Корни старого дерева (джен)

Эрен любит деревья на холмах — Жан давно это заметил. Причём это должно быть не просто дерево, а одинокое, отстоящее от своих зелёно-коричневых собратьев, отжавшее себе целый личный холм.

В последнее время Эрен сам напоминает такое дерево. Бревно, ага. Сидит себе где-нибудь в уголке и даже сестрицу Микасу не особо подпускает. Целый год уже такой.

Им сейчас по шестнадцать-семнадцать, их остров очищен от угрозы: титаны кончились, Марли не засылает новых. Командиры, конечно, что-то мутят — у них задача такая, но все остальные счастливо валяют дурака, будто дурные подростки.

Один Эрен бродит где-то, как неприкаянный. Он часто уходит из города и теряется в холмах. В Сигансине до сих пор много работы, к большой стройке привлекают солдат, и капитан Леви каждый раз рычит, когда не может найти Эрена вовремя. Титан же, главное тягловое животное.

Микаса вечно где-то на самых тяжёлых участках, Конни и Саша сейчас в увольнительной в Рагако, поэтому искать Эрена идёт Жан. Он уже выучил, где с наибольшей вероятностью можно найти этого болвана.

Одинокое дерево на холме. В окрестностях Сигансины таких четыре, и Эрен каждый раз выбирает другое, чередуя их безо всякой видимой логики. Жан обычно объезжает их на лошади: это быстрее, чем обходить пешком, тем более что погода, несмотря на наступившую осень, стоит сухая и жаркая.

Вечереет. На небосклоне уже виднеется ранняя звезда. (Армин звал её планетой, но это же Армин, ему можно.) Эрена нигде нет: ни под ободранной ёлкой, ни под опадающей яблоней, ни под берёзой.

Остаётся вяз. Старый, раскидистый, Жану он не нравится. Ствол вяза почему-то почти чёрный, а корни его больше похожи на паучьи лапы. Листья, зелёные летом, сейчас тёмные, красные и кажутся куда кровавее, чем им следует быть.

Лошадь не хочет на холм, и Жан оставляет её внизу. Склон крутой, сыпучий — один раз Жан падает, ссаживая ладони докрасна. Весь мир будто бы кричит ему: не лезь! Но Жан лезет.

Вяз стоит на своём холме основательно, укоренившись и разойдясь основанием вширь. У самой земли зияет дыра, уходящая куда-то вниз, чёрная, как глотка титана.

Жан обходит дерево кругом, но Эрена нет и здесь. Не сидит он и наверху, в ветвях. Никогда за ним такой привычки не водилось, но Жан всё равно внимательно вглядывается в густую, будто бы маслянистую крону. Нет его.

Поискать, что ли, ещё где? Или сразу у Микасы спросить, где её приятель мог затаиться?

Жан некоторое время размышляет, перекатываясь с пятки на носок, а потом вдруг слышит плеск, как будто камень по воде запустили. Где? Воды-то поблизости нет…

Звук слышится откуда-то снизу. Жан встаёт на четвереньки возле дыры и заглядывает внутрь. Там что-то блестит — очень похоже на воду. Уф, это просто большая лужа в корнях.

Земля под руками снова предательски скользит, хоть и сухая. Осыпается, проламывается — и Жан летит вниз, царапаясь и путаясь в корнях.

Яма под вязом глубокая, большая. Вернее, это даже не яма, а пещера. Мокрые чёрные стены, увитые тонкими змеистыми корнями. Светящиеся зелёным и фиолетовым шарики — грибы, наверное. Большая лужа посередине, в которую с потолка пещеры по капле льётся вода. И чьё-то тело в этой луже.

Жан видит заслонившие лицо каштановые волосы, и ему на миг становится нечем дышать. Эрен?!

В полный рост здесь не встать, и Жан торопливо, ловя рукавами грязь, ползёт к чёртовой луже. Он плюхается коленями в воду, даже не вздрагивая от холода, переворачивает тело и замирает в оцепенении.

