В выходные перечитал на работе "Одиссею". Впечатления куда более яркие, чем в детстве. Но в глаза бросаются подробности, которые когда-то совершенно прошли мимо моего внимания. Скажем, когда Одиссей наконец-то возвращается в Итаку и под видом нищего является к своему рабу Эвмею, тот, угощая "нищего", говорит блудному царю:

Дел беззаконных, однако, блаженные боги не любят:
Правда одна и благие поступки людей им угодны;
Даже разбойники, злые губители, разные земли
Грабить обыкшие, — многой добычей, им данной Зевесом,
Свой нагрузивши корабль и на нем возвращаясь в отчизну, —
Страх наказанья великий в душе сохраняют... (с)

Реакция взрослого читателя в этот момент - что, правда?? Потому как Одиссей и его люди, как и остальные "герои", только и делают, что грабят и разоряют любые поселения, которые им подвернутся под руку, при этом не переставая быть любимцами богов. Например, Одиссей в другой момент рассказывает о своих "подвигах" после Трои так:

Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов,
Исмару: град мы разрушили, жителей всех истребили.
Жен сохранивши и всяких сокровищ награбивши много,
Стали добычу делить мы, чтоб каждый мог взять свой участок (с)

И при этом боги - прежде всего Зевс с Афиной - Одиссея любят, и все его трудности в пути связаны с чем угодно, только не с насилием и грабежом. Вот съесть быков, принадлежащих Гелиосу - это да, большое преступление. И люди Одиссея за него поплатились своей жизнью. А разбой и мародёрство в мирных городах - отнюдь!

То ли свинопас Эвмей порядочнее, чем великие ахейские герои, и имеет более высокое представление об ахейских богах, чем они того стоят, то ли вся эта мораль недопустимости разбоя не распространяется на какие-то народы (например, на иноверцев. Хотя, например, троянцы верили в тех же самых богов)

Одиссей вообще странный человек - даже встретив своего старого отца, который совершенно убит горем, и то не может перестать врать и притворяться - просто из любви к искусству. Ему хочется взглянуть, как старик плачет о "погибшем" сыне, чтобы его "испытать" (?), и только после этого сказать ему, кто он такой. Причем он сам в этот момент расстроен горем безутешного родителя и обливается слезами. Создаётся впечатление, что он затеял весь этот обман, чтобы поплакать.

Вообще, надо заметить, что плачут в произведениях Гомера исключительно мужчины. Воины, цари, бесстрашные герои регулярно обливаются слезами, а вот женщинам плакать, напротив, неприлично. То есть можно, но только на похоронах. А чтобы, как их венценосные супруги, регулярно обливаться сладкими слезами у кого-нибудь в объятьях - это нет, это чисто мужское дело.

Ещё один бросившийся мне в глаза момент - тех, кто сдается и, сложив оружие, бросается кому-то в ноги, не щадят. В большинстве сцен такого человека убивают совершенно беспощадно, если только за просителя не вступится какой-нибудь бессмертный бог или влиятельный соратник. Если в средневековом эпосе и куртуазном романе милосердие к сдающимся считается хорошим тоном и естественным поступком (я могу припомнить только одну сцену, в которой герой не дал пощады сдавшимся ему разбойникам - это был Амадис, и на фоне других средневековых рыцарей такой поступок выглядел редкой и неожиданной решимостью), то в Илиаде с Одиссеей сдаваться врагу куда опаснее, чем с ним сражаться, потому что он наверняка тебя убьет, не глядя, что ты безоружен, да ещё и выскажется напоследок в духе - "ишь ты, чего захотел!"
Просто потому, что может.

В принципе это можно считать знаком большой моральной эволюции. Гильом в "Короновании Людовика", например, прямо говорит, что, какое бы оскорбление или обиду ему не нанес другой человек, но, если он встал на колени и просит прощения, то он, конечно же, тотчас его простит.

Сегодня я дочитал (тоже на работе) "Беовульфа" и взялся за "Песнь о моем Сиде". И, честно сказать, после Гомера "Беовульф", при всех своих достоинствах, смотрится откровенно блекло. То, что хорошо знавший античную литературу Толкиен так сильно им увлёкся и вовлек в орбиту своей любви к "Беовульфу" Льюиса и других Инклингов, по-моему, просто результат общей увлечённости людей его эпохи Вагнером и нордическими мотивами. Так-то это произведение ни при какой погоде не может составить конкуренцию Гомеру.