ReidaLinn

...Как же хорошо для разнообразия побыть свободным человеком без работы!
Чувствую, что начинаю прямо-таки оживать.

Сначала мы с женой семь часов подряд бродили по городу, нисколько не заботясь о том, что можно переутомиться перед работой.

Потом мы провели весь следующий день в гостиной - я на кресле, Соня на диване - читая книжки и время от времени переговариваясь. Я читал воспоминания воспитанниц Смольного и Екатерининского института при Николае I, и то и дело отвлекался, чтобы зачитать Соне вслух какой-нибудь особенно замечательный отрывок. Эти женские пансионы находились в тесной связи с императорской семьёй, и их воспитанницы записали кучу мелких эпизодов, в которых жуткий российский император со "взглядом василиска" представал с совершенно неожиданной стороны. Заодно из этих мемуаров мы узнали о Петре Георгиевиче Ольденбургском, который был человеком на самом деле выдающимся. Я изумлен, что мы не говорили о нем в школе. Сомневаюсь, что в его эпоху кто-то больше сделал для распространения образования, и особенно - женского образования.

Хотя, может быть, в этом все и дело. Женское образование не считается чем-то важным или интересным, и достижения в этой области в наших курсах истории не занимают того места, что и, например, освобождение крестьян. Хотя по своей важности этот предмет ничем не уступает судебным реформам и отмене крепостного права.

Ну и потом, ещё такой момент касательно работы. Потребность сохранить какие-то живые творческие силы на писательство в моем случае вела к тому, что вся избыточная позитивная энергия, которую и так не очень просто сохранить, когда все время ходишь на работу, направлялась именно в эту сферу. К ночи я приносил Соне новый эпизод, и пароксизмом супружеской близости был тот момент, когда она читала только что написанное, а закончив чтение, с блестящими глазами говорила - как же это здорово!.. Как мне повезло, что ты есть!.. Как я тебя люблю!.. И мы обнимались, смеясь от радости. А потом я валился спать, как срубленное дерево, поскольку в пять утра нужно было вставать и ехать на работу. Или, если дело было утром, тут же собирался и выкатывал велосипед, а спать ложилась уже Соня. А на остальное, в том числе занятия любовью, сил часто не оставалось вообще.

Вплоть до смешного. Лежишь ночью в кровати, и половина тебя страстно хочет потянуться к любимому человеку с обнимашками, а другая скулит - я так устал, я хочу спать!..

Любовь в не меньшей степени, чем творчество, требует полноты энергии, избытка сил, и я уверен, что большая половина тех проблем, которые связаны с недостатком секса у людей в длительном браке, связана вообще не со скукой, а с банальным переутомлением и стрессом. И никакой отпуск в две недели или выходные этого не компенсируют - не только потому, что их банально недостаточно (они способны восполнить потерю сил, но чаще всего просто недостаточны, чтобы почувствовать тот самый радостный избыток сил, который побуждает нас делиться этой силой, радостью и нежностью с любимым человеком), но и потому, что мысль о конце этого отдыха висит над головой дамокловым мечом, и мозг (а вместе с ним и тело) настроены не на щедрое расходование этой энергии, а на то, чтобы накопить ее побольше. И поэтому простое ощущение, что ты начнёшь работать не в день N, а _тогда, когда сам захочешь этого_, даёт немыслимое в других случаях чувство свободы, когда твои силы и энергия - только твои, и ты наконец можешь не беречь их для кого-нибудь другого, а дарить партнёру. Это совершенно потрясающее чувство!

Я сегодня случайно наткнулся на картинки художественной выпечки, которую начала делать Ханна Пейдж, учительница из Северной Калифорнии, когда ей подарили голландскую хлебопечку. Она создаёт из хлеба настоящие картины с натюрмортами, выложенными мозаикой из кусочков овощей, грибов и зелени. Ее произведения очень красивы сами по себе, но у меня они вызвали ещё вот такую мысль - я часто слышал и читал такую порожденную усталостью и человеческой задолбанностью жизнью мысль, что, мол, Рай был бы очень скучным местом. Ведь только какие-нибудь неприятности способны вызывать в усталом человеке гальваническое напряжение всех сил и мобилизацию энергии, которая и заставляет взрослых людей ощущать себя живыми. Но воспоминания о своем детстве могли бы подсказать нам, что подобное положение вещей не является чем-то естественным или нормальным - это просто результаты нашего нервного истощения.

Нормальны и естественны - переизбыток сил, бурный интерес к жизни, источник которого находится не вне, а внутри нас. И таким образом Рай - это не такое состояние реальности, которое лишает нас мотива "двигаться вперёд", а состояние, в котором для движения вперёд больше не нужно, чтобы жизнь подстегивала нас, как старую больную клячу. В детстве мы что-то делаем и наслаждаемся активностью не потому, что вынуждены к этому, а просто потому, что мы полны энергии и не способны усидеть на одном месте.

И поэтому странно предполагать, что в Раю скучно - наоборот, наша привычная действительность в сравнении с счастливой и здоровой жизнью выглядит так же скучно и тускло, как наш взрослый мир - в сравнении с очарованием, которым мир был полон в детстве. Если люди перестанут постоянно чувствовать себя задерганными, уставшими и несчастными, у них появится время и вдохновение даже самые обычные и маленькие дела делать, как настоящее искусство

Я очень забавным образом потерял свое второе место работы.

Дело было так - последние две смены, пришедшиеся на выходные, я работал с коллегой, которая постоянно делала резидентам замечания, причем резким и недовольным тоном. У каждого нашего резидента есть так называемый "контракт" - набор правил, которые он должен соблюдать. Контракт индивидуальный и связан с личными особенностями резидента. Например, один парень не должен говорить за едой на посторонние темы, он может говорить только о еде и связанных с ней вещах. Причина такого странного условия заключается в том, что у этого парня есть свойство зацикливаться на одной из своих любимых тем для разговора и после этого тараторить без умолку, игнорируя свою тарелку и теряя интерес к еде от перевозбуждения. В общем, правила "контракта" изначально разумны, но, по моему глубокому убеждению, не должны восприниматься с чрезмерным рвением и перерастать в систему мелочных придирок.

Большинство коллег, с которыми я работал, могли ответить этому юноше на пару посторонних реплик, а потом сказать - " ***, ты помнишь свой контракт? За столом говорим только о еде". Или вообще пошутить, в стиле - а как глобальное потепление связано с едой? И никаких проблем не возникало. Парень неконфликтный и контактный, любит, когда ему улыбаются и шутят с ним, и легко идёт тебе навстречу, если ты с ним по-доброму. То есть никаких причин проявлять излишнюю жёсткость нет.

И вот мы сидим за обедом, резидент уже доел свою тарелку (целиком. Если вы помните, то основная цель контракта - это чтобы он нормально ел!), и в перерыве между блюдами, пока коллега раздает десерт другим резидентам, он спрашивает у новенькой сотрудницы, желая познакомиться - "а у тебя есть дома кошка или собака?" И тут моя коллега бросается на него, как коршун - "Ты почему не соблюдаешь свой контракт?!".

Я, если честно, офигел от такой несоразмерной реакции, и, желая сгладить ситуацию, успокоительно говорю - "мы все равно пока не едим, а ждём десерт, это всего один вопрос".
Коллегу это, очевидно, разозлило и она мне заявляет - давай ты не будешь мне возражать перед резидентами!
Е-мое... Мы же не в армии. Резиденты - не солдаты, мы - не офицеры, что это за культ субординации? Почему резидент, на которого ты с излишней резкостью наехала по совершенно не существенному поводу, пользуясь своим положением и своей властью, должен чувствовать, что все профессионалы - и лично я в том числе - поддерживают и одобряют такое обращение с ним?

Но ладно, я ей ничего не говорю. Однако резидент, на которого она наехала, переживает эту ситуацию болезненно - вместо того, чтобы спокойно есть свою дыню, потихоньку утирает слезы. Они же, хоть и взрослые юноши по возрасту, по уровню сознания и восприятия - маленькие дети. Надо просто видеть, например, как этот резидент сидит и смотрит телевизор со своей плюшевой игрушечной лошадкой на коленях, гладя ее и "общаясь" с ней. Он охотно будет рассказывать, что ее зовут Копьё, и она любит есть траву, а потом даст тебе ее погладить, и будет за нее ржать и фыркать. Ну, словом, дитя дитем. И вот этот взрослый ребенок сидит за столом и плачет, потому что злая тетка сделала ему грубый и резкий выговор на пустом месте. Помню самого себя в детском саду и в первом классе - я тоже так плакал. Так что я встаю, обнимаю парня за плечи, и утешаю его - говорю, что он не сделал ничего плохого, что он вообще отлично справляется и хорошо себя ведёт (что, кстати, правда), и что мне всегда приятно с ним работать (тоже правда). Ну и он через некоторое время успокаивается и даже начинает улыбаться сквозь слезы.