На него невидящими глазами смотрит Моблит. Тот самый Моблит, который погиб год назад.

Жан наклоняется, прижимается ухом к его груди и слушает. Слышит. Сердце бьётся неровно, едва-едва, дыхания не слышно совсем, но Моблит жив. Он даже моргает.

Жан с трудом вытаскивает Моблита наружу. Они оба с ног до головы покрыты грязью, ошмётками коры и прелых листьев. Жан и думать не хочет о том, что скажет Леви, когда это увидит. Впрочем, Леви в любом случае много чего скажет: Эрен-то не найден.

К чёрту Эрена, не до него!

Лошади не нравится холодный и склизкий Моблит, но она не пытается его сбросить. Привыкла. Иногда Жану становится жаль лошадей Разведкорпуса, которым выпадает ещё худшая доля, чем самим солдатам. Люди хотя бы добровольно на это подписываются, а кто спрашивает лошадей?

Порой хочется выразить своё возмущение вслух, но кто-нибудь — тот же Эрен, скорее всего, или Райнер, останься он здесь, — обязательно подденет в ответ: «Что, лошадиная морда, родственников жалко?»

Когда Жан добирается до штаба Разведкорпуса, его встречает только Флок. Жану он никогда особо не нравился — ей-богу, лучше бы выжил Марло!

— Врача, — сухо бросает Жан, не обращая внимания на смесь удивления и любопытства на лице этого всё-ещё-новобранца.

Флок убегает, а Жан стаскивает Моблита с лошади и, согнувшись, несёт прочь из конюшни, на солнце.

— Ты где так изляпался?

— Моблита вытаскивал.

— Что?

Увидев старого товарища живым, Леви забывает про ненавистную грязь и просто молча смотрит на лежащего на ящиках Моблита.

— Я послал Флока за врачом, — говорит Жан и думает, что не особо удивится, если на зов придёт не штатный врач Разведкорпуса, а лично доктор Йегер. Восстал один мертвец, чего бы и другому не явиться?

— Вряд ли это Моблит, — замечает наконец Леви.

Жан с сомнением рассматривает рваную форму. Кровь, грязь, копоть… Ханджи говорила, что Моблит отбросил её в колодец, а сам попал под взрывную волну Колоссального титана. Тогда от всего её отряда и прикреплённых к нему бойцов усиления остался лишь их командир.

Когда приходит врач (всё-таки штатный), Жан и Флок переносят Моблита в лазарет. Леви уходит к Ханджи, не забыв напоследок напомнить Жану помыться и всё-таки найти, куда унесло Эрена.

Однако Эрен приходит сам. Отстранённый, с отсутствующим взглядом — обычный его вид последний год. Жан думает, что это из-за смерти Армина, но его точит мысль, что дело всё-таки в чём-то ином. Эрен замкнулся не в день гибели лучшего друга, а позже: после гауптвахты или даже после приёма у Хистории.

— Ханджи не возвращалась? — спрашивает Эрен, подняв на Жана пустые глаза.

— Нет.

Эрен кивает и исчезает в полумраке коридоров штаба. Жан долго смотрит ему вслед, а потом, словно сбросив наваждение, резко разворачивается и уходит. Надо сообщить Леви, что Эрен вернулся, и отыскать Ханджи, раз уж она нужна всем и сразу.

* * *

Ханджи сидит под столом в кабинете командующего — в своём кабинете, но она так и не привыкла звать его своим — и пишет очередное письмо Эрвину. Это всё равно что кричать посреди чащи или вести личный дневник. Эрвин не отвечает. Когда они отбили Сигансину у титанов и вернулись с победой, он заперся в своём доме в Стохесе, где не бывал уже… Ханджи понятия не имеет, как давно Эрвин жил исключительно в расположении корпуса, но точно не меньше пяти лет.

