Cancellation. (джен)

«Толпой угрюмою и скоро позабытой

Над миром мы пройдем без шума и следа.

Не бросивши векам ни мысли плодовитой,

Ни гением начатого труда…»

М.Ю. Лермонтов «Дума».

«И нынче все дико и пусто кругом -

Не шепчутся листья с гремучим ключом…»

М.Ю. Лермонтов «Три пальмы»

Шесть тысяч с лишним лет назад, ровнехонько через три месяца после состоявшегося скандальчика и уползания на чреве своем всем известно откуда. Либо ему просто стало интересно, либо причина была вовсе не в этом. Посмотреть хотелось и узнать заодно кое-что. Что же, он рассматривал тщательно. Стены стояли по-прежнему внушительно высокими, но налет руин уже определялся на угловых башнях. Да и врата выглядели как-то не так. Пустыми были врата. В последнем можно было бы заподозрить очередную божественную каверзу, поэтому он туда и не полез. А просто прополз под стеной и появился среди сада — опять Змеем. Но найденное на этот раз — чрезмерно удивило. Неожиданный после пустынного жара холод мгновенно пробрал до костей, временами налетали порывы ледяного влажного ветра, таскавшего туда-сюда клочья тумана и кучи разновеликих и разноцветных листьев. Листья, изрядно потрепанные, начинали уже засыхать. Оттенки палевого, бежево-коричневого, желтого, темно-красного и тысячи других, вырвавшихся каким-то непостижимым образом из прежнего зеленого, смешивались ветром в невообразимые ковры, отдававшие то будущим Кандинским, то будущим Ван Гогом, закручивались смерчами и рассыпались терпко пахнущей трухой. Будущая Левитановская золотая осень отсутствовала, ее просто уже сдуло этим ветром. Кроме его шума не осталось никаких звуков: ни падающих яблок, ни галдящих и свистящих птиц, даже ручей звучал грустно и приглушенно. Неожиданно ветер стих, листья распластались и расслабились. На голой ветке ворон сидел одиноко. «Поздняя осень,» — неожиданно закончил он непроизвольно будущее бессмертное хокку Мацуё Басё и по знакомому пути двинулся к Древу познания. Яблоня стояла без единого листочка, плодов на ветках тоже не наблюдалось. Только на земле у самого ствола валялось единственное сморщенное кривоватое яблоко.

— Надо хоть попробовать из-за чего вышел весь этот сыр-бор! — рука потянулась к плоду запретного дерева, так небрежно валявшемуся теперь среди пожухлых листьев. Кожура оказалась морщинистой и мягковатой, она уже не хранила ни звонкой упругости юности, ни щедрой полноты зрелости. Просто выглядела, как сморщенная старческая щека. Вспомнилось внезапно: «Они познают старость, болезни и смерть…» Стало совсем уныло. Надкусить яблоко, однако, так и не удалось. Крохотная пробка из огрызков вылетела из темной точки на желтом морщинистом боку, и из отверстия показалась коричневатая в серых бородавках головка розовой гусеницы: «Не трожь! Это мое яблоко!» — пискнула она с угрозой.

— А ты еще кто?!

— Я? Ясное дело — Cydia pomonella, бабочка из семейства листовертки, вот кто я!

Какая заносчивая особа?! Такая крохотная и такая вредная. Истинная плодожорка! Но глотать яблоко вместе с ней не хотелось абсолютно. Даже из вредности. Не за этим он сюда приполз, чтобы лакомиться червивыми яблоками.

— Бабочка? Это ты Вельзевул расскажи! Бабочка она! Бабочки не ползают. Цидия Помонелла?! Ерунда полная. Яблонная плодожорка ты, и к тому же в настоящий момент — гусеница.

— Ну и что? Все течет, все изменяется. Сначала я гусеница, потом бабочкой стану. Я тут давно по яблокам ползаю. И знаю, кто ты. Ты же тоже не всегда змеем был? Или всегда? Первоисточник на сей счет о твоей предыдущей и, возможно, ангельской природе умалчивает. Ладно, согласна, пример не удачен. Но все равно. Натворил дел, и поделом тебя отсюда выгнали. Так что не очень-то шуми. Тебе тут быть не положено. Поэтому яблоко мое.

— Положено, не положено, не твое дело. И сдалось мне твое недогрызенное яблоко! Лучше скажи, что это тут так все …грустненько?

— Вот еще! Я, существо в будущем крылатое, и с тобой никакого резона говорить не имею. К тому же мне совсем не грустненько.

— И с чего бы тебе веселиться, госпожа Помонелла?

— А с того, что все птицы убрались. Особенно радует отсутствие дятлов. И никто меня не склюнет теперь до самой весны. А весной у меня такие большие перспективы!

— Все птицы? Так уж и все! А этот? — он указал на ворона.

— А! Это не этот, это — она. Ворона. Сидит и ждет, ей сыра послать обещали. Кусочек сыра. Видимо очень вкусная штука. Вот и сидит. И гусеницы ее не интересуют.

— И куда же птицы улетели?

— Ты совсем глупый? Это же всем ясно. Похолодало, они и подались в эти… в теплые края.

— В теплые края? Да за стеной снаружи температура — плюс сорок! Климат жаркий пустынный континентальный! И экватор рядом практически. Теплее не бывает!

— Ну и что. Внутри-то за стеной теперь холодно. Они и подались, за стену. Наружу подались. И очень удобно оказывается, раз теплые края просто за стеной.

— И с чего бы так похолодало?

— Видишь ли, Непостижимый Кое-кто изобрел времена года. Всего четыре. После лета теперь будет осень. Три месяца. Сейчас последний — ноябрь. Или новембер, что означает — девятый, хотя он одиннадцатый. Еще можно бездорожник, листокос и листогной, лета обидчик, полузимник, ледостав, ледовый кузнец, короче, сентябрев внук, октябрев сын, зиме родной брат. Было у нас вечное лето, и ничего не менялось. Слава Непостижимому Кто-то, теперь пройдут осень, зима, а потом весна. Вот тогда-то я и стану бабочкой! Как подумаю, так и представляю сразу крылышки. Нежно-бежевые с сероватым, в размахе аж двадцать миллиметров! Чудесные!

— Ну да? Кое-кто? Непостижимый Кое-кто? Изобрел? Вот-таки взял и изобрел? А как же в Австралии или в Китае до сих пор без времен года, видимо, обходились?

— Не знаю. Я про австралиюиликитай не слышала. Но Непостижимый Кое-кто — всегда знает, что делает. Это не обсуждается. И мне некогда с тобой тут болтать. Мне на ствол пора перебираться, окукливаться буду, то есть работать над собой, чтобы стать бабочкой.

Гусеница скрылась внутри яблока и снова заткнула отверстьице-вход. Змей постучал по яблоку тонким пальцем.

— Эй! Цидия! Госпожа Яблонная, покажись, у меня еще вопросы остались. Ну, выгляни в окошко еще разочек. Пожалуйста. Тебе же теперь аж до самой весны молчать. Обалдеешь от скуки!

Плодожорка пошуршала внутри, потом все же вылезла снова.

— Вопросы? А выгода мне будет? От ответов?

— Выгода? Ну ты и заелась, плодожорка! Вон у тебя целое яблоко! Какая еще выгода?!

— А такая. Что если ты меня на ствол отнесешь, то может и отвечу. Иначе, катись со своими вопросами туда, куда тебя отсюда и послали. Прахом питаться. Кстати, если на дерево меня посадишь, можешь яблоко доесть. Я ведь только зернышки подъедаю, остальное целехонько. Ну? Змей?

— Ладно, не волнуйся. Перенесу я тебя и в коре спрячу, окукливайся на здоровье. Только скажи, ангелы куда подевались? Даже у ворот никого нет?!

— Ангелы? Вот ты чудак! Они тоже улетели.

— Куда?

— А кто ж их знает? Уж точно не в теплые края. По ангельским делам и улетели.

— Что? Все? Абсолютно все?

— Все. Абсолютно. Во всяком случае, я не видела, чтобы кого-нибудь из них отсюда выгоняли по твоей дорожке. Если тебя конкретно это интересует. Просто похолодало, хризантемы давно отцвели, сад опустел. Улетели ангелы. На Небесах они теперь. На Небесах. Видимо, там тепло и времен года не бывает.

Он молча подставил ей палец, и, когда гусеница переползла на него, аккуратно пересадил ее в щель на коре яблони. Она проползла поглубже и слилась с окружающей поверхностью, словно исчезла.

— Счастливо зимовать, Бабочка семейства листовертки с нежно-бежевыми крыльями. Это хорошо, что ангелы улетели в полном составе, и никто не отправился по «моей дорожке»…

Он откусил от яблока с противоположного конца от гусеничного входа. Во вкусе еще таилась легкая сладость с неуловимой пьянящей кислинкой, потом все заполнила терпкая и настойчивая горечь.

Небо над садом постепенно темнело, изредка срывались холодные тяжелые капли начинающегося дождя. Где-то в вышине за тучами тянулся к югу караван крикливых гусей, приближалась довольно скучная пора: стоял ноябрь уж у двора…

«Земной мир казался Кроули и Азирафаэлю на диво интересным местечком, которым оба надеялись наслаждаться как можно дольше, но мнения их совпадали крайне редко»

Терри Пратчетт. «Благие знамения».

Совсем недавно. После несостоявшегося Армагеддона.

Ладно. Коттедж так коттедж. Сделка заключена, оформлена и узаконена. Оплата прошла успешно, все состоялось. И он даже решил переночевать в только что обретенной недвижимости. Да, он выбрал его сам, но Ангел так и просил — по твоему вкусу, расписав красочно перед этим то, чего бы хотел сам. И куда после этого он должен засунуть «свой» вкус? И что это вообще за вкус? Горькая желчь. Вот это настоящий вкус его стильной квартиры. Террариум с помпезным креслом, голым полом и обилием острых углов и прямых линий. Почему самым уютным прибежищем для себя он считал диван в магазине Азирафеля? И вкус магазина ему тоже нравился, как сложный вкус пуэра. Вначале почувствовать его глубину мешал запах старой бумаги и кожи, потом проявлялась ясность солнечных лучей, в которых как новорожденные звезды плясали золотистые пылинки, постепенно из глубины всплывали нотки влажной древесины и земли после дождя, переплетаясь с нежным послевкусием орехов, ванили, какао. Он сам ни за что не признался бы Азирафелю в этом. Тем более воспроизводить нечто такое у себя? Дело не в стиле, который всего лишь надстройка. Базис всегда деньги. Вернее, их источник. А квартира демона контролировалась, как и оплачивалась — Адом. И малейший намек на его личный вкус погубил бы и его, и Ангела. Поэтому, выбирая домик у моря, он пребывал в некотором затруднении, так как основным посылом этого выбора было одно — угодить Ангелу. И, конечно, это вылилось в достаточно тривиальный британский стандарт: две спальни, кабинет-библиотека наверху, небольшая гостиная, аккуратная кухня, ванная, две кладовки внизу. Отличной добавкой стала слегка скрипучая лестница. Так, слегка скрипучая и не противно. И, разумеется, веранда с застекленной крышей, куда так и просился зимний сад. И, наконец сам сад. Есть где разгуляться, и есть кого повоспитывать, из растений, конечно. Так как с животными у него всегда были сложные отношения. За кучеряво-колючей хищной ежевичной изгородью несколько явно неплодовых деревьев с опустевшими уже птичьими гнездами, пара яблонь, на одной из которых висело маленькое морщинистое рыжее последнее яблоко, видимо шафран, сообщая, что яблоне очень хотелось одичать. Меж деревьями в беспорядке бродили заросли крапивы, тысячелистника, пижмы, розмарина, амарантов и разноцветных хризантем. Ближе к дому красовались несколько кустов розы Фальстаф с узнаваемыми последними пурпурно-фиолетовыми цветами, а по стенам ползли классические Зеферин Друэн и Леди Эмма Гамильтон, соперничая красновато-мандариновыми и ярко-розовыми цветами, зябнущими на ноябрьском ветру. Внешне дом напоминал иллюстрацию к «Пряничному домику», и было в его пряничной пасторальности нечто зловещее.

— Зловещее, так зловещее. Вероятно, это воспоминание о зловеще завышенной цене. Но об этом знаю только я, так что для Ангела ничего зловещего тут не будет. И потом, я не должен постоянно под него подстраиваться. Достало уже. То жду его часами, то себя ломаю. А уговорить его на все наши… дела?! Такие усилия! И еще нравоучения потом приходилось слушать. Бесконечные ангельские нравоучения. Голос, конечно, у него приятен, но… Сколько можно. Как бы там ни было! Зловещее. Так зловещее.

Эта мысль успокаивала. Как и сознание выполненного долга. В конце концов, Азирафель так давно носился с идеей «нам очень нужен коттедж у моря», что стоило покончить с этим, эту идею осуществив. Сказано — сделано. Однако, чем дальше, тем меньше эта идея нравилась ему. Что-то настораживало, пугало, вгоняло в тоску и оборачивалось тревогой и страхом. Именно из-за этого, чтобы разобраться в этой тревоге и прогнать страх он и решил выспаться в домике с розами, а в Лондон вернуться завтра.

Не получилось.

Без сна он лежал довольно долго, размышляя на тему «демоны не селятся в коттеджах у моря, увитых розочками». Не селятся. Слишком все это пахнет дурацкими и абсолютно нереальными концовками людских сказок типа «и они поженились», или «и они жили долго и счастливо до конца времен». Идею про «и они поженились» он, конечно, отмел в зародыше. Это невозможно в любой форме. И, даже если бы он вдруг стал прелестной юной девушкой с чудными рыжими кудрями, тратить всю вечность на блинчики для ангела не хотелось. Прискучили бы и блинчики, и ангел. И как в него столько вмещается этих блинчиков? Про «до конца времен» в пряничном домике тоже не рассуждалось. Не настолько ему нравилось садоводство и огородничество. Разве оставить этот домишко дачкой, где розы растут сами собой и яблоки зреют без назойливых плодожорок. И пребывать в нем вместе с ангелом так, иногда по недельке. Не больше. Потому что если больше, то они точно поругаются, и ему останется преспокойно смыться, чтобы знать, что ангел все также продолжает не продавать свои книги в магазинчике в Сохо, а самому по вечерам просто таскаться в «Ковент Гарден» и слушать шедевры мировой оперы назло Бентли. И как быстро это надоест обоим? Или одному из них? Когда исчезнет прелесть ожидания встреч и долгих бесед обо всем сразу невпопад? Когда будни, рутина, обыденность и привычка сменят их? И это вечность? Дружба дружбой, но вопрос мытья посуды при нынешнем лимите на чудеса — никто не отменял. Сложно представить себе ангела, моющего посуду. А демона? Вот еще! И как просто их будет тут найти? Двух рассиропившихся идиотов среди ноябрьских умирающих роз? Сколько продлится это самое «до конца времен»? Вероятно, не так уж и долго? До Рождества? До весны? И даже нет шанса узнать каким макаром тут натыканы луковицы нарциссов, гиацинтов и тюльпанов? И натыканы ли вообще? Нет, увольте! Почему так хочется сбежать к бурлящему предвкушениями зимних штормов морю и спрятаться там в соленых скользких скалах? Спрятаться от этого нарочитого уюта, камина, дурацких пурпурных роз, что стучат сейчас в окно спальни под порывами восточного ветра?

Короче, все это до противного по-детски и совершенно не стильно. Просто вульгарно. Особенно вишнево-розовые розочки по фасаду. Убрать их к чертям, оставить только мандариново-огненный Зеферин?! Демоны не селятся в коттеджах у моря? Во всяком случае, если и селятся, то спать в этих коттеджах определенно не могут. Мешает этот зуд сомнений и предчувствий? Или просто эти розы надо подвязать, чтоб не стучали в окно так взбалмошно? Или просто перейти во вторую спальню, выходящую окнами в сторону холмов и скал? Или просто позвонить ангелу?

Звонок ничего не дал, кроме информации к новым депрессивным и тревожным размышлениям, так как абонент был вне сети. Выключил телефон? Но был уговор не выключать и быть на связи. Забыл зарядить? Но телефон ангела не надо заряжать. С ним что-то случилось? Но он видел его только несколько часов назад, и ничего не предвещало… Или предвещало?

Ноябрь ему не нравился никогда. Очень зябко, сразу вспоминались особенности теплообмена рептилий и от этих воспоминаний рефлекторно хотелось оцепенеть и заснуть. Ведь как до изобретения времен года в одном известном саду непостижимым кем-то, так и после этого он всегда выбирал для обитания, если не страну вечного лета, так хотя бы не страну вечного ноября. И, что греха таить, Британия, несмотря на все ее майские деревья, цветущие нарциссы, множество старых сортов английских плетистых роз, дождила ноябрем даже в июне. Солнце никогда не заходит над Британской Империей? Ну да, колонии разбежались, а над империей остался только промозглый ноябрьский туман, шторма и дожди.

К тому же ноябрь всегда был наполнен беспокойством об Азирафеле. Первый раз он приполз в сад разузнать не влетело ли тому за меч. Но объяснения гусеницы хоть и обнадежили, но не утешили. И пришлось ждать еще аж две тысячи лет, чтобы у строящегося Ноева ковчега задать, наконец Азирафелю практически с глазу на глаз этот вопрос: «Тебе не влетело за то, что отдал смертным пламенный меч?» Он беспокоился? Конечно беспокоился! Во-первых, демоны обладают некоторым даром предвидения, если постараются, конечно. Во-вторых, уж ему было точно известно, что в этой ситуации было добром, а что злом, и кто конкретно из двоих накосячил больше. И в-третьих, наконец, все последующие тысячи лет все его попытки сотрудничества с ангелом только для вида он окрашивал этой самой «обоюдной выгодой». Нет главное было — «ведь было б только с кем поговорить»! Всевышний с ним не беседовал со времен знаменитой библейской фразы о том, на чем и куда ему ползти, чем питаясь при этом. Разговоры в Преисподней всегда основывались на лжи, страхе и недоверии. А тут совсем иное дело! Можно быть откровенным, послушать умные ангельские речи, ведь Азирафель очень умен, это всем ясно! Можно было даже самому высказать свое мнение не боясь, что тут же получишь на голову либо ушат помоев, либо содержимое котла с расплавленной серой. Потом, когда они порой даже друг друга выручали в делах, он очень радовался. Ведь слышал, что у людей так бывает и они называют это крепкой и верной дружбой. И ему это сильно нравилось. Но разве демоны могут выбрать друга? Разве может кто-нибудь выбрать в друзья демона? Опыт подсказывал, что нет. Но опыт отношений с Азирафелем давал странную надежду, что это возможно. И вот из этого «в-третьих» и разрасталось это самое беспокойство за ангела. До чего доходило! Он даже объяснительную для Ада сочинял, на случай раскрытия их «братания» и дружеских отношений. Причем сочинял так, чтобы выгородить Азирафеля перед Повелителем Преисподней. Ну не перед Архангелами же его выгораживать?! Они ж ангелы! Что плохого они могут сделать своему собрату? Теперь-то он знал, что могут!

Итак, в попытках успокоиться, выбросив все эти размышления из головы, и уснуть, он промучился до полчетвертого. Потом встал, сварил кофе и решил ехать обратно затемно. Очень быстро ехать. Потому что. Очень быстро нарастала тревога. Даже не тревога, а животный страх. Даже холодно стало, ощутимо холодно, но не внешне, а изнутри. Где-то в глубине сердца необъяснимо расширялась дыра потери, бросало то в жар, то в озноб. Когда же страх сформировался в стойкую короткую мысль: «Я не могу потерять его еще раз», он уже запирал дом и бежал к машине, чтобы рвануть туда — к эпицентру тревоги и ужаса.

В Сохо едва наклюнулись утренние сумерки, окна магазина были темны, жалюзи опущены, на двери красовалась табличка «закрыто». Но видеть все это ему было необязательно. Он уже и так знал, что внутри — пусто.

Да, пусто. Все. Его здесь нет. И нигде поблизости — тоже нет. Вот откуда этот холод и пустота. Дыхание перехватывает и мерзкая пустота там, где должно быть сердце. И все вокруг, вся эта ноябрьская туманная ветренная круговерть кажется сотканной из острых ледяных иголок, которые забираются внутрь через легкие и кожу, слепят глаза и мешают думать. Ледяные мысли, ледяные. «Его изъяли из моей жизни».

— Я не могу потерять его еще раз. Я не хочу его больше терять. Он мой друг. Мы нужны друг другу.

Крики, шепот, мольбы, беготня по комнатам — бесполезно — никаких следов. Если посмотреть внимательно? Никаких следов борьбы. Книги аккуратно или неаккуратно расставлены, но на своих местах. Кровать нетронута. Нигде ничего. Ни записки… только чашка с остатком какао на светлом конверте возле ноутбука. На конверте ничего. За исключением того участка, где его касалась чашка, словно припечатывая остатки обратного адреса и имя отправителя: Леди Натали Мару, «Национальная библиотека Мальты». Однако, стоило убрать чашку с конверта, как исчезло и это. И ничего хорошего в этом не было. И на полу старая карта. Очень старая, года эдак 1755. Карта Валлетты. С окрестностями.

— Что? Мальта? За каким че… Впрочем, это почти ясно, что черти тут ни при чем. И ничего в этом хорошего нет. И это не Гавриил и Ко. Это почерк высшей инстанции. Самой высшей. Конвертик с исчезающими надписями это только подтверждает. Вот почему — Мальта. Слишком много освященной земли, слишком много камней, политых святейшей кровью святейших рыцарей. И мне там, конечно, не место. Хотя бывал. В веке семнадцатом. Когда рыцари уже вполне были склонны искушаться и скатывались в пиратство и коррупцию. А некоторые и с легкостью расставались с обетом целомудрия, что, в купе с их заботой о народившихся незаконных младенцах, привело ныне к восьми листам в телефонном справочнике острова, занятых фамилией Спитери*. И даже злодейством это считается с натяжкой, потому что изначально все эти маленькие Спитери становились привечающими странников и добросовестно служили Святому Ордену. И Ангел, конечно, тоже бывал. Чтобы удостовериться, просто стоит заглянуть в любой путеводитель: «Высокие кулинарные стандарты на Мальте установлены рыцарями». Ага. Один мне точно известен. Весь в белом с пылающим мечом. Интересно не с его ли подачи еда занимала одно из первых мест в ценностях этого бережливого и предположительно монашеского ордена? Поваров доставляли из-за границы, вино из Франции, а лед поступал со снежного пика Этны, что в Сицилии. Все эти браджоли**, тушеный кролик, пирожки с сыром и морепродукты. Особенно морепродукты…

Но это все пыль и мишура. Главное, что они оставили миру, если не считать идею приближения медицинской помощи при боевых и внезапных травмах к местам получения травм, это Госпиталь и Библиотека. Да, идея Великого Магистра Клода де ла Сенгля перелившаяся в декрет 1555 года, по которому все книги, принадлежащие умершим членам Ордена Святого Иоанна, должны быть переданы в сокровищницу ордена, вполне в духе Азирафеля. Ничего не должно было исчезнуть с острова. И ясно, что с 1812 года библиотека находится уже не в здании крестоносцев, но все равно… опасная земля, опасные камни.

А другие варианты есть? И эта исчезающая Натали Мару? Как-то слишком исчезательно для обычной библиотеки. Будто он хотел зацепку оставить своим какао. А раз зацепку, может, это сигнал о беде? И мне надо туда. И плевать на опасные камни. Проскочу как-нибудь. Проскользну. В крайнем случае.

Из личных воспоминаний A.J.Krowly.

Из Объяснительной (так и не отосланной)

Повелителю Преисподней и Князю мира сего,

Люциферу, Деннице, Отцу лжи, Иблису, Умнейшему,

Великому Зверю,

Покорителю миров и т.д.и.т.п.

от демона Кроули, змея Эдемского.

…Теперь по поводу лучшего друга. Можете не беспокоиться от слова совсем. Да. Это тут так называется — лучший друг. Потому что если шесть тысяч лет ты смертельный враг, то ты уже почти что друг. Вы знаете, как это работает. Не с Хастуром же дружить?! Не по чину. Он же герцог, да и личинки ото всюду прут! Какая может быть дружба?! Если бы шпионы прислушивались, а не только фотографировали, то услышали бы, как этот самый ангел очень обидно при любом удобном случае бросает что-то вроде: «Ты мне не друг! Я его вообще не знаю!», и братание со мной считает опасным для себя и крайне унизительным. И да! У нас договор. С ангелом. Какое же это братание? Это деловые отношения. И разве это не остроумно? Я благословляю?! И чего стоят демонические благословения? Ангел искушает кого-нибудь на хамство, вранье и мелкие пакости ближнему? А разве это нам не на руку? Да если разобраться, этот ангел очень даже в нашем стиле работает еще со времен Эдема. Что я людишкам дал? Яблоко! Фрукт округлый, безобидный и полный витаминов. Особенно, если мытым съесть. Все, что они потом напридумывали — не моих рук дело. А Ангел? Меч свой пламенный отдал. Ха. Обоюдоострый и нехило пламенеющий! По доброте душевной? И к чему это привело? Триста спартанцев? Столетняя война? Вторая мировая? Это не я все затеял, а Война с ангельским пламенным мечом. Заметьте, с ангельским! Так что ангел этот в глубине души редкая сволочь, иначе разве я бы с ним связался? Иначе бы разве он смог в огне адском уцелеть? А если я с ним ужинал в Ритце, то можете считать это деловым корпоративом. К тому же мне совершенно его аппетит непонятен, так как я, в силу своей змеиной физиологии, могу раз в месяц есть. И блинная диета ангельская, она абсолютно ангельская и ко мне не имеет никакого отношения. Таким образом, договор этот ничего иного, как делового партнерства не имеет в виду. Ничего такого, чего бы Ад не одобрил.

О растворении Лигура святой водой. Считаю, что тут я просто выполнил свой долг. Вот уж кто предатель, так это он. Подробности у Михаил. Даже фотографии у него есть. Как мы с Ангелом Восточных врат Шекспиру аплодируем и кормим уток в Сент-Джеймском парке в 1862 году. В кормлении уток вообще никакого криминала. А вот для кого Лигур старался? Вам виднее. Но абсолютно не жалею об этом. Я тут имел в виду не уток, потому что их кормил в основном ангел, а Лигура. И у Михаил тоже странное хобби, с которым надо разобраться. Просто фетишизм какой-то! Нет природу фотографировать, флору и фауну! Или архитектурные памятники прошлого, навсегда утраченные. Это сколько ж для науки интересного можно было на фотографиях сохранить от начала времен! Так нет, на всех фото я и ангел этот, будь он неладен! Конечно, Михаил не в Вашей злобнейшей юрисдикции, но Вы могли бы словечко замолвить, при случае, Сами знаете кому…

Примечания к первой главе

* Спитери происходит от Hospitarius, что в переводе с латыни означает привратник, служка, привечающий странников. Эту фамилию давали детям Мальты, родившимся вне брака, большинство которых было детьми согрешивших госпитальеров. Младенцев мальтийки оставляли во вращаемом окошке Госпиталя, который затем заботился о них, давал им воспитание, фамилию и судьбу.

**Браджоли (bragioli) — мальтийские мясные рулеты из говядины. Для особо интересующихся кухней святых рыцарей госпитальеров и вкусом Азирафеля сообщаю наиболее распространенный рецепт.

Для основы потребуется: 10 тонких ломтиков ромштекса.

Начинка: 250 грамм говяжьего фарша, 6 полосок бекона, 2 сваренных вкрутую яйца, 2 столовые ложки рубленой петрушки, 4 столовые ложки панировочных сухарей, 1 тертая морковь, соль и перец по вкусу. Для соуса понадобится: 2 крупных луковицы, 3 зубчика чеснока, 4 томата, 1 чайная ложка томатной пасты, 2 моркови, 1/2 стакана зеленого горошка, 2 картофелины, 2 лавровых листа, 1/2 стакана красного вина, 1 чайная ложка Вустерширского соуса.

Способ приготовления: смешайте все ингредиенты, используемые для приготовления начинки. Слегка отбейте ломтики ромштекса, в них заверните приблизительно две столовые ложки фарша c овощами. Скатайте мясо в рулеты, свяжите хлопчатобумажной нитью или закрепите деревянными зубочистками. Далее лук и чеснок необходимо мелко нарезать, припустить с достаточным количеством воды в глубокой сковороде. Добавить рулетики и обжарить их на среднем огне. Отдельно обжарить картофель, помидоры, морковь, томатную пасту, зелень, добавить перец и соль по вкусу, вино. Готовить около 10 минут, помешивая. Соединить рулетики с соусом, отварить горох. Тушить рулетики до готовности мяса, добавляя вино по мере испарения соуса.

Cancellation. Это просто означает — отмена. И что здесь отменяется? В наше время, когда некоторые отменяют память, историю, великую страну с ее великой культурой? Здесь вариант простой, и ни на что не претендую. Адам, отменил Апокалипсис. А вдруг Господь в данной истории решил отменить вражду во избежание развития нового конца света? Для начала можно заодно проверить, что будет, если отменить сверхъестественную сущность некоторых героев? Не приведет ли это к отмене их привязанности друг к другу, или к идее, или к собственному внутреннему стержню, или любви к чему бы то ни было? Я тоже решаю отменить, например, такой параметр, как единство места в данной классической пьесе. Не буду оригинальной. Ведь действие книги начиналось совсем не в Англии, а в райском саду. Нил Гейман в сценарии разнообразил место действия революционным Парижем, тонущей Мессопотамией, Голгофой и вечным древним Римом. Почему бы не раздвинуть пространство дальше? Хоть на Восток? Там есть на что посмотреть, например, на сто видов Фудзи. К тому же, если хочешь попробовать васаби, то надо отправиться в Японию. Потому что у нас под видом васаби продается простой хрен зеленого цвета.

К тому же, по поводу «сancellation», мне кажется интересна аналогия с синдромом отмены в медицине. Например, принимает человек лекарственный препарат длительно, и, если его вдруг отменить, произойдут страшные вещи. Вплоть до летального исхода. Так что, отменяя Федора Михайловича или Льва Николаевича, можно добиться просто обратного результата: потянет читателя к другим Толстым, или к Паустовскому, Горькому и Шолохову, тем более, что кто-то из них номинировался на Нобелевскую по литературе, а кто-то и получил ее, и именно за литературу. Но это так, к слову. Вы же сами спросили о названии.

«Но выхода все равно нет. У демонов нет свободы воли»

Терри Пратчетт «Благие знамения»

Рейс был поздним, что явно было ему на руку. Все удобнее провернуть ночью. Ну не через главный вход же лезть в эту треклятую библиотеку?! От Луки до площади Республики он добрался на такси. И никакой гостиницы! Пришел, увидел, победил и смываться!

Итак, на площади Республики. Симпатичное двухэтажное здание в неоклассическом стиле. Симметричный фасад с великолепными дорическими и ионическими колонами. Дух Италии читается в окнах прямоугольной формы, украшенных колонами, над ними — окошки овальной формы. Внутри по всему периметру библиотеки балкон, поддерживаемый колонами, как и снаружи здания, кроме того, над входом есть балюстрада. Помнится, в холле великолепная барочная лестница, ведущая на второй этаж. Сам холл в бело-серой гамме, полукруглые углубления в стенах украшают бюсты знаменитых (в основном в узких кругах) мальтийцев. Один из последних больших дворцов, которые построили в своей столице рыцари Мальтийского ордена, прежде чем покинули остров под давлением французов. Строительство заняло 10 лет — с 1786 по 1796 годы. Руководил всеми работами Стефано Иттара. Французы, завладевшие островом, не спешили открывать библиотеку. Более того, они уничтожили большую часть архивов Мальтийского ордена, которые должны были храниться в этом здании. Или не уничтожили, а попросту сперли? Тем не менее, многие ценные фолианты уцелели.

Библиотеку открыли англичане в 1812 году. Сейчас в фондах больше 60 тысяч книг, среди которых редкие инкунабулы, яркие манускрипты, университетские регистрационные книги, самая ранняя из которых датирована 1350 годом, тома об истории ордена. Архивами рыцарей-госпитальеров занималась специально созданная организация, основанная в середине XVI столетия. Именно благодаря усилиям ее работников, удалось сохранить ценные исторические документы ордена. Здесь также можно увидеть копии книг, которые собирал французский король Людовик XIV. Библиотека является одной из старейших в мире. И запущенной, как и все старейшее.

В парадный вход переться бессмысленно. Охрана там точно имеется. А вот дверца черного входа с восточной стороны естественно закрыта на замок. Но кого-же это остановит?!

Остановило ненадолго. И вот он уже в читальном зале окружен книжными полками, полными старых томов от пола до потолка.

Кто-то назвал ее кружевной?1) Однако, в данном случае bizziljo2) не имеет отношение даже к статуе королевы Виктории у главного входа, обожавшей кружева. Это трагическое слово, которое люди, увлеченные книгами, используют здесь для описания тех из них, которые изъедены червями так, что кажутся кружевными. Книжные шкафы скрипят и выглядят прочными, как ледник в разговоре с глобальным потеплением, корешки книг свисают повсюду, где не скреплены резинками. Сочетание этих резинок и древних переплетов заставит любого ценителя антикварных фолиантов упасть в обморок от ужаса. Азирафеля бы точно кондрашка хватила. Как обычно, библиотеке просто не хватает средств? Несколько переплетчиков явно не справляются с задачей? Они стараются, но не справляются. Все, как всегда.

Может Ангела и вызвали сюда, чтобы просто помочь спасти книги? Понизили до переплетчика? Если бы все было так просто?!

Никаких признаков его пребывания. Абсолютно никаких. Конечно, запах старых книг присутствует. Но присутствия Ангела он не ощутил. И прошел дальше, в служебные помещения. В отчаянии бродил по коридорам, перебирая двери и кабинеты. Ничего. Шептал имя, звал Ангела мысленно изо всех сил, но все безрезультатно. Только тишина, прерываемая скрипом старых полок в ответ. Время шло, рассвет приближался. Кажется, снаружи барабанил дождь. А здесь стояла тишина, затхлая тишина полного одиночества. Во времена вне времени, и миллионы лет затем это одиночество тянулось и тянулось, его не скрашивало даже многообразие, переменчивость и бесконечность Хаоса. Вдохновенное творчество среди звезд питалось этим одиночеством, Падение же только усилило его. А потом он вдруг получил этот подарок. После очередного пинка, выволочки и изгнания. Шесть тысяч лет существования рядом с этим чудом — единственным существом, с которым они так разнились, и так дополняли друг друга! Который так долго не мог принять этой дружбы и нужды во втором. Или принимал уже, но неосознанно, споря сам с собой?! А он сам?! Тоже спорил и сопротивлялся. Но не дружбе. Страху, что ее могут отнять, что прогонят снова. Как отняли звезды и райский сад, отнимут незримое и неосязаемое присутствие ангела во всей этой долгой его жизни, но такое живое и правильное в глубине его истинной сущности, как огонь и тепло, как цвет и звук, как способность его верить в последнее, что осталось. Единственное, что осталось смыслом в его существовании и как-то оправдывало все эти уловки, хитрости, скрытность и лукавство. И это была вовсе не верность принципам Ада, а просто стремление быть ближе к ангелу, не потерять его среди пространства и времени.

Наконец, его опять вынесло в читальный зал и в полном изнеможении он присел за ближайший стол. Ноги уже горели нестерпимо, дыхание прерывалось. И куда идти дальше он совершенно не представлял.

— И что Ты здесь делаешь? Ты же понимаешь, что тебе тут не место?!

Голос был женским и властным. И узнаваемым. Через шесть тысяч лет молчания — узнаваемым. Даже по имени не назвала. К счастью? Может хочет дать лазейку, чтоб уполз? Он вскочил и метнулся к ближайшему книжному шкафу, чтобы опереться спиной, словно искал там спину друга. Не нашел и так и замер — один в пустоте зала. Пожилая женщина стройная с серебряной короной кос шла к нему, опираясь то ли на трость, то ли на посох. Лицо он разглядеть не мог. В ее тени двигалась вторая — высокая, несколько моложе, со смутно знакомым лицом.

— Я тебя спрашиваю, Змей. И твоя очередь ответить.

— Я ищу моего друга.

— Друга? И почему ты решил поискать его именно здесь? Помнится мне, все твои так называемые друзья обретаются совершенно в ином месте? Разве нет?

Голос приобрел грозный оттенок. Но он отважился посмотреть в ее лицо. Ничего хорошего не вышло, так как это только обострило застарелое чувство вины и отчаяние. Но сдаваться он не собирался.

— Да, друга. Ты знаешь, о ком я говорю. И в Преисподней его быть не может. Там никаких моих друзей нет, да и не было. Там вообще никаких друзей не случается. А он… Я знаю, что он здесь. Его следы ведут сюда. И мне надо знать — зачем. Зачем он исчез, где он теперь и что Вы собираетесь с ним сделать?

— С ним сделать? Не твоя очередь задавать вопросы, Змей. Не твоя.

Она принялась медленно обходить его по кругу, рассматривая. Усмешка так и текла от ее фигуры, словно искристый свет. И от этого света он горел целиком и полностью. И это было больно.

Однако, он ведь не назвал Азирафеля по имени, а Она явно понимала о ком идет речь.

— Тебе здесь не место. И чем быстрее ты уберешься, тем лучше для тебя. Рассказывать я тебе ничего не собираюсь. Убирайся. Уходи отсюда, пока не наделал дел, как ты это умеешь. И не пытайся больше его искать.

— Может уже хватит?! Это почему еще я должен убираться? И почему не должен искать? Раз не должен искать, значит, уже нашел? Где он? Где Азирафель? Он здесь? Я чувствую, он у Вас. Он ничего плохого не сделал! Вы не имеете права…

Ее искрящаяся усмешка просто переросла в хохот, сравнимый с солнечным протуберанцем. Он рефлекторно прикрыл глаза, вспомнив об очках, оставленных где-то.

— Замолчи, Змей! Вот лучше тебе в этом месте просто замолчать. Пока не наговорил лишнего. Не вынуждай меня делать то, чего я не очень хочу делать. Ты же знаешь, куда обычно ведут твои вопросы? Ты не учишься, совсем не учишься. Да и грубить Мне не стоит. Конечно, если ты считаешь его своим другом… Считать ты, конечно, можешь. Но. Я не понимаю, не уверена, что твое присутствие здесь необходимо. Дружба? Это не твоя стезя. Это выглядит очень странно. Сам посуди. Он Ангел Начал. А ты — всегда был порождением Хаоса. Для рождения дружбы всегда предполагалось умение любить и понимать другого. Демоны любить не могут. Это всем известно. Не верю.

— Ладно. Хамить я не стану. Но не Вам решать, что я могу, а что нет. Демоны любить не могут? Не могут, значит не должны? А кто запретил? Или не могут, то есть не умеют? А вдруг научатся? Хаос, знаете ли, переменчив. Хаотичен. А вдруг он меняется? А Вы не в курсе? И по поводу этой дружбы…

— Убирайся. Немедленно. Заткнись и убирайся. Леди Натали, позаботьтесь о нашем госте, пока он не наговорил еще на одно Падение и не натворил дел в соответствии со своей природой бурно меняющегося Хаоса.

Она просто отвернулась и исчезла. Исчезло все: зал, полки, свет, скрип и шорохи. Исчез и запах старых фолиантов.

За столько веков ни слова для него! Ни слова! А теперь…

Он обнаружил себя у черного входа, сидящим на земле под холодным ноябрьским дождем. И не понятно было, почему капли дождя, что текут с его щек так солоны. Чья-то рука едва коснулась его плеча? Или это просто был легкий ветер? Кто-то старательно соблюдал дистанцию. Он поднял лицо.

Строгий синий костюм, спокойный взгляд без тени улыбки, очень печальный взгляд. «Леди Натали Мару. Специалист по связям с общественностью» — гласила надпись на ее бейдже. О, Великая Мать, твой всеохраняющий покров всегда королевского синего цвета?!

— Не стоит тут сидеть, мой дорогой. Лучше Вам уйти от дождя и холода. Куда Вас проводить?

— Не надо. Не надо меня провожать. Я не ребенок. Я и сам найду дорогу.

— Я не сомневаюсь, что найдете. Только ноги поберегите. Эти камни, они коварны. И вот это — для Вас.

Она протянула ему темные очки, оставленные на столе читального зала и узкий белый конверт. Он глянул на конверт, на нем аккуратным и таким родным почерком Азирафеля было выведено его имя — «Antoni J. Krowley». Когда он поднял глаза в сторону женщины, перед ним темнела только стена библиотеки. Ни двери, ни Натали Мару не наблюдалось.

Оставалось уйти под прикрытие балкона, чудом высушить одежду, противно липнущую к телу, и открыть драгоценный конверт.

Кроули!

Прости, что не смог предупредить тебя. Что-то назревает. Не знаю что, и откуда ждать опасность. Никто не знает. Поэтому очень тебя прошу — будь осторожен. Найди убежище где-нибудь подальше. Как можно дальше. Очень далеко от Лондона. Земля велика. Думаю, что Восток подойдет вполне. Притаись и будь осторожен. Пожалуйста! Мне ничего не угрожает. Я просто занят одним очень важным проектом. И это будет долгий проект. Я найду тебя через некоторое время. Только жди и будь осторожен. Чудеса используй в самом крайнем случае. В самом крайнем!

Если захочешь написать, напиши на обороте, вложи в конверт. Его доставят.

Еще раз прошу, умоляю тебя: просто береги себя, и все. Это так просто.

Азирафель.

Уже днем, когда дождь прекратился, вылезло солнце, а он убрался подальше от святых камней в сторону диких пляжей, когда он смог, наконец, сесть на берегу и погрузить обожженные ноги в ярко-бирюзовый прибой, он перечитывал эти строки вновь и вновь. А потом даже не перечитывал. Он ими просто любовался. Слыша голос Ангела за каждым словом. Местное вино присутствовало. Но слезы уже не мучили его. Они закончились. Азирафель был жив, и надо было просто потерпеть. Хотя с «потерпеть» у него никогда не получалось, или получалось полное наоборот. Но его просит друг, значит, он должен.

Женская тень легла на полосу прибоя рядом, окутав его горящие даже в воде ноги мягкой и нежной прохладой. Боль отпустила, ожог бледнел на глазах. Вышло изящно, быстро, милосердно и без нарушения дистанции. Он не обернулся. Только вздохнул с облегчением и глотнул из бутылки тягучую красную влагу.

— И который бокальчик пьешь, дорогуша?3)

— Второй только начат. Я уже не ягненок, но еще не лев. До свиньи не дойдет, можешь быть уверена, Благословенная Целительница.4)

Он почувствовал ее улыбку и горько усмехнулся сам. Но, видимо, ей понравилось, что он ее узнал и помнит «Одиссею».

— Надеюсь, ты получил ответ на свой вопрос?

— Благодарю. Более-менее. Он жив и помнит меня.

— И хочешь спросить кое-что еще?

— Ты проницательна, как и всегда. Хочу.

— Ну так спроси!

— Она не ответит.

— Но я, не Она. Спрашивай, если хочешь.

— Хорошо. Ты тоже считаешь, что демоны любить не могут? И дружба не моя стезя? И я лгу сам себе? И лгу моему Ангелу?

— Лжешь ли ты? Об этом знаешь только ты. А ты — это ты! Что касается любви, то любовь бывает разной. И любить может любое существо. Даже деревья. Просто они любят иначе, чем люди, а демоны, тоже любят иначе. Тебе лучше знать, как и кого. Некоторые любят только себя. Так ведь и люди поступают также? Любят ради самих себя, или ради объекта своей любви? Все дело в выборе. И не мне рассказывать тебе о возможности выбора, которой люди обязаны именно тебе. Любить или не любить, верить или нет, знать или остаться во тьме невежества… Ты об этом все знаешь и сам. И еще. Просто лучше покинь остров побыстрее.

— Я знаю. Самолет вечером. И… я благодарен тебе, Целительница.

— Куда отправишься?

— На самый восточный Восток. Экзотики захотелось. Изысканной простоты. Ваби-саби. И склеить себя в стиле кинцуги 5).

— То есть в Токио? К изысканой простоте золотых трещин на твоей драгоценной душе? Что ж, выбор неплох. Надеюсь, что когда-нибудь ты соберешь все осколки. Постарайся, дорогой! И счастливого пути!

Он просто пожал плечами на оглядываясь.

Третий бокал вина был подарен прибою, который, приняв его, продолжил ласкаться к берегу нежным ягненком. А поздно вечером он уже летел в далекий восточный Токио рейсом через Мюнхен. Бентли тоже была с ним, в виде черной складной трости со своей неизменной эмблемой. Мало ли что и где может пригодиться? Да и в салон самолета ее можно было пронести в таком виде. А ехать на никогда не заправляемой машине на далекий Восток по земле было бы глупо. Ангел просил не чудесить, вот он и не будет. Раз нельзя, то он просто полетит самолетом Люфтганзы. И будет ждать.

Примечания к главе второй.

1) Здесь и далее подробности о состоянии Библиотеки из статьи в Times of Malta, Марка Энтони Фальзона, август 2015.

2) bizziljo — кружево (мальтийский)

3) Напоминание о нимфе Калипсо (пристанищем ее, как один из вариантов, считается Мальта), которая, смешав кровь жертвенных ягненка, льва и свиньи, получила в результате мальтийское вино. Первый его бокал превращает в ягненка, и далее — по нарастающей.

4) Отсылка к Базилике Девы Марии Та'Пину. Мальт. Santwarju tal-Madonna ta' Pinu на острове Гозо, известной чудесами исцеления, включая спасение Гозо от чумы в 1883 году. Имя «Наталия-Натали» может толковаться как «рождённая в Рождество» и считаться родственным французскому имени Ноэль, или «благословенная», Мару — отсылка к сицилийским (как наиболее близким к Мальте) вариантам имени Мария — Maruzza (Маруцца), Maruzzedda (Маруццедда). Надеюсь, вы уже поняли кто это?

5) Кинцуги (яп. 金継ぎ — золотая заплатка), или кинцукурой (яп. 金繕い — золотой ремонт), — японское искусство реставрации керамических изделий с помощью лака, полученного из сока лакового дерева (уруси), смешанного с золотым, серебряным или платиновым порошком. Философская основа искусства кинцуги заключается прежде всего в том, что поломки и трещины неотъемлемы от истории объекта, и поэтому не заслуживают забвения и маскировки. В настоящее время существует психологическая методика восстановления нарушенного душевного равновесия под названием кинцуги-терапия. Ни один осколок нашей души не заслуживает ни забвения, ни маскировки, как и ее шрамы.

Про ваби-саби в наше время знают все.)))

«На лазурном океане

Без руля и без ветрил,

Тихо плавают в тумане

Хоры стройные светил.

Средь полей необозримых

В небе ходят без следа

Облаков неуловимых

Волокнистые стада…»

М.Ю.Лермонтов «Демон»

Рейс задержали в Луке на полтора часа по погодным условиям Мюнхена. Он не придал этому значения. Спокойно ждал. Даже на глаза нацепил голубые линзы, которые вместе с желтым дали вполне приемлемый зеленый цвет. Ни к чему таможенников пугать. Хотя видеть детали это мешало.

Полет все же состоялся, и в Мюнхене приземлились без приключений.

С самолета спокойно пошел на паспортный контроль. Встал в очередь. После пятнадцати минут в очереди, которая двигалась очень медленно, начал нервничать. Причем, не только он. Когда прошло еще полчаса, а он был все еще в ее середине, занервничал уже серьезно. Тем более, что на табло было указано, что до нужного гейта сорок минут пешком! Учитывая размеры аэропорта, это могло быть правдой. Все это время работали всего две кабинки на огромное количество пассажиров. Он пошел в кабинку для граждан ЕС, где милейший баварец-полицейский сидел без дела, начал объяснять, что уже может опоздать на самолет. Полицейский взял паспорт, порассматривал, потом начал расспрашивать куда летит и с какой целью, когда дошло до источника доходов и средств на путешествие, он уже не сдержался и спросил, а какого черта полиции это надо знать, если он вообще летит с Мальты в Токио и к благословенной Баварии не имеет никакого отношения. «Вот именно! — ответил полицейский, — Вот именно! Не имеете отношения! Ни к Баварии, ни к ЕС. Брекзит! Вот и катитесь, уважаемый гражданин Соединенного Королевства, к своим японцам, туркам и прочим русским — в очередь!»

В очереди нервничали все, особенно японцы, видимо с его рейса. Особенно аккуратная беременная дама, не хотевшая рожать ни в Баварии, ни в самолете. Пришлось счесть это крайним случаем и напрячься. Через минуту по громкой связи приятный женский голос сообщил, что все кабинки паспортного контроля открываются для всех пассажиров, которые с данной секунды должны проходить паспортный контроль в соответствии с временем вылета самолетов, а не по признаку членства в ЕС. Особенно же восхитительна была следующая информация: «Сотрудники, тратящие на рассматривание документов более трех секунд, лишаются месячной премии, более пяти секунд — увольняются без выходного пособия. Дурацкие вопросы к пассажирам будут караться штрафом. Профсоюзные лидеры могут уже считать себя уволенными, или присоединиться к срочной проверке паспортов пассажиров ближайшего рейса на Токио.» Голос повторял это многократно на немецком, английском, турецком, японском, хинди и русском. Он бы добавил еще кабардинский, но эффект был уже достигнут, да и раздражение его покинуло.

— Крайний случай? И что считать крайним случаем? Например, дамочка совершенно не хочет, чтобы ее маленький самурай по месту рождения оказался баварцем. Азирафель бы не был против.

После этого паспортный контроль пошел как по маслу, и в «чистую» зону они попали практически вовремя, к посадке. Но, не тут-то было! Рейс отложили на три часа по метеоусловиям. Потом еще на три часа. Конечно, ему не надо было ни есть, ни пить, ни спать. И аэропорт очень продвинутый, удобный и туалеты бесплатные. И чай с кофе — тоже. Но он не мог ничего поделать с метеоусловиями, абсолютно ничего, как ни старался. Это настораживало и пугало. На четвертом часу стараний попытки прекратил. Чувство вины же достигло апогея и начинало разъедать и мучить, рисуя разнообразные варианты наказания за хамство и грубость в отношении Всевышнего. Даже тоненький утешительный голосок, напоминавший, что махровое хамство и беспросветная грубость являются просто свойствами его демонической природы, то есть обижаться за это просто глупо, вот этот самый голосок совсем не утешал. Становилось только все хуже и хуже. Порой он даже представлял, как самолет с неповинными японцами из-за него разваливается в воздухе, и корил себя все сильней.

— Развалится, или загорится. Я просто в очередной раз о землю шмякнусь. А эти невинные милашки при чем?! Они так сакуру любят, деревья в плошках выращивают, чай зеленый церемониально пьют, стихи у них вдохновляющие, да и вообще много всякого красивого придумали. Нет, не надо было с Ней спорить в библиотеке. Вот теперь все это и происходит. Хотя, с другой стороны, сама же велела убираться! Велела. И надо было молча и уползать. Ведь знал же, что все равно ничего Она не расскажет! А может еще и Ангелу влетит. Кричи, не кричи! Леди Маруцца может и заступилась бы, да уж очень я погорячился. Так что сиди и жди.

Часы тянулись, но все кончается, даже задержка рейса. И стоило им только взлететь! У милой японки начались схватки. И понеслось. Бортпроводницы пытались справиться, но что-то шло не так. Пришлось предложить свои услуги. Опять же, Азирафель поступил бы так же, будь он на его месте. Да и не хотелось, чтобы самолет сажали в какой-нибудь Польше. Уговаривать долго не пришлось. Он просто прошептал ей свое японское имя и спросил, не откажется ли она принять его помощь. Госпожа Оомори не отказалась, лихорадочно вцепилась в его руку и отчаянно закивала. Оказывается, самурай шел просто тазовым предлежанием. Элементарно и классика жанра, но не для бортпроводников. После того, как все уговоры, повороты и заворачивания в пеленочку были проделаны, а руки вымыты, милая японка была бесконечно благодарна и хотела назвать ребенка в его честь. Вот только этого не хватало. И Рюу1) тоже не называйте, пожалуйста!

И ведь он практически не чудесил.

Может теперь можно лететь спокойно? Отнюдь. Погодные условия. Грозовой фронт на границе осени и зимы был подозрителен и упорен. И этот фронт нагнал самолет между Черным и Каспийским. Надо было садиться. Местные предложили аэропорт, посадка прошла успешно. Всех увели в зал ожидания покормить и обогреть до улучшения метеоситуации. Даже доктора пригласили новорожденного самурая осмотреть и мать его. Конечно, не Мюнхен, но сотрудники очень старались. Гостеприимство просто местная традиция.

— Нет, летите дальше без меня. Надоели мне эти неприятности метеорологические. Нахамил, простите, больше не буду. Постараюсь. Но так как Она все равно меня слышать не хочет и отвечать не станет, то будем считать, что это уже достаточно восточнее Лондона. Россия? Начхать! Аэропорт Минеральные Воды? И пусть их Минеральные! Я в самолет больше не сяду, погода наладится, японцы полетят самостоятельно, предварительно все забыв. Даже кто у кого роды принимал тоже забудут. Тем более, что это место тоже может сгодится для убежища.

Это место было ему отлично знакомо. Воспоминания прежних дней потолпились гурьбой и растаяли за проблемами насущными, оставив некоторую надежду. Прятаться следовало по правилам. То есть залезть туда, где догоняющим будет противно искать. Чем противней, тем надежней. А тут недалеко и был подходящий городишко. Уже в начале девятнадцатого века достаточно чистенький и зеленый, чтобы быть противным для Преисподней. И слишком пропахший сероводородом минеральной воды и чудесной липучей лечебной грязи, чтобы агенты Небес воротили от него ангельские носы. Впрочем, людей местечко вполне устраивало, и они даже построили тут курорт. И он тут не однажды уже прятался. Даже создал эдакий временной карман, который жил отдельно от основного времени, в то же время, не отставая от него. Благодаря этому небольшая турлучная3) хатка, что стояла с начала XIX века на самой окраине, в 1926 году уже стала изящной дачей в стиле модерн, а к 1984 превратилась во вполне удобную квартиру в панельной пятиэтажке. Фокус был в том, что карман был, но в то же время его и не было. И никто ничего не замечал. Ну проживает временами в городке рыжий человек с английской фамилией, а кого это удивит, если поселок по соседству называется Шотландкой с незапамятных времен? И то он тут есть, а потом его совсем нигде нет, но разве удивляет кого-нибудь своими перемещениями от бытия к небытию кот Шредингера?

Итак, когда он добрался до города на рейсовом автобусе, японцев любезно пригласили на посадку. Худого красноволосого попутчика в темных очках и с черной тростью с эмблемой Бэнтли никто не помнил, ни пассажиры, ни экипаж. И никому и в голову не могло прийти, что буйство метеорологических условий в воздушном пространстве от Мальты до Юга России всего лишь порождение богатого воображения некоего демона с обостренным чувством вины. Удивительно, но он и сам об этом не догадывался. Наконец, открыв незнакомую дверь по адресу с вековой историей он с интересом обнаружил за этой дверью вполне удобное жилище, в котором на фоне смеси стилей последних десятилетий присутствовали цветы, книги, запасы кофе и чистых рубашек. А что еще надо? Подумать, вымыться с дороги, полить растения, напомнить им, кто в доме хозяин, выпить кофе и завалиться спать под шум уже зимнего дождя.

— Несомненно, это правильное решение. Пришлось попутчикам память почистить? А другого выхода не было. Просто крайняк! Иначе мог начаться розыск. И тут меня никто искать не будет. В тот раз же не искали. И тот раз был не один раз.

Перед тем, как заснуть он развернул письмо Азирафеля и вывел на обратной стороне.

Приветик! Ангел, друг мой!

Все сделал, как ты просил. Смылся повосточнее Лондона. Практически не чудесил. Убежище нашел.

Где я спрятался, ты догадаешься: «Зеленый Боинг, дух изгнанья, летал над грешною Землей»… Или сказка про орла и змею. Или история о княжне Тамаре и драчке с Михаилом, которую я тебе рассказывал. И не только тебе, а еще тому гениальному русскому мальчику, который писал изумительные стихи и к нам так и не попал, несмотря на дуэль, дерзкие строки против правящей династии и резкость суждений. Кое-кто за него заступился, а ее заступничество всегда учитывается при окончательном распределении. Ты знаешь.

Чтобы ничего не натворить, я просто буду спать. Причем собираюсь проспать и Рождество.

Не беспокойся.

Твой Ненайс.

P.S. Хотя мне очень интересно где ты и чем занимаешься. Я, конечно, понимаю, что писать можно не все. Но я беспокоюсь о тебе. Очень.

Листок он сложил в конверт, вывел на нем старательно «Азирафель, Страж Восточных Врат». Конверт исчез, едва он выпустил его из рук.

Тем временем, далеко-далеко на востоке, вблизи парка Никко, что недалеко от Токио, уважаемая Цуруко Оомори баюкала своего новорожденного сына, названного Мичайо, приговаривая: "Расти, сыночек, и помни, что родиться тебе помог сам Ямата-но Ороти"2)

Примечания к главе третьей.

1) Рюу — дракон,

Цуруко — журавль,

Оомори — большой лес,

Мичайо — человек на (правильном) пути.

2) Ямата-но Ороти легендарный японский дракон, гигантский змей о восьми головах и восьми хвостах. У него ярко-красные глаза и красное брюхо. Размером столь велик, что покрывает расстояние в восемь долин и восемь холмов. На спине у него растут пихты и кипарисы, а тело покрыто мхом. Ямата-но Ороти упоминается уже в самых ранних японских письменных источниках: «Кодзики» и «Нихонги». Нет сомнений, что легенда о нем восходит к доисторическим временам.

3) Турлучные хаты. Их строили, на деревянной основе с переплетом из камыша, который с внешней и внутренней стороны густо обмазывали глиной. Техника строительства всегда практиковалась на Юге России. Не путать с саманными. Как та, так и другая технология глино-камышового ваяния жилищ очень напоминает таковую у шумеров, владевших в Междуречье нескончаемыми запасами илистой глины, камыша и некого секретного ингредиента, а возводить дворцы, легко смываемые очередным потопом (наводнением), им было лениво.

И «Воспоминания прежних дней потолпились гурьбой» можно считать перевранной цитатой: «И прежних дней воспоминанья пред ним толпилися гурьбой…» сами знаете откуда.

Шотландка — прежнее название поселка рядом с… да сколько можно?! Погуглите сами, если не знаете. В конце концов, ведь это известно всем, интересующимся как русской, так и шотландской культурой.

«Танцуют все!»

Фильм «Иван Васильевич меняет профессию» по мотивам пьесы М.Булгакова «Иван Васильевич» 1973г. Леонид Гайдай.

И к некоторым танцам подойдет второй эпиграф: «В танцующем кавалере ума не полагается!» М.Ю.Лермонтов «Княгиня Лиговская».

Канон утверждает, что ангелы не танцуют, но Азирафель освоил гавот. Значит ли это, что при должном старании или непреодолимом желании любой ангел смог бы станцевать некий танец в соответствии со своей внутренней музыкой? А демоны? Насколько они хороши в па-де-де или вариации? Под какую музыку танцуют охотнее? Известно, что некий бард утверждал, что мир — театр, а все мы в нем актеры. Что если предположить, что весь мир — это танец, и все мы танцуем под удобную нам музыку? Иногда зрелище становится приятным для посторонних глаз, иногда нет. Но не танцуем ли мы все искренне, будто никто не видит, в минуты высочайшего беспокойства или высочайшей страсти? И не слишком ли много вопросов? Если вопросов много, попробуем просто исследовать процесс и предположить, какие пары войдут в круг танца, что они спляшут и под какую музыку.

Начнем, пожалуй!

1. Гавриил и Сандальфон. Гопак, музыка народная (небесная)1).