На следующий день моя коллега снова слишком резко одернула резидента, опять повторился разговор про "не возражай мне в их присутствии". Ну и когда мы оказались за закрытой дверью кухни, я решил всё-таки попытаться донести до нее свое вИдение ситуации, и сказал, что мы все время повторяем резидентам, что это место - их дом, и они здесь у себя, но, когда постоянно существуешь в атмосфере резких окриков, то создаётся впечатление, что ты не дома, а в тюрьме. Ведь дом - это прежде всего эмоциональный комфорт и чувство безопасности.

Моя коллега, прямо скажем, была противоположностью как первого, так и второго. Я совершенно точно не хотел бы оказаться резидентом, который находится в зависимости от неё, если даже между нами - равными по положению коллегами - она не считала нужным заботиться о своих манерах.

Скажем, я во время обеда встаю из-за стола и захожу на кухню, чтобы помочь ей вынуть из тележки подносы, а она реагирует резко и недовольно - "ты что, не видишь, что я уже этим занимаюсь?!" (Да вижу я, вижу! Я потому и пришел тебе помочь). И совершенно не понятно в этот момент, чем именно ты вызвал ее недовольство и почему, если она хочет заниматься этим делом в одиночестве, ей просто не сказать - "о, спасибо, не стоит беспокоиться, я сама справлюсь!", как сделал бы любой другой на ее месте.

Но мне, в общем, все равно - я взрослый человек, и я после такой беспричинно грубой отповеди пожму плечами и пойду спокойно доедать свой обед, а вот будь я ребенком или нашим резидентом, я бы переживал все сразу - и обиду, и чувство несправедливости, и когнитивный диссонанс (вроде бы я ничего плохого не сделал, но, если взрослый и обладающий авторитетом человек так реагирует на мое поведение, то со мной и моим поведением всё-таки что-то не так? Но нет, не может быть, ведь я же ничего не сделал... И тд и тп).

Плохо, когда человек, который работает со людьми - в особенности с уязвимыми людьми - все время излучает недовольство. Мне иногда хотелось спросить эту коллегу - тебе, вообще, нравится эта работа?.. Потому что она не болтает с резидентами, не подыгрывает им, когда они о чем-то фантазируют и веселятся, не смеётся с ними, а видит смысл нашей работы только в том, чтобы их постоянно "строить" и одергивать, причем нервно реагирует на самые незначительные нарушения распорядка. И я сомневаюсь, что ей самой интересно и приятно в такой обстановке.

Но вишенка на торте заключалась в том, что эта самая коллега очень старается "прикрыть" себя от любых неприятностей с начальством. Я уж не знаю, в чем тут дело - может, у нее кредит на дом или дети, которых ей нужно содержать, но ее опасение в чем-нибудь проколоться и потерять работу доходило до каких-то крайних величин. Например, утром забыли дать таблетки одному резиденту, который проспал до 11 дня (был выходной). Мы в этом конкретном диспансере ещё не имели разрешения на то, чтобы давать таблетки, так что звонили коллегам с других этажей, просили их прийти и помочь с этим. Резиденты просыпаются в разное время, так что мы звоним несколько раз и дёргаем людей с их этажа на наш. И вот во время пересменки, когда выясняется, что резиденту не дали таблетки, эта дама тут же заявляет - это не наша вина, это они давали таблетки и забыли про него!.. Я думаю - фигасе, люди делали лишнюю работу, помогали нам, а в благодарность мы будем теперь их обвинять?.. Говорю - нет, это моя вина, **** долго спал, я забыл позвонить, чтобы к нему спустились и дали ему лекарства.
Я сказал "моя", не "наша", но коллега все равно была ужасно недовольна.
Потому что это вроде как бросало тень и на неё.

В общем, у нас с ней вышло тотальное несовпадение по всем фронтам. И вот, в последний день работы во время пересменки она начинает жаловаться на меня, что я мешаю ей поддерживать порядок в отделении и отказываюсь понимать, как важно для психотиков неукоснительное соблюдение контракта. Я говорю - я не против соблюдения контракта, я просто считаю, что как минимум в начале можно напоминать резиденту о правилах с улыбкой и доброжелательно, а уже потом, если он сознательно тебя не слушает, вести себя более строго. И не вижу смысла сразу же начинать с резкости.
Коллеги - ты не понимаешь! Они аутисты! Они психотики! Если им напоминать про правила с улыбкой, они это вообще превратят в игру и будут из тебя веревки вить!
Ну, во-первых, это неправда. Я тому же самому парню, на которого наехала моя коллега, каждый раз напоминал о правилах с улыбкой и как бы в шутку, и это работало.
Во-вторых, если раньше я работал в заведении для буйных, где психозы выражались в том, что резиденты били нас, друг друга и себя, то там страх профессионалов потерять контроль над ситуацией хотя бы был понятен. А когда цена вопроса не так высока, то можно было бы, на мой взгляд, реагировать спокойнее.
Я сказал - да, я понимаю, они аутисты, но они же прежде всего - люди, и заслуживают человеческого обращения...
Тут моя коллега, которая первая же начала на меня жаловаться, вскакивает с места в таком негодовании, что опрокидывает со стола и разбивает свою кружку с кофе, и, даже не подтерев разлитого, демонстративно вылетает из бюро.
Я говорю ей вдогонку - может быть, мы всё-таки обсудим эту ситуацию?..
Другая коллега - ты не можешь ожидать, что она будет с тобой разговаривать нормально, раз ты с самого начала занимаешь осуждающую позицию. Ты говоришь, фактически, что она злой человек и бесчеловечно обращается с резидентами. Как вообще можно такое обсуждать?
Коллега, вернувшись в бюро, надрывно - "я два года здесь работаю... Я ещё никогда подобного не слышала..."
Уходят уже вместе, переживать это моральное потрясение на кухне за новой чашечкой кофе взамен только что разбитой.

В понедельник все мои смены в этом заведении аннулируют безо всяких комментариев и объяснений - вероятно, в результате жалобы коллег, чье точное содержание теперь уже навсегда, видимо, останется тайной, покрытой мраком.

Это все было настолько дико, что я по итогу даже не расстроился. На карте у меня скопилось столько денег, что я в принципе могу позволить себе не работать хоть до сентября, а я внезапно понял, что устал. Очень устал за эти несколько последних лет. Слишком много работал, слишком мало отдыхал.

Мне нужен настоящий, полноценный отдых, когда над тобой даже не висит мысль, что через столько-то дней нужно будет возвращаться на работу.
Баста! Никаких финансовых причин хвататься на новые смены в новом месте у меня нет, так что я собираюсь выйти на замену не раньше, чем по-королевски отдохну.

Горожане(тихо) Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует победитель дракона! (Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует наш повелитель! (Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) До чего же мы довольны — это уму непостижимо! (Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) Мы слышим его шаги!

Входит Генрих.

(Громко, но стройно.) Ура! Ура! Ура!

1-й горожанин. О славный наш освободитель! Ровно год назад окаянный, антипатичный, нечуткий, противный с....н сын дракон был уничтожен вами.

Горожане. Ура, ура, ура!

1-й горожанин. С тех пор мы живем очень хорошо. Мы…

Генрих. Стойте, стойте, любезные. Сделайте ударение на «очень».

1-й горожанин. Слушаю-с. С тех пор мы живем о-очень хорошо.

Генрих. Нет, нет, любезный. Не так. Не надо нажимать на «о». Получается какой-то двусмысленный завыв: «Оучень». Поднаприте-ка на «ч».

1-й горожанин. С тех пор мы живем очччень хорошо.

Генрих. Во-во! Утверждаю этот вариант. Ведь вы знаете победителя дракона. Это простой до наивности человек. Он любит искренность, задушевность. Дальше.

1-й горожанин. Мы просто не знаем, куда деваться от счастья.

Генрих. Отлично! Стойте. Вставим здесь что-нибудь этакое… гуманное, добродетельное… Победитель дракона это любит. (Щелкает пальцами.) Стойте, стойте, стойте! Сейчас, сейчас, сейчас! Вот! Нашел! Даже пташки чирикают весело. Зло ушло — добро пришло! Чик-чирик! Чирик-ура! Повторим.

1-й горожанин. Даже пташки чирикают весело. Зло ушло — добро пришло, чик-чирик, чирик-ура!

Генрих. Уныло чирикаете, любезный! Смотрите, как бы вам самому не было за это чирик-чирик.

1-й горожанин(весело) . Чик-чирик! Чирик-ура!

Генрих. Так-то лучше. Ну-с, хорошо. Остальные куски мы репетировали уже?

Горожане. Так точно, господин бургомистр.

Генрих. Ладно. Сейчас победитель дракона, президент вольного города выйдет к вам. Запомните — говорить надо стройно и вместе с тем задушевно, гуманно, демократично. Это дракон разводил церемонии, а мы…

Часовой(из средней двери) . Сми-ирно! Равнение на двери! Его превосходительство господин президент вольного города идут по коридору. (Деревянно. Басом.) Ах ты душечка! Ах ты благодетель! Дракона убил! Вы подумайте!

