать.

— Мне казалось, что Вы уже все сказали.

— Ключевые слова — тебе казалось. Не все. И ты, я уверена, хочешь кое о чем спросить.

Опять этот смех.

— Почему я всё ещё ... Человек? За что, в конце концов? Не я виновник заварушки. Ладно, перелом был инквизиторский от Небесно-адской шайки, но все вот это? Ты собираешься использовать на мне все тридцать два тома медицинской энциклопедии? И холеру тоже? Может ещё и ветрянку? Кариес тоже превосходная гадость!

— Кариес? Вот если бы это был Азирафель с его любовью к сладостям, а ты — в отношении кариеса совершенно не интересный экземпляр. Нет. Инфекции можешь не считать. Не тот век. К тому же я знаю, что ты уже вакцинировался от дифтерии, коклюша, кори и столбняка. Чума? Холера? Нет, этого можешь не ждать. А все остальное непредсказуемо. Как и у остального человечества. Почему? А ты думал ваша странная дружба с Ангелом исцелит тебя и станет последним осколком?

— Ничего такого я не думал. Я был рад, что он рядом, несмотря ни на что. Был рад. Был. Но... Меня это раздражает.

— Что именно?

— Мое к нему отношение. Это не в моей природе. И его заботливость. Я не маленький. Помру, так помру.

— Да? А в прошлый раз ты спорил. Что заставило сомневаться?

— Страх. И еще я боюсь причинить ему боль. И сам боюсь этой боли. Мне было плевать на все. Очень давно. Теперь все иначе. Даже если я хреновиной какой занимаюсь, то это не должно никому вредить, окружающую среду не портить, а меня радовать должно. Не радует, почему-то ничего. По-человечески? Боже, как они это выносят?

Рука привычно потянулась к грудине, словно это могло унять внезапную боль. Собеседница наблюдала, склонив голову, выжидая, воркуя мягким смехом.

Он постарался сдержаться и предпринял ещё одну попытку сбежать.

— Отпусти меня. Не сейчас. Не могу говорить. Все стало невыносимым, и я не собираюсь тебе плакаться.

— Но ты уже плачешься. Хорошо, попробуем ещё разок. Твой инквизиторский перелом вполне прилично срастается, ты справился. Остальное? Пока не знаю. Хочешь знать, что с остальными? Михаил все ещё никак не хочет принять свою человечность. Сандальфон учится молиться. Получается не очень. Во всяком случае, меня это не развлекает. И не трогает. Но он может учиться сколько угодно долго. И он нашел себе работу у какого-то местного рыночного магната. Работа и Сандальфон? Это еще менее забавно, чем Сандальфон и молитва. Уриил? Странствует. Это доставляет ему удовольствие. Ну, знаешь, что-то в этом роде: "Благословляю вас, леса, и посох свой благословляю, и эту бедную суму! И степь от края и до края! И солнца свет, и ночи тьму!" Ну и так далее. И это ты его к странствию подтолкнул. Этот Путь вечен. Вельзевул занимается полезным делом, изучает санитарную технику, и не с моей подачи. Техника совершенствуется, его знания тоже. Что утешает. Во всяком случае, твой бывший шеф вполне доволен ремонтом канализации. Хастур тихо и мирно наслаждается с Дагон милым коттеджем в зелёных холмах. У них уже цветут первые тюльпаны и колосится укроп с петрушкой. Представь, Хастур так счастлив, что простил тебе даже растворение Лигура. Вечная любовь сильно его изменила. К лучшему.

— Простил? Меня? Вечная любовь? Или это очищающее действие укропа? Хастур? Чепуха полная! Да он просто понял, что если бы первым зашел не Лигур, то в лужу бы превратился он, славный герцог преисподней вместе со своей жабой.

— О, в этот раз ты не прав! Простил. Душевно. Представь себе! Ты бы не простил гибели Азирафеля никому. Не пойди все так, как пошло, я даже не берусь предсказать, что бы ты сделал с Шедвелом, Метатроном и "нерасторопными" пожарными! Но Азирафель остался жив, и вы вместе знатно накуролесили в Тадфилде.

— Мы накуролесили? Адам все сделал сам.

— Конечно, сам. Но перед этим ты так удачно его потерял.

— Мальчик потерялся. Возвратная форма глагола. Возвратный суффикс или постфик «-ся», краткая форма винительного падежа возвратного местоимения «себя», это по-русски. Потерялся. Сам. Это в его природе.

