Переломный момент (гет)

Эрик

Я так и не смог заснуть этой ночью. Всё было так спокойно, ничего не предвещало беды, и тут она меня поцеловала! Да, беды, потому что в эту минуту произошла настоящая беда, трагедия! Всё пропало, каменная стена, которую я возводил годами, рухнула, обнажив израненное сердце. Она добровольно меня поцеловала! Это было не как в прошлый раз, когда ей пришлось это сделать, чтобы спасти себя и виконта. Ведь теперь ей ничего не угрожало… Зачем она это сделала? Я так перепугался, что за этим волнительным поцелуем может последовать что-то большее, что просто струсил и вжался в стенку. Я не мог, мне было даже неловко думать о том, чтобы… Чтобы переспать с Кристин. «Переспать» — какое пустое слово для такого важного момента. Я лежал всю ночь, смотрел в потолок, прислушиваясь к ровному дыханию девушки, лежащей рядом. Поток мыслей не давал мне сомкнуть глаз. Мне почему-то захотелось сделать что-нибудь для неё, хотелось проводить с ней как можно больше времени, ведь она скоро уедет, вернется в Париж, а я останусь залечивать страшные рубцы, которые, я уверен, снова будут кровоточить на сердце. Мне было тоскливо даже думать о том, что пару месяцев — и она исчезнет из дома, и снова начнётся череда серых будней за книгами возле камина.

Я даже не заметил, как комнату осветил первый луч бледного зимнего солнца. Осторожно, стараясь не разбудить девушку, я выбрался из постели, закрепил на ногах скобы и поплелся на кухню. В этот раз я сам приготовлю завтрак. Странно, вчера я проснулся уставшим от вечных ночных агоний, ненавидя весь мир, а сегодня я счастлив. По настоящему счастлив, думая о Кристин, о её глазах глубокого шоколадного цвета, о густых волосах, пахнущих ванилью.

Я стоял на кухне, напевая старенькую мелодию, услышанную у какого-то бродяги ещё в Париже. Почему у меня такое хорошее настроение? Ведь случилось такое несчастье! Я снова люблю женщину, которая замужем. А сейчас стою у плиты и улыбаюсь, переворачивая очередной блин.

— Эрик? Эрик, что ты делаешь?

От неожиданности я неловко задел горячую ручку сковородки и зашипел от боли. Кристин стояла в дверях в своем халате и смотрела на меня, ожидая ответа.

— Ты меня напугала, — сказал я, запустив руку под холодную воду.

— Ты должен быть в постели, разве ты не слышал, что тебе сказал доктор? Кто отменил тебе постельный режим?

— Я чувствую себя намного лучше, лекарства делают своё дело.

Кристин поколебалась, но, в конце концов, примирительно улыбнулась:

— Ты делаешь завтрак?

— Да, садись за стол, я почти закончил.

— Давай я тебе помогу?

— Нет, сделай одолжение, присядь. Хоть что-то я могу уже сам сделать по дому?

Девушка кивнула, села и принялась наблюдать за мной. Честно сказать, меня это немного смущало. Когда блины были готовы, я поставил огромную тарелку на стол, плеснул в стакан прохладного молока и пододвинул его Кристин. Девушка подняла на меня глаза:

— А ты не будешь?

— Я не голоден, — солгал я. Ну, а что мне было сказать? «Кристин, прости, но после одного блина меня вывернет наизнанку прямо на стол»? Блины — слишком тяжелая пища для моего слабого желудка. Кажется, она это поняла:

— Эрик, мне очень жаль. Надеюсь, скоро с твоим желудком всё будет в порядке.

Голос у неё был добрый и вселяющий доверие. Пока она завтракала, я смотрел в окно, напряженно думая, как сделать ей приятное, а потом, случайно взглянув на гирлянду, придумал. Сердце забилось чаще, я откашлялся и смущенно посмотрел на девушку.

— Хм… Кристин?

Она выпрямилась:

— Что?