(с) Евгений Шварц, "Дракон"

За кофе думал об учебниках истории. Совершенно бесполезно предлагать школьникам прочесть, пересказать или законспектировать какой-нибудь параграф, как это обычно делается на уроке, если имена, явления и люди, о которых говорится в этом тексте, сами по себе им не знакомы и не вызывают никаких эмоций ещё _до_ ознакомления с параграфом.

Вы можете прочесть и даже механически запомнить текст, который для вас лишён всякого смысла, но вы забудете его так же стремительно, как заучили. Человек, который прочитал хороший исторический роман или посмотрел интересный фильм, легко запомнит факты, связанные с уже знакомыми ему героями - потому что эта информация в его глазах имеет смысл и вызывает у него какие-то эмоции. Идея, что школьный курс должен "научить детей истории", бессмысленна. Школьный курс может только систематизировать и структурировать уже имеющиеся в голове человека образы, знания и представления. Если их изначально нет, пытаться обучить кого-нибудь истории за два урока по 45 минут в неделю - совершенно нелепая затея.

Например, если шестиклассник уже помнит об осаде Ля Рошели из "Трёх мушкетёров", о войне католиков и гугенотов из "Королевы Марго" и, скажем, из чудесных приключенческих романов дю Террайля о молодом Генрихе Наваррском ("Король-сердцеед", "Варфоломеевская ночь"), которые написаны виртуозно лёгким языком и читать которые местами увлекательнее, чем кататься на американских горках - то учителю истории не составит труда за сорок пять минут резюмировать и систематизировать для него тему "религиозные войны во Франции". Но если для ученика понятия "католики" и "гугеноты" не связаны ни с какими образами и не вызывают никаких эмоций, то необходимость выучить и сдать параграф об их войнах будет естественным образом восприниматься человеком, как бессмысленное издевательство.

Идея, что школьный учитель должен "заинтересовать учеников своим предметом", исключительно лукава. Сначала учителю даётся столько времени, что его недостаточно даже для изложения предельно сокращённой основной программы, а потом от него требуют, чтобы он каким-то образом успел по каждому вопросу рассказать ученикам кучу вещей и фактов _сверх_ программы, без которых эту самую программу нельзя не только освоить, но и попросту понять.

Поэтому я думаю - если родителям не интересно покупать совсем ещё маленькому ребенку кучу иллюстрированных энциклопедий, подбирать для него лучшую библиотеку старых приключенческих романов, вместе с ним смотреть фильмы, действие которых происходит в другие эпохи, а потом объяснять ему непонятные места (хотя, если поставить дело правильно, то можно очень быстро обнаружить, что это он вам будет объяснять непонятные места), то можно просто сразу согласиться с тем, что в школе ваш ребенок никогда не получит хорошего гуманитарного образования. И если он когда-нибудь станет культурным человеком, то это случится с ним уже во взрослом возрасте ценой больших сознательных усилий

Проснувшись, первым делом прочитал такую новость:

"Суд Афин оправдал журналиста Димитриса Аликакоса, написавшего книгу о церемонии схождения Благодатного огня в Иерусалиме.

В 2018 году Аликакос отправился в Иерусалим, чтобы изучить этот ежегодный ритуал. По его словам, к этому привело его религиозное происхождение. «Мой отец был православным священником, и он впервые рассказал мне о мошенничестве с Благодатным огнем», — говорит журналист.

В Иерусалиме он взял интервью у нескольких священников, в том числе у архиепископа Исидора, который отвечает за ритуальные предметы храма Гроба Господня, такие как свечи, несущие Благодатный огонь. В своей книге «Искупление. Дело о Благодатном огне» и YouTube-роликах Аликакос опубликовал рассказы о том, что пламя разжигали сами священники.

«В книгу Аликакоса вошли свидетельства самих архиепископов, которые признались, что огонь был зажжен с помощью обычной зажигалки», — передает Greek City Times.

В 2019 году Иерусалимский Патриархат вместе со штаб-квартирой Греческой Православной Церкви на Святой Земле и несколькими ее священниками вел судебную тяжбу с Аликакосом, обвиняя журналиста в клевете, нарушении тайны частной беседы и нарушении закона о персональных данных. В частности, патриархат требовал удалить видео, в котором архиепископ Исидор признался в использовании зажигалки. Однако в 2022 году суд постановил, что видео было снято с согласия священника, и отклонил ходатайство.

В книге Аликакоса архиепископ Никифор «признает то же самое, с той лишь разницей, что он использовал спички».
«То, что написано в спорной книге, является продуктом вымышленных историй, придуманных автором с очевидной целью опозорить верующих и получить финансовую выгоду от продажи книги», — считали в патриархии. Дополнительно в качестве аргумента приводилось то, что книга вышла накануне Пасхи, это посчитали доказательством «более глубоких мотивов автора и издательства».

Патриархат первоначально участвовал в судебном иске, утверждая, что работа Аликакоса нанесла ущерб их репутации, заставив верующих сомневаться в своих священниках. Однако позже патриархия отказалась от иска.
В конце марта 2024 года суд оправдал Аликакоса" (с) по материалам "Фонтанки"

По-моему, это самая радостная пасхальная новость.
Скажем, Эразм Роттердамский, автор подлинно христианских сочинений своего времени и сам - глубоко верующий человек, неустанно обличал в своих книгах мошенничества, связанные с многочисленными "святыми реликвиями", мнимыми "чудесами" и вполне реальным идолопоклонством, процветавшим в его эпоху.

Я знаю, что кого-нибудь новости о зажигалках и других формах злонамеренного обмана со стороны церкви может шокировать, но, по правде говоря, это едва ли может сравниться с такими нелепостями, как "молоко Богоматери", "говорящие" и плачущие кровавыми слезами статуи и другие мошенничества, о которых писал Эразм и о которых мы сейчас помним, главным образом, благодаря ему.

Вера, построенная на мнимых "чудесах", однозначно не стоит того, чтобы ее сохранять. Я не знаю, все ли служители церкви, причастные к замалчиванию подобных обманов, а также других преступлений, существующих внутри организованных церквей, на самом деле руководствуются только заботой о сохранении своего влияния и собственных доходов, или же кто-то из этих людей оказывается в ловушке групповой психологии и ложного страха, что правда может послужить орудием того, что ими должно восприниматься, как борьба против Бога и религии. Но одно совершенно точно - невозможно служить добру, поступая против совести и против базовых принципов порядочности. Думаю, именно это расхождение между декларируемой целью и грязными средствами, в конечном счёте, оттолкнуло от веры больше людей, чем что бы то ни было ещё. Эразм это отлично понимал - поэтому и не стеснялся обличать подобные поступки в полный голос.

К сожалению, к тому моменту, когда священники или светские верующие находят в себе силы разорвать этот порочный круг преступного молчания, они обычно уже настолько отравлены своим предшествующим опытом соучастия в недостойном групповом поведении и лицемерных практиках, что вместе со связями с искалечившей их преступной средой рвут и всякие связи с религией и Богом.

А все те, кто несёт наибольшую ответственность за их страдания, всю глубину которых знают только сами эти люди, сохраняют убеждение, что действуют единственно возможным образом.

Самое худшее (и самое антихристианское) в их поведении - это та неспособность к раскаянию и беззастенчивость, которая отличает наиболее злокачественные формы зла. Не только сознательно лгать, но и требовать наказания того, кто обличает твою ложь - это то состояние, которое возможно исключительно тогда, когда человек уже достаточно далеко зашёл по пути зла.

Коллективная солидарность, безусловно, облегчает человеку этот путь моральной деградации - это хорошо исследовано на примере фашистских и коммунистических режимов и так же наглядно видно на примере российского общества сегодня. Но нужно признать, что, если выстроенная нацистами и коммунистами система в целом отличалась бОльшей стройностью ("нравственно только то, что отвечает интересам класса или расы, как их излагает Вождь и правящая партия"), то внутри остальных систем впасть в заблуждение по поводу своих поступков не в пример сложнее. Что бы ты не говорил себе о том, что вера в чудеса поддерживает в людях благочестие, довольно трудно убедить себя, что морочить паломников с помощью зажигалки, объявляя это чудом и прямым божественным вмешательством в богослужение (кстати сказать - зачем?) - это _благочестиво_.

Если человек не просто шарлатан, которому в принципе все равно - использовать для получения доходов астрологию, карты Таро, "ведическую женственность" или же христианскую религию, если он хоть немного верит в Бога или хотя бы способен допустить Его существование, то ему требуется убедить себя, что Богу по какой-то причине приятен его образ действий. Что, на самом деле, уже представляет собой натуральный сатанизм.

"Лайфхакер" опубликовал статью "Что делать, если вы проснулись в другом мире - три совета от авторов фэнтези"

Я, хоть и являюсь автором фэнтези, думаю, что Лайфхакеру сейчас следует публиковать другой материал : "Что делать, если вы проснулись в другом мире - три совета от авторов книг "Архипелаг ГУЛАГ", "Крутой маршрут" и "Колымские рассказы"

Каждый раз, когда встречаю в старых книгах выражение "целительный сон", думаю о том, что я должен быть очень болен, раз это лекарство требуется мне в таких количествах. Хотя, возможно, болен весь наш мир, если уж исцеление требует максимально полного ухода от реальности. Как бы там ни было, по выходным я бываю похож на Спящую красавицу. Вчера, к примеру, лег в два часа дня, чтобы проснуться сегодня в три часа по полуночи. И нисколько об этом не жалею!