Что ж, теперь он дома. Бросил Разведкорпус, спихнув командование на Ханджи, и сидит. Он игнорирует Нила, Леви, её… Леви говорил, что Эрвин шёл на смерть, когда во главе строя новобранцев понёсся на Зверотитана. Флок вынес его оттуда, инъекция спинномозговой жидкости титана досталась ему, но оторванная под Утгардом рука почему-то не вернулась — почему? — и Эрвин, видимо, решил, что всё-таки умер окончательно и бесповоротно.

В дверь время от времени кто-то барабанит. Пару раз даже заходят в кабинет, но никто не догадывается влезть под стол, даже Леви. Или особенно Леви? Ханджи хихикает и продолжает писать. Рапорт, переживания, дурацкие истории, без которых в армии нельзя, — она валит всё в одну кучу, марает уже пятый лист. Эрвин получит письмо, возможно, даже прочитает. Но ответа от него можно не ждать.

В кабинет заходит Жан. Ханджи узнаёт его по голосу. «Да где её титаны носят?!» Он делает несколько шагов по кабинету и убегает, хлопнув дверью. Ханджи вяло думает, что стоило бы выйти в люди, но… у неё ещё не дописано письмо командующему. Настоящему командующему.

Опять открывается дверь. Тихо. Так тихо входят только Леви, Эрен и Микаса. Но оба Аккермана начинают говорить с порога, а вошедший молча идёт к столу. Он обходит его — Ханджи видит коричневые брюки и ботинки вместо формы — и, присев на корточки, заглядывает под стол.

— Ты здесь, Ханджи.

Эрен смотрит на неё совершенно равнодушно, но Ханджи думает, что он её понимает. Они все теряли, они теряли многих… Но только Ханджи и Эрен так и не научились мириться с потерями.

— У тебя что-то срочное, Эрен? Я тут немного занята.

Эрен разглядывает письмо, возможно, читает пару строчек вверх ногами.

— Зайди в лазарет, Ханджи.

Это звучит почти как «Тебе пора лечить голову» от Леви. Ханджи кривится.

— Я в порядке, Эрен.

— Тебя там ждёт нечто интересное и неизученное. — Эрен улыбается одними уголками губ.

— Да?

— Да.

— Ладно… Ау-у-у!

Вылезая из-под стола, Ханджи бьётся виском о подлокотник кресла. Уже год у неё нет левого глаза, а она никак не научится с этим жить.

Эрен, за что Ханджи очень ему благодарна, не комментирует её промах. Он просто отходит в сторону, позволяя ей бежать вперёд.

Неизученное! Что ещё неизученного осталось на этом адском острове? И почему оно ждёт её именно в лазарете?

Ханджи несётся по коридорам, распугивая новобранцев, а Эрен быстрым шагом следует за ней. Микаса, Флок, кто-то из переведённых к ним офицеров других корпусов — все остаются позади. Ханджи интересно. Эрен знает всё, что она знает о титанах. Что неизученного он нашёл? Или это не титаны?

Дверь лазарета распахивается словно сама собой. Медсестра отшатывается, как вспугнутый воробушек. Куда дальше?

Эрен обходит замершую посреди приёмной Ханджи и открывает перед ней дверь одной из палат.

Светлое помещение, большое окно в полупрозрачных занавесках, одна кровать. Обычно здесь обитает сам Эрен, но сейчас, укрытый, несмотря на жару, тёплым одеялом, в постели лежит кто-то другой.

Ханджи требуется вечность целой секунды, чтобы узнать его.

— Моб… — Голос срывается. — Моблит?

Моблит… Это не может быть Моблит. Моблит… Мысли лихорадочно мечутся в голове, складываясь в образы, боль и тишину.

Разведкорпус должен был отбить у титанов Сигансину. Был бой. Они были близки к победе. Зверотитан запустил в них Колосса. Тот взорвался над городом. Отряд Ханджи попал под ударную волну. Моблит оттолкнул её.

Последнее, что она помнит, — как падала в колодец, а Моблит смотрел на неё из жёлто-оранжевой вспышки.

Это было год назад.

— Жан нашёл его, когда искал меня, — произносит Эрен, стоящий за спиной — далеко-далеко, как будто в другом мире. — Они сомневаются, что это Моблит.