— Ну… хм… хм… Может, ты была бы не против… ну… сходить сегодня в город и… и выбрать рождественскую ёлку?

Она замерла, опустив руки на колени, и уставилась на меня во все глаза. Неужели я её расстроил, и она ищет более мягкий способ отказать? Какой же я глупец!

Я поднялся на ноги, собрал пустую посуду, встал у раковины и пробормотал, не оборачиваясь:

— Забудь, я не должен был спрашивать.

— Эрик! — Кристин словно оттаяла. Она вскочила, подошла ко мне и закивала. — Конечно, я не против! Это отличная идея!

— Правда?

— Ну, разумеется! Я сама хотела вечером начать умолять тебя сходить со мной и просто не ожидала от тебя такого, вот и замешкалась. Отойди, я сама помою.

Я послушно отошел и улыбнулся. Она согласилась! Да ещё с таким энтузиазмом! Я отправился в комнату, достал из шкафа одежду и заперся в ванной. Мне пришлось долго повозиться с брюками, эти скобы были чертовски неудобными и цеплялись за ткань. Затем я стянул маску, чтобы умыться и взглянул в зеркало. Отвратительно… Правая часть лица так обезображена, да ещё маска не дает ранам зажить, то и дело сдирая болячки. Урод… Отвернувшись от своего отражения, я надел под пиджак один из своих любимых шелковых кашне, одернул рукава и, тяжело вздохнув и стиснув зубы, нацепил маску.

Когда я вышел, Кристин уже ждала меня на пороге. Я улыбнулся ей, надел перчатки, и мы вышли.

— Ты знаешь, где продаются рождественские ёлки? — спросила она, подпрыгивая от нетерпения.

— Найдём, но сначала мне нужно купить кое-что для себя: авторучку и лекарства.

Девушка не стала спорить. Когда мы переступили черту моего парка, где я был в безопасности, я поежился. Там я был главнее всех, а тут обычный цирковой урод. На этот раз я не остался безоружным, теперь в моем кармане покоился острый складной ножик, и когда я нащупывал его в кармане, становилось как-то спокойнее. Здесь было много людей, все они смотрели на меня с отвращением и сторонились. Их взгляды упирались в мою маску, кто-то из них опускал глаза, кто-то показывал пальцами, кто-то хохотал. Я ненавидел вылазки в город, но все ручки сломались, а без них я не мог. Вообще я прихожу сюда и закупаюсь ими на долгое время вперед, хотя они у меня приходят в негодность довольно быстро. От волнения и злости я слишком сильно давлю на ручку, когда пишу, и многие ручки, не выдерживая, ломаются пополам. Последнюю я сломал буквально на днях, кажется, я тогда был очень зол на Кристин. Уже не помню.

Я вошел в канцелярский магазин, долго прохаживался вдоль прилавка, разглядывая новенькие перья и авторучки, потом позвал Кристин, но она не откликнулась.

— Кристин? — я обернулся. Кроме меня и пожилого продавца в магазинчике никого не было. Куда она подевалась? Ответ нашелся быстро. В небольшое открытое окно я увидел огромный магазин платьев, около витрины которого стояла Кристин, заворожено задрав голову и рассматривая дорогие, даже роскошные платья именитых фирм. Быстро рассчитавшись с продавцом и забрав целую гору ручек, чтобы надолго хватило, я тихо подошел к девушке и проследил за её взглядом. Она с изумлением смотрела на красивое красное платье, на котором, словно снежинки, были разбросаны белые сверкающие стразы. Кристин краем глаза заметила меня и выдохнула:

— Никогда в жизни не видела ничего красивее. Даже Карлотта бы сейчас прилипла к витрине.

