Горе мне, горе! (джен)

И столь велика была сила Палантира, что я очнулся от нашедшего на меня безумия только через три года. Все эти годы жил я, как дикий зверь, и питался ягодами, орехами и сладкими кореньями великого юго-восточного леса Регион, что в Дориате. Разум мой, истощенный горестями, хотел сладостного забвения и отдохновения от лицезрения Арды, но даже в безумии своём я не делал силков и не причинял вреда всем живым существам, которые летали в воздухе, бегали по земле или рыли норы под землею. Белки часто приходили ко мне поиграть и птицы садились мне на плечи, не ощущая и не видя, сколь страшное создание пришло в их мирный лес, что стоял под кровом Мелиан. Они не ощущали зла, исходящего от меня, но лишь потому что душа моя спала, а разум бродил во тьме, наслаждаясь блаженным покоем.

И я был кроток и смирен сердцем, и кормил птиц и белок, ласкал травы и цветы, не срывая их. Волосы мои отросли до самых ног, а борода спускалась до живота и была серебристо-седой от горя. Вставал я с восходом солнца, ложился с закатом. Позже я узнал, что черные слухи поползли по небольшим эльфийским селениям близ леса и лесным егерским домикам на деревьях в лесу о некоем страшном и диком волосатом человеке. Мною пугали детей и эльфы посылали отряды, чтобы убить или пленить меня, или хотя бы выяснить кто я или что я такое, но и в безумии своём я был хитёр, как лиса, и скрывался от них на вершинах деревьев или в берлоге своей под землею, той, что я вырыл, пользуясь лишь своими огромными ногтями, как дикий медведь.

Но однажды, когда сидел я недвижно, вперившись бессмысленным взглядом в небеса на лесной опушке, раздался шум великий, который весьма испугал меня, ибо исходил он будто из ниоткуда. Я вскочил, озираясь и ожидая, что шум повторится. Какое-то время я стоял, готовый бежать, как заяц от эльфов-охотников, или взобраться, как белка, на дерево, и прыгая с ветки на ветку по деревьям, добраться до своей тайной берлоги, а затем, спустившись, залечь там тихо и бесшумно. Но я ничего не услышал и, спустя время, снова сел, привалившись спиной к тому, что в безумии своём считал великим камнем, поросшим зеленым мхом и возвышавшимся выше ближайших деревьев к небу.

— Бу-р-ра-рум... Бур-р-ра-рум... Пр-р-о-бу-дился стар-рый дуб! П-р-р-об-бу-дись и ты, бар-рум! Пр-р-об-будись, о-сс-тавь св-вой гнёт, пт-тица по не-бу плы-вёт, кр-рот под елями шур-ршит, р-разум т-в-вой из тьмы спешит! Пр-р-об-буд-дись, ост-тавь печ-чаль, з-з-наю-ю ч-что с-себ-бя н-не ж-жаль, з-наю гор-ре в-сё кр-ру-шит, п-пей из реч-ки, ис-ц-целит!

И голос умолк, но я, уже почти сознавая себя, услышал последние слова загадочного существа и почувствовал, что за моей спиной шевелится что-то огромное. С интересом я посмотрел на другую сторону поляны и увидел небольшой ручеек. "Видно, голос его назвал речкой," — возникла слабая мысль и я, упав на колени, как змея, пополз к ручейку. Не помню как я дополз, но очнулся, когда стал жадно пить из него и с каждым глотком я вспоминал всё...

... я вспомнил Лалайт, сестру cвою, рано умершую...

... вспомнил горе разлуки с матерью моей, Морвен и Ниенор...

... вспомнил свою наставницу Неллас и друга-наставника Белега...

... вспомнил несчастного Саэроса, его гибель и уход, бегство из Дориата...

... вспомнил своё разбойничьё житьё, встречу с Белегом, потом плен орков, гибель Белега...

... вспомнил сражения с орками, встречу с Гвиндором, приход в Нарготронд, где увидел Финдуилас...

... вспомнил новые сражения, падение Нарготронда, пленение Финдуилас, моё бегство в Хитлум...

... вспомнил возвращение, Бретиль, Дом Халет, обретение Ниниэль, которую я не узнал, так она выросла...

... вспомнил последнее сражение с Глаурунгом, убийство Брандира, гибель моей любимой, видение Мелиан...

... вспомнил унижение моё в доме Халет и суд Короля и Королевы....

Горькие слёзы покатились у меня из глаз и, стеная, вознёс я очи к прекрасным небесам, не видя их красы, не замечая ничего вокруг. Из груди моей вырвался дикий вопль:

— Зачем, о, зачем, о, неведомый друг мой, вернул ты мне разум! Ибо пребывал я в блаженном неведении о своих преступлениях, а ныне снова настиг меня злой рок, и душу терзают копья вины и когти презрения! Стрелы отчаяния пронзили разум мой, а где искать мне покоя! О, ужас!

С этими словами я стал прыгать по поляне и руками и ногами колотить по земле, надеясь, что посетит меня долгожданное безумие, но лишь испугал птиц и белок, и насекомых в траве, и те прыснули прочь. Вскоре на поляне не слышно было быстрых шагов белок, щебетания птиц и стрекотания кузнечиков. Только вопли мои оглашали её, а голос, неведомый голос молчал.

Наконец устал я и опустился без сил на траву, изрядно примятую и истоптанную мною. Слезы более не текли у меня из глаз, ибо глаза и лицо моё опухли от горя и натуги.

-Бур-р-рарум, п-п-о-и-с-с-ти-н-не, т-ты н-нес-с-ч-час-с-т-т-ней-ш-ший из люд-дей, — медленно и ворчливо молвил лесной житель. — Н-не з-з-н-наю, к-к-ка-к-кие т-т-а-к-ие ст-тр-раш-н-ные д-де-я-н-ния, т-тяг-гот-тят т-теб-бя, ч-ч-чел-лов-век! Но уз-з-ри ж-же! Н-ны-не я пр-р-ос-сып-паю-с-сь от-т с-с-т-тол-лет-т-н-него с-сна!

Я поднял свою главу, отягощенную скорбью и с удивлением увидел как с треском и шумом ветвей то, что я в безумии своём некогда считал гигантским камнем, начало медленно шевелиться. В разные стороны летел мох и трава, а также клочья земли, и вскоре из-за них появилось странное существо. Туловище его было гигантским стволом, на котором виднелись огромные желтые глаза, руки, сплетенные из сучьев и веток были многочисленны и непрестанно шевелились, могучая крона была ему волосами. Я хотел было вскочить и убежать прочь, но вспомнил слова наставницы своей Неллас, и они прозвучали в моём сознании: "Среди созданий, которые великий Эру Илуватар, Отец Всего, привел в бытие, есть и энты. Энты — древесный народ лесов и выглядят как огромные деревья, сильно отличаясь между собой по виду. Они были созданы Эру по просьбе одной из Королев Валар, Яванны Кементари, Покровительницы Растений и Лесов во времена Дерев⁽¹⁾ и с тех пор стали пастырями дерев. Они заботятся о немых и бессловесных братьях своих меньших, деревьях, и защищают их от врагов. Все, кто причиняет вред деревьям, траве и лесам — враги им. Но более всего ненавидят они черных созданий Моргота, зверей его, оборотней и драконов. Они не враги мирным эльфам, людям и гномам при условии, если те не калечат леса и не рубят деревья". Сознание моё окончательно прояснилось и я сел, ожидая того, что произойдёт дальше.

— П-п-ут-тник, с-с-сейч-час т-ты с-слыш-шишь и р-речь, и ш-ш-ум, и р-рё-в. Я г-г-ов-в-ор-рю с т-т-об-бою и пон-н-им-маю т-тебя с в-вел-лик-им тр-руд-ом. Н-о вс-к-коре р-р-еч-чь м-м-о-я с-с-т-тан-нет п-п-он-н-нят-ной т-тебе. Пр-р-ой-д-дёт г-г-од, м-мин-нет в-век, д-да-й м-не з-зн-на-нье ч-ч-ел-лов-век, я х-х-оч-у яз-зык т-во-й з-на-ть, с-лыш-шать, вид-д-еть, ощ-щу-щать. М-мин-нет в-в-век, пр-рой-дёт ср-р-ок, ис-сч-ез-зай ж-же м-мой пор-рок, д-дай мн-е с-с-и-л, Яв-ван-на М-мать, сл-ыш-шать, гов-вор-рить, в-н-нимать!

Гигантское существо, которое я рассматривал с изумлением, пошевелило ветвями и затихло. Я понял, что энт (а это был он), произнёс что-то похожее на заклинание или даже молитву. Внезапно короткая вспышка яростного света озарила поляну и все вещи потонули в ней. Когда я проморгался и открыл ослепшие глаза, то увидел неподвижного энта. Прошло мгновение, он заговорил и, к немалому удивлению, я услышал связную и быструю речь:

— Ну а теперь, смертный, мы можем говорить без помех. Мы, энты, редко говорим, а когда говорим, обычно медлим, шумим и шуршим, а наша речь скучна и трудна для людей. Но Отцы энтов знают как сделать речь понятнее вам. Поистине вовремя пришёл ты на эту опушку, ибо меня зовут Древовид, Древнейший из энтов Арды. Я был в Валиноре, на далеком Западе и видел славу Дерев в предначальную Эпоху. Я был на далеком востоке и зрел дивное чудо, Иарвайна Фрумбарна, Перворожденного из Людей, Вечного Странника, имеющего силу слышать Великую Музыку Айнур, которую те творили пред очами Илуватара до сотворения мира. Он и до сих пор одновременно стар и молод, силён и слаб, ибо Иарвайн, которого люди знают как Бомбадила, привязывается к земле, на которой живёт, почти как энт, тяжёл на подъём, но в пределах своей земли и лесов имеет великую силу. Он понимает язык дерев как мы, Пастыри, а зло бежит от звуков его голоса, ибо сама Музыка служит ему, и песни его как заклинания. Иарвайн не воин, но не побежден, ибо искушения Моргота не властны над ним и с момента сотворения по сию пору руки его и мысли не ведали зла. Я видел несчастного эльфа Феанора, великого творца и ремесленника эльфов Валинора и знаю о проклятии Нолдор. Я видел бегство Моргота и Унголиант из Валинора, разрушение Дерев, уход Нолдор, рождение Светил и первые войны эльфов и орков, создание и разрушение эльфийских королевств. В конце концов скитания наскучили мне и я осел здесь, в благословенном Дориате, под защитой Мелиан, чья магия ласкает меня и усыпляет настолько, что я почти превращаюсь в обычное дерево и лишь раз в сто лет могу проснуться и говорить. Но я отвлекаюсь. Поведай же мне, смертный, в очах которого я читаю повесть яростных битв, кто ты и что с тобою случилось.

С тяжелым вздохом я отверз уста мои и жалобно проговорил:

— Я Турин Безродный, некогда Турин из рода Хурина, а ныне несчастный преступник, скитающийся по земле. Я взял на себя обет рассказывать каждому повесть преступлений моих. Итак, я был рожден в Хитлуме на погибель всем, кто знал меня, от...

... и я говорил, говорил долго и закатный вечер уже наступил, когда окончил я наконец свою печальную повесть. Я видел, что рассказ мой потряс энта. Его обычно спокойные руки-ветви ныне двигались взад-вперёд и сам он шумел и трещал как огромная печка на жарком людском пиру. Долго длилось молчание энта, но когда я услышал его голос, то поразился тому, как мягко и нежно он прозвучал:

— О, Турин Безродный, поистине выпала тебе страшная судьба, ибо даже в забытье моём птицы прилетают и шепчут мне новости. Знаю я о судьбе отца твоего, знаю и о том, что победил ты Глаурунга, мерзость Морготову. И посему уже и не столь преступен ты, как сам себя считаешь. Ибо если бы ты был преступник без совести и стыда, то и окончил бы жизнь преступно, дав черному проклятому мечу насладиться твоим предсмертным стоном. Но ты принял великое бремя наказания, и оно сделало тебя на три года безумным. Человече, кланяюсь я ныне великому страданию твоему. Немногие могут выдержать испытание Палантиром Феанора и остаться после этого в живых, а я с легкостью читаю следы шрамов от Палантира у тебя на разуме. Но и преступления твои велики, и, думаю, бремя твое нести тебе еще долго.

Я помолчал в ответ и, собравшись с силами, спросил:

— Что пробудило тебя, о Древнейший? Почему именно сейчас ты проснулся?

Энт ответил не скоро, но ответ его поразил меня своей прямотой:

— Думаю, что отчасти ты сам пробудил меня. Ибо эльфы стали чаще тревожить этот уголок леса своими походами, силясь изловить тебя, человече, либо убить. Они пугаются тебя, вернее их дети боятся тебя, ибо ты стал страшен лицом и видом. Но отчасти и нет. Ибо птицы и звери говорят мне о том, что страшные дела совершились в Дориате. Знай же, три дня назад убит был великий Элу Тингол, Король Дориата и поражен он был рукой гномов-ремесленников из королевства Ногрод в Синих горах. Ибо гномы-ремесленники соблазнились Наугламиром, ожерельем гномов, которое отец твой, отпущенный Морготом из плена, отдал Тинголу в уплату...

— Что? Мой отец! Он жив! Он вернулся! — радости моей не было предела и даже не заметил я, как энт сурово сдвинул брови.

— Юноша, вероятно, твои наставники не учили тебя не перебивать старших. Знай же, если еще раз перебьешь меня, то я замолкну еще на сто лет. Итак, твой отец пришёл в Дориат и Мелиан освободила разум его от власти Моргота, а Хурин, движимый благодарностью, подарил Наугламир, великое ожерелье гномов, что Финрод когда-то передал роду Хурина, Элу Тинголу за то, что Дориат стал тебе в детстве приютом. О горькой судьбе Ниэнор и Морвен, матери твоей, которая недавно скончалась на могиле Ниэнор, Хурин уже знал. Спросил Хурин лишь о судьбе твоей, но Элу ничего не сказал ему о суде, упомянул только про Палантир Феанора. Горечь отчаяния появилась во взорах отца твоего и пробормотал он что-то вроде "никто, кто лицезрел долго Палантир Феанора, не оставался в живых: либо они кончали с собой, либо навеки сходили с ума". После этого он, шатаясь, вышел и больше его с тех пор никто не видел в Дориате, а мои соглядатаи — птицы и звери за пределы Дориата не летают и не бегают.

Услышав это, без сил, заливаясь слезами, я упал ничком на траву. Отец! О, отец! Я буду искать тебя и найду, хотя бы, чтобы навек попрощаться с тобою. Матушка! Ты умерла от горя на могиле Ниэнор, скорее всего, возле места, где Ниэнор прыгнула в ревущие воды. О, я несчастный! Моя гордыня и страсть считать себя великим и чтобы остальные слушали меня и верили мне — сгубила весь мой род!

Древовид не мешал мне оплакать мать, видимо понимая, что я сейчас переживаю. Уже глубокая ночь наступила, и я не видел лица собеседника своего, когда наконец отвлекся от своих горестей.

— Что еще можешь поведать ты мне, о, отец энтов?

— Ты можешь предотвратить зло. Гномы-преступники бежали на юго-восток и двое из них пробираются этим лесом. В своей жадности эти мародеры захватили не только Наугламир, ожерелье гномов, в которое Тингол вставил Сильмарил, великое и святое творение Феанора, одно из его чистых творений, когда еще не предался он злой гордыне, но и первый Палантир Феанора, его самое черное творение. Не знают они, что только в Дориате можно спасти Палантир и укрыть его от очей Моргота. Ныне Мелиан в скорби своей ушла и магия её покидает Дориат. Завеса, которая защищала Королевство, с каждым часом рушится. Скоро Палантир будет открыт взорам Моргота и ощутит великий Черный Вала силу его. Этого нельзя допустить. Те двое несут как раз Палантир. Сильмариль мы с тобою, увы, не спасём, но Сильмариль не может причинить никому зла напрямую. Зло происходит лишь из нечестивых попыток владеть им как обычной вещью.

В некотором смятении я пробормотал:

— Но что могу сделать я? Ведь я недостоин сражаться даже с тварями Моргота, ибо сам я преступник, хоть и назвал себя их врагом! Если возьму я в руки оружие людей, моя гордыня вернётся и тогда погубит меня навсегда... А тем более не могу сражаться я с гномами, которые сотворены благими... Убить гнома? Это такое же черное преступление, как и убить человека. Нет, не проси меня о таком... да и дал я обет не причинять зла эльфам, гномам и людям...

В тёмноте я не увидел глаз энта, но услышал шевеление листвы и что-то, похожее на сдавленный смех.

— Благие Валар! Он думает, что он — не гордый... Эру мне свидетель, человече, насмешил ты меня, но я помогу тебе. Кстати, перед собой ты видишь убийцу гномов. Часто я давал им, забредшим в мои леса случайно, выбор — рубить меня топором как чудище или, смиренно отбросив топор, не причинять деревам вреда. И что же ты думаешь? Многие с остервенением рубили меня, уже зная, что я разумен, как и они, но сердце их было гнилым, полным черной злобы, и умирали от моих рук. Однако я не прошу тебя никого убивать. Лишь отними у них то, что не принадлежит ворам и убийцам. Вот, держи...

И с этими словами огромная ветвь-рука протянулась ко мне из темноты. В этой темноте что-то сверкнуло на мгновение и я ощутил в своих руках что-то прочное и продолговатое.

— Это — Посох Старейших энтов. Он есть только у нас, первых пяти энтов, которые проснулись от глубокого сна под целебным дождём Яванны по воле Эру. Я, Древовид — последний и самый древний из нас, обладатель Посоха, созданного самой Яванной. Все Отцы энтов давно погрузились в глубокий сон. И его не прервать никому, кроме Яванны или меня. Возьми этот посох, человече, и если ты не желаешь никому из благих творений зла, в твоих руках этот посох станет крепче мифрила, стального серебра эльфов. Отними у мародёров Палантир и принеси его сюда. Я скажу тебе, что сделать дальше. А теперь спи. Они появятся здесь завтра, в полдень. Рядом есть тропа, я укажу тебе путь.

Остро сознавая своё ничтожество пред лицом Древнейшего, я спрятал посох в остатках тряпья и листьев, которые составляли мой скудный наряд и лег на травяной ковёр. Вскоре я забылся тревожным, неспокойным сном. Мне снился отец мой Хурин, медленно бредущий на запад, и черное отчаяние видел я в его глазах, мне снилась любимая моя сестра-жена Ниниэль, она украшала мою голову странными кровавыми цветками, а смех её звучал как тысяча серебристых колокольчиков. Кровь капала с лепестков цветков и стремилась к Ниниэль, а потом кровавая река уносила её от меня прочь. Мне снился мертвый Белег Куталион, друг мой и наставник, и кто-то черный стоял над ним. Я пытался поймать убийцу друга во сне, но не мог.

1) Имеется в виду предначальная эпоха Арды, когда её освещали не Солнце и Луна, а два светящихся Дерева Валинора

Вернуться к тексту