Тем не менее, я всё-таки успел много хорошего.

Прежде всего, я посмотрел фильм "Дети свинга". Это история трёх подростков, которые в довоенной гитлеровской Германии увлекались свингом и отказывались вступать в Гитлерюгенд. Потом их прижали, и двое из них решились на рискованный шаг - обмануть систему и для вида вступить в Гитлерюгенд, а по ночам продолжать танцевать свинг и ругать нацистов. И, естественно, все это оказалось гораздо сложнее, чем они думали.

Я был под таким сильным впечатлением, что сразу же после просмотра стал писать своим друзьям и рекламировать им этот фильм. В целом, это история о том, что идея "подстроиться и приспособиться" к какому-нибудь злу опасна и лукава, потому что бытие мало помалу начинает проникать в тебя и исподволь определять твое сознание, и рано или поздно ты внезапно понимаешь, что зашёл по этому пути гораздо дальше, чем способен был предположить. И тогда каждому все равно нужно будет сделать страшный выбор - отмолчаться не удастся никому.

Фильм сняли в девяносто третьем, но он трагически актуален. Сейчас этот колокол звонит по нам. Если вы ещё не смотрели, то очень советую! Я бы охотно показал это кино всем современным детям и подросткам. "Растлевающее иностранное влияние", "музыка ниггеров", которая подтачивает дух и ценности "великой нации", запреты неугодных книг и исполнителей - и юноши, которым до поры до времени все ещё кажется забавным, что можно обманывать систему, покупая запрещённые пластинки в упаковке германской народной музыки. И, разумеется, куда же без родителей, которые хотят тебе добра и убеждают поступать "разумно" - а на самом деле обрекают тебя на падение в бездонную моральную дыру, не сознавая, что уже давно упали в нее сами.

Кроме этого, я прочел "Войну в небесах" - первую книгу Чарльза Уильямса, в которой речь идёт не больше и не меньше, как об обретении Грааля. Этот дебютный роман понравился мне больше, чем написанные позже "Место льва" и "Схождение в Ад" (хотя этот последний меня все же сильно впечатлил). Даже не знаю, как определить творчество Уильямса - как "городское христианское фэнтези", "магический реализм" или всё-таки "мистический триллер"? В каждом определении есть доля истины. Мне, пожалуй, не близок привкус оккультизма в его книгах, но все же, если говорить об Инклингах, Чарльз Уильямс пока занимает для меня второе место после Льюиса, тогда как Толкиен стоит в конце этого списка - я ценю его заметки о литературной критике и Беовульфе, а также его эссе, но не его самостоятельное творчество. Тем более, что оно так или иначе сводится к тому, что он сначала сплагиатил Беовульфа в "Хоббите", а потом сплагиатил его ещё десять тысяч раз.

Ну, знаете, дракон, который охраняет древнее заклятое сокровище, внезапно пробудился от длительной спячки и угрожает окрестным жителям, а герой идёт добывать сокровища и гибнет, и сокровище хоронят вместе с ним. До этого слуга одного местного вождя, сбежавший от него, пробрался в пещеру дракона и унес оттуда чашу, а дракон его почуял и начал искать нахала... И так далее, и все тому подобное.

Теперь хочу прочесть заметки Чарльза Уильямса про образ Беатриче в книге Данте. Инклингов вообще незаслуженно мало ценят за их литературоведческие тексты. Я не говорю о тех, кто знает Льюиса, только как автора "Хроник Нарнии", но даже те, кто читал "Космическую трилогию" и "Письма Баламута", часто не читают "Аллегорию любви" - а эта книга, как и прочие научные работы Льюиса, способна заставить те же "Хроники Нарнии" заиграть тысячей новых оттенков. И опять же, трудно до конца распробовать вкус "Переландры", не читая работ Льюиса о Мильтоне.

Ну а сегодня ночью я, наконец, выспался достаточно, чтобы написать новый эпизод для "Королевы" и показать его Соне. Я могу писать только тогда, когда у меня хорошее настроение, а хорошее настроение почти всегда порождено избытком сил, душевных и физических. Порой оно даётся неожиданно и даром, как улыбка мироздания. В остальных случаях его необходимо вынянчить и выспать.

В целом, выходные прошли замечательно.

Читаю замечательную книгу о Людовике XIII - короле, который русскому читателю известен прежде всего по дружбе и соперничеству с кардиналом Ришелье.

Оказывается, семейный врач Людовика в течение многих лет записывал в особый журнал все сведения, связанные с дофином, начиная с его младенчества. И если у нас критикуют родителей за неумеренное выкладывание фото с детьми в соцсети, то королевский врач пошел гораздо дальше - он записывал все высказывания своего подопечного и аккуратно подшивал в свой журнал его детские рисунки и каракули. Правда, он не подозревал, что, начиная с 19 века, эти его записи начнут публиковать.

Книга полна совершенно очаровательных бытовых зарисовок о жизни королевского двора и маленького принца.

Маленький Людовик жил отдельно от родителей в замке Сен-Жермен, с собственным штатом слуг и воспитателей. В детстве было трудно одеть и причесать его с утра, потому что он бегал по коридору перед портретами своих родителей, крича "Bonjour, Papa! Bonjour, Maman !"

Он очень любил своего отца, Генриха Четвертого (Наваррского), хотя тот постоянно требовал от гувернеров, чтобы они обращались с ним построже и наказывали его розгами как можно чаще. В первый раз дофина высекли, когда ему было всего два года, что для современного читателя звучит шокирующе - как можно жестоко наказывать ребёнка, который очевидно слишком мал, чтобы отвечать за свои поступки? Но нельзя сказать, что настойчивость короля-отца, который был большим адептом розги, просто свидетельствует о его жестокости к своему сыну. Людовик был, как видно из записей врача, возбудимым ребенком, и в моменты недовольства начинал бить и кусать своих гувернанток, причем иногда по совершенно несущественным поводам. Например, его воспитательница отказалась дать ему то, что он хочет, пока он не скажет "пожалуйста", что спровоцировало у ребенка приступ ярости и буйства.

Умудрённые современной психологической наукой люди сказали бы, что это естественная реакция растущего ребенка на ощущение собственной беспомощности и полной зависимости от взрослых, ведь ребенок не может сам взять то, что ему нужно, и в принципе такие вспышки буйства свидетельствуют о формировании чувства собственного "Я", отдельного существования собственной личности и собственных потребностей. И побои тут совершенно ни к чему. Но неудивительно, что Генриху IV, который ничего не знал и не мог знать о детской психологии, но помнил, что его самого в детстве тоже много били, должно было казаться, что физические наказания должны обуздать то, что представлялось ему опасной - особенно в будущем короле - жестокостью и упрямством.

Несмотря на это, Генрих очень любил своего сына и пользовался его ответной любовью. Он охотно проводил с ним время, с самых ранних лет брал его с собой на охоту, а после охоты сам переодевал и укладывал спать в свою постель. Забавная деталь - когда дневник королевского врача публиковали в первый раз в девятнадцатом веке, эту деталь посчитали шокирующей и не рискнули напечатать. Глупо, не правда ли? То, что маленький Людовик регулярно спал в одной постели со своими гувернантками (одну из них он звал "Маманга"), никому не казалось чем-то предосудительным, а вот то, что ребенок может спать в одной постели с собственным отцом, смущало буржуазную мораль.

Генрих не хотел, чтобы его дети, в соответствии с придворным протоколом, называли его "государем", предпочитая слышать от них более теплое и семейное обращение "Papa". Тем не менее, он пытался донести до них реалии придворных отношений. Так, он сказал Людовику, что он, король - господин любого человека в стране, а Людовик - его слуга и подданный. Людовику сначала очень не понравилось слово "слуга", и он здорово рассердился. Но потом он свыкся с этой мыслью и на вопросы других людей о том, кто он такой, отвечал - "маленький папин подданный".

Узнав, что король проезжает мимо замка Сен-Жермен, Людовик всегда хватал свой барабан и барабанил сигнал "внимание, проезжает король". А посещая Генриха в его дворце, тоже брал барабан с собой и торжественно появлялся перед отцом под барабанную дробь, что Генриху очень нравилось.

Король постоянно шутил с Людовиком, и иногда довольно жестоко. Например, когда Людовика должны были крестить - а это случилось довольно поздно, когда дофину было уже пять лет - король сказал ему, что во время церемонии его бросят в воду, чтобы утопить. Поэтому Людовик очень боялся крещения и даже плохо спал в ночь перед церемонией.