Я опустил глаза к подолу платья, где на иголочке была прикреплена цена, и еле сдержался, чтобы не присвистнуть. Да за такие деньги можно пол «Фантазмы» купить! Но она с таким благоговением смотрит на него… А ради неё мне никаких денег не жалко, так почему бы её не порадовать? Я живу в небольшой квартирке, на себя трачу мало, а весь доход парка идет мне в карман. Я едва ли не богатейший человек во всей Америке, поэтому сегодня не грех быть чуть более расточительным, чем обычно. Ладно, сейчас нам нужно ещё успеть в аптеку.

— Идем, Кристин.

Аптека находилась вниз по улице, а по праздникам в ней открывался небольшой отдел с поздравительными открытками. Когда мы остановились у дверей магазинчика с красным крестом на вывеске, я бросил:

— Подожди пару минут, я быстро.

Кристин кивнула и послушно уселась на скамейку. Аптека была забита людьми, многие из них стояли в очереди за открытками. Когда пришла моя очередь, и я попросил пару ампул морфия, то услышал сзади грубый голос:

— Эй, урод, ты встал не в ту очередь.

Я проигнорировал. Лучше уж промолчать, чем нарваться на очередные неприятности. Аптекарь принес упаковку шприцов, пакетик с ампулами, и я снова услышал тот же нахальный голос за спиной:

— Шприцы и наркотики? Намереваешься подсадить какую-нибудь женщину на морфий и изнасиловать ее? — он хрипло рассмеялся. — Потому что ни одна баба в здравом уме не прыгнет с тобой в одну койку. Ты отвратителен!

Я снова промолчал, но меня затрясло от гнева. Как он смеет! Когда наглец понял, что я и на это не отреагировал, он с силой толкнул меня в спину:

— Я с тобой разговариваю, уродец!

Я нащупал в кармане нож. Как же мне хотелось выхватить его и накинуться на подлеца! Но мысль о том, что снаружи ждет Кристин, заставила меня снова сделать вид, что я ничего не заметил. Расплатившись с аптекарем, я быстрыми шагами покинул аптеку. Девушка поднялась со скамейки, и мы пошли по тротуару. Я уже хотел вздохнуть с облегчением, когда услышал звон колокольчиков. Кто-то тоже вышел из аптеки. Владелец прокуренного голоса громко закричал:

— Эй, урод!

Я хотел смолчать, ускорить шаг, но Кристин вдруг развернулась и, краснея от гнева, возмутилась:

— Как вы смеете так к нему обращаться?

Но тот только рассмеялся с придыханием, будто гиена. Я обернулся. Низкий, с короткими рыжими волосами и покрасневшими от курева глазами, он подошел ближе и толкнул Кристин. Та, вскрикнув, не устояла на ногах и упала на твердый неровный лед. Это было последней каплей! Я сунул руку в карман, выхватил ножик и выставил его вперед.

— Что… — только и выдавил мужчина, уставившись на острое сверкающее лезвие.

— Мне не нужны неприятности, — сказал я. — Я имею точно такое же право здесь находиться, как и вы.

Хулиган попятился, взглянул на меня с отвращением и сплюнул на пол:

— Лучше держись отсюда подальше, урод, в следующий раз тебе не поздоровится.

С этими словами мужчина повернулся и вразвалочку поплелся обратно в аптеку. Я сложил ножик и сунул его обратно в карман, а затем подал руку Кристин:

— Ты в порядке?

— Да, — пробормотала она, отряхивая ноги от снега, — а ты?

Я только кивнул, и мы пошли обратно в полной тишине, а потом Кристин вдруг взяла меня за руку:

— Знаешь, Эрик, я могла бы выполнять твои поручения и ходить в город одна.

Это заставило меня остановиться и нахмуриться:

— Ты тоже считаешь меня уродом, да? Стыдно, наверное, идти рядом со мной.

Я опустил голову, но девушка дотронулась пальцами до моего подбородка и заставила взглянуть ей в глаза:

— Нет, Эрик, я не считаю тебя уродом. Просто я вижу, как тебе больно каждый раз, когда ты тут появляешься. Я лишь хочу оградить тебя от этого.