Гавриил пребывал в беспокойстве. И чем дольше, тем больше. Ему никогда не свойственны были сомнения, неуверенность, или склонность к рефлексии. Поэтому медленно происходящий разрыв привычного шаблона бытия усугублял сам себя по нарастающей. Ему было непонятно. Во-первых, почему Всевышний пустил все на самотек. Во-вторых, как этот самотек согласовывался с небесным, пусть даже непостижимым, но планированием. В-третьих, ему насточер…, простите, надоело объяснять всем жителям Небес что, как и почему. В-четвертых, обнаружение виноватых (хотя что их было обнаруживать!) абсолютно не облегчало и не объясняло ничего. В-пятых, виноватые избегли наказания абсолютно непонятным способом. И последнее было пугающе непонятно. А вдруг это новое ядро нового бунта? А ему придется отвечать за все?! И Гавриил был не из тех, кто задает вопросы. Он прекрасно знал, чем такое вопросозадавание может закончиться. И не задавал. А разобраться хотел. В конце концов он — Архангел, и должен быть впереди всех и по информированности, и по готовности к неприятностям. А в том, что все происходящее грозит неприятностями он не сомневался. И это в настоящий момент было единственным, в чем он не сомневался.

В конце концов он решил разрешить все опытным путем и, прежде всего, приказал организовать наблюдение за Азирафелем и его наглым рыжим приятелем. Это ничего не дало, кроме новых переживаний и расстройства. Оба наблюдаемых вели себя настолько по-людски, что глубоко оскорбляли архангельскую гордость. Ну ладно, этот рыжий, он демон и с ним все ясно. Кроме неуязвимости для святой воды. Но Азирафель?! Отуземился он давно, но до такой степени, чтобы не просто поедать всю эту отвратительную человеческую пищу, но поедать ее в компании демона?! Это просто унижало ангельскую природу, а, значит, унижало и Всевышнего, сотворившего эту ангельскую природу по своему подобию. После неудавшейся казни и бесполезной слежки, он все же отважился обратиться к Высшей инстанции. Однако, Инстанция оборвалась на Метатроне, который своим отвратительным гласом сообщил, что не следует беспокоить Господа по такой ерунде, и следует оставить все как есть. То есть не трогать пару отуземившихся идиотов. И Метатрон даже не добавил — пока не трогать! Да и отуземившимися идиотами он их не называл.

Гавриил бунтовать не умел. И обманывать никого не хотел. Но промолчать, не значит обмануть. Поэтому он решил, что проследить не значит трогать, да и поговорить с Азирафелем можно вполне без тактильного контакта в виде хорошо организованного мордобоя. Итак, чтобы вывести ситуацию из подвешенного состояния неясности и порождения вопросов, он решил навестить Предателя в его магазине и выяснить все. И, конечно, извиняться за «заткнись и сдохни уже» он не собирался. Архангелы не извиняются.

Для солидности и перевеса в ангельской массе он отправился в Сохо вместе с Сандальфоном. И у двери закрытого магазина вдруг обнаружил у того на лице эту ехидную ухмылочку.

— И что тут смешного? Притащились, а его нет. И все. Нечего ухмыляться.

— А не надо было и тащиться. Спросил бы Михаил.

— Михаил? С какой стати спрашивать? Что тебе известно? Выкладывай, Сандальфон.

— Сам спроси. Михаил велела тебе не говорить.

— ?

— Именно.

— Да ты сам понимаешь, чем это пахнет?! Не говорить?!

— И чем? Может просто не хотели тебя отрывать от дел.

— Выкладывай, Сандальфон. Или пожалеешь.

— Ладно, субординация все-таки. Михаил за ними давно следит. Как казнить Азирафеля не получилось, так и следит. Видишь ли, там свой счет. Этот демон, Кроули, разрушил канал, по которому Михаил получала информацию с другой стороны.

— С другой...? Ты хочешь сказать?

— Нет. Я говорить тебе ничего не хочу. Но не могу не сказать. Все-таки — субординация! Так вот. Разрушил. Михаил с этим Змеем уже не раз пересекалась. В прошлом. В далеком прошлом и очень далеком прошлом. И каждый раз Михаил побеждала. Но он каким-то образом сухим из воды выходил, несмотря на мечи, копья и прочие смертельные орудия, наносившие ему смертельные удары. Каждый раз! Подумай. Обидно же! Поэтому она использовала какие-то старые долги и связи на той стороне. Ведь разведка всегда нужна. И все время следила. И сейчас продолжила. Так вот, совершенно точно, что Азирафель уже как неделю исчез в неизвестном направлении.

— А второй? Демон этот, чертов? Где он? Может это он Азирафеля убрал, или вместе куда скрылись?

— Нет. Куда скрылись? От Небес не скроешься. Вот только… Азирафель неизвестно где. Ни в обитаемых мирах, ни в необитаемых, ни на Небесах его нет. Не думаю, что он в Преисподней. Михаил так говорит. Развоплотиться тоже не мог без нашего ведома. А что касается демона, его тут и не было в тот день. Он за каким-то че.., прости, бог знает зачем, покупал дом на побережье. Это, конечно его демонское дело. Но мы и там проверили. Домик такой паршивенький, бурьяном заросший с розочками, вполне в демоническом вкусе, видимо. Нет ни Кроули, ни Азирафеля в этом скверном домишке. Растворились. Правда Уриил пытается отследить демонический магический след. Но ты же знаешь, как это сложно. Они умеют прятаться в щелях бытия. Особенно эта змейская рожа.

— Интересно. То есть, Михаил втайне от меня развернула бурную деятельность? И вам даже в голову не пришло меня известить?

— И что? Ты бы разве помог?

— Сандальфон, ты только что говорил о субординации. Но вы все ее нарушили. Я бы вам… не мешал. Ладно. Я пока ничего предпринимать не стану. Продолжай участвовать. Но держи меня в курсе. Не говоря об этом Михаил, конечно. И никаких возражений. Субординация, это наше все.

На том и порешили.

2. Михаил и Гавриил. Полонез. Огинского.

— Михаил, ничего рассказать не хочешь?

— О чем тебе хотелось бы послушать?

— Об Азирафеле, конечно.

— Ах, об этом?! Ничего нового.

-?

— Кроме того, что тебе уже разболтал Сандальфон.

-?!!

— И ты обещал ему не вмешиваться. За что сердечно благодарна.

— Но Высшая Инстанция…

— Гавриил, давай не будем. Высшая инстанция в этом вопросе занимает неприемлемую позицию.

— Всевышнего не судят. Дело пахнет бунтом.

— Каким бунтом? Увольте! Это просто разведка и выяснение деталей. К тому же другая сторона тоже занимается поисками, у них свой интерес в этой истории. И наша главная задача сыграть на опережение. Поэтому, единственное, что от тебя требуется, не мешать! Или тебе не хочется знать, как они это провернули?

— А дальше что?

— Дальше? Вначале надо их найти. Потом будем работать по ситуации. И ситуация не должна развиваться не в нашу пользу. Мы ведь Ангелы. И я бы не рекомендовала тебе обращаться по пустякам к высшей Инстанции.

— А то что?

— Авторитет потеряешь. Свой незыблемый архангельский авторитет.

Упорхала. Как всегда.

3. Уриил. Сольное выступление: тридцать три фуэтте над Европой и не только. Можно под «Лебединое озеро» П.И.Чайковского, или «Дон-Кихот» Людвига Минкуса, там тоже есть где пофуэттетить.

Уриил гордился заданием. Он собирался выполнить его наилучшим образом во что бы то ни стало и несмотря ни на что! Однако, помотавшись над Англией, обнаружив миллионы демонических следов, не поддающихся идентификации, он пребывал в полном недоумении. И когда это Англия успела так демонизироваться? Самое интересное, что среди всех этих следов именно следов Кроули и не хватало.

— Может другая сторона ищет его с такой дьявольской интенсивностью, что, наследив, они просто уничтожили именно змеиные следы?!

Уриил начинал снова и снова, а время шло. Тогда он попробовал отслеживать человеческие пути с острова. Это мало что дало. Правда нечто необычное витало по направлению к Средиземному морю, но это было настолько не демонично, потому что идентифицировалось, как любовь и страх. Страх за друга?! После очень длительных раздумий он решил присмотреться к людям и их методам поисков бежавших и скрывающихся субъектов, и принялся тщательно изучать данные вокзалов и аэропортов. Дело кропотливое, нудное, надоедливое. Но у него была вечность. Хотя Михаил и торопила. К Рождеству он, наконец обнаружил имя Энтони Дж. Кроули в базе данных Лондонского аэропорта, удивился маршруту и отправился на Мальту.

Мальта в Рождество не радовала снегом, но шторма присутствовали. Лил холодный дождь и следы терялись. Словно кто-то их тщательно стер. Это, впрочем, было и естественно для этого места. Слишком много освященной земли, слишком много камней, политых кровью святейших рыцарей. Любой демонический след сразу бы сгорел вместе с демонической пяткой, его оставившей. В Госпиталь его не тянуло, а в Библиотеку… Библиотека была закрыта на ремонт.

Тогда Уриил использовал кропотливый метод поиска в человеческих базах данных таких точек отправления, как аэропорт Луки, и очень удачно отправился в Мюнхен.

В аэропорту столицы Баварии он нашел магический след неистового и до чертиков смешного дьявольского троллинга таможенной службы. След был стар и слаб, но был. Это обнадеживало. А очередные базы данных подсказали маршрут в Токио.

Япония Уриилу понравилась. Красота, вежливость, элегантная простота во всем и… никакого присутствия этого конкретного демона. Единственно, что он обнаружил, так это вполне респектабельную японку, которая, называя сына Мичайо, про себя благодарила за его рождение Ямато-но Ороти. С этим японским змеем было все не ясно. Слишком древний, слишком японский. Однако имя просто так не произносилось. Такое имя содержало в себе сущность мощную и опасную. Поэтому Уриил решил проверить, а так как спрашивать напрямую было невозможно, он просто по-ангельски залез к ней в голову во сне и ничего не обнаружил. Ничегошеньки. Мальчик родился в самолете, и ничего странного никто не помнил. Уриил думал неделю. А потом все же залез в сны младенца. И каково же было его изумление, когда он обнаружил там знакомое лицо в темных очках с бесстыдно рыжим чубом! Первое лицо, увиденное маленьким самураем! Видимо, такое не стирается из памяти.

Пришлось облазить Японию вдоль и поперек. Ничего. Тишина и пустота.

Это произошло, когда он медитировал в парке Кераку-эн2). Прогулка и впрямь была живописной: газоны, пруды, фонари, холмы, чайные дома и ручьи превосходно сочетались друг с другом в полном соответствии с эстетикой фэн-шуй и ваби-саби. На всем лежала легкая снежная патина, подчеркивающая красоту немногоцветных линий, пространств и переходов. Звуки неуловимо присутствовали, но не мешали размышлениям. Сосредоточившись на имени Ямото-но, Уриил пытался определить, где конкретно это имя прозвучало в небе при полете от Баварии к Японским островам. Тихо шуршали сухие листья, облетевшие с бамбука, едва хрустели иглы инея, покрывшего кедр, растущий рядом, журчание незамерзающего ручья, убаюкивало, подобно колыбельной песне. …Огромное пространство между границей Польши и Японским морем, совершенно не английское и абсолютно иноязычное. По количеству атеистов на квадратный километр, превосходившее любое земное пространство, как и по количеству атеистов, притворяющихся православными или неоязычниками?! Черная дыра? Белое пятно? Неизведанная земля? Где-то там? У самолета была еще одна посадка? И как искать демона в пространстве, не контролируемом англоязычными Небесами? Ручей продолжал свою колыбельную, снежинки шуршали меж иголок сосен, в кипарисе затрепетала напуганная чем-то птица, шорохи за стволом кедра стали интенсивнее. Атмосфера нетронутой естественности и гармонии сохранялась. Сохранялась… Сохранялась ровно до тех пор, пока кто-то не огрел его по голове чем-то очень тяжелым с криком: «Вот ты-то нам и нужен! Птенчик!» Потом его связали, накинув на голову мешок, и потащили неведомо куда.

4. Вельзевул и Дагон. Танец рыцарей из балета «Ромео и Джульетта», музыка Сергея Прокофьева.

Вельзевул размышляла. Сатана был в гневе. Но недолго. Видимо, тоже погрузился в размышления. И это затягивалось. И это становилось опасным. А Вельзевул надо было что-то предпринять. Не то, чтоб ей хотелось. Но надо было. Потому что миллионы легионов демонов, пребывающие в недоумении и не получающие объяснений это очень опасная среда. Очередной бунт мог вспыхнуть в любой момент. Следовало занять их чем-то полезно-вредным, громоздким и более вдохновляющим, чем подставление ведер под струи нечистот с потолка. Может укрепить, наконец, этот адский потолок? Или заменить трубы над ним? Или просто найти этого треклятого Кроули и выведать у него секрет противостояния святой воде?! Или просто надо делегировать эту проблему кому-нибудь, а потом спросить строго? Дагон. Где Дагон?!

Дагон не замедлила появиться.

— Доложи обстановку.

— Все идет отлично, Мой Лорд!

— Подробности?

— Хастур вычислил его. В Японию хотел убечь мерзкий предатель! Но не добежал. Самолет садился при перелете от Мюнхена к Токио. По погодным условиям, которые он сам и испортил каким-то очень сложным способом. Вроде портил, но тут же пытался выправить. Вы же знаете, как Змей склонен к противоречиям.

— К противоречиям? Мне сейчас особенности змеиной психологии мало интересны. Где он?

— Приземлился в аэропорту Минеральные воды. Такое местечко в России. И я понимаю, что это усложняет поиск, захват и все остальное. Слишком много неверующих вокруг, атмосфера дрянная.

— Неверующих? Ты забыл, где у нас атеисты?

— В том и дело. Что атеистов там у нас никаких и нет. Раз они в это не верят, значит, и попасть к нам не могут.

-Нет? Как нет? Что? Владыка знает?

— Еще бы?! Над проблемой работают не одно тысячелетие. Кто во что верит, тот туда и попадает. Сила воображения. Повелитель вначале гневался, потом пребывал в недоумении, потом обиделся, решил, что это Всевышний отнял у нас такой лакомый кусок — мильоны душ, просто тьмы и тьмы. Или дело в силе воображения, нашего, людского и т.д. А что с этим воображением делать просто непонятно. От слова совсем.

— Ты понял, что сказал? Кто во что верит, тот туда и попадает? Сила воображения? По-твоему выходит, что мы сюда попали, потому что это все себе в то треклятое время одновременно все вообразили и хотели вот этого всего с неисправной канализацией на верхнем этаже?!

— Не знаю как насчет нас. Я этой проблемой не занимался. Мы Змея искали.

— Хорошо. Валяй дальше.

— Есть там городок с непроизносимым названием на неанглийском языке. Beshtaugorsk какой-то. Зелененький такой, чистый до противного. Там с начала творения выросли странные горы-недовулканы, из которых истекают горяченные источники. Некоторые сильно сероводородом пахнут.

— Выходы к нам?

— Непонятно. Россия же. У них там все непонятно. Количество атеистов на квадратный километр просто зашкаливает. Страна религиозных и захватнических войн не вела, мореплаватели туземцев не угнетали, с прирастающими территориями делились всем, вплоть до алфавита и всеобщей грамотности. Куда не ткнешь, источники все святые. Разливают в бутылки и пишут на них «Святой источник». Как в бутылку налили, так и святой. И цена не очень, чтоб большая. И святые у них тоже неправильные. То какой-то крестьянин, что тридцать три года сидел сиднем, а потом вдруг силу обрел богатырскую и с захватчиками сражался, то князь, рубивший крестоносцев, как капусту. Крестоносцев рубил, а в святые вышел! Как это вообще у них работает? У них даже Евангелие свое. От Михаила.

— От какого Михаила?

— Не помню фамилию. Русская какая-то. То ли Афанасьевич, то ли Булгаков. И что-то там про Мастера. Но наш Владыка Сатана выставлен в очень положительном свете.

— Сатана в положительном свете? Как это может в Евангелии быть? Это же ересь несусветная!

— И я так считаю. Непонятная страна. Опасное место. Можно на такое напороться!

— Ближе к теме. И на что там напоролся Кроули?

— В том-то и дело. Po Sjenke i shapka, как там и говорят. Вписался до архимимикрического эффекта! Судя по всему, он там не раз бывал. Они даже праздник яблочный в августе в честь него устраивают. При этом трескают свяченые яблоки, и все нипочем! Представляете — освятить запретный плод и ешь спокойно! Может его потому и святая вода не берет?! И еще… Помните эти слухи про то, что один из наших, влюбился по самые демонические уши в какую-то непонятную княжну, заявил: «Хочу я с богом примириться, хочу я веровать добру», а потом поцапался с Михаилом и тот его… Ну короче, победа была не на нашей стороне. Это все о нем. Демон сидячий, демон летячий, демон поверженный. О засранце летуче-ползучем!

— Какой еще «летячий»? Слухи?! Ты совсем спятил? Всем известно, что наши ребята в библейские времена шастали к прекрасным дочерям человеческим широким фронтом. Масштабные были шастанья. За что потомки их получили потоп, а герои эротических похождений вообще лишились половых признаков. Ты разве идиот, Дагон? А твоя история — это дурацкая сказка, которую похоже сам Кроули и придумал! Он на это мастер.

— Нет. Не придумал. Наши проверяли. Там доказательства есть. Башня Тамары и прожженный камень.

— Нашли, что проверять. Лучше бы инквизицию проверили. Прожженный камень? Доказательство чего?

— Нечеловеческой слезой его прожженный. От любви и обиды.

— Любви и обиды? Бред. Ничего не доказывает. Демоны любить не могут. Но хорошо. Допустим, он там бывал. И что?

— А то, что у него там убежище. Змей приспособился как-то. И в конце концов, Хастур его выследил. Ждал, нюхал, следил, наблюдал, выслеживал… От ангельского книжного магазинчика в Сохо до этой самой непредвиденной посадки по погодным условиям. Убежище Хастур так и не обнаружил, но выяснил, что Предатель Кроули таскается по горам по одному маршруту постоянно, наслаждается моментом и ничего не подозревает. Ангела Азирафеля рядом не наблюдается. Переписка тоже не ведется. Можно поймать гада и… А вот тут и возникает вопрос, мой Лорд! Что нам делать с ним дальше? Как заставить все рассказать? Святая вода не помогает. То есть нужно что-то, наполненное благодатью и жестокостью одновременно. И чтобы сразу наповал, пока он не сообразит, что произошло. Он же юркий, зараза! Дело и застопорилось.

— Отличная работа, Дагон. Просто отличная! Наполненное благодатью и жестокостью одновременно? Отлично! Сразу вспоминается святая инквизиция. Был в архивах отчет Кроули, и благодарность ему мы объявили. Но все с этой инквизицией слишком мутно. И есть одна вещица. Пояс Торквемады. Есть легенда о нем, но проверить стоит. Волшебная веревочка. Надо допросить Великого Инквизитора, поищите там, где у нас садисты и мучители рода человеческого. Он должен рассказать, где этот пояс может быть сейчас.

— А как работает?

— Отлично работает. Считается, что уничтожает саму сущность нашего брата, разламывая в порошок и без остатка. Медленно и мучительно. То, что надо! Весьма болезненный процесс. Веревка, соединившая в себе бездну святости и бездну боли. Боль с благословения Всевышнего. Только нашим до нее дотрагиваться нельзя. Говорят, что сам Торквемада его на наших пару раз применил. Тут нужна многоходовка с участием перистокрылых в наших интересах.

5. Хастур и Уриил. Вряд ли это па-де-де, но странным акробатическим дуэтом в модернистском стиле вполне может оказаться. Эдвард Григ «В пещере горного короля».

Итак, Великий Инквизитор ничего вразумительного о своей волшебной веревке не знал. Потому как главной задачей его памяти было сохранить цифры финансовых отчетов короне Испании и Папе по итогам конфискаций у еретиков материальных ценностей на протяжении его длительной и тяжелой работы во славу Господа по этой самой конфискации с перерывами на изощренные мучения и аутодафе самых рьяно сопротивлявшихся сдаче золота еретиков.

Хастур предложил плюнуть на Торквемаду, вернуть его обратно к дальнейшим мучениям, а попробовать изловить кого-нибудь из ангельского войска и использовать в своих целях. Выбор пал на Уриила.

И так получилось, что в результате некоторых вполне дьявольских перемещений и ухищрений Хастура, Архангел Уриил, огонь или свет Божий, просветитель потемненных и невежд, просветитель душевных и телесных чувств, наставник заблудших, возбудитель на молитву, оказался сидящим под японским кедром в парке Кераку-эн с руками, связанными грязными адскими тряпками, окруженный кольцом адского огня. Напротив его восседал на вполне фен-шуйном камне герцог преисподней Хастур и уже полтора часа выяснял у него нахождение какой-то волшебной инквизиторской веревки. Из носа Хастура периодически совершенно не фен-шуйно сыпались мерзкие личинки, после чего герцог чихал и сморкался в грязный клетчатый носовой платок. На кой эта веревка была нужна, герцог не сообщал. Но точно не для добрых дел! Поэтому даже если бы и знал, Уриил ничего бы ему не рассказал.

Терпение Хастура истекало, и он решил слегка приоткрыть карты.

— Если ты думаешь для чего мне эта веревка сдалась, так я тебе с радостью расскажу. И тебе это понравится. Вы же ловите своего предателя? Не поверю, что не ловите. Иначе, для чего бы ты тут ошивался? Шел по следу Кроули, чтобы найти его разлюбезного дружка. Разве нет? Видишь, тебе даже не пришлось ничего рассказывать. Но веревка нам нужна, очень нужна как раз для того, чтобы поймать Кроули. Давай, соображай быстрей. Тогда я огонь уберу, тебя даже развяжу, и мы вместе отправимся за ней.

— Я не знаю, где она конкретно. В мире много чего осталось после инквизиции. В музеях разных.

— Предлагаешь по музеям прошвырнуться?

— Прошвырнуться! Да ты представляешь, сколько в мире музеев инквизиции? Погугли! Тебе и выпадет 330000 ссылок. Мы по всем будем таскаться?! В Каркассоне, в Локете, в Толедо, в Мдине, Праге и Амстердаме, даже в Калининграде…

— Погоди. Так много? И людям это интересно? Но это так до противного по-нашему… Отчего же она тогда называется святой?

— Подумаешь! Чего только они святым не называли. Это может и вовсе не подразумевать никакой святости. Конечно, кому-то такие «нестандартные» музеи могут показаться плодом извращенного сознания их создателей, однако, по сути дела, это верная попытка представить миру прошлый опыт далеких предков в назидание и надежде на то, что такие страшные ошибки человечество не совершит в будущем. Да, их много. Пока будем все обходить, ваш красавчик демон успеет сбежать в ближайшую галактику, если уже не сбежал.

— Не сбежал. Не волнуйся. Мы знаем, где он. Нужна только веревочка. И, к примеру, сам Торквемада происходил из Толедо, если что. Может оттуда и начнем?

Сказано — сделано.

В городе Толедо, родине искусных мастеров по оружию, расположенном в восьмидесяти километрах от Мадрида, есть уникальный музей, который знакомит посетителей с экспозицией старинных инструментов пыток. В пяти тематических разделах — история существования испанской Инквизиции с начала ее возникновения и до заката. Около сорока экспонатов, в том числе орудия пыток, приобретенные у торговцев произведениями античного искусства. Все, что чаще всего использовалось гражданскими и религиозными судами Средневековья, — испанский сапог, гаррота, прессы для черепа и конечностей, маски позора, пояса верности. Порядочная порция адреналина?! Странный способ повышения адреналина. Если у мест есть память и душа, то душа и память этого места не просто кричали от боли, отчаяния и страха, они вопили. Хастур слышал эти вопли очень явственно и странно косился на Уриила, который оставался внешне вполне спокойным. — Странно?! Или нет?! Что странного? Они же думают, что делали это во славу Божию, — размышлял Хастур.

— Ну?! Есть тут веревка?

— Вижу.

Уриил произнес это каким-то сдавленным шепотом, указывая на висевшую рядом с гароттой то ли плеть, то ли витую толстую очень длинную веревку.

— Так не медли. Пока смотритель вышел. Хватай и даем деру.

— Воровать нехорошо.

— Хрен с ним! Представь, что воруешь во славу Всевышнего!

Все прошло, как по маслу. Видимо, во славу Всевышнего Уриил был способен на многое. Смылись они тоже незамеченными. Ангел мрачно молчал, осторожно сложив веревку в мешок, стараясь не касаться ею ничего вокруг.

Много позже, уже недалеко от нынешнего места обитания Кроули, оба перевели дух.

— Да, отвратное место этот музей. Если ваш демон имеет ко всему этому хоть какое-то отношение, то его не жалко. Совсем не жалко.

— Так, помалкивай. Время подходит. Разложи петлю на дороге. И станем ждать.

6. Михаил. Grand Jete en Tournant.3) Георгий Свирилов, «Время вперед!»

Просто Grand Jete и крик Михаил своим соратникам по заговору: «Они его нашли! Уриил в засаде. Выдвигаемся, и никаких уступок противоположной стороне!» И так стопятьсот раз. Чтобы собрать большую кучу ангелов.

Примечания к главе четвертой.

1) Желательно, чтобы читатель прослушал указанные в начале каждой подглавки произведения.

И, извините, но я подозреваю, что слушать Queen в течение 50 лет — это удовольствие ниже среднего, и не полностью отражает вкус Кроули, как коллекционера правильного соула «в течение многих веков». Скорее, это вкус и выбор Бентли. Может он ее купил и сам. Но заправлял только раз, да и не ремонтировал ни разу? Господа автомобилисты, и как сия машинка могла ездить? Может демон засунул в нее нужное количество лошадиных сил? А как к нему относились лошади? Не очень дружелюбно. Она была его тачкой, конечно, и адски язвила ему, превращая все диски в Queen. При всем уважении к Фредди Меркьюри, пятьдесят лет слушать только это? Осточертеет. Но Бентли! Эдакий своеобразный музыкальный эквивалент адски лошадиного сбрасывания с седла?! Да, в аварии попадать она бы не стала, так как себе дороже, но музыка… Иногда это страшная вещь. Даже любимая.

Кстати, если кому-то все примечания кажутся лишними и громоздкими, то просто не читайте. Так многие делают. Но иногда в примечаниях прячется больше автора, чем энциклопедий и монографий. А может вам жаль, что не сообщаю ни биографий композиторов, ни либретто балетов или оперетт. Могу еще и анализ литературных источников всех цитат, с пространными объяснениями, как они связаны с идеей данного произведения. Но вы ведь читаете не только фанфики?!

2) парк Кераку-эн — парк в города Окаяма, в переводе — «живописная прогулка»

3) Grand Jete en Tournant (Гранд жете ан турнан) — прыжок с одной ноги с полуоборотом и шпагатом в воздухе с приземлением на другую ногу. Используется как в мужском, так и в женском танце.

Фуэтте — объяснять не стану, это все знают. Опять же погуглите, если не знаете.

«Хочу я с богом примириться…», Башня Тамары, прожженный камень — ненавязчивые отсылки к Лермонтовской поэме «Демон».

«Первая часть Марлезонского балета» - отсылка к советскому фильму «Д'Артаньян и три мушкетера», снятому в 1978 году режиссером Георгием Юнгвальд-Хилькевичем.

«Не думаю, что это разрешено — жечь людей, — сказал Адам, — Иначе все вокруг только этим и занимались бы.

— Если ты верующий, то можно, — Уверенно произнес Брайан.»

Терри Пратчетт «Благие знамения»

Итак, почему именно здесь? Все просто. Он не все рассказывал Азирафелю. Во всяком случае две вещи точно. Во-первых, о падении, потому что об этом он и сам не очень хотел вспоминать. Да и зачем? Плакаться? Не имело значения. То, что нельзя исправить, не имеет значения. Во-вторых, об этом месте, на которое Англия давным-давно точила зуб, как на лакомый кусок. Им всегда колоний не хватало, а как эта Великая Британия вела себя в колониях он прекрасно знал, и это ему не нравилось. А Азирафель всегда выглядел англичанином. Вот даже когда никакой Англии еще и не планировалось. Или только планировалось? Возможно, он просто ревновал его к этой Англии и к этой английскости. Мир так широк, и книг для его познания недостаточно. Даже если эти книги хранятся в уютном магазинчике в Сохо. Конечно, Азирафель всегда думал, что он проспал девятнадцатый век. Отнюдь! Втуне! Вотще! Легенда. Вначале очень интересно закончилась история французской революции. Императором Наполеоном закончилась, если кто забыл. А точнее походом императора на Восток, Бородинской битвой, пожаром Москвы и паническим бегством из снегов от русских войск и дубины народной войны остатков великой французской армии. Возврат монархии после революции своей похожестью на английскую историю натолкнул его на мысль о спиральном змеевидном пути истории, но главное было другое. Ватерлоо было последней точкой? Нет. Последней точкой были русские блинчики в Париже, кто бы что не говорил. А потом случился гениальный русский мальчик, так долго и так проникновенно вникавший в странную историю о любви Демона к красоте. И мальчик тоже писал о Бородино. Собственно, с этого и началось их знакомство. Интересно, заинтересовал бы мальчик Азирафеля, узнай тот, что корни юного гения восходят к шотландскому Томасу Стихоплету? А сам Томас-Рифмач? Вот бы удивился! Еще как! Томас Рифмач Лермонт жил в городе Эрсилдуне в тринадцатом веке и был известен своим даром провидца. Провидческих трактатов он после себя не оставил. Но одно пророчество касалось дерева: «Покамест это дерево стоит, Эрсилдун свои земли сохранит». Дерево, правда простояло вполне себе долго по деревянным меркам, а вот на его месте был построен дом под названием «The Thorn», в честь дерева, в котором одно время проживал, представьте себе доктор с интересным именем Джон Янг. Не верите? Поезжайте по дороге А68 на юг до кругового движения Равенсвуд раундэбаут, откуда поверните направо на дорогу А6091. Ничего демонического. Просто на этой дороге имеются указатели к камню Эйлдонского Дерева под которым Томас Рифмач расстался с королевой эльфов и получил от нее дар «говорить всегда только правду, истинную правду, одну только правду». А королева эльфов была очень изящна, очень рыжеволоса и очень… Это сейчас не так важно. Но кому-нибудь в этой земле не знакома фамилия Лермонт? Как интересно сплетались события и судьбы людей и стран. И небо было ясно, но как там этот мальчик писал? «Бедный человек! Чего он хочет? Небо ясно. Под небом хватит места всем… Меж тем, всечасно и напрасно один воюет он… Зачем?» Вот вопрос вопросов?! Зачем?! Воюет «за живота своя»? За отчизну-мать, жизнь детей и будущее? Или просто деньги и территории? Кстати, о территориях, к примеру — битвы за Крым. И главным врагом Империи была уже Англия, несмотря на турецкое участие. А Англия обычно воевала за деньги или территории, или за все это сразу. Мало им было потери заокеанских колоний! Где он вначале поучаствовал в обретении колониями независимости, а позже и в гражданской войне. В 1861 рабство в заокеанских уже не колониях было отменено. А в 1862 — было отменено другое рабство. Здесь оно именовалось крепостным правом, и развитию мешало, и войну за Крым не помогло выиграть. Он поучаствовал. И новый император Александр действовал иначе, чем этот болван Николай, так похожий на Сандальфона в своем прямолинейном невежестве и ненависти в любой свободе. И он просто не мог простить самодержцу гибели этого гениального мальчика-поэта. Вот после этой его противоречивой на первый взгляд, но такой последовательной на самом деле активности некоторые в конторе стали задавать дурацкие вопросы. Вельзевул язвила, Дагон угрожала, а Владыка очень скептически выслушивал его оправдания. Понадобилась страховка. То есть святая вода. Азирафель отказал. И нагрубил. Про братание нагрубил весьма обидно. Мысль о святой воде осталась на потом. И обида тоже осталась. И он, конечно, из-за обиды не рассказал ничего. Об этом месте. И продолжал его навещать и лелеять. И любить?! За парадоксальность, за большое количество атеистов на квадратный километр, за прекрасные шипящие звуки в певучем языке, за сопротивляемость крестоносцам? Даже за то, что в храмах в отличие от английских сидеть разрешалось только больным и немощным? Он храмов не посещал, но слышал об этом. И ему это нравилось. Он бы тоже не стал сидеть во время молитвы. Из уважения не стал бы. Если бы, конечно, вздумал вдруг молиться. Место было прекрасно, позже он немного рассказывал Ангелу о нем. Но так, вскользь. Без особых подробностей и уточнений. Все же Азирафель всегда выглядел слишком англичанином. При всем уважении. При всей уже нескрываемой симпатии. Даже тогда, когда уже считал его своим лучшим другом.

И что было особенно приятно, на этой земле он мог не пользоваться очками. Здесь никто не считал глаза его необычными. Слишком был велик объем исходного материала: серые, черные, карие, ясно-голубые, янтарные, огромные, раскосые, выпуклые, и прячущиеся в лучиках морщин. Мудрые, веселые, яростные, нежные... И никто никогда не спрашивал отчего такой цвет и зрачок. И к какому этносу принадлежит? Синдром Шмида-Фраккаро?1) Ну и пусть синдром. Попался он однажды дотошному доктору по пьяни в бессознательном состоянии, а людям пришлось и описать.

Вот такой — и все!

Итак, Кроули проспал не только Рождество, но и Новый год.

Проснулся где-то в конце первой недели января, и разбудили его настойчивый стук в дверь, смех и детское пение. Два голоса старательно выводили:

«Дева Мария Бога просила

Чем же я сына буду опоясать?

Ты Царь небесный, пришли мне дары,

Всему Дома Хозяину.

Сошли ангелы с неба на Землю

Принесли дары Деве Марии

Три свечи восковые,

Иисусу ризы шелковые.

Мир и счастье в Вашем доме

Чтобы были все богатые,

Чтоб колядочка звучала,

И кутья чтоб вкусна,

Пышки все румяные,

Ну и вы не очень пьяные!»

Как раз на последней строке он и открыл дверь.

За дверью стояли мальчик с бумажной серебристой звездой на палке и девочка с холщевым красным мешком в руках. Пол лестничной площадки у квартиры рядом, был щедро посыпан пшеничными зернами.

Память дома услужливо подсказала информацию к размышлению:

«Дети из квартиры снизу. Сестра и брат.

Иванушка, 10 лет, характер вредный, но добрый, баламут и баловник, любит задавать вопросы. Предпочитает, чтобы его называли Иван.

София, 12 лет, характер спокойный, славянский, любит мечтать, читать и котиков. Не любит, когда ее зовут Соней.

Отец погиб в горячей точке. Возможно, ты знаком с дедом. Не вздумай хамить, чертушка!».

— Приветик! Что сей сон означает?

Мальчик вполне серьезно объяснил:

«Коляда, коляда,

Кто не даст пирога,

мы того за рога,

кто не даст пышки,

Мы тому в лоб шишки…»

Народный обычай. Святки. Софке в школе задали воспроизвести для ознакомления.

— Святки были недели две назад?! До Нового года?!

— То — по новому стилю, католические, а это по-старому, православные Святки. Ваня, я же тебе говорила, что он в тот раз все проспал.

— А мы еще и тринадцатого придем. На Старый Новый год.

— Старый Новый год?!

Бред какой-то! Но шишек в лоб определенно не хотелось. Пришлось начудесить им по кульку конфет и орехов. Дети поднялись на следующий этаж, пение и смех снова повторились.

— Привет от Маруцци? — подумал он, оглядел комнату, разочарованно не обнаружил нигде белых ангельских конвертов, погрустил. Но потом решил, что так даже к лучшему. И принялся ждать весну. А в этих местах ее пробуждение ему всегда нравилось. Нравились ветра, носившие по небу тяжелые тучи, которые сыпали то снегом, то дождем, нравились ясные дни с легким морозом, когда на юге выстраивались белоснежные горы. Почему-то эта картина напоминала ему звездные недосягаемые дали, видимо своим величием и чистотой. Нравилось ему бродить по лесу, кормить семечками с ладони так похожих на Азирафеля синиц-лазоревок. Срывать с кустов боярышника мерзлые алые ягоды, прикусывать их, ловя вкус ушедшего лета. Бродил, думая о том, что хорошо бы провести по этим тропам Азирафеля, показать ему чудесные тайные места, потом усадить среди камней, закутав пледом, налить чаю из клетчатого термоса, плеснув немного коньяка в стакан. Рассказать ему, наконец… как хорошо не всегда выглядеть англичанином…

Дни текли похожие и непохожие друг на друга. Чего он ждал? На что надеялся? Просто жил. Тосковал? Возможно, но не лелея тоску, не возвращаясь к отчаянию или страху. У него была свобода, и он изо всех сил старался вырастить в сердце росток покоя. Покой и воля. Что еще надо? Прежние кошмары иногда приходили, но не так часто. Он гнал их прочь.

Начало февраля. Прекрасное время рождения света. Где-то его называют Имболк. Где-то в горных селениях в это время родятся ягнята, где-то родится новая весна. Этот день начался как обычно, с крепкого кофе. Небо было ясным, мороз легким, снег почти сошел, оставаясь только на северной стороне деревьев и в плотных зарослях кустарников бирючины и сирени. Дорога так и лилась под ноги, и он шел, словно летел. Как вдруг…

Вначале он решил, что не заметил наледи на дороге и просто подвернулась нога. Но боль была так неадекватна этому предположению, а внутри неудержимо вскипали истинные его силы — силы великого хаоса, и он понял, что попал в самый страшный из существующих капканов. Легендарная петля Торквемады. Пламя боли, треск собственных костей отозвались дрожью земли. Хаос вставал мощной стеной горящей лавы, огня, грохота земного чрева и кипения тайных глубоких струй, рвущихся на поверхность. Плиты в глубине сдвинулись и горизонты водоносных слоев непоправимо поплыли. Он вспомнил, что кварталом выше расположена школа, а за углом ниже — больничные корпуса. Постарался сосредоточиться и, превозмогая боль, направил первый удар сотрясения земли в противоположную сторону. Долгострою в виде стеклянно-бетонной коробки очередного торгового центра не повезло, пустое здание сложилось карточным домиком. Забор городского рынка задрожал, но выстоял, как добросовестная работа прежних поколений. Овощной павильон явственно зашатался, торговцы бросились врассыпную, давя по пути помидоры, кабачки, огурцы и мандарины, сминая свежую зелень и друг друга. Кошельки и проклятия разлетались стаями. Кулаки тех, кто посильнее, пробивали путь к выходу под открытое небо.

Он упал и огляделся. Из-за ближайшего дома подбегали Дагон и Вельзевул. Хастур, противно ухмыляясь, торопился за ними, прихватив при этом за руку Уриила. А в другой руке ангела он увидел конец веревки, которая мертвой петлей захватила его лодыжку. Уриил дернул свой конец, боль нахлынула новой волной. Попытка сдержать боль или исцелить чудом кости не удалась.

Земля снова вздрогнула. Вода подземного озера Провал выплеснулась сорокаградусным двадцатиметровым гейзером вверх, омыла ближние скалы с зарослями айланта и акации. Повторный всплеск подхватил граждан, расположившихся со своими артритами и артрозами в выбитых в скалах «бесстыжих ваннах», и вынес их до трамвайной линии улицы «Теплосерная». Наконец, третий выброс гейзера, нестерпимо пахнущий сероводородом, унес за собой пару сувенирных киосков, стоявших на курортной площади, а также одежду и обувь вышеописанных интенсивно лечившихся народными средствами граждан и стек горячими ручьями в незамерзающую звонкую речку.

Однако, школу и больницу ему все еще удавалось удерживать. Он попытался отползти к кустам сирени и, отчаянно раня руки осколками льдинок, пытался наскрести снега, чтобы немного облегчить боль. Снять петлю он не мог, не мог даже дотронуться до нее, рискуя лишиться пальцев. Хаос рвался наружу, целительная магия не работала.

Уриил продолжал садистски-нежно подергивать веревку. Хастур и компания подбежали на расстояние удара. Вельзевул, пытаясь сохранять солидность, орала: «Говори, Змееныш, пока не сдох! Все рассказывай!» С противоположной стороны улицы подбегали ангельские силы в лице Сандальфона и Михаил: «Уриил, давай быстро на место! Какого ты с этой компанией делаешь!» Уриил потянул веревку отчаянно сильно, попытался метнуться к своим, но Кроули уцепился руками за решетку кованного забора, и ангелу пришлось бросить эту затею. К тому же Хастур просто схватил Уриила за шиворот: «Не так скоро, птенчик! Ты нам еще нужен!» Новый прилив боли породил новый треск костей и грохот подземных толчков.

Проезжая часть пошла волнами, тротуар дребезжал и дробился. Из соседних строений стали выбегать люди испуганные или любопытные. На обычно пустынной проходной улице уже собиралась внушительная толпа с эпицентром в виде распростертого на земле избиваемого Кроули. Небо начало хмуриться.

Вельзевул, наконец, добралась до него и вцепившись в рыжую шевелюру прокричала в лицо: «Говори, Змей! Убью! Я тебя на куски разорву! Рассказывай все, сволочь!» Он понимал, что боль не даст ему сдерживать хаос и дальше, надо было что-то придумать. По крайней мере, можно было попробовать потянуть время.

— Хорошо. Я все расскажу. Только снимите петлю.

— Мы снимем, а ты обманешь! Эти шуточки известны.

Здание пенсионного фонда в квартале рядом слегка вздрогнуло. Павильон Рыбных деликатесов на рынке разрушился до основания, еще живые карпы наивно решили дошлепать до речки. Форель в чудом сохранившемся аквариуме попыталась их отговорить. Карпы не поверили и пошлепали дальше. Тяжелые тучи копились над горой и темнели, накапливая силу и снег.

Он сдерживал хаос уже из последних сил, понимая, что еще несколько секунд и рушиться будет все вокруг. Нестерпимо хотелось кричать от отчаянья. Как все это остановить? Что, если кто-то пострадал? Или погиб? И виноват только он, не сдержавший себя, не сдержавший хаос — ядро собственной сущности.

— Хастур, сними петлю. Я расскажу все и еще маленькую тележку. Снимай, иначе тут всех засыплет!

Хастур кивнул Уриилу, тот снял веревку с лодыжки Кроули. Он снова соскреб с клумбы остатки снега и попытался приложить к поврежденному месту. Не помогло абсолютно, но толчки из недр прекратились. Уриил стеганул его по руке поясом Торквемады и рванул под защиту Михаил.

— Ты что делаешь, цыпленок недощипаный! Я же согласен сотрудничать.

— Так, Змий, не отвлекайся. Рассказывай.

Он сунул поврежденную кисть в ближайшую снежную кучку и начал пространную историю.

— Хорошо. Как известно, история повествует о том, что церковный трибунал в Испании развивался по своему собственному пути, взяв за пример события, происходившие на юге Франции и положившие начало отделу по борьбе с ересью. С восхождением на престол Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского судебный институт Инквизиции возродился с новой силой и претерпел организационные изменения. А предпосылкой для этого послужила многовековая борьба испанцев с маврами. Ко всему прочему, новым королям было необходимо упрочить свои позиции — привести Испанию к единству и обогатить государственную казну. Главное — обогатить казну. Получив «добро» от папы римского Сикста IV, Изабелла и Фердинанд взялись за дело с большим энтузиазмом, и несколькими годами позже великим инквизитором объединенных Кастилии и Арагона был назначен Томмазо Торквемада. На совести Торквемады остались тысячи сожженных заживо, а результатом его деятельности (уже после смерти инквизитора) стало изгнание евреев в 1492 году. Так что признаю, никакого отношения к инквизиции я не имею. Это они сами. САМИ. И во славу Божию. Ну послал отчет, получил благодарность?! Вы сами куда глядели, Лорд Вельзевул? Что проверить не могли?

Он умолк, старательно убеждая себя в том, что искореженные кости не болят и земле больше не нужно содрогаться.

— И это все?

Вельзевул грозно сложила руки на груди и придвинулась ближе.

— Все.

— Ты обещал признаться.

— А я и признался. В чем мне еще признаться? Ну ладно, Вторая мировая — это тоже не я, а они сами. Они тут много чего противного сами придумывают. И яблоко мое абсолютно не причем. Экологически чистое было яблоко.

Тут Хастур не выдержал и пнул его ботинком в бок, Кроули повалился на землю. Вельзевул попыталась найти Уриила с поясом, но он уже был среди своих, которые грозно и неотвратимо приближались внушительной ровной шеренгой. С запада взметнулся ряд белых крыльев, с востока — черных. Потом все смешалось в кучу: крылья, руки, ноги, мечи, копья. Крики и ругательства сплелись в один жуткий вой. Смертные за кованой решеткой Института курортологии продолжали снимать происходящее на мобильники.

Поняв, что пояса Торквемады уже не вернуть, Хастур нанес последний удар, очень метко по месту перелома.

Школа и больница продолжали стоять крепко. Но здание с элитными квартирами большинства городских чиновников, стоящее рядом с рухнувшим недостроенным торговым центром, покачнулось и накренилось, как Пизанская башня. А ведь еще при строительстве их предупреждали об опасной близости котлованов как между собой, так и к таящимся в недрах горы в этом месте пустотам и водоносным слоям!

В глазах у него потемнело. Где-то пропела труба, потом прогремел гром и все исчезло.

Последнее, что он слышал, это вой сирен скорой помощи совсем рядом.

Примечания к главе пятой.

1)Синдром Шмида-Фраккаро — присутствие в кариотипе дополнительной хромосомы, состоящей из материала 22-ой хромосомы, вызывает такую генетическую патологию. У него есть множество клинических признаков. Один из них — колобома на радужке. Она увеличивает зрачок в длину, что делает глаз похожим на кошачий. Но существует и множество других признаков у этой болезни, причем не только офтальмологических. Например, околоушные свищи и низкое расположение ушей сразу напоминают об отсутствии у змей слуха вообще. Атрезия ануса… Ну и зачем демону анус? Да решалась данная часть проще всего. Психические нарушения обычно проявляются в шумном, иногда агрессивном или неправильном поведении? Вполне себе демонически. Ну и проблемы с сердечно-сосудистой системой разные также у людей с данным синдромом случались. Синдром плохо изученный и очень редкий 1 случай на 150 тысяч живорожденных. Связь с генетикой открыта только в 1968 году. Почему он встречается у людей? Ну знаете! За шесть тысяч лет много чего происходило.

Шутки Непостижимого ума? А вы знаете сколько томов в Большой медицинской энциклопедии? Представьте, каково это придумать, потом запомнить, потом раздать всем сестрам по серьгам, то есть по болезням, спокойно наблюдать за развитием, помня кому что досталось, и отслеживать, когда человеки найдут средство от, чтобы быстро изобрести что-нибудь еще более отвратное взамен? Например, устойчивость микробов к антибиотикам? Или иммунный дефицит? Или вы считаете, что это все Люцифер придумал? Да Он даже с неба не сам свалился! И иногда некоторым кажется, что эти бесконечные тома болезней просто абсолютное доказательство отсутствия господа. Ну или присутствие его непостижимой жестокости. Ладно, у алкаша — цирроз печени в наказание за невоздержанность? А за что у детей лейкозы? Или вся эта врожденная мутационная патология?

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

«Гляжу на будущность с боязнью,

Гляжу на прошлое с тоской

И, как преступник перед казнью,

Ищу кругом души родной;

Придет ли вестник избавленья

Открыть мне жизни назначенье,

Цель упований и страстей…»

М.Ю. Лермонтов Собрание сочинений, 1975г, т.1 стр.40.

«Витинари вздохнул.

-Человек, который до такой степени верит в свободу выбора, не может не вызывать восхищения, — сказал он, глядя в открытую дверь. — Увы, он не верил в ангелов.»

Терри Пратчетт «Going Postal».

Взяткер Позолот, бывший глава семафорной компании «Гранд магистраль», жестокий циник и жадный негодяй, не верящий в ангелов, очень долго летел по длинному темному тоннелю, пытаясь разглядеть в конце его свет. Свет никак не появлялся…

Донум Хватович1) Позолоченый, владелец и бессменный в течение последних тридцати лет директор конгломерата под названием ООО «Большой городской рынок» стоял у окна кабинета своего роскошного офиса в восточном стиле. Рынок в течение последних лет разрастался словно раковая опухоль на теле города. Более того, он, как и любая уважающая себя злокачественная опухоль, метастазировал по городским районам ступообразными и неуклюжими торговыми центрами, отнимающими у жителей деньги, нервы, время и бесподобные панорамные виды на горную цепь на горизонте. Правда, по двум таким строениям на сегодняшний день шли бесконечные суды по поводу влияния строительства на санитарно-охраняемые зоны формирования курортной среды, еще три были в процессе закрытия из-за судебных разбирательств, окончившихся не в пользу Позолоченого, а самое большое его детище в очень бойком и выгодном месте вот уже около восьми лет находилось в стадии непрекращающегося долгостроя и поглощало такие денежные объемы в виде расходов на стройматериалы, оплату строителям, взятки в разные инстанции и представительские расходы по приему всевозможных комиссий, что за счет них за это время уже можно было построить пару неплохих поликлиник и детский сад в придачу. Все это рождало среди родственников и обывателей слухи о пошатнувшейся финансовой неуязвимости Донума. Но он слухи игнорировал. Во всяком случае все так выглядело со стороны. И он не верил в ангелов. Хотя в церковь ходил, и с прейскурантом на божественные услуги был согласен. Это было понятным. Наличие прейскуранта всегда предполагает сделку, а во всем, что касалось сделок Донум был мастак. Однако, с некоторых пор стал он подозревать, что Господь в сделках не всегда выполняет поставленные условия. Индульгенция? Прощение грехов после смерти? А на кой ему это после смерти? Только здесь и сейчас, потому что он, господин Позолоченый, считал себя этого достойным, и любимая внучка его тоже была достойна всего самого лучшего без дурацких обещаний на потом. Вот ради этого он всегда и шел напролом, и иногда — по головам. Обыватели именовали его меж тем «Старым пиратом». И это имело основания, так как он был похож на пирата во всем. От внешности, самым примечательным объектом которой являлась темная повязка на правый глаз, по причине его отсутствия, до методов его работы, которые больше напоминали пиратские рейды, чем честную конкуренцию. Вот и сегодня, он стоял и пялился в окно, надеясь, что сегодня это последствие его очередного рейда по захвату территорий, прилежащих к рынку, не будет раздражать его. Последствием был бывший десантник, инженер-механик и мастер на все руки по имени Василий. Фамилии его на рынке никто не помнил, но называли Вася-Очумелые ручки или, как здесь принято, по отчеству — Семенычем. И причиной раздражения Донума была небольшая мастерская по ремонту всевозможной механики, которая так и называлась: «Оч.Умелые ручки. Ремонт всего». Мастерская, поглощенная Донумом Позолоченым в ходе упорной борьбы приказала долго жить две недели назад под ударами сносившей ее техники. И все две недели после этого упрямый Василий являлся под окна рыночной конторы в ВДВ-шном берете и черной майке, надетой поверх камуфляжной утепленной куртки. Майки менялись ежедневно из-за содержательных надписей. За четырнадцать дней демонстрации маек как посетителями рынка, так и его хозяином были прочитаны следующие мудрые русские пословицы:

Богатство — грязь, ум — золото.

За чужим добром не гоняйся с багром.

Богатый и на золото слёзы льёт.

Богатство родителей — порча детям.

Добрая слава лучше золота.

Если золото всплыло — правда утонет.

Завали правду золотом, затопчи её в грязь — всё наружу выйдет.

Золотая клетка соловью не потеха.

Любви золотом не купишь.

Не всё то золото, что блестит.

Пташке ветка дороже золотой клетки.

Свинья и в золотом ошейнике — всё свинья.

Через золото слёзы льются.

Богатые тоже плачут.

Василий был уже на подходе к офисному строению с витиевато вздувшейся над ним довольно аляпистой башней, а для пятнадцатого дня он выбрал чеченскую пословицу: «Бедность не позор, богатство не доблесть», когда в городе началось землетрясение. В результате сего катаклизма планы обоих нарушились. Вася в попытке убежать неловко подвернул ногу и с переломом голени очнулся сразу после операции в восьмиместной палате, с видом на сумрачные ели в февральском инее.

С господином Позолоченым все вышло гораздо сложнее. Он попал в реанимационную палату с тяжелой черепно-мозговой травмой. Затронут был ствол мозга, поэтому дышал за него аппарат, сердце, образно выражаясь, выписывало периодические кренделя в виде коротких пробежек фибрилляции желудочков, а на электроэнцефалограмме волнистая линия так и норовила выпрямиться, объявив, наконец, озабоченным проблемами наследования родственникам о смерти мозга. Родственников было много. Пара племянников с детьми, старшая дочь с совершеннолетними тройняшками, вдова сына с любимой Донумом внучкой Джульеттой двенадцати лет, его младшая сестра Офелия Хватовна Позолоченнная в инвалидном кресле по причине невозможности сбросить чрезмерный вес из-за патологической склонности к обжорству. Все слабо представляли себе, откуда берутся деньги, но денег хотели сильно. Донум же был белой вороной в семье. Он тоже всегда хотел денег, и много, но он, в отличие от остальных, представлял, где деньги можно взять. Именно взять, не зарабатывая. И брал их любой ценой, кроме использования собственного кропотливого и честного труда в рамках закона. Ну не интересно ему было соблюдать закон! Все семейство, предусмотрительно нарядившееся в черное и державшее в руках носовые платки наготове, напряженно ожидало в фойе, когда же, наконец, выйдет человек из палаты и, посочувствовав, скажет им, что можно приступить к дележу. Делить было что. Рынок стоял на перекрестке удобных южных дорог и сюда стекались продавцы и покупатели не только из окрестных населенных пунктов, но и из соседних республик и областей. Правда, в прошлом году наиболее выгодный павильон под названием «Мировой обжора» сгорел дотла, а цены как на стройматериалы, так и на продукты все росли и росли. Позолоченый каким-то чудом все еще держался на плаву, или делал вид. К тому же поговаривали, что у него есть счета и за границей. Где конкретно никто не знал, но планы на наследство строили все. Старший из племянников лениво обдумывал очень выгодный для себя вариант судебной тяжбы с больницей из-за неправильного лечения, повлекшего тяжкие последствия и смерть больного. Младший был не прочь перестроить кое-какие рыночные павильоны, и считал, что разрушение парочки старых землетрясением даже выгодно ему. Вдова сына рассуждала на тему, как ей обойти тройняшек при помощи жалости к любимой внучке. Дочь решила идти напролом и взять массовостью. Младшая сестра рассчитывала выяснить все о заграничных счетах и улепетнуть из страны на очередной курс для похудения в район Средиземноморья. Любимая же внучка глядела на дверь палаты весьма обиженно, если не сказать, что с ненавистью, дед обещал ей весь мир, и она очень надеялась на его получение.

Но не тут-то было. Просто тут-то и случилось нечто невообразимое. Дело в том, что по прихоти звезд, судьбы и случайной игры материи Вселенной, длинный тоннель Взяткера Позолота извилисто и витиевато раскрутился в межгалактическом пространстве и неожиданно закончился в реанимационной палате, под которую приспособили кабинет директора ближайшей к месту чрезвычайной ситуации (Землетрясения, если Вы забыли) школы небольшого курортного городка на планете Земля — в Круглом мире. Свет же в конце указанного тоннеля оказался лампой на потолке палаты. В результате сердечные кренделя Донума окончились вполне приемлемым правильным синусовым ритмом, энцефалограмма прекратила стремление к нулю, пациент задышал сам и, отчаянно кашляя, попытался выдернуть из гортани интубационную трубку. Донум Хватович Позолоченый пришел в себя и открыл глаза. Однако, когда трубку извлек подбежавший реаниматолог, первые слова, сказанные очнувшимся, принадлежали вовсе не ему, а переместившемуся в ментальную часть его организма Взяткеру со всеми его воспоминаниями, воззрениями и характерологическими особенностями. По поводу этой самой ментальной части организма: лично я ни о чем таком не знаю, но современные психологи даже стресс считают реакцией наложения ментальных проблем на прочие. Ну, давайте предположим. Во всяком случае, ментальная часть Донума сразу ощутила присутствие второго. И сразу ощутила, что этот второй вовсе не чужероден. Он родной и близкий, как по воззрениям, так и по характерологическим особенностям. Даже одноглазость была ему близка! А что касается воспоминаний… Это тоже может пригодиться человеку, живущему по принципу: «Бьют — беги, дают — бери.» Он взял все радостно, и постепенно понял на сколько это его обогатило. И произнес следующее: «О, кажется я еще повоюю! Мы повоюем!» Произнесено же это было как на английском литературном языке, так и на чистейшем русском. При этом обе части очнувшегося индивидуума оторопели от внезапно обретенного лингвистического феномена. Донум понял, что может думать и по-английски, а Взяткер осознал себя переведенным на русский язык, великий и могучий. Гордость наполнила обоих.

Дежурный реаниматолог, тем временем, вышел к безутешным родственникам. Да, ему нечем было их утешить, надежды на скорое обогащение рухнули, Донум выжил.

Примечания к главе первой.

1)Донум - в переводе в латинского (корни можно поискать и в санскрите) может означать дар, принимать в дар. Что вместе с Хватовичем просто синоним имени Взяткер. И Взяткер Позолот — см. Терри Пратчетт «Going Postal».

«МЫ НЕ СТАНЕМ ВМЕШИВАТЬСЯ В ЕСТЕСТВЕННЫЙ ХОД СОБЫТИЙ, ЕГО ОБЕСПЕЧИТ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРИРОДА.»

Терри Пратчетт «Благие Знамения»

Кто-то осторожно похлопывал его по предплечью. Открыв глаза, Кроули понял, что лежит в кровати на спине, правая голень помещена в гамачок шины Беллера1), а от спицы, протянутой через пятку по блокам перекинута струна к гирям груза, на первый взгляд около шести килограммов. Грудь болела, голова немилосердно кружилась, в горле стоял ком тошноты. Подобные ощущения вовсе не были характерны для демонической природы, и это настораживало. Настораживало, но не было главным в этот момент. Белый высокий потолок, очень чистые окна, за которыми покачивались огромные темные ели, ширмы между кроватями, стоны, сопения, кашель и окрики в коридоре. Это госпиталь. И, судя по таблице умножения на стене напротив, под госпиталь приспособили школу. Значит, в больницу они не поместились. Сколько же всего пострадало? Есть ли дети? Кто-то погиб? По его вине?

Рядом с кроватью стоял молодой бородатый человек, видимо доктор, который и пытался осторожно привести его в чувство. Что написано на его бейдже прочесть он не мог, из-за пелены тумана перед глазами.

— Ну-с, батенька! Угораздило же Вас так экзотически поломаться! Даже в книгах подобных примеров не нашел. Это ж мозаика какая-то! Конструктор Лего! В четырнадцатом веке Вы бы просто скончались на поле боя.

— Ненавижу четырнадцатый век.

— Да вы остряк, батенька! Это обнадеживает. В девятнадцатом же Вам просто оттяпали ногу, и не факт, что под наркозом. Да что там! Даже в двадцатом пришлось бы гораздо длительнее наслаждаться скелетным вытяжением и гипсовым сапогом до середины бедра. Но сейчас все изменилось! Да, соберем, соберем. Прооперируем и соберем! Не золотом, конечно, как в кинцуги, но титановые пластинки поставим и болтиками закрепим. Вы же не против?! Хе-хе! Тогда распишитесь о согласии, и приступим. Как отек спадет с ноги, прооперируем. Будете крепче прежнего. А пока — лежите и наслаждайтесь интересной компанией. И активно пока не вертитесь, у Вас там еще пара ребер слева треснула.

Интересная компания состояла, как оказалась, из восьми пациентов. Кроме Кроули в нее входили основные организаторы драки с травмами разной локализации. Уриил и Хастур уже лежали с загипсованными голенями. Сандальфону, видимо, сломали ключицу. Пару коек занимали просто два мужчины средних лет: один с перевязанным предплечьем, второй тоже с голенью в гипсовой лонгете, чье лицо показалось смутно знакомым, как бывают знакомы постаревшие призраки из далекого прошлого. Рядом с выходом лежал Вельзевул с жуткими синяками по груди и шее и прибинтованной к груди рукой. «Ключица или плечо. Или и то, и другое,» — заключил он про себя. Лица у всех участников драки цвели кровоподтеками суточной давности. Михаил оказался на кровати рядом в памперсе и с мочеприемником. Обе ноги были перебинтованы, как и голова. Он стонал и бормотал что-то невнятное. Видимо, архангела уже прооперировали в экстренном порядке, как наиболее тяжелого пострадавшего.