А ещё он боялся девочек. Когда его сестра Елизавета в первый раз пришла в его комнаты, Людовик бросился на нее и стукнул. Его спросили, почему он это сделал. Он сначала не хотел отвечать, но потом сказал - "Потому что я ее боюсь". Его спросили, почему он ее боится, и он ответил - "Потому что она девочка".

Ещё одна шутка короля, зафиксированная в журнале медика. Генрих по какому-то поводу сказал Людовику - "ты, сынок, просто вылитый телёнок". Людовик резонно возразил - "Но тогда вы, Papa, тоже телёнок!". "Нет, - нашелся Генрих. - Я бык". "А наша мама?.." - спросил дофин. Королю пришлось заткнуться, потому что продолжать эти зоологические аналогии он не рискнул.

Больше всего на свете Людовик любил игру в солдатов, оружие и охоту. Охотился он с самого раннего возраста, в детстве часто стрелял из аркебузы по воронам, а в двенадцать лет впервые убил оленя ударом меча в сердце. Он любил воображать себя мушкетёром, и обычная его забава состояла в том, что Людовик вместе с любимым им солдатом из его охраны разыгрывали сценки из военной жизни. Солдат оставлял маленького дофина "стоять на часах", тот делал вид, что заснул на посту (а может быть, и правда засыпал), солдат, играющий капрала, вытаскивал его за ноги из укрытия, где спал ленивый часовой, и вел его "на гауптвахту" - и тд и тп.

Но при этом, наряду с этими воинственными развлечениями, Людовик увлекался самыми неожиданными делами - например, кулинарией и шитьем. Он сам кроил и шил одежду для своей любимой обезьянки Роберта, и развлекался этим во время долгой болезни, когда вынужден был лежать в постели (потому что чтение он не любил). Он играл на многих музыкальных инструментах, любил танцевать, и уже в шесть лет танцевал перед членами семьи, причем иногда во время этих семейных спектаклей исполнял женские роли, наряжаясь девочкой. Людовик и во взрослой жизни продолжал ставить придворные балеты (развлечение, пришедшее во Францию из Италии ещё при Катерине Медичи) и исполнял в этих балетах разные эпизодические роли, в том числе и женские. Но больше всего ему нравилось все устраивать и организовывать, собирать для очередного балета художников, танцоров и механиков, и лично руководить всеми репетициями. Известный нам по советскому фильму Мерлезонский балет тоже был придуман и поставлен лично королем.

Людовик увлекался даже совсем странными с точки зрения современной ему знати вещами - кузнечным делом и литьём, лепкой и резьбой по кости, а ещё - кулинарией. Ему отлично удавались сладкие пироги и марципаны, и он придумал усовершенствованный рецепт глинтвейна, который в его эпоху называли гипокрасом. Когда король охотился - обычно в сопровождении трех-четырех слуг, поскольку Людовик любил прятаться на охоте от толпы и шума - то ему случалось останавливаться на ночлег в какой-нибудь лачуге, и там молодой король, внезапно превратившись в повара, готовил для хозяина дома и для своих спутников омлет или какое-нибудь другое дорожное блюдо, и сам всех кормил.

Людовик стал королем всего в девятилетнем возрасте, а совершеннолетия, по тогдашним законам, достиг в четырнадцать (и в четырнадцать же женился на знаменитой благодаря Дюма Анне Австрийской), но до шестнадцатилетнего возраста так или иначе подчинялся королеве-матери - сначала регенту, а потом главе своего королевского совета.

Вероятно, именно королева-мать несёт ответственность за неудачный королевский брак. Начиналось все очень хорошо - четырнадцатилетний Людовик так хотел поскорее увидеть свою невесту, что помчался ей навстречу в карете, не дождавшись официального прибытия испанской инфанты, и, мельком увидев принцессу, крикнул ей - "Я здесь инкогнито! Трогай, кучер, трогай!..". Уже после официального представления невесты юному жениху подростки очень мило общались друг с другом, но вмешательство королевы-матери, заставившей абсолютно не готовых к этому детей в первую же ночь после свадьбы консумировать брак, да ещё в собственном присутствии, надолго отбило у Людовика всякую охоту к общению с женой. Он никогда не имел любовниц (не считая платонических), а рождения наследника, будущего Людовика XIV, Франции пришлось ждать больше двадцати лет.

Тем не менее, сомнительно, что настоящей любовью Анны Австрийской был герцог Бэкингем, фаворит и любовник короля Якова, которого английский король в своих письмах к Бэкингему звал своей женой. Любовных приключений с дамами у тщеславного герцога Бэкингема действительно было много, но его трагическая и преданная влюбленность в королеву Франции почти наверняка - не более, чем романтический вымысел Дюма

Оказывается, у испанцев есть своя версия Ронсевальского сражения. Король Альфонс Чистый хотел присоединить Испанию к империи Карла Великого, но этому воспротивился его племянник, Бернардо дель Карпио. Который собрал под свои знамена испанцев, напал на французов в Ронсевальском ущелье и лично убил героического графа Роланда.
Выкуси, Ганелон!..

История у Бернардо вообще шикарная - сестра короля Альфонсо, Химена, влюбилась в молодого графа Санчо Диаса, который служил королю, и в результате их тайной связи родила сына Бернардо. Разгневанный король заточил сестру в монастырь, а вассала - в темницу, однако незаконнорождённого племянника вырастил при дворе, как принца. Когда Бернардо вырос и узнал, что его отец томится в заточении, он попросил у короля его освободить, но король отказал. Бернард героически спас короля в сражении, в котором Альфонса чуть не убили мавры, и тот обещал племяннику награду. Бернардо снова попросил освободить его отца. Король сперва в порыве великодушия пообещал исполнить его просьбу, но потом передумал и отца Бернардо не выпустил. С этого началась эпическая вражда между дядей и племянником.

Альфонс решил лишить племянника наследства и присягнуть Карлу Великому для защиты Испании от мавров. Но Бернардо считал, что империя Карла угрожает независимости Испании куда больше, чем мавры, и поэтому собрал войско, выступил против французов и сразился с ними в Ронсевальском ущелье. Где им и был убит Роланд.
А отца Бернардо коварный король всё-таки вернул. По одной версии легенды, это случилось слишком поздно, и узник умер буквально перед тем, как сын пришел его освободить, а по другой - Альфонсо, вынужденный сдержать слово и вернуть Бернардо отца, вернул узника мертвым и с выколотыми глазами.

Как бы там ни было, Марсилий с Ганелоном негодуют. Они, получается, в этой истории совсем не при делах - так, что ли?!

Вчера в Лионе - ослепительное солнце и при этом ледяной, по-зимнему холодный ветер. Еду на велосипеде, без конца чихая - то от ветра, то от аллергии. Пока мы стоим на светофоре, другой велосипедист улыбается мне и говорит - может быть, вы хотите платок?.. - и достает из кармана, натурально, платок. Зелёный, в клеточку. С детства не видел ничего подобного, все давно сморкаются в салфетки. Дети, надо полагать, уже даже не представляют, что "носовой платок" в принципе может быть из ткани, а не из бумаги. А тут нате - настоящий, чистый, сложенный вчетверо клетчатый платок!..
Я, потрясенный разом куртуазностью и старомодностью соседа, пробормотал что-то в духе - вы очень любезны, но аллергику платок - как мёртвому припарка! Но все равно, огромное спасибо, это очень мило с вашей стороны. Мой сосед, все так же улыбаясь, убрал платок в карман и стартанул на только что зажегшийся зелёный свет, а у немного обалдевшего меня сзади нахально забибикали - мол, что ты встал, езжай давай.
Но всё-таки Лион - невероятный город.

В выходные перечитал на работе "Одиссею". Впечатления куда более яркие, чем в детстве. Но в глаза бросаются подробности, которые когда-то совершенно прошли мимо моего внимания. Скажем, когда Одиссей наконец-то возвращается в Итаку и под видом нищего является к своему рабу Эвмею, тот, угощая "нищего", говорит блудному царю:

Дел беззаконных, однако, блаженные боги не любят:
Правда одна и благие поступки людей им угодны;
Даже разбойники, злые губители, разные земли
Грабить обыкшие, — многой добычей, им данной Зевесом,
Свой нагрузивши корабль и на нем возвращаясь в отчизну, —
Страх наказанья великий в душе сохраняют... (с)

Реакция взрослого читателя в этот момент - что, правда?? Потому как Одиссей и его люди, как и остальные "герои", только и делают, что грабят и разоряют любые поселения, которые им подвернутся под руку, при этом не переставая быть любимцами богов. Например, Одиссей в другой момент рассказывает о своих "подвигах" после Трои так:

Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов,
Исмару: град мы разрушили, жителей всех истребили.
Жен сохранивши и всяких сокровищ награбивши много,
Стали добычу делить мы, чтоб каждый мог взять свой участок (с)

И при этом боги - прежде всего Зевс с Афиной - Одиссея любят, и все его трудности в пути связаны с чем угодно, только не с насилием и грабежом. Вот съесть быков, принадлежащих Гелиосу - это да, большое преступление. И люди Одиссея за него поплатились своей жизнью. А разбой и мародёрство в мирных городах - отнюдь!

То ли свинопас Эвмей порядочнее, чем великие ахейские герои, и имеет более высокое представление об ахейских богах, чем они того стоят, то ли вся эта мораль недопустимости разбоя не распространяется на какие-то народы (например, на иноверцев. Хотя, например, троянцы верили в тех же самых богов)

Одиссей вообще странный человек - даже встретив своего старого отца, который совершенно убит горем, и то не может перестать врать и притворяться - просто из любви к искусству. Ему хочется взглянуть, как старик плачет о "погибшем" сыне, чтобы его "испытать" (?), и только после этого сказать ему, кто он такой. Причем он сам в этот момент расстроен горем безутешного родителя и обливается слезами. Создаётся впечатление, что он затеял весь этот обман, чтобы поплакать.

Вообще, надо заметить, что плачут в произведениях Гомера исключительно мужчины. Воины, цари, бесстрашные герои регулярно обливаются слезами, а вот женщинам плакать, напротив, неприлично. То есть можно, но только на похоронах. А чтобы, как их венценосные супруги, регулярно обливаться сладкими слезами у кого-нибудь в объятьях - это нет, это чисто мужское дело.

Ещё один бросившийся мне в глаза момент - тех, кто сдается и, сложив оружие, бросается кому-то в ноги, не щадят. В большинстве сцен такого человека убивают совершенно беспощадно, если только за просителя не вступится какой-нибудь бессмертный бог или влиятельный соратник. Если в средневековом эпосе и куртуазном романе милосердие к сдающимся считается хорошим тоном и естественным поступком (я могу припомнить только одну сцену, в которой герой не дал пощады сдавшимся ему разбойникам - это был Амадис, и на фоне других средневековых рыцарей такой поступок выглядел редкой и неожиданной решимостью), то в Илиаде с Одиссеей сдаваться врагу куда опаснее, чем с ним сражаться, потому что он наверняка тебя убьет, не глядя, что ты безоружен, да ещё и выскажется напоследок в духе - "ишь ты, чего захотел!"
Просто потому, что может.

В принципе это можно считать знаком большой моральной эволюции. Гильом в "Короновании Людовика", например, прямо говорит, что, какое бы оскорбление или обиду ему не нанес другой человек, но, если он встал на колени и просит прощения, то он, конечно же, тотчас его простит.

Сегодня я дочитал (тоже на работе) "Беовульфа" и взялся за "Песнь о моем Сиде". И, честно сказать, после Гомера "Беовульф", при всех своих достоинствах, смотрится откровенно блекло. То, что хорошо знавший античную литературу Толкиен так сильно им увлёкся и вовлек в орбиту своей любви к "Беовульфу" Льюиса и других Инклингов, по-моему, просто результат общей увлечённости людей его эпохи Вагнером и нордическими мотивами. Так-то это произведение ни при какой погоде не может составить конкуренцию Гомеру.

Коллега решила сегодня вечером приготовить для нас всех фондю из сыра камамбер, чтобы мы все могли порадоваться выходным. От плавящегося в духовке камамбера отделение заполнил такой аромат, что я почувствовал себя грязным до мозга костей. Даже в то время, когда я был волонтером Православной службы милосердия и ездил по ночам в автобусе с бомжами, там, в автобусе, кажется, и то не было подобного амбрэ. Горячий камамбер напоминает человека, который не переодевался уже года два. В этот прекрасный сыр нам предлагалось макать корнюшоны, хлеб, индейку и что-то ещё, уже не помню, что. Я мужественно сидел за столом, натянув капюшон на голову, и наблюдал, как резиденты с упоением едят это изысканное угощение. От которого я сам благоразумно отказался, ограничившись тем скучным ужином, который нам прислали с кухни - пиццей, зелёным салатом и арбузом.
Французы!..

Всероссийская поэтическая премия имени Андрея Дементьева с этого года включила в свои правила пункт о том, что «в целях сохранения традиционных для российского общества и разделяемых всеми традиционными религиозными конфессиями представлений о браке, семье, материнстве, отцовстве, детстве к участию в Конкурсе не допускаются граждане, сменившие пол». И требует прилагать к присылаемым стихам копию свидетельства о рождении (c)

А каково ваше социальное происхождение? А что делали вы и ваши предки до семнадцатого года?
А нет ли, случайно, среди ваших предков темнокожих, как у Пушкина с Дюма?
А может быть, вы вообще еврей?!

Про неожиданное сходство опыта супруга и читателя.

В браке самое прекрасное то, что не приходится каждый раз начинать с азов. Когда другой человек уже очень давно является самым внимательным и заинтересованным свидетелем нашей внутренней жизни, и у нас с ним за плечами уже сотни тысяч разговоров, он воспринимает какую-нибудь новую мысль такой, как она есть на самом деле, тогда как для других людей любая наша мысль или любое чувство - это айсберг, большая часть которого скрыта под водой. Если бы мы действительно хотели, чтобы другой человек воспринял сказанное во всей полноте, пришлось бы всякий раз начинать с доооооолгой предыстории и с объяснения каких-то базовых понятий, потому что другой человек обладает совсем иным, несхожим с нашим понятийным аппаратом, другим опытом, другими чувствами... Понять какую-нибудь нашу мысль такой, как она есть, способен только человек, который уже понимает нас самих. Разница здесь такая же, как между человеком, который случайно взял книгу с полки в магазине - и тем, кто любит творчество какого-нибудь автора всю свою жизнь и знаком с его книгами и биографией во всех подробностях.

Конечно, люди часто тянутся к новым контактам и знакомствам ради острого восторга первооткрывателя. Мне случалось испытывать эйфорию от внезапного, как удар тока, ощущения, что совершенно незнакомый человек имеет схожий со мной опыт, или незнакомый мне писатель нашел нужные слова для чего-то важного и родного для меня. Этот внезапный восторг от ощущения, что ты встретился с родственной душой - чувство прекрасное. Но тот восторг, в который меня раз за разом приводит _продолжение_ открытия другого человека - не менее яркое, но куда более глубокое переживание. С действительно "нашим" человеком интерес по мере погружения в его внутренний мир растет, а не ослабевает.

Есть очень забавная французская песня "Nathalie" - о том, как во времена Союза француз приезжает в СССР, и там советская девушка Натали рассказывает ему на Красной площади о Великой Октябрьской революции и о Ленине, потом они пьют горячий шоколад в кафе "Пушкин", а потом знакомятся с университетскими друзьями "Натали" и вместе пьют привезенное французом шампанское. Ну и, конечно, оставшись вдвоем, Натали с французом занимаются любовью. В последнем куплете лирический герой мечтает, как Натали приедет в Париж, и там уже он будет ее гидом. Каждый раз, когда слушаю эту песню, представляю дальнейшее развитие событий. Ни в какой Париж Натали, конечно, не приезжает, потому что её наивный любовник ничего не знал про железный занавес и про бдящее око Партии. В Москве у Натали рождается ребенок, и она бьётся с ним одна, окружённая всеобщим осуждением за "аморальную" связь с иностранцем. Француз тем временем удивляется и печалится, что Натали ему не пишет. Много лет спустя, после крушения СССР, их дочь или сын всё-таки приезжает в Париж, находит бывшего молодого и восторженного француза и говорит ему - "вот же ты дураааак..."
Одна моя знакомая французская семья пожилых журналистов ездила в Москву на олимпиаду 80, они потом показывали нам с Соней фотографии Москвы. Абсолютно пустой город, зачищенный от населения, как в Северной Корее. От этих снимков веяло прямо-таки потусторонней жутью. А люди в провинции, через которую ехала из делегация, предлагали им все, что угодно, за их джинсы и другие французские шмотки - готовы были брать прямо с тела.
Поэзия! Не зря всех ностальгия мучает.

Сегодня утром с женой обсуждали Илиаду. Она сказала, что их учительница, Вера Васильевна, чтобы помочь пятиклассникам освоиться с переводом Гнедича, предложила им найти в тексте самые необычные прилагательные и применить их к своим одноклассникам. И что после этого вместо обычных обывательств ещё долго использовали слова типа "дебелокопытный".

Я сказал, что Илиада вообще-то в смысле описания боёв даст с очков вперёд "кровавым" современным играм и кинематографу. То кого-нибудь треснут по лбу так, что у бедняги глаза выпали и упали в пыль ему под ноги, то кого-нибудь "уметили" копьём в задницу, копьё прошло насквозь и проткнуло мочевой пузырь, то тем же копьём человеку вышибло зубы и _разрезало_ язык. Ну а о распоротых животах и "вытекших" наружу внутренностях я уж и не говорю. По современным рейтингам, "школьная" Илиада, мягко говоря, не детское произведение!

Соня сказала, что Илиада - очень увлекательное для детей произведение, если забыть о том, что в ней есть куча скучных и ненужных мест, таких, как знаменитый список кораблей. Я возразил, что список кораблей в электронной книге на телефоне занимает всего две (!) страницы, и что в "Войне и мире" при чтении хочется пропустить куда больше текста.