Ханджи тоже сомневается. Она сдёргивает с Моблита одеяло, обнажая грудь. Жадно, почти не дыша, всматривается в бледную кожу и выступившие рёбра. Выдыхает она, только когда замечает на левом боку шрам — кривую красную полосу, оставшуюся, как вечно отшучивался Моблит, от беспечных детских игр.

— Это Моблит, — решительно констатирует Ханджи. — Мне нужен результат осмотра. И, Эрен, Эрвин должен вернуться.

— Я сам съезжу в Стохес, не против?

— Иди.

Эрен уходит, а Ханджи падает на стул у кровати и замирает. Вся её решимость куда-то испаряется.

Моблит…

Осень приходит неожиданно. Казалось, ещё вчера было тепло и зелено, а сегодня в низинах стоит холодный сизый туман. Деревья уже роняют красные листья, а птицы улетают в неизвестность.

Эрвин наблюдает за птицами из окна своего старого дома. Всё лето они мелькают вокруг, кричат, поют… Но теперь их становится всё меньше и меньше. Они улетают за Стены — в мир, который, как Эрвин думал когда-то, целиком принадлежит им.

Много лет люди Марии, Розы и Сины жили с мыслью, что во всём мире, каким бы огромным он ни был, остались только они одни. Считалось, что за Стенами остались только титаны.

Даже сейчас, когда правда открылась, Эрвин часто видит во сне тот внешний мир, который он представлял себе раньше. Далеко-далеко, там, где кончаются титаны, начинаются бескрайние поля. Они тянутся, тянутся так далеко, что ничьего воображения недостанет представить их подлинные размеры. Поля перемежаются лесами, реками, скалами… Над ними звенит бездонное синее небо, и в этом небе безраздельно властвуют птицы. Они могут лететь куда пожелают, могут увидеть весь мир, могут достичь его края. Они свободны.

Просыпаясь, Эрвин неизменно видит ворох бумаг на столе: письма от Ханджи и Нила с женой, одно от Леви, газеты, заметки по данным из дневников Гриши Йегера… Последние валяются на столе уже год, и Эрвин не понимает, какого чёрта ещё не сжёг их в камине.

Он больше не командующий Разведкорпуса. Ему дела нет до всего этого.

Есть.

Эрвин не позволяет себе до конца сформулировать эту мысль, но тогда, год назад, он преступно испугался. Он шёл в Сигансину без правой руки, потеряв многих соратников. На кону стояло не просто много — всё. Разведкорпус, только что установленный политический режим, само государство. Всё — во имя подвала доктора Йегера, в котором таилось… что-то.

Никто не знал, что это и имеет ли оно хоть какую-то ценность, но Эрвин, которого вела жажда истины, должен был добраться до подвала. Эта мысль вела его, стала навязчивой, почти шизофренической идеей.

А потом появился Зверотитан со своей армией.

Исход экспедиции, всё оказалось под угрозой. Все жертвы могли оказаться напрасными. Во всех смертях был бы виновен Эрвин, вот уже много лет стоявший на горе из трупов товарищей.

До подвала должен был добраться хоть кто-то, поэтому Эрвин повёл людей в последний бой. Для них — первый и последний.

Он получил камень в живот в самом начале, и Марло Фройденберг, парнишка из Военной полиции, возглавил атаку вместо него.

Они погибли. Сотня с лишним человек. Выжил лишь Флок. Он приволок Эрвина к Леви, которому перед экспедицией отдали шприц со спинномозговой жидкостью титана. Леви вернул Эрвину жизнь.

Потом, уже в Тросте, Леви рассказал, что Эрен и Микаса пытались забрать инъекцию, чтобы спасти сожжённого Колоссом Армина. За это оба загремели на гауптвахту, но Эрвин приказал выпустить их оттуда. Они были правы.

Они, Эрвин и Армин, были похожи мечтой. Познать внешний мир. Но Армин хотел знаний самих по себе, а Эрвин жаждал правды, всеразрушающей правды — той, которую так и не довелось узнать его отцу.