— Сам? Ну-ну! Тебе видней! Лингвист. Кстати, ты и в самом деле подталкивал Азирафеля убить его? Ты думал, Ангел сможет убить ребенка? А ты? Не мог? Как же! Ты — и убить сына Люцифера! Так кто для тебя был важнее тогда? Азирафель? Ты сам, любимый? Или Люцифер? Последний всегда был ближе. Не спорь.

— Ерунда. Не ближе. Ничуть.

— Не надо Мне врать-то. Рассказы о скатывании по наклонной оставь для доверчивых дурачков. Я помню, как ты сам сиганул вниз за Люцифером, лишь бы на одной стороне с Михаил не остаться. Молчишь? Вопросы кончились?

— Нет. Ты еще последний мой вопрос тогда вспомни! Перед прыжком в эту пропасть. Может стоило выслушать Денницу, прежде чем все это с нами творить?! А потом для меня остались только огонь и серные ямы. И странная адская компания.

— Компанию ты сам выбрал. И, кстати, Ангелу ты об этом рассказывал?

— Зачем?!!

— Вот видишь! Не рассказывал. Дружба и доверие всегда едины. И поэтому я считаю, что, не смотря на последние события, та сторона, где Люцифер, тебе ближе, мой дорогой.

— Нет. Порочная логика. Если так рассуждать, то мне ближе совсем другая сторона.

— Ах, это!? Конечно, Азраил. Оба вы не вписываетесь ни в какую сторону. Он тень, ты материал Творения.

— И почему я человек теперь? Не объяснишь? И как надолго?

— Я не знаю.

— Непостижимо! У всех есть жизнеизмеритель. Даже у Санта-Хрякуса. У меня он тоже есть. После некоего с тобой Договора. Я знаю, ты знаешь. И Ты его видела, уверен. Это основа Договора. Он был у Тебя.

— Был, видела, держала. Но где он не знаю. Да, он не похож на все другие. И даже имени там нет, ну не "Кроули" же на нем писать! Просто вписана твоя сущность змеиная. Очень остроумным способом. Таким ты был всегда, и до Творения, и в Саду, и сейчас. Да, хранился у меня со времён нашей с тобой Великой Договоренности. И не фыркай так. И шипеть уж точно не надо на меня. Был у меня. Только я его ... Я его выбросила в сторону Азраила.

— Ты его... что?

— Швырнула. Кинула. Бросила. Метнула. Что не ясно?

— Зачем?

— Разозлилась. Вспылила и осерчала. Взбесилась, если хочешь. Это тоже по-русски. Так здесь говорят, если в кого вселяются бесы. Из-за тебя, кстати, и взбесилась. Из-за твоего внепланового землетрясения. Но Азраил клянется, что до него он так и не долетел. Ищи ветра в поле. Так что я не знаю, что может это изменить. То есть изменить твою нынешнюю природу на истинную. И остановить процесс сам знаешь чего.

Слов просто не было. Хотела разбить и убить? Но он почему-то не разбился до сих пор? Раз он все еще жив? Можно так просто швырнуть в небытие все время его жизни? Это всевластие так развращает? Взбесилась Она?! Или теперь жалеет о содеянном? Зачем вся эта беседа? Чтобы сообщить именно этот факт?

— И что предпримешь? Бросишься искать его? Расскажешь, наконец, все без утайки Азирафелю? Убежишь? Без оглядки и подальше? Ну?

Он просто молчал. Она уже не смеялась, и это было страшнее, чем воркующие звуки.

— Ты затем и пришла? Чтоб это выяснить? Интересно?

— Мне интересно, конечно. Но... Итог потери данного артефакта может быть непредсказуем. Сам знаешь. Если все пойдет не так, как должно идти согласно нашему с тобой давнему решению, восстановить ход твоего времени уже не сможет никто, даже ты. И не только твоего, кстати. Как проявит себя весь этот умирающий Хаос я не знаю.

— Что?! Ты что боишься?! За Сатаной меня отправить не боялась, а теперь — боишься?

— Я знаю тебя достаточно, чтобы не бояться конкретно тебя. Но за тебя — да. Представь. Это так. Хоть ты и не мое создание. И за нарушение системы — тоже боюсь. Я слишком долго над ней работала, чтобы не бояться разрушения теперь.

— Системы? Раздутое самомнение. Никогда Ваша непостижимость всю систему не охватывала. Часть системы, милый шарик под названием Земля, причем без японцев и коренных австралийцев! Система! Она работает, как ей самой вздумается. И до конца не ясно, как туда этот дурацкий Армагеддон вписывается.

— Хватит уже. Армагеддон! Армагеддон! Это в мои планы абсолютно не входило. Я тоже на ошибках учусь. Хватило и Потопа. Вселенная работает, люди пытаются менять мир. У них есть границы. Даже в их безумной тяге к саморазрушению есть границы. Но в смерти изначального хаоса границ нет. Ты понимаешь это не хуже меня. Если ты — конечен, Вселенная тоже. Схлопнется. Хочешь, чтобы сказала все? Хорошо. Я жалею, всегда жалела, что ты оказался на той стороне, но иначе, вряд ли ты тогда заметил бы этого Ангела. Его упорядоченность, терпение, рассудительность — они меняли тебя так же, как твоя страстность, воображение и тяга к свободе меняли его. В итоге наша Договоренность обрела совершенную форму, и ты… ладно, что объяснять?! Я сделала тебя человеком, как и остальных участников этого плачевного инцидента, в назидание, чтобы поразмыслили. Над смыслом жизни. Но жизнеизмеритель… Кто мог предвидеть такую потерю?

— Что?! Кто мог предвидеть? Кто его швырял неизвестно куда, тот и мог! Могу считать Договор расторгнутым и с Тобой ни в какие разговоры больше не вступать.

— Послушай, все слишком серьезно. Тебе надо услышать именно это? Хорошо. Да, я жалею, что так вспылила. Хочешь знать, для чего я пришла? А вот для этого. Извиниться. Время мира теперь только в твоих руках. Я не могу тебя заставить. Больше нет. Часы твои были залогом. Ты знаешь. Их у меня нет. Где они? Никакие мои попытки выяснить — успехом не увенчались. Ты вправе обидеться, вспылить, ничего не делать. Но я знаю, что этот мир тебе так же дорог, как и мне. А может и больше. Я не смогу ни помочь, ни помешать. Что делать — решай сам. И я не знаю сколько времени у тебя есть. Поэтому решай быстро. Но найти жизнеизмеритель и все исправить можешь только ты.

Все. Исчезла. Лёгкий ветер, сквознячок. Молодая листва прошелестела радостно, лепестки цветущей яблони белым облаком полетели с ветвей. Пели птицы, ни о чем не подозревая, как всегда. Дети все ещё шумели вокруг, но у него внутри вдруг установилась такая страшная, такая смертельная тишина...

Решай сам? Люди так и поступают. И как же ему теперь решать?

Бежать? Куда? До какого "прекрасного далЕко"? Нет, от себя не убежишь. Рассказать Азирафелю все и без утайки? Зачем? Он, возможно, в силу ума своего, обо всем и так догадывается. А рассказывать? Нет ни сил, ни желания, ни смысла. Да и не надо человеку ангела в свои человеческие проблемы втягивать. Искать чертовы часы? В этом тоже смысла нет. Всему свое время. И его время неумолимо летело к концу. Его — да. Но время этого мира? Время мира в моих руках? Было когда-то. А теперь он не властен был даже над своим собственным временем. Вот это уже было неправильно. Настолько неправильно, насколько и страшно.

Нет, сегодня он не будет ждать ангела здесь. И говорить с ним не сможет.

Из личных воспоминаний A.J.Krowly.

Вы когда-нибудь видели поверженного демона? Да, именно этого я и имею в виду! Из тех, о которых говорила Дагон — «демон сидячий, летячий, поверженный». Он видел, в Третьяковке много раз. И каждый раз не переставал удивляться гениальности художника. Все верно. Вот представьте: идете вы очень быстро, или, скажем, летите, и вдруг просто картина переворачивается вниз головой, диагональ резко меняет направление, и вы уже валяетесь в скалах весь разбитый, мечами архангельскими порубленный местами, и великолепные и мощные золотые крылья чернеют и покрываются пеплом. Боль жуткая, жгучая и непрекращающаяся везде. И эти ужасные белые безумные глаза. Конечно, цвет глаз не тот. Но разве он видел себя тогда? Разве думал о глазах? Картина рождала ясное чувство дежавю, а художник, хоть там и не был и видеть ничего этого не мог, но чувства передал вполне верно. Вероятно, так он тогда и выглядел: растерзанный, разбитый, с безумными белыми выгоревшими от боли глазами. Потом он заполз в какую-то пещеру, где можно было стонать, плакать и проклинать веками. Там его и нашел Люцифер, тоже жутко изменившийся, но не утративший своего уникального стиля под названием «блистательный». Эдакая блистательная жуть! Не утешал, не лечил его ран, не уговаривал, им это не было нужно, они все и без слов понимали. Он тогда просто спросил Владыку: «Ну что, сможешь теперь всех ненавидеть, Денница?!»

— А ты? — ответил Люцифер, и в голосе его была вся горькая печаль мира.