К тому же, очищение Гомера от "ненужных" мест приводит к ощущению, как будто бы греки десять лет торчали на берегу и осаждали Трою, тогда как на самом деле десять лет они воевали с союзными городами Трои, и только на десятый год подступили к самому городу. Это как с сюжетом о трёхстах спартанцах, который в дурацком современном фильме превратился в битву "300 человек против всей персидской армии". Тогда как на самом деле там всё-таки было 300 спартанских гоплитов и две с половиной тысячи вспомогательных войск.

А потом я обнаружил, что уже шесть утра, и я опаздываю на работу. Так что я выскочил из дома в такой спешке, что Соне пришлось бросать мне ключи с балкона.

Читатели частенько спрашивают о природе отношений между Иремом и Валлариксом. И, если честно, я каждый раз затрудняюсь ответить на этот вопрос кратко.

Как любой писатель, я обычно опираюсь на свой личный опыт. В юности у меня был друг по прозвищу Проконсул. Мы с ним познакомились на популярном тогда сервисе интернет-дневников, и этот человек меня буквально очаровал. Мы были совершенно непохожи, но при этом у нас нашлось много общих интересов. Мы оба писали, и я не припомню случая, когда я волновался бы сильнее, чем в тот раз, когда впервые показал другому человеку то, что я пишу.

Мне было пятнадцать лет, я тогда нигде не выкладывал эти написанные вразнобой отрывки и черновики того, что потом, много лет спустя, стало трилогией "Сталь и золото", и мои персонажи были моей главной, сокровенной тайной. Я наверняка бы не решился с кем-то поделиться этим, если бы не обнаружил, что у моего нового друга есть точно такая же история, которую он сочиняет половину жизни. Точно помню, что, когда я отправлял ему первый отрывок, меня лихорадило - сердце стучало, руки холодели и дрожали. Что бы мы себе не думали, но в нас всегда живёт глубоко скрытое желание хоть с кем-то поделиться сокровенным - и быть принятым и понятым каким-то другим человеком.

Мне повезло. Мы с Проконсулом сразу же увлеклись героями и историями друг друга, и потом ещё долго были друг для друга главным и единственным читателем того, что мы тогда писали. Стоило мне написать какой-нибудь очередной отрывок или новое стихотворение - и я сразу же спешил отправить его Поконсулу. А он в ответ на это присылал свои отрывки и стихи, и мы могли до поздней ночи обсуждать написанное в популярной тогда аське. От этого наши взаимоотношения казались куда более глубокими и важными, чем отношения с моими школьными друзьями.

Вскоре Проконсул предложил встретиться и вместе посетить поэтическую студию в Бауманке - он давно уже был членом этой студии, а я о ней тогда даже не слышал. Факт, что люди собираются, чтобы читать свои стихи, казался мне в мои пятнадцать лет невероятным и почти волшебным. Но, пожалуй, ещё больше меня увлекала мысль о том, чтобы вживую познакомиться с тем человеком, с которым мы каждую ночь засиживались в аське допоздна, чтобы потом идти на занятия с гудящей и кружившейся от недосыпа головой.

На первую встречу с ним я ехал с таким волнением, с каким влюбленные идут на первое свидание. И быстро завязавшаяся между нами дружба тоже казалась скорее платонической влюбленностью, чем обычной дружбой.

Мы много лет были очень близки. Мы вместе поехали в Питер на несколько дней, хотя меня не очень-то хотели отпускать в другой город с почти незнакомым (с точки зрения моих домашних) человеком, особенно если вспомнить, что мы оба были несовершеннолетними. Потом я часто ночевал у Проконсула в Москве, потом мы нередко прогуливали первые пары в университете, чтобы посидеть в своем любимом пабе, выкурить трубку (курить трубку я тоже стал вслед за ним) и поговорить. А сразу после пар снова встречались в чайной при филфаке (проконсул тогда учился на романо-германском отделении в МГУ, а я - там же, на факультете государственного управления). И весь вечер снова проводили вместе.

Самым удивительным в этой глубокой, нежной дружбе было то, что мы, на самом деле, были совершенно разными людьми. Я тогда любил приключения, верховую езду, карате, а потом айкидо. Легко сходился с новыми люди и фехтовал на мечах с пьяными реконструкторами на Болотной площади. Мысль устроить попойку с незнакомыми людьми и спать вповалку где-нибудь на вписке вызвала у меня энтузиазм. А вот Проконсул был интровертом и отчасти снобом, и знакомых подбирал для себя очень тщательно.

Словом, в своей жизненной философии мы совершенно не сходились. Но он был для меня более близким человеком, чем способен быть для кого-то романтический партнёр, хотя никакой чувственности в нашей дружбе не было. Скажем , когда в семнадцать лет я неожиданно для самого себя влюбился до беспамятства, я первым делом написал Проконсулу с счастливым осознанием, что он порадуется за меня.
Я ведь и сам был в курсе всех его переживаний.

А вот любовь и даже некая романтика в той нашей дружбе всё-таки была. Во всяком случае, мы посвящали друг другу стихи, которые вполне способен написать влюбленный человек. И я до сих пор помню наизусть и берегу, как драгоценный дар, стихотворение, которое мне тогда посвятил Проконсул.

Предзимний снег поземкой хочет стать,
В шоссе крутясь среди грузопотока.
Я чист до дна, до волоса, до вздоха,
И нов, как в лес проложенная гать.

Я повторюсь - легко быть сильным. Мне
Все кажется, что жизнь отдал бы - ради
Не новых вихрей на асфальтной глади,
А Вашей радости, в одном и вечном дне.

И слушая московский гул - ведь все же
Жизнь продолжается, ты сам о том просил,
Молюсь о радости, о возвращении сил,
И потому прошу - храни их, сильных, Боже (с)

Вот, думаю, именно эти отношения и стали для меня прообразом дружбы (или больше, чем просто дружбы) между императором и Иремом. Что же касается определений, то надо признать, что в нашем современном языке есть некий значимый пробел между понятиями "дружбы" и "любви", и потому дать точное определение подобным отношениям между людьми, не привнося в нее оттенка страсти, в самом деле затруднительно. Я думаю, что современная культура часто игнорирует тот факт, что грани между дружбой и любовью вообще достаточно пластичны. Любовь точно так же не всегда включает в себя страсть, как эротическое притяжение - чувство любви.

Забавный факт.
После смерти Патрокла Ахиллес быстро нашел виноватого во всех бедах и сказал Агамемнону:

"...Так поступили мы оба, когда, в огорчении нашем,
Гложущей душу враждой воспылали за пленную деву!
О! почто Артемида сей девы стрелой не пронзила
В день, как ее между пленниц избрал я, Лирнесс разоривши"

Так выглядит мужская логика до появления в искусстве феминистской оптики. А потом говорят, что феминизм не нужен. Ведь и так же все нормально!..

Агамемнон, впрочем, почти не отстаёт от Ахиллеса:

Часто о деле мне сем говорили ахейские мужи;
Часто винили меня, но не я, о ахейцы, виновен;
Зевс Эгиох, и Судьба, и бродящая в мраках Эриннис:
Боги мой ум на совете наполнили мрачною смутой.

Среди героев Илиады, в принципе, можно устраивать чемпионат по самому нажористому проявлению внешнего локуса контроля. Претендентов, сами видите, хватает!

Если отбросить шутки в сторону, то теология Гомера, а следом за ним античных трагиков и Энеиды, представляет собой явный парадокс - если судьба сильнее богов, и если каждому смертному назначена та или иная судьба от рождения, значит, боги бессильны для него что-нибудь сделать или вообще как-то вмешаться в происходящее. Из самого сюжета ясно видно, что нельзя вмешаться в жизнь какого-нибудь человека, не изменив при этом если не его судьбу, то судьбы других людей.

Например, когда боги возбуждают какого-то героя, Менелая или Ахиллеса, сражаться более храбро, то предполагается (и даже прямо говорится), что боги уже знают, погибнет ли человек в этой войне или останется в живых. Но, если он будет сражаться более отважно, от его руки погибнет множество других людей, у которых тоже была своя судьба - умереть или остаться в живых.

Может показаться, что боги распоряжаются судьбой смертных только в определенной степени - например, Зевс принимает решение о том, позволить ли Патроклу совершить больше подвигов - или же сделать так, чтобы он умер сразу же после того, как отразит троянцев от ахейских кораблей. Но это кажется логичным только до тех пор, пока мы смотрим только на Патрокла. Когда вспоминаешь, что при этом неизбежно изменяется судьба других героев, то такая философия тут же теряет смысл.

Единственный приемлемый вариант - это что существует заранее определенное количество людей, которые должны погибнуть под стенами Трои, но возможны разные комбинации касательно того, кто, кого и в какой момент убьет. Но и это тоже не вписывается в сюжет - потому что у Ахиллеса, как и у нескольких других персонажей, упомянутых Гомером, было сразу две возможные судьбы - либо бесславно умереть у себя дома после долгой жизни, либо героически погибнуть на войне за Трою. И тогда не вполне понятно, откуда идея, что судьбы невозможно избежать и она сильнее самих богов, если обычный человеческий выбор - причем осведомлённый выбор! - определяет его судьбу.