— А мне что делать? Сидеть в квартире, как заключенный, потому что я слишком уродлив, чтобы появляться на людях? Эх, Кристин…

Я обхватил себя руками и закрыл глаза. Стоило мне это сделать, как меня охватил ужас, я снова пронесся по самым страшным закуткам своей памяти. Вот я на чердаке, мать просовывает мне еду под дверь… вот я в клетке цыганского цирка… вот в плену оперных катакомб, а теперь, спустя десть лет, Кристин решила сделать меня пленником собственной квартиры.

— Ладно, давай уже купим ёлку и пойдем домой. Холодает.

Я постарался скрыть боль, сделать голос обыденным, но он всё равно дрогнул.

Мы быстро оказались на Кони-Айленд. Короткими путями я вывел её на ярмарку рождественских ёлок, а потом, стоя в сторонке, наблюдал, как она словно парит между деревьями, выбирая ёлку получше. Мне сейчас больше всего на свете хотелось оказаться дома, закутаться в шелк своей музыки и погрузиться в тягостные мысли, чтобы обдумать небрежно брошенные слова Кристин.

— Эрик? — я поднял голову. Девушка махнула мне, чтобы я подошел. — Смотри.

Я приблизился и увидел, что она стоит около небольшой аккуратной ёлки с меня ростом.

— Ах, сэр, рад вас видеть.

Я обернулся и увидел одного из своих работников:

— Добрый день.

— Честное слово, торгую ёлками тут уже лет восемь, а вас ни разу не видел.

— Я с подругой, это для неё.

Мужчина заметил у меня за спиной Кристин и поменялся в лице, словно не ожидал, что у меня могут быть такие обворожительные друзья.

— Красивая, — шепотом пробормотал он, не отрывая от неё глаз, — простите, сэр, а она никуда не приглашена на Рождество? Я был бы рад провести с ней время.

Я поднял брови и заметил, с каким вожделением он смотрит на мою Кристин. От мыслей, что у него на уме, меня бросило в ярость, но я только безразлично ответил:

— Она скоро уедет.

Я не держал Кристин и не настаивал на своем обществе в рождественский вечер, но не мог отпустить её в лапы этого мужчины. Тот грустно вздохнул:

— Ну ладно, очень жаль… Вы выбрали эту ёлку? Отлично, я помогу вам донести её до вашего дома.

Кивнув, я заплатил, и мы молча пошли домой. День сегодня просто отвратительный. Мало того, что надо мной поиздевались в городе, так теперь ещё и этот на Кристин глаз положил.

Мы быстро дошли до дома, там я сразу рухнул в своё кресло, а работник оставил ёлку у стены, попрощался и ушел. Кристин скинула плащ и обратилась ко мне:

— Эрик, поможешь мне нарядить ёлку?

— Нет уж, — сердито буркнул я, — сама развлекайся.

— Что-то не так? — она в мгновение посерьезнела и нахмурилась.

— Ты такая же, как и все. Хочешь запереть меня в этой тюрьме. Разве я не заслуживаю даже прогулки в толпе обычных людей?

— Заслуживаешь, но я не могу смотреть, как тебя унижают. Наверное, я была не права, когда предложила самой ходить по твоим поручениям. Я не думала, что тебя это так заденет. Мне жаль, если я тебя расстроила.

Я покачал головой, закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла. В следующую минуту на моё плечо легла её маленькая рука:

— Мне очень жаль, Эрик, я просто не хочу, чтобы ты страдал.

— А ты знаешь, что причиняет мне боль, Кристин? Знаешь, от чего я страдаю? Что страшнее всех этих косых взглядов и нападок?

Слова сами рвались наружу.

— Что?

Кровь закипела в жилах, я стряхнул её руку с плеча, вскочил на ноги и, оказавшись с ней лицом к лицу, стянул маску. Страх — первое, что я увидел в её глазах, и этого было достаточно. Я покачал головой, надел маску и снова опустился в кресло:

— Это. Может, пока я в маске, ты меня и не боишься, ты улыбаешься, сочувствуешь, хочешь помочь, но стоит мне её снять, как тебе хочется бежать от меня куда подальше. Всего лишь кусок фарфора меняет твои эмоции и отношение ко мне, вот это и причиняет самую страшную боль.

— Но я попробую привыкнуть к этому, у меня есть время.

— Я не могу привыкнуть к этому всю свою жизнь, Кристин, до сих пор. Даже теперь, когда я смотрю на себя в зеркало, мне тошно.

Девушка вздохнула, снова положила руку на мое плечо и попросила:

— Эрик, пожалуйста, укрась со мной ёлку.

Я поднялся на ноги и поплелся к коробке с игрушками, недовольно покосившись на Кристин, которая выдавила подобие улыбки. Эх, я снова её расстроил. Но вскоре я почти позабыл об этом, помогая Кристин с украшениями. Это было так странно. Мы вместе обвивали ёлку гирляндой, подавали друг другу игрушки, иногда перебрасывались парой фраз. В детстве я и подумать не мог о том, чтобы попросить маму нарядить ёлку, а сейчас вот я стою и закрепляю на макушке хвойного дерева большую звезду, да еще и не один, а в компании красивой девушки. Вдруг она замерла, глянув на меня:

— Ты выглядишь усталым, Эрик, всё хорошо?

— Я не спал прошлой ночью, может, поэтому выгляжу вымотанным.

Кристин нахмурилась и опустила очередную игрушку на ёловую ветвь:

— Надеюсь, твои кошмары не вернулись?

— Нет, просто бессонница.

— Ну, как только закончим тут, ты можешь пойти спать.

— Было бы неплохо.

И снова тишина, каждый из нас молчит и украшает свою сторону ёлки. Спустя пару минут я заметил, как Кристин встала на цыпочки и тянется куда-то к дальней ветке, чтобы повесить на неё игрушку, но её роста не хватает.

— Помочь?

— Да, не достаю до верхней ветви, — улыбнулась она.

Я подошел ближе, оказавшись у неё за спиной, потом нервно положил руки на её талию и приподнял. Девушка весело рассмеялась, повесила игрушку, а когда я опустил её на землю, она быстро развернулась и поцеловала меня в щеку. Сердце забилось от этого мимолетного касания её губ, и я ляпнул первое, что пришло на ум:

— А ты когда-нибудь занималась этим… с Раулем?

Кристин вдруг зарделась, её щеки запылали:

— Прости, занималась… чем?

— Украшением ёлки, — я пожал плечами, а потом до меня дошло, как двусмысленно прозвучала предыдущая фраза. Кристин грустно опустила плечи:

— Нет, дом и ёлку всегда украшала прислуга.

Я достал из коробки новый ёлочный шар, но он выскользнул из рук. Черт, прям не руки, а крюки!.. Шар закрутился и покатился по полу, словно не желая останавливаться никогда.

— Я подниму, — предложила Кристин.

— Нет, я сам…

Мы одновременно наклонились и потянулись за игрушкой. Кристин взяла его первая, а я случайно накрыл её руку своей. Повисла пауза, потом мы медленно поднялись. Кристин улыбнулась и протянула мне игрушку. Я кивнул, а потом заметил, что девушка смотрит куда-то в потолок. Проследив за её взглядом, я замер. Мы стояли прямиком под ветвью омелы. Сердце забилось быстрее, а пульс вдруг участился.

— Эрик?

— Да? — нервно отозвался я.

— А что будет, если не следовать традиции? Это наказуемо?

— Какой традиции?

— Про поцелуй под омелой.

— Я… Я не знаю…

— Ну, тогда лучше не рисковать.

Она мгновение смотрела на меня, а потом подалась вперед и поцеловала. Я даже подумать ни о чем не успел, руки безвольно повисли вдоль тела, а потом настойчивая мысль забилась в голове: «Она замужем, через пару месяцев она уедет отсюда, а ты загнешься от боли и снова будешь страдать… У неё есть муж!». Я мягко отстранился от неё:

— Кристин, пожалуйста, не надо.

— Что опять не так? — разочаровано спросила она, нехотя отступая.

— Взгляни на свою левую руку, Кристин, ты замужем.

Девушка опустила глаза на золотое кольцо, подаренное виконтом в день свадьбы.

— Я не люблю его, Эрик. Он чудовище. Раньше я думала, что ещё что-то испытываю к нему, но, проведя столько времени с тобой, я поняла…

— Что поняла? Что я не монстр и уродлив только снаружи? Что тебе мешало понять это десять лет назад? Мы бы не потеряли столько времени. А сейчас уже всё потеряно.

— Ничего не потеряно, Эрик, — Кристин сделала пару шагов ко мне и опустила руки мне на плечи, заглядывая в глаза, — я могу не возвращаться к нему, мы можем начать новую жизнь. Вместе.

— Что? У тебя в Париже муж, Кристин, это не шутки. Это не простой ухажер, от которого можно вот так вот просто сбежать. Нет, даже не заговаривай об этом. Как только лёд отойдёт от берегов, ты сядешь на первый же корабль до Парижа и вернешься к мужу.

— Ты не даешь мне даже шанса! Ты эгоист! Ты боишься испытать боль разочарования, боишься, что снова останешься один и не хочешь даже попытаться!

Я поджал губы и отвернулся от её заплаканного лица.

— Конечно, Кристин, я боюсь! Я не могу не бояться! Ты сбежала тогда, десять лет назад, и всё, чего я хотел, это лечь и умереть. Ты не представляешь, как это больно, когда человек, которому ты посвятил так много лет, отворачивается от твоего уродства и бежит за красотой. Я пережил всё это, перебрался сюда и не хочу возвращаться к старым страхам вновь оказаться в одиночестве. Я не хочу к тебе привыкать.

— Эрик…

— Что?! Предавший однажды предаст ещё сотню раз, сколько бы шансов ему не давали!

— Но я воспользуюсь вторым шансом, Эрик, — её голос дрожал, — просто дай мне его.

Я вздохнул. Она права, все заслуживают второго шанса, тогда почему бы не проверить… Я повернулся и взглянул на неё сверху вниз. Девушка вытирала слёзы рукавом рубашки.

— Тогда докажи мне, что ты заслуживаешь второй шанс.

— Но я стараюсь изо всех сил, я ухаживаю за тобой, помогаю, как ещё можно доказать? Как?

Я шагнул под омелу и протянул к ней руку. Девушка улыбнулась, приняла руку и подошла ближе, а потом, встав на цыпочки, поцеловала меня. Теперь я не сопротивлялся и ответил на поцелуй. Это было непередаваемо, меня захлестнула волна противоречивых эмоций. С одной стороны это всё неправильно, ведь она замужем, а с другой стороны я слишком долго ждал её, я заслужил… Кристин мягко отстранилась и посмотрела на меня:

— Ты даже не сопротивлялся и не порывался сбежать, — улыбнулась она, припомнив прошлую ночь.

Я почувствовал, как тоскливо заныло сердце. Оно окончательно скинуло ту ледяную корку, которая ещё не оттаяла, и теперь все эмоции, которые я испытывал раньше, нахлынули с новой силой, словно не было этих десяти лет разлуки. Мне вдруг снова захотелось творить для неё одной, сочинять для неё музыку, петь ей на ночь… Ну, зачем она так со мной? За что?

Я развернулся и молча пошел к своей постели:

— Я устал. Пожалуй, лягу спать.

— Если что, я на кухне.

Девушка грустно посмотрела на меня и исчезла в дверном проеме, а я, оказавшись один, спрятал лицо в ладонях и тихо зарыдал. Она поцеловала меня! Без отвращения, без принуждения, добровольно! И даже под омелой… Мне вдруг вспомнились собственные слова: «Поцелуй под омелой является залогом всепобеждающей любви».