Армин, на редкость умный мальчишка, не потерялся бы, узнав правду о внешнем мире. Эрвин, в отличие от него, слишком хорошо знал людей.

Эрвин думает об этом почти каждый день. Окна его дома выходят на речку, что течёт через город. На ней — не в городе, но где-то в полях — есть островок, на котором дети обычно строят шалаш или снежную крепость. Государство Стен и есть такая крепость, только размером побольше, а её обитатели — те самые дети в сравнении с внешним миром. Не дети даже, а слепые котята!

Этим утром Эрвина вырывает из размышлений тихий, но уверенный стук в дверь. Эрвин нехотя идёт в переднюю и смотрит на гостя через полупрозрачное витражное стекло. На пороге стоит, как кажется на первый взгляд, незнакомец. Однако Эрвин признаёт в отстранённом юноше Эрена, которого всего год назад иначе как буйным смертником и не звали.

— Заходи, — говорит Эрвин, открывая дверь.

Эрен проскальзывает в дом, оглядывается, но без особого интереса.

— Ханджи прислала тебя с новым письмом?

— Нет, командующий. — Эрен еле заметно усмехается. — Она забыла отдать мне письмо.

Что-то новенькое. Тогда зачем он приехал?

— Командующий, мы нашли Моблита. Живого. Капитан Ханджи считает, что вы должны прибыть.

Эрвин не верит. От Моблита не осталось ничего. Он не мог взять и ожить. Больше похоже на план по выманиванию Эрвина в Сигансину.

— Кроме того, по пути к вам я нашёл ещё кое-что… Возможно, новый вид титанов.

Новый вид… Остров очищен от титанов, их нет уже год. А теперь Эрен, ненавидящий титанов как никто, равнодушно сообщает про новый вид.

— Ханджи знает?

— Пока нет.

Всё ещё похоже на план. Но… Эрвин ведь может съездить к ним и вернуться в Стохес. А может, и не вернуться. Может, наоборот, надо наконец взяться за ум? Если угроза подтвердится, ему придётся вернуться, потому что Ханджи не справится.

— Едем. Выезжаем через полчаса.

* * *

От Стохеса до Сигансины можно добраться разными путями: можно доехать вдоль внутренней Стены до Эрмиха и оттуда спуститься на юг через Трост, можно выйти через восточные ворота, по диагонали добраться до Троста и опять же из Троста ехать в Сигансину. Эрен выбирает путь через Каранес, восточный город Розы, один из самых длинных маршрутов.

Эрвин краем сознания отмечает, что это, по сути, маршрут 57-й разведывательной экспедиции за Стены. Эрен, похоже, следует ему в точности.

Знакомые, намертво въевшиеся в память поля, далёкий дым каранесских заводов, люди… В тот раз здесь было пусто — одни титаны. Спокойный мир, наполненный шелестом не до конца убранных полей, кажется ненастоящим. И отстранённое, как будто пустое лицо Эрена реалистичности не добавляет.

— Мы слишком забираем на восток, — наконец произносит Эрвин, когда на горизонте появляется лес гигантских деревьев.

— Мы почти на месте, командующий, — говорит Эрен. — Заедем в лес на пару часов, а потом уже в Сигансину.

Это здесь он нашёл новый вид титанов? Чтобы найти его по дороге, надо было специально сделать большой крюк. Эрвин теперь даже почти заинтересован: если это действительно план Ханджи, то он очень тщательно продуман.

Тем временем они подбираются всё ближе к лесу. Деревья надвигаются, кроны смыкаются над головой. Становится темно. Листья шелестят где-то далеко вверху, и их почти не слышно. Птицы поют в поле позади, а в лесу их будто бы нет, как и зверей. В лесу тихо, совершенно тихо.

Уши закладывает от свиста сигнальной ракеты, грохота гарпунов и визга титанов. Но это лишь память. То, что было полтора года назад.