Другой момент - Ахилл просит у Зевса, чтобы Патрокл отразил троянцев от судов и вернулся к нему живым. И Гомер замечает, что первое ему Зевс дал по его молитве, а второго не дал. Но на самом деле получается, что Зевс не мог ему этого дать, и не совсем понятно даже, зачем у него просить. Остаётся только предположить, что, хоть Патроклу суждено погибнуть под стенами Трои, то это не обязательно должно случиться именно сегодня, и у Зевса остаётся власть исполнить просьбу Ахиллеса, поэтому и есть смысл о чем-то просить. Хотя легко утратить всякую мотивацию вмешиваться в дела смертных, которые и так-то все умрут, а тут ещё и речь идёт о каких-то совершенно смехотворных величинах - месяцах, днях или даже часах их скоротечной жизни.

Часом раньше, часом позже - не все ли равно?..

Но греческие боги, как и сами древние герои, обладают совершенно юношеской страстью к жизни, и для них эти часы и мелкие детали, как ни странно, имеют огромное значение. И вот это, пожалуй, очень интересно и заслуживает рефлексии.

Мы привыкли думать, что сверхчеловеческая сущность, которая живёт если не вечно, то, по крайней мере, уже очень, очень долго, должна чувствовать определенную усталость, равнодушие и безразличие по отношению к людским делам, в стиле - "ничто же не ново под солнцем, все есть суета сует и всяческая суета". Но в действительности, может быть, логичнее предположить, что боги, в отличие от людей, как раз не устают, ни физически, ни ментально, и их жажда жизни всегда остаётся пылкой, как у людей в самой ранней юности и в состоянии переизбытка сил.

В ленте в соцсетях один из друзей спрашивал у беженцев и релокантов, как именно они выбирали новую страну, совпало ли их представление о новом месте с ожидавшей их реальностью, и чувствуют ли они себя по итогам более счастливыми, чем до отъезда.

Что касается меня, я Францию не выбирал, это с тем же успехом могла быть любая европейская страна. Готовых ожиданий от новой страны у меня не было - до этого я никогда не покидал Россию с Украиной, даже как турист.

Единственной моей ошибкой было полагать, что меня ждёт прекрасный климат - мол, раз я буду жить значительно южнее, чем в России, то с простудами удастся попрощаться (на деле это, увы, не так). Но во всем остальном - да, здесь я чувствую себя гораздо более счастливым, чем в России.

В целом, полагаю, если речь идёт о вынужденном отъезде, а не о желании просто пожить в другой стране, то мотивация покинуть "родину" должна быть очень сильной, чтобы однозначно перевесить расставание со всем, что было тебе дорого. Я при отъезде думал, что лучше умру от холода на улице под мостом, чем соглашусь остаться в собственной квартире в Москве, потому что в России нормальному и уважающему себя человеку остаётся либо сесть в тюрьму, либо свихнуться, либо стать профессиональным революционером и убийцей. И поэтому все, что угодно, лучше, чем жизнь в эпицентре торжествующего зла.

Поэтому во Франции я очень счастлив - и всегда был очень счастлив, даже когда было максимально трудно. Но для человека, который в принципе готов приспособиться к жизни на родине, _какой бы она ни была_, трудности адаптации на новом месте могут оказаться значительно более тяжёлым испытанием, чем для того, кто уезжает с мыслью - все, что угодно, но только не жить больше в этом аду.

Вот народ временами спорит, этично ли сочинять фанфики про реальных людей. Но иногда это происходит само собой.

На днях я читал на ночь переписку Льюиса, а потом лег спать. И мне приснился сон, в котором Льюис познакомился в Оксфорде с молодой, умной и образованной женщиной. У них нашлась масса общих литературных интересов, и дело закончилось помолвкой. К несчастью, в прошлом эта женщина состояла в отношениях с молодым, нарциссичным и блестящим парнем типа "денди", который вконец ее измучил. Он привык быть в центре внимания, очень ценил, что такая добрая и талантливая девушка искренне его любит, но не собирался себя ничем связывать, поэтому играл с ней в игру "один шаг вперёд и два назад", пока она совершенно не разочаровалась в этих отношениях.

И тут он узнает, что безнадежно влюбленная в него женщина собирается выйти за какого-то неказистого оксфордского преподавателя, которому уже под пятьдесят! Вне себя от возмущения, он является к ней и говорит - да ты это все мне назло, да ты его не любишь, он же старый, некрасивый и занудный!

Женщина на это говорит - ты ничего не понимаешь, я его люблю, оставь уже меня в покое. Но, конечно, денди ей ничуть не верит. Он умудряется добиться приглашения на многолюдную встречу, где должны быть Льюис и его невеста, думая, что, видя его - молодого, красивого и блестящего, рядом с профессором, его бывшая возлюбленная пожалеет о своем решении. План не работает, потому что Льюис и его невеста спокойно общаются друг с другом, а на него красивого даже не смотрят. Крайне возмущенный этим, наш нарцисс решает сам завязать разговор с "унылым преподавателем" и выставить его в глупом свете, и начинает задирать Льюиса и бомбардировать его вопросами о его работе, его книгах и его убеждениях.

Льюис начинает вполне серьезно ему отвечать, увлекается, и в итоге произносит страстный монолог о литературе, назначении искусства и религии. Все гости отвлекаются от своих разговоров, и дело кончается тем, что все собираются вокруг Льюиса и с большим интересом его слушают. Но хуже всего для нарцисса то, что он не только не добился своей цели и не выставил противника в дурацком свете, но и сам проникся тем, что слышит, осознал, что этот немолодой и некрасивый человек гораздо лучше его самого, и что его невеста, несомненно, любит его совершенно искренне. Более того, до него, наконец, дошло, что с Льюисом этой женщине хорошо, а он, бывший ее возлюбленный, все время думал только о себе и мучил ее своим эгоизмом.

В общем, у денди случается глубокое моральное потрясение, и в целом оно идёт ему на пользу, но, будучи инфантилом и нарциссом, он не может реагировать, как взрослый человек, а совершает подростковый и довольно истерический поступок - уезжает за границу, "чтобы не мешать чужой любви" (хотя он и не мог ей помешать). Там, за границей, ему становится ну очень жалко самого себя, и он совершает ещё более глупый и подростковый поступок - решает "умереть" и начать новую жизнь под новым именем. Но о его инсценированном самоубийстве пишут в газетах, и невеста Льюиса, потрясенная его смертью (потому что этот человек когда-то был ей дорог), просит Льюиса отложить свадьбу. Льюис относится с пониманием и тоже искренне скорбит.

Узнав о том, к чему привели его глупые поступки, инфантил преисполняется раскаяния и решает, что нужно "воскреснуть" и все объяснить. С чем и является в Оксфорд. Но из-за его прежних поступков невеста Льюиса и он сам решают, что это была такая злая шутка с целью сорвать их помолвку, и вместо радости испытывают закономерное негодование. Льюис, который всегда был очень мирным и спокойным человеком, на сей раз выходит из себя и говорит, что низко так издеваться над женщиной, что молодой человек совсем охренел, и бьёт его по лицу. Но драки не случается, потому что инфантил, который к этому моменту уже сам далеко не в восторге от себя, получив пощёчину, совершенно расклеился и стал рыдать. В итоге все поняли, что вообще-то он не пытался никому подгадить, а просто повел себя, как идиот, и все, наконец, помирились.

И тут мог бы быть обычный хэппи энд, но за некоторое время до этого в окрестностях Килнса упал метеорит, и один учёный из Оксфорда сошел с ума и был помещен в азиль в связи с тем, что начал говорить про угрозу со стороны инопланетных растений, якобы способных захватить весь мир. Льюис с денди-идиотом совершенно случайно узнают, что это было вовсе не безумие, и что метеорит действительно принес с собой инопланетную пыльцу, которая постепенно породила целую сеть растений, успешно маскирующихся под земную растительность, но имеющую общий нервный узел. И когда эта система окончательно созреет, она начнет жрать людей. Счёт идёт уже даже не на дни, а на часы, так что они вдвоем отправляются на самоубийственную миссию, надеясь выжечь "мозг" инопланетного захватчика напалмом, прямо как Фродо и Сэм у Толкиена, но перед этим - оба страшно серьезные, бледные и смурные - объявляют совершенно обалдевшей женщине, что ее свадьба с Льюисом, наверное, не состоится, потому что "мы не можем объяснить, но вряд ли мы ещё когда-нибудь увидимся". Как она в тот момент их не убила (да, обоих) было непонятно даже мне. Впрочем, я в данном случае - просто сновидец и как таковой сюжетом не распоряжался.

Я проснулся в тот момент, когда они спускались в логово инопланетного захватчика, так что не знаю, чем все кончилось. Надеюсь, что все кончилось благополучно. Это ведь, в конце концов, мой сон.