На двери в палату (или в класс?) висел лист с крупно напечатанным телефоном. И, как только доктор покинул палату, он решил начать как обычно. То есть с вопросов.

— Что за телефон на двери?

Ответил мужчина с загипсованной голенью.

— Дежурная медсестра. Только телефонов ни у кого нет. Кстати, я Вася или Семеныч, как удобнее.

— Есть. У меня есть. Телефон. И я — Энтони.

И когда желтые глаза с вертикальным зрачком встретились с серо-зелеными, воспоминание мгновенно обожгло обоих: начало 1988 года, практически это самое их православное рождество, двенадцатичасовый бой на высоте 3234 над дорогой в Хост2). Вася явственно услышал слова командира к нему, двадцатидвухлетнему и чудом спасенному: «Да, брат Семеныч, если бы не этот рыжий чокнутый доктор, болтал бы ты с ангелами сейчас, а твой трехлетний Георгий остался сиротой! И, если бы не ты, с ангелами беседовали бы сейчас мы все.» Серо-зеленые глаза вспыхнули радостно. Желтые смотрели внимательно, узнавая. Конечно! Мальчишка, который получил смертельное ранение, спасая остальных! И его называли Семенычем! Уважительно. Пришлось несколько повозиться и нарушить непостижимый убийственный план без каких-либо на это санкций Снизу или Сверху. Азраил? Да он просто махнул рукой и дал ему отмашку. В тот раз… И смертельное — перестало быть смертельным путем виртуозного использования как медицинского багажа вековых знаний Змея, так и демонического чуда. Зачем? Как всегда, назло Небесам. Но Энтони просто улыбнулся, покачал головой и резко повернулся к подоконнику, где оказался его прогулочный рюкзак с телефоном, стаканом и термосом с чаем. Поворачиваться было сложно. Мешала закрепленная и нагруженная нога. Он достал телефон и, прежде чем набрать номер, прислушался к себе. Все было другим. Он не ощущал в глубине больше ни силы хаоса, ни демонической нестерпимой тоски, ни давнего зова звезд. Просто человеческое нутро с его сильно поломанными деталями.

— Не время плакать по такому поводу, — жестко оборвал он себя и набрал номер.

Пришедшая молоденькая сестричка, конечно, ответила на его вопросы при мертвой тишине в палате. Очень исчерпывающе и спокойно. Даже без малейшего чудесного давления с его стороны! Да и не способен он был сейчас ни на что чудесное. Увы.

Нет. Никто не погиб. Очень тяжелых пострадавших, к счастью, оказалось всего один, да и тот уже переходил в разряд нереанимационных. В госпитале, то есть в той самой школе, которую он хранил всеми силами во время катастрофы, расположили около двухсот человек. Так, средне-тяжелых. Амбулаторных немного меньше, их отправили по домам. Детей не пострадало ни одного. А взрослые в основном получили травмы при давке в рыночном павильоне. Лежать ему придется около недели, пока не спадет отек. Потом операция и костыли до образования костной мозоли. Судно на нижней полке кровати. Поесть привезут по расписанию. Если есть родные, она выпишет им пропуск для посещений.

— А Вы, Василий Семенович, готовьтесь к переводу в кардиологию. Там Ваша ЭКГ-шечка не очень нравится доктору. Для профилактики. Не вставать и не ходить! Перевезем на каталке.

Девушка вышла. Уриил поинтересовался, о каком судне она говорила. Вася, то есть Василий Семенович, объяснил. У Сандальфона отвисла челюсть. Вельзевул то ли застонал, то ли зарычал. Хастур мерзко захихикал в углу.

Василия через десять минут переправили в кардиологию, и он даже не успел перекинуться парой слов со своим давним желтоглазым спасителем. И как это он ухитрился так не постареть, рыжий черт?! Видимо здоровый образ жизни…

И, так как свято место пусто не бывает, на его койку уложили Донума Хватовича, спящего здоровым медикаментозным сном после реанимационной палаты и чудесного возвращения в мир. Старший племянник попытался выторговать отдельную палату, но потом махнул рукой, подумав с надеждой: «Пусть лежит со всеми, может осложнения начнутся».

Привезли обед. Уриил и Сандальфон отвернулись к стенке. Хастур усмехнулся и съел их порции после своей. Вельзевул ограничился компотом. Михаила никто кормить не стал.

Значит, человек. Вот так! Со всей этой болью, срастанием отломков и неизвестностью впереди?! Со свободой воли, которой у демонов быть не должно?! Нет, анархии в их демонических мозгах хватало, но на этом понятие свободы и заканчивалось, начисто отсекая вторую часть известного определения, касающегося ответственности. При должном уровне безответственности обычно это приводило к плачевным результатам, причем, порой и для самих демонов. И опыт у него был большой. Как сказала леди Маруцца? Постарайся собрать все осколки? Что она имела в виду? Предупреждала? И тросточка эта его дурацкая. Вот как в воду глядел! И эта не убираемая боль! Она не была следствием петли Торквемады. За все века он столько раз исцелял себя сам. И понял, в конце концов, что горизонты его боли ограничены линией его неограниченного воображения. Стоило в драке веке так в десятом идиоту с копьем пробить ему ладонь, так сразу вспомнилась Голгофа и тот давний вопрос: «Наверное это больно?!» И сразу пришел ответ. Еще как больно! Но тогда, в 918 году проблема решалась щелчком пальцев. Теперь же… теперь на этот случай у людей есть обезболивающие средства. Но если они все здесь, и они теперь люди, то Торквемада тут не при чем. Это все ОНА.

К ужину Сандальфон понял, что, несмотря на обеденную голодовку, его желудок, почки и остальные интересные части человеческого организма все равно работают исправно, и ходить в туалет ему придется. Уриил продолжал пялиться в стенку, медитировал, рассуждая на тему: «А не переметнуться ли мне в буддизм?» Хастур, лежа на койке напротив, корчил в сторону Кроули весьма угрожающие мерзкие рожи и периодически размахивал кулаками. Кроули отмахнулся, просто показал на свои шестикилограммовые гирьки, повернул лицо к окну и принялся любоваться елями.

Смеркалось. За окном поднялся ветер, елки раскачивались, размахивая мощными ветвями.

На спине лежать было противно. Особенно противна была беспомощность и необходимость пользоваться судном на виду у всех. Ширма спасала не сильно, так как отрывать сестер от более важной работы на ее расстановку каждый раз не хотелось, а постоянно за нею прятаться не хотелось еще больше. Слишком интересной была компания. Хастур не замедлил съязвить: «О, у Змеюшки новый трон!» Форточка в комнате не открывалась. И проветривание шло через дверь, открытую в общий коридор. Заснуть он не мог, боль не отпускала, несмотря на укол. Михаил стонал рядом. Просил пить. Кроули потянулся над проходом между кроватями и подал ему бутылку с водой. Но до губ архангела бутылка не достала, дальше он двинуться не смог. Вода пролилась Михаилу на грудь, и он прокричал: «Будь ты проклят! Издеваешься?! Что за жестокий человек! Чтоб тебя так же, как и меня!»

Помогая людям, не забудь отскочить от благодарного пинка?

— А я хоть и человек, но все равно — змей, и проклинать уже поздно, совсем поздно, да и ты сейчас совсем не воин, — подумал он, и сразу стало пусто и печально. Будто он потерял уже последнее, что оставалось. Конечно, можно было напиться с Ангелом в хлам, потом быстренько протрезветь. Но вот сейчас все вдруг стало абсолютно реальным и абсолютно неисправляемым щелчком пальцев: боль оставалась болью, жажда — жаждой, бессонница — бессонницей, безжалостной и непрекращающейся мукой существования в темноте вместе с болью и горестными мыслями. Без надежды, без награды, без конца. Нет, конец был. Он просто определялся окончанием его человеческой жизни, а не небольшим демоническим чудом.

Зашедшая за судном дежурная сестра, наклонилась и спросила, не надо ли чего. Он поднял на нее глаза и обмер. Маруцца, Леди Натали Мару мягко и приветливо смотрела прямо на него из-под белой форменной косынки.

— Нет. Благодарю. У меня все есть.

— Может написать кому хочешь? Я принесу бумагу.

— Ни в коем случае.

Это прозвучало резко. Вот она, свобода. С ответственностью вместе.

— Отчего же? Может все же напишешь? Выбор есть.

— Зачем его расстраивать? Он станет переживать, думать об этом. К тому же я теперь… Ну понятно. Он может потерять меня в любой миг. А тут эта операция. Нет. Не стану писать. Нет.

— Хорошо. Но подумай. Если надо — просто позови меня.

Совсем стемнело. Свет оставался где-то за пределами палаты. Там бродили и приглушенные звуки. Разговоры дежурных сестер, звонки телефона, постукивание колес носилок, где-то журчала вода. Сон не шел. Абсолютно. Боль нарастала волнами, лежать было неудобно, все мешало. За елками в окне царствовала абсолютно непроглядная тьма. Соседи по палате дружно похрапывали, несмотря на разницу своей природы и идеологии. Было очень одиноко.

Под утро он все-таки забылся в болезненной дремоте.

Сон первый.

Приснившийся диалог позже он отнес просто к горячечному бреду. Отмахнулся. Пусть играет по правилам. Человек, так человек. А человекам не стоит беседовать во сне со Всевышним. Тем более, спорить и слушать нотации. Диалог же состоял в следующем.

— Доигрался? Что ты натворил на этот раз? Это умещается в твоей шальной голове?

— Я не мог остановить это. Я не виноват.

— Не мог остановить? А вдруг все же мог? Разве ты не знаешь свои силы? Знаешь. Все эти люди пострадали из-за тебя. И не возражай, что действовал избирательно. Ты выпустил на волю Хаос. Ты в который раз нарушил наше древнее соглашение! Ты нарушил устоявшийся порядок. Это уже просто дурная привычка? Кстати, этот Вася в вашей палате вообще не должен быть травмирован. Он бы умер от инфаркта по пути с рынка. А теперь они увидели его ЭКГ и увезли в кардиологию. Шанс выжить — сто процентов! И касательно Васи — это уже второй случай с твоим участием.

— Может хватит уже? Мало тебе у детей отца отнять, так надо еще и деда Васю. Просто забираешь мужиков? Хочешь отменить таким образом преемственность поколений в данном пространстве? Напрасно стараешься. Напрасно с генофондом борешься. Тут и женщины могут.

— Что могут?

— Ну коня на скаку останавливают и пожары тушить тоже могут. В избах.

— Какие избы? Мелешь ерунду. И зачем ты это творишь? Лезешь и лезешь?! Лишь бы наперекор?! Совсем ум потерял?

— Так что Тебя конкретно волнует? Что они просто пострадали, или что они пострадали по моей вине, или что они пострадали не в соответствии с Твоими планами?

— Хватит. Тебе никто не разрешал спрашивать.

— О! Значит, последнее! Я уверен. Ах, простите, извините, что Ваши планы дурацкие снова не у дел!

— Тебе будет больно. Долго будет больно. И ты получишь то, что не любишь: беспомощность и вынужденный болезненный покой. Болезненный. Кому, как не тебе с твоим целительским багажом знать пределы боли и пределы человеческого терпения. И ты смертен, Змей. Смертен. И ты стареешь. И, самое главное, из-за тебя больно будет и тому, кто тебе дорог!

Он проснулся весь в поту, голова болела, все тело ныло. А нога в месте отека просто грозила разорваться. «Больно будет и тому, кто тебе дорог»? Что Она сделала с Азирафелем? Где он? В какой беде?

На тумбочке рядом лежал белый конверт с его именем.

Примечания к главе второй.

1) Шина Беллера — это механизм, призванный стабилизировать систему, состоящую из травмированной конечности, блока, грузов-утяжелителей. По сути, это металлический механизм под ногой при скелетном вытяжении. С его помощью производится постепенная репозиция (скелетное вытяжение) при переломах бедра и голени, осложненных наличием костных отломков.

2) «начало 1988 года, практически это самое их православное рождество, двенадцатичасовый бой на высоте 3234 над дорогой в Хост» - это Афганистан, Афган, это дань памяти моим ровесникам-героям.

На тумбочке рядом лежал белый конверт с его именем.

3 февраля.

Antoni J. Krowley

О, Кроули, мне только что сообщили... Это правда?! Как тебя угораздило? Зачем ты с ними связался? Ну ты же умница и со смертными жил на земле 6000 лет, неужели не понимал, что тебя провоцируют? Бедный мой мальчик! Постараюсь вернуться как можно быстрее, береги себя и будь терпелив, умоляю!

Azirafaell

Ангел, меня угораздило.

На этот раз преотвратительно. И просто ведь шел себе демоно-человек, прогуливался. Быстро, конечно, шел. А тут эти герцоги преисподней с криками: «Мы тебя щас и без святой воды уделаем», начали побоище. Уриил, им пояс Великого инквизитора где-то нашел. Вот этот пояс все и испортил. Ты же знаешь эффект, и ты, возможно, догадываешься о моей истинной природе. Чем эти хаотичные катастрофы со мной чреваты. Все рушилось, а люди могли сильно пострадать по моей вине. Ваши подтянулись. Твоя любимая троица. И пошло махалово. Орали на меня, друг на друга, потом стали замечания пошлые в сторону Господа отпускать. Причем Михаил и начал, что странно. Смертные в толпу собрались, тоже замечания отпускали, тоже весьма цветистые, правда в основном в нашу сторону, и на телефоны снимали эту всю драку и нервотрёпку. Остановить землетрясение и чудесить я не мог ни с инквизиторской петлей, ни без нее. Короче, чудеснула Она. Очень жёстко. Все. Теперь это уже все. По-крупному считай — третий привод. Никакого снисхождения не жду. Лежим вшестером в одной палате в местной больнице. И еще двое настоящих людей. Михаил в глубоком наркотическом сне, после операции на левом бедре. Ну и я, идиот, на скелетном вытяжении. Та ещё инквизиция. И ни о чем не спрашивай. Успокоюсь потом расскажу подробности. Очень я зол. На всех. Спасибо, что ты ещё меня помнишь и утешаешь.

Сон второй.

Этот кошмар был бы кошмаром, если бы до смешного не повторял предыдущий. На сей раз побеседовать явился Сатана.

— Доигрался? Что ты натворил на этот раз? Это умещается в твоей шальной голове?

— Я не мог остановить это. Я не виноват.

— Не мог остановить? А вдруг все же мог? Разве ты не знаешь свои силы? Знаешь. Все это произошло из-за тебя. И они все слишком легко пострадали. И не возражай, что действовал избирательно. Ты выпустил на волю Хаос без прямых на то указаний Сверху, …то есть Снизу. Ты опять нарушил устоявшийся порядок. Конечно, передавили они себя в большинстве сами, и участники этой рыночной давки в основном люди алчные, расчетливые и зловредные. Особенно этот директор рынка, кстати, как он выжил никому не ясно. Но та еще сволочь! Хотя и недостаточно, чтоб уже стать абсолютно нашим. Гипертрофированная коммерческая жилка с некоторой вороватостью еще не смертный грех. А вдруг страдания их всех наставят на путь исправления? Ты же знаешь, как это работает?!

— Так что Тебя конкретно волнует? Что они недостаточно пострадали по моей вине, или что они вдруг исправятся?

— Хватит. Я рассчитывал, что ты за мальчишкой приглядишь. На островке на этом мелком, на задворках континента. Как его там?! Великая Британия, кажется. А тебя эдак занесло! Какого ты сюда забрался?

— О! Значит, все дело в Вашем провалившемся плане! Я уверен. Ах, простите, извините, что Ваши планы дурацкие снова не у дел! И за мальчишкой своим сам бы и приглядывал. У него теперь родители есть. И Ты ему не интересен.

— И вот почему я сейчас думаю, что Она права? На этот раз в отношении тебя — права. Достал уже. Шут ты гороховый. Разрушитель чужих планов. Тебе будет больно. Долго будет больно. И ты получишь то, что не любишь: беспомощность и вынужденный болезненный покой. Ты смертен, Змей. Смертен. И ты стареешь. И, самое главное, из-за тебя больно будет и тому, кто тебе дорог! Чудесный выбор, Змей. И помогать тебе не стану. Ни за что.

И не надо. Помогать он не станет?! Когда он кому помогал? Когда, сияя, с Небес летел? И как можно быть так одинаково доставучими?! Они оба будут вредить моему Ангелу? Смертен? Ну и отцепитесь уже. Оба. Планы я их разрушаю. Ха. Я тоже много чего планировал. И на тебе! И больно ужасно, и противно тут лежать, и унизительно. И компания такая «интересная»! Хоть бы ночь поспать нормально. И этот новенький с пиратской рожей, которого вместо Васи привезли, как-то странно с Сандальфоном перешептывается и перемигивается. Родственные души что ли? Хоть бы ночь поспать нормально. Попросить Маруццу снотворное уколоть разве? Нет. Может она отдохнуть прилегла на минуточку, а тут я нарисуюсь. Нет. Перетерплю как-нибудь.

4 февраля.

P.S И, кстати, может Она считает, что я имею отношение к инквизиции? Представь, на ноге жуткая конструкция, в просторечии называемая самолётом. Но летать на ней невозможно. Шина Беллера. Потому что она для того, чтоб выровнять мою ногу противовесами. На пятку навешено шесть килограммов груза. И двигаться в кровати просто невозможно. Ни драку продолжить, ни калачиком свернуться и поспать. Ну и все остальное только лёжа. Даже эти физиологические потребности. Что не столь трудно, сколь унизительно. Одно утешение в окне растения и звёзды по ночам.

Сон третий.

Даже не понял, а было ли это сном

— Не могу заснуть. Не могу. А теперь ещё и это. За окном ночной мороз покрывает темные еловые крылья инеем, и они мерцают в звёздном свете первозданной чистой белизной. Но приходит день, и солнце плавит иней, превращая его в потоки слёз, что каплями стекают с хвои. И крылья снова черным-черны. Я не хочу видеть это, я не хочу вспоминать это. Зачем? За что? И как мне теперь подняться? И даже это не главное. Меня учат смирению? Та, кто легко смывает человечество с лица Земли за то, что они не так рьяно молились, как Ей хотелось бы?

— Тебе ответить? Иногда я думаю, что тебе вовсе не нужны ответы. Во всяком случае мои. Только те, которые ты находишь сам, тебя устраивают. Устраивают? Это гордыня и самонадеянность, Змей. Смирение не помешало бы.

— Да? Гордыня? Я слышу это от той, которая всегда права? И вершит чужие судьбы с такой безумной легкой жестокостью!

— Вот, только что ты назвал меня безумной. Дерзкий мальчишка.

— Мальчишка? Дерзкий? Оставь уже. Я парень средних лет, медленно стареющий в больнице за сращиванием костей. Кстати, я вначале вовсе и не к Тебе обращался.

— А к кому тут вообще обращаться еще? Кроме Меня?

— И это не гордыня? Не Твое, Господи, дело. Кого я зову в минуты отчаяния, будучи человеком. Не Тебя они зовут в большинстве случаев. Знаешь? Не знаешь? Ребенок зовет мать. Влюбленный зовет потерянную возлюбленную! Друг, попавший в беду, позовет не бога, а друга. Нет на тебя надежды. Больше нет. Вот и оставь, я и так почти не сплю. Надоело дискутировать. Наказала? Успокойся и наслаждайся. Раз это Тебе наслаждение доставляет. Как-нибудь переживу.

— Переживешь? Вот именно в этом все и дело. Время идет не в твою пользу. Что ты об этом думаешь? И что думает твой друг? Неужели ты хочешь и его обречь на страдания? Друга он зовет в минуты отчаяния! А зачем? Неужели ты собрался причинить ему боль? Хочешь, чтобы он жалел тебя, возился с тобой до старости и хоронил твои бренные останки? Эгоист. Обычный адский эгоист. Подумай над этим, Змей. Не твое слово будет последним. Не твое.

5 февраля.

Antoni J. Krowley

Господи, как же это все… Прости! Прости!! Прости Кроули, дорогой Кроули, чуткий Змей Эдема, от твоих слов у меня душа разрывается, и хочется прийти и этими самыми костылями твоим сопалатникам накостылять!

Azirafaell

Мой Ангел!

Вот уже третий день. Всё-таки человек очень легко приспосабливается к любым условиям. Взять очеловеченных небесных братьев, Ури и Сандалика. В первый день от еды воротили ангельские носы. На второй попробовали. Сегодня лопают за обе щеки и просят добавки! Кстати, тут их всех навещают, адских — Эрик дежурный, небесных — какой-то молоденький. На меня внимания не обращают ни те, ни другие. Правда, этот ангел молодой на тумбочку Михаила, между нами, книжонку положил про местного святого видимо. Лучше бы он водой его ночами поил, идиот. Не волнуйся вода на верхней полке, книга на нижней. Мне ничего не грозит, кроме костыля Хастура. Да и он к третьему дню несколько умерил боевой дух. Дагон приходила навестить Вельза и его. Апельсинов принесла. Она отделалась сотрясением мозга, поэтому лечится амбулаторно. Хотя, на мой взгляд, мозги сотряслись весьма чувствительно. Гуляет с Хастуром по коридору, и вся воинственность испарилась. Шепчутся у его койки. Но я же все слышу. Она нашла для них домик в дачном поселке. С розами и садом. И недорого. Интересно, денег им из Ада подсыпали?

А я в окно пялюсь. И понял, что мне эти ёлки напоминают. Мои навсегда потерянные крылья. Такие же темные, тяжелые и слегка растрёпанные.

Добрых тебе дней, Ангел.

6 февраля.

Azirafaell

Вот, не выдержал. Попросил кое у кого для письма конвертик. Она не велела говорить.

Завтра меня оперируют. Это хорошо. Смогу вертеться в кровати и на костылях кое-куда ходить. Тут вчера Уриила к операции готовили. Клизму ему сделали. Так он после нее так плакал. Сандальфон ржет, идиот. А Уриила жалко. Клизма, конечно, процедура не из приятных. Боюсь теперь он точно в Буддизм ударится.

Не беспокойся. Если я стану вертеться, то и заснуть смогу. И — прощайте кошмары-кошмарики!

Поспорил с местным. У него рука поломана. Сидит в кровати, кроссворды разгадывает. Иногда спрашивает, если чего не знает. Я подсказываю. Вельзевул злится. И этот местный начал его воспитывать. Мол, все что происходит, где-то наверху спланировано и поделом нам всем. Вот это меня и разозлило. Сверху и поделом? Я его про Потоп спросил. И знаешь, он мне так и ответил, что Всевышнего не судят. Я продолжать не стал. Разве расскажу, что все вот это было как раз не по плану и снизу! Полный бред.

Второй человек тоже странный. Вернее, тот, что до него был, вполне себе человек, и я его прекрасно знаю. Но вот теперь на этой койке лежит один возвращенец из реанимации. С говорящей фамилией Позолоченый. Так он ночами сам с собой на чистейшем английском языке беседует. Все про какие-то семафорные башни, и о планах жуткой мести почтмейстеру. Еще проклинает ангелов Анк-Морпорка. Ты давно видел семафорные башни? И в земной географии я никакого Анк-Морпорка тоже не припомню. Ангелы? Может психоз посттравматический, а может и нет. Будь ты в Англии, попросил бы тебя проверить в банках вклады на имя этого самого Д.Х.Позолоченого. Тутошние мерзавцы, случайно разбогатевшие, очень любят деньги в английских банках прятать.

Беспокойно мне что-то.

К Михаилу двое прилетали. По полчаса утром и вечером. Стоят возле кровати, и все! Видимо чудесить пытались, да не вышло. Как видно нас так ранило, что чудесные исцеления не работают. Утром я еще терпел. Вечером наорал. Что стоять?! Его поворачивать надо с боку на бок, спинку массировать и протирать антисептиком, чтобы пролежней не было. И поменяйте уже ему памперс, четвертый день в нем лежит. Перистокрылые удивились, но памперс поменяли. Их это так впечатлило, что молоденький спросил у меня, как выглядят пролежни. Рассказал. Принялись Михаила поворачивать и спину ему протерли. И что это такое все было?

Спать хочу. Жутко. И боюсь. Снится всякая дрянь. Назидательного содержания.

7 февраля.

Так как бумага одна, решил еще и сегодня тебе написать. Все прошло отлично.

Прооперировали. А так как анестезия субдуральная1), я в сознании и наслаждался процессом. Только от талии вниз чувствовал себя студнем, или пудингом. При этом видел экран рентгеновского аппарата и мои кости, скрепленные пластинами и болтами. Захватывающее зрелище. Потом странное ощущение отсутствия нижней половины стало исчезать, а через два часа появилась и боль. Но зато я смог повернуться на бок. Как мало надо для счастья! Вставать или садиться нельзя еще сутки. Так что продолжаю лежачее существование.

Вельзевул учудил историю. Попросил у мужика с поломанной рукой, которого зовут Максимом, таблеток успокоительных. Ну тот ему весь пузырек и отдал. А вечером вспомнил, что надо бы принять самому и спросил. А Вельз спит беспробудно. Он этот пузырек весь и выжрал. Я позвонил сестре, она позвала доктора. Промыли, разбудили, психиатра пригласили. Вельза истерило ужасно, нес сплошную околесицу с точки зрения психиатра. А по сути, полную правду о том, что он, как Князь Ада, просто хочет обратно, что сильно на диагноз тянуло. Но доктор, умный человек, списал все на посттравматический стресс. Успокоительные назначил. Это все вчера развивалось. А ночью я ему устроил беседу по душам. Идиот, эти люди за него отвечают, Макс ему свои таблетки дал по доброте душевной. Думает, что не понятно, чего он хотел? Надеялся помереть и за самоубийство попасть обратно в Преисподнюю? Вряд ли на этот раз сработало бы! Тоже мне решение проблемы?! Князь в Преисподнюю, а люди — куда? Разборки, уголовщина, не доглядели и увольнения с наказаниями? Ни за что?! Он еще посмел шипеть, что я теперь вдвойне предатель, так как выдал его докторам. Выдал. Вот уродище! Спас его дурацкую и совсем не княжескую жизнь. Как всегда.

Днем опять Дагон приходила. Явно Хастуру глазки строит. И он притих и доволен. Даже снизошел потом до партии в домино с Сандальфоном. Обсуждал за партией перспективы совместной жизни с Дагон в чудесном дачном двухэтажном домике с кухней, двумя спальнями и розами по фасаду. Он надеется, что эти розы будут цвести малиново-розовым цветом. Азирафель, умоляю, доберешься до Англии, продай этот чертов коттедж с розочками. Очень стойкие ассоциации с Хастуровой дачкой. А на вырученные деньги буду жить здесь в покое и безвестности.

Вельз книгу читает, что Дагон притащила. Ни за что не поверишь! Книга о нашем с Повелителем вояже сюда в начале прошлого века. Весьма занимательное чтиво! Я и не надеялся, что это могут написать и напечатать. Ну меня там, конечно, шутом выставили. Эдакий черный котище со змеиными глазами. И история того умного молодого человека из Назарета малость переврана, как всегда. Но во всех перевранных историях, однако, есть нечто неизменное: «Будьте добры друг к другу».

Уриил плачет по ночам, видимо, тоже кошмары снятся.

На сем заканчиваю. Потому что на листе уже и для адреса места почти не осталось.

Змей.

К вечеру стало знобить. Боль в ноге не унималась. Озноб сменился жаром, а антибиотики еще только вступали в игру. Голова горела, дыхание сбивалось, постель казалась раскаленной. Он тянулся ладонями к ледяному стеклу окна, к блаженному ощущению прохлады. Этого хватало ненадолго. Стоило только задремать, как Михаил снова просил воды, приходилось переворачиваться и тянуть к нему поильник. Была уже совершенно черная ночь, в промежутке между двумя елями зажглись звезды Кассиопеи, тихо и торжественно мерцали холодными лучами. Такие далекие, такие прекрасные!

Зачем, зачем он писал эти письма? Только расстраивал его! Ангел так и не сообщал о себе ничего. Он мне не доверяет? Или там настолько опасно и письма перлюстрируются? Тогда зачем он сам так откровенен? Судя по беседам со Всевышним, к нему Она явно не расположена. И тогда эти его дурацкие письма просто станут компроматом против Ангела. Он и так неизвестно где и в каких условиях. И письма его, так мало сообщают о нем, кажется, что скоро сократятся до объема смс-ок. Глупо. Опять он сделал все не так как надо! Все неправильно. И это может принести страдания Азирафелю, или сделать его положение опасным. Но если бы это было опасно, разве Маруцца стала бы передавать письма?! Горестные мысли мешались в голове, жар все усиливался.

Он повернулся на шорох у кровати. Это Маруцца присела рядом на табурет.

— Я посижу с тобой?

Он просто кивнул. Она протянула к его лицу прохладную тонкую ладонь, провела по лбу.

— Оставь, оставь руку, пожалуйста! Так мне легче.

Было тихо и жарко.

— Почему ты здесь? Хотя, зачем я спрашиваю?! Ты всегда там, где нуждаются в заступничестве. Всегда. Но разве я звал? Я не могу тебя звать.

Она кивнула без улыбки.

— Да. Сейчас ты не звал. Это твой друг. И он не ангел. Другой, тот, что лежит в кардиологии. Просто просил за тебя в пустоту ночи. Но ведь позвать может всякий. Понимаешь? А ты — тем более. Ты знал моего сына.

— Да, умный молодой человек.

— И все царства мира нуждались в доброте.

— Я не мог ничем помочь.

— А вдруг, история и вовсе не об этом? Как и другие истории. Не о смерти на кресте? Или смерть на кресте — это вовсе не то, что все видели? И никакого воскресения не было? Ты же знаешь, как часто то, что мы видим или знаем, оказывается совершенно иным. Скрытый смысл, двойное дно… Просто опыт поколений с точки зрения Матери…

— Ты никогда не рассказывала?

— А никто и не слушал. Кто слушает женщину? Что, если это история просто о том, как дети уходят от матерей? Делая свой выбор и осознавая ответственность за него? Через искушения, боль и предательство друзей? А каждое предательство ведет к смерти любви и доверия? Вот сын и умирает, чтобы потом возродиться, став мудрее и добрее? Что если?

— Ему было очень больно. И тебе тоже.

— Оставь. Я рассказываю не для того, чтоб ты пожалел меня. А чтобы ты понял. Это человеческая боль. И теперь это и твоя боль. Но люди потом додумывают, откладывая опыт в истории. И зовут того, кто поймет их лучше.

Он помолчал, закрыв глаза и наслаждаясь прохладой ее руки.

— Мне легче, Маруцца. Уже легче. Да, это так. Не Всевышнего они зовут.

Зовут тебя. Ты — мать. Ты знаешь человеческую боль, ты поможешь.

Но имею ли я право звать друга? Взваливать на моего Ангела все это?

8 февраля.

Antoni J. Krowley

Мой мальчик, получил твоё письмо!

Конечно, ты их воспитываешь, потому что знаешь, как должно быть на самом деле, а у них всё, как всегда, то есть как попало. Живут люди эти в Цифровом средневековье, и тупят. Ты просто пытаешься сделать жизнь хоть чуточку лучше, уберечь глупых от них самих. Неблагодарное и нервотрёпное дело, мой дорогой, но ты ведь не можешь по-другому, я знаю, и стараешься.

К сожалению, я не в Англии, и проверить счета подозрительного субъекта не могу. Но ангелы Анк-Морпорка скорее свидетельствуют в пользу твоей версии о посттравматическом психозе.

Ох, не переживай, всё это пройдёт и всё наладится. Смирение тут ни причём, я не знаю смысла происходящего, но, может быть, сталось так, что вместо очень большой беды случились просто очень большие неприятности, что-то вроде "меньшего зла". Я не Агнесса, просто допускаю такую возможность — нынче время странное, чего только не бывает!

Спасибо, что беспокоишься обо мне, думаю, всё наладится и будет хорошо!

Всё наладится, я уверен!

Мой мальчик?! Наладится?! Наладится ли? Как всегда. Беспокоится обо мне, но ничего ни о себе, ни о своей миссии. Не доверяет? Или считает меня таким самовлюбленным эгоистом, которому кроме себя ничего не интересно? А может я такой и есть на самом деле? И зачем я ему такой нужен? А себе?

Azirafaell

Доброго дня, Ангел!

Видимо, меня дня через три выпишут, и я буду в своем убежище. И со смирением у меня большие проблемы.

К утру попробовал встать и пройти с костылями, сам знаешь куда. Получилось с трудом. Голова кружится, плечи ослабли. Но доскакал. По пути заметил, что Уриил продолжает плакать. Пришлось подсесть к нему. Он правда отворачивался сперва, видимо стыдно было. Спросил, чего ревет, лучше бы сказал, куда веревку эту инквизиторскую дел. Оказывается, эта веревка сгорела у него в руке, а на руке ожег образовался. Так он решил, что раз его повредило, так он теперь падший! Дурачок. Какой он падший! Просто человек со сгорающей в магическом огне кожей. И жаль его. Но он же первый начал! Про кошмары его спросил. И правда, оказалось Всевышний его воспитывает ночами, как источник моей катастрофической боли. Ладно. Сказал ему в утешение, что раз никто не погиб, а основную массу уже выписывать начинают, то я на него зла не держу. Это не горе, если болит нога. Он плакать перестал и поделился планами. В Японию собрался, изучать их религии и мифологию. Видимо, запала ему Япония в душу.

Вельза тоже прооперировали, собрали ему кости, несмотря на суицидальные наклонности. Выпишут с рекомендацией наблюдаться у психиатра. В мою сторону смотреть не хочет. Курить очень хочет, а нельзя. Хастур с Дагон увлечены планами, им теперь на все плевать. Она нашла недалеко от дачки какой-то пруд заброшенный, собирается там карпов разводить. Чудесно. Просто адская идиллия!

Сандальфон зато спит спокойно. Непробиваемый. Никогда ничего не выбирал и ни о чем не сожалел. Идеальный ангел? Так и задумывалось? Поступай, как сказано, и не испытывай угрызений совести? Угрызения — те же сомнения? И Содом с Гоморрой ему никогда не снятся?! Не скажу, что завидую. Пусть лучше буду метаться и мучиться, переживая, чем так равнодушно по инструкции губить, разрушать и не думать об этом после. Всегда был уверен, что Иоанн не дописал про пятого Всадника. И имя ему вовсе не Хаос. Имя ему — Равнодушие.

Спасибо, что вложил в письмо еще конвертов!

Змей.

Все шло по плану, видимо. По плану, четко прописанному в стандартах лечения травм опорно-двигательного аппарата. Антибиотики, перевязки, контрольный снимок. К костылям он привык. К больничной пище тоже. Не Ритц, конечно, но разве это важно? Ему даже нравился простой вкус хлеба или каши, запиваемой не эстетским пуэром, а простым сладким чаем с легким запахом лимона из общего чайника. Паровые котлетки2) же были просто чудесными. Мягкими и вполне мясными. Для змей в самый раз! И для больницы тоже.

Михаила выписали под ответственность ухаживающих. Здесь сделали для него все, что могли. От кого зависело остальное? От Плана? От самого бывшего архангела? Так до сих пор и не осознавшего свою новую человеческую природу. Или от добросовестности ухаживающих, которым невозможно ничего исправить чудом, а по-человечески работать они не обучены?

Донум поправлялся, по ночам беседовал сам с собой на английском, днем шептался с Сандальфоном. И выражение его лица очень настораживало. Отвратный тип.

Васю перевели в кардиохирургию больницы и успешно лечили там его коронарные сосуды. Максим перебрался поближе к окну на освободившуюся койку Михаила. Решил повоспитывать Кроули. Но через день бросил. Молчал полдня после очередного воспитательного спора, а потом разразился речью: «Я понял кто вы тут все. Вся эта ваша побитая компания. Десантники! Безбашенные ВДВ-шники. После горячих точек и все такое. Устраиваете всякие безобразия и в фонтанах по пьяни купаетесь. Те двое (он кивнул на Уриила и Сандальфона), а также выписанный, которого вы тут архангелом звали — точно штабные. А вы все безбашенные десантники. И клички соответствующие. Вот почему они тебя Змеем зовут? Змей ты и есть. Во все лезешь. Видать разведчик. И, что странно, что они к тебе еще и прислушиваются. Даже этот псих в углу, который по чину явно выше всех. Злится на тебя, но слушает. Безбожные, безбашенные ВДВ-шники!»

На все это Кроули даже возражать не стал. А что вполне на десантников похожи. Знал бы только он откуда этот весь десант сюда приземлился!

Два дня от Ангела вестей не было. Кошмары тоже не беспокоили. До последнего дня перед выпиской.

Сон четвертый.

— Змей, а Змей?! Мне надо знать, что ты об этом думаешь.

— О, Владыка?! Какая честь! И Вам здоровьица!

— Только не разводи балаган. Послушай. Я о самом начале. Ведь никакой Преисподней тогда не было?

— Не было. Хаос, полный частиц, волн и неопределенных мыслей, большой взрыв, Вселенная и так далее.

— А после… восстания, то есть падения? Что ты помнишь?

— После падения? Все потемнело. И мы изменились. Считается, что по воле Всевышнего.

— Считается? То есть ты допускаешь, что это было не совсем по воле…

— А ты сам поразмысли. Может и по воле. Но мы и сами с усами. Вот всех отругали, обозвали сволочами, разрушителями, зверями всякими, источниками непотребств и прочее?! Ты Ее воображение представляешь? А наше общее? Вот и сработало. Посттравматический стресс от полета с большой высоты хрен знает куда, за что и для чего. Вот и получилось послестрессовое сотворение Ада себе же на муку. «Изгнанников, себе подобных, я звать в отчаянии стал, но слов, и лиц, и взоров злобных, увы! Я сам не узнавал»3). Все из чувства вины, Всевышним внушенным. Вот у Сандальфона нет чувства вины. Никогда. Идеальный Ангел без капли воображения. А у наших — есть. И изуродовало всех именно оно. Нейросоматика — страшная вещь!

— Мы сами себя этим сделали?

— Возможно. По привычке слушаться Всевышнего и сделали себя тем, кем она хотела нас видеть. А в тот момент ей очень хотелось видеть нас законченными мерзавцами. Она нас такими уже и видела. Но некоторым даже понравилось.

— Хотела? Некоторым понравилось?

— Если меня называют зверем, значит, хотят видеть это во мне. Посуди сам. Мы сами вообразили себя наказанными, и Вселенная нас услышала. Только Азраил — исключение. Азраил — тень творения. Изначально. Не плохой и не хороший. Просто тень. Без которой свет не виден. И жизнь без него не ценна. Зачем Всевышнему Ад понадобился? Непостижимо? Извращенный всемогущий ум. И больше ничего. Можно подумать, что наша контора сильно от Небес отличается? На мой взгляд — один черт!

— Не ругайся.

— Не мы детей топили. И зверей лишних. В ковчег не поместившихся. Причем неоднократно, если собрать все людские легенды.

— Змей, ты мне мозг свернул. Надо подумать.

— Что тут думать. Ты ведь был сияющим, Повелитель. Вот на эту тему и думай. Нам крикнули: «Пропадите во тьму!» И мы пропали. Потемнели и во тьму удалились, как приказано. И такую цветистую тьму вокруг наделали! И эта вонища невыносимая? С серой? Приложение к тьме? Уже при наличии стольких химиков в запасе, как настоящих, так и притворяющихся, можно было попытаться что-то изменить. И как все это вынести, не подстраиваясь под среду? Никто не пожалел собрата, не посочувствовал, не утешил. Никакой любви или милосердия. И, да, некоторым понравилось. Но не всем. Дагон, например, страдает. Ты на рыб ее посмотри. А что нам мешало? Развить мысль о красоте звезд чуть дальше звезд? «Будьте добры друг к другу». Это люди придумали.

— Как мы тут недавно выяснили, они и инквизицию придумали.

— Да, я знаю, что ты дальше скажешь. Они и меч пламенный, ангелом подаренный, не только против чудовищ обращали, но и против собратьев. Но еще они придумали раненых и больных собратьев не добивать, а лечить, беречь детей, и не только своих, разводить сады и строить прекрасные города для потомков. Мы разве строить не могли? Что строить? Свой мир, лучше этого рая пошлого. С дурацкими табличками на деревьях. Мир, где все братья и добры друг к другу. Нам ведь даже не надо было при этом в поте лица добывать хлеб свой! И творить мы умели прекрасные вещи. Так удобно! Твори красоту везде, куда бы ни бросило! Твори в свое удовольствие по способностям! Натворили?! «Все благородное бесславил и все прекрасное хулил?», а «стоили ль трудов моих одни глупцы да лицемеры?»3) Перегрызлись все и даже канализацию починить не можем. Только с небесными дураками драться — всегда пожалуйста.

— И ты давно думаешь так?

— А какая разница?! Ты спросил, что я думаю по этому поводу, я и подумал. И, пожалуйста, спать не мешай. Я теперь человек, к Вашему адскому Величеству отношения уже не имеющий. Или пока не имеющий. На Небеса мне уж точно путь заказан. Да я и сам бы не захотел.

— Хамище ты, змееподобное, а не человек.

— Вот, такова эта Ваша Адская благодарность. Уйди уже, Владыка. Сил нет, как спать хочется.

— Так-так, — рассуждал тем временем двойственный Донум Позолоченый, — Интересная подобралась компания! И услышанное ночью очень вдохновляет. Как этот Змей второго назвал? Князем Преисподней? ВДВ-шники? Слишком просто. А тут все гораздо интересней! Князь мог бы вернуться после того, как от таблеток помер бы? Куда? Сюда, но в другом качестве?

Взяткер, конечно, не знал о ВДВ ничего. Да и в ангелов он не верил. Но ему беседы тоже казались странными. Подслушанное тревожило внутренние струны и обещало возможности. Но какие? И как узнать получше? Из всех ему больше импонировал Сандальфон. Эдакой туповатой грубостью, презрением к сопалатникам, отсутствием чувства юмора с воображением вместе. Такой человек мог бы пригодиться. Человек? Как-то странно эти люди ведут себя. Не по-людски. Вроде все человеческое их или удивляет, или раздражает! Но он же не верит в ангелов?! А второй? Будто верит? При всем его пренебрежении как к людям, так и к закону! Поспорить?! Это вызовет раздвоение интересов внутри одного человека. И в данном мире, как, впрочем, и в любом ином, не приведет ни к чему хорошему. Хватовичу вспомнился странный Голум из фильма, просматриваемого вместе с любимой внучкой, а Взяткеру — только лицо Витинари, размышляющего об ангелах. Но сколько нам открытий чудных готовит ум, сконцентрированный только на собственных интересах! Например, до чего можно дойти, если собственные права и хотелки поставить выше всего на свете? Взяткер никогда не сомневался, что можно позволить себе все. А Донум Хватович? Он рассуждал точно так же. В пределах закона? Но закон всегда ли на страже? Его постоянные пиратские победы подтверждали, что не всегда. А раз так, то можно попробовать новое, обогащенное таким необузданным и странным опытом поселившейся в нем и спасшей его сущности. Ведь раз эта сущность поселилась в нем, то это не спроста и на пользу. Несомненно, на пользу! Даже пусть будут и ангелы, если таковые работают на него, то он примет их существование и помощь. Но не поступится никогда своими интересами и пользой.

— Выпишусь, займусь! — решили обе его половины, ибо обе половины никогда не упускали выгодных возможностей.

Примечания к главе третьей.

1)Субдуральная анестезия. Спинномозговая (синонимы: люмбальная, субдуральная анестезия, субарахноидальная анестезия) вид местной анестезии путем введения анестетика в субарахноидальное пространство спинного мозга. При этом временно утрачивается чувствительность и функция органов, получающих иннервацию ниже места введения препарата. По сравнению с общей анестезией имеет ряд преимуществ: дешевизна, не задействуется наркозно-дыхательное оборудование, не требуется наблюдение в посленаркозном периоде (после операции пациент может быть возвращён сразу в палату), меньше противопоказаний и потенциальных осложнений. Не влияет на уровень сознания пациента, поэтому часто комбинируется с седативными средствами.

2)Паровые котлетки — блюдо диетическое и очень полезное. Готовятся быстро, с минимальным количеством жира. Очень хороши для детского меню или при необходимости соблюдать диету с ограничением жирных и жареных блюд. Предлагаю для желающих поправить здоровье полезный рецепт:

Ингредиенты: телятина — 500 гр; белый черствый хлеб — 112 гр; молоко — 100 мл; соль, перец.

Телятину промыть в проточной воде, нарезать и измельчить в фарш с помощью мясорубки или блендера. Хлеб разломать руками, залить молоком и дать ему разбухнуть, а затем отжать. Соединить размятый хлеб с фаршем, солью и перцем. Хорошо размешать все продукты, чтобы они соединились, а фарш стал пышным. Сформировать мокрыми руками котлеты. Решетку для пароварки смазать маслом, в чашу налить воду и включить нужную программу. Котлеты будут готовы через полчаса после того, как закипит вода.

На пару из говяжьего фарша получаются котлеты, которые диетологи считают одним из самых полезных блюд, поскольку это мясо уступает по диетическим свойствам только птичьему. Паровые котлеты отлично усваиваются организмом и могут быть использованы даже для кормления маленьких детей. Для их приготовления вполне можно использовать готовый фарш, который, к тому же, обладает гипоаллергенными свойствами.

3)Использованы цитаты из поэмы М.Ю.Лермонтова «Демон»:

«Изгнанников, себе подобных,

Я звать в отчаянии стал,

Но слов, и лиц, и взоров злобных,

Увы! Я сам не узнавал»,

и далее: «Все благородное бесславил и все прекрасное хулил? …А стоили ль трудов моих одни глупцы да лицемеры?»

«Способность человека творить самого себя и мир других людей, выбирать образ будущего мира является следствием фундаментальной характеристики человеческого существования — его свободы. Человек — это свобода»

Ж-П. Сартр

Оставляя позади госпиталь, он опасался, что отправляется в никуда. Вдруг без чудес, в человеческой форме убежище его не примет. Придется бомжевать, или того хуже проситься к Хастуру в квартиранты. Но, оказывается прежние старания увенчались успехом. Дом работал. Работал без его участия, но по его плану. Словно считывал его человеческие желания и потребности и заботился ненавязчиво, но скромно. Вино только местное или стакан кефира вечерами. Удачно и скромно наполняемый холодильник. В отличие от его стильной лондонской квартиры, которая не была ни жильем, ни домом, убежище просто излучало тепло обжитого и любящего вас очага. Эквивалент Бэнтли? Очаг или камин отсутствовали. Но газ и электричество вполне обеспечивали быт. Обилие книжных полок, наполненных изданиями разных времен и языков, вполне устроило бы даже Азирафеля. Шекспир на английском, русском и китайском, перемежался с новейшими учебниками по астрофизике, химии и медицине. Словари, энциклопедии, альбомы с репродукциями и путеводители соседствовали с апокрифическими евангелиями и запрещаемыми в разное время атеистическими трактатами. Причем все книги расставлены не по алфавиту, а по темам. Удобное кресло звало в свое чрево, пледы обещали тепло и ласку, ковры напоминали мшистые стволы старых садов и лесов. Белый присутствовал только на восхитительно чистой кухне, серого не было и в помине, вместо этого коричневый, темно-красный и зеленый любых оттенков намекали на цвета далекого сада. Лоджии, уставленные горшками с растениями, довершали картину. Пара дней, и он приспособился прыгать по комнатам на костылях так же легко, как скользить. Прочел все инструкции к бытовой технике, что оказалось очень поучительным. Возня на кухне забавляла и отвлекала. Нравоучительные беседы с растениями тоже. Ставни поскрипывали, лоза винограда стучала в окно, качаясь под февральским ветром, дрозды сердито верещали под окнами в присыпанных легким снегом туях, две сороки уже третий раз начинали строить гнездо на вершине ореха. Они построят. Будет весна, он ее увидит здесь. Но это будет его первая человеческая весна. Одинокая человеческая весна.

Одиночество в небольшом пространстве было привычно, но не угнетало. Словно все предыдущие события остались где-то недосягаемо далеко. Иногда ему даже начинало казаться, что он в безопасности. Но наступала ночь, и все переворачивалось. Он пытался спать, но заснуть на долгий срок не получалось. Иногда заснуть не получалось совсем. Прислушивался к стуку сердца, исправно не забывал дышать правильно, иногда страдал от боли. И думал, думал… А если он и засыпал, то кошмары возвращали его к воспоминаниям. Он думал, что причина их крылась в последней ночной беседе с повелителем Преисподней. Он так легко спросил тогда — помнишь? Заставил его вспомнить. А как ему не хотелось вновь возвращаться к этому!

И воспоминания оживали, мучительные и жуткие. Гнев, страх, отчаяние, начало перемен, бесконечных и мучительных перемен. Да, вероятно так и было. Ангелов создали не способными к выбору. Так было удобнее командовать армией? Но те, кому позволено творить миры и звезды, должны были научиться выбирать. Между темным и светлым, между прекрасным и ужасным, между легким и замысловатым. Разнообразие рождалось из Хаоса, восхищало, порождало вопросы и чувства. Они не могли оставаться прежними, жаждали ответов и нового опыта. Но от них требовалось только послушание. Люцифер не утерпел. Остальные не замедлили продолжить. В них не было зла. Тогда не было. В нем самом? Просто сдерживающий его Договор со Всевышним? Ведь в нем всегда существовали обе половины, сдерживавшие друг друга в хаотическом балансе удивительного равновесия. Истинное Зло пришло от другой стороны. Зло не останавливаемой ничем власти. Их решили поставить на место и вернуть к существованию по строгим правилам, написанным Всевышним и никогда не меняющимся. Неужели и Она никогда не менялась? Разве опыт творения ничего ей не дал? Тогда зачем надо было все это творить? Зачем надо было наказывать их тогда? Они не хотели власти. Только право выбора. А потом большинство обрели зло, как выход из кошмара. Надеялись, что легче станет, если злиться на людей, мучить их просто за то, что людям этот выбор был предоставлен? Вот только кем? И в какой момент? Когда его послали устроить скандальчик? Но он подчинялся? Почему? Согласно Договору? По привычке подчиняться? Было так любопытно во что это выльется? Или просто хотелось взглянуть на сад, или взглянуть на Ангела у Восточных врат? И все последующие шесть тысяч лет он выбирал именно то, что позволяло ему взглянуть на Ангела, быть к нему ближе, спасать его. А теперь? Опять. О чем бы он не думал, чем бы не мучился, все мысли приводили к нему. Только к нему. К единственному другу. Как к единственной светлой точке в любом мраке.

А теперь, когда он писал ангелу, с каждым письмом понимал, что изменилось все. Да, он больше не демон, не Змей. Он человек, и он смертен. И это нельзя изменить. Ведь Она не ставила ему в беседах никаких условий. И, значит, это было последней дозой наказаний. Падение с Небес, «ползать на чреве своем»? Этого не хватило. Теперь ему надо просто прожить и умереть. И «нет ни рая, ни ада, о сердце мое»? И «будет плохо тем, кто тебе дорог»? Причем, последнее было сказано ему обеими сторонами. А это означало, что он отвечает за все, что может случиться с другом, и не должен допустить его страданий.

Странно было и то, что ни Всевышний, ни Люцифер не говорили больше с ним во снах. Уже сказали самое главное? Или это дом спрятал его и от них? Но от себя самого кто его спрячет?

Каждое утро он хватался за первые рассветные лучи, как за край плаща надежды. И пытался выползти из кошмаров памяти, учился просто жить.

Странно, но дом работал не только с предметами. Люди, что жили по соседству каким-то образом имели на его счет свои истории. Он не помнил. Они помнили. Он бывал тут мимоходом, лечил или учил? Но они приходили и давали ему другие воспоминания. Из другого временного кармана? Из мира несбывшихся возможностей? Приходили дети из квартиры внизу, приносили приготовленные их матерью для него пирожки с капустой и салаты. Мальчик считал его шпионом, а девочка спорила с братом, что он не шпион, а разведчик в отставке. Он рассказывал им о дальних событиях и странах, и им нравились эти истории. Старушенция из квартиры рядом, школьный библиотекарь, приходила поболтать о писателях и книгах, угощала крепкими кисловатыми лесными яблоками и зеленью, выращенной на подоконнике. Однажды даже приковылял Вася, оказавшийся дедом детей из квартиры снизу со стороны их погибшего отца, и так удачно спасенный землетрясением от инфаркта. Приковылял, чтобы выпить за ВДВ, поблагодарить за прошлое спасение на далекой афганской высоте, помянуть погибших там. И не задавал вопросов. И это было особенно приятно. Пусть думает, что хочет. Принимает такого какой есть, хотя рассматривает его довольно тщательно на предмет «непостарения»? Вот и ладно. По-человечески? Возможно.

Он спрашивал их всех, почему, зачем им это надо? «Соседский дозор», — неизменным был ответ.

Вестей от Азирафеля не было. Может забыл, успокоился? Занят ангельскими делами? Не до него? Но и свои конверты он не расходовал. Не складывалось письмо. Никак не складывалось. Потому что он был уверен, это будет последнее письмо. И чем дальше, тем больше росла эта уверенность. Воспоминание о пожаре в книжном услужливо вынырнуло на поверхность. И да, он не мог позволить, чтобы Ангел прошел через это. Через такую боль. Лучше неизвестность и тишина. Для него так будет лучше. Они оба обещали: «больно будет и тому, кто тебе дорог!», значит, я должен защитить его. Защитить от меня, от зрелища моей жалкой участи.

Azirafaell

Ангел, друг мой!

Прости, потому что тебе это не понравится. Но рано или поздно я должен об этом написать

Все изменилось. Я окончательно понял это, когда вернулся в убежище и зашел в ванную. Я просто посмотрел на себя в зеркало. Да, волосы мои седеют, а лицо покрывается морщинами. Время уже не подвластно мне как прежде. Оно неумолимо движется и гонит меня в сторону от тебя, мой дорогой друг. Видишь, я написал это. Дорогой друг. Мне дороги все наши встречи, все беседы и споры. Даже если наши мнения совпадали крайне редко. Потому что. Нет на свете существа более дорогого и близкого мне, чем ты. От начала времен. Ты знаешь это? Люди называют это дружбой, уважением, любовью, которая бывает такой разной и имеет тысячи лиц и вариантов, но Всевышний утверждает, что это недоступно демонам. Да, сейчас я человек. Но это ведь случилось со мной, когда я еще человеком не был. Она опять не права. И ни за что не признает этого. Но теперь этот спор для меня не имеет никакого значения. Абсолютно. Имеет значение только одно. Ты — мой единственный друг, и я не смогу обременять тебя этим. Я не смогу оставить тебе это страдание. Не хочу, чтобы ты видел ни моей жалкой старости, ни моего конца. Послушай меня. Я не могу остаться в твоей жизни. Выбрось меня из своей ангельской головы, не мучайся и считай просто мигом в обширной вечности твоей. Ты сможешь сделать еще кучу добрых дел. Просто вспоминай иногда. Не ищи. Просто вспоминай.

Вероятно, на днях я сниму этот гипс с ноги, кости срослись, и я буду ходить по земле человеком. Я выберу себе дело и буду просто жить. Жить столько, сколько там отмерено для меня Азраилом. Сколько смогу вытерпеть без тебя лет. Ты знаешь, где я. Но найти не сможешь. Видимо, это последнее чудо, которое мне позволено. Даже не мне, а этому дому. Скрыть меня. И он скроет. Он ведь сделан демоном, который иногда чудесил добротно.

Прости. Я иногда был невыносим. Да что там! Я всегда был невыносим. Но ты проявлял чудеса поистине ангельской доброты и терпения. Прояви же эту доброту и сейчас! Прости меня.

Прощай, дорогой мой Друг!

Он сложил конверт и выбросил его в форточку. Белый квадрат подхватил ветер и унес в неизвестном направлении. Тогда он взял оставшиеся два и просто сжег их. Сжег, как сжигают мосты, уходя навсегда. Сердце ответило перебоями и болезненно сжалось.

Вот и все.

Теперь ты совсем один. Совсем. По собственному выбору. Это так по-человечески, с начала времен.

«Говорят, все лучшие мелодии принадлежат Дьяволу.

В общем, так оно и есть. Но зато на небесах самые лучшие хореографы»

Терри Пратчетт «Благие знамения»

И снова потанцуем? Иной расклад, иная музыка. Любуйтесь танцами, читатели мои! Некоторые из танцоров остаются в гипсе и на костылях, но это не портит общую картину, а разнообразит изысканную оккультно-зефирную хореографию.

1. Гавриил, Св.Лука Крымский1) и Сандальфон. Кадриль со сменой партнеров. Музыка народная.

Больничная часовня представлялась Сандальфону единственным местом, где бы он мог попробовать добиться ясности и, возможно, снисхождения. Часовня вполне уютно стояла деревянным срубом в старом парке среди вековых дубов. Внутри все в соответствии с православными канонами, а Гавриил присутствовал там на «Благовещении», как и в любом христианском храме. И обратиться к нему стоило. Или не стоило?! Субординация? Все-таки он решил попробовать.

Осмотрелся. В углу оцинкованный чан-выварка с краном и крышкой. На крышке налеплен широкий пластырь с надписью: «Святая вода, в одни руки не больше одного литра!» На дне в воде — большая серебряная ложка. На стене над чаном — прейскурант услуг. Услуги включали освящение машин, строений, участков и лодок, а также крещение, отпевание, венчание, молебны и прочие обряды. Цены явно не маленькие! «Интересно, сколько придется платить за вызов Архангела?» — подумал Сандальфон и тут же попробовал вызвать Гавриила мысленно. Однако, Гавриил не вышел. Появился местный мужик строгий, с бородой, весь в черном.

— Чего тебе, сын мой?

— Мне Гавриила.

— Эка ты хватил! Кроме меня тут никого. Говори, что надо. У меня дел много.

— А ты кто?

— Лука Крымский. Это моя часовня. В миру — хирург Войно-Ясенецкий. Давай уже! Зачем пришел?!

— Интересные тут у вас святые. Хирург? Нет, мне уже хирург не нужен. Но мне только Гариила надо. Понимаете, я ведь раньше Архангелом был, а теперь — вот это все. И просто не знаю, что и делать. И посоветоваться можно, только с ним. Субординация, знаете ли!

— Так вот в чем дело?! Хирург уже не нужен? Может, психиатра пригласить?

— Нет. Только Архангела Гавриила. И побыстрее.

— А то что? Содом и Гоморру устроишь? Хорошо. Не кипятись. Архангелом он был! Успокойся только. Позову я тебе Гавриила.

Бывший хирург усмехнулся в усы и скрылся за алтарем.

Гавриил явился, как с иконы, в охряном хитоне и голубоватом гиматии, волосы отдавали золотом. Одежда, хоть и каноническая в данном месте, но крайне неудобная. Сиреневые глаза выражали крайнюю степень небесного раздражения. Возможно, ему просто был не по душе стиль прикида, а возможно он не хотел видеть Сандальфона.

— И что тебе понадобилось, Сандальфон? Вот так срочно?!

— Послушай, замолви за меня словечко! Господом тебя прошу! Я ведь всегда поступал правильно, исправно выполнял приказы. Очень старательно выполнял, между прочим! В конце концов я ведь Метатронов брат. Не могу я тут с этими туземцами. Вся эта физиология просто возмутительна. И есть теперь все время хочется. Просто не есть, а жрать! Только успеешь позавтракать, а уже начинаю размышлять, чего бы такого на обед захотеть. Невыносимые мучения. И что мне с этим делать? Чтобы есть, видишь ли, работать надо! А какой из меня работник? Что я умею?

— Сандальфон, твои проблемы — это твои проблемы. Человеческие. Какая физиология? Это не по моей части. Я вмешиваться не могу. Высшая инстанция вашу компанию в это ввергла. Но не я. И не приставай больше. Хотя, можешь попробовать, конечно, к Всевышнему поприставать.

— Но я же не могу напрямую к ней обращаться.

— Почему? А ты попробуй помолиться. Смертные так делают. Иногда.

— Иногда? И когда это им помогало?! Замолви словечко! По старой памяти. По дружбе?! Пожалуйста!

— По дружбе?! По старой памяти? Какая дружба! Я всегда считал, что нам надо строго соблюдать субординацию. Знаю только, наверху упорно болтают, что и Она по неизвестной причине не может теперь все вернуть обратно. Или может, или нет. Одно из двух. Я не знаю. Займись чем-нибудь полезным. Кстати, тут им в больнице специалист нужен по гражданской обороне. А у тебя большой опыт по массовым катастрофам.

— Ты что?! Какой опыт? Я могу только насылать катастрофы. Ну, и по музыке тоже специалист.

— О, нет! Только не твоя музыка. Она и на Небесах всем уже надоела. Займись катастрофами. Там и зарплата неплохая. На поесть хватит. А меня не трогай больше.

Сандальфон вылетел из часовни взбешенный до крайности. Слова сами сыпались из него, иногда его срывало на крик. И плевать ему было, что часовня рядом и вокруг парк больничный. Ярость бывшего ангела совсем не по-ангельски разрывала ему и сердце, и мозг, а возможно и предполагаемую в наличии душу.

— Попробовать молиться? Смертные так делают? Сволочь! Архангельская сволочь. Он просто надо мной издевался. Надо мной, который всегда был готов выполнить любое дело во славу Божию! И выполнял! Займись полезным? Чем? Устроил бы тут им Содом и Гоморру! Прямо с обитателей этой чертовой палаты и начал бы. Пока они людишками ходят, так бы и изжарились под огненным серным дождем! И Уриил — туда же. Зачем, говорит, я в это ввязался. Змея ему жалко! Спятил. Вслед за Азирафелем теперь и этот спятил. Какой из него теперь ангел? Так, дурачок под демоническое обаяние попал, искусился словами длинного языка. Умеет подлая Змеюка уговаривать. И когда только успел?! Неужели я проспал что-то? И Гавриил последний подлец. Музыка ему моя не нравится. Надоела она на Небесах. Ладно. Я вам всем такую музыку устрою! Содому позавидуете! Вот только как? И за чей счет?

2. Вельзевул и Сатана. Арам Хачатурян. Танец с саблями (в случае крайней необходимости сабли можно менять на шампуры).

Вельзевул пристально смотрел на пламя в мангале шашлычной и мысленно умолял Владыку Ада отозваться на отчаянные призывы. Когда дрова превратились в угли, и от мангала потек дурманящий запах жареного мяса2), обильно сдобренного пряностями по местной традиции, Повелитель откликнулся. Он появился за столиком напротив Вельзевул, и выглядел крайне раздраженным, несмотря на тарелку с мясом перед ним и бутылку местного красного. Однако, к тарелке и бутылке интерес проявил и даже вино пригубил.

— Что тебе, Вельз?

— О, Владыка!

В ответ Люцифер брезгливо поморщился.

— Только без нытья, герцог! Весь кайф от мяса и вина портишь.

— Владыка! Избавь меня от всего этого, умоляю! Я же все делал во славу Преисподней! Я так старался! Тебе не к чему придраться! Это Змей во всем виноват.

— Змей! Змей! Надоело. Придумай уже что-нибудь новое. Не я вашу буйную компашку сюда отправил. Не мне и выручать. Не надо было самодеятельностью заниматься. Устроили Армагеддон-2, фарсовый вариант по мотивам несостоявшегося? Это вам что, сериал голливудский? Второй сезон серия первая? И кто только сценарий писал? Иоанн с грибочками на сей раз ни причем. Это явно кто-то из вашей миленькой команды одержимых.

— И что теперь делать, Владыка?

— Во всяком случае не таблетки тырить у соседа по палате. Придурок ты, хоть и Князь. Неужели не ясно, что по обычной схеме ни в Преисподнюю, ни на Небеса вашей компании возврат заказан? Кем? Да уж не мною. Кстати, Всевышний тоже затрудняется все восстановить в первозданном виде. Не понимаю почему. Но может это и хорошо? Короче, делом займись. Полезным. Узнай тут лучше, как они с канализацией управляются, чтобы трубы не текли. Займись санитарной техникой. Разберешься, обращайся. Вантуз не предлагать. У нас это уже не поможет. И «само-перескакивающие-под-протеки» ведра тоже не надо. Пробовали, это временное решение проблемы. Глубже копай. Надо проблему решить в глобальном масштабе. Я слышал, что у них тут даже дети в школе такие задачи решают: «Из одной трубы вытекает грязная, через другую втекает чистая. Спрашивается: сколько надо воды и труб, чтобы грязная закончилась, а чистая осталась?» И поинтересуйся почем им тут серу можно продавать. Для чего-то же она им нужна? Кроме спичек?

— Повелитель! Владыка! Умоляю! Возьми меня обратно!

— Все. Надоел. К Змею больше не приставайте во избежание неприятностей. Им без нас займутся. Работай. Над сантехническими проблемами. Это архиважно! Меня больше не зови. Надо, я сам тебя найду.

Бутылка красного и пара шампуров с мясом исчезли вместе с Владыкой Ада.

3. Дагон и Хастур. Имре Кальман. Дуэт Марицы и Зупана, для тех, кто забыл , это:

«Поедем в Вараздин, где всех свиней я господин,

Ах, ради Ваших глаз, поедем хоть сейчас!»

Дачка, выбранная Дагон, вполне размещалась на стандартных для данной местности шести сотках, хотя покосившийся слегка домишко для солидности имел даже то ли мансарду, то ли недостроенный второй этаж. Старые деревья окружали дом, а у крыльца росли колючие кусты шиповника в прошлом бывшего розами. Имелись также орех, малинник и живая изгородь из бирючины. В будке у калитки обитал пятнистый костлявый пес по имени Мухтар. Дагон происхождение собачьего имени не интересовало, но начальное «Мух» напоминало ей Вельзевул, и это веселило.

Выяснять кто им устроил эту человеческую жизнь и как от нее избавиться ни Хастур, ни Дагон даже не пытались. У них просто не было на это времени. Достроить печку, утеплить стены, раздобыть еду, дрова и одежду. Короче, только выживание в этом людском мире интересовало их. Иногда это просто захватывало.

Вечерами они разводили у крыльца костер, сжигали сухие ветки от очищаемого сада и пекли картошку, щедро проданную им вместе с дачкой в большом количестве. Это было увлекательно и даже романтично. А также вкусно и сытно, что Хастур ценил особенно.

Их никто не трогал, никто не прогонял, а выгребной туалет в уголке двора не угрожал потоком нечистот сверху. Наконец, Дагон нашла в куче старых вещей, оставленных им вместе с дачей в качестве бонуса, книгу под названием «Домоводство» издания 1953 года и с удовольствием читала ее Хастуру. Слушать ее было приятно и интересно. Он подумывал, что хорошо бы завести в хозяйстве козу для молока, кур, поросенка и пару ульев, а также бросить курить. Все это нравилось ему еще и тем, что было сродни созданию райского сада и его обитателей. Можно почувствовать себя Творцом! И как приятно строить планы вместе с кем-то понимающим в этом толк! А то, что эти планы уже не касались ни охоты на Змея, ни изобретения новых способов его уничтожения было почему-то приятно особенно.

4. Уриил. А.П. Бородин. Хор «Улетай на крыльях ветра» из оперы «Князь Игорь».

В Японию Уриил не поехал по простой причине. Не было ни денег, ни документов. Однако, он узнал, что буддизм в этих местах можно изучать гораздо ближе и отправился автостопом до Элисты, столицы Калмыкии. Правда, автостопом в чистом виде это назвать было невозможно. Так как передвигаться приходилось в основном пешком, с костылями, перебиваясь по дороге случайными заработками на еду и ночлег. Заработки состояли из пения гимнов у кафешек на заправках. Выходило мелодично и жалостно. Надеялся, что до апрельского Праздника тюльпанов он успеет добраться на место. Шел медленно, размышляя по пути. Думалось Уриилу, что неплохо бы отменить Войну, Голод и Загрязнение, не прибегая к помощи войны, голода и загрязнения. И раз уж нельзя отменить Азраила, то пусть просто жили бы подольше и умирали не так внезапно и болезненно, а дети чтоб не умирали вообще. Хотелось поговорить об этом. Но, перебирая своих небесных братьев, он с удивлением обнаружил, что поговорить ему об этом хотелось совсем не с ними. А скорее со Змеем, простившим ему размалывание в порошок демонических костей. И то, что этот демон никакого отношения к созданию святой инквизиции не имел, грело сердце Уриилу особенно тепло. Но Змея рядом уже не было, а были случайные попутчики, которые охотно беседовали с ним о жизни и ее смысле. Так, неспешно и приятно он шел и шел вперед. Небо ясно, места прекрасны, люди приветливы и щедры, дорога безопасна. Чего же кажется больше? А большего ему и не надо было, как оказалось.

5. Михаил. Колыбельная, «Schlafe, mein Prinzchen, schlaf ein» на музыку Фридриха Флейшмана либо Бернхарда Флиса. (А все думали, что Моцарта)))3)

Михаил пребывал в полусне между Небом и Землей. Ухаживающие за ним Ангелы сбивались с ног, так как без чудес это ухаживание превращалось в сплошной мучительный и изнуряющий марафон из весьма неприятных процедур. Переворачивание, смена памперсов, клизмы, борьба с пролежнями, кормление, попытки посадить или поставить, заставить ходить, смена постельного белья и уговоры потерпеть.

И снились Михаилу сны. С участием Всевышнего. Конечно.

— Михаил, Архистратиг, глава святого воинства Ангелов и Архангелов, старший посланник Всевышнего и защитник, пусть это послужит тебе уроком. Как посмел ты трактовать самовольно мои планы?

— Но Твой план…он же Твой, господи! Надо было довести до конца!

— Мой план? Ты хочешь сказать, что постиг непостижимое? Нет, Михаил, вы все дружно и просто приняли за Мой План бестселлер всех времен и народов, принадлежавший совсем не мне, а Иоанну. А, как ты должен помнить, он мог показаться кое-кому «славным малым, хотя и злоупотреблял странными грибами». Но план его художественного произведения совсем не мой. И, еще одно. Как ты посмел использовать святую воду в большом количестве в личных целях. В очень большом количестве и очень личных целях.

— Но это же Змей, Господи! Он же Лигура растворил.

— Я же и говорю — в личных целях! Он растворил в целях самозащиты. К тому же, так как Лигур — герцог Ада, то его растворение тебя в тот момент заботить не должно было вовсе! А так ты получаешься соучастником в адском судилище. Раз они его судили, значит, он против Ада? И какого ты вмешался в суд противника Ада? На стороне судий? Можешь не отвечать. Эта ваша месть взаимная, вернее только твоя. На протяжении веков уже мне надоела.

— А он меня провоцирует.

— Да что ты?! Каким образом?

— Лигур, княжна Тамара, змеем некрасивым прикинулся, огнедышащим, девок разных в пещеры таскал.

— Лигур? Княжна Тамара? Змеем некрасивым прикинулся? Девок в пещеры таскал? Непроверенные данные. Легенды и мифы всех времен и народов. Даже если бы и провоцировал?! Ты просто должен был игнорировать эти провокации с ангельским спокойствием. Для чего ты все время к нему лезешь и мечом машешь?! Результат? Вот валяешься теперь здесь. А куда тебя было деть? Разве на Земле вместе со Змеем поселить для вашего обоюдного воспитания в смирении. Так нет. Он так свое гнездышко хорошо устроил, что не попасть туда «ни черту, ни Творцу, ни Его милосердной Матери, ни Ангелам с крылами лазоревыми…» не знаю откуда он это взял. Может сам и придумал. Но работает. Чудо высшего качества! Автор уже человек, а чудо все работает! Вам бы, болванам, поучиться! Ведь даже Я не могу туда в сны его проникнуть. Какое-то атеистическое чудо! Так что скажи спасибо за это Змею и лежи здесь. Наслаждайся ангельским уходом. Думай над своим поведением и смыслом жизни.

— Спасибо, Господи.

— Сказал? Я велел Змею спасибо говорить. Ну ладно. Будем считать, что это ему предназначено. Вот и молодец. Эй, вы, херувимское племя, добавьте архистратигу белка и кальция в рацион питания. Иначе он никогда не встанет. Не говоря уже о том, что не взлетит.

6. Сандальфон и Донум Позолоченый. Дж.Верди. Опера «Аида», триумфальный марш.

Конечно, выйдя из часовни, Сандальфон вовсе не собирался устраиваться в больницу на работу. И все продолжал бурлить и яриться сам с собой, когда заметил на дальней скамье больничного парка соседа по палате из людского племени. Интересного соседа. И он манил его, приглашая подойти. Вначале Сандальфон хотел плюнуть в его сторону и уйти незнамо куда. Но потом вспомнил недомолвки, недоговорки, визиты к этому соседу, своеобразные диалоги, которые он вел с посетителями, и решил не плевать в колодец, а попробовать из него напиться. Ну что ж! Можно и подойти!

— Добрый день, уважаемый! Премного благодарен, что Вы все-таки подошли ко мне. Потому что у меня для Вас предложение. Видите ли, тут ведь очень тихо. И все, что в часовенке происходит, слышно на пятьдесят шагов. А у меня слух очень изощренный.

Сандальфон все же попробовал уйти в другую сторону, но был остановлен двумя дюжими охранниками. Ладно, не уйти, так использовать. И он подошел ближе и сел на скамейку рядом с Донумом. Тот снова приветливо кивнул. Конечно, он все слышал. И даже видел. Во всяком случае и Гавриила тоже. И не расценил это, как галлюцинацию. Потому что видели это оба — и Взяткер, и Донум. Слова взбешенного Сандальфона требовали скорее не объяснений, а прямого шантажа с уговорами и привлечения данного субъекта на его, Взяткера-Донума, сторону. Благодаря такому раскладу дальнейшее и стало возможным.

— Так-то лучше! Как вас там? Сандальфон? С Архангелами запросто беседуем? Просим вызволить из человеческого облика? И вот это все, что вы на святом крылечке так яростно кричали? И это не на территории психиатрического стационара происходит, а в реальной жизни? И такое возможно?

— Вы не поверите.

— Отчего же? Я много чему верю. Проверенному. И услышанному. И умею складывать два и два. Вот, например, мне кажется, что ты и этот плаксивый мальчишка у стенки — из одной компании, а вся эта остальная группа ненормальных — из другой. Так? Ага, вижу, что угадал. Поиграем дальше. Почему рыжий, которого даже по имени никто не называл, а больше Змеем, во все сует свой нос? И даже этот Вельз, кстати, интересно как его полное имя? Мне кроме Вельзевула из земной религиозной культуры ничего на ум не приходит? Так вот, почему даже этого Вельза Змей считает возможным воспитывать и называет Князем Преисподней?

— Так он и есть Князь, Господи спаси! И Имя — точно угадали. А Змей этот, та еще рыжая зараза. Помните байку про яблоко?

— Яблоко? Райское? И ты не врешь?

— Богом клянусь! Это все из-за него. И раю каюк из-за него, и все это землетрясение тоже. Подробности Вам ни к чему, я думаю. Просто — из-за него и все!

— Но сейчас-то вы все — люди.

— Так из-за этого и проблемы. Если бы не Змей, все было бы по-прежнему. Мы — на Небесах, адские твари — у себя. Так нет. Теперь будем тут болтаться по его милости! И уверен, только он и сможет все обратно восстановить!

— Что значит восстановить?

— А то и значит, Ваша милость, что все станет на свои места и бессмертие, и бестелесное существование без этих ваших идиотских человеческих физиологических проблем. Простите, не хотел обидеть! Но мне это очень надоело. Не для того я веками все помыслы Господни в жизнь воплощал, чтобы теперь здесь по вине аспида эдемского болтаться.

— И какие помыслы? Например? Выглядишь ты солидно. Помыслы тоже чай выдающиеся были?

— Например? Ну звери там разные — бегемоты, носороги, саблезубые тигры, рыба-капля. Или Содом и Гоморра. Вы же слышали эту поучительную историю?

— Содом? Слышал? Огненным серным дождем на головы грешников? Так это ты и ее в соляной столб? Это жену Лотта, которую никто не знает, как зовут?

— Да. Там много работы было.

— Так-так! Гордишься. И годишься. Думаю, твои таланты мне очень пригодятся.

— И для чего? И почему я стану Вам верить? Если я по заданию Всевышнего работал, то…

— Уймись. Довольно кипятиться, ангел разлюбезный Сандальфон. Теперь ты — человек. А в человеческом мире следует держаться сильных. Это, надеюсь, и ангелу понятно?! Во-первых, тебе жить надо на что-то? Ангельская сущность кормить не будет. Физиология. Найму тебя на работу интересную и с отличной зарплатой. Консультантом будешь. Для начала Змея этого отследим. И изловим. Поверь, у меня есть человеческие средства для этого. Может, я их именно для такого случая и накапливал! Изловим гада. И займемся возвращением. Бессмертия. Например, бессмертия. Потому что мне бестелесность ни к чему. Согласен?

— О, очень лестно! И в моих интересах! То есть вполне совпадает. И согласен, Ваша милость.

На том и порешили.

Примечания к главе пятой.

1) Лука Крымский, Архиепи́скоп Лука́ (в миру Валенти́н Фе́ликсович Во́йно-Ясене́цкий; 15 [27] апреля 1877, Керчь, Таврическая губерния — 11 июня 1961, Симферополь) — российский и советский религиозный деятель, врач-хирург, учёный и духовный писатель, автор трудов по анестезиологии и гнойной хирургии. Доктор медицины (1915), доктор богословия (1959), профессор. Лауреат Сталинской премии первой степени (1946) за монографию «Очерки гнойной хирургии». Книга очень полезная, а человек очень хороший. Причислен к лику святых под именем Луки Крымского. Данная часовня находится в больничном парке в описываемом городке.

2)Запах жареного мяса. Грешно не рассказать об этом. Потому что если автор написал о запахе жареного мяса, то читатель непременно должен этот запах ощутить. И захотеть пожарить мяса именно так, как здесь. Придется рассказать об особенностях местной кухни. Перед приготовлением мяса на шампурах на мангале (тут блюдо называется Shashlyk, в переводе на английский получается shish kebab. Вот это «shish» мне особенно по душе: «А shish вам кебаб, джентльмены!») его обычно маринуют как быстро, так и медленно, используя различные ингредиенты, а именно майонез, уксус, минеральную воду, вино, кислое молоко, томатный, гранатовый или лимонный сок, кетчуп, а также специи. Ингредиенты зависят от воображения и самомнения повара и сродни процессу создания Вселенной. Естественно, у каждого повара своя Вселенная. На взгляд автора самый вкусный шашлык получился однажды на костре в лесу, а мясо, купленное на рынке по пути, замариновали по-быстрому: в пластиковый пакет с мясом добавили резаный лук, соль, перец, стакан кефира и баночку аджики. За время поиска подходящей для пикника поляны оно вполне себе замариновалось.

3)«Спи, моя радость, усни» (нем. Schlafe, mein Prinzchen, schlaf ein) — колыбельная песня на текст Вильгельма Готтера (1746—1797) из пьесы «Эсфирь» (1795). Считается одной из самых известных колыбельных песен не только на немецком, но и на других языках, Долгое время музыку приписывали Вольфгангу Амадею Моцарту (KV 350). Ныне её автором считается Фридрих Флейшман либо Бернхард Флис.

«…ни Черту, ни Творцу, ни Его милосердной Матери, ни Ангелам с крылами лазоревыми…». Попались? Погуглили и ни черта не нашли? Ха-ха-ха! И не трудитесь определять автора. Гуглить бесполезно. Это цитата из моих юношеских стихов «Молитва Маргариты», нигде ранее не опубликованных. И не просите их публиковать здесь. Я скромный автор. А помогло это Кроули так, как помогают обычно все любовные молитвы.

«Дева: …кто ты? откуда? ангел? демон?

Азраил: Ни то, ни другое.»

М.Ю. Лермонтов поэма «Азраил»

Ночью за окном шумел ветер, потом стал срываться снег и заметелило. Подобная погода, нехарактерная для начала весны в здешних местах, однако, вполне соответствовала его настроению. Одиноко, грустно, больно и безнадежно. Хотелось спать и спать. Просто отгородиться от всего мира и себя самого и спать.

Он проснулся от какого-то жуткого холодного присутствия рядом. Рефлекторно натянул на себя еще один плед, не открывая глаз. Это не помогло. Холод был слишком неживым. За грудиной защемило, потом сдавило. Он потянулся за нитроминтом, привычно оставляемым теперь у изголовья кровати. Но боль прошла так же внезапно, как возникла. Холод, однако, остался. И холод не был следствием ночной метели за окном. Он резко открыл глаза и сел в постели. Черная костлявая фигура с косой расположилась в кресле напротив. Не к добру? При сегодняшней ситуации? Или как всегда? Бродит, где хочет?

— Привет, Азраил! С чем пожаловал?!

— Я ПРИХОЖУ С ОДНОЙ ЦЕЛЬЮ. ТУТ В СОСЕДНЕЙ КВАРТИРЕ ДЕЛО БЫЛО. РЕШИЛ И ТЕБЯ ПРОВЕДАТЬ. ЗАОДНО.

— В соседней. Значит старушка, школьный библиотекарь. Занимательные беседы о книгах. Ей же всего 97 лет!

— ВОТ ИМЕННО. БИБЛИОТЕКАРЬ, 97 ЛЕТ, ХОРОШАЯ ЖИЗНЬ. КАК САМОЧУСТВИЕ, КСТАТИ?

— До твоего появления спал спокойно.

— И КОШМАРЫ НЕ МУЧАЮТ?

— Не знаю. Если не считать беседы со Всевышним кошмарами, то нормально спал. А к остальным привыкнуть можно. Уже привык.

— ЗНАЧИТ, МУЧАЮТ. СОЧУВСТВУЮ. С НЕЙ ПО НОЧАМ БЕСЕДОВАТЬ ТО ЕЩЕ УДОВОЛЬСТВИЕ. И ЧТО ГОВОРИТ?

— Воспитывает. Как всегда.

— ВСЕГДА- МОЖЕТ ДЛИТЬСЯ НЕДОЛГО. НЕ УСПЕЕТ ПЕРЕВОСПИТАТЬ. ТЕПЕРЬ ТЫ СМЕРТЕН. НО ГЛАВНОЕ, ЧТО НЕ ПРОСТО СМЕРТЕН, А ВНЕЗАПНО СМЕРТЕН. КАК И ВСЕ ЛЮДИ.

— Ты думаешь я не рассуждаю на эту тему?

— ХМ…

— И ни за что не расскажешь ничего о сроках?

— НЕ ПОЛОЖЕНО. ДА И ЧТО ЭТО ДАСТ? ПРИВЕДЕШЬ СВОИ ДЕЛА В ПОРЯДОК? ЗАВЕЩАНИЕ НАПИШЕШЬ? ИЗМЕНИШЬ ЧТО-ТО В СЕБЕ?

— Изменю? В себе? Да я каждую минуту меняюсь! Может я и человек, но змеиного во мне не убить, никак. Или это уже человеческое? Меняться? Не знаю. Может и лучше не знать, когда это произойдет. Просто я старею, и мне жаль тех, кто мне дорог. Ангела — друга моего жаль. Потому что терять это больно. Детей с нижнего этажа, которым нравятся мои истории. Василия из соседнего дома, которому без меня будет не с кем выпить и поговорить о горячих точках. Тебя жаль. Как долго мы знакомы? И часто ты навещаешь кого-то просто так? Почему ты пришел, Азраил? Если мое время не сейчас, то почему?

— НЕ НА ВСЕ МОЖНО ОТВЕТИТЬ, ЗМЕЙ. ВОПРОСЫ ПОВИСАЮТ В ВОЗДУХЕ И ВИТАЮТ, ПОКА ОТВЕТ НЕ НАЙДЕТСЯ. ПОРОЙ СПРОСИВШЕГО УЖЕ НЕТ, А ВОПРОС ЕЩЕ ВИСИТ. А МЫ ЗНАКОМЫ С САМОГО НАЧАЛА. ДА. ПРОСТО ТАК Я ПРИХОЖУ НЕ КО ВСЕМ. ОСОБЕННО, ЕСЛИ ОНИ СМЕРТНЫ. И МНЕ ТОЖЕ НАДО ИНОГДА ПОГОВОРИТЬ. НЕ СКАЗАТЬ ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА, А ПОГОВОРИТЬ? ВРЯД ЛИ С АНГЕЛОМ. ЛЮДИ ПРОСТО БОЯТСЯ. ВОЛШЕБНИКИ МОГУТ ОКАЗАТЬСЯ НЕАДЕКВАТНЫ. ВСЕВЫШНИЙ СО МНОЙ НЕ БЕСЕДУЕТ. ВСАДНИКИ? КТО ОНИ ВООБЩЕ ТАКИЕ? ДУМАЮТ, ЧТО СОЗДАНИЯ ВСЕВЫШНЕГО. МЕЖ ТЕМ ИХ СОЗДАЛИ ЛЮДИ. ОГНЕННЫЙ МЕЧ ОДНАЖДЫ НАЧАЛ ВОЙНУ. С ВОЙНОЙ ПРИШЕЛ ГОЛОД. ПОТОМ СКВЕРНА, ПРОДУКТ ЛЮДСКОЙ ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ.

— Скверна не единственный продукт.

— Я ЗНАЮ. ЕСТЬ И ПРЕКРАСНЫЕ СОЗДАНИЯ. СЬЮЗЕН ТОЖЕ ТАК СЧИТАЕТ.

— Ладно. Значит проведать. Выпьешь чего-нибудь? Или некогда, как всегда?

— БЛАГОДАРЮ, НЕКОГДА. В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ. РАД, ЧТО ТЫ ПОПРАВЛЯЕШЬСЯ.

— В следующий раз? До моих поминок что-ли? И мне тогда будет до выпивки? Хорошо. Но жаль, что не выпьешь. Вино тут неплохое. Тогда возьми яблоко. Для внучки.

— ЯБЛОКО? ТЫ ШУТИШЬ, ЗМЕЙ? ЧТО ЕЙ С НИМ ДЕЛАТЬ?

— То, что обычно делают с яблоками. Съест. Можно еще вынуть зернышки и посадить сад. Правда, я не уверен, что там у тебя что-то вырастет. Но если постараться… Можно вырастить, где угодно. Она же ребенок, ей будет интересно. Дети и растения — это лучшее из созданий и в Плоском мире, и в шарообразном…

Костлявая рука осторожно взяла блестящий ярко-алый плод, яблоко исчезло в складках черного плаща Смерти.

— ЕЩЕ РАЗ БЛАГОДАРЮ. ОНА ПОСАДИТ САД.

— Должно быть это здорово — иметь внучку?!

— ЗДОРОВО? ХЛОПОТНО, ДА. НО МНЕ НРАВИТСЯ О НЕЙ ЗАБОТИТЬСЯ. ПОСАДИМ ЯБЛОНЮ, МОЖНО ЕЩЕ КАЧЕЛИ СДЕЛАТЬ. ХОРОШАЯ ИДЕЯ?! ДО ВСТРЕЧИ.

Темная фигура Азраила скользнула в сторону выхода, но у самой двери он вдруг обернулся.

— ТЫ СПРОСИЛ, КАК ДОЛГО МЫ ЗНАКОМЫ? С ПЕРВЫХ ДНЕЙ ТВОРЕНИЯ. ТО ЕСТЬ Я ЗНАЮ ТЕБЯ, ЗМЕЙ, С ПЕРВЫХ ДНЕЙ. НО ЧТО БЫЛО ДО ПЕРВЫХ ДНЕЙ? ЧТО БЫЛО ДО БОЛЬШОГО ВЗРЫВА? ГДЕ ЭТОТ ВЗРЫВ ПРОИЗОШЕЛ? Я ДУМАЛ НАД ЭТИМ. ОЧЕНЬ ДОЛГО. Я — ТЕНЬ ТВОРЕНЬЯ, НО ЧТО-ТО БЫЛО МАТЕРИАЛОМ. ВЕДЬ ТВОРЕНИЕ ИМЕЛО МАТЕРИАЛ? И МАТЕРИАЛ ЭТОТ — ПРОСТО ХАОС. ЭТОТ ХАОС БЫЛ ДО ТВОРЕНИЯ. КАК ТЫ ОБЫЧНО ГОВОРИЛ? КУЧА ЧАСТИЦ, ВОЛН И НЕОПРЕДЕЛЕННЫХ МЫСЛЕЙ? ЭТО ТЫ, ЗМЕЙ. ТЫ БЫЛ ДЛЯ НЕЕ ИСТОЧНИКОМ. ТЫ СТАРШЕ МЕНЯ, СТАРШЕ ВСЕХ. ТОЛЬКО ТЫ ЗНАЕШЬ, КАК ВСЕВЫШНИЙ УГОВОРИЛА ТЕБЯ НА ЭТО. НО ДУМАЮ, УНИЧТОЖИТЬ ТЕБЯ НЕПРОСТО. КАК ЭТО ОТРАЗИТСЯ НА ВСЕМ ТВОРЕНИИ?

— Я сейчас смертный, Азраил.

— ХОЧЕШЬ ПОСПОРИТЬ? ТЕБЯ ВЕДЬ И РАНЬШЕ УБИВАЛИ?

— Поспорить? Разве можно о чем-то спорить в этом непостижимом мире? Пока я поспорю только о том, что Сьюзен посадит сад, и зерна прорастут. И, когда меня убивали раньше, я не был человеком. Почему ты думаешь об этом?

— ТЕХНИЧЕСКАЯ ТРУДНОСТЬ. ПРОСТО ТЕХНИЧЕСКАЯ. НА МОИХ ПОЛКАХ НЕТ ЖИЗНЕИЗМЕРИТЕЛЯ С ТВОИМ ИМЕНЕМ, ЗМЕЙ. А У КАЖДОГО СМЕРТНОГО ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ, ДАЖЕ У НЕКОТОРЫХ АНТРОПОМОРФНЫХ СУЩНОСТЕЙ ЕСТЬ.

— С каким из имен, Азраил?

— НИ С КАКИМ. Я ИСПЫТАЛ ВСЕ ВАРИАНТЫ.

— И где часы тогда? У кого?

— НЕ ЗНАЮ. НО ЭТО БОЛЬШАЯ ТЕХНИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА. ДО ВСТРЕЧИ, ЗМЕЙ.

— До встречи, Азраил! Привет внучке.

Тоже мне, озадачил! Какое мне дело, где эти чертовы часы? Стоят где-то, песок сыплется. Хотя, песочком их содержимое можно с натяжкой назвать. С большой натяжкой. Непостижимо где, короче. У Всевышнего на письменном столе и стоят. А Она любуется на песочек, медитирует и наслаждается содеянным. И думает: «Ой, что-то медленно сыпется, не ускорить ли дело?» А мне наплевать. Лишь бы эти часики Азирафелю на глаза не попались.

Сон пятый.

Приснилось, что он снова Змей Эдема, а в зеленой траве вокруг него полным-полно острых и хрупких осколков. И тихий голос шепчет, словно уговаривает ласково: «Только постарайся все осколки собрать, все до единого! Иначе ничего не выйдет!»

Идиотство! Острые осколки, а у него ни лап, ни рук, ни щупалец! И как это вообще теперь можно собрать, если ползать обречен на чреве своем до конца времен?! Чревом что ли собирать? Режутся ведь, до крови режутся! Осколки мои осколочки! Вот и ползаю кругом, зубами хвост ловлю, чтобы хотя бы в кучу их сгрести, и никто бы ничего не утащил, ни одного осколка души моей разбитой! И так до конца времен?! И в полном одиночестве?!

Примечания к главе шестой.

1)Азраил. Внимательный читатель обратил внимание на высокого субъекта, кормившего уток в парке Сент-Джеймс в первое утро исправленной вселенной, который так удачно вставил в разговор Азирафеля и Кроули свое «НЕПОСТИЖИМО», после чего аккуратно бросил пакет в урну и величаво удалился в глубину парка. И заметьте — никто, абсолютно никто (в книге) не решил, что эта встреча не к добру. Потому что именно после этого в Беркли-сквере в это утро пел соловей. А это уж точно не зло. Можно присмотреться также к поведению Ангела смерти и на авиабазе. Он ничего не делал. Просто присутствовал, как «налоговый инспектор, играющий в футбольной команде». Он просто был там и знал, что исходная среда обитания всадников — «УМЫ И ДУШИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ».

«Дело было вечером,

Делать было нечего.

Галка села на заборе,

Кот забрался на чердак.

Тут сказал ребятам Боря

Просто так:

— А у меня в кармане гвоздь!

А у вас?

— А у нас сегодня гость!

А у вас?»

Сергей Михалков «А что у вас?»

Интересно, конечно, посадила ли внучка Азраила яблоневое зернышко, и что у нее там выросло. Но ему этого не узнать до следующей встречи. А потом ему станет все равно. И как ангел смерти сюда проник, кстати?! Хотя, зачем удивляться? Он ведь всегда здесь и везде вхож, где есть смертная душа. Да и крылья у него не лазоревые.

Гипс, конечно, ему сняли. И, конечно, чуда не произошло. Нога продолжала болеть и подчиняться не хотела. Он заставлял себя вставать, делал упражнения, читал, размышлял.

И иногда приходили соседские дети.

Надо же! Бродят, как к себе домой! Уроки тут делают. Таскают обед от своей мамаши. Готовит вкусно, но есть совершенно не хотелось. Вот нынче блины притащили с вареньем. Гречневые1). Сами же их и слопали. Масленица, как выясняется. Такой блинный местный праздник. Праздник имени Азирафеля, ангела, обожающего блинчики. И мой дорогой Ангел так и не узнает, что самые вкусные блинчики пекут совсем не в Париже. Не вовремя он туда за блинчиками попал. Мог просто подождать до 1814 года! Русские в Париже вместе с блинчиками и победой над Бонапартом! Потому что блинчики на масляной неделе — принадлежность русского стола. У католиков приняты больше — пончики, у лютеран — немецкие булочки. Разница не принципиальная, но существенная. Что они там еще рассказывают, эти дети? Вечером чучело сжечь во дворе собираются. Весну призывают. Опять Софье в школе задали традиции народные воспроизводить? Ну да, а вчера воду в «вино» превращали простым научным химическим путем, а третьего дня вообще вулкан на столе устроили. Софии в библиотеке занимательную химию почитать дали. Библиотека, стало быть, работает, несмотря на смерть начитанной старушенции. Интересно, почему это все происходит на его кухне, а не этажом ниже? Развлекают травмированного бывшего шпиона ВДВ-шника дядю Энтони? Или сами развлекаются? Или это дом чертов развлекается? Как-то странно ведут себя вещи в моем окружении. Бентли вот тоже никак не давала «Музыку на воде» послушать. Все на Фредди замыкалось. И как мне это шоу нескончаемое надоело вместе с рапсодией. Богемской. Вот где Бэнтли, и где богема? Цыганщина то есть. Теперь домик. Вулканов ему захотелось?! Вот нам только вулканов не хватает! Землетрясения уже были…

Младший, Ванюша маршировал вокруг стола с пластмассовым ружьем за плечом и задавал вопросы.

— У тебя есть оружие?

— Какое оружие, зачем мне оно? Я, как доктор, не ношу оружия.

— Доктор? Кто? Ты же шпион, то есть разведчик.

— Никакой я не разведчик, с чего вы это взяли?!

— Ну или десантник. Так дед Вася говорит.

— Ну, раз он так говорит… Деда надо слушать, и прислушиваться. Но оружия нет. Только лук и стрелы.

— Ух ты! Летом постреляем?! Уток?! У нас на озере есть. Плавают так важно, жирные, наверное. Там еще черепахи плавают.

— Никаких уток! Зачем? Ни в кого стрелять нельзя. Если мама тебя отпустит, постреляем. В мишень.

— Да, я знаю. Ни в кого стрелять нельзя.

Сестра его, София, иногда отрывалась от книги или тетради и отпускала замечания или присоединялась к разговору.

— Ваня, ты чего ко всем пристаешь с этим оружием? Война — это плохо!

— А если кто нападет? И кто тебя станет защищать?

Он снял ружье с плеча и помахал им воинственно.

— Вот, когда нападет, тогда и маши своим ружьем. Лучше почитай, или порисуй. И, кстати, у меня для Вас есть книга. Мне в школьной библиотеке посоветовали. Я прочитала уже. И Ваньке рассказывала.

— Да, интересно рассказывала. Там про летчика одного. Он во время войны с неба свалился и ноги отморозил, ему их… ну, ам… амп… отрезали. А он потом научился танцевать и даже летать на самолете. О настоящем человеке, называется.

— Мне ничего не отрезали. Просто нога никак не хочет работать, как раньше. Надо долго упражняться. А я, если честно, не люблю гимнастику.

— И он долго упражнялся.

— У нас, знаете, новый библиотекарь. Он мне эту книгу и посоветовал.

— Я ее читал. Раньше читал. Но все равно — спасибо, прочту еще раз. Новый библиотекарь?

— Да. Такой странный.

— София, мудрая ты наша, и что может быть странного в библиотекаре?

— Для начала, как он появился, так в библиотеке шкафов сильно прибавилось. И на других языках много книг появилось.

— Это не странно. Прислали, чтобы усилить ваш фонд. У вас же гимназия с углубленным лингвистическим уклоном?

— Не в этом дело. Просто он странный и все. Словно все про всех знает. Вроде Вас.

-Тоже «разведчик»?! (Если что, то это был сарказм).

— Вот не надо. Я не Ванечка, во всякую ерунду не верю. Если Вы деда спасли, то Вы не шпион, а доктор. И он, то есть библиотекарь, странно одевается. И в жилете. У нас так не одеваются. Уже лет двести.

— Может это новая форма для библиотекарей.

— Никакая ни разу не форма. Я смотрела фильм про Дэвида Копперфильда, там все так одеты. Но это когда было! Еще Диккенс был живой.

— Да не так уж и давно. Полтора века назад всего.

— Вот, Вы смеетесь опять. А библиотекарь странный. Сами увидите, когда он сюда переедет.

— Сюда? Переедет? С какой это стати?

— Мама сказала. Она в школе завхоз, она знает. Эта квартира школьная, еще с советских времен, то есть ведомственная, они ее для библиотекаря оставляют, а иначе — никто к ним работать не идет.

Обиделась за недоверие, домой засобиралась. И какое мне дело до их дурацкого странного библиотекаря, одетого по викторианской моде… Стоп. Странный? И в жилете? Интересно, почему этот домишко мой заколдованный их пускает всех? Не опасны, значит? И прежнего библиотекаря, эту милую старушенцию, пускал. Безобидна. Или скверный домик портится со временем? Быть того не может. Азирафель?! Нет. Только не это. Мне этого не вынести. Письма ему разве мало, станет разговоры разговаривать?! Ангельские душеспасительные разговоры. И надолго его хватит? Что тут думать! У него срок для воспитания моего теперь ограничивается только количеством субстанции в верхней колбе моего жизнеизмерителя. А я постоянно думаю, как жаль будет его оставить. И что переживать?! Помру, а остальное уже и не мои проблемы. Но почему-то хочется теперь остаться в чужих воспоминаниях. И не демоном, а другом остаться. Даже у детей этих неуправляемых. Да и Василий очень хороший человек. Понимающий. Ладно. И с чего я взял, что какой-то старомодный библиотекарь непременно окажется Ангелом? Потому что мне этого хочется?! Нет. Да и не войти ему сюда с его крыльями. Не войти! Не войти! «Ни ангелам с крылами лазоревыми!» Херувим. Да, лазоревые крылышки. Сквозь них небо просвечивает, или от глаз его синих такой отсвет на крылья падает? Не войдет. Не войдет, и точка. А как бы хотелось! Побрататься. Нет, не надо ему это все видеть. Ну не красить же волосы, в самом деле! У мадам Трейси точно есть рецепт… И как я этот рецепт теперь узнаю? Во что звонок выльется? И на что я тут живу, кстати? Пенсия бывшего ВДВ-шника? Или доктора? Размер точно не велик. Или я в их тяжелую промышленность что-то инвестировал? Но это было еще до 1913 года. Где те инвестиции? В девяностые тоже кое-что вложил, но все эти «новые» люди в малиновых пиджаках и без совести, короче прекрасные кадры для преисподней, а из-за них от моих сбережений полный пшик остался. Люди «новые», а песня старая — «люди гибнут за металл»2), ну и т.д. на музыку Шарля Гуно.

— Нет, Донум Хватович. Я точно знаю, что он где-то в этом квартале обосновался. Чует мое сердце. Да и Вася этот, Оч.Умелый, тут же ошивается. Фамилия, кстати, у него — Жуков. Но странное что-то. Дома не хватает. Просто нет тут дома с таким номером.

— Как это — нет? Я столько денег отвалил, чтобы адрес узнать в больничке, а дома нет? Эти сволочи в борьбе за персональные данные меня обманули и липовый адрес подсунули? И денег не вернуть. Кстати, а этот Змей как по пожарам может тоже специалист? У меня павильон в прошлом годе спалили. Так я бы виноватого собственными руками удушил!

— По пожарам? Может и специалист. Адское пламя, знаете ли, щелчком пальцев вызывал. И следы заметает еще как! Может и он!

— Может?! Так удвой старания! Утрой! Удесятери! Зарплату прибавлю. Удвою. Пока удвою.

Примечания к главе седьмой.

1)Гречневые блины. Гречка (или правильнее сказать — гречиха) давно стала русской традицией. Трудно поверить, что к нам она пришла только в VII веке, а родиной растения считается Индия (по другим данным — Греция). Несколько тысяч лет назад из зерен уже варили кашу и изготавливали муку. Крупа сытна и очень полезна, а гречневая мука сегодня часто заменяет пшеничную в рецептах вкусных блинов, оладий и лепешек.

Данный рецепт найден Софией в семейной кулинарной тетради, начатой ее прапрабабушкой, Олимпиадой Тимофеевной, в 1910 году. Тетрадь потом продолжала заполняться прабабушкой, бабушкой, мамой. София тоже уже вписала туда кое-что.

Набор продуктов для блинов: гречневая мука, пшеничная обойная мука, яйца, молоко, сахар, соль, дрожжи, сливочное масло, растительное масло.

Рецепт приготовления

Гречневую муку развести в 1 стакане холодного молока и заварить 2 стаканами горячего, остудить. Когда остынет положить 3-6 золотников (1 золотник=4 грамма) сухих дрожжей, вымешать и выбить тесто, как можно лучше и дать подняться. Тогда опять выбить, добавить пшеничной муки, соли. Дать подняться. За час до печенья выбить тесто хорошенько, обдать оставшимся очень горячим молоком, выбить, положить масло, желтки, растертые с сахаром, взбитые белки, размешать. Дать подняться и, не мешая теста, затем печь. Для печенья их должны быть своего рода умение или сноровка, которые приобретаются опытом и практикой. Когда начнут подниматься и румяниться, если пекутся на плите, перевернуть , поджарить, а потом складывать в сторону, чтобы не остыли. Наливая в сковородки свежего теста, надо каждый раз смазывать их маслом перышком, не жалея масла. Блины должны быть рыхлые, ноздреватые, легкие. И начинать печь их следует перед самым отпуском. Удача же зависит прежде всего от дрожжей, от выбивки теста.

О пользе гречневой муки известно немало. Входящие в ее состав витамины группы B (В2, В5, В6) и никотиновая кислота защищают нашу нервную систему, повышают сопротивляемость стрессам, регулируют сердечно-сосудистую деятельность, снижают уровень сахара. Улучшается состояние кожи и волос, укрепляется иммунитет. Кроме того, гречневая мука содержит медь, магний, марганец, фосфор, железо; ее советуют употреблять при железодефицитной анемии, для нормализации пищеварения и снижения веса.

2)«люди гибнут за металл" — Ария Мефистофеля, из оперы Шарля Гуно «Фауст». Федор Шаляпин изумительно исполнял, и у Муслима Магомаева тоже получалось.

«Добро, краса и верность жили врозь,

Но это все в одном тебе одном слилось.»

Уильям Шекспир. Сонет №105

Последнее письмо от Кроули его вначале возмутило, а потом расстроило. Смертный?! Он ведь ни в одном письме и не писал этого напрямую. Писал так, что все казалось временным и каким-то символическим. Пошучивал даже между жалобами. Все как обычно… Но — смертным навсегда?! «Третий привод»?! Отвечать на письмо он не стал. Понял, что это и есть тот момент, когда надо все бросить и лететь. Лететь, наплевав на самолеты, границы и Божий гнев. И никто. Абсолютно никто не имеет право его останавливать!

Зашифрованное в цитаты местоположение города он определил легко. Что ему, книжному антиквару, эти цитаты? Но дальше началась чертовщина. И это было не удивительно. Естественно это было. Просто чертовски естественно!

Странное чувство сопровождало его от самой границы страны, стоило ему только ее пересечь! Просто океан любви. Окрашенной огнем истории, слезами, кровью, невозможной нежностью, теплом и самопожертвованием. И это исходило не из какой-то одной точки, города и не из конкретного из здешних сакральных, «намоленых», как тут говорили, мест. Это чувство накатывало отовсюду, несло его неумолимо словно волны потопа, но нежно и бережно, словно чьи-то заботливые мягкие крылья. Вся страна пылала и теплилась, переливалась и сияла этой любовью. Это было непривычно, странно и очень приятно. Память подсказала, где он чувствовал то же самое. Давным-давно. В саду Эдема. В самом начале истории. То чувство исчезло, как только меч покинул его ладонь, а вопросы стали селиться в сердце. Иногда он ловил отголоски. Он всегда был чувствителен к проявлениям любви в любой из ее форм, везде, как и любой ангел в силу своей природы. Но в таком масштабе? Никогда более. И вдруг, здесь?! Среди снегов, лесов, просторов, меняющихся часовых поясов и сложной истории?! Никогда бы не подумал! Береза стояла в поле, дуб зеленел у Лукоморья, клен леденел под белой метелью, вспоминая о лете, и все они пели о любви. Земля, пропаханная копытами жаждущих крови и золота всадников и гусеницами танков, смешанная с костями защитников, помнила все и растила не копья из драконьих зубов, а нежные травы и обильные хлеба, и они пели о любви. Грохотали майские грозы, отзвуки старых бомбежек, стоны раненых смешивались с нежным шепотом "потерпи, родной", бился в землянке огонек костра, чьи-то руки вкладывали в детскую ладошку свой последний в жизни кусочек хлеба, и все пело о любви. Это было странно, это было страшно, это было прекрасно.

Город ангелу понравился. Хотя зелени еще не было, деревья росли обильно, чтобы угадать цветение черешен и яблонь, шум дубов и кленов, мерцание лунного света в свечах каштанов. Горячие источники журчали, от них шел густой парообразный туман, иней серебрил ели. Статуя орла со змеей присутствовала в парке, и крылья у орла очень красиво выгибались. Красиво и удобно. Чтоб сидеть на них и фотографироваться. Детям нравилось. Так как получались снимки под девизом: «Орел унес деточку».

Он надолго замер у здания городского банка. Милый пухлый ангел улыбался ему с фронтона, балконы поддерживали крылатые змеи, а медальоны кафельных плит, окружавших весь корпус радостным и сияющим весенним поясом и украшенные первоцветами, просто разорвали его сердце. И виноваты были не синие пролески или лиловые крокусы. Золотые ключи Фреи, янтарно-желтые примулы смотрели на него такими знакомыми глазами. Кто-то осторожно коснулся плеча: «Вам помочь?» Здесь было принято — прикоснуться, обнять, подать руку помощи, утешить. Все так просто. И так сложно. И совсем не по-английски, но так по-человечески. Он спросил, как пройти в больницу. Ему любезно указали путь. Но Кроули там уже, конечно, не оказалось, а адрес сообщить ему отказались в соответствии с законом о персональных данных. Пришлось воспользоваться чудом. Удивительно, но по адресу из истории болезни он не нашел ничего. Просто сквер: тополя, сосны, клены, орехи и клумбы с голыми розовыми кустами. И дома под таким номером на месте не имелось. И ничего не появлялось, как бы он ни старался.

— Начудесил. Молодец. Добротно? Демонически добротно. Глупо. Не может после девятнадцатого номера идти сразу двадцать третий. И номер не тринадцатый, и мы не в Англии. Не иначе во времени спрятал. И есть, и нет? И как туда попасть? Окольными путями? А есть ли тут окольные пути?

Окольные, так окольные! Азирафель пошел по пути использования бюрократии и персональных данных. И продолжил исследовать медицинские учреждения. Прикинулся контролером качества деятельности. Поликлиника не дала никакого Энтони Кроули. Не числится, не обращался. Зато жителей исчезательного дома под номером двадцать один аж на сто квартир! И это он еще не посетил детскую поликлинику! Чертовщина. Дома нет на месте, а жители есть? И даже болеют! Шредингер отдыхает. Только вот где он отдыхает?!

Изучая полки регистратуры, обнаружил он, что одна из жителей дома, 97 лет, скончалась совсем недавно. Интересная старушка до последнего дня работала библиотекарем школы по соседству с несуществующим домом. Он отправился проверить школу. Спонсор, дарящий книги, как вариант маскировки. Для разжигания взаимопонимания и теплых отношений. Эмигрант, разыскивающий корни в поселке под названием Шотландка. И плевать, что поселок уже давно называется иначе. Корни-то остались? Эдинбургское библейское общество любезно и настойчиво сообщало о них в своих архивах.

Школа стояла на месте. Гимназия с лингвистическим уклоном и преподаванием ряда предметов на английском языке. И да, им требовался библиотекарь. То, что его приняли сразу, предложив также подумать над местом учителя географии на английском, было вполне обычно. Необычно было то, что ему предложили занять квартиру прежнего библиотекаря, как только дальние родственники решат вопросы с ее вещами. А потом приходите за ключами. Неделя в гостинице тянулась долго. Но он работал, знакомился с детьми и школой, любовался городом.

Пара ребятишек его заинтересовала. Из того же отсутствующего дома. И девочка очень читающая. Почти каждый день за книгами бегает. И страниц не портит. И поговорить любит. Разговорились. Попросила посоветовать что-то от депрессии при травмах ноги. А ноги целы и у нее, и у братца ее, Иванушки. Депрессия? В двенадцать лет? На это получил ответ шепотом. Ему сообщали секрет.

— Это не для меня. У нас сосед есть. Очень печальный, на костылях скачет. Мы думаем, он разведчик в отставке. Мы просто уверены. И он очень скрытный.

— Разведчик?

— Тише. Это секретная информация. Наш соседский дозор за ним ухаживает.

— Соседский дозор?

— Мама так называет. Всякое такое — помочь, накормить, развеселить.

Посоветовал ей широко известный роман Бориса Полевого. Как раз от депрессии для бывших разведчиков, потерявших ноги. Или уверенность в себе. Или все это сразу потерявших.

Поблагодарила, ушла. Братишка за ней хвостом ходит. Придется с этим соседом познакомиться. Надо было порасспросить как выглядит этот «разведчик в отставке». Нет, это было бы подозрительно. Тем более, что, если все считают его британцем, странно интересоваться предполагаемо бывшими разведчиками противоположной стороны. Но раз идет такая игра, то можно и подыграть молодежи. Да и что бы дали расспросы? И разве это добавило уверенности, или наоборот, отрезвило, и он прекратил поиски? Хотелось сохранять надежду как можно дольше. Ах, когда же эти родственники увезут бабулькино барахло, а ему ключи передадут?! Может в ключах все дело? Как в сказке детской все должно быть предельно просто?

— Что же он там за защиту накрутил? Вот не удивлюсь, если окажется какой-нибудь: «Сим-сим, открой дверь!» Ты же умный, чертушка! А какой же болван!

В окне сыпала снегом и крутила метелью странная весна. Хлопья снега сегодня падали медленно и мягко, словно пух или нежные белые перья. Между серых туч временами вспыхивало надеждой голубое небо, но потом тучи возвращались тонкой пеленой, а снег летел и летел.

Молния угодила как раз между шкафом с литературой в жанре фэнтэзи и шкафом с учебниками физики для разных классов. Погремело внушительно. И глас был не Метатронов.

— Азирафель, ангел Восточных врат! Это что? Библиотека? Ты почему — Здесь? Как ты посмел сбежать? Без разрешения?

— Я уволился, Господи. И осторожней с огнем… пожалуйста. Книги все-таки! И школа. Я заявление оставил перед… отбытием. И объяснительную.

— Уволился?! Подал заявление?! Смешно это слушать. Ты работу еще не закончил. И тебя никто не отпускал. Если на то пошло, две недели должен отработать.

— Ничего я не должен. И отрабатывать не собираюсь. Я Вам там уже столько наработал, что на полвека хватит. А если еще надо, то назначите высокой волею своей кого-нибудь. Хоть Гавриила.

— Гавриила?! Гавриил не потянет. Какой из него творческий работник. Он же управленец чистой воды. Таким задуман. Нет, Азирафель, это твое место, именно твое! Ты должен вернуться.

— Ни за что. У меня форс-мажор. Друг в беде.

— Друг? Тоже мне, друг?! Какой он тебе друг! Демоном был, змеем и остался. Хоть и человек снаружи. Он смертный теперь. Лет через десять помрет, через сто ты его и не вспомнишь.

— Помрет? Не вспомню? Как, Вы? Так это Вы его… Просто слов нет. И простите, но… А не Ваше это дело, Господи. Я сам решу, кого в друзья выбрать. И обратно не вернусь. Уволился, и все. Могу я после шести тысяч лет просто на пенсию уйти? Даже без пенсии? Или тоже человеком сделайте. Займите этим Вашим Проектом Гавриила. Пусть переквалифицируется из управленцев. И работать научится, наконец!

— Нет. Так не пойдет. Нельзя же так! Ты же меня без ножа режешь, Азирафель! Весь мой грандиозный Проект! Примирения и восстановления! Может, хоть на пол-ставочки останешься? И удаленно? А лимит чудес полновесный оставим?

— Нет… Отстаньте… Возможно… Лимит чудес? Я… подумаю.

— Подумай, подумай… пожалуйста…

Все стихло. Только запах озона остался, как после грозы. Петрикор. Так этот запах называется. Почему в такие ответственные моменты всплывают такие ненужные знания?

— Подумаю. Куда я денусь! Так и задуман — думать.

Итак, он с ключами в руках, и все по-другому. И дом за номером двадцать один спокойненько стоит как раз посреди этого сквера из орехов, сосен, тополей, кленов и клумб с будущими розами. Весьма стильный домина. Панельный и с лоджиями. Виноградом весь увитый аж до четвертого этажа. И над его подъездом лоза самая мощная. Змеится по фасаду себе очень уверенно и эффектно даже без листьев. Просто, как подпись: «Я здесь!»

Переезд прошел легко. Оказывается, родственники бывшего библиотекаря даже оставили ему кое-какую мебель и старушкины книги. Решили, что в век цифровых технологий им все это не нужно. Так что не пришлось тратить время, средства и чудеса на покупку и доставку всякого человеческого барахла. Весьма уютного и душевного барахла, кстати! От милых вышивок в рамочках, посуды в бежево-коричневой гамме и до аккуратных книжных полок с расстановкой книг по алфавиту.

И вот, наконец, после очередного рабочего дня он поднялся по лестнице к своей новой квартире.

Но тянуло его совсем не туда, и он подошел к соседней двери.

Позвонил, звонок не работал. Постучать не вышло — рука проваливалась, словно в вату. И ни стука. Зато за дверью что-то загремело. Тут откуда-то снизу раздался детский голос.

— Опять он свой костыль уронил. Здравствуйте. Ази-ра-фель Богданович!

Ваня стоял рядом, держа в одной руке пакет с батоном, в другой весьма внушительный деревянный меч, пламенеющий по кромке отблеском алой вечерней зари.

— Привет, Ванюша! Ты это куда с мечом?!

— А, это?! У нас там возле двадцать третьего дома войнушка. Вчера фашистов опять лупили. Я Паулюса в плен взял. Сегодня тевтонцев топить собираемся в Чудском озере. Помните: «рыцари построились свиньей, наши построились свинобойней»?

— Как сейчас! Но как-то не в том порядке вы их лупите?

— Порядок не имеет значения. Главное, кто к нам с мечом, тот от меча и кердык. Капут. Ze энд. Короче, и погибнет от меча, чтоб и другие не лезли. А Вы? Вы тоже теперь в доzоре?! Класс! И хлеб ему zаодно передайте. Пожалуйста. Он просил купить. Мне некогда сегодня разговоры разговаривать. А звонок никогда не работает. И надо постучать секретным шпионским стуком.

Детская рука простучала: «Тук. Тук. Тук-тук-тук.»

Замок щелкнул, зазвенел слегка, и дверь открылась без посторонней помощи.

Именно «Сим-сим, открой дверь!» Ну, почти. И проводник, которого он сам прежде впускал, потому что доверял.

Иванушка лихо поскакал через ступеньку вниз, видимо, князь Александр Ярославич в соседнем дворе заждался своего засадного полка.

Азирафель шагнул через порог.

Рыжая голова, обильно посыпанная пеплом седины, уткнулась ему в плечо. Худые руки охватили спину. Второй костыль загремел об пол. Азирафель крепко подхватил острые плечи, не давая упасть.

— Как ты мог! Как ты мог до этого додуматься! «Прости и прощай?!» Идиот. Как ты вообще посмел не дать мне выбора?! Ты?! Все время мира из-за этого права выбора и воевал, и спорил, а за меня все сам решил?! Мне плевать, что ты смертный. Проживу с тобой рядом все это время. Или пусть и меня смертным сделает, раз наказывать приспичило, а тебя это так волнует. Ненормальный. Как ты мог подумать, что я тебя оставлю теперь?! Мой единственный друг! Дорогой мой друг!

Белые крылья зашуршали в прихожей, разворачиваясь и заполняя ее всю своею светлой мощью.

И тут, навстречу им внезапно стремительно и щедро распахнулись черные.

P.S. The end.

«Кто недоволен выходкой моей,

Тот пусть идет в журнальную контору,

с листком в руках, с оравою друзей,

И, веруя их опытному взору,

Печатает Анафему, злодей!...»

М.Ю.Лермонтов. поэма «Сашка»,

и Анафема там не писалась с заглавной буквы, простите, Михаил Юрьевич! Но уж очень хотелось. Так же, как кое-кому про плащ с малиновым подвоем. И почему бы и нет?!)))

The end. The end?

Вот только крылья ничего не меняют, а третьей части не будет? Хотя я знаю, где часы. И я даже знаю, кто их найдет, при каких обстоятельствах и чем все закончится. Закончится? Не смешите меня. Бесконечная история не может закончиться (см. спорную концепцию Джона Уильяма Данна о серийном универсуме).

Всех крылья ввели в заблуждение? Так и задумано. Но ведь это известно всем. Что крылья — это вполне обычная часть человеческой анатомии. Они есть у всех. Правда, не все их замечают даже у самих себя. А такие, как Анафема, наивно называют их аурой. Помните ауру Адама? Вот-вот! Попробуйте теперь почувствовать свои? Получается? Взлетать сразу не надо, но подумайте, когда Вы испытывали это чувство полета в последний раз? Может под звуки материнской колыбельной? Или в миг прощания с нею, когда держали родную руку, шептали последние слова благодарности и любви и не хотели отпускать, долго летели рядом во тьму, а потом понимали, что долг ваш теперь — остаться и жить без нее, храня в сердце все песни, все нежности, всю мудрость?

Да, у всех есть крылья. Особенно хороши они у детей — чистые, крепкие, готовые к долгому прекрасному полету сквозь время. Сквозь время по жизни, а не в печи Освенцима, не в пекло Хиросимы, и не на мраморные плиты памятников маленьким ангелам. Остальные крылатые, делают все, чтобы не допустить такого неестественного окончания полета. Для этого есть огненные яростные крылья отважных бойцов, что бьются из века в век «за нашу и вашу свободу…»

Не все крылья раскрываются в жизни. Некоторым их обрывают друзья, враги. Иные сами сжигают их безжалостно, или просто не замечают. Но если все совпало, и крылья выросли и раскрылись, такой человек может сделать много прекрасного. Или мерзкого. Все зависит от качества человеческого материала. Крылья защитников, спасателей, целителей, гениев искусства и доброты — они великолепны. Они держат этот мир, хранят его жизнь и красоту. Вы думаете это крылатые ангелы ходят рядом, защищая и спасая вас? Нет, это вполне доступно людям — быть крылатыми. Просто посмотрите вокруг внимательно.

Крылья Леонардо так тревожили его, что он всегда считал себя больше инженером, чем художником, и мечтал о технических средствах полета.

Крылья Первого космонавта и гениального Генерального Конструктора подняли к Звездам все человечество.

Разве менее велики, прекрасны и значимы крылья тех, кто учит Вас, растит и печет для Вас хлеб, строит дома, убирает улицы и сажает сады?

Другое дело крылья злодеев. Взять самого близкого по времени? У Гитлера и его приспешников были крылья. Они сложились из костей замученных, скрепились пеплом сожженных, от свинца расстрелянных отяжелели так, что утащили их черные души в беспросветное беспамятство, приготовленное для всех мучителей рода человеческого. Как-то так…

Если не отвлекаться.

Крылья Кроули были при нем. Но это ничего не меняло. Или меняло? Все и навсегда? Долго и счастливо?

Предположим, вы услышите диалог в конце.

В самом конце…

— Что с тобой? Почему я ничего не могу сделать?

— Что со мной? Ангел, это так просто! Я умираю. Это человеческое сердце, знаешь ли. Оно решило остановиться, считает, что шесть с половиной тысяч лет волне достаточный срок, чтоб отключиться, наконец. Вдруг Господь решил восстановить равновесие? Вместо Васиного, так неожиданно спасенного от разрыва, забрать мое? Все идет по плану. Как всегда. По ее бесчеловечному плану.

— Прошу тебя! Ну, хорошо. Тогда… Давай поступим по-человечески.

Азирафель, пялясь в экран, набирал экстренное сообщение Софии.

-?

— Не ухмыляйся. Позвоним в колокола святой Мальты*! Скорую помощь вызовем. Они лечат это. Вставят пластмассовый зонтик в сосуд, разрывая тромб, или просто проведут кровь в обход заткнувшегося участка?

— Избавь меня от этого. Учитывая глаза и синдром Шмида-Фраккаро, я и так много протянул по человеческим меркам.

— Перестань. Придумай что-нибудь!

— Что? Я, знаешь ли, теперь время тормозить не умею. Не суетись, Ангел. Все нормально. Боль ты мне немного унял. Мы еще вместе. И хватит об этом. И я не закончусь на этом. И вернусь. Тебе что нужно, чтобы меня узнать? Волосы и глаза? Или вопросы? Ты ведь умный, ты найдешь… Нет. Никаких цветочков на могилке. Сожжешь и развеешь. Да не цветочки, олух ты перистокрылый! Пусть растут, как хотят, в тишине и покое. Меня бренного развеешь. Там, повыше. Ты сможешь. Я снова вернусь в Хаос. Частицы моего пепла и пыли вместе с неопределенными мыслями разлетятся по Вселенной, что-то доберется-таки до Альфы Центавра, что-то упадет на Землю. Возможно, прорасту травой. Или яблоней… Кстати, ты был прав, это не смешно.

— Что именно?

— Там, на стене. Мне казалось забавным, что история с яблоком обернется каким-нибудь добром. Ведь так оно и вышло. Я науськал их отведать яблоко, наполненное вопросами, на которые так интересно найти ответы. Не грехом, Ангел, а вопросами! А ты просто из лучших побуждений отдал им пламенный меч. Забыл? Кто поступил хорошо, и кто плохо? Наказали меня. А люди решили использовать меч… по-разному… Прости… Просто научи их…

Автор обещал ни пуха, ни стекла? Автор сдержал обещание. Просто в жизни случается Смерть. А как же Азирафель? Он не пропадет. Он же Ангел. Найдет проявления ушедшего друга в этом огромном мире. Мы все так делаем, когда теряем. Разве нет? Он утешится? Не думаю. «Мир умирает каждый раз с умершим человеком», как написал кто-то очень мудрый. А если уходит близкий и любимый друг, он просто уносит и часть Вашего мира. Но Азирафель будет продолжать утешать других.

Потому что самые главные слова: «Будьте добры друг к другу».

Потому что их сказал Человек.

И именно эти слова ведут по миру ангелов.

Возможно, автору, с его жизненным опытом, наиболее вероятным представляется этот конец. А возможно и нет… Моя уважаемая «бета», например, категорически против такого окончания истории. Но вносить правки в сюжет не может, согласно ее природе и нашей договоренности. Разве отправиться искать чертовы часы вместе с Азирафелем? А он о них и не знает. Но это уже совсем другая история, о течении и окончании которой Змею ничего не известно. Пока.

Навязывать что-то Вам?

Ладно, ребята! Написано для читающих, а не только для зрителей сериала? Автор предупредил в предисловии? Вы ведь внимательно читаете? Там написано — «предположим, Вы услышите»?! Предположим?!...

Не знаю, услышали ли Вы, любезный читатель этот диалог, но последнее, что услышал Змей, это колокола святой Мальты. То есть сирена Скорой помощи, которую София и Ваня встречали во дворе.

Да, такая у меня традиция: именно так заканчивать очередную часть.

За тех, кто в пути? «Делай, что должен…», ну и так далее? А именно так заканчиваются многие этапы в нашем мире. Некоторые имеют потом продолжение. Именно, благодаря этому госпитальерскому девизу: «Делай, что должен, и будь, что будет!» Правда, далее идет еще и «бог с тобой», но я в этом часто сомневаюсь. Просто делай, что должен.

Примечания к антракту.

Колокола святой Мальты Ах это?! Хорошо, уговорили. Для тех, кто не знает, или не понял отчего некоторым так дорога эта мальтийская легенда. Государь Павел Петрович ни при чем. Пока. Все дело в купцах из Амальфи (рядом с Венецией). Купцы ездили в Палестину торговать и заботились о безопасности. Люди они были мирные, обстоятельные, любили святые места и свое дело, ценили и любили жизнь, не грабили и не убивали (в отличие от крестоносцев). Наоборот, стремились обезопасить свои торговые пути от разбойников, грабителей, травм и болезней. По их инициативе в Палестине был создан госпиталь Святого Иоанна Иерусалимского, из которого позднее вырос рыцарский монашеский орден Иоанна, который по-иному так и назывался — госпитальеры, и задачами своими они считали, как воинскую, так и медицинскую охрану паломников в Святую землю. Позже под гнетом войн и гонений орден перемещался вначале на Родос, потом на Мальту. После захвата последней Наполеоном — Орден нашел убежище в России. Царь Павел некоторое время был его Великим Магистром. Но не об этом речь. Считается, что идея приближения медицинской помощи к месту происшествия, то есть идея оказания скорой медицинской помощи и обязана своим рождением десятому веку и рыцарям-монахам госпитальерам. Вот такие кружева истории.

«Мир умирает каждый раз с умершим человеком». Цитата из удивительных лирических эпиграмм Самуила Яковлевича Маршака. Полный текст следующий:

«Пускай бегут и после нас,

Сменяясь, век за веком, -

Мир умирает каждый раз

С умершим человеком».

Зонтик в сосуд вставят. Установка стента в тромбированный сосуд при инфаркте миокарда позволяет при определенных условиях спасти жизнь, сохранить сердце и качество жизни еще на долгие годы. Сам стент похож на зонтик. Вызывайте Скорую вовремя.))) Есть еще ангиопластика, когда в обход тромбированного участка создается новый сосуд. Высший пилотаж, высокотехнологичная помощь! Прощай, грудная жаба, изобретение Хастура!

А можно я не буду про "спорную концепцию Джона Уильяма Данна о серийном универсуме"? Вдруг решу лучше подумать над третьей частью?

Конец второй части.

Вдруг отчего-то вспомнилась стена,

За ней чудесный сад…

А был ли он чудесен?

Ни детских голосов, ни песен…

Он просто скучен был.

Он скучен был, как Ад.

A.J.K.

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор.

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца пламенный мотор».

Павел Герман «Марш Авиаторов»

Если кому-то покажется, что первую главу он уже читал в виде эпилога к второй части, то успокойтесь, дорогой читатель. А вдруг у автора шеститысячелетние мозги? Вы себе представляете степень атеросклероза? Ну, читали?! И что?! Repetitio est mater studiorum. Повторение мать учения. Тем более, что глава очень важная и полезная для жизни. И, да, я художник, я так вижу. Леонардо объяснит Вам, или Кандинский, к Сальвадору Дали лучше не приставать. Практически все присутствующие читали роман о мальчике, который выжил. Так там нехилое количество страниц каждой новой части уходит на изложение краткого содержания предыдущих. И ничего, никто не возмущался. Очень распространенный прием. Особенно для накрутки страниц. Но я преследую иные цели. Мне очень нравятся крылья. А о том, что мне нравится, я хочу рассказать и вам. Разве не в этом смысл и цель любого человеческого общения: передать незнакомцу свое тепло, знания и тайны? Просто побеседовать о жизни и ее смысле.

Но, если не хотите, можно первую главу и не читать)))

Всех крылья ввели в заблуждение? Так и задумано. Но ведь это известно всем. Что крылья вполне обычная часть человеческой анатомии. Они есть у всех. Что-то из раздела рудиментов и атавизмов. Правда, не все их замечают даже у самих себя. А такие, как Анафема, наивно называют их аурой. Помните ауру Адама? Вот-вот! Попробуйте теперь почувствовать свои? Получается? Взлетать сразу не надо, но подумайте, когда Вы испытывали это чувство полета в последний раз? Может под звуки материнской колыбельной? Или в миг прощания с нею, когда держали родную руку, шептали последние слова благодарности и любви и не хотели отпускать, долго летели рядом во тьму, а потом понимали, что долг ваш теперь — остаться и жить без нее, храня в сердце все песни, все нежности, всю мудрость?

Да, у всех есть крылья. Особенно хороши они у детей — чистые, крепкие, готовые к долгому прекрасному полету сквозь время. Сквозь время по жизни, а не в печи Освенцима, не в пекло Хиросимы, и не на мраморные плиты памятников маленьким ангелам. Остальные крылатые, делают все, чтобы не допустить такого неестественного окончания полета. Для этого есть огненные яростные крылья отважных бойцов, что бьются из века в век «за нашу и вашу свободу…»

Не все крылья раскрываются в жизни. Некоторым их обрывают друзья, некоторым — враги, некоторым — любимые. Иные сами сжигают их безжалостно, или просто не замечают. Но если все совпало, и крылья выросли и раскрылись, такой человек может сделать много прекрасного. Или мерзкого. Все зависит от качества человеческого материала. Крылья защитников, спасателей, целителей, гениев искусства и доброты — они великолепны. Они держат этот мир, хранят его жизнь и красоту. Вы думаете это крылатые ангелы ходят рядом, защищая и спасая вас? Нет, это вполне доступно людям — быть крылатыми. Просто посмотрите вокруг внимательно.

Крылья Леонардо так тревожили его, что он всегда считал себя больше инженером, чем художником, и мечтал о технических средствах полета.

Крылья Первого космонавта и гениального Генерального Конструктора подняли к Звездам все человечество.

Разве менее велики, прекрасны и значимы крылья тех, кто учит Вас, растит и печет для Вас хлеб, строит дома, убирает улицы и сажает сады?

Другое дело крылья злодеев. Взять самого близкого по времени? У Гитлера были крылья. Они сложились из костей замученных, скрепились пеплом сожженных, от свинца расстрелянных отяжелели так, что утащили его черную душу в беспросветное беспамятство, приготовленное для всех мучителей рода человеческого. Как-то так…

Если не отвлекаться.

Черные крылья Кроули были при нем. Всегда. Но это ничего не меняло. Или меняло? Все и навсегда? Долго и счастливо?

Предположим, вы услышите диалог в конце.

В самом конце…

— Что с тобой? Почему я ничего не могу сделать?

— Что со мной? Ангел, это так просто! Я умираю. Это человеческое сердце, знаешь ли. Оно решило остановиться, считает, что шесть с половиной тысяч лет волне достаточный срок, чтоб отключиться, наконец. Вдруг Господь решил восстановить равновесие? Вместо Васиного, так неожиданно спасенного от разрыва, забрать мое? Все идет по плану. Как всегда. По ее бесчеловечному плану.

— Прошу тебя! Ну, хорошо. Тогда… Давай поступим по-человечески.

Азирафель, щурясь в экран, набирал экстренное сообщение Софии.

-?

— Не ухмыляйся. Позвоним в колокола святой Мальты*! Скорую помощь вызовем. Они лечат это. Вставят пластмассовый зонтик в сосуд, разрывая тромб, или просто проведут кровь в обход заткнувшегося участка.

— Избавь меня от этого. Учитывая глаза и синдром Шмида-Фраккаро, я и так много протянул по человеческим меркам.

— Перестань. Придумай что-нибудь!

— Что? Я, знаешь ли, теперь время тормозить не умею. Не суетись, Ангел. Все нормально. Боль ты мне немного унял. Мы еще вместе. И хватит об этом. Некогда. И я не закончусь на этом. И вернусь. Тебе что нужно, чтобы меня узнать? Волосы и глаза? Или вопросы? Ты ведь умный, ты найдешь… Нет. Никаких цветочков на могилке. Сожжешь и развеешь. Да не цветочки, олух ты перистокрылый! Пусть растут, как хотят, в тишине и покое. Меня бренного развеешь. Там, повыше. Ты сможешь. Я снова вернусь в Хаос. Частицы моего пепла и пыли вместе с неопределенными мыслями разлетятся по Вселенной, что-то доберется-таки до Альфы Центавра, что-то упадет на Землю. Возможно, прорасту травой. Или яблоней… Кстати, ты был прав, это не смешно.

— Что именно?

— Там, на стене. Мне показалось забавным, что история с яблоком обернется каким-нибудь добром. Ведь так оно и вышло. Я науськал их отведать яблоко, наполненное вопросами, на которые так интересно найти ответы. Не грехом, Ангел, а вопросами! А ты просто из лучших побуждений отдал им пламенный меч. Забыл? Кто поступил хорошо, и кто плохо? Наказали меня. А люди решили использовать меч… По-разному… Прости… Просто научи их…

Автор обещал ни пуха, ни стекла? Автор сдержал обещание. Просто в жизни случается Смерть. А как же Азирафель? Он не пропадет. Он же Ангел. Найдет проявления ушедшего друга в этом огромном мире. Мы все так делаем, когда теряем. Разве нет? Он утешится? Не думаю. «Мир умирает каждый раз с умершим человеком», как написал кто-то очень мудрый. А если уходит близкий и любимый друг, он просто уносит и часть Вашего мира. Но Азирафель будет продолжать утешать других.

Потому что самые главные слова: «Будьте добры друг к другу».

Потому что их сказал Человек.

И именно эти слова ведут по миру ангелов.

Возможно, автору, с его жизненным опытом, наиболее вероятным представляется этот конец. А возможно и нет… Моя уважаемая «бета», например, категорически против такого окончания истории. Но вносить правки в сюжет не может, согласно ее природе и нашей договоренности. Разве отправится искать чертовы часы вместе с Азирафелем? Но это уже совсем другая история, о течении и окончании которой Змею ничего не известно. Как и Азирафелю. Пока. Ангел, как выясняется, хоть и умный, но многое пропустил и даже о существовании часов-жизнеизмерителей не подозревает.

Навязывать что-то Вам?

Ладно, ребята! Написано для читающих, а не только для зрителей сериала? Автор предупредил в предисловии? Вы ведь внимательно читаете? Там написано — «предположим, Вы услышите»?! Предположим?!...

Не знаю, услышали ли Вы, любезный читатель этот диалог, но последнее, что услышал Змей, это колокола святой Мальты. То есть сирену Скорой помощи, которую София и Ваня встречали во дворе.

Да, такая у меня традиция: именно так заканчивать очередную часть, или начинать следующую.

За тех, кто в пути? «Делай, что должен…», ну и так далее? А именно так заканчиваются многие этапы в нашем мире. Некоторые имеют потом продолжение. Именно, благодаря этому старинному госпитальерскому девизу: «Делай, что должен, и будь, что будет!» Правда, далее идет еще и «бог с тобой», но я в этом часто сомневаюсь. То есть последнюю часть о Всевышнем можно смело опустить. Просто делай, что должен.

Примечания к первой главе.

Уважаемые господа, если соскучились по примечаниям — вернитесь к второй части, там все объяснялось с любовью и сердечно. Кроме одного, пожалуй.

*Позвоним в колокола святой Мальты! - не путать с народной русской песней «Вечерний звон» на стихи Томаса Мура в переводе Ивана Козлова. Музыка А.Алябьева. О, британские братья мои и сестры, вы даже не подозреваете, как много у нас общего (и народных песен в том числе), как и у всех землян, впрочем.

«Это больно, но не смертельно. Сначала — потрясение, слезы, а затем все постепенно рассасывается. Люди умеют справляться с такого рода новостями. В человеческий мозг заложен специальный сценарий, предусматривающий подобные случаи. И жизнь продолжается.»

Терри Пратчетт «Роковая музыка»

Дни бежали своей чередой. Человек, так человек. Его это и не удивляло, и не возмущало. В конце концов, его уже пытались заставить ползать на чреве своем! Но рожденный летать на станет ползать до конца времен даже по воле Всевышнего. Найдет способ, уж поверьте. Человеком?! Можно походить и человеком. Хотя, сердечные проблемы вослед травматологических напрягали и раздражали. Глаза уже не видели, как прежде, а невозможность поправить все щелчком пальцев просто бесила. Характер портился. Как ему не хватало искристого лукавства, бешеной скорости, возможности заглянуть в будущее, свободной беззаботности, неуемного желания хитрить и вдохновенно искушать! Чем искушать? И кого? Бэнтли застряла в варианте тросточки, видимо, навсегда, а малоподвижность, как и малая скорость его всегда возмущали. Раньше, когда он мог разложить себя на атомы и собрать совершенно безболезненно, все решалось гораздо проще. Теперь же ему приходилось командовать собственными мышцами, не хотевшими подчиняться после длительного ношения гипсовой лонгеты, тренировать суставы, терпеть боль от каждого шага, привыкая к ней, заставляя себя двигаться и сопротивляться недугам так, как обычно это делают люди. Чтобы отвлечь себя, он пытался найти занятие. Учитывая реалии не четырнадцатого века и, до противного, демонический характер, лазил по соцсетям и троллил всех подряд. Потом завел себе два сайта и принялся зарабатывать на первом медицинскими советами из шумерской народной медицины, на втором составлением гороскопов. Удивительно, но заработать получилось. Нехило заработать. Особенно шумерская медицина зашла. Кое-кто даже практические вопросы задавал про то, где взять порошок из хвоста и сердца молодого крокодила, или можно ли вместо ила Евфрата использовать лечебную грязь из озера Тамбукан. Некоторое время это забавляло, но быстро надоело. И он все бросил. Иногда хотелось заниматься всем и сразу, а иногда просто забыться и уснуть на неизмеримо долго. Иногда, к ужасу ангела, он просто беспробудно пил, что никогда ему не было особо свойственно и в демоническом виде: ну (в каноне) раза три — узнав про инквизицию — раз, узнав про грядущий апокалипсис — два, после пожара в книжном — и все. Иногда просто замыкался в себе и молчал вечерами так подолгу и мрачно, что Ангелу становилось не по себе. Азирафель пытался помочь, уговаривал, объяснял про гибельное влияние алкоголя на человеческий организм, рылся в книгах, обращался к знатокам человеческой природы в мире людей. Но что он мог сделать, если даже его чудеса в данной ситуации не работали? И это порождало только ехидные шуточки и колкости вроде: «Волшебник-недоучка, Ангел липовый!», или «А ты уверен, что на остальных твои благословения срабатывают?!» Это было обидно, но Азирафель списывал все на стресс и депрессию и молчал в ответ. Эти молчаливые дуэли были хуже всего. Однажды, ангел предложил вернуться в Англию. Кроули просто пожал плечами и бросил: «Хочешь, возвращайся. Мне и здесь неплохо».

- Здесь? Но почему именно здесь?! — возмутился Азирафель.

- Почему здесь? А ты никогда не размышлял над вопросом почему в непостижимом плане Антихрист оказался в английской деревне, а Всадники руководили началом Армагеддона с американской базы, расположенной в окрестностях английской деревни? И как всегда — чужими руками?

- Чужими?

- Не английскими руками, я имел в виду. Но из Англии.

- К чему ты ведешь?

- К чему? Автор «плана» просто повторял обычный алгоритм всех попыток начать конец света. И центр всего — английский Банк. Для которого это место, вот это самое — «здесь», кстати, весьма лакомый кусок на протяжении многих веков.

- Просто бред. Это просто бред, Кроули.

- Бред, значит. Так поезжай в Англию и проверь. А я буду сидеть здесь в месте, которое там всегда считали скопищем демонов и рассадником дьявольских идей. Да и климат мне тамошний надоел. Дождит беспрестанно и холод собачий. Отвратительное место.

- Скопищем демонов? Дьявольских идей? А это не так?

- И много демонов ты тут видел?

- Не много. На данный момент — нескольких: тебя, Хастура с Дагон, продающих молодую зелень на рынке по-адски высоким ценам и Вельзевул, которая пыталась устроиться в колледж коммунального хозяйства задолго до начала учебного года, ей разрешили, но заставили сдавать ЕГЭ и бедняжка пришла ко мне в школьную библиотеку за необходимой литературой. Кажется, успешно проходит курс в ускоренном темпе. Уж не знаю, для чего вся эта сантехника по-русски ей понадобилась! Точно дьявольская идея!

— Ага! То есть всего четыре и все они теперь — смертные. Но все равно — подумай: почему Армагеддоном руководили из английской деревни? Я туда не вернусь. Хватит.

После этого почти неделю молчали оба. Азирафель, конечно, никуда не уехал. Но надо было что-то менять. Надо было! Но ничего не получалось.

Этот день был неплох. Если не считать бессонницы и обычной утренней боли за грудиной. После дневной суеты, поразмыслив тщательно, он решил исправить ситуацию и встретить Азирафеля у школы. Сидел очень удобно на скамейке сада, наблюдая за детской беготней, слушал смех и отголоски споров и шепотов. Учебный год заканчивался, благодушие предвкушения каникул витало над школой.

Все шло спокойно. Пока не появилась Она. Просто села на противоположный конец скамьи, и смех, подобный воркованию, резанул слух. А все так хорошо шло! Просто же вышел прогуляться, и на тебе! Он инстинктивно поднялся — бежать подальше. Но Она остановила его так же легко, как и всегда.

— Ты не сбежишь.

— И Вам — здравствуйте. И почему это не сбегу?

— Потому что нам надо побеседовать.

— Мне казалось, что Вы уже все сказали.

— Ключевые слова — тебе казалось. Не все. И ты, я уверена, хочешь кое о чем спросить.

Опять этот смех.

— Почему я всё ещё ... Человек? За что, в конце концов? Не я виновник заварушки. Ладно, перелом был инквизиторский от Небесно-адской шайки, но все вот это? Ты собираешься использовать на мне все тридцать два тома медицинской энциклопедии? И холеру тоже? Может ещё и ветрянку? Кариес тоже превосходная гадость!

— Кариес? Вот если бы это был Азирафель с его любовью к сладостям, а ты — в отношении кариеса совершенно не интересный экземпляр. Нет. Инфекции можешь не считать. Не тот век. К тому же я знаю, что ты уже вакцинировался от дифтерии, коклюша, кори и столбняка. Чума? Холера? Нет, этого можешь не ждать. А все остальное непредсказуемо. Как и у остального человечества. Почему? А ты думал ваша странная дружба с Ангелом исцелит тебя и станет последним осколком?

— Ничего такого я не думал. Я был рад, что он рядом, несмотря ни на что. Был рад. Был. Но... Меня это раздражает.

— Что именно?

— Мое к нему отношение. Это не в моей природе. И его заботливость. Я не маленький. Помру, так помру.

— Да? А в прошлый раз ты спорил. Что заставило сомневаться?

— Страх. И еще я боюсь причинить ему боль. И сам боюсь этой боли. Мне было плевать на все. Очень давно. Теперь все иначе. Даже если я хреновиной какой занимаюсь, то это не должно никому вредить, окружающую среду не портить, а меня радовать должно. Не радует, почему-то ничего. По-человечески? Боже, как они это выносят?

Рука привычно потянулась к грудине, словно это могло унять внезапную боль. Собеседница наблюдала, склонив голову, выжидая, воркуя мягким смехом.

Он постарался сдержаться и предпринял ещё одну попытку сбежать.

— Отпусти меня. Не сейчас. Не могу говорить. Все стало невыносимым, и я не собираюсь тебе плакаться.

— Но ты уже плачешься. Хорошо, попробуем ещё разок. Твой инквизиторский перелом вполне прилично срастается, ты справился. Остальное? Пока не знаю. Хочешь знать, что с остальными? Михаил все ещё никак не хочет принять свою человечность. Сандальфон учится молиться. Получается не очень. Во всяком случае, меня это не развлекает. И не трогает. Но он может учиться сколько угодно долго. И он нашел себе работу у какого-то местного рыночного магната. Работа и Сандальфон? Это еще менее забавно, чем Сандальфон и молитва. Уриил? Странствует. Это доставляет ему удовольствие. Ну, знаешь, что-то в этом роде: "Благословляю вас, леса, и посох свой благословляю, и эту бедную суму! И степь от края и до края! И солнца свет, и ночи тьму!" Ну и так далее. И это ты его к странствию подтолкнул. Этот Путь вечен. Вельзевул занимается полезным делом, изучает санитарную технику, и не с моей подачи. Техника совершенствуется, его знания тоже. Что утешает. Во всяком случае, твой бывший шеф вполне доволен ремонтом канализации. Хастур тихо и мирно наслаждается с Дагон милым коттеджем в зелёных холмах. У них уже цветут первые тюльпаны и колосится укроп с петрушкой. Представь, Хастур так счастлив, что простил тебе даже растворение Лигура. Вечная любовь сильно его изменила. К лучшему.

— Простил? Меня? Вечная любовь? Или это очищающее действие укропа? Хастур? Чепуха полная! Да он просто понял, что если бы первым зашел не Лигур, то в лужу бы превратился он, славный герцог преисподней вместе со своей жабой.

— О, в этот раз ты не прав! Простил. Душевно. Представь себе! Ты бы не простил гибели Азирафеля никому. Не пойди все так, как пошло, я даже не берусь предсказать, что бы ты сделал с Шедвелом, Метатроном и "нерасторопными" пожарными! Но Азирафель остался жив, и вы вместе знатно накуролесили в Тадфилде.

— Мы накуролесили? Адам все сделал сам.

— Конечно, сам. Но перед этим ты так удачно его потерял.

— Мальчик потерялся. Возвратная форма глагола. Возвратный суффикс или постфик «-ся», краткая форма винительного падежа возвратного местоимения «себя», это по-русски. Потерялся. Сам. Это в его природе.

— Сам? Ну-ну! Тебе видней! Лингвист. Кстати, ты и в самом деле подталкивал Азирафеля убить его? Ты думал, Ангел сможет убить ребенка? А ты? Не мог? Как же! Ты — и убить сына Люцифера! Так кто для тебя был важнее тогда? Азирафель? Ты сам, любимый? Или Люцифер? Последний всегда был ближе. Не спорь.

— Ерунда. Не ближе. Ничуть.

— Не надо Мне врать-то. Рассказы о скатывании по наклонной оставь для доверчивых дурачков. Я помню, как ты сам сиганул вниз за Люцифером, лишь бы на одной стороне с Михаил не остаться. Молчишь? Вопросы кончились?

— Нет. Ты еще последний мой вопрос тогда вспомни! Перед прыжком в эту пропасть. Может стоило выслушать Денницу, прежде чем все это с нами творить?! А потом для меня остались только огонь и серные ямы. И странная адская компания.

— Компанию ты сам выбрал. И, кстати, Ангелу ты об этом рассказывал?

— Зачем?!!

— Вот видишь! Не рассказывал. Дружба и доверие всегда едины. И поэтому я считаю, что, не смотря на последние события, та сторона, где Люцифер, тебе ближе, мой дорогой.

— Нет. Порочная логика. Если так рассуждать, то мне ближе совсем другая сторона.

— Ах, это!? Конечно, Азраил. Оба вы не вписываетесь ни в какую сторону. Он тень, ты материал Творения.

— И почему я человек теперь? Не объяснишь? И как надолго?

— Я не знаю.

— Непостижимо! У всех есть жизнеизмеритель. Даже у Санта-Хрякуса. У меня он тоже есть. После некоего с тобой Договора. Я знаю, ты знаешь. И Ты его видела, уверен. Это основа Договора. Он был у Тебя.

— Был, видела, держала. Но где он не знаю. Да, он не похож на все другие. И даже имени там нет, ну не "Кроули" же на нем писать! Просто вписана твоя сущность змеиная. Очень остроумным способом. Таким ты был всегда, и до Творения, и в Саду, и сейчас. Да, хранился у меня со времён нашей с тобой Великой Договоренности. И не фыркай так. И шипеть уж точно не надо на меня. Был у меня. Только я его ... Я его выбросила в сторону Азраила.

— Ты его... что?

— Швырнула. Кинула. Бросила. Метнула. Что не ясно?

— Зачем?

— Разозлилась. Вспылила и осерчала. Взбесилась, если хочешь. Это тоже по-русски. Так здесь говорят, если в кого вселяются бесы. Из-за тебя, кстати, и взбесилась. Из-за твоего внепланового землетрясения. Но Азраил клянется, что до него он так и не долетел. Ищи ветра в поле. Так что я не знаю, что может это изменить. То есть изменить твою нынешнюю природу на истинную. И остановить процесс сам знаешь чего.

Слов просто не было. Хотела разбить и убить? Но он почему-то не разбился до сих пор? Раз он все еще жив? Можно так просто швырнуть в небытие все время его жизни? Это всевластие так развращает? Взбесилась Она?! Или теперь жалеет о содеянном? Зачем вся эта беседа? Чтобы сообщить именно этот факт?

— И что предпримешь? Бросишься искать его? Расскажешь, наконец, все без утайки Азирафелю? Убежишь? Без оглядки и подальше? Ну?

Он просто молчал. Она уже не смеялась, и это было страшнее, чем воркующие звуки.

— Ты затем и пришла? Чтоб это выяснить? Интересно?

— Мне интересно, конечно. Но... Итог потери данного артефакта может быть непредсказуем. Сам знаешь. Если все пойдет не так, как должно идти согласно нашему с тобой давнему решению, восстановить ход твоего времени уже не сможет никто, даже ты. И не только твоего, кстати. Как проявит себя весь этот умирающий Хаос я не знаю.

— Что?! Ты что боишься?! За Сатаной меня отправить не боялась, а теперь — боишься?

— Я знаю тебя достаточно, чтобы не бояться конкретно тебя. Но за тебя — да. Представь. Это так. Хоть ты и не мое создание. И за нарушение системы — тоже боюсь. Я слишком долго над ней работала, чтобы не бояться разрушения теперь.

— Системы? Раздутое самомнение. Никогда Ваша непостижимость всю систему не охватывала. Часть системы, милый шарик под названием Земля, причем без японцев и коренных австралийцев! Система! Она работает, как ей самой вздумается. И до конца не ясно, как туда этот дурацкий Армагеддон вписывается.

— Хватит уже. Армагеддон! Армагеддон! Это в мои планы абсолютно не входило. Я тоже на ошибках учусь. Хватило и Потопа. Вселенная работает, люди пытаются менять мир. У них есть границы. Даже в их безумной тяге к саморазрушению есть границы. Но в смерти изначального хаоса границ нет. Ты понимаешь это не хуже меня. Если ты — конечен, Вселенная тоже. Схлопнется. Хочешь, чтобы сказала все? Хорошо. Я жалею, всегда жалела, что ты оказался на той стороне, но иначе, вряд ли ты тогда заметил бы этого Ангела. Его упорядоченность, терпение, рассудительность — они меняли тебя так же, как твоя страстность, воображение и тяга к свободе меняли его. В итоге наша Договоренность обрела совершенную форму, и ты… ладно, что объяснять?! Я сделала тебя человеком, как и остальных участников этого плачевного инцидента, в назидание, чтобы поразмыслили. Над смыслом жизни. Но жизнеизмеритель… Кто мог предвидеть такую потерю?

— Что?! Кто мог предвидеть? Кто его швырял неизвестно куда, тот и мог! Могу считать Договор расторгнутым и с Тобой ни в какие разговоры больше не вступать.

— Послушай, все слишком серьезно. Тебе надо услышать именно это? Хорошо. Да, я жалею, что так вспылила. Хочешь знать, для чего я пришла? А вот для этого. Извиниться. Время мира теперь только в твоих руках. Я не могу тебя заставить. Больше нет. Часы твои были залогом. Ты знаешь. Их у меня нет. Где они? Никакие мои попытки выяснить — успехом не увенчались. Ты вправе обидеться, вспылить, ничего не делать. Но я знаю, что этот мир тебе так же дорог, как и мне. А может и больше. Я не смогу ни помочь, ни помешать. Что делать — решай сам. И я не знаю сколько времени у тебя есть. Поэтому решай быстро. Но найти жизнеизмеритель и все исправить можешь только ты.

Все. Исчезла. Лёгкий ветер, сквознячок. Молодая листва прошелестела радостно, лепестки цветущей яблони белым облаком полетели с ветвей. Пели птицы, ни о чем не подозревая, как всегда. Дети все ещё шумели вокруг, но у него внутри вдруг установилась такая страшная, такая смертельная тишина...

Решай сам? Люди так и поступают. И как же ему теперь решать?

Бежать? Куда? До какого "прекрасного далЕко"? Нет, от себя не убежишь. Рассказать Азирафелю все и без утайки? Зачем? Он, возможно, в силу ума своего, обо всем и так догадывается. А рассказывать? Нет ни сил, ни желания, ни смысла. Да и не надо человеку ангела в свои человеческие проблемы втягивать. Искать чертовы часы? В этом тоже смысла нет. Всему свое время. И его время неумолимо летело к концу. Его — да. Но время этого мира? Время мира в моих руках? Было когда-то. А теперь он не властен был даже над своим собственным временем. Вот это уже было неправильно. Настолько неправильно, насколько и страшно.

Нет, сегодня он не будет ждать ангела здесь. И говорить с ним не сможет.

Из личных воспоминаний A.J.Krowly.

Вы когда-нибудь видели поверженного демона? Да, именно этого я и имею в виду! Из тех, о которых говорила Дагон — «демон сидячий, летячий, поверженный». Он видел, в Третьяковке много раз. И каждый раз не переставал удивляться гениальности художника. Все верно. Вот представьте: идете вы очень быстро, или, скажем, летите, и вдруг просто картина переворачивается вниз головой, диагональ резко меняет направление, и вы уже валяетесь в скалах весь разбитый, мечами архангельскими порубленный местами, и великолепные и мощные золотые крылья чернеют и покрываются пеплом. Боль жуткая, жгучая и непрекращающаяся везде. И эти ужасные белые безумные глаза. Конечно, цвет глаз не тот. Но разве он видел себя тогда? Разве думал о глазах? Картина рождала ясное чувство дежавю, а художник, хоть там и не был и видеть ничего этого не мог, но чувства передал вполне верно. Вероятно, так он тогда и выглядел: растерзанный, разбитый, с безумными белыми выгоревшими от боли глазами. Потом он заполз в какую-то пещеру, где можно было стонать, плакать и проклинать веками. Там его и нашел Люцифер, тоже жутко изменившийся, но не утративший своего уникального стиля под названием «блистательный». Эдакая блистательная жуть! Не утешал, не лечил его ран, не уговаривал, им это не было нужно, они все и без слов понимали. Он тогда просто спросил Владыку: «Ну что, сможешь теперь всех ненавидеть, Денница?!»

— А ты? — ответил Люцифер, и в голосе его была вся горькая печаль мира.

«Вдруг он слышит на улице шаги, у окошка — шорох. Глянул Мальчиш и видит: стоит у окна все тот же человек. Тот, да не тот: и коня нет — пропал конь, и сабли нет — сломалась сабля, и папахи нет — слетела папаха, да и сам-то стоит — шатается.

— Эй, вставайте! — закричал он в последний раз…»

А.П.Гайдар «Военная тайна»

Время Азирафеля уже приближалось к обеденному перерыву, когда он вдруг заметил сверху из окна библиотеки край скамьи с сидящим на ней Кроули. Тот, как всегда, сидел удобно развалясь и напоминал змею, греющуюся на солнышке. Увиденное несказанно обрадовало Ангела. Ведь если он пришел, значит хочет поговорить. И перспектива чашки какао с чудесной пахнущей домом и любовью слойкой из школьного буфета в приятной компании сразу согрела душу и возродила надежду. Что ни говорите, а местная выпечка на сто порядков выше британской по степени сытности и душевности! Интересно, что они туда добавляют? К тому же, в разговоре можно все выяснить, наконец, прийти к общему знаменателю и перестать дуться друг на друга неизвестно отчего! Однако, спуститься в школьный сад он смог не скоро. Все время кто-то отвлекал, занимал, притягивал просьбой или разговором. Поэтому, когда он спустился вниз, Кроули уже там не оказалось. Азирафель почему-то совершенно неадекватно занервничал и начал оглядываться по сторонам.

— Он не мог ни пропасть, ни уйти далеко!

Наконец, он увидел тонкую стремительную черную фигуру с тростью, спешно двигающуюся к дальней калитке двора скользящей с легкой хромотой походкой. Ангел бросился следом так быстро, как только мог, но догнал Кроули уже у самой калитки.

— Послушай! Кроули! Задержись хоть на минутку! Куда же ты!

Однако, тот уже вышел прочь и захлопнул калитку за собой. Азирафель попытался открыть решетчатую створку, но Кроули обернулся и плотно прижал решетку к раме. Лицо его было очень сосредоточено и напряжено, глаза скрыты очками, тонкие пальцы изо всех сил сжимали прутья, не давая Ангелу сдвинуть створку калитки ни на пядь.

— Послушай, что ты делаешь? Я же видел, что ты ждал меня во дворе. А если ждал, значит, хотел поговорить. Почему мы не можем поговорить? Давай успокоимся и выясним все. А? Я же понимаю, как и ты, что дальше так продолжать невозможно. Я не могу смотреть как ты мучаешься и разрушаешь себя. Пойдем, вернемся в сад, на ту скамейку…

— Нет. Не сяду я на ту скамейку ни за что! За все царства мира! Я не могу разговаривать сейчас. Ты не знаешь. И не понимаешь.

— Хорошо. Если я не знаю, расскажи. А если не понимаю — объясни! Это так просто. Поговори со мной, пожалуйста. Тебе станет легче. Я же вижу, на тебе лица нет. Что-то случилось.

— Не выдумывай. Ничего не случилось, кроме того, что уже есть. Просто ты не знаешь. Может и впрямь, тебе лучше вернуться. Я знаю, ты приехал из лучших побуждений. Но все это… Невозможно… Я не хочу… говорить не хочу.

— Я здесь потому, что нужен тебе. Ты — мой друг. И все. Не понимаю, почему нельзя объяснить, что с тобой происходит.

— Что тут объяснять? Я человек. Я конечен. Я ни на что больше не способен. Все.

— Ну и что? Да мне все равно!

— Все равно?! Тем более, тогда нам просто не о чем больше разговаривать!

— Нет. Ты не так понял! Постой. Постой пожалуйста! Ты не можешь сбежать! Если я не знаю, что произошло, то скажи, пожалуйста!

— Не знаешь? Хорошо. Скажу тебе чего ты не знаешь. А ты просто меня совсем не знаешь. Я и ангелом-то никогда и не был. Шесть тысяч лет? Цыплячий возраст по сравнению с моим. Смешно?! Ясно?! Ясно.

Тут Кроули внезапно бросил удерживать калитку, створка распахнулась, Азирафель неловко провалился за пределы школьного двора и упал на колени в траву, вытянув вперед руки и сильно выпачкав светлые брюки свежей зеленью. А Кроули тем временем, не оглядываясь, уже несся прочь по тропе между домами, сквозь густые кусты сирени и цветущего чубушника. Словно хотел убежать и спрятаться как можно быстрее, дальше и глубже в сплетение веток и листьев. И с ним всегда совершенно бесполезно соревноваться в скорости. Даже если он теперь человек и слегка прихрамывает.

Азирафель поднялся и смотрел на шелестящие за другом ветки, вспоминая, что он уже видел однажды такой же его уход. Очень давно. Когда эта тонкая черная фигура змеилась прочь и быстро исчезала в мареве песка за Восточной стеной Эдемского сада. И чувство он испытал то же самое — это потеря. Странная, обидная, страшная и безнадежная.

Неожиданно за его спиной кто-то ненавязчиво хлюпнул носом. Азирафель оглянулся. Перед ним стоял Иванушка со второго этажа. На шее у него висел армейский бинокль, а на кончике носа темные очки.

— Привет! Ты что тут делаешь?

— Тсс! Доброго дня, Ази-ра-фель Богданович! Я тут следил.

— За мной?

— Да нет! Нет. За ним. Даже не следил, а подстраховывал.

— Так, ясно, опять в шпионов играл?

— Какая тут игра! Тут такое происходит! Она его точно перевербовывала!

— Кто и кого? Поподробнее можешь?

Ваня посмотрел поверх очков, стараясь сделать взгляд загадочным и страшным (получилось страшно смешно и трогательно наивно), потом тщательно огляделся и приложил палец к губам, призывая к молчанию.

— Хорошо, Иван. Давай найдем секретное местечко и побеседуем. Как насчет какао и булочки?

— Булочки? Ладно. Пошли в школу. Только мне сосиску в тесте, пожалуйста.

В школьном буфете было пусто и прохладно, по-домашнему пахло свежей выпечкой. Наставив на поднос всего, чего душа желала в обстоятельствах полной скрытности и повышенного уровня стрессовых факторов, они устроились за столиком в уголке. В окно виднелся чистенький зелененький городок и цепь гор на горизонте, увенчанных тучами. Тучи неумолимо приближались.

— Так, Иван. Для начала расскажи-ка мне, пожалуйста, чего это ты занялся слежкой?

— Я и не собирался слежкой заниматься вначале. Просто залез на яблоню и испытывал бинокль. Дед на день рождения подарил. Одиннадцать лет — подходящее время, чтобы обзавестись биноклем. За птицами наблюдал, ну и на футбольное поле тоже можно было с яблони глянуть. Кто там и кого. Отлично видно, кстати. Могу и Вам дать глянуть, если что. Потом пришел дядя Энтони, сидел себе спокойно. Меня не видел. Я на яблоне, он на скамеечке. Мирно, чинно. Сидим, птицы поют, солнышко светит. Я за птичками слежу. И тут она явилась. И все испортила.

— Кто? Поподробнее, пожалуйста.

— Кто-кто! Старуха эта. Шапокляк. Нет, у нее ни шляпы не было, ни крысы Ларисы. Но разговаривала точно так, ехидненько. И посмеивалась все время. Потом ругаться начали. В основном он ругался. А она посмеивалась. Видимо, воспитывать пыталась. В своем шапокляковом духе.

— Ты что, подслушивал?

— Я бы может и подслушал. Но они не по-нашему говорили. Сперва показалось, что испанский. Только какой-то странный. У Соньки второй язык в школе испанский, и когда она читает, я на слух узнаю. Ну и песни там всякие про Че Геварру и про Бесамую Мучу. А тут что-то другое было. По-русски он ей только один раз ответил про какого-то мальчика, что потерялся мол. И объяснял про возвратную форму глагола. Злился ужасно. Вроде, если ты шпионить взялась, то язык вначале выучи. Я еще подумал, что может это шифровка такая?! А потом она еще выкрикивала про то, что кто-то что-то куда-то швырнул, выбросил, метнул. Может это они синонимы обсуждали? Еще лингвистом его обозвала. И так далее. А что и кто конкретно швырнул и куда я так и не расслышал. Она имя какое-то называла странное. Старинное такое. Вроде Вашего. Аз… Аз… Нет, не вспомню. Простите, пожалуйста. И что Вселенная теперь схлопнется. Точно шифром говорили. Как это она схлопнуться может? И потом снова на другой язык перешли, и я уже ничего не понял. И как эта Шапокляк исчезла тоже не заметил. Видно, опытная шпионка. Только была — и уже нет ее! А он полминуты посидел, бледный весь стал, лекарство свое сердечное выпил и бегом к калитке. Ну, тут уже и Вы вышли. Это поможет?

— Да, Ванюша. Ты мне безмерно помог. Это очень важные сведения.

— А ему что-то угрожает? Может я деду скажу? Если он своих соберет, сослуживцев, то… Короче, мало не покажется! Старушенции этой.

— Угрожает? Сослуживцев? Нет, спасибо и не надо никого собирать. Пока не надо. Не волнуй дедушку. Не беспокойся. И со «старушенцией этой», хм… прости, Господи, тоже не надо связываться. Я разберусь. И поговорю с ним дома. То есть с Энтони поговорю, а не с дедушкой. Мы ведь давно с ним знакомы, и все такое. Спасибо тебе. Практически почти все понятно.

Какао было выпито, булочки съедены. Иванушка отправился домой, так как тучи собирались нешуточные — просто тьма какая-то, только Ершалаима не хватало для полной картины, да и ветер крепчал. Азирафель же вернулся в библиотеку поразмыслить.

— Итак. Практически ничего пока не понятно. Что мы имеем? Старуха Шапокляк? Интересный вариант восприятия Всевышнего. Однако, очень точный. Для ребенка из страны, где церковь отделена от государства. Говорили на латыни. Это ясно. Напомнила ему об Апокалипсисе? И его виноватым выставила? Отсюда «мальчик потерялся»? А дальше? Что и кто швырнул? И куда? И почему он так расстроился, что даже разговаривать не захотел? И при чем тут схлопывание Вселенной? Какой-то важный артефакт, от которого зависит и Кроули, и Вселенная? «Аз» со старинным именем вполне может оказаться Азраилом, и в этом нет ничего хорошего. А что сказал мне он сам? Важное? Он никогда не был ангелом? А кем? И про шесть тысяч лет так, словно это для него не такой уж и выдающийся срок? Ладно. Я познакомился с ним, когда он был Змеем. Во всех Библиях в Эдеме есть Змей. Там не сказано, что это был один из падших. Это господа теологи потом придумали, много позже. Но кто писал Библию? Разве они свидетели? И он никогда о падении не рассказывал, но и не отрицал. Что-то там про наклонную траекторию неожиданного пути и дурную компанию. Спрашивать? Глупо и бестактно. Он очень странный демон. Хотя всегда упрямо отрицает наличие у себя светлой стороны. И как к нему дети липнут?! Они ведь лучше чувствуют других. Что несет опасность? Возможность схлопывания Вселенной? Его конечная человеческая природа? Или его истинная природа, которая, как выясняется, мне известна не до конца? Да. Тут кое-то можно найти. Но мне очень не хватает моего книжного. Чтобы все это выяснить. Не в интернете же искать! Демонология и Википедия?! Вряд ли Википедия что-то об этом знает. И мне не хватает возможности просто поговорить с Кроули. Откровенно и непредвзято.

Однако, у всей этой сцены были и другие наблюдатели.

Донум Позолоченый прекрасно все видел через затемненные стекла автомобиля баклажанового цвета, стоявшего за школьными воротами, в котором он ожидал любимую внучку. Да, шансы подарить ей весь мир возрастали. И не только мир, но и все время этого мира — возможно! Но надо было поработать для этого! Да, и Сандальфон тоже сидел в машине. Вместе с Игорем, охранником. И они видели все. И старуху Шапокляк, подлинную сущность которой Сандальфон любезно открыл Донуму, и Бегство Кроули со скамьи, и выбежавшего из школы Азирафеля. О последнем Сандальфон тоже пояснил хозяину кое-что. Затем видна была и сцена у калитки.

— Кажется мальчики повздорили? Тогда поступим так. Сандальфон отправляйся за своим ангелочком. А Игорь — вслед за Змеем. Против грубой силы никакая змея не устоит.

В кустах было тесно, колюче и одиноко. Но только он попытался вылезти с противоположной стороны зарослей, как натолкнулся на рослую широкоплечую фигуру, сразу вспомнил, что уже видел эту фигуру, навещавшую босса в травматологической палате, и понял, что к чему. Оставалось повернуться к опасности лицом и поиграть тростью. Трость весьма стильная разборная китайская аспидно-черная с эмблемой Бэнтли возле рукоятки.

— А не пройдете ли со мной? — произнесла фигура, зачарованно следившая за движениями черной палки в руках Кроули.

— И Вам приветик! Далеко пойдем?

— Недалеко. Босс в машине у школы. Не советую сопротивляться. Я уполномочен притащить тебя любой ценой.

— Какой ценой?

— Любой!

— Любая это что-то из разряда неопределенного. А в цифрах?

— В каких цифрах?

— Да в каких хочешь. В арабских, в римских. У нас, у шумеров, принято в клинописных и в шестидесятеричной системе. Ну? Давай, уточняй!

— У шумеров? Клинописных? В шестидеся… Ты мне голову не морочь! Сейчас по морде дам и отнесу в машину.

— Насчет «по морде» ты бы не горячился. Видал тросточку? Раскладная и складная. Если разложить получатся нунчаки. Смертельное оружие юго-восточных азиатских ниндзя. Ты Васю ВДВ-шника знаешь? Так мы с ним служили вместе. Нунчаки. И ниндзя. Так что твоя масса для меня с этой палкой — точка опоры рычага для переворачивания Вселенной. Шел бы ты по-хорошему мимо. И подальше от хозяина. Так что связываться со мной не рекомендую. А поговорить — пожалуйста. Например, на кой я сдался твоему хозяину?

— Это — его хозяйское дело. Что-то там о времени всей жизни и возможностях. О бес… о бессмертии, что ли.

— О бессмертии? Вау?! А твой хозяин случаем не псих?

— Так. Не болтай. Пошли лучше по-хорошему.

— Послушай, Игорь. Тебя ведь так зовут?

— Да. А ты как узнал?

— Так. Я много чего знаю. И про тебя, и про хозяина твоего. Вот, к примеру, что он по ночам по-английски беседует сам с собой. Про семафоры.

— Про семафоры? Да он по-английски не может. Он в школе испанский учил. Точно знаю. Моя бабушка училка в его школе была. Двоечник еще тот!

— Ну? Точные сведения от бабушки? А я с ним в палате на соседней койке лежал. И у меня хроническая бессонница, абсолютный слух и английский без словаря. Так что точно — болтал твой босс про семафоры по-английски. И охота тебе с этими странностями связываться? Тем более, что эти семафоры в его голове ни о чем хорошем не свидетельствуют, кроме как о потере ориентации в пространстве и времени. Сам подумай: землетрясение, разрушение, пожары и затяжные суды по поводу спорной недвижимости. Бессмертие? Свихнулся на почве страха разорения твой босс.

— Да уж. Потеря ориентации? А вдруг, ты прав? Суды и правда были. Да и еще идут некоторые. На стадии дознания. Что-то дела его после прошлогоднего пожара не очень. И премии реже стал давать. А теперь, когда еще половина рынка в руинах лежит, а родственнички тянут из него денежки… Служить неправильно ориентированному боссу не очень хочется. Не престижно. Если что, потом никто на службу больше не возьмет. Да, пожалуй, двину-ка я в другую сторону.

— Двигай, двигай. Удачи тебе, Игорь.

— Спасибо на добром слове. Не знаю, как величать. Этот его новый любимчик Сандальфон все тебя Змеем называет. Если это ВДВ-шная кликуха такая… Да и ладно. Просто — спасибо, Змей!

Сандальфону не повезло. Азирафель с мальчишкой улизнули в школу, а его охранник не пустил. Сказал, что нечего ему в школе делать с такой-то рожей.

Пришлось ждать у выхода.

Донум ждать не любил. Игоря он не дождался, да и Сандальфон болтался у входа в школу совершенно безнадежно и непрофессионально. Тем временем явилась внучка, которая тоже не любила ждать, и с нею оставаться тут дальше не было никакого резона. И он отправился домой, решив, что посланцы явятся рано или поздно. Куда денутся!

Погода неуклонно портилась, и тьма сгущалась. Азирафель уже выходил из школы, как вдруг столкнулся лицом к лицу с Сандальфоном.

— Азирафель! Как поживаешь! Как удачно, что я тебя встретил!

— Сандальфон. И в чем, по-твоему, удача? Я слышал, что ты теперь человек?!

— В этом все и дело. Гавриил меня слушать не стал, советы дает невыполнимые. С высшей инстанцией я поговорить не могу. Может ты навстречу пойдешь? Мне. Помоги.

— Не знаю, чем тут помочь. И не хочу я тебе помогать. А планы высшей инстанции нарушать абсолютно не расположен. Сегодня.

— Нет. Послушай, Азирафель. Я не о высшей инстанции. Я тут познакомился с одним человеком. Он очень влиятельный в некоторых кругах. И ему надо поговорить с Кроули.

— Вот как? С Кроули? А я у него не личный секретарь. Кроули живет своей жизнью, полной событий, знакомств и приключений, и в моих наставлениях никогда не нуждался, — голос Ангела звенел от обиды.

— Как же это? А все говорят, что вы с ним … дружбаны. То есть… братаны.

— А ты меньше слушай сплетни, Сандальфон. Нужен тебе Кроули — это не ко мне. Иди к нему и у него спрашивай все, что хочешь. Он тебе и ответит в своей непревзойденной демонической манере. С дьявольской вежливостью! Это все при нем, несмотря на человеческий антураж. Ты ведь не просто так тут толкался. И видимо давно. Я вот уверен, что ты прекрасно видел, что Кроули со мной говорить не стал. А поэтому ничем помочь не могу.

Азирафель уже почти обошел Сандальфона и хотел уйти прочь, но тут ему в голову пришла совершенно блестящая идея. Ведь если какой-то влиятельный идиот связался с Сандальфоном, то образ этого человека вполне себе понятен. И неприемлем ни для него, Азирафеля, ни для Кроули в качестве компаньона, приятеля или босса. А уж Сандальфона стоит проучить примерно. Так. За все его художества. Начиная с Лотовой жены. И поэтому Азирафель просто спросил: «И что это за человек такой интересуется Змеем? Может мне с ним переговорить напрямую, а Кроули и вовсе не привлекать?»

Сандальфон от такого поворота просто засиял от радости.

— О, Азирафель! Да я тебе и сам бы предложил. Его имя Донум Позолоченый, он хозяин здешнего рынка. И мстить Змею за разрушения он вовсе не собирается. Так поговорить. Взаимовыгодно. Но если это будешь ты! Ты же ангел! Ты все можешь. Выполни его желание, и он меня отпустит.

— Его желание выполнить? Он меня с джинном в лампе путает твой новый хозяин? Или приятель? Кто он тебе, Сандальфон? И что тебе от него надо? Отпустит? Накормит? Денег даст? А ты сам, стало быть, не можешь? Вот совсем ничегошеньки? Ладно, Сандальфон, а попутешествовать не хочешь? К берегу Мертвого моря, например?

— Это еще зачем?

— Зачем? Так. В познавательных целях. На соляной столб посмотреть…1)

…И через миг Сандальфон уже вглядывался в белесые безжизненные берега у серо-голубой водной глади. А рядом стоящий гид с легким арабским акцентом на неплохом английском рассказывал: «Сюда арабские мужчины любят привозить своих жён и показывать им, что их ждёт, если они не будут послушными. Мы стоим на месте, где праведный Лот спасался с семьёй от грядущего Божьего наказания, и история погибших городов, обычно такая умозрительная и отвлечённая, на глазах оживает. А там дальше — Сафи, древний город Зоар. Зоар… Зоар…Сигор?.. Да, это тот самый Сигор, куда направлялся Лот по Божьему повелению, предупреждённый о грядущем уничтожении Содома и Гоморры.

А вокруг — обратите внимание: тёмно-бурые скалы, действительно, как будто обожжённые. Залежи серы, битума и прочих сероводородов, плюс молния, от которой всё это запылало, да ещё землетрясение вдобавок — и четыре тысячи лет назад целая цветущая область превратилась в пустыню, в огромное кладбище. Дорога №90 — шоссе, ведущее с севера на юг, проложено по берегу Мёртвого моря. Именно у южной его оконечности, как предполагают археологи, располагались библейские Содом и Гоморра. Вообще, землетрясения — главная беда здешних мест. Именно из-за землетрясений так кардинально поменялся по сравнению с первыми веками климат Иорданской долины, погибли многие памятники, исчезли целые города. По Мёртвому морю проходит большой геологический разлом, и время от времени он даёт о себе знать.»

— Умный араб, однако, — подумалось Сандальфону, — Но что я здесь делаю? Без документов? Без денег? И где теперь этот Донум? Ах, Азирафель, ну попадешься ты мне!

Однако, по законам вселенской вероятности шанс Азирафеля попасться был точно равен нулю в данном случае. Чего нельзя было сказать о Сандальфоне. Уж кто попался, так это он. Попал, одним словом. Хуже Лотовой жены попал.

Сандальфон отошел в сторонку от группы, присел на темно-бурый горячий придорожный камень и глубоко задумался. Вспомнил он больничную плату, беседы с Хастуром за домино, разнообразные больничные каши и паровые котлетки. Потом, свою истерическую беседу с Гавриилом в часовне больничного парка и выход на Донума Позолоченого. Вспомнил и о предложении Гавриила занять место ответственного за гражданскую оборону в больнице. Тут, часть Сандальфона, которая кое-что смыслила в чрезвычайных ситуациях, поняла, что размышления его текут абсолютно в соответствии с людским учебником для психологов МЧС. Когда сразу после стресса он просто поддался страху, неразберихе и истерике, потом начал беспорядочную деятельность под руководством злополучного владельца рынка. И чем он в итоге занимается теперь? Унесенный от места его ЧС на безопасный берег Мертвого моря? Калькуляцией потерь он и занимается. Как и положено в данной фазе. Анализируя же, какая из потерь оказалась самой весомой, он понял, что это даже не его небесное положение, согласно субординации. Это его невнимание к Уриилу и Михаилу, как к ближайшим собратьям и сослуживцам. И это легкомысленное встревание в дела смертных на стороне хитрого и жадного Донума.

— Вот, я и попался, — думал Сандальфон, — Что теперь делать? Если меня человеком сделали, то я ведь должен кое-что понять и сделать выводы? И все исправить? Сам? Как все исправить? Вот может и Лотова жена абсолютно была ни при чем. И в чем ее грех? В том, что оглянулась на покинутый дом и родной горящий город, калькулируя потери, в той чрезвычайной ситуации? Но это же была ее естественная человеческая реакция, а я ее в соляной столб…

Девочка лет десяти, отставшая от группы подошла к нему и протянула сладко пахнущую булку средних размеров, слегка надкусанную, и бутылку с водой: «Эй, не сидите на солнце! Может Вам плохо? Воды выпейте! Я позову кого-нибудь? А если Вы с незнакомыми не беседуете, то я Мириам».

— Сандальфон я, Сандальфон, Мириам. И мне очень плохо.

Дальше Сандальфон уже был не в силах отвечать словами и просто покачал горестно головой, прежде чем потерял сознание от теплового удара.

Примечания к главе третьей.

1) Говорят, что где-то на Мертвом море находится каменный столб — реальные останки жены Лота. Ни один образованный человек не воспримет эти заявления всерьез. Соль растворяется в воде. Если жена Лота на самом деле превратилась в соляной столб, то он давно уже разрушился бы. Любой, кто будет искать этот столб, будет выглядеть глупо. Если даже соляной столб и сохранился до наших дней каким-то чудесным образом (хотя он точно никак не мог сохраниться около 4000 лет), то как мы можем быть уверены, что это правильный столб?

«Зову я Смерть!»

Уильям Шекспир Сонет 66.

Поплутав немного в кустах для надежности заметания следов, он все же вернулся домой, выпил кофе и заперся. Хотя, прятаться дальше, конечно, было не только невежливо, но и просто бессмысленно. Идиотски глупо было прятаться. А если ты демон, то это вовсе не значит, что ты идиот. Даже если ты сейчас человек. Хотя в последнем варианте все было возможно! Но нет! С его-то опытом! Дудки. Надо что-то сделать, наконец. И извести эту неизвестность, страх и беспомощность. И Азирафеля не привлекать. Поэтому он заперся, не отвечал на стуки и звонки и занимался … А чем, собственно, он занимался? По человеческим меркам полным идиотизмом, потому что пытался не больше не меньше, а вызвать Азраила на беседу.

МЧС обещало, и не ошиблось! Это вам не апокалипсисы предсказывать. Это природа. Ждете грозу?! Нате вам! Гроза и шквалистый ветер налицо. Причем предсказание в смс было конкретно с точностью до часа. Шквалистый ветер вполне шквалисто раскачивал верхушки кленов. Окрепшие июньские листья барахтались в струях неудержимого дождя. На зацветающей липе куда-то попрятались все жужжащие до того собиратели липового меда. Капли стучали по виноградной лозе, по крыше крыльца над подъездом, собирались в струи в водостоках и весело бежали к реке. Небо чернело и клубилось, периодически радуя громом. Музыка из окна на третьем этаже вполне соответствовала размаху непогоды. Кажется, это был Петр Чайковский, симфония со вторым названием «1812 год». А человек перед окном напряженно вглядывался в тучи и страстно ждал. Естественно, на столе перед ним стояла бутылка с местным красным и два высоких бокала. Для начала в качестве заклинания был прочитан вслух с выражением шестьдесят шестой сонет Шекспира.

— Да, человек! Но людское воображение способно создать монстров и дьяволов, ангелов и богов. Мало того, это воображение даже может необозримо долго поддерживать их жизнь и существование! И другого способа у меня нет, кроме использования воображения. Не вешаться же в самом деле?! Или таблетки?! Отвратительно. Я разве Вельз? И не проводить же ему здесь обряд АшкЭнте1), в конце концов?!!! Полы мелом портить, и мышиная кровь очень спорный ингредиент… Нет. Явится. Я ТАК хочу, и он явится. Или не явится ни за что?

Резкий щелчок и шорох разворачиваемых крыльев за спинкой стула подсказал, что тот, кого так усердно звали и ждали, уже здесь.

— ТЫ СПЯТИЛ, ЗМЕЙ? КАКОГО…? ТАБЛЕТКИ ЛЮДСКИЕ РАБОТАЮТ, ТЫ ЖИВ-ЗДОРОВ. ЧТО Я ЗДЕСЬ ДЕЛАЮ? ОТВЛЕКАЕШЬ ВЕДЬ! РАБОТЫ ВСЕГДА НЕВПРОВОРОТ!

— Ладно, не обижайся. Поговорить очень надо.

— С АНГЕЛОМ СВОИМ БЕСЕДУЙ.

— Нет. Это касается только нас с тобой.

— А АНГЕЛ ГДЕ СЕЙЧАС?

— На работе.

— А ТЫ, СТАЛО БЫТЬ, ОДИН? БЕЗДЕЛЬНИЧАЕШЬ? И ПЬЯНСТВУЕШЬ В ОДИНОЧЕСТВЕ?

— Ну так составь компанию. Вино неплохое. По местным меркам вполне каноническое. Там так и написано: «Кагор канонический», значит, можно.

Смерть пригубил из бокала, поданного Кроули тягучую сладкую темно-бордовую жидкость.

— ДА. ВПОЛНЕ СЕБЕ В РАМКАХ КАНОНА.

Некоторое время оба молчали, смакуя вино. Один продолжал любоваться неистовством грозы за окном. Второй… а кто смог бы определить направление его взгляда? Синие звезды в глазницах под капюшоном мерцали в такт порывам ветра, постепенно расплываясь и окутываясь странным пронзительно синим туманом. Азраил медленно пьянел.

— ЯБЛОНЯ ТВОЯ, КСТАТИ, УЖЕ ЦВЕТЕТ.

— Что-то быстро.

— ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ. ВРЕМЯ ВЕЗДЕ ТЕЧЕТ ПО-РАЗНОМУ. ДА, ТАМ ВСЕ ИНАЧЕ. СЬЮЗЕН ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛОСЬ САЖАТЬ И НАБЛЮДАТЬ. И ЭТА ЯБЛОНЯ ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ ВСЕХ. Я СДЕЛАЛ НА НЕЙ КАЧЕЛИ.

— Качели? Прекрасная идея. Интересно посмотреть, конечно. Видимо, со временем, я их и увижу — качели. И где МОИ часы ты не знаешь. Послушай, я говорил с Ней. Она их…

— ДА, ДА. ОНА ВСЕГДА БЫЛА НЕСДЕРЖАНА В РЕШЕНИЯХ И ДЕЙСТВИЯХ. И ПЛАНЫ ЭТИ, НЕПОЗНАВАЕМЫЕ. СТРАННЫЕ ПЛАНЫ. ИНОГДА Я ДУМАЮ, ЧТО У НЕЕ ВООБЩЕ БЕСПЛАНОВОЕ ХОЗЯЙСТВО. ПО КАКОЙ НЕ ЗНАЮ ПРИЧИНЕ ОНА ШВЫРНУЛА ТВОИ ЧАСЫ В МОЮ СТОРОНУ. ОНА ТАК ГОВОРИТ, ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ. БУДТО ОНА ЗНАЕТ, ГДЕ МОЯ СТОРОНА! ОНИ МОГЛИ УЛЕТЕТЬ В ЛЮБУЮ ТОЧКУ ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ. А ТЫ, КАК Я ПОНИМАЮ, ТЕПЕРЬ МАЛОПОДВИЖНАЯ ПО МИРАМ СУЩНОСТЬ.

-Ага. Это ты верно подметил. Раньше мог, теперь нет.

— МОГ ЧТО?

— Ну, всякое разное. Танцы на острие иглы, остановка времени, ускорение его же, искушение неискушенных, утешение безутешных, хождение сквозь стены… Разложиться на атомы и собраться снова…

— СЬЮЗЕН ТОЖЕ МОЖЕТ ХОДИТЬ СКВОЗЬ СТЕНЫ И ОСТАНАВЛИВАТЬ ВРЕМЯ. А ОНА ЧЕЛОВЕК. ЕЕ МАТЬ Я ПРОСТО УСЫНОВИЛ, ТО ЕСТЬ УДОЧЕРИЛ. НИКАКОЙ ГЕНЕТИКИ, ОДНО ВООБРАЖЕНИЕ. ОНА НАЗЫВАЕТ ЭТО МЕНТАЛЬНЫМИ ГЕНАМИ.

— Я знаю эту историю. Но это другой мир.

— КОГДА ЭТО ТЕБЯ ОСТАНАВЛИВАЛО? КЛЮЧЕВОЕ СЛОВО — ВООБРАЖЕНИЕ! И ПОТОМ ВЕДЬ ЕСТЬ ИНЫЕ ДВЕРИ МЕЖДУ МИРАМИ.

— ?

— ТЫ ЖЕ СМОГ ПОЗВАТЬ МЕНЯ БЕЗ ЧЛЕНОВРЕДИТЕЛЬСТВА СЕЙЧАС, А ТЫ ЧЕЛОВЕК. НАДО ИСКАТЬ ЖИЗНЕИЗМЕРИТЕЛЬ. ИЛИ ЗВАТЬ, ЗВАТЬ ЕГО ИЗО ВСЕХ СИЛ.

— Ага. Иди туда, не знаю куда, ищи то, не знаю что.

— ПРИМЕРНО ТАК… СКАЗКИ НЕ ВСЕГДА ВРУТ. МНЕ ЖАЛЬ, НО ПОМОЧЬ Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НИЧЕМ НЕ МОГУ. ИЩИ МЕЖДУ МИРАМИ. ИЛИ В ИНЫХ МИРАХ… ИЛИ В ЭТОМ МИРЕ. ТАКИЕ ВЕЩИ, КАК ЭТИ ТВОИ ЧАСЫ ЖИВУТ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ. ИЛИ ТВОЕЙ ЖИЗНЬЮ? ОНИ НАПОЛНЕНЫ ТВОИМ ВРЕМЕНЕМ И НАЗВАНЫ ТВОИМ ИМЕНЕМ, У НИХ ТВОЙ ХАРАКТЕР, КАК У ВСЯКОГО СТОЛЬ ДОЛГОЖИВУЩЕГО АРТЕФАКТА. ПОНИМАЕШЬ? ДОЛГО ЖИВУЩЕГО. ОНИ ЖИВУТ. ОНИ ПРИТЯНУТ ТЕБЯ. ИЛИ — НАОБОРОТ. ПРОСТО НАДО НАЙТИ НАИБОЛЕЕ ВЕРОЯТНУЮ ТОЧКУ СОПРИКОСНОВЕНИЯ. ИСХОДЯ ИЗ ТОГО, ЧТО ОНА ИХ ШВЫРНУЛА В МОЮ СТОРОНУ. Я БЫВАЮ ВЕЗДЕ И СРАЗУ. ТЫ ЗНАЕШЬ. ЕСТЬ МЕСТА, ГДЕ ПРИСУТСТВИЕ ЭТО БЫЛО И ДЛИТЕЛЬНЫМ, И МОЩНЫМ ОДНОВРЕМЕННО. ВОЙНЫ. ГОЛОД. ЭПИДЕМИИ. ИНОГДА ВСЕ ЭТО СРАЗУ. МОЖЕТ В ТАКОЕ МЕСТО ИХ ПОПАДАНИЕ И НАИБОЛЕЕ ВЕРОЯТНО. МНЕ ВОТ НЕДОСУГ С ТОБОЙ ИСКАТЬ. РАБОТЫ МНОГО. В ОДНОМ ИЗ МИРОВ ОЧЕРЕДНОЙ АБОКРАЛИПСИС2) ЗАТЕВАЕТСЯ. САМ ПОНИМАЕШЬ: ВСАДНИКОВ СОБРАТЬ, ДО МЕСТА ДОБРАТЬСЯ, С ПРОТИВНИКОМ… КОРОЧЕ, ДЕЛ НЕВПРОВОРОТ! НО МОЖЕТ АНГЕЛ ЭТОТ ТЕБЕ ПОМОЖЕТ? ЕМУ ЖЕ ВСЕ ЭТО НЕ БЕЗРАЗЛИЧНО?

— Нет. Я Ангела привлекать не собираюсь.

— ПОЧЕМУ?

— Видишь ли, Азраил, за свою долгую жизнь я иногда имел неосторожность привязываться к некоторым людям. Очень редко. И к очень немногим. Иногда очень сильно. Пару раз точно. Вначале это чудесно — доверие, понимание, восхищение, дружба или даже любовь. Даже если вначале начиналось с моего коварного замысла по искушению неискушенных. Но потом это так в тебя прорастает, что, когда приходит срок… их срок. Он приходит. То есть ТЫ — ПРИХОДИШЬ. Человек исчезает. А я остаюсь один. Я запретил себе привязываться к кому бы то ни было. Терять это невыносимо. Но Азирафеля я знал с самого Сада. Думал, никогда не потеряю. И это было почти безопасно, ну, кроме возможности самого Ангела меня убить или благословить. Единственный друг. Потом, когда магазин его сгорел, я думал, что потерял друга навсегда. Но он вернулся. Адам помог. Я думал, все стало на свои места. Сейчас все не так. Все — наоборот. Я смертен, и исчезнув, я не смогу вернуться. Так что это только мое человеческое дело, моя проблема.

— ТВОЯ? ЛАДНО, Я ПОДУМАЛ БЫЛО, ХОТЯ ЭТО ЧИСТО ТЕОРЕТИЧЕСКИ, ОН МОЖЕТ, КОНЕЧНО. ЛИШЬ БЫ НЕ МЕШАЛ. ВЕДЬ КРОМЕ ТЕБЯ САМОГО — НИКТО ЖИЗНЕИЗМЕРИТЕЛЬ НЕ НАЙДЕТ. И НЕ РЕШИТ, ЧТО СО ВСЕМ ЭТИМ ДЕЛАТЬ. А ЕГО АНГЕЛЬСКОЕ ПРИСУТСТВИЕ ПРИ ПОИСКЕ НЕИЗВЕСТНО КАК ЕЩЕ ПОДЕЙСТВУЕТ.

— И на том спасибо.

— И ТЕБЕ. ЗА ВИНО. И ЗА БЕСЕДУ.

Вот и поговорили. Наговорил приятель много. Где он бывал мощно и долго? Да везде и всегда! От канувших в лету шумеро-аккадских битв и Александра Македонского, до самых последних побоищ из двадцать первого века. И это только в данном пространстве планеты Земля! Ах, Азирафель, как можно было этим детям давать такую игрушку в руки! Такое пламя разожгли! Иногда кажется, что вся эта планета просто находится в состоянии непрерывно рецидивирующего апокалипсиса. Только совершенствуют способы массового убийства и грабежа. И ничто их не остановит? И где же искать этот жизнеизмеритель в таком случае? По временным «штанам»3) мне не попутешествовать теперь. Да и пространство весьма ограничено. Небольшой пенсией «бывшего шпиона-доктора» и ограничено. И как это понимать конкретно? Имеется в виду конец света в определенной точке и сейчас, или все-таки далекое прошлое? Хорошо. Не буду даже пытаться объять необъятное. Раз уж меня в это пространство занесло. А это пространство в плане мощного и долгого присутствия Азраила гораздо больше подходит, чем Междуречье, полуостров Индостан, и даже следы конкисты в обеих Америках. Вторая мировая? Они ее здесь Отечественной называют. Великой. Как пространство, время и жертвы. Пространство огромно, жертвы неисчислимы. И длилось все… Как они выстоять-то сумели?! Таким образом, стану искать здесь. Один. Часы притянутся. А не притянутся?! Куда все это полетит? Швырнется, метнется, бросится? На какие кусочки рассыплется? Даже думать не хочу. Об этом я подумаю… Нет, не завтра. А тогда, когда часов не найду. Но я отправлюсь. Туда, куда хватит пенсии, и отправлюсь…

Примечания к главе четвертой

1) "Обряд АшкЭнте, попросту говоря, призывает и связывает Смерть. Изучающие оккультные науки скажут вам, что для его проведения достаточно немудрящего заклинания, трех кусочков дерева и четырех унции мышиной крови. Но ни одному достойному остроконечной шляпы волшебнику и в голову не придет ограничиться чем-то столь маловнушительным; в глубине души он знает, что если заклинание не сопровождается зажиганием желтых свечей и курением большого количества редкостных фимиамов, если во время Обряда на полу не рисуются круги мелками восьми различных цветов, а в районе священнодействия не бурлят варевом парочка-троечка зловещего вида котлов, то о таком заклинании просто не стоит задумываться". См. Терри Пратчетт «Мор, ученик смерти».

2) Абокралипсис — см. «Вор времени» Терри Пратчетт.

3) «- Штаны Времени, - повторил Чудакулли. — Один «ты» спускается по одной штанине, а второй «ты» — по другой. Куда ни погляди, сплошные контининуумы. Вот когда я был молодым, существовала нормальная вселенная, одна-единственная, и больше ничего, и волноваться следовало только о том, чтобы из Подземельных Измерений не прорвались какие-нибудь Твари. Вселенная была реальной, и ты знал, как себя вести. Теперь же выясняется, что вселенных миллионы. Еще эта кошка поганая, которую можно засунуть в ящик, и она будет живой и мертвой одновременно… И всякое такое. А все вокруг бегают кругами и вопят: как это чудесно, ура, мы нашли еще один квант! А попроси их произнести самое обычное заклинание левитации, на тебя так посмотрят, словно ты выжил из ума. Послушала бы ты, как изъясняется молодой Тупс.» см. Терри Пратчетт «Дамы и господа». Или физику можно почитать для разнообразия.

«Реальность не всегда такова, какой кажется»

Терри Пратчетт «Вор времени»

Итак, все продолжалось опять своим странным чередом. Телефон молчал, на стуки и звонки дверь квартиры Кроули не открывалась.

Азирафелю все это в течение целой недели порядком надоело. Да, на работе он выкладывался полностью, в разговорном плане. И ему это нравилось. И окружающим его людям это нравилось тоже. Даже благодарности в особый журнал писали. Но поговорить с другом — это ведь совсем другое дело! Да и предупредить его о происках какого-то мутного директора рынка. И обижаться на Кроули уж совсем не хотелось. Не положено ангелам на людей обижаться. Тревога нарастала. Наконец, в пятницу он решил предпринять еще одну очередную попытку и, прихватив по пути бутылочку местного красного и коробку с пирожными (Кому-то интересно какие были пирожные в коробке? Вкусные были пирожные и красивые. Чертовски вкусные и ангельски красивые!), настойчиво и уверенно постучал в соседнюю со своей дверь на лестнице.

Тук-тук. Тук-тук-тук.

На этот раз дверь приоткрылась и в щель вылетела записка. Написанная на обрывке предположительно рисовой бумаги, наспех, очень неразборчиво и, конечно, на аккадском: «Привет, цыпленок! Или утенок. Как тебе милее. Одним словом — приветик! Меня нет дома и долго не будет. Жди. Пожалуйста. Примерно недели три, или четыре, или я вообще не вернусь. Ты меня совсем не знаешь. Абсолютно. Ни в физическом, ни в ментальном плане. Остальное потом расскажу. Потому что это очень длинная и бесконечная (бесконечная в какую сторону?) история. В случае невозврата на рассказ не рассчитывай. И писать не стану. Это не для писем и романов. Пы.Сы. Если ты решишь уехать в Англию навсегда, я тебя пойму. Но будет очень грустно. Невечный Ненайс».

После этого дверь захлопнулась с инфернальным стуком и стены дома задрожали. В этом месте Азирафелю вспомнился взгляд янтарных глаз из-под собственного крыла там, на стене, перед первым дождем. Что в нем было, в этом внимательном взгляде украдкой? Изумление, страх, любопытство, надежда? Надежда на что? Что не прогонит и не обидит? Он накрыл бы крылом любого, будь тот хоть утконос, хоть крокодил? Ангельский инстинкт защищать хоть кого, забота, или предложение дружбы и прощение? Не в его полномочиях прощать непрощаемых? И на кой тогда нужны ангелы?! Да, тогда он точно его еще совсем не знал. Знал только приговор Всевышнего, уже вынесенный. Людям он отдал меч, чтоб согреть и защитить. Демона прикрыл крылом. Тот нуждался в защите? А теперь это горькое — «ты меня совсем не знаешь»? И жуткое слово «невозврат». Но тогда янтарные глаза смотрели так пронзительно и отчаянно. Или это просто была игра солнечных лучей, что едва пробивались сквозь находившие тяжелые тучи? «В случае невозврата на рассказ не рассчитывай»?

— Так. В этом нет ничего хорошего. Ничегошеньки. Это даже как-то страшновато!

Юный шпион тоже ничего рассказать не мог — дяди Энтони уже неделю не видел никто.

— Он велел мне кормить рыб и поливать цветы. Через день. И секретный стук поменял. Но говорить никому не велено. Даже Вам. Особенно Вам. Дед даже честное слово с меня взял.

— Особенно мне? Что ж, так тому и быть. К тому же, то, что рыбы накормлены, это уже хорошо. И успокаивает. Собственно, меня именно это и беспокоило более всего. Что-то еще?

— Да. Наверное, это можно. Он сказал мне, что пока рыбы плавают, Вселенная в безопасности. Они пока плавают. Я сегодня проверял.

— Да, Иван, это вселяет надежду.

Ждать? Чего? Пока рыбы перестанут плавать? Это бессмысленно и мучительно. И отдавало либо бредом, либо обычным змеиным сарказмом. Может надо было за ним кинуться? Дед Василий ведь тоже исчез куда-то. Спросить мальчика? Может они вместе смылись по старой дружбе? Или так даже лучше? Если Кроули не один сейчас, то это неплохо. Искать? Но если он сам не хочет, то черта с два его найдешь. В любом из обличий. Да и далеко ему не ускакать в человеческом виде. То есть не уползти. Поэтому он примется за поиск с другой стороны. Он станет искать, но не Змея. Пока.

Итак, надо было действовать. А для действий ему нужна была информация. А информация эта определенно существовала в уютном пространстве викторианского стиля в Сохо. Азирафель, правда, вначале собирался чудом перетащить содержимое магазинчика сюда. Но решил, что для книг это небезопасно, легко могут над Европой потеряться, и лучше будет ему отправиться в Англию и разобраться со всем этим оттуда. А также и потому что не было другой такой страны, как Великобритания, в которой, благодаря беспощадной колониальной политике, а также тому, что враг не топтал ее просторы в течение многих веков, не жег и не грабил, и скопилось столько всевозможных редкостей со всего света. Там было где поискать и артефакты.

Сказано — сделано. И Англия встретила его дождем. Лондон был сер, хмур и тонул в смоге или в тумане, как ему и полагалось. Сердце сжала тоска по открытым далям с горами на горизонте и прихотливо кудрявым от майской зелени улочках города, оставленного так неизмеримо далеко. Но войдя в магазин, возрожденный Адамом, он почему-то явственно представил его в руинах. Так явственно, что в глазах заплясали языки пламени на полках и книгах, послышался гул огня и зловещий хруст горящей бумаги. А еще показалось ему, что такой знакомый голос прокричал: «Я вас всех ненавижу! Убили моего лучшего друга, и мне безразлично, кто это сделал…» Впечатление складывалось такое, будто место это запомнило те страшные не случившиеся часы и каким-то образом передавало Ангелу свою память об этом.

— Я потерял лучшего друга, — подумал вслед за этим впечатлением Азирафель, но тут же решил, что все это сильно отдает нелепой синематографической мелодрамой — Оперетка какая-то! Нет, конечно, Змей просто склонен драматизировать события! Налажает сам же, а потом драматизирует. Но «моего лучшего друга»? Неужели он и в самом деле так считает? Странно. Я ведь здесь уже был. Но ничего подобного пресловутый «гений места» мне не демонстрировал?!

«Демонстрировал… — он подумал это не по-английски, — Демон-стрировал? Демон бродил по здешней улице? Ерундень полная. Все пропиталось маленькими демоническими чудесами. Даже здесь. Безлимитные чудеса. И где эти адские чудики энергию берут для чудес? Даже свечу зажигал щелчком пальцев! Если мы одной природы? Или мы не одной природы?! И почему все его принимают за британца?! Вот ни на грамм! Шумерско-кавказское чудовище с ранимой душой. В крайнем случае, шотландское. Шайтан, одним словом. Черт! О чем я думаю?! Прости меня, Господи! Это все его влияние! Хватит отвлекаться. Надо заняться делом.»

Он спокойно сварил себе какао и принялся рыться в книгах. Пришлось отбросить как Блаженного Августина, так и демонологов Средневековья, на него ссылавшихся. Также не подошли ни Фома Аквинский также широко цитируемый в Средние века, ни исследовавшие данный вопрос во времена Возрождения Станислав Пшибышевский, Иоанн Триттемий, Фридрих фон Шпее, Людовико Мария Синистрари. Самый известный труд по демонологии — «Молот ведьм» Шпренгера и Инсисториса — стал догмой и руководством к действию для инквизиторов и охотников на ведьм на протяжении нескольких веков. Изданный в 1487, он только до 1520 года переиздавался не менее пятнадцати раз. Этот труд поражал своей абсурдностью, специфической логикой, и слово «мракобесие» очень хорошо характеризовало его. Но все это было не о природе демонов, а о воображаемой людьми их природе, порожденной страхом. И от этого было никуда не деться. Вся эта коллекция под названием «Демонология» всегда вызывала у Кроули ехидный смех. Особенно его смешило то, что люди продолжали неплохо зарабатывать на издании объемистых трудов с непроверяемыми и абсурдными сведениями до двадцать первого века включительно. «Конечно, проще сочинять небылицы о невестах дьявола и всяких бесноватых монашках, чем вникать в законы естествознания, или просто выращивать растения. Да они бы уже на Альфу- Центавра летали, если бы этой ерундой мозги друг другу не забивали!» — говаривал он. И правда! Ведь ему все это было очевиднее. Что же, Азирафелю надо было что-то совсем иное. И посоветоваться было не с кем. Не с Гавриилом же связываться! Да и Высшая инстанция с некоторого времени не внушала доверия? Нет, пожалуй, просто Высшая инстанция уже не столь надежна и понятна, как в прежние времена.

— Может стоит обратить внимание на сроки? Шесть тысяч лет — цыплячий срок?! Унизительно, конечно. Но он был крайне раздражен в тот момент. А какой же срок для него не цыплячий? Считается, что все цивилизации зародились в течении этих самых шести тысяч лет. Что значит считается? Есть доказательные письменные источники. И какие шесть тысяч лет? Это мы знакомы только шесть тысяч лет. «Создал ангелов по образу и подобию». А если… А вдруг он — не по подобию? Или… из чего-то все это создавалось? Не буду лезть так глубоко, потом не вылезешь. И что было до этих шести тысяч? Взять хотя бы шумеров. Исходя из того, что когда Кроули ругается, то он ругается не на латыни. И записки писать на аккадском языке… Люди появились в Междуречье еще в палеолите, то есть около сорока тысяч лет назад. Охотились на горных козлов и туров. Потом, когда козлы и туры закончились, пришлось изобрести животноводство и земледелие. А было это не позднее десяти тысяч лет назад. То, что мы имеем на сохранившихся табличках с клинописью, происходило гораздо позже. Возможно, в районе как раз шести тысяч лет! Но до письменности знания передавались из поколения в поколенье устно, и формировались мифы. Сорок тысяч лет устного народного шумерского творчества. А в шумерских мифах преспокойненько существует рогатый змей Нингишзиду… Связанный с корнями, деревьями, целительством, царством подземных демонов. Вполне себе хтонический характер и змеи при нем! Нет, к шумерам он не отправится. Просто некуда уже отправляться. Да, за перемещения Змея в настоящем можно быть спокойным, он человек и прыгать сквозь время не сможет. Но артефакт, о котором шла речь? Что это такое? И где искать? И не заглянуть ли в Британский Музей? Здесь хорошо показано как британская империя грабила полмира. Рекомендуется сходить всем. Собрание такого количества экспозиций разных культур, начиная с древности до современности, сильно впечатляет. Конечно, эти экспонаты не имеют отношения к Британии как к стране, но где ещё вы сможете увидеть в пределах одного музея оригинальные экспонаты и древней Греции и древнего Рима, и древней Месопотамии и древней Ассирии, и древнего Египта и других стран древнего Востока, и т.д. и многое другое?! Невозможно себе представить сколько бы времени и денег понадобилось, чтобы посетить все эти страны и увидеть их местные музеи. Пусть это музей ворованных ценностей, но он не перестаёт от этого быть грандиозным и впечатляющим! И что искать среди всей этой грандиозности? Табличку с его именем на шумерском? Или сосуд со слезами царя Хаммурапи, собранными в момент, когда он узнал, что его гениальные законы — это самое скучное и противное, что дети будут без всякой мотивации изучать на уроках древней истории, мечтая при этом о гнезде малиновки в ежевичной изгороди, или вспоминая о последнем футбольном матче с соседней школой? Но надо попробовать. Может решение придет в процессе.

Конечно, он бывал здесь и раньше. И коллекции всегда восхищали Ангела. Посвященная Ближнему Востоку насчитывает более 330 тыс. экспонатов, а ее месопотамская часть является крупнейшей в мире после той, которой владеет Ирак. И это после того, как часть пришлось Ираку вернуть. В виде жеста доброй воли, конечно. Галереи, занятые этой коллекцией, позволяют увидеть целые части несравненных древних дворцов Ассирии, Вавилона и Шумера; барельефы из Нимруда и Ниневии можно рассматривать бесконечно, вникая в удивительную детализацию изображенного на них. Древние цари и воины оживают перед глазами удивленных посетителей, а безмолвные крылатые стражи провожают внимательными взглядами. Что под этими взглядами можно унести из музея?

Из личных воспоминаний A.J.Krowly.

Он вынырнул из теплого ила и пошевелил змеиными рогами. Дети на берегу засмеялись. Чем бы еще их удивить? Тогда он свернулся, хватая собственный хвост и покатился по берегу. На следующий день дети уже играли с плетеными тростниковыми обручами, катая их у кромки воды. Когда это увидели взрослые… они просто изобрели колесо. Как звали детей и тех взрослых? Столько лет прошло! Он не помнил имен. Как не помнил названий цветов и птиц. Разве важны названия? Назови цветок, и грубое название опустится на его лепестки, как толстый жук. Очарование исчезнет. Помнил теплоту ила и нежность детских рук, помнил мягкую землю и шорох семян, что опускались в нее, тонкие ростки ячменя, помнил плеск прибрежной волны, которая набегала на берег, когда он проплывал мимо, и в которой так любили бегать дети. Помнил их смех. Да, они бы записали имена, но тогда они еще не придумали, как это делать. Все это пришло потом. Гораздо позднее колеса. «Могущественный Нингишзиду, которого никто не смеет остановить… волна речного паводка, сметающая все в наводнение». Волна речного паводка? Он остался просто волной на песке. Змеистым рисунком волны…

Азирафель уже достаточно долго стоял перед штандартом из Ура, любуясь мозаикой из камней и раковин на лазуритовом фоне, посвященной войне в древней, давно исчезнувшей стране, как появилась она.

«Стану морю кланяться я низехонько:

«Уж не тронь ты, злое море,

Мою лодочку…»

М.Ю.Лермонтов. «Тамань»

(Неделю назад до событий в главе пятой)

Чего не хватает уважающему себя занимательному приключенческому чтиву с легким налетом романтики и назидательности? Конечно! Путешествия! Ведь там, где путешествие, обязательно случаются приключения, погони, пираты, неожиданные повороты сюжета и масса возможностей для ненавязчивого обучения читателя. Иногда встречается также любовь и малая толика назидания. Итак, чему учить будем? Конечно — разумному, доброму, вечному.

А поэтому встретились они на лестничной площадке, когда Кроули, тщательно заметая следы и оглядываясь, уже поднимался на второй этаж, радуясь, что следы его пока не обнаружены ни Азирафелем, ни Донумом Семафорно-Позолоченным. Василий Семеныч же шел целенаправленно к нему, это стало ясно из первых же фраз диалога, игнорирующих приветствие, расспросы о самочувствии и скучные этикетные разговоры о погоде. Радостное выражение его лица, блеск глаз и широкая улыбка, конечно, контрастировали с несколько кисловатым и настороженным выражением на лице Кроули, но обрадовали того уже тем, что хоть кто-то радуется в это странное время. Василий первым начал разговор. И разговор этот продолжался шепотом.

— Судя по всему, ты прячешься. И от своего английского приятеля-библиотекаря тоже. Это, конечно, твое дело, но он вроде неплохой парень. И только притворяется книжным червем. Я тут на днях с ним в сумерках поздоровался, так он повернулся на неожиданность, словно меч в руке, и взгляд такой суровый был. Потом правда узнал меня и снова — милаха парень книжного толка. Воин книжный, но не диванный. Умница.

— Да, он такой. А я прячусь, Семеныч. Практически от всех. И, судя по всему, у тебя хорошие новости?

— Да, просто отличные. Мне рекомендована реабилитация в свободном режиме. И я нашел работу. Механиком берут на круизный теплоход на всю навигацию.

— Круто. И по какой из рек?

— По Дону, Волге и дальше в пределах европейской части страны. С заходом в города и разрешением даже посещать экскурсии в свободное от вахты время.

— Интересно. А программы «приведи друга» у них случайно нет?

— Ты серьезно? Потому что там им еще доктор нужен. Во всяком случае на первый маршрут. Их постоянный доктор присоединится только на втором из-за семейных обстоятельств. Собственно, с этим я к тебе и шел.

— И куда маршрут?

— В Питер. Через все каналы, озера и Валаам. Давай. Это очень удобный способ спрятаться. Поплаваешь, по городам прогуляешься. Полечишь кого-нибудь. И зарплату за это получишь. Даже без вычета питания. Медпункт — это же просто люксовая каюта! И приятель твой английский отдохнет тут пока от туманов и дождей спокойно.

Не согласиться было не вежливо, не рационально и просто глупо. И после проверки сейфа в странном домишке, где он обнаружил вполне действующий диплом приятно малиново-красного цвета и соответствующий сертификат на свое имя, он свое согласие, конечно, дал. А почему бы тому диплому и не быть? Все время мира противодействовать планам Всевышнего по убийству населения планеты, тут поневоле начнешь заниматься целительством. Люцифер, правда, к этому проекту относился скептически и с подозрением. Да и Вельзевул не совсем одобряла. Но он объяснял, что удлинение людской жизни создает благоприятные условия для искушений, прегрешений, сомнений, уныний и прочих угодных аду деяний. Вот так и вышло, что от шумерской народной медицины, до трудов Гиппократа, Абу Али ибн-Сины, Пирогова, Вишневского, Мясникова и Войно-Ясинецкого все было прочитано и изучено. (И новье всякое, естественно тоже, перечислять не стану, тут Вам не каталог медицинской библиотеки). Наивные полагают, что он не читает. Ну-ну! Все это просто стильная змеиная мимикрия. Не читаешь — не выживаешь. Или вы все еще думаете, что в паре Змей и Асклепий главный этот эскулап? Ха! Он всего лишь бог. А Змей… Змей всегда был доктором. Да и бывают ли доктора в прошедшем времени? Если ты Доктор, то это навсегда. Итак. Машина по управлению событиями закрутилась, провернулась и сделала рывок. И результатом этого закручивания ситуации явилось то, что в означенный в договоре срок на теплоход круизной кампании имени Афанасия Никитина прибыли превосходный механик и корабельный доктор. Оба слегка прихрамывали. А доктор весьма пижонистого вида еще и опирался на черную трость, что, впрочем, придавало ему некоторую солидность и уравновешивало слишком рыжий чуб, слишком узкие джинсы, слишком доброжелательное выражение лица, не лишенное некоторого ехидства. Короче, капитан механика знавал и раньше, а доктор ему понравился. Положительную роль сыграло и то, что доктор при собеседовании вопросы задавать не дал, а сразу перешел к сбору анамнеза, поставил диагноз, тщательно скрываемый капитаном уже лет десять, и просто написал на листке для заявления рекомендации по лечению и профилактике. Умение убеждать у доктора оказалось непревзойденным. А так как основными участниками круиза намечались граждане околопенсионного возраста, то подобное умение было весьма желательным. Кому на борту нужны больные зануды? Правильно. Никому. А для этого необходим талантливый доктор. Или врач, что от слова «врать», то есть говорить. Если еще точнее — убеждать, разъяснять, уговаривать. Ибо все болезни от мыслей, то есть от головы. Психосоматика — страшная сила.

Далее, в означенное время пассажиры прибыли, музыка поиграла что-то про «синий звездный небосклон» и «скамеечку кленовую» и от пристани с перерывом в час отошли три теплохода. Три — под очень похожими названиями: «Волжская мечта», «Волжская звезда» и «Игорь Стравинский». Стоит ли уточнять на каком оказались наши герои? А вот не будем. По соображениям безопасности. Потому что есть причина об этой безопасности позаботиться. Не будем также уточнять моменты изощренной операции по поиску исчезнувших из города Игоря, Сандальфона и Кроули, предпринятых нанятым Донумом Позолоченым частным сыщиком Федором Шерлоковичем Хомсовым. Ни Игоря, ни Сандальфона, ни Кроули он не нашел, несмотря на дедукцию и полученную круглую сумму. Но в конце концов совершенно случайно, подбирая круиз для своей бабушки на следующий год, в разделе «лица» круизной компании имени Афанасия Никитина Федор Шерлокович неожиданно обнаружил улыбающееся фото механика Жукова, который числился в списке контактов Кроули. Название судна он узнать не смог. Но вычислил время отхода от исходной точки одномоментно трех теплоходов компании. И, благодаря этому, и с опозданием всего на сутки из этой же точки в погоню отправилась частная яхта «Жизель». Естественно, владельцем ее был Донум.

Но вернемся к Змею. Да, могло показаться, что он просто сбежал. Туда, куда тянуло. Может и часы притянутся в нужном направлении? Рассуждение было абсолютно нелогичным, бездоказательным и почти безнадежным. А что еще оставалось делать в этом положении? Не оставаться же до конца дней для прослушивания ангельских увещеваний. Ага, в коттедже с розами! Вот он и решил применить способ «плыть по течению» в буквальном смысле. Причем чем дальше, тем меньше трогало его истекающее собственное время, но Вселенная! Вселенную было жалко. Итак, он плыл. И если уточнять, то плыл он как раз против течения. По Великой реке и притокам, внимательно разглядывая берега. Если часы брошены в сторону Азраила, а тот бывает везде и всегда, то следует искать там, где его было больше и дольше. А в этой стране ангел смерти достаточно часто именно так и пребывал. Долго и мощно. От начала времен. Кто только не развязывал здесь войн! А где война, там и голод с чумой. Между-усобицы властолюбцев-князей, орды кочевников, шведы, поляки, тевтонцы, немцы, французы. Все резвились знатно, прокатываясь от границ до великой реки то с запада на восток, то с востока на запад. А земля восставала и оживала трудами людей снова и снова. Словно была в ней некая бессмертная сила, возрождающая к жизни. В последней войне, Великой войне двадцатого века именно эта Река стала границей для Смерти. И остановили все люди. Все получалось, как нельзя лучше. И умение Василия не задавать неудобных вопросов тоже его устраивало. Как и название корабля. Звезды сияли в небе, незамутненном заревом городов, отражались в глади реки, и название было вполне звездным. Ну не «Стравинском» же путешествовать? Может, композитор он и гениальный, но звезды все-же по духу оказались ближе, чем эта гениальная музыка.

И первым же вечером он понял, что не пожалеет о своем решении, как бы все не закончилось. Река просто отрезала его от проблем, течение ее принимало в себя все беды и горькие мысли, смывая и растворяя без остатка. Закат был хорош, солнце спускалось к верхушкам деревьев левого берега, блики плавились в воде, а в камышах недальних берегов бродили белые длинноногие птицы. Подумалось о Ниле в те времена, когда его звали Нехебкау. Ибисы были так же белы и длинноноги, камыши шуршали в первозданной тишине, лотосы покачивались на волнах, создаваемых папирусной лодкой… Так же тихо, так же размеренно и что-то ждет впереди? Только теперь у пути есть конец. И это — абсолютная истина. Обязанности оказались несложными. Надо было контролировать камбуз, отвечать на вызовы пассажиров и команды и принимать тактические решения при обнаружении больных. Все просто. Оставалась куча времени для раздумий, любования берегами и бесед с Василием, капитаном, или еще с кем-нибудь, расположенным побеседовать.

Мимо сонных станиц, где из-за заборов кудряво смотрели цветущие яблони, обещая к августу покрыться румяными сочными и звонкими плодами. Мимо барж-трудяг и веселых моторных лодок, мимо другой, чужой жизни. Он плыл теперь по своей — единственной и конечной. Наконец, солнце слилось янтарной каплей в воду и в окне повисла половинка месяца.

Единственное, что беспокоило его, так это то, что расстались они с ангелом даже не попрощавшись. И записка ничего не исправляла. А, учитывая возможность неблагоприятного исхода, не хотелось оставаться в памяти друга хамом и грубияном. Не хотелось.

— Может быть он в Англию вернется? — рассуждал он, — Конечно, наговорил я лишнего. Не надо было болтать про возраст мой бесконечный и цыпленком его обзывать. И оправдываться даже не чем. Если он обиделся и уедет, это понятно и даже к лучшему. Правда, злиться он не умеет, но обидеться вполне может. И сильно. Уедет, забудет, войдет в норму. Книги его успокаивают. Всегда. А со мной тащиться ни к чему. Жалкое зрелище. Смертный болван-доктор с тросточкой. Хромой, седой и со стенокардией. Да, и этот Донум пиратский весьма подозрительный субъект неизвестно что замышляет. Интересно, кстати, куда он Сандальфона спровадил? Так что Ангелу безопаснее быть сейчас от меня подальше. И я прав, что уехал тайно. Я иначе поступить не мог. Все правильно. В этот раз я сделал все правильно.

На следующий день начались шлюзы. И зрелище захватило всех. Василий командовал на нижней палубе, Кроули стоял на носу вместе с пассажирами, зачарованными процессом движения ворот, воды, покачиванием поднимающегося в канале шлюза судна.

— Это строили гиганты, — думал он, — Они построили это там, где не один раз проскакал Азраил и остальные Всадники. Но люди — выжили и построили. И пропади пропадом все ваши адско-райские страсти! Все наладится. Все поправится. Я что-нибудь придумаю. Я что-нибудь обязательно придумаю. И я что-нибудь сделаю. Полезное. Даже без Азирыных угроз про «не стану говорить с тобой». Не говоришь? И не надо. Я и так знаю, что бы ты сейчас сказал. Я слишком давно тебя знаю. И слышать этого не хочу. Пока, во всяком случае… А интересно все же как он там? И где?

— Энтони, погляди-ка! Мне кажется, та симпатичная яхта нас обгоняет. Парус темно-красный. Но идет на машинном ходу. Вроде за «Стравинским» гонится.

— Да. Хорошо идет. Хочет прошлюзоваться вместе с ними и вписаться раньше нас. Да и пусть их!

— Нет, ты погляди! На палубе там, на крутой яхточке! Эта рожа пиратская!

— Позолоченый? Увязался?! Ну и пусть за «Стравинским» чешет. Может под «Симфонию псалмов», может под «Петрушку». Да хоть под «Весну священную»! Хотя, фамилия Стравинский некоторым совсем не музыку напоминает2). В Астрахани очнется. На лотосы смотреть рановато, правда. Но в целом интересный город.

— Я думаю, что его совсем не лотосы интересуют.

— Василий Семенович, друг сердечный, я тоже так думаю. Я с его представителем беседу имел как раз перед нашим отбытием. Жесткая беседа, хотя и без рукоприкладства обошлось. Я ему нужен. Сильно. А у меня абсолютно нет желания с его делишками разбираться. То есть желание, конечно, есть. Но боюсь оно совсем с его планами не совпадает. Так что пусть проветрится. Пока он будет там с достопримечательностями знакомиться мы далеко уйдем. А нагонит, я что-нибудь придумаю.

— Пиратское?!

— Непременно!

Астрахань. Чёрная икра, арбузы и рыба — вот с чем обычно ассоциируется Астрахань. Даже немного обидно, ведь это один из наиболее самобытных городов юга России. У Астрахани богатая история, здесь много старинной архитектуры и удивительных мест, способных впечатлить даже бывалого путешественника. Узнавать Астрахань лучше всего через пешие прогулки по центру города. От кремля до набережной, от роскошных купеческих особняков у Волги до деревянного квартала Татарской слободы, от рыбного рынка до ресторанов местной кухни.

Донума Позолоченого не интересовали ни арбузы, ни черная икра, ни рыба. Какая рыбалка? Вы о чем? Он раскидывал сети совсем для иного улова! Вечность должна была попасться. Поэтому, догнав «Игоря Стравинского» в порту Астрахани, он постарался пришвартоваться так удобно, чтобы можно было отслеживать отъезжающих на экскурсии пассажиров. На это ушло целое утро, но рыжего гада он там не обнаружил. Осматривая судно, он не приметил и Васиного знакомого лица. Попытка разведать все, проникнув на борт, также не увенчалась успехом. Его просто не пустили охранники. Деньги тоже не помогли. Они их не взяли! А, когда Позолоченый сообщил, что у него важное дело к их механику Василию Жукову, матросы посмеялись и позвали механика. И это был совсем не Жуков. Проклиная дедукцию Федора Шерлоковича и его серые клеточки на чем свет стоит, Донум вернулся на яхту. Видимо, он просто неправильно выбрал судно. Два оставшихся за это время ушли далеко вперед. И снова придется тратить силы, деньги и топливо, чтобы одолеть течение и время. Денег было особенно жалко!

Примечания к главе шестой.

1) Волга (мар. Юл, чуваш. Атӑл, тат. Идел, ног. Эдил, калм. Иҗил-һол, эрз. Рав) — река в европейской части России (небольшая часть дельты Волги, вне основного русла реки, находится на территории Казахстана). Одна из крупнейших рек на Земле и самая большая по водности, площади бассейна и длине в Европе, а также крупнейшая в мире река, впадающая в бессточный (внутренний) водоём.

Длина реки составляет 3530 км (до постройки водохранилищ — 3690 км), а площадь водосборного бассейна — 1360 тыс. км². Годовой сток составляет 254 км³.

На Волге расположены четыре города-миллионера (от истока к устью): Нижний Новгород, Казань, Самара и Волгоград. В 1930-х — 1980-х годах на Волге было построено восемь гидроэлектростанций, являющихся частью Волжско-Камского каскада.

Прилегающая к Волге часть территории России называется Поволжьем.

Возможно, что самое раннее свидетельство о Волге содержится в древнеиранской «Авесте» (приблизительно конец 2-го — первая половина 1-го тысячелетия до н. э.), где в «Видевдате» и «Яштах» упоминается некая река, «протекающая на краю света», под названием Рангха или Ранхна.

Предполагают, что первое упоминание о Волге в древнегреческих источниках встречается в трудах Геродота (V в. до н. э.). В его рассказе о походе персидского царя Дария I на скифов сообщается, что Дарий, преследуя скифов за реку Танаис (совр. Дон), остановился на реке Оар. Хотя в повествовании говорится, что Оар впадает в Меотиду (совр. Азовское море), исследователи полагают, что Геродот зафиксировал скифское (то есть иранское) название Волги.

Волга берёт начало на Валдайской возвышенности (на высоте 228 метров) и впадает в Каспийское море. Устье реки лежит на 28 метров ниже уровня моря. Волга — крупнейшая в мире река внутреннего стока, то есть не впадающая в мировой океан.

Речная система бассейна Волги включает 151 тысячу водотоков общей протяжённостью 574 тыс. км. Волга принимает около 200 притоков. Левые притоки многочисленнее и многоводнее правых. После Камышина значительных притоков нет.

Бассейн Волги занимает около ⅓ европейской территории России и простирается от Валдайской и Среднерусской возвышенностей на западе до Урала на востоке. Основная, питающая часть водосборной площади Волги — северная (до субширотного отрезка реки и города Москвы, а также вся горная часть) — расположена в лесной зоне, средняя часть бассейна до города Самары — в лесостепной зоне, южная часть — в степной зоне до Волгограда, а южнее — в полупустынной. Волгу принято подразделять на верхнюю Волгу — от истока до устья Оки, среднюю — от впадения Оки до устья Камы и нижнюю — от впадения Камы до впадения в Каспийское море

Но что бы не писали разнообразные и разновременные источники, Великая река всегда являлась символом русского самосознания, самоидентичности, мощи и объектом народной любви.

2) «фамилия Стравинский некоторым совсем не музыку напоминает…» - см. «Мастер и Маргарита». Доктор Стравинский))),

«Если бы вы в самом деле нашли часы в пустоши, то первым делом, скорее всего, подумали бы не об их создателе, а о владельце. Попытались бы вернуть утерянную вещь, или же виновато оглянулись, чтобы убедиться, что его нет поблизости и никто не увидит, как вы заберете их себе.»

Терри Пратчетт, «Наука Плоского мира. Книга 3. Часы Дарвина.»

Сьюзен Сто Гелитская внучка Смерти, учительница Фруктовой Академии мадам Фрукт, девушка с твердым характером, управляемая логикой, пребывала в меланхолии. Бывают такие в жизни времена, когда надоедают и учительские заботы, и битвы с монстрами кочергой. В последнее время ей очень хотелось поговорить не с учениками или их родителями. Отчего-то чаще стало думаться об очаге родного дома и семье. Это было непривычно и нелогично. К тому же Лобсанга1) давно не было видно, а общение с Временем всегда действовало на нее благотворно. Был некоторый приемлемый выход: бросить преподавание во Фруктовой Академии мадам Фрукт и снова заняться частной практикой. В конце концов что плохого в проживании в семье и обучении пары юных оболтусов вместо пятидесяти? Ничего плохого, как и ничего хорошего. И тогда она просто решила навестить дедушку. Без приглашений, извещений и загадочных явлений крысиного скелета. И надеялась, что визит обойдется без сюрпризов и очередного спасения мира. Просто хотелось дома и семьи. На этот раз или желание ее было таким сильным, или ментальные гены сыграли роль, но помощь Бинки даже не понадобилась. Пространство легко подчинилось желанию. И это удивило, и почти напугало ее. Деда, как частенько это бывало, дома не оказалось. Но Сьюзен не расстроилась. Альберт, как всегда, ворчал, но сосиски жарил на двоих и чай заваривал превосходный.

Мирно позванивало колосьями пшеничное поле. В саду стояла обычная тишина. На всех яблонях глянцево блестели черные яблоки. Кроме той, что отличалась от всех. Совершенно невозможная цветущая яблоня со стволом, разрезанным качелями! Словно ее жизнь держалась на чьем-то упорном воображении и страстном желании жить, цвести, радовать. Сюзен присела на доску качелей. Запах цветущих ветвей окутал ее. Цветов было необычно много. И сам процесс цветения сильно отличался от привычного. Он словно шел в ускоренном темпе, разворачиваясь перед ней историей рождения яблока. Каждая почка медленно лопалась, высвобождая бело-розовый нежный цветок. Он трепетал и благоухал. Потом лепестки начинали вянуть, облетать, из-за них появлялась крохотная трогательная завязь, постепенно выраставшая, на глазах наливаясь цветом, соком, блеском и обещая хруст и сладость. Одно яблоко, самое близкое к качелям висело так удобно, что само просилось в руку. Так и слышался чей-то шепот: «Скушай яблочко, милая!» Когда оно окрасилось одним боком в малиново-красный, Сьюзен не утерпела. Плод приятно тяжело лег в ладонь. Звонкое, тугое, гладкое, напоенное не солнцем, нет, а горячим желанием видеть его именно таким, это яблоко радовало уже прикосновением к нему, и сразу хотелось узнать и вкус. Но, когда она попыталась, наконец, откусить кусочек, ей помешали.

Шум и гвалт докатились к ее ногам с пшеничного поля вместе с комом, состоящим из вороньего клюва, перьев и когтистых лап, а также грохочущих крысиных костей с крохотной косой и в черной мантии. Этот беспокойный ком, однако, толкал впереди себя некий предмет, оказавшийся стеклянной восьмеркообразной колбой, закрепленной меж двух глиняных пластин. Сьюзен узнала часы — жизнеизмеритель. Они катились своей восьмеркой, как два колеса, толкаемые дерущимися Вороном и крысиным скелетом в мантии. «Идиоты сейчас разобьют чьи-то часы!» — подумала она. Пришлось отложить яблоко в сторону. А голос изменился сам по себе пропорционально важности момента.

— ЭЙ, ПРЕКРАТИТЕ НЕМЕДЛЕННО!

Дерущийся ком мгновенно остановился у носков ее туфелек и распался на ворона и Смерть Крыс.

— ПИСК! ПИСК-ПИСК-ПИСК-ПИСК!!!

— Хорошо. Буду говорить нормально. Только объясните, что происходит.

— ПИИИИСК!

— Карр, карр! Нет. Ты не имеешь права ни на офис, ни на какие-либо часы! С какой такой стати?! Карроче, этот дурачок решил завести себе офис и обставить его по примеру ... сама знаешь кого. И тут прилетел первый экземпляр для его офиса. Он так решил видите ли!

Они сцепились снова, а часы подкатились к Сьюзен так близко, что она, нагнувшись с качелей, ловко подхватила их, продолжая держать в горизонтальном положении. Это был очень странный жизнеизмеритель. И заполнен был вовсе не песком. Казалось, что там за стеклом по лемискате бесконечно змеится мерцающая крохотными звездами темная туманность. Одна половина колбы была полностью заполнена этим мерцанием, во второй половине оставался крохотный изгиб восьмерки, который то отчаянно тянулся в свободное пространство, то норовил соскользнуть уже в заполненную половину. Имени написано не было. Глиняные пластины, служившие крышкой и основанием, судя по всему, были очень древними. На наружных ободках вместо имени вился замкнутый волнообразный орнамент, похожий не на математически точную синусоиду, а скорее или на очень извилистую бесконечную реку с неровными изгибами, или на след очень быстрой и нервной змеи. Причем оба обода в точности повторяли друг друга, и понять какая часть часов верхняя, а какая нижняя не представлялось возможным.

Смерть Крыс, увидев, что часы в руке Сьюзен, бросил драку и принялся яростно прыгать к ее ладони, настойчиво вереща.

— ПИСК, ПИСК, ПИСК. СНК, СНК…

— НЕТ. ТЫ ИХ НЕ ПОЛУЧИШЬ. ТОЛЬКО ДЕДУШКА МОЖЕТ ОБЪЯСНИТЬ, КАК ИХ ПРАВИЛЬНО ПОСТАВИТЬ. ИЛИ ХОЗЯИН. ВОЗМОЖНО. А РАСПОРЯЖАТЬСЯ ЧУЖИМ ВРЕМЕНЕМ МЫ НЕ ДОЛЖНЫ.

— Карр! Он считает, что раз там змея, что это часы не человеческие. А он хочет командовать не только жизнями крыс, но и жизнями врагов крыс.

— ПИСК. ПИСК!

— Ну и что, что это не из зала жизнеизмеррителей?! Мы бегали по полю, играли в ловитки меж колосьев. Вот тогда оно и прилетело. Крыс решил, рраз пррилетело, значит, пррилетело к нему. Карр!

— ПИСК.

— Ерунда. Это дедушкино пространство. Только он может…

Тут короткая петля звездной лемискаты едва не нырнула в соседний отсек, у Сьюзен перехватило дыхание. От страха. И это было для нее странно. Яблоня вдруг зашелестела листьями. Так и не надкушенное ею яблоко внезапно потускнело, слегка сморщилось и скатилось с качелей.

— Так. Дедушки нет. И опять что-то происходит. Что-то странное и…страшное. Можно попробовать, конечно, обратиться к волшебникам. В той истории с Санта-Хрякусом они были весьма любезны и заинтересованы. Хотя, общаться с ними трудно. Да и как я все это ненавижу! Все эти шатания туда-сюда верхом на Бинки! Но сама виновата. Прибыла отдохнуть, вот тебе и отдых. В ЕГО стиле. ВПОЛНЕ.

Альберт выслушал историю совершенно серьезно. И согласился, что все это неспроста: «Штука очень странная. На человеческую не похожа. И откуда взялась неясно. Но может штука прилетела именно к твоим ногам?»

— ПИСК! ПИСК!

— Именно к ногам госпожи Сьюзен. А не к твоим. И не пищи. Или нужны вы оба? И с переводчиком, конечно. И клюв свой от сковородки убери, пожалуйста. Еще не готово. Так. Хозяина нет. Часы есть. Надо искать их владельца. А вы оба можете… как и Хозяин, то есть Смерть всегда найдет любого. Раз его нет, придется выяснять тебе. Попробуй.

Сьюзен пожала плечами, но иного выхода не было. Она попыталась сосредоточиться на жизнеизмерителе. Смерть Крыс осторожно пробрался по ее руке и тоже положил лапку на глиняный ободок. Все затихло внутри нее, но ничего, кроме холода и очень большого расстояния она не почувствовала.

— ПИСК?

— Да, у меня тоже не выходит. И если это не в нашем мире, то у меня может не хватить силы.

— Откуда ты знаешь? Кар-рр. Ты там не бывала. Пробуй еще. Карр.

— А ты бывал?

— Может я и не бывал. Но ворроны везде летают. Карр! И поговорить иногда любят. Слышал кое-что. Пррр-робуй!

Дальнейшие попытки успехом не увенчались. Просто сильно разболелась голова.

— Придется все-же оседлать Бинки, — вздохнул Альберт.

Наверн Чудаккули, аркканцлер Незримого Университета, уже в третий раз пытался приняться «за свой нездоровый завтрак после здоровой пробежки», как появилась она.

— Доброго утра, господин Аркканцлер!

— Доброго? Госпожа Сьюзен, так уж выходит, что как только Вы появляетесь, так как-то сразу возникают сомнения в доброте этого утра. Хотя, я, конечно, очень рад Вас видеть. Что-то случилось? Раз Вы опять бродите сквозь наши неприступные магические стены без предупреждения? И что на этот раз? Не составите ли компанию за завтраком?

Он указал Сьюзен на кресло рядом со столом. Она отрицательно махнула головой и положила жизнеизмеритель горизонтально между тарелкой с тостами с беконом и чашкой какао: «Вот этот предмет. Мне надо знать, кто хозяин, и где его искать.»

Чудакулли с тоской взглянул на тосты: «Обычный жизнеизмеритель? Или не обычный?» Он протянул было руку, но неясное предчувствие неприятностей его остановило. Слишком большое количество магического компонента чувствовалось на расстоянии. Нездешнего и непонятного компонента. Если не сказать — весьма неприятного компонента.

Смерть Крыс перебрался к тостам поближе и принялся за ближайший, ловко используя лезвие косы для аккуратной нарезки на мелкие кусочки, ворон спланировал на край вазочки с ежевичным вареньем и ожидал свою часть нарезки.

Пришлось изложить аркканцлеру историю с прилетанием часов. История его не то, что заинтересовала, а сильно напугала, судя по выражению лица. Можно было считать, что Чудакулли запаниковал.

— Так. Жизнеизмеритель без имени? Кажется, что нарисована бесконечная Змея? И странное содержимое внутри? Прилетело неизвестно откуда? Думаете, что оно не из нашего мира? Утечки из других миров?! Этого только не хватало? А вдруг из Круглого?! Оттуда такое может вылезти! Придется обратиться в Тупсу и его чудесной машине.

В корпусе высокоэнергетической магии в этот ранний утренний час кроме Думминга Тупса присутствовал только Гекс, университетская мыслительная машина. Явление аркканцлера, девушки и сопровождавших ее странных существ Тупса не удивило. Такое случалось и раньше.

— Сэр?! Госпожа Сьюзен?!

— Думминг Тупс! Сейчас не до этикетов. У нас срочное дело к Гексу. Может он установить владельца данного жизнеизмерителя? Или хотя бы указать возможное место его нахождения?

Думминг вздохнул и кивнул Сьюзен в сторону стола Гекса. Она опустила часы на указанную панель. Стол зажужжал. Где-то внутри машины в стеклянном лабиринте невероятно быстро забегали обитатели муравьиной колонии. Магия творилась неспешно, но быстро. Когда перья заметались туда-сюда, вращаясь на пружинках, листки бумаги понемногу стали падать стопкой на пол. Тупс поднял несколько первых листков. И прочел: «Предмет является жизнеизмерителем, сделанным в Круглом мире. Что показал химический анализ материала. И очень давно. Что показал радиоуглеродный анализ. Бесконечно давно. Имя отсутствует. Присутствует орнамент, называемый в Круглом мире меандр. По имени реки Меандр, располагающейся в Малой Азии. Кажется сейчас название реки сменили. Как и русло этой реки, рисунок представляет собой непрерывную линию, бесконечно повторяющую свои изгибы — вверх, вниз, назад и все время — вперед. Только вперед! Все повторяется снова и снова. Как время. В разных культурах символизировал ход времени. Вечный ход времени».

— А, по-моему, на змею похоже, — вырвалось у Сьюзен.

В ответ Гекс выплеснул очередную порцию листочков: «Совершенно справедливо. Во многих культурах Круглого мира Змей, вышедший из вечного Хаоса считается символом течения времени, его хозяином, часто обожествляется. Например, Шумерская цивилизация, Междуречье. Рогатый змей Нингишзиду, сторож злых духов, сосланных в подземное царство, повелитель растений, целитель, имя его означает «господин животворящего дерева». В гимнах его воспевали так: «Герой, господин лугов и полей, лев из отдаленных гор. Нингишзиду, который объединяет гигантских змей и драконов. Большой бык, подобный разрушительному потоку в убийственном поединке. Могущественный Нингишзиду, которого никто не смеет остановить…волна речного паводка, сметающая все в наводнение». В гимнах часто встречается сравнение Нингишзиду с половодьем, он упоминается в пословице: "Не стоит просить у Нингишзиду жизни". Шумерская цивилизация считается древнейшей в Круглом мире, имевшей письменность. Существовала недолго, но изобрели они много. Колесо, письменность, шетидесятеричную систему исчисления. Их математика и астрономия долгое время были самыми точными. И так далее. Перейдем в Египет. Нехебкау — в египетской мифологии бог времени, плодородия и податель пищи в облике змеи. Причем змея часто изображалась с двумя головами, а также с человеческими руками и ногами. Древние египтяне верили, что Нехебкау появился в процессе создания мира, дав отправную точку начала времени. В этот момент он, как полагали, плавал в первичном водяном хаосе вокруг солнечной лодки бога Ра, охраняя и защищая солнечного бога… Далее Наги в Индии или Кетцалькоатль у древних инков, был еще Змей-Горыныч…»

Аркканцлер дернул Тупса за рукав: «Может не все сразу? Так? И главное — как нам его найти? Этого Змея?»

Сьюзен пожала плечами и поманила к себе Смерть Крыс и ворона, приятно проводивших время за поглощением украденного из кабинета Чудакулли тоста с ветчиной. Лезвие лихо отсекало кусочки: один для ворона, следующий для Крыса и так далее.

— Хватит воровать со стола. Мы здесь не за этим. Змей из Хаоса?

Сьюзен подумалось еще об одном очень знающем консультанте, который как раз и обитал в ремесленном квартале Анк-Морпорка. И его предприятие с вывеской «Гиеногинишный молошник, Рональд Соак»2). Он вполне мог оказаться сведущим и весьма полезным во всем, что касалось Хаоса.

Колокольчик прозвенел, и невысокий человек в длинном фартуке в белую и синюю полоску открыл ей дверь. На Сьюзен глядели абсолютно черные глаза, лишенные белков.

— Госпожа Сьюзен?! Как я рад.

— Мистер Соак. Простите, что не предупредила. Но мне очень нужна Ваша консультация. Дело в том, что дедушки нет дома. И дело в том… — она протянула ему загадочный жизнеизмеритель, — Это древний Змей. Из Круглого мира. Змей из Хаоса. И с ним что-то не так. Я только что была в Университете.

Сьюзен показалось, что черные глаза потемнели еще сильней и вспыхнули то-ли радостно, то-ли тревожно. Он молча жестом пригласил ее внутрь, усадил у стола и молча налил чашку чая. Потом долго рассматривал жизнеизмеритель, осторожно и почти нежно поглаживая глиняные таблички. Скучая или жалея? Словно прикасался к чему-то утерянному и вдруг — обретенному. Так должно быть Отец гладил руки своего блудного Сына, узнавая и принимая? Или наоборот? Сьюзен молчала, не желая мешать размышлениям. Ей подумалось, что тут она уж точно получит ответ. Время тянулось тихо и вязко, до противного медленно тянулось оно. Не успокаивали ни запах чая с молоком, ни невинный вид баночек с йогуртом на полке напротив. Наконец, Ронни вздохнул, серьезно посмотрел на Сьюзен и приступил к рассказу.

— Я думаю, девочка, мне не надо объяснять тебе что такое антропоморфическая персонификация. И не надо рассказывать ничего о количестве всадников.

— Их пять. И ты — пятый.

— Был когда-то. Но люди меняют нас. И мир слишком многообразен. Количество вселенных бесконечно. И мы есть во всех. Там. Где люди наполняют нас смыслом. Даже если у этих людей по шесть рук или зеленая кожа. Есть ценности и Ценности. Есть страхи и Страхи. Нас не создал никакой бог. Мы были всегда, люди только придали нам форму. Как и твой Дед — воплощение Азраила в нашем мире, мы все отголоски Хаоса. Собственно, Хаос — был первым. А, судя по этому предмету, он и есть первый. Созидатель и Разрушитель. Изначальный. Наши формы менялись в многообразии миров. Я где-то в конце цепочки, как и наш мир. Значит, там он Змей? Что ж, отличный вариант, я бы даже сказал — стильный. Но с этим Змеем сейчас явно кое-что не в порядке.

— ?

— Он смертен. Не знаю, кто это с ним сотворил, но этот безумец посеял страшное зерно разрушения. Безумец этот абсолютный профан как в физике, так и в астрофизике, и уж точно ничего не понимает в природе Хаоса. Но зерно разрушения ему удалось посеять, и это зерно прорастает во все миры, губит их, сметая все. Возможно, что там в Круглом мире этот Змей сейчас борется за жизнь из последних сил. И не только за свою жизнь. Уж он-то понимает, что и к чему! Но все это плохо, и вопрос только в том, на сколько его сил хватит? Как долго он сможет продолжать свою битву в полном одиночестве?

-А что будет, если…

— Ничего не будет. То есть будет абсолютное Ничего. Если это случится, миры начнут гибнуть. Все вселенные, одна за другой. Как костяшки домино, построенные цепочкой. Будут рушиться и валить соседнюю. Я не чувствую пока никакого приближения этой цепи, что значит, что мы где-то в конце ее. Можно попробовать исправить дело.

— А если я его найду, и он перевернет часы? Или надо разбить?

— Перевернет. Разбивание на крайний случай. Для него просто трагический. Но этого мало. Надо еще кое-что. Нужна часть нашей общей сущности, еще не затронутая умиранием, которая оживит его, восстановит его силу и истинную природу. И тут конец цепочки, как наиболее сохранная часть, может помочь. Змею надо схватить себя за хвост, замкнуть круг и восстановить себя. И я знаю, как это сделать. Кажется знаю. Подожди меня.

Ронни Соак не мог оставить идею сверкающего Хаоса, составляющего суть всего, без помощи гибнуть в далеком Круглом мире. Сверкающего… от этого хотелось продолжать жить…

Господин Соак вошел в холодильник, где его дыхание превратилось в туман, открыл дверцу покрытого льдом комода, кулаком разбил глыбу льда внутри и достал меч. Ледяное пламя сверкало так ярко, как и должно было сверкать. Обжигающе ледяное пламя. Обжигающий холод. Он подумал лишь мгновенье, усмехнулся пришедшему остроумному решению и откромсал лезвием меча небольшой ломтик в чане с надписью «Клубнишшшый лед». Когда он наколол его на острие меча, подобно эскимо, ломтик полыхнул синим пламенем, тем временем второй рукой Ронни оторвал от фартука лоскут размером с носовой платок и аккуратно завернул в него кусок мороженного. Сьюзен посмотрела недоуменно, а он ответил на ее немой вопрос: «Нет, не растает. Этот пламенеющий лед не тает, сколько бы ты не искала этого Змея. Но все-таки постарайся найти быстрее, помни — он смертен сейчас, у него времени может быть мало». Он протянул сверток Сьюзен.

— Найди его. Змея этого. Пусть перевернет жизнеизмеритель. Это только в его власти. Но мороженное съест, прежде чем переворачивать. Обязательно. Одним глотком. Как удав. Мой меч оставил свой след. Этого будет достаточно. Думаю, ему понравится вкус. И возвращайся. С победой возвращайся, Сьюзен.

Надо сосредоточиться… Имя. Нингишзиду. Имя — это самое простое заклинание. Надо сосредоточиться на имени…

И в следующую минуту…

Из личных воспоминаний A.J.Krowly.

«Он помнил время, когда был только он один. Но, о боги, как же трудно вспоминать, ведь тогда… не было ничего — ни цвета, ни звука, ни давления, ни времени, ни вращения, ни света, ни жизни… Только Хаос.» Не было даже слов.

Потом пришли слова. Какое было первое? Химия? Физика? Биология? Некоторые считают, что это было Слово — Бог. Может — Страх? А может Любовь и Забота? Милосердие? Для земных детей это Слово всегда — Мама. «Будьте добры друг к другу?» Жизнь, слова — все это лишь пена на волне его речного паводка. Разрушающего и созидающего паводка. Не проси у Нингишзиду жизни? Но как хочется сохранить этот кружевной и прихотливый рисунок тонкой и нежной пены! Как сохранить это дивное кружево? Как сохранить жизнь? Фантазией? Надеждой? Силой? Воображением? Любовью? Добротой?

Примечания к главе седьмой.

1)Лобсанг — Терри Пратчетт «Вор времени».

2)Рональд Соак — Терри Пратчетт «Вор времени». Ронни — воплощение Хаоса (Каоса), Пятого Всадника. Хотя, лично я считаю Пятым Всадником человеческое равнодушие, которое страшнее и чумы, и войны, и голода, а иногда и страшнее Смерти, да простит меня Азраил. Цитата из воспоминаний Кроули из этой главы также принадлежит Терри Пратчетту.

«Чтобы не попасть в капкан,

Чтобы в темноте не заблудиться,

Чтобы никогда с пути не сбиться,

Чтобы в нужном месте приземлиться, приводниться, -

Начерти на карте план.

И шагай, и пой беспечно,

Тири-тири-там-там, тирам!

Встреча обеспечена -

В плане все отмечено

Точно, безупречно

и пунктиром,

Тири-тири-там-там, тирам,

Жирненьким пунктиром»

В.С.Высоцкий «Песня о планах».

…Азирафель уже достаточно долго стоял перед штандартом из Ура, любуясь мозаикой из камней и раковин на лазуритовом фоне, посвященной войне в древней, давно исчезнувшей стране, как появилась она…

Девушка стояла напротив и рассматривала часть Урского штандарта, посвященную миру. Очень странная и красивая девушка. Высокая, стройная, очень строгая, с черной прядью среди ореола абсолютно белых волос и в длинном торжественном черном платье с кружевами. На левом плече у нее сидел ворон и еще кто-то, смутно напоминающий то ли крысу, то ли хомяка в мантии.

«Какие нетривиальные у нее питомцы, однако. И как ее с ними сюда пустили?! Да и одета… необычно! Видимо представитель этой молодежной субкультуры, зовущей себя готами», — подумал Азирафель.

Потом девушка произнесла, обращаясь непонятно к кому: «И это все? Все что осталось от шумеров? А как же Нингишзиду? Змей ведь считался бессмертным?»

Азирафеля удивили и слишком правильная книжная английская речь и то, что девушке из готской субкультуры известно это имя. Но кто-то невидимый на таком же безупречном английском, но слегка тормозя на букве «R», ей ответил: «А ты не думаешь, что мы прросто не туда попали. Или не в то когда? Похоже на музей, а не на дррревний горрод Уррр? Двадцать первый век, кажется. Мне здешние собрратья сообщили». На что она ответила: «Видимо, Гекс ошибся. Вернемся и попробуем еще раз. Хотя если в этом времени Шумерского Змея нет, то ему это уже не поможет. Вернемся и просто поищем другую точку. Где он жив».

Азирафель только на мгновение отвел взгляд, чтобы не выглядеть невоспитанным пялясь на нее, но, когда он снова посмотрел в ту сторону, странная посетительница музея уже исчезла.

— Загадочная девица. Ненормальная. И говорит сама с собой. Разными голосами? На кой ей сдался Нингишзиду, если она из готов? Но я тоже не нашел здесь ничего подходящего на роль брошенного артефакта. Все это привезено из колоний в свое время. И все слишком громоздкое для метания, швыряния, бросания. К тому же я не знаю о ком шла речь. В смысле швыряния. Нет, Всевышний швырять не будет. Или будет? Нет!!! Скорее Кроули снова что-то натворил. И почему я подумал «тоже не нашел», когда думал об этой девице?! Как странно. Видимо, музей не то место, где надо искать. Надо отправиться по следам всех известных мне древних змеев. И чем они старше моего «цыплячьего» возраста, тем лучше. Тоже мне, старичок Эдемский! Как он там, интересно? И где?

После этого он поразмышлял, что хорошо бы поискать не только в пространстве, но и во времени. А для этого хорошо бы иметь доступ к модели земли на небесах. Теперь он знал, как «это работает». Но доступа нет. К Всевышнему он обращаться не станет. Гавриил? Ни за что. Придется обходиться своими силами. Итогом этих размышлений было: «Собственный глобус в магазине не подойдет. Надо что-то небольшое и более мобильное. Вдруг я не найду его с первой попытки?! Тогда придется повторять, а мой глобус в магазине абсолютно не мобилен. Интересно, что получится? И получится ли вообще? Может быть? Ведь главное — это воображение и желание. И куда отправиться? Например, Кроули был на пути в Японию, когда его занесло в тот милый городок с демоническим анамнезом. Отлично. Кто у нас в Японии? Ямата-но Ороти легендарный японский дракон, гигантский змей о восьми головах и восьми хвостах? Весьма стильно. Попробуем.»

В ближайшем магазинчике, торговавшем всякой всячиной по одной цене, Ангел приобрел для своих перемещений простой и маленький пластмассовый китайский глобус. С интерьером его магазина этот глобус, конечно, не вязался. Ангел сразу красочно представил, какие чудные ехидства он услышал бы от Кроули за попытку использовать подобную вещь. Но ехидничать было, увы, некому! И вот, наконец, он сосредоточился, постарался представить себе Кроули в черном кимоно и восемью хвостами и поднес палец к нужной точке…

В следующее мгновение он стоял посреди бескрайней степи, которая еще доцветала травами и серебрилась ковылем, не успев выгореть под солнцем. На севере в жарком мареве возвышалось очень интересное строение. Наклонные стены, ступенчатые объемы, пирамидность, крыша с характерным изгибом и приподнятыми углами, фриз темно-красного цвета — все указывало на тибетский стиль. И степь, и строение абсолютно не увязывались с устоявшимся образом Японии.

— Азирафель?! Ты ли это?!

Голос принадлежал Уриилу. Но вместо привычных белых на нем развевались оранжевые одежды. Костылей уже не было. И Уриил, стоя по пояс в седых ковыльных волнах, радостно размахивал руками, призывая Азирафеля подойти. Азирафель вначале не поверил глазам. Но это был точно Уриил. Он подошел ближе и церемонно, сложив руки в приветственно-молитвенном жесте, поклонился. Азирафель поклонился в ответ.

— Какими судьбами?! Я тут, правда, учусь ничему не удивляться, но твое появление удивительно! И я…рад тебя видеть. Пойдем, я угощу тебя чаем. Знаешь, тут такой интересный чай?! Я научился готовить на молоке с маслом и солью. Или с травами. Это вкусно. Я тут как раз из-за трав. Самое время для тимьяна! Поговорим? Азирафель? У тебя такое лицо?! Словно ты не туда попал?

Тем временем, Азирафель огляделся вокруг. И чем больше он оглядывался, тем большие сомнения закрадывались в его душу. Наконец, сомнения свили себе весьма уютное гнездышко и хихикали оттуда голосом Змея: «Япония?! Ты серьезно?! Интересно, куда это тебя занесла магия китайского ширпотреба?»

— Привет, Уриил! Это очень неожиданно. Прости, пожалуйста. Не то, что ты рад неожиданно. Хотя, конечно… я совсем был не готов к такой встрече. А как ты здесь оказался? И вообще — где это мы с тобой находимся?

— О! Азирафель?! Это тоже испытание на удивление! Ты разве не знаешь? Это Северный Прикаспий. Немного северо-западный. Калмыкия. Практически граница с Астраханской областью.

— Опять Россия? И на этот раз Калмыкия? А как же Япония?

— Для чего, позволь узнать … Нет, друг мой, я не стану расспрашивать, пока ты не напьешься чая. Таков обычай: накорми, напои, в баньке попарь… С банькой может пока не выйдет, но, если вернешься со мной в дацан, могу организовать и баньку. Из еды есть отличный натуральный местный сыр. А уж как хорош здешний чай! Азирафель?!

— Калмыкия? «Друг степей, калмык?» — что-то в этом роде… Отлично глобус сработал. Просто слов нет.

Тем временем Уриил расстелил на траве кусок войлока и достал из оранжевого рюкзака обычный туристский примус, котелок, две пиалы, и пакет с молоком Palmalat, которое не портится долго, ни при каких условиях и, конечно, отдаленно напоминает на вкус молоко. Затем зажег примус, налил в котелок молока, а когда оно закипело насыпал в него из пакета то, что было прессованным зеленым чаем, который в данной местности веками назывался калмыцким, а на торговых интернет-платформах — тибетским. Затем он добавил соли, немного масла, разлил чай по пиалам и подал Азирафелю одну из них с церемонным поклоном. По краю ее на белом фоне змеился синий с золотом меандр. Азирафель опустился на войлочную подстилку вслед за Уриилом. Время шло неспешно, стояла звонкая тишина. Иногда в траве нежно свистела какая-то птица. Хотелось просто отхлебывать маленькие глоточки странного чая и любоваться степью. Спокойствие медленно заполняло Ангела, охватывало тепло и приятно.

— Не удивляйся, Азирафель. Для меня многое изменилось. Многое стало понятным, хотя многие вопросы все еще остаются. Там в дацане наш философский факультет. Я изучаю здесь философию учителя Шакьямуни. И это очень интересно. Это самая мирная религия из земных, знаешь ли! И ты должен увидеть самый большой в Европе центральный хурул — Золотую обитель Будды Шакьямуни…

— Самый большой в Европе? А их в Европе вообще много? Или он один такой? Это все очень интересно, Уриил. И я рад, что ты нашел дело для себя. Но возможно позже. Сейчас я занят. И это очень неотложный поиск. И я должен был попасть в Японию. Чай, кстати, непривычен на вкус. Но очень бодрит. И приятен. И очень сытный! Благодарю тебя.

— Послушай, что бы там ни было раньше… Я изменился. Все изменилось. А вдруг, ты не напрасно сюда попал? Ничего не бывает напрасно здесь. Что ты ищешь? Хотя… Попробуем по-другому. Я попробую. Я подозреваю, что-то случилось с твоим другом? С Кроули? Так ведь? Я хочу помочь. Правда. Знаешь, я ведь чувствую себя виноватым в том, что случилось. С ним, и со всеми нами. Да, я просто подчинился Михаил. Но голова-то у меня была своя! И что было в той голове? Я причинил твоему другу такую боль, что просто страшно. И мне бы очень хотелось хоть чем-то… Он говорил со мной там. В этом госпитале. Хорошо и долго говорил. Это было неожиданно. Странный демон. Хотя тогда он уже был человеком. Как и я. И только он заговорил там со мной из всех. Так…заговорил. Гавриил не появлялся, Михаил в беспамятстве только ругался и пить просил. А Сандальфон, что с него взять? Только Змей. Я еще подумал тогда, что внешняя сторона всегда так обманчива. Да. «Зорко одно лишь сердце». Расскажи, чем я могу тебе помочь? Ты его ищешь в Японии?

— Не совсем. Он вряд ли теперь до Японии доберется. Но мне нужно что-то, что могло принадлежать ему, когда он там был. Когда его звали…

— Ямато-но Ороти?

— Откуда ты знаешь?

— Я ведь тоже пытался найти его там. Тогда, в начале истории, то есть после. Короче, до этой дурацкой драки. Но гигантский змей о восьми головах остался там только снами и старыми сказками. Только Змей Эдема ведь носил и иные имена в других местах. А что ты конкретно ищешь?

— Не знаю. Небольшой артефакт. Который бы поместился в ладонь и который можно легко бросить в неизвестном направлении. Конкретно что это, мне не известно. Но от этого предмета может зависеть его жизнь. Срок его жизни. А может и не только его.

— Жизнь? Зависеть жизнь? Срок? Продолжительность жизни? Он же человек сейчас и жизнь его может быть… Меня осенило, Азирафель! Вот прямо сейчас! Просто просветление какое-то! Прям в соответствии с учением великого Будды! Настоящее Просветление, Азирафель! Понимаешь, тут у нас студенты были недавно. Этнографы. Я у них книгу взял, почитать. Правда, она была без переплета, и ни названия, ни автора я тебе сказать не могу. И тебе бы не понравилось, что страницы вроде были не только потрепаны, но и вымочены то ли коньяком, то ли чаем, да и в ванну книгу эту многострадальную видимо тоже роняли. Но такая фантастическая книга! И студенту настолько дорога, что он ее мне лишь не пару дней и одолжил. Смерть в этой книге очень похож на Аз… Ну, ты понял. Так вот, в той книге у него есть дом, где хранятся жизнеизмерители всех существ.

— Жизнеизмерители? И бессмертных?

— В книге — да. И я подумал, когда читал, что так уж логично все описано, вдруг и у Азраила тоже есть такие часы-жизнеизмерители для всех? Он всегда загадочный, и никто не знает как там у него это получается быть везде, следить за всем и все учитывать. И мне казалось, что у него должна быть какая-то система для учета и слежения. Вот уж кто мастер планирования! Всегда знает — кто, где, когда и по какой причине! А жизнеизмерители эти просто гениальное решение вопроса. Вот такой предмет бы тебе подошел. Точно.

— Но это же книга! Может просто выдумка людская!

— Выдумка?! Так и Рай наш такая же выдумка. Разве нет? Иногда их выдумки двигают Вселенную в нужном ей направлении. Даже странно. Хотя я не удивляюсь. Ничему не удивляюсь.

— Предположим, Уриил. Пока у меня нет других идей. И как они хоть выглядят эти книжные жизнеизмерители?

— Часы. Просто песочные часы.

Тут Азирафель подумал, что песочные часы совсем не тот предмет, который можно безопасно швырять неизвестно куда, и вгляделся в заросли тамарикса с восточной стороны.

— Уриил?! Посмотри туда! Ты видишь то же, что и я?!

— Откуда она взялась?

Кажется, ничему не удивляться у Уриила не очень выходило. Он был не просто удивлен. Ошарашен. Если честно, то Уриил просто обалдел.

— Азирафель, клянусь Всевышним, ее только что там не было! Совсем. Кусты тамарикса и все. И вдруг появилась вместе с лошадью и птицей. Или кто там у нее на плече? Да еще в такой одежде?! Здесь так никто не одевается! Может это мираж?

— Мираж?! Я недавно этот мираж в Британском музее видел. Надо выяснить, кто это. И как у нее это получается. Странная девица.

— Знаешь, друг мой, мне кажется это не просто странная девица. Смотри, смотри! Она теперь исчезает?! Просто тает в воздухе вместе с лошадью своей!

Мираж меж тем помаячил вопросом и неторопливо растаял в степном мареве.

— Ладно. Раз она исчезла, нечего теперь выяснять! И не у кого.

— И в данный момент мне очень интересно, почему вместо Японии меня сюда выкинуло?

— О, так это же ясно, как день! Посмотри на пиалу!

— И что? Меандр? Путь по вечности?

— Путь по вечности. А судя по разведданным от Михаил твой друг со временем на короткой ноге. Если предполагать у змей ноги. И на змею весь этот меандр похож.

— Меандр. Древнегреческий орнамент.

— Не только греческий. Тут недалеко в Красноярском районе (это от местечка под названием Красный Яр, а не от сибирского города) соседней области стоянку неолитическую обнаружили. Семь тысяч лет до нашей эры. Тысячи три до нашего Рая. Керамика в осколках, но с орнаментом меандр. Ты насколько хорошо его знаешь? Я имею в виду не меандр, а Кроули?

— Не надо, Уриил. Об этом не надо, пожалуйста. Хотя… Он очень скрытен, что касается лично его. Может он думал, что мне это не важно?

— Или думал, что ты осудишь?

— Не будем.

— Не будем. Куда отправишься? В Индию, или в Мексику? Еще в Египет можно. Только… Ты ищешь артефакт? Но может быть это изначально неверный принцип поиска?

— Неверный? А какой верный? У меня мало исходных данных. Но найти эту вещь я должен во что бы то н и стало!!! И да, Уриил. Ты прав. Змей порядочно наследил на этой планете. В Индии искать бесполезно. Оставлю на безнадежный вариант, когда исчерпаю остальные. Слишком там много всего. И змей тоже. В Китай? Там к змеям очень неоднозначно относились. Но драконы?! Мог он быть драконом для них? Может Америка? Для верности попробую вначале в Мексику. Кетцалькоатль. Пернатый змей. Достаточно давняя история. К тому же такое имя носили и исторические личности. Может один из них и оставил эти самые часы. Часы? И я очень тебе благодарен за идею! Очень! Ну, успехов тебе, увидимся ли?

Думать на тему, а куда теперь отправиться, Азирафелю мешала одна назойливая и страшная мысль. Если артефакт и является песочными часами, то Кроули вряд ли сам его швырял. И если жизнеизмеритель забросил неизвестно куда Господь, точно зная о хрупкости предмета и смертной сущности Кроули, значит, всевышний в тот момент просто хотел его разбить. И тем самым покончить со Змеем. Это пугало. Очень.

Наконец, Азирафель немного успокоился, подумал о Пернатом Змее древних ацтеков, представил его крылья цвета амазонских джунглей, повернул свой пластмассовый глобус и исчез.

Исчезнувший «мираж» меж тем объяснялся просто. Присутствием госпожи Сьюзен Сто Гелитской со свитой. И если бы заросли тамарикса не поднимались Бинки до живота, то Азирафель и Уриил смогли бы рассмотреть, что лошадь просто висит в воздухе.

Да, все продлилось недолго. И за короткое время Сьюзен успела выяснить, что…

— Что? Это опять не то место!

— ПИСК!

— Карр!!

— Согласна. Просто ерунда. Северный Прикаспий. Стоянка Байбек. Третья четверть седьмого тысячелетия до начала их новой эры. И что? Это какие-то обычные раскопки. Кости первой прирученной собаки, бусы, и куча черепков с различными орнаментальными фрагментами в виде насечек, наколов и с орнаментом меандр в том числе. Где хозяин часов? Никаких змей тут нет. Только Храм в степи и город неподалеку. Абсолютно к неолиту не относящийся город. Как, впрочем, и храм.

— Карр!

-ПИСК! СК-СК!

— Да. Я тоже их вижу. И тот, в светлом жилете и сюртуке мне кого-то напоминает. Это не он ли рассматривал тот шумерский штандарт в Британском музее, когда мы туда попали? Этот жилет, слегка потертый возле пуговиц, очень мне запомнился. Как будто он его веками носит.

— Карр! Точно. Это он был там. Да, жилетик какой-то сильно поношенный. Видимо, любимый.

— Странно. Очень странно. Кажется мне, что мы не одни ищем в этом направлении… Поэтому надо исчезать. И разобраться с Гексом.

Из личных воспомининий A.J.Krowly.

Люди жались к друг другу, дети плакали от холода. И тогда он сделал это. Он не стал мелочиться, просто загорелся весь целиком. Огненная змеиная дорожка вилась на безопасном расстоянии вокруг кучки замерзающих людей, застигнутых в степи бураном, не обжигая, но согревая их. Потом он бросил сноп искр в центр площадки, туда, где еще оставались сухие ветки тамарикса и собранные бычьи лепешки — кизяки. Что еще здесь может гореть? Конечно, они потом расскажут об огненном змее, подарившем им огонь из пасти. Они спаслись у первого костра и потом, танцевали, выводя спирали вокруг костров, и рисовали изгибы змеиного танца на кромках своих чашек и кувшинов, чтобы помнить и ценить — мир, огонь, тепло. Вы что-то там рассказывали об адском пламени?! Не смешите! Просто соблюдайте противопожарные правила. И не играйте с огнем. Тогда он даст вам кров, очаг, пищу, искусство. Он даст вам жизнь, которая всегда бесконечна, как этот простой рисунок на кромке древних глиняных сосудов.

«Значит так. Никаких вопросов, ответов ты все равно не получишь. Не отставай от меня ни на шаг. И даже не пытайся понять, что происходит. Ясно?»

Нил Гейман «Никогде»

Город, место великой битвы, проплывал мимо. Музыка играла, алые цветы сыпались в воду, люди молчали. К Кургану он съездить не смог, так как лечил гипертонический криз у одной из пассажирок. И теперь, стоя на верхней палубе он смотрел на величественную женскую фигуру с мечом. Здесь, у последней границы, она звала детей своих на защиту. Мать, которая никогда не использовала меч для нападения. И река стала границей для последней Великой войны. И тысячи жизней, отданные ради мира, ради детей.

— Некоторые считают меня первым злом, сошедшим на Землю. Разве? Разве не был первым злом меч? Или Ангел, что вылез в дыру в стене и отдал его людям, без инструкции не бить себе подобных, разве не он? Потом я так боялся, что Она разберется и ему влетит именно за это. Тысячу лет до следующей встречи и боялся. Ах, ангел-ангел! Но. Раз на берег выйти не вышло, значит мой жизнеизмеритель не здесь. Он бы притянулся.

Теплоход мерно шел вперед. Севернее дождило еще обильнее, а по берегам цвела черемуха целыми лесами, опуская белые пахучие гроздья до самой воды. В воде они повторялись бело-зеленым кружевом, и не понятно было, где заканчивается суша и начинается вода.

Пробегали мимо провинциальные или не очень, купеческие или увенчанные воинской славой, миллионные и совсем крохотные города. И у всех была история и жители, которые там росли, работали, старились и всегда любили эти места.

У Жигулевских гор подумалось ему: «А не покрутиться ли по колесу времени Самарской луки? Может здесь и впрямь, как говорят, можно замкнуть временной круг и несколько замедлить процесс?» Потом он отбросил эту идею, решив не экспериментировать, а просто ждать. Ведь он всегда этим занимался! Ждал. Это было медленно и тягуче. А его так называемые искушения неискушенных всегда были просто попытками ускорить тот или иной процесс. К чему это приводило? Иногда просто ни к чему. Иногда результат был противоположным задуманному. В конце концов, теперь он человек, а значит надо проявить терпение. Идти своим путем. И пока есть силы идти — миру ничего не грозит. Это ожидание. Это путь. Его человеческий Путь.

После Ярославля, где пришлось долго провозиться с упавшим с трапа пассажиром «Волжской мечты», два судна разошлись по разным направлениям. И «Жизель», нагнавшая их там, устремилась вслед за «Волжской мечтой». Видимо рыжая голова Кроули слишком долго маячила как на борту другого корабля, так и на берегу, в ожидании кареты скорой помощи для отправки травмированного в госпиталь прекрасного города Ярославля. Что ж! Мечта, так мечта! Но когда мечта приводила Жизель к хорошему? Не знаете? Сверьтесь с балетом. В нашем случае повторилась та же история. А потому, догнав судно в столице, Донум очень разочаровался. Доктором оказалась хрупкая очень миловидная синеглазая белокурая девушка, только что закончившая институт, которая пояснила, что в Ярославле из-за сложности случая ей пришлось обратиться к коллеге с «Волжской звезды». Девушка, бесконечно благодарная коллеге за квалифицированную помощь и доброе отношение без высокомерия старшего, то и дело покрывалась ярким румянцем. И не ясно было к чему это пылание девичьих щек относилось — то ли к абсолютно необоснованным требованиям Донума, то ли к воспоминанию об общении со строгим рыжим доктором с «Волжской Звезды». Во всяком случае, девушка просто плыла за своей мечтой и работала честно. А разъяренный Донум даже не попрощался. Вернувшись на «Жизель», он приказал как можно быстрее нестись в сторону озер. У «Волжской звезды» были еще две стоянки, поэтому надежда нагнать и поймать рыжего черта все еще оставалась.

А Кроули чем дальше, тем больше наслаждался этой речной дорогой. Чего стоили только закаты и рассветы, каждый из которых неповторим. Или неспешные беседы с Василием в свободное время обо всем понемногу за чашечкой чая или чего покрепче. Беседы грели, дружба крепла, дорога текла, закаты сияли. Однажды, когда пассажиры отбыли на экскурсию, под стеной очередного монастыря он нашел сад. Там колокольный звон был едва слышен. И очень громко, просто неудержимо жужжали пчелы в цветущей смородине. Яблони только начинали открывать тугие бело-розовые бутоны, а везде на земле в бурной крапиве и сныти гуляли ярко-алые тюльпаны. К этому моменту путешествия он научился входить в храмы без страха, и любовался без предвзятости. По-человечески любовался, потому что это теперь было для него доступно без обжигания пяток освященной землей. Лица с фресок смотрели просто и печально, но никак не осуждая и не пугая. И глаза Маруццы были там узнаваемы везде: добрые и грустные, бесконечно мудрые под обычно синим покрывалом. Молился ли он? Вряд ли разговор с нею можно было назвать молитвой в строгом смысле церковного канона, но он просил. Просил горячо, сумбурно, отчаянно: «Мария, Маруцца, Мариам! Мать всех земных детей! Помоги мне, непрощенному и оставленному. Пусть я теперь человек, пусть я конечен. Плевать на это. Что со мной случится? Всего лишь смерть и преисподняя. Не прошу, чтоб ты меня от этого избавила. Но пускай притянется ко мне этот жизнеизмеритель, пусть только попадет ко мне в руки! Разобью его, просто разобью, чтобы этот мир не разрушился со мной, чтобы осталось все это — белые птицы на берегах, растения, что живут везде скромно или в изобилии от крайних северных снегов, до буйства джунглей, эти рассветы и закаты, чудесная волшебная Луна и далекие звезды! И пусть не погибнут люди, пожалуйста, пусть детям ничего не грозит. Да, они пока не знают, что такое темная материя и темная энергия, что держат пространство и время миров, но не дай растаять всему в небытие безвозвратно вместе со мной! В конце концов, пусть смерть моего личного хаоса не потянет за собой гибель этого мира. Ведь он так красиво создан, у него столько должно быть впереди! Пожалуйста, Маруцца, только ты и можешь, милосердная Мать!»

Чем севернее, тем явственнее становилась тишина и прохлада ранней весны. Тем дальше уплывали проблемы и боль. Все плавилось в перламутровых красках утренних туманов, ночи становились неотличимы от дня, и такое далекое небо щедро разбрасывало до горизонта белые крылья облаков.

Однажды, он проснулся посреди ночи из-за тишины — не было ни вибрации, ни шума машинного отделения. И ночь была белой. Свет, совершенно нереальный окутывал судно волшебным коконом. Розовое мешалось с серым. Не видно было даже перил на палубе за окном. Сплошной перламутровый туман спрятал их от мира. Судно стояло а якоре, так как в тумане в условиях плохой видимости двигаться запрещалось.

— И ладно, высплюсь в тишине, — подумал он, полюбовавшись на туманную красоту мира и часы, показывающие три часа ночи.

В следующий раз он проснулся около восьми утра, судно все еще стояло. Завтрак прошел спокойно. Пассажиры любовались туманом, который и не собирался таять. Ни звуков, ни ветра, ни других кораблей вокруг. Словно проходили портал в другое измерение и застряли в нем. В голову пришло, что при таких задержках эта дурацкая яхта может очухаться и нагнать их как раз в озере. Поэтому он сделал простую вещь: вышел на палубу, сосредоточенно представил туман тающим и настойчиво постучал о палубу тростью. Может быть, он просто угадал момент? Кто знает! Но туман стал таять на глазах, в просветы выглянуло ярко-голубое небо и засияло утреннее солнце. Раздался крик из рубки: «Боцмана на бак!». И вот уже более тридцати метров толстенной цепи выбраны и якорь в комьях глины выползает из воды. Корабль двинулся. Опоздание на пять часов из-за стоянки лишало всех еще одной экскурсии на берег, но в то же время и дарило целый день на воде, а также сохраняло кошельки путешественников от необоснованных трат на сувениры. Началось плавание по Свири вдоль близких берегов. На них добротные домишки с выходами к реке и пристанями для лодок вместо гаражей. Садов и огородов не наблюдалось, однако рядом лежал лес, откуда даже слышалось птичье пенье. Василий, подошедший незаметно, указал на ближайшую мель: «А вот поэтому и запрещено двигаться в тумане!» Там метрах в ста от берега, покосившись на правый борт, накрепко засела на мели яхта «Жизель». Рядом с ней стоял буксир. Тут теплоход отчего-то замедлил ход. И подбежавший матрос объяснил причину: «Антон Богданович! Там доктора требуют срочно. Хозяин яхты зажат внутри и, видимо, головой повредился. Сильно. Мелет черт его знает что.»

Что же, повредился, так повредился. Существует куча средств от повреждений головы. И даже не из шумерской медицины. Через десять минут Кроули уже стоял на палубе «Жизели», объясняя матросам с буксира, что попробует влезть в искореженный люк к пострадавшему, разберется с ним, а потом сообщит им дальнейшую тактику. И постарается побыстрее. Как выяснилось, когда яхта села на мель, ее экипаж и вся охрана Донума смылись вплавь в неизвестном направлении. А хозяин яхты, неловко упав, вновь сильно ударился головой и к тому же застрял между обломками встроенных шкафов каюты. Дно яхты оказалось пробитым, и вода медленно просачивалась внутрь, грозя затоплением. Кроули спустился в каюту и без лишних разговоров вскоре крикнул матросам, чтоб ломали люк, так как пострадавшего при данных условиях иначе не вытащить.

Донум таращился на него из-под обрушенных полок, злобно сжав кулаки. На лбу его расцветала небольшая ушибленная рана, ноги оставались зажатыми упавшим шкафом.

— Я знаю кто ты. И ты мне поможешь.

— С чего бы это? Только экстренная медицинская помощь, согласно моему диплому, сертификату и аккредитации.

— Я назову твое имя, и ты мне поможешь. Бессмертия хочу. Змей. Эдемский Змей.

— Змей? Эдемский? А почему не Горынович? На местный лад?

— Горынович? Змей Горынович? Что, внучку заберешь?

— А на кой черт мне твоя внучка? С ее способностями к потреблятельству, несмотря на юный возраст, девчонка уже давно кандидат на посещение Преисподней. Хотя, если вмешается какой-нибудь залетный ангел, может еще и исправится. Нет. Мне ее не надо. А что мне надо, так это извлечь тебя из-под шкафа, обезболить, обездвижить поврежденные конечности и в специализированный стационар отправить. Бессмертие? Не повезло тебе с бессмертием. Увы. Ни здешней части, ни той, что из Анк-Морпорка прибыла по странным путям. Одно могу обещать абсолютно точно: специализация стационара тебя очень удивит. Весьма.

Психбригаду он вызвал сам. Да, к моменту приезда специалистов Донум Хватович Позолоченый клял Кроули на чистом русском языке, причем периодически называя дьяволом, чертом, змеем эдемским, демоном и прочими оккультными дразнилками. В этом, учитывая стрессовую ситуацию, характер пострадавшего и тщательно навязываемое гражданам с помощью современных СМИ мнение о медиках, как об убийцах, не было ничего особенно психиатрического, но, когда вместо Донума на сцену выступил Взяткер и на чистейшем английском начал требовать у Кроули подарить ему бессмертие, отправить обратно в Анк-Морпорк, уничтожив при этом никому не известного почтмейстера и обеспечив самому Взяткеру долгую безбедную жизнь, прибывшие специалисты насторожились. Тем более, что сам Донум любезно переводил им с английского явно ненормальные речи Взяткера Позолота. Все звучало странно на два голоса и на двух языках. Затем Донум и Взяткер стали спорить друг с другом о необходимости возвращения в этот самый Анк-Морпорк. Спор их выглядел вполне себе на веский диагноз. Тело ведь было одно на двоих, а снаружи все это смотрелось просто как явное раздвоение личности.

Кроули в перепалку никак не вступал, просто пожимал плечами. Ранее он уже изложил прибывшим специалистам историю предыдущей черепно-мозговой травмы и пребывания Позолоченого в реанимации. Короче, посттравматический психоз с раздвоением личности и бредом налицо. При попытке извлечь Донума из каюты, он абсолютно некстати и очень некоординированно начал размахивать кулаками, что просто привело к уточнению в медицинских документах сведений о явной его агрессивности и, в связи с этим, к необходимости срочнейшей госпитализации. Просто «Cito citissimo!». А потому хозяина засевшей на мели яхты, которая медленно, но верно погружалась на дно, просто отвезли в специализированный психиатрический стационар. На носилках, естественно!

Кроули, тем временем спокойно вернулся на «Волжскую звезду» и продолжил путь в сторону Санкт-Петербурга.

Заканчивался последний день плавания. Поздний ладожский закат менял серо-голубые краски вечера на бархатно-темную туманную ночную синь. Пассажиры прощались в верхнем салоне с командой, кто-то пел на средней палубе тихо и душевно. Он спрятался от всех на корме и просто долго-долго смотрел на закат. Неожиданно из двери, ведущей в кормовой технический отсек с надписью «Посторонним В!!!», раздался знакомый голос: «Эй, Энтони, ты чего здесь? Больных нет, пошел бы повеселился там на шлюпочной!»

Он покачал головой и промолчал. Василий подошел поближе и пристально посмотрел в лицо судового врача.

— Послушай, так нельзя. Чем ближе конечная точка пути, тем хуже.

-Что хуже?

— Вот это вот все. Я ведь понимаю, что есть некоторые вещи, которые ты не то, что не хочешь, а просто не можешь мне объяснять. Ладно. Ты меня спасал. И я подозреваю почему-то, что делал ты это не один раз. И о возрасте я не спрашиваю, не потому что верю в твой здоровый образ жизни. Я ведь не Ванечка или Соня. О шпионской истории даже думать смешно! Тут что-то совершенно иное и абсолютно не объяснимое с точки зрения привычного здравого смысла. Видишь ли, мне ведь не нужны ни рассказы, ни исповеди, просто я видел твои глаза.

— И что не так с глазами?

— Они очень древние. У людей не бывает такого всезнающего древнего взгляда. Если честно я такое только раз и видел. С Софкой в зоопарк ходили. Там змея была. Аспид черный. Так вот у этого аспида было такое же выражение. Несмотря на всех кроликов, которыми там его кормили. Полная безнадега.

— Аспид, значит? Ну, ну!

— Не обижайся. Дети тебе доверяют. И, судя по тому, что они о тебе говорят, тебе вполне можно доверять. Так что произошло? Ты ведь сбежал от своего английского приятеля не от хорошей жизни. Судя по всему, вас многое связывает. Иначе бы и он к тебе поломанному сюда через полсвета в не очень «дружественную» страну не явился. А теперь ты сбежал. И молча ждешь от жизни какой-то пакости. Практически в полном одиночестве. Я, конечно, не доктор. Но — почему? Почему бы просто не рассказать? А? Может и вариант какой придумаем вместе? Да и если выговориться, это при стрессовой ситуации очень помогает. Почему ты не рассказал это своему другу? Вы ведь знакомы давно? Да и он хороший человек. Софка говорит, что просто ангел.

— Шесть тысяч лет. Мы знакомы шесть тысяч лет. И да. Он — ангел.

— И это было сказано очень правдиво! — Василий не отводил серьезного и внимательного взгляда от его лица.

— А это и есть правда, Семеныч, раз уж тебе так хочется, — ответил Кроули без малейшей и привычной для него иронии.

— Продолжай.

— Ну да. Азирафель — ангел. А я совсем наоборот. Аспид черный. То есть был. До перелома этого. Понимаешь, Кое-кто непостижимый, ответственный за многие необъяснимые с точки «привычного здравого смысла» вещи, однажды заключил со мной Договор. И вот, в результате часть вселенского первозданного Хаоса оказалась заключенной в некий предмет, похожий на песочные часы и называемый жизнеизмерителем. Жил себе, иногда даже спокойно и очень долго. Неизмеримо долго с точки зрения смертных. А потом… Случилось разное, и мы с Ангелом сильно Ее разозлили. И не только Ее. В итоге вместо полномасштабного Апокалипсиса получилась драчка местного масштаба с землетрясением, разрушением рынка и разливом озера Провал. Так вот, Она за все это сделала меня человеком. С Ее точки зрения я опять сильно виноват.

— Опять?

— Очень длинная история. Ты же Библию читал? Вот все вот это. Вначале тебя с небес скидывают со товарищи, потом на чреве своем ползай за яблоко, Евой сворованное, а теперь — я человек, то есть смертный. И получается, что жизнеизмеритель это совсем буквально, и я могу умереть.

— А что, так можно было?

— Ей все можно. Она так считает. Но черт бы и со мной! Не я первый, не я последний! Но жизнеизмеритель создавался из моей исходной сущности. А сущность эта — Хаос. И теперь, если частица Хаоса в жизнеизмерителе течет не по бесконечной лемискате, а как песок просто вниз, то она течет вместе со мной к своему концу, и она утянет за собой весь мир. В небытие утянет. Нитроглицерин спасет ненадолго. И только меня. А потом — все.

— А перевернуть если? Часы эти твои чертовы?!

— Вот именно, что чертовы! Не знаю. Не выйдет. Я уже думал, думал. Голова лопается от вариантов. И все отвратительны по итогу. Раз человек, не сработает переворачивание. Да и найти их сперва надо. Она их кинула в сторону Ангела Смерти. А куда упали даже Он сам не знает. Вот я и тащусь по местам великих боев и множества смертей. Может в Петербурге найдется. Не знаю, но меня туда странно тянет. А где искать? На могильных плитах? У Вечного огня? Среди страниц дневника той девочки, что написала: «Умерли все, осталась одна Таня», а потом и сама?

— И что же делать, если найдешь?

— Переворачивать бесполезно. Только если разбить. Все это космическое нечто, что составляло мою суть и когда-то полное частиц и неопределенных мыслей, вылетит наружу, отцепившись от меня, сомкнется с родным космосом, и шарик ваш продолжит вертеться. И не только он один.

— Но ты при этом…

— Да, Василий. Я при этом, как и любой человек, помру внезапной смертью в Великом городе Петра. И иного выхода я пока не вижу.

— Так нельзя.

— Отчего же нельзя? Мы же плывем по местам великих сражений, и люди тут как раз и умирали — за других, за своих любимых, за детей. Чтобы те остались жить, они умирали. Это естественно. Вполне в человеческой природе. Даже ты так делал. Там, в Афгане. Один — ради всех. Для тебя это тоже было естественно. Aliis inserviendo consumor! Что в переводе означает — служа другим, сгораю. Очень человеческий девиз. И не спорь со мной, я же это уже шесть тысяч лет у вас тут наблюдаю. К тому же я жил довольно долго. Если это все останется взамен меня, то и не жалко уже.

— Но так нельзя! Человек не должен умирать в одиночестве и отчаянии.

— А как иначе? И, знаешь, это только в сопливых бездарных романах человек умирает на руках у дорогих и близких, успев при этом сказать нечто самое важное под их трогательными слезливыми взглядами. Обычно все иначе. В отчаянии, одиночестве и часто с болью. И даже зачастую на помощь позвать невозможно. А потом обнаруживаются дорогими и близкими в таком состоянии, когда благолепные и всепрощающие разговоры разговаривать некому.

— Как-то совсем не весело. Может я смогу помочь тебе?

— А ты уже и помог. Еще тогда, в восьмидесятых прошлого столетия. Примером своим и помог. К тому же ты спросил меня обо всем этом. Может мне захотелось ответить? В кои-то веки? Хоть кому-нибудь. А ты ведь мне тоже давным-давно мне не чужой. Можешь считать эту беседу как раз таким разговором из романа. Последним и важным. Если же все останется, то спиши историю на мой пьяный бред. И детям не рассказывай. Никому не рассказывай лучше. Все равно никто не поверит. Я ведь еще тот врун! Или врач. Но тебе, соврать не смог. Вот и вся история.

— А друг твой, который ангел? Он ведь мог бы что-нибудь сделать? Ангельское? Чудесное там?

— Чудеса не работают в данном конкретном случае. Никаких исцелений и воскресений. Да и не хочу я его втягивать. Не надо ему мою смерть наблюдать. Ни к чему.

Василий придвинулся ближе и положил ладонь на худое плечо. Помолчал. Совсем стемнело, пассажиры разошлись по каютам спать. Только на средней палубе негромкий баритон выводил: «Дымилась, падая, ракета, как раскаленная звезда…»

— Неужели нельзя помочь? Должен быть выход. Всегда должен быть выход. Не думай о худом. Просто не думай. Вот если тебя сюда тянет, значит и жизнеизмеритель будет тут. Может в тебе какие-нибудь силы еще остались — так используй. Вон как ты с Позолоченым дело провернул: виртуозно и по справедливости. И туман тоже ведь неспроста ушел. Обычно он на этом месте дольше держится. Так в любом человеке остается до последнего мгновения — надежда эта самая. Просто старайся думать о хорошем, надеяться. Иногда все может сложиться и удачно?! Питер очень интересный город. И решение придет. Подумай! Ты же столько жил, столько знаешь, такой опыт. Ты придумаешь что-нибудь. Непременно придумаешь! А потом вернешься домой, и я тоже вернусь за Ванькой. Заберу его на следующий рейс. Вот и встретимся. Вот увидишь! Все так и будет! И потом, если все выйдет хорошо, ты ведь присмотришь за ними? За Софией и Иванушкой? А? Интересно же, что там впереди у них, что не уложится в мой век? Вот подумай — ты обязательно должен узнать про это: «и голосами их детей…», как в той песне. А потом мне расскажешь. Ну? Я уж точно не для Рая житель!

— Получится? Тогда присмотрю? Если получится, то присмотрю… Куда я денусь. И не только за ними. Но ты ошибаешься насчет Рая. Воины за правое дело — они все там. Так что это Азирафель будет тебе о внуках докладывать. Да и о «получится»… сомнительно.

«Планы не простят обман, -

Если им не дать осуществиться,

Могут эти планы разозлиться

Так, что завтра куколкою станет гусеница,

Если не нарушить план.

Путаница за разинею

Ходит по пятам, там, тирам,

Гусеницу синюю назовут гусынею.

Гните свою линию

пунктиром!

Не теряйте, там-там, тирам,

Линию пунктира».

В.С.Высоцкий Песня о планах.

Аркканцлер Чудакулли чувствовал себя полным идиотом. Думминг Тупс не знал, Гекс не знал. Вернее, Гекс знал слишком много, а выбрать наиболее вероятное место становилось тем труднее, чем больше таковых мест Гексом предлагалось. Видимо, эта история со Змеем, порожденным Хаосом, действительно проходила через все культуры Круглого мира. Но Сьюзен, с ее склонностью к анализу и логике, уже после двух раз отметила две странные вещи. Во-первых, ее выбрасывало вовсе не в древние времена, а вполне себе в двадцать первый век по Земным меркам. Во-вторых, она уже дважды встретила одного и того же человека. И ее внутренний голос подсказывал, что этот человек абсолютно не змеиной сущности. Да и человек ли он? Ибо чувствовала она кое-что странное. Нечто от неопределенного чувства, которое было обычным рядом с дедушкой. Но дедушка антропоморфная сущность. Так может этот в светлом жилетике с доброжелательным выражением на лице — тоже?

— Итак?

— Пока никаких результатов, аркканцлер. Я предприму третью попытку. Вот эта история мне очень нравится. Имя, конечно, опять непроизносимое. Кетцалькоатль. Пернатый змей. Владыка стихий, создал людей, дал им ремесла и прочее бла-бла-бла. Но они жертвовали ему цветы, бабочек и живых крохотных птиц, похожих на летающие цветы, под названием колибри. Потом пришли жрецы и все испортили человеческими жертвоприношениями. Да. Главное. Люди там обитали 30-40 тысяч лет до новой эры. Упоминание о пернатом змее появляется во 2-3 веке до новой эры. А в 980 году реальные люди, носившие такое же имя, боролись со жрецами против этих жертвоприношений. Потом их поработили пришельцы из другого полушария. Представьте, племя арауканов сопротивлялось порабощению аж четыреста лет! И у них не было рабства и царя. Как и пороха с колесом. Завоеватели принесли жажду золота, болезни, обман и новую религию. Однако, Кетцалькоатль отомстил этой цивилизации поработителей. Он подарил им дурные привычки к шоколаду и табаку.

— Карр? Тебе про шоколад понравилось?

— Нет. Про борьбу со жрецами. Короче, двигаем. Мексика, 980 год до новой эры!

Увы! Девятьсот восьмидесятый год до новой эры оказался двадцать первым веком нашей эры, а черноволосый молодой мужчина рассказывал на неплохом английском группе экскурсантов об археологической зоне Теотиуакан — культовом центре древних индейцев, поражающим грандиозностью таких сооружений как пирамиды Солнца и Луны, дорога мертвых, храм Кетцалькоатля и дворец Кетцальпапалотля. Далее по программе шло посещение всемирно известного Национального Музея Антропологии Мехико, где собраны экспонаты, относящиеся к разным культурам доиспанского периода истории Мексики, а также музея живописи Фриды Кало.

В этот раз Азирафель попал именно туда, куда хотел. И подумалось ему, что не так уж плох китайский ширпотреб. Особенно, если учесть педантичность, трудолюбие и многовековую мудрость китайцев. Да и с Уриилом отлично поговорили. И ангел был даже рад за него. И вот, здесь вновь появилась Девушка! Азирафель мгновенно прореагировал на ее появление в группе. Просто возникла из ниоткуда с вороном на плече! На словах о храме Кетцалькоатля. И оставлять этого без внимания было нельзя. Несомненно, она тоже разыскивала нечто связанное со Змеем. Или даже его самого. Опасности он не ощущал, хотя было в этой девушке нечто тревожное. Поэтому ангел предпринял отчаянную попытку: подошел к ней поближе и завязал разговор в своей обычной ангельски-английской доброжелательной манере.

— Уважаемая леди! Не имею чести быть представленным. Но мы встречаемся уже третий раз. Если Ваше туманно-миражное исчезание в калмыцкой степи можно назвать встречей. Да, мы встречаемся при очень необычных обстоятельствах. Не могли бы Вы сказать мне, для чего Вы здесь? И, простите, не хочу быть невежливым — Азирафель Фелл, букинист.

— Букинист? — Сьюзен не поверила ни одному слову, но верить отчего-то очень хотелось. Нет. Не выйдет! Она ничего не принимала просто на веру. Логика мешала.

— Да. А что Вас удивляет? Хорошо. Я Вам откроюсь. Мне кажется, вы что-то или кого-то ищете. И кажется, что Вы ищете моего …друга.

— Букинист? — усмешка была полна скептицизма, но все же ее красила.

— Букинист. Если бы я Вам сказал, что я Ангел Восточных врат, Вы бы поверили?

— Поверила бы? Конечно, нет. А я — Внучка Смерти. Вы поверили бы?

Азирафель просто не нашел слов для ответа. Внучка Смерти? До чего эти готы могут дойти! Как это у Смерти может быть внучка? Смерть не дарит жизнь. Никогда и никому. И имени она не назвала. Не стоит быть с ней откровенным. Азирафелю на миг показалось, что за девушкой он видит темный силуэт с огромными черными крыльями. Нет. Невозможно. А то, что этот то ли хомяк, то ли крыса оказался просто крысиным скелетом в мантии и с крохотной косой — возможно? Однако, крысиный скелет выпрямился на плече девушки, взмахнул косой и пропищал очень воинственно: «ПИСК! ПИСК! ПИСК-ПИСК!!!»

Сьюзен рассуждала вопреки логике или, наоборот в соответствии со странной логикой этого нелогичного поиска: «Учитывая мое чувство по поводу восприятия антропоморфных сущностей, как раз этим самым ангелом он скорее всего и может быть. Интересно, как выглядят ангелы Круглого мира? Кажется, им полагаются крылья? Надо уточнить у Гекса. И не знаю, о каких вратах идет речь. Видимо, что-то из здешней мифологии. Надо будет поинтересоваться. Хотя про букиниста он тоже явно не врет. Очень книжная у него речь! И выглядит как абсолютно книжный человек. Вроде Тупса. И одно уж совершенно точно — в нем нет ничего змеиного».

Итак, они уже не слушали гида, просто смотрели друг на друга, а потом девушка тихо растворилась в воздухе вместе с питомцами на плече и белым конем, который тут тоже присутствовал.

Из личных воспомининий A.J.Krowly.

Разноцветные. Цвета радуги и надежды. Золото на бирюзовом фоне с отблеском синевы и темной зелени, перетекающее в темно-фиолетовый и ночной сине-черный. Крылья Кетцалькоатля. Среди зелени джунглей, как тогда казалось, неукротимых и неуязвимых. Дети приносили ему птиц, похожих на цветы или самоцветы, в клетках, плетеных из лоз. Птиц они потом выпускали — всех и сразу. И это вам не шарики надувные дурацкие, загрязняющие окружающую среду! Плицы разлетались цветочным облаком в разноцветный дождь и таяли во всех оттенках зеленого среди лесных ветвей и лиан. Солнечные блики плясали на глянцевых листьях, цветы, похожие на птиц распускались в чаще, скрытые от людских глаз. Детям нравилось сажать семена в землю и ждать всходов. Это было волшебством: ростки, цветы, плоды. Сладкие и яркие, сочные и тяжелые, обещавшие сытость и радость. Надежные плоды земли. Чего бы больше? Нет, вспоминать Конкисту никогда не хотелось. Чтоб подавились они этим золотом вместе с шоколадом. И жрецов-идиотов тоже не хотелось. Что за напасть?! Превращать прекрасное в такие адские изобретения? Так извращать мир вокруг? И ведь никакой Ад над этим не трудился! Не хотелось думать об этом. Только детские руки, выпускающие чудесных птиц на свободу. Только это хотелось помнить.

В пирамидах древней цивилизации не было ничего подходящего на роль легко швыряемого сквозь пространство и время артефакта. В музей живописи Фриды Кало Азирафель даже не пошел. Что-то подсказывало, что следует начать погоню совсем иного рода. Девушка? В кои-то веки! Ну что ж, погоняемся за девушкой. Что-то она знает! И почему интересно их так удачно сводит в пути? Поэтому для дальнейшего продолжения поисков он ненадолго вернулся в книжный. Да и подкрепиться бы не мешало. Не то чтоб ангелу требовались калории для энергичных поисков, но привести в равновесие мысли и успокоиться чашка какао всегда помогала. Или стоит заказать суши с доставкой?

После того, как ритуал медитативного поглощения шедевров японской кухни был завершен, Азирафель просто попробовал поискать в интернете что-то о Смерти, как персонаже. Ведь Уриил рассказывал о какой-то книге?! И как эта книга могла мимо Азирафеля пройти?! Каково же было его удивление, когда первая же строка поисковика выдала ему следующее:

«Смерть (англ. Death) — персонаж серии книг Терри Пратчетта «Плоский мир» и главный персонаж цикла «Смерть»: «Мор, ученик Смерти», «Мрачный Жнец», «Роковая музыка», «Санта-Хрякус», «Вор времени»… Антропоморфная персонификация Смерти мужского рода, обитающая в своей отдельной реальности Плоского мира... Один из самых деятельных и любознательных образов смерти, которые встречаются в массовой культуре. Любит кошек, с любопытством относится к человечеству и при любой возможности старается понять его получше… Временами проявляет сентиментальные чувства к людям: удочерил спасённую им же от гибели девочку, взял в подмастерья смертного юношу, подменял Санта-Хрякуса на его посту и даже вставал на защиту всего Плоского мира. Внешне не эмоционален, хотя и обладает вполне человеческими эмоциями и даже периодически задумывается о смысле бытия. В последнее время Смерть начал испытывать что-то наподобие сострадания к людям. Он спас и удочерил маленькую девочку Изабель. Спустя некоторое время Смерть, по примеру людей, решил обзавестись подмастерьем и лично выбрал на ярмарке ученика Мора. Во время событий книги «Мор, ученик Смерти» Мор и Изабель поженились и у них родилась дочь Сьюзен. Таким образом, Смерть стал дедушкой».

— Внучка смерти? Из книги? — и он продолжил сетевой поиск. Да, так просто! Сьюзен Сто Гелитская из Плоского мира каким-то загадочным образом болтается по местам боевой славы эдемского Змея и что-то или кого-то ищет?! Оставалось сосредоточиться, собрать всю свою ангельскую интуицию в кулак и наметить следующую точку соприкосновения… Египет?

Гекс уже давно натужно урчал и щелкал, муравьи устали от беготни, библиотекарь нервно доедал одиннадцатый банан, Тупс продолжал колдовать с рычагами и кнопками машины.

— Что мы знаем? — рассуждала Сьюзен. — Я ищу какую-то змееподобную антропоморфную сущность. Нечто, связанное с этой сущностью ищет этот странный букинист. За спиной которого явно просматриваются крылья бело-лазоревого цвета. И он называет змея с кучей имен своим другом. И при этом абсолютно не врет. Так как букинист на змея совсем не тянет, то кто он? Ангел? А вдруг ему нужен именно жизнеизмеритель? Ведь по пустякам никто не стал бы носиться по всем этим удивительным местам с такой скоростью и с такой настойчивостью? Никакой ангел носиться бы не стал! Но он сказал — друг?! Это совсем другое дело.

Она повернулась к Гексу. Машина выкинула очередную партию листочков: «Смотри: мифология Круглого мира. Бог, создание ангелов и демонов, райский сад, яблоня с запретным плодом…»

Сьюзен ошеломленно прекратила чтение и задумчиво посмотрела на жизнеизмеритель. Звезды печально мерцали в нем из последних сил.

— Я знаю эту историю. Змей в волшебном саду уговорил первую женщину отведать яблоко познания, после этого якобы началась людская история. Дедушка рассказывал мне эту сказку. Когда зернышки сажали яблоневые. Сказал, что яблоко от давнего друга. И там, в той истории, конечно, были и ангелы. Вряд ли я попаду в райский сад, он слишком мифологичен. Да и во времени меня упорно все же переносит в двадцать первый век по их летоисчислению. А потом каждый раз уносит обратно абсолютно в неподходящий момент. Как мне там задержаться? Может попытаться настроиться на этого букиниста? По крайней мере он знает, как этот Змей выглядит в двадцать первом веке. Хотела бы я на этого Нингишзиду посмотреть! Или на Кетцалькоатля. Как его звали в этом самом Египте? Нехебкау? Апоп? Очень запутанная история. Но дальше можно попробовать объединиться в поиске, раз он называет Змея другом. Ангел Восточных врат? Азирафель?

ПИСК! СН-СН-СН!

Карр!

Египет?

Конечно. Вот и он. История старая и тоже запутанная. Изображение змея со многими кольцами на фресках рядом с солнечной ладьей. Нехебкау — то ли змей, то ли змееборец. Одни считали, что это сам Ра в образе змея, иные рассказывали, что он плыл вместе с солнечным Ра в Ночное плавание, чтобы сразиться с олицетворением Хаоса и тьмы змеем по имени Апоп, другие впоследствии ассоциировали его с этим самым Апопом, по некоторым мифам не больше не меньше, как создателем Вселенной, четыреста пятидесяти локтей в длину, выпивающий запросто воду подземного Нила до капли. И какой предмет близок тебе, Нехебкау- Апоп? Может просто горсть песка с Нильских берегов, замкнутая в тот самый жизнеизмеритель? Или это часть твоего древнего Хаоса, наполненного звездной пылью и еще несбывшимися временами?

Азирафель оглянулся на знакомое: «ПИСК!» и снова увидел девушку. Но теперь он знал ее имя. И знал, что иногда в ее мире одно из имен ее было Сьюзен Смерть. Зачем она ищет Змея? Что несет ему? Конец?

Девушка меж тем спрыгнула с коня и подошла на расстояние вытянутой руки.

— Я надеялась увидеть Вас здесь!

— Вы удивитесь, но и я тоже, Госпожа Сьюзен. Сьюзен Сто Гелитская, внучка Смерти! Надо же! Плоский мир?! Если бы я не видел Вас, ни за что бы не поверил!

— Круглый мир не менее удивителен. Но мы ведь здесь не за этим?! Расскажите мне о Вашем друге. Раз Вы знаете, кто я, то может теперь Ваша очередь доверить мне информацию? Только… я могу исчезнуть в любой момент, поторопитесь, пожалуйста!

— Доверить. Ну, пожалуй, это имеет смысл. И толку будет больше, чем гоняться по свету за призраком, идеей или друг за другом? Я ищу нечто, что спасет моего друга, которого знаю больше шести тысяч лет. Хотя вначале могло показаться, что мы совсем не друзья.

— Хорошо. Враги на протяжении шести тысяч лет, это почти уже друзья?

— Вполне логично. Видимо, как-то так! Мы встретились первый раз на стене сада. Потом всякое случалось, и мы пришли к некоему соглашению. И мы многое пережили вместе. А сейчас ему угрожает опасность. Надеюсь, что она исходит не от Вас. Ведь я знаю, что некоторые называют Вас…

— Они не правы. Только мой дедушка носит такое имя.

— ПИСК!

— Хорошо. Дедушка и Смерть Крыс. А меня называют Госпожа Сьюзен. Что Вы ищете конкретно?

— Видите ли, госпожа Сьюзен, мой друг человек теперь, и он в опасности. А потому я искал артефакт, от которого зависит его жизнь. Кажется, в Вашем мире такое называется жизнеизмеритель?

— Карр! Это так называется во всех мирах!

— Так. Не встревать, если нечего сказать.

— Отчего же нечего? Вороны бывают везде. И местные даже говорят так же, как и наши, плоскомирские. Карр! Можно их расспросить. Где нам этого Змеечеловека найти.

— Змеечеловека?! Его пространство сейчас как раз ограничено, человеческими возможностями ограничено. И я не могу вернуться к нему с пустыми руками.

Все это, конечно, здорово. Восхитительно, прекрасно, чудесно. Прогуляться с девушкой по Лондону, показав ей достопримечательности, пообедать с ней в Ритце, где чудом освободился столик. Тем более, что девушка так хороша. Конечно, местные, несмотря на британскую сдержанность, откровенно восхищенно пялились бы на девушку. Вечером привести ее в книжный, сварить какао и рассказать всю предыдущую историю. Но возле книжного фигура девушки вместе с конем начали таять в воздухе. Не вышло. План лопнул мыльным пузырем. Хорошо, что перед этим они с подачи Сьюзен сделали нечто важное и тактически просто гениальное, чтобы обезопасить свой план от ее внезапных исчезновений. Они просто отправили ворона и крысу на поиски Кроули на Земле по змеиным следам с помощью крысино-вороньей разведки. И условились, что в случае очередного исчезновения Сьюзен, связь станут держать через этих разведчиков.

Сьюзен успела рассказать, что жизнеизмеритель у нее, что он в плачевном состоянии, даже показала странную звездную туманность в восьмеркообразной баночке, но отдавать не стала. Ведь не известно к какому бы это привело эффекту. Все-таки он — ангел! А Азирафель посоветовал разведчикам искать Змея побыстрее и на территории, ограниченной именно той страной, где остался Кроули.

«Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица — красавица столицы!»

Н.В.Гоголь «Невский проспект»

Глава обещает быть очень коротенькой. Потому что времени у него в обрез, идей новых нет, да и ждать неизвестно чего ужасно надоело. Но почему бы напоследок не погулять по великому городу?

Северная столица всегда вызывала его восхищение. И во времена царя Петра Алексеевича, который с упорством и яростью укрепляя страну, рубил окно в Европу. И во времена Екатерины Великой, продолжавшей украшать город и укреплять государство. И после царских времен, когда город держался среди войн, голода и болезней, рос и хорошел силой духа и крепостью рук его граждан. Но кое-что Кроули привнес в его историю. Дело в том, что трасса М25, не была его единственным дорожным творчеством. Первым экспериментом была Большая перспектива, ставшая впоследствии Невским проспектом. Во всяком случае эта история кочует по лекциям местных экскурсоводов, несмотря на ее явные временные несовпадения. Вы бывали в Питере? И где заканчивается Невский? Правильно. Четыре с половиной километра от Адмиралтейства до Александро-Невской лавры, пересекая Мойку, канал Грибоедова и Фонтанку. Но. Многие решают, что проспект обрывается на площади Восстания. Потому что там она перестает быть перспективой, а превращается в ломаную линию. Во всяком случае Большая перспектива вышла не прямой. Настолько, что пришлось прорубить просеку повторно. В результате попыток спрямить перспективу получили сам Невский проспект и улицы Гончарную и Тележную. Положения это не исправило. И, хотя Невский проспект вошел в великую культуру как архитектурная достопримечательность и литературный феномен, он так и остался изломанным. Экскурсоводы объясняют это тем, что когда с одной стороны строили монахи, а с другой пленные шведы, то либо из-за пьянства монахов, либо из-за глубокой депрессии побежденных шведов, но все они сбились и не встретились на прямой. По этой причине, продолжают экскурсоводы, царь Петр Алексеевич, в сильном гневе пребывая, выпорол то ли монахов, то ли шведов, то ли всех их сразу, в зависимости от фантазии экскурсовода. Исторически все это неверно. Монахи строили с 1712 года, шведы с 1715, а разрыв в перспективе объясняется сложным грунтом и трудностями укрепления болотистой почвы. Почву укрепляли сваями и днищами барж. В настоящее время не ясно до конца к чему конкретно приложил руку Кроули. Может к рельефу местности, может к пьянству монахов, может усугубил печаль пленных шведов и чем-то вызвал гнев Петра Великого. Не исключается также и то, что он просто придумал всю историю и подарил ее нескольким экскурсионным бюро для распространения. Но ситуация есть, в ней присутствует странная неуловимая змеиная ирония, а проспект идет ломаной линией. Как-то так.

И это мы вам еще не рассказали историю знаменитой кондитерской С.Вольфа и Т.Беранже, которая тоже на Невском! Интересное местечко. Просто до чертиков и интересное. Некоторые считают, что некое проклятие сделало ее знаменитой. Знаменита же она тем, что 7 января 1837 года, около четырех часов дня, в угловой подъезд, где находилась кондитерская, пришел А. С. Пушкин. Он дожидался здесь своего секунданта Данзаса. До роковой дуэли оставалось менее часа. Отсюда он последний раз смотрел на любимый Невский проспект. Встреча состоялась. Поэт выпил стакан воды или лимонада (Данзас не запомнил). Они сели в сани, чтобы ехать к Черной речке. Несколько дней спустя после гибели Пушкина в кондитерской из рук в руки переходили гневные стихи юного Лермонтова «На смерть поэта». Помните, что было за это и ему, и его другу Раевскому? Весной 1846 года здесь Ф.М.Достоевский познакомился с М.В.Петрашевским. Члены политического кружка, который возглавлял Петрашевский, в ночь с 22 на 23 апреля 1849 года были арестованы и заключены в Петропавловскую крепость, среди них был и Ф.М.Достоевский. Проведя восемь месяцев в Петропавловской крепости, Достоевский отправился на каторгу в Омский острог в Сибири. Позже, на месте Кондитерской около 1885 года предпринимателем Ф. О. Лейнером был открыт элитный ресторан. Согласно преданию, 20 октября 1893 года в этот ресторан зашёл Пётр Ильич Чайковский и попросил принести стакан воды.

«Извините, кипяченой у нас нет» — ответили ему, на что Чайковский сказал — «Так дайте сырой, и похолоднее». Сделав всего один глоток, Чайковский вернул стакан официанту. Через несколько дней великий композитор умер от холеры. Чертовски опасное место?! И да, кафе посещали М. Ю. Лермонтов, Н. Г. Чернышевский, Т. Г. Шевченко, и у всех была трагическая судьба. Кроули тут абсолютно не при чем. Хотя в отчетах он и мог наврать. И причина всех несчастий крылась тут вовсе не в змеиных происках, а в происках российского самодержавия. У всех выдающихся деятелей этой страны судьба в той или иной мере трагична. Но какой же русский не любит сладкого в хорошей компании?! Да, и ежику понятно, что наряду с писателями и художниками в кондитерской часто бывали и тайные агенты третьего отделения, которые развлекались, подслушивая беседы за соседними столиками.

Таким образом, прогулки Кроули по городу не были скучными. Они полнились воспоминаниями, печалью, строчками любимых стихов и мелодиями, что знакомы всем, но особенно дороги — ему, плеском балтийских волн, шелестом дождя, запахом сирени. Одного не было в этих прогулках, чем дальше, тем меньше оставалось в них надежды. И в кондитерскую на Невском, он, конечно, зашел. Вспомнил Азирафеля за чашкой кофе с пирожным, рассуждая: «Может мое пребывание в этой исторической кондитерской с дурной славой приблизит нужное мне событие?»

Итак, время летело, намеченный срок истекал, результатом были просто мысли, грустные мысли. Предчувствия странные и печальные мучили его неимоверно. Разобраться в них он пытался, но не смог. Но что-то приближалось. Ожидание непонятно чего и когда — он старательно гнал от себя. Настраивал себя на одно — жить как можно дольше, пока не придет решение проблемы. Занимал себя любованием городом, благо тут было чем любоваться. В этот день он наметил для себя парки пригородов, а завтрак в милой столовой с интерьером конца девятнадцатого века, как и вся гостиница, был просто чудесен и несколько в стиле Ангела. Надо сказать, что гостиница носила название по имени последней здешней династии, а на одной из лестничных площадок стоял великолепный трон, так напоминавший ему дурацкое и неудобное кресло из его лондонской квартиры! В этом была ирония, и это было весело, как ни крути. И постояльцы охотно на этом троне фотографировались! Что с них взять, они же просто люди?! Нет ни за что он туда не сядет. Просто пойдет и позавтракает. Вдруг в последний раз? В конце концов, что он может сейчас делать? Только жить и хотеть жить всеми своими силами, мыслями, клетками и печенками?!! Он не должен сдаваться. Должен заставлять себя дышать, думать, радоваться каждой минуте, наполняя каждую минуту мыслями и мечтами, и надеяться, несмотря ни на что!

Когда он уже собирался перейти от овсянки к кофе с тостами, как рядом с кружкой обнаружился крысиный скелет в черной мантии и с косой.

— А вот это уже унизительно. Подло просто. Абсолютно неравноценная месть за тот необоснованный вызов, видимо. Прислать за мной вот это крысиное чучело! К тому же у меня по плану сегодня Петергоф.

-ПИСК! ПИСК! ПИСК?!!

— И не пищи. Смерть КРЫС?! Тоже мне! Я что — похож на крысу?

— ПИИИСК!

— И я не змея сейчас. Человек я. Так что уматывай.

Крыса меж тем рубанула косой по тосту, аккуратно намазанному маслом и клубничным джемом. И произнесла очередное ПИСК. Кроули отодвинул пальцем косу и взял аккуратно в центре прорубленный тост. Отдавать Крысу что-то с запахом клубники не хотелось.

— Отцепись уже, крысиный жнец! А если ты просто бутербродов хочешь, то непонятно отчего в моей компании.

— ПИСК. ПИСК. ПИСК, ПИСК.

Тут в окно с карканьем влетел очень крупный ворон, схватил Смерть Крыс за капюшон, и оба исчезли, унося наколотый на косу следующий тост с сыром.

-Хорошенькое дело. Что он такого важного в итоге напищал? Ищут? Меня ищут? Госпожа? Какая такая госпожа может меня искать? Кому я нужен — искать? Или они тосты собирают себе на завтрак таким экзотическим способом?

Парочка шпионов, меж тем, разведав и подтвердив сведения, полученные по вороньим дорогам и крысиным тропам, отправились доложить Сьюзен и Азирафелю о результате. Тем более, что они очень удачно выяснили как место нахождения Змея, так и его планы: на Петергоф.

На Петергоф!

«Если даже есть талант,

Чтобы не нарушить, не расстроить,

Чтобы не разрушить, а построить,

Чтобы увеличиться, удвоить и утроить, -

Нужен очень точный план.

Мы неточный план браним — и

Он ползет по швам, там, тирам.

Дорогие вы мои,

Планы выполнимые,

Рядом с вами мнимые -

пунктиром.

Тири-тири-там-там, тирам,

Тоненьким пунктиром».

В.С.Высоцкий Песня о планах.

На столик рядом с чашкой какао Азирафеля шлепнулся обгрызенный по краям тост с сыром. На сыре, который смотрелся чеддером, хотя и был пошехонским, было нацарапано по-русски то ли вороньим клювом, то ли тонкой лапкой крысиного скелета: «Сиводня по плану у ниго — Питиргоф!» Азирафель не стал рассуждать о странностях перевода первоисточников на иные с английского языки, а схватил свой верный глобус и уверенно ткнул пальцем куда-то в район Финского залива …

Сьюзен и Чудаккули только закончили утренний кофе, как на кофейный столик аркканцлера мягко опустились ворон и Крыс. И тут раздалось победное.

— ПИСК!

— Карр! У него по плану сегодня Петеррргоф!

Сьюзен тут же отставила чашку, ворон и Смерть Крыс перескочили на ее плечо, и Бинки унес их прочь к тайнам Круглого мира…

Итак?

Итак!

Итак…

Он просто стоял и смотрел в окно, не обращая внимание ни на что.

Итак, он ничего не нашел. Да он ведь особо и не старался. Просто потратил все время на поиски себя и примирение с собой человеком. И время истекало, он это чувствовал очень остро. Острой болью в груди и чувствовал. И не хотел делить эту боль ни с кем. Даже с Ангелом. За окном шелестел дождь, мешая свой голос с голосом фонтанов. Там, в парке толпились туристы с зонтиками. На клумбах красовались тюльпаны всех цветов и царских размеров. Эти цветы, шум воды, разноцветные зонтики — просто странный и такой фееричный эпизод счастья в конце? Петр Великий хотел Голландию? Так это и похоже, и нет. Эдакая Голландия с российским размахом! Такая красивая, такая радостная. Если хватит сил, он спустится вниз. Дворец великолепен, но хотелось бы взглянуть на море и подышать ветром. Фонтаны шутихи тоже очень интересовали. Ах, Петр Алексеевич, и что Вы за молодец!

Он стоял у окна в Аудиенц-зале Большого Петергофского дворца.

По всему периметру стен истинные и ложные зеркальные окна и двери в невероятно сложных золоченых наличниках зрительно разрушали материальную массу стены. Возникало ощущение, что это легкий, открытый на все стороны павильон. Мужские и женские полуфигуры на восточной и западной стене, из-за спин которых поднимаются вверх стилизованные растительные побеги, несущие свечи, все элементы разнообразного декора, сияние золота на фоне благородной белизны создавали архитектурный образ, полный трепетной живости и радости бытия.

За его спиной девушка экскурсовод продолжала повествование: «Здесь, в аудиенц-зале, примыкающем к Тронному, проводились государственные приёмы, а во время торжественных обедов, когда столы накрывались во всех помещениях дворца, здесь отводились места для придворных кавалерственных дам. Именно поэтому он получил второе название — «статс-дамская». В отличие от Тронного зала, это помещение сохраняло аутентичный барочный интерьер, созданный Растрелли, до 1941 года. Узкое пространство зрительно расширяли множественные отражения зеркал на противоположных стенах, покрытых золочёной резьбой в виде девичьих головок, листвы, раковин, плодов и цветов. Изящный плафон «Освобождённый Иерусалим», созданный итальянцем Балларии, был утрачен, как и всё убранство зала. Однако огромная реставрационная работа, выполненная художниками Любимовым и Никифоровым в послевоенные годы, позволяет сегодня любоваться изысканными интерьерами Аудиенц-зала».

Потом экскурсия прошла в Белую столовую. И на какой-то миг он остался в зале один. Вдруг внизу на лестнице у каскада фонтанов возник из ниоткуда зонт в коричнево-бежевую клетку. Хозяин зонта быстро перемещался от одной группы к другой, словно разыскивая кого-то. Сердце защемило от мысли, что это мог бы быть Ангел, захотелось посмотреть в его лицо и просто попросить прощения. В последний раз.

А потом почувствовал, что сердце его начинает рваться и… время остановилось…

Азирафель отодвинул купол зонта и глянул вверх. Там, у окна, одинокая грустная черная фигура с тростью. Просто смотрит в окно. В следующее мгновение он уже вбегал в Аудиенц-зал. Кроули продолжал смотреть в окно. А по спине, худой и так не свойственно для него сгорбленной, было видно, что ему плохо, и как ему плохо. Ангел забыл о Сьюзен и бросился к этой одинокой падающей под грузом боли фигуре.

— Нингишзиду! Кетцалькоатль! Черт тебя дери, Кроули! И почему ты всегда выбирал такие длинные непроизносимые имена!

Тот обернулся на голос, уже касаясь пола. И в это время зал наполнился странным серебряно-стеклянным звоном. По бесконечному коридору отражений в зеркалах, звеня и цокая, скакал белый конь Смерти. Вперед, из выдуманного Плоского мира в реальный Круглый! Наконец, зеркальный звон сменился стуком копыт по уникальному паркету. Девушка щелкнула пальцами и укоризненно окрикнула коня: «БИНКИ!» Конь поднялся на пару футов над паркетом, время остановилось. Голова Кроули лежала на руках Азирафеля, он приоткрыл глаза.

— Сьюзен? Госпожа?! Вот это кто! Госпожа Сьюзен Сто Гелитская? Он тебя прислал вместо себя? Милое решение. Гораздо приятнее той нахальной крысы. О, Крыса тоже здесь! Приветствую всю компанию! Интересно получается? Что ж Дед сам не захотел? Связываться не захотел? И правильно!

— Никто меня не присылал. Я сама пришла. И совсем по другому делу. Нингишзиду. Или как Вас там сейчас зовут. У меня Ваша вещь. И только Вы можете ею распорядиться, ну, или Дедушка. Но я считаю, что при сложившихся обстоятельствах будет лучше, если это будете Вы.

— Давай, быстрее, госпожа Сьюзен. Я должен его разбить, пока еще жив. Тогда вы все останетесь. Все останется…

— Нет. Разбивать ничего не надо, просто перевернуть. Тогда останетесь и Вы. Есть кое-что еще. Это надо проглотить без возражений и не запивая... Подарок от Ронни Каоса, то есть Соака. Клубничное пламенное мороженное. Из нашего мира. Господин Соак сказал, что это часть Вашей изначальной и бессмертной сущности.

Она развернула сине-белый полосатый лоскут и, не касаясь пылающего льда, поднесла его Кроули. Тонкий язычок голубоватого пламени вился над нежно-красным ломтиком. Змей серьезно кивнул и проглотил клубничный магический десерт одним глотком.

— Вот же — настоящий удав, — подумалось Сьюзен, — Интересно все же, каково это на вкус. Неужели просто клубничный лед?

Затем она вложила в тонкую ладонь жизнеизмеритель. Последняя звезда в пустеющей колбе все еще цеплялась за узкий стеклянный поясок. Кроули поднес часы поближе к глазам.

— Так. Дело дрянь. Несколько секунд, и все?! Дудки. Что я теряю? Если возьмусь экспериментировать? Что мы все теряем?

Он потряс жизнеизмерителем, а затем просто перевернул его так, чтобы полная колба оказалась сверху. Нет. Вопреки правилам Плоского мира, звездная лемиската не потекла снизу вверх. Видимо, звезды все же подчинялись физическим законам не только в пространствах галактик. И Круглый мир жил по законам физики, а не по непостижимым планам. Сила тяжести, или иная сила природы вывернула часть звездной туманности вниз, но столько же осталось в верхней колбе. Потом движение продолжилось, по бесконечности продолжилось оно.

Кроули медленно поднялся.

— Часть моей сущности из мира, созданного воображением? Да, милая, конечно, на вкус — это просто клубничный лед, — улыбнулся он Сьюзен и щелкнул пальцами. И что это была за улыбка! Сьюзен почему-то покраснела.

Азирафель подумал: «Ну вот. Началось!» Время двинулось вперед, в зал вошла следующая экскурсия. У экскурсовода округлились глаза и открылся рот, но слов не оказалось. «Бинки!» — прошептала Сьюзен с ужасом, Кроули легко махнул рукой в сторону коня. Бинки исчез. Экскурсовод потерла виски ладонями и решила подать заявление об отпуске сегодня же.

В гостиницу приехали на машине Кроули, вернувшейся в свой настоящий облик из его трости при помощи обычного демонического чуда. Правда, машина выглядела, как сияюще-черный УАЗ «Патриот», а из динамиков попеременно с Фреди Меркьюри выступал хор Сретенского монастыря с песней про коня, брусничный цвет и алый-да рассвет, но скорость была прежней, то есть заПДДшной или запредельной. Сьюзен поездка понравилась, город вокруг был великолепен, джентльмены безукоризненно вежливы, комнаты в гостинице как для нее, так и для Азирафеля тоже чудесным образом сразу нашлись. Уютные комнаты с окнами на цветущую сирень …

«Есть такой фокус с горошиной и тремя наперстками, за перемещением которых чертовски трудно уследить. Вот и сейчас произойдет нечто подобное — правда, ставки значительно выше, чем пригоршня мелочи.»

Терри Пратчетт «Благие знамения»

Диалог первый, зоологический.

-ПИСК!

-Карр! Да, она не исчезает уже третий день. И мы вместе с ней. И куда только делась лошадь?

-ПИСК! СК! СК!

— Ничего смешного. Карр! Этот ползучий засранец отправил Бинки обррратно в Плоский мир и как-то удерживает нас здесь. И ему это ужасно нрравится. А особенно ему нрррравится Госпожа Сьюзен. Ясно, как стеклышко! Вопрос в том, как теперь она попадет обррратно?! Уж не на его же страшной черной машине?!

— ПИСК?!

— И мы, конечно, тоже под вопросом. В эту машину я не сяду ни за что!

— ПИИИСК!

— Ну и что, что я летел? А выхлопные газы?

-ПИСК.

— Что значит машина не заправлена? Ты разве специалист? И я себе придумал эти газы? Как она тогда едет? Чудом? Отпррравил бы нас вместе с Бинки чудом, но, видимо, забыл. Или мстит за тот завтрак?! Карр! Зря ты его любимый бутерброд испортил.

— ПИСК! ПИСК! ПИСК!

— Сватается? Нет, об этом не может быть и ррречи. Он змея, она человек. Бессмертная хаотическая змея без мозгов. Карроче, никакой романтики. Надеюсь, ей просто показывают город.

— ПИСК!!!!

— Карр! Сам знаю, что получим оба по перрвое число, если со Сьюзен что-нибудь случится.

— ПИСК?

— Как что может случиться?! А вдруг она влюбилась? Да здесь что угодно может случиться.

— ПИСК, СН-СН-СН…

— И нечего смеяться… Карр!

Диалог второй. Эфирно-оккультный.

-Азирафель, как ты относишься к девушкам?

-?

— Что непонятного? Как ты к девушкам относишься?

— Так же, как и ко всем остальным, с любовью.

— А… Я имел в виду другое.

— Другое? Я — ангел. Какое-такое другое?

— Ты, конечно, ангел. Но, выбирая обличье ты же выбрал мужской образ. Значит…

— Ничего это не значит. Абсолютно ничего. Просто в мужском облике в этом мире легче жить, как ни крути. Несмотря на право голоса и все остальное. Патриархальные цивилизации в основном.

— Нет, вот если бы ты был девушкой, то, например…

— Прекрати. Никаких напримеров! Это вообще не уместно. И всегда плохо заканчивалось.

— Когда? Всегда? Только разок и случились нефилимы.

— Перестань даже рассуждать на эту тему. Я же прекрасно понимаю о какой девушке идет речь. Да, она тебя спасла. И не только тебя. Всех. Но. Миссия закончена. Лошадь неизвестно где. И ты приложил к этому руку. А лошадь меж тем Азраилова! Очень легкомысленно швырять ее туда-сюда. Ты уже несколько дней таскаешь девушку по городу. На своей адской машине. Из тросточки. Очень остроумно прятал. Что вообще происходит?

— Ничего не происходит. Я просто задал тебе вопрос. А что касается машины, то я бы позвал и тебя, но моя скорость тебя никогда не устраивала.

— Скорость? Ты о чем? Господи, помяни царя Давида и всю скорость, тьфу, всю кротость его! И как я все это еще терплю?! Так. Я тебе ответил. Про девушек. И не морочь этой девушке голову. Это единственное, что я могу добавить. Потому что ты ей даже в дедушки не годишься.

— Ерунда какая! В дедушки не гожусь?! Конечно, не гожусь. Какой из меня — дедушка? И это прекрасно.

— Я имел в виду совсем другое. С другим знаком — не годишься. Не обижайся, но ты для нее староват.

— Ах, староват! Это смешно! Кстати, в этой гостинице очень плохая звукоизоляция. Так что не надо нести чепухи.

— Я несу чепуху? А сам?

— Я просто задал вопрос.

— Вопрос? Тебе все сказать о твоих вопросах? Достал уже. Как я отношусь к девушкам?! Вот я, например тоже могу тебе вопрос задать. Что это за вечерние развлечения странного содержания?

— Ничего странного. Позавчера в оперу ходили. Вечер одноактных опер. Ты же сам не захотел, репертуар тебе не понравился.

— Вечер одноактных опер? Первое отделение «Демон» Рубинштейна, второе — «Иоланта» Чайковского. И как это у тебя получается смешивать?

— Вот я при чем? Репертуар такой в театре. И пели, кстати, великолепно. Сьюзен очень понравилось. Про «Свет есть дар природы вечной» и про «На воздушном океане без руля и без ветрил» ей понравились особенно.

— А вчера?

— Что вчера? Шестую симфонию слушали. Патетическую.

— И почему именно Шестую?

— Тебе интересно? В самом деле?

— Интересно.

— Хорошо. Сьюзен спросила о восстании и падении, а мне всегда казалось, что Шестая как раз об этом. И никаких слов не надо.

— Да? Интересно, мне ты раньше об этом не говорил.

— А ты и не спрашивал. Да, я любитель хорошего соула, но мне не чужда и музыка высокой философии. Ты просто привык, что там у вас «Звуки музыки», Азирафель, только «Звуки музыки»…

— Ладно. Хватит, пожалуйста. Про то, что у вас все Бахи, Моцарт и Бетховен я уже слышал. И разве ты спать не собираешься?

— Нет. Я везу Сьюзен смотреть на развод мостов.

— Ночью?

— Ночью. Их и разводят только ночью. Очень стильная экскурсия. На катере.

— Развод мостов, значит?! Развод?!

— Значит, развод. И ничего криминального. И никакой романтики, раз ты так хочешь.

— Я хочу? Да это единственно правильная линия поведения в сложившихся обстоятельствах!

— Хорошо. Раз единственная, хорошо. Кстати, пригляди за жизнеизмерителем, пока мы с ней там … Ну короче, до моего возвращения. Просто пригляди. Без фанатизма. И если кто-то придет за ним… Не вздумай мечом махать. Он очень хрупкий. Только в крайнем случае. Одним словом — пригляди. Потом расскажешь.

— Ну вот, смылся. Просто совершенно безответственное поведение. Даже стыдно. Смотрит на нее как… И она, бедная, краснеет все время. И что ему? Как с гуся вода! Обормот из Хаоса. Вечный обормот. Вот пусть только попробует…

Диалог третий. Неудавшийся магический.

Наверн Чудаккули очень нервничал. Возвращение Бинки без девушки очень настораживало. Что он ответит, если Смерть придет за лошадью? И почему Бинки вернулся без госпожи Сьюзен? Пришлось собрать большой совет и посовещаться двое суток, так ни к чему и не придя в итоге. Как и всегда. Волшебники орали, спорили, сердились, кидались пирогами, пили излишне много успокоительно-горячительных напитков и диалога не получалось. Тогда он совет разогнал и отправился к Тупсу организовывать поисковую экспедицию. Тупс мучил вопросами Гекса, но безрезультатно. В итоге Гекс заявил, что он не предсказательная машина, а вычислительная, и обиженно отключился на неопределенный период самодиагностики, перезагрузки и обновления. Муравьи скрылись в глубине машины, установилась неприятная тишина. Бинки к себе никого не подпускал, бродил сквозь стены Университета, пугая волшебников зловещим ржаньем. Тупс принялся собирать припасы и карты на случай неожиданной высадки в Круглый мир волшебного десанта. Чудаккули давал ненужные советы, собирал дорожный рюкзак и продолжал нервничать. Короче, Университет ходил ходуном.

Диалог четвертый. Азирафеля с его совестью.

Вечер был переменно дождлив, но приятен. В распахнутое окно врывались мокрые и душистые ветки махровой темной сирени. А над крышами города меж разорванных туч в петербургском небе змеились и сияли всполохи северного сияния.

— Ну вот! Началось. Это он называет — никакой романтики! Ни стыда, ни совести. Протуберанец Царя небесного! Просто засранец змеевидный. Кружит девушке голову и не заботится о последствиях. Очень безответственное поведение. А что я от него хочу? Все, как всегда. Все нормально, как всегда?

Азирафель грустно вздохнул и вернулся к чтению: «Единое не имеет образа, оно — сокровенный исток всех жизненных превращений. Таков Хаос — первозданное, предшествующее всякому разделению, сокровенно-смутное, не имеющее ни имени, ни облика. Его вершины нельзя достать, его глубину нельзя измерить. Он так велик, что обнимает собой Небо и Землю; он так мал, что помещается в крошечной былинке». Китайская «Книга Сокровища Сердца», IX век. Лежала у изголовья кровати Кроули. Жизнеизмеритель спокойно стоял рядом с книгой тут же на тумбочке. Звезды мерцали за стеклом. И, если смотреть долго, то начинало казаться, что мерцают они весьма ехидно.

Внезапно в комнате подозрительно посветлело.

— Почему я здесь торчу? В его комнате? Он сказал — посторожи или пригляди? И мечом не маши? Каким мечом?! Хотя, чтение весьма поучительное. Девятый век? Китай? Когда там в Европе появилась теория Хаоса?

— Азирафель! Ангел восточных врат! Верни мне этот предмет. Немедленно! …Пожалуйста.

Азирафель протянул было руку к часам, по привычке слушаться приказов свыше, замер только на миг, чихнул и резко отдернул пальцы.

— Не могу, Господи. Нет. Даже дотрагиваться не стану.

— Ты не должен мне отказывать. Это не твоя вещь. Это залог всеобщего спокойствия и символ нашего с ним Договора.

— Договора?

— Договора. Подробностей от меня не жди. Надеюсь, что Змей ничего тебе не говорил. Он же ничего не говорил?

— А если говорил?

— Тогда ему несдобровать.

— А до этого, значит, все так и сияло добром для него?

— И не ехидничай. Это не твой стиль.

— Ой ли?! Не мой? Это не Ваш предмет. К тому же, я и без змеиной говорильни, как весьма начитанный ангел, сам теперь все понял. Или почти все.

— Мой это предмет, Азирафель, мой. Верни. Он мне сам отдал. Когда-то. Я же все равно заберу. Пока это у меня — Договор в силе.

— Но Вы же сами выбросили этот жизнеизмеритель незнамо куда?! То есть по законам заключения всяких договоров, данный — можно спокойно считать расторгнутым.

— Ты споришь? Споришь со мной?

— Нет, просто пытаюсь прояснить ситуацию. Констатирую факты.

— Ерунда твои факты. Я — делаю что хочу. Это правило игры. Отдавай… Ладно. Послушай. Он — просто Хаос. Пятый всадник. Ничего замечательного в нем никогда не было. Один сплошной беспорядок. Очень давно я пообещала показать Хаосу, что такое добро и что такое зло, я просто хотела научить его…

— Научить? А то без Вас, Господи, он сам этого не знал? Как выясняется, что очень даже знал. Во всяком случае он всегда умел учиться. Да и кто кого учил? Вам экспериментов было мало, а ему нравилось все новое. И он везде искал добро и красоту. Даже там, где я слепо следовал Вашим приказам, он искал их причину и оправдание им, и пытался все исправить, если приказ казался ему бредовым. Просто исправить. Вот Вы и подумайте над этим! Потому что я за это время много чего о нем узнал. И никакой он не пятый всадник. Хаос? Беспорядок? А видели ли Вы фракталы? Хаос! Может он не знал, что такое дождь и радуга, или делал вид. Но никогда он бы не стал ни убивать, ни мучить. Особенно детей, зверей и растения.

— Растения? Запугивал он свои растения.

— Попробовал. По Вашему примеру — Вы же тоже всех запугивали. Низвержением с небес, изгнанием из рая, потопами всякими. Потом делегировали функции по запугиванию архангелам, и ничего хорошего из этого тоже не вышло. Только добро и любовь двигают мир в нужном направлении.

— Добро и любовь? Змеем эдемским двигали добро и любовь? Хорошо. Я даже спорить не стану. Но отдай это мне. Так будет надежнее.

— Да? Надежнее, значит. Еще раз напомню — не Вы ли этот предмет сами неизвестно куда выбросили? На что Вы тогда надеялись? А на что Вы надеялись, когда его в сторону Люцифера отправили? Страдать?

— Я не отправляла. Он это сам выбрал. Я всегда жалела. И я думала, что он на Люцифера благотворно повлияет.

— На Люцифера? Благотворно? Кроули? Фантастическая идея. Просто фантастическая! А он, кстати, об этом знает? Кроули я имею в виду.

— Теперь — да, знает. Азирафель, прошу тебя. Я клянусь тебе, как его другу, что ничего плохого не замышляю. Вечной божественной нерушимой клятвой. Я буду хранить эту вещь и то, что наполняет ее, в целости и сохранности. Даже если он считает наш Договор расторгнутым, я буду хранить. Вот, громом могу громыхнуть и молнией сверкнуть в доказательство серьезности и нерушимости клятвы! Или ты думаешь, что я не способна учиться? Невысокого же ты мнения обо мне! Я сохраню этот жизнеизмеритель. Просто залогом того, что я сделала выводы и обо всем помню.

— Да. Выводы это просто здорово!

— Не ехидствуй Азирафель. Ты ангел, тебе это не идет.

— Пламенный меч мне тоже совсем не шел. А, впрочем, забирайте! В конце концов он не просил сторожить, он просил — приглядеть.

— Вот и молодец.

Тут завиток мягкого света из ниоткуда потянулся к жизнеизмерителю, а в руке Азирафеля привычно материализовалась рукоять пылающего меча. Он изумился, поднес меч поближе, чтобы удостовериться. Но это движение соответствовало рывку огненного лезвия наперерез световому лучу. Жизнеизмеритель открепился от луча, сделал в воздухе двойное сальто и шмякнулся бы об пол, рассыпаясь на множество звонких осколков, если бы другой луч света нежно не подхватил стеклянную ценность.

Меч снова рванул к свету и на этот раз ударил как раз по стеклу. Осколки дождем брызнули вниз.

— Что ты наделал?

— Я наделал? Да это же Вы сами! В воздух его подняли.

— А меч! Какого лешего ты им размахивал?!

— В Вашем присутствии, Господи, я всегда с мечом. Ибо Вы таким и хотите меня видеть. Но я — не существо меча. Я существо книги. Вот меч и делает, что хочет. Или то, что Вы хотите?! В конце концов, это Вы его создали. А Вы всегда делаете, что хотите.

— А ты? Наврал ведь мне тогда про склероз?

— Наврал. А будто Вы и поверили, что в ангельских сосудах могут возникнуть атеросклеротические бляшки! До написания Большой медицинской энциклопедии?

Меж тем содержимое жизнеизмерителя, освободившись от стеклянного плена, медленно сияя, мигая и подмигивая, растекалось по воздуху вокруг, пропитывало все своим нежным сиянием, таяло, убегало прочь, спешило куда-то в неизвестном направлении. Причем разбегалось все как раз по точным и сложным формулам фракталов.

Свет наполнил комнату и мерцал обиженно, Азирафель зачарованно наблюдал за звездным танцем вокруг. Меч исчез.

— И что теперь будет? Что ты наделал!

— Хорошо. Я наделал, если Вам так легче. Но теперь его суть смешалась с этим миром. А разве он не часть его и так, без всяких чудес и магии? Вам власть нужна над ним? Так берегите этот мир, где так красиво растеклась эта звездная пыль. Считайте весь этот мир его «договорным» жизнеизмерителем и берегите, как положено. И Вы клятву уже дали. Нерушимую божественную клятву. С громом и молнией. Это ведь только часть его? Смесь частиц, звездной пыли и неопределенных мыслей. Они тут, жители этого мира, Вами созданные и не Вами, все Вас просят — беречь. Ну, ладно. Не все. Но лучшие и нормальные — просят. И никому не приходит в нормальную голову ломать, мучить, убивать.

— Я не буду вмешиваться. Они выросли и все решают сами. Хорошо, Ангел Восточных врат, твоя взяла. Я позабочусь о мире. Осторожно позабочусь. Клятва нерушима. Мы в ответе за тех, кого создали. …Только прошу тебя, не говори ему, что … просто скажи, что я забрала. Ты не можешь мне не подчиниться.

— Не могу? Как-то даже странно это слышать.

— Нет. Ты можешь, конечно. Но НЕ МОЖЕШЬ.

Луч света поймал и обнял одну из ускользающих звезд, свет их смешался и растаял с тихим смеющимся звоном, слышались в нем два голоса. А потом все стихло.

— Звезда говорит со звездою, — почему-то подумал Азирафель. И подумал еще он и то, что Кроули, уходя с девушкой смотреть на развод мостов, именно на все это и рассчитывал, и рассказывать ему ничего не надо. Он и так все знает. Он вздохнул облегченно и отправился в столовую пить какао. В одиночестве на этот раз.

Диалог пятый. Никакой романтики.

— Знаешь, Сьюзен, как звучало твое имя тогда, когда меня называли Нингишзиду? Шошанна. Потом это перешло и в арамейский. Шошанна. Так поет тростник на берегу, так шуршит песок, когда ползет змея, так шумят иголки прибрежных сосен под ветром с реки. Шошанна. Некоторые считывают перевод как «белая лилия», но это не лилия. Это белый лотос, что качает волна речного паводка… Я отвезу тебя домой. Осторожно и нежно, как речная волна белые прекрасные цветы лотоса. Не бойся. Без чудес. Сам отвезу. И эту парочку летуче-крысячую тоже. Только вначале мы спрячем настоящий. Согласна?

— Согласна.

Они стояли, держась за руки, на верхней палубе катера, плывущего по ночной реке. Сыпал мелкий дождик, смешивая в единую сияющую туманность огни домов, мостов, отблески на воде и в каждой капле. Сьюзен следила за Кроули краем взгляда. Странный. Очень. Выглядит, как не очень старый. И глаза такого медового цвета. Но когда он смотрит прямо на вас этими самыми глазами, то в глубине этого меда — целая вечность. Бесконечная вечность, одинокая вечность, печальная. И столько боли! Может именно эту боль он и прячет за темными очками? Змей отпустил руки Сьюзен, исчез с палубы и преобразился. За бортом, поднимая буруны и сияющую пену, вилась синусоидой его огромная темная спина. Бирюзовые, фиолетовые оттенки углублялись в иссиня-черный и кое-где сияли каплями огня или раскаленного металла. Он выпростал из воды огромные крылья и прошептал: «Садисссь, Сссьюзен-Шошанна!» Сьюзен не заставила себя ждать. Придерживая Крыса рукой, махнула ворону лететь следом и спрыгнула на темную и скользкую спину, оказавшуюся вдруг мягкой, сухой и теплой. Она удивленно охнула. Змей ответил легким смехом и стал подниматься в воздух. Сьюзен ухватилась за перья на спине и огляделась. Клочки туч вперемешку со звездами летели им навстречу. Что при этом увидели остальные? Тучи вдруг рассеялись, дождь прекратился и в небе засияли сиренево-зеленые с переходом в желтое всполохи сияния. Северное Сияние. Что ж, такое случается в этих местах! Редко, но случается. Сияние вилось змеиной синусоидой, так похожей на меандр, блистало всеми цветами крыльев пернатого Змея, отражалось в воде реки и медленно исчезало там.

Постепенно город внизу растаял, Сьюзен почувствовала, что с временем происходит нечто непонятное. Нет, оно не остановилось. Просто летело назад и назад. Наконец, змей стал спускаться.

Место, куда он принес ее, не было Плоским миром. Это все еще была Земля. И за близлежащей горой, покрытой лесом и похожей на шлем героя, на востоке намечался ясный летний рассвет. На западе над главной вершиной пятиглавой горы еще висел тонкий серебристый месяц. Они опустились на неширокую горную террасу. На каменистой поляне, окруженной цветущими кустами боярышника, было что-то вроде каменоломни. Глыбы травертина необработанные или уже аккуратно обтесанные лежали тут и там. Внизу начинал просыпаться городок, родившийся недавно из крепости Константиногорская. Везде виднелись зачатки дворцов и аллей. Кто-то негромко погонял коня, где-то звенело ведро у колодца. Сьюзен заметила, что Кроули изменился: босой, в каком-то странном темном балахоне со спутанными длинными и абсолютно не рыжими волосами, он совершенно не походил на того стильного джентльмена, которого она три дня назад вернула к жизни. Только глаза остались прежними. И сияли так, словно полны были слез. Предрассветные сумерки серебрили ее волосы, его лицо. Ей показалось, что лицо его уже в слезах и она не удержалась от вопроса.

— Так это здесь все и случилось? Про «Не плачь дитя, не плачь напрасно…» и «месяц золотой из-за горы с улыбкой глянет»? Из-за этой горы?

— Примерно здесь. И месяц был тот же.

— Эй! Что происходит? Почему ты плачешь?

— Все нормально, милая. Не волнуйся. Это 1825 год. И я просто знаю конец истории. Но сейчас мы с тобой создадим ее зерно. Росток, если хочешь. Все сущее во всех мирах вырастает из историй. Миры множатся, истории повторяются, ничего не умирает. Потом никто не поймет, какой из миров реален, а какой выдуман. Выбери плиту1). Нам нужна шкатулка. Каменная надежная шкатулка.

Сьюзен указала на практически полностью обтесанную глыбу, походившую на большой стол без ножки. Пористый, еще не покрытый лишайником, камень, кажется хранил тепло целебной воды, из которой вышел.

— Подойдет?

Он просто кивнул, подошел ближе и махнул в сторону плиты, та открылась, как шкатулка. Слеза с его лица упала на нижнюю часть, камень зашипел и образовал небольшую емкость с ладонь величиной. Кроули наклонился и уложил в эту емкость жизнеизмеритель. Размер в размер. Верхняя часть плиты медленно опустилась вниз. По боковой ее стороне зазмеилась огненная лента, скрепляя намертво обе половинки.

За кустами послышалось движение, шорох и негромкий топот. На поляну выбежал черноглазый мальчик лет десяти и замер, увидев их. Камень продолжал гореть по кромке. Мальчик видел, что мужская темная фигура аккуратно обнимает за талию очень красивую девушку в нездешнем платье. Камень все еще сиял, и глаза мужчины в темном допотопном балахоне тоже сияли огненным светом. Поднялись его темные крылья, вихрь пронесся над поляной, обе фигуры исчезли в этом мощном взмахе, белые цветы боярышника закружились воронкой и улетели звездной дорожкой в сторону города то ли шелестя, то ли тихо звеня. Из-за кустов послышался девичий смех и зов: «Мишель, вернись сейчас же! Не серди бабушку. Мы нашли чудное место для пикника и отсюда будет прекрасно виден рассвет. Давай уже, возвращайся!»

Мальчик все еще продолжал смотреть на тень полета, в котором переливались и звенели звезды.

— Звезда говорит со звездою, я это и слышу, и вижу, — прошептал он, и стал быстро спускаться к тем, кто его звал.

— И что теперь? — тихо спросила Сьюзен и вытерла абсолютно не логичные слезы со щек. Она снова летела на спине крылатого Змея. Время несло их вперед.

— Теперь, этот город будет отмечен чудом вдохновения. Он станет дарить его каждому, кто в нем нуждается. И только мы с тобой, госпожа Сьюзен, знаем причину этого. Надежнее нельзя спрятать.

Диалог шестой. Надмирный.

Она пристально рассматривала сияющий отраженным светом голубой шарик, полный океанов, суши и удивительных созданий больших и малых. Шарик спокойно вращался вокруг своей оси и плыл по своей орбите. Где-то на нем гремела война, плакали голодные дети и острова из пластмассы болтались в океане, мешая китам дышать. Но люди — гнали со своей земли захватчиков и договаривались о мире, везли через моря и пустыни зерно для голодных детей, придумывали способы спасения китов и защиты океана. Шумели леса, били о берег волны, шел дождь, в скверах пели соловьи, сияла радуга.

— Нет. Я не понимаю. Как можно считать нерушимой клятву, данную Вами… Вами! Простому ангелу Начал!

— Гавриил. Не переходи черту. Если бы мне надо было посоветоваться, я бы посоветовалась. Но в данном вопросе твое мнение меня уже не интересует. Никого не интересует. Я просто ставлю в известность тебя, а ты передашь все это остальным и объяснишь.

— Но, Господи, это же просто… просто… — продолжал архангел.

— Ваша Всевышнесть, может устроить архангелу экскурсию в наш офис? С целью обмена опытом? — спросил еще один участник беседы.

— Каким опытом? Нет, Денница. Никаких экскурсий. Я думаю, что при некотором размышлении Гавриил все поймет. И никаких походов ни друг против друга, ни против третьей стороны. Людей я имею в виду. Архангел Гавриил, тебе все ясно? Можешь отправляться и заниматься работой.

Он снова загляделась на голубой шар. Свет мерцал и переливался, как роса на листьях травы по утрам, как слеза радости на детской щеке…

— Мне кажется, Вы огорчены?

— Нет, Мария. Просто дети вырастают. Тебе это хорошо известно. Любые дети — просто другие, и это совсем не копии родителей. Даже если ты создаешь их по своему образу и подобию. Они вырастают, уходят и живут своей жизнью.- Она бросила короткий взгляд на Денницу, он старательно сделал вид, что не заметил, но все же осторожно выдохнул как-то слишком печально.

— Но разве это плохо? Они — не такие, как мы. Но внутри остается незримый стержень. Что это — традиция, душа, вера? Ментальные гены? Дети всегда помнят своих матерей. Все. Даже самые своенравные и непослушные из них. Помнят, чему их учили мудрые — быть добрыми друг с другом, ответила Мария.

Рука той, что помоложе, легла на плечо старшей, утешая и согревая.

— Любовь и добро двигают миром?

— Конечно. Хотя зло и ненависть часто сопротивляются.

— Человеческие зло и ненависть, — заметил третий. Мария кивнула и продолжила: «Но все постоянно держится в равновесии. После борьбы любовь и добро всегда перевешивают. Это люди, это их выбор. И эта история бесконечна.»

— А ты что думаешь обо всем этом? — обратилась она к третьему участнику беседы.

Его темные глаза блеснули то ли насмешливо, то ли радостно: «Я думаю, что на Ваш грандиозный проект «Примирение и восстановление» уже можно не расходовать ни силы Небес, ни наши силы. Ангел Восточных врат так долго и напрасно трудился над ним! И не только над ним. Все участники последнего инцидента весьма удачно выкрутились из этой истории с очеловечиванием, каждому нашлось место и дело. С помощью людей и среди людей. И Шарик этот хорош. Жаль было бы видеть его разорванным на куски.»

— Змей прав.

— В чем?

— Он упрекал меня за то, что скинула всех вас вниз, даже не поговорив с тобой. Денница. Не совсем упрекал. Просто намекнул в разговоре. В обычной своей хамской манере, конечно. Но он был прав. И как там, кстати, ремонт сантехники?

— Ремонт? Благотворно влияет на душевное состояние вольных или невольных обитателей Преисподней.

Тут Мария не удержалась: «Простите, но меня всегда интересовало, откуда в этих трубах содержимое. Такое содержимое?»

Свет вокруг засиял радужными искрами и голос, отвечавший ей, слегка ворковал от улыбки: «Все просто. Ангельскому воинству надо было куда-то сбрасывать свои дурные мысли, странные сумеречные эмоции, агрессивность и конфликтность. Не оставлять же их на Небесах. Чтобы избежать второго восстания, по секрету от меня Гавриил и придумал — трубы по примеру людской канализации. Только вот строить ее он поручил Сандальфону».

— Знатный ангельский выброс, и вся канализация забита дерьмовыми ангельскими мыслями. Ты бы удивилась, если бы увидела, какая там мерзость по трубам гуляет. А нам пришлось строить и очистные сооружения, и отстойники, и поля фильтрации. Чтобы все это привести в порядок и вернуть в равновесие. А Вы — библиотека, библиотека! Свести все знания! Райские и адские воедино и примирить непримиримое?! Просто крепкие трубы и надежная очистка.

— Пожалуйста, Денница, не заводись снова. Как любезно заметила Мария, любовь и добро всегда перевешивают.

— Да, — кивнул он с глубоким и очень печальным вздохом, — так всегда и случается.

Диалог седьмой и последний, потому что именно здесь все и всегда заканчивается. Плоскомирский. (И закончиться все должно там же, где начиналось — в Саду).

Рональд Соак остановил свою молочную тележку и поглядел в небо. Всполохи фиолетового и зеленого радостно змеились над Анк-Морпорком. Откуда-то сверху спустилось к нему в руки блестящее черное перо с пламенным отливом с привязанным к нему полосатым сине-белым лоскутиком платка.

— Вот и славно, — подумал он и улыбнулся небесному сиянию, — вот и славно!

— АЛЬБЕРТ, СТАВЬ ЧАЙНИК, СЬЮЗЕН СКОРО БУДЕТ ЗДЕСЬ,

Альберт посмотрел в ту же сторону, что и Смерть. Там в небе плясали языки Сияния, особенно удались сиреневый и бирюзовый цвета. Такое в Плоском мире обычно не случается. Мешает уровень октарина2). Но сегодня этим всполохам было вполне логичное объяснение. Сьюзен Сто Гелитская возвращалась в родной мир верхом на Пернатом Змее.

Она опустилась как раз возле яблони с качелями, подхватила так и не надкушенный плод, лежавший у ствола, второй рукой помахала сияющему небу и отправилась пить с дедушкой чай.

— Привет, Дедуля! Привет Альберт! Вначале чай. Потом ванна и спать. Я чертовски устала.

Она опустила перед Смертью на стол жизнеизмеритель, заполненный звездной туманностью с меандром на ободе глиняных пластин и румяное крепкое яблоко. Синие огни под черным капюшоном насмешливо вздрогнули.

— ДЕДУЛЯ?! ПРИВЕТ, ДЕВОЧКА. ТАК. И КОТОРЫЙ ЭТО ЭКЗЕМПЛЯР?

— Третий и последний.

— ОЧЕНЬ ОСТРОУМНО. ХОТЯ ОН МОГ И БОЛЬШЕ НАДЕЛАТЬ, ЧЕТЫРЕ ТАМ, ИЛИ СЕМЬ! ЧТО Ж НА ТРЕХ ОСТАНОВИЛСЯ? БАНАЛЬНО, С НЕГО СТАНЕТСЯ И СТОПЯТЬСОТ НАДЕЛАТЬ! БЕСКОНЕЧНЫЙ ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ ЗМЕЙ. ТЫ ПОНЯЛА, С КЕМ СВЯЗАЛАСЬ? И КОМУ-НИБУДЬ ИЗВЕСТНО, ГДЕ НАСТОЯЩИЙ?

— Конечно. Настоящий в безопасности. И я все прекрасно поняла. Кто он и какой. Этот твой друг, что знает толк в яблоках. И так похож «на вечер ясный, ни день, ни ночь, ни тьма, ни свет». Кстати, тебе привет от мистера Соака. Он очень помог. Лучшее мороженное в Плоском мире, и хранится бесконечно долго, не тая.

— ОН ЕГО САМ СПРЯТАЛ?

— Сам. Со мной вместе. И я не скажу где. И крыса тоже не расскажет ничегошеньки. Кто ж поймет все эти его: «ПИСК-ПИСК». Хотя он разрешил сказать тебе, что в Круглом мире.

— КТО БЫ СОМНЕВАЛСЯ!

— Я все сделала правильно? В этот раз?

— ДА. ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ОСТАНОВИТЬ ВРЕМЯ И ВЕРНУТЬ БИНКИ. ВИДИМО, ОН ОТПРАВИЛ КОНЯ В ИСХОДУЮ ТОЧКУ ТВОЕГО ПУТЕШЕСТВИЯ В КРУГЛЫЙ МИР, ТО ЕСТЬ В НЕЗРИМЫЙ УНИВЕРСИТЕТ, А МАГИЧЕСКИЙ ФОН МЕШАЕТ БИНКИ ВЕРНУТЬСЯ ИЗ УНИВЕРСИТЕТА — СЮДА. И СТОИТ ПОБЛАГОДАРИТЬ ОТ МЕНЯ ВОЛШЕБНУЮ БРАТИЮ ЗА ПОМОЩЬ. НО ЭТО ПОЗЖЕ. А СЕЙЧАС МЫ ВЫЙДЕМ В САД, И ТАМ У ЯБЛОНИ ЗА ЧАЕМ ТЫ, СЬЮЗЕН, РАССКАЖЕШЬ МНЕ ВСЮ ИСТОРИЮ В ПОДРОБНОСТЯХ.

Примечания к последней главе.

1)Плита.

Это очень интересная плита. Она из травертина, камня, характерного для этих мест, богатых минеральными источниками, в том числе — сероводородными. Этот камень в начале истории городка обильно использовался для его строительства и отделки чудесных дворцов и малых архитектурных форм. Получалось, будто город вырастает из камня горы. И это смотрелось естественно. И удобно — далеко возить не надо строительный материал! Авторы большинства проектов — два гениальных швейцарских архитектора из итальянского кантона — братья Джованни и Джузеппе Бернардацци. Кроули как раз приземлился на территории их мастерской-каменоломни из 1825 года. А плита — это будущая столешница от каменного стола в доме Рошке в колонии Шотландка или Каррас, где М.Ю.Лермонтов пил кофе перед дуэлью. Да, именно на этом столике и пил. И где теперь эта плита — известно немногим. А 1825 год — это именно то время, когда синие горы Кавказа лелеяли детство Великого русского Поэта.

2) Октарин - элемент из Плоского мира, ответственный за магию.

* * *

Если Вы не знакомы со Сьюзен, перечтите перечисленные выше романы Терри Пратчетта, найденные поисковиком Азирафеля в главе десятой этой части. Получите огромное удовольствие от знакомства.

Адаму Янг.

Хотбак-Лейн, 4,

В деревне Тадфилд,

Великобритания.

Привет Адам Янг!

Меня зовут Иван Жуков, мне одиннадцать лет. Я живу в России. Извини, что пишу на русском. Но в этом есть секретный смысл. Твой адрес мне дал дядя Энтони, он сказал, что вы познакомились в Тадфилде в прошлом году при очень важных обстоятельствах. Он шлет тебе привет. Он теперь живет в нашем доме этажом выше нас с сестрой. Он на пенсии. И это он посоветовал писать по-русски. Я могу и по-английски, со словарем, но если ты станешь переводить мои письма, а я — твои, то так каждый выучит новый язык, и потом напишем: ты по-русски, а я по-английски. И без словаря. Если мы когда-нибудь встретимся, то отлично поймем друг друга. Это будет круто.

Вначале расскажу почему я хотел написать именно в Тадфилд. У нас в семье есть тарелка из далекого прошлого с двойным дном из алюминия и трубочкой сбоку. Через трубочку наливалась горячая вода, чтобы каша долго не остывала. Из этой тарелки у нас кормят уже четвертое поколение малышей (и вовсе не потому, что нет других тарелок, а ради памяти). А когда кашу съедаешь, то на дне ее оказываются английские стихи из «Матушки гусыни», про Джона, что поросенка украл, про Мэри с ее садом и пирог короля с птицами внутри. Эту тарелку в конце войны в 1944 году получила моя прапрабабушка вместе с теплыми детскими вещами от английских женщин. Такова была часть второго фронта. То есть, когда наши женщины лечили раненых, вытаскивали их с поля боя, рыли противотанковые рвы, воевали в партизанских отрядах, англичанки варили для них варенье из ежевики с зеленых изгородей и собирали теплые вещи. Это помогало. И было еще письмо на английском. Письмо утеряно, а от адреса на конверте осталось только название Тадфилд. Бабушка рассказывает, что она лет до четырех считала, что этот Тадфилд гораздо важнее Лондона в Англии. И всегда хотела поблагодарить английских женщин из Тадфилда за подарки. Так вот теперь я могу передать эту благодарность от нее и всех нас. Мы в той войне были на одной стороне.

У нас начинаются длинные каникулы. И мой дед — механик на речном судне, обещал взять меня в следующий рейс. Называется «штаны», как сквозь время. Но маршрут просто делает от Ростова крюк в Астрахань, а потом в Москву, нашу столицу. И все время надо плыть по рекам и каналам. Но пока я сижу дома, жду деда и развлекаюсь с друзьями. Теперь об играх в какие мы играем. Ну, обязательно футбол, казаки-разбойники, вышибала, рисование на асфальте, классики и веревочка. Еще всякие другие, вроде ролевых. Например, когда зимой было много снега, мы устроили снежную крепость, а потом ледовое побоище в память о князе Александре Невском. Правда, крестоносцем никто быть не хотел, и мы решили крестоносить по очереди. Еще Полинка, ей девять лет, предложила поиграть в высадку на Марс. Вчера мы весь день клеили шлемы из картонных коробок. Но сегодня идет дождь, и Марс пока отменился по погодным условиям Земли. Ты же смотрел Стар Трек? Я тоже. Мне еще нравится Шерлок Холмс, Доктор Кто и любые фильмы по Жюль Верну. И наши старые сказочные тоже нравятся. Они вроде для маленьких, но дед их тоже с удовольствием смотрит со мной. Называет это преемственностью поколений. Есть еще очень старый фильм — «Планета бурь», там про наших и американцев на Венере. Техника, конечно, смешная, так как это очень старый фильм. Но идея ведь правильная: когда все земляне работают вместе — это здорово. Потому что наша планета и есть наша сторона. Если дождь закончится, то Марс будет завтра. А потом мы обещали пойти в лесничество и помогать чистить лес от сухостоя.

Передавай привет своим друзьям.

Кстати, ты ведь знаком с нашим школьным библиотекарем Азирафелем Богдановичем. Он сейчас в Англии, надеемся, что просто в отпуске. Мы ведь ждем его на новый учебный год. Если встретишь, передавай привет и ему.

Надеюсь, ты мне ответишь.

Иван Георгиевич Жуков.