— Нам сюда, — подсказывает Эрен и направляет лошадь прочь от основной дороги.

Подлеска в лесу гигантских деревьев почти нет — только густой колючий кустарник, но Эрен движется в самую чащу, а там Эрвин видит даже мелкие деревца. Вернее, деревья эти самые обыкновенные, но в таком лесу кажутся карликами.

Интересно, как скоро откуда-нибудь выскочит Ханджи?

Однако время идёт, а Ханджи всё нет. Лес становится глуше, тропа почти исчезает, лошади уже с трудом пробираются сквозь кусты.

Наконец Эрен останавливается. Он слезает с лошади на просторной сумеречной поляне и направляется к дубу, растущему посередине. Эрвин следует за ним. Оба молчат, хотя Эрвину хочется спросить о Ханджи.

— Командующий, вы помните Ильзе Лангнар? — спрашивает Эрен, решив первым нарушить молчание.

— Разумеется.

Ильзе Лангнар — легендарный офицер Разведкорпуса и один из самых значимых для человечества, по мнению Ханджи. Именно она, оставшись в одиночестве на территории титанов, первой принесла сведения об их возможной разумности и об Имир, прародительнице эльдийцев. Но при чём здесь бригадир Лангнар?

— Тот титан похоронил её в дупле дуба, — напоминает Эрен, словно это всё объясняет. — Конечно, это был другой дуб и вообще другой лес, но… Смотрите.

Они обходят дуб с другой стороны, и Эрвин видит лицо. Оно сложено из коры, будто дерево выросло в таком виде. Очевидно, что узор кем-то вырезан, однако выглядит он нерукотворным.

Так Эрвин думает всего полминуты, а потом дуб вдруг открывает глаза.

Мутно-зелёные, почти круглые, под толстыми бровями из коры и набрякшими веками. В этих глазах отражается лес, отражается Эрвин.

Опыт кричит отскочить назад и выхватить клинки. Но УПМ нет, и Эрвину остаётся лишь следить за обстановкой, стоя на месте.

— Это хуорн, — поясняет Эрен. — Разумное дерево. Ильзе писала и о них тоже.

Эрвин читал её дневник, но не может вспомнить ничего о хуорнах. Пока он пытается извлечь из своей памяти хоть что-то о них, дуб закрывает глаза и вновь превращается в обыкновенное дерево.

— Пойдёмте, командующий, — говорит Эрен. — Не будем ему мешать. Собственно, я именно его и хотел показать.

Ладно, стоит признать, что хуорн не похож на коварный план Ханджи. Он вообще ни на что не похож, даже на реальность.

Впрочем, Эрвину ли об этом говорить? Титаны, разумные титаны, говорящий титан, титаны в стенах, Райссы с их подземным храмом… И вот теперь хуорн.

В Сигансину Эрвин и Эрен несутся почти галопом.

Моблит постепенно приходит в себя. Ненадолго, урывками. Ханджи почти всё время сидит у его постели и смотрит единственным глазом. Ей кажется, что она даже не моргает. А вот Моблит — да. Когда это происходит в первый раз, Ханджи думает, что ей это чудится, что она выдаёт желаемое за действительное. Во второй раз она наклоняется ближе, почти к самому его лицу, и успевает заметить дрожь ресниц прежде, чем Моблит снова затихнет.

Эрен уехал позавчера — без письма, про которое Ханджи совсем забыла. Но в нём, если подумать, и не было ничего важного, а тем более того, что заставило бы Эрвина вернуться. Ханджи надеется, что у Эрена хватит убедительности, чтобы это случилось.

«Эрвин, почему ты ушёл?» — за последний год она бессчётное множество раз выкрикивала эти слова в потолок, шипела, рычала… Ханджи — учёный. Исследователь, но не командир. Не организатор. В её подразделении за организацию всегда отвечал Моблит. После Сигансины, оставшись без него и Эрвина, Ханджи чувствовала себя так, словно ей отрубили обе руки.

И вот Моблит, её бедный, ещё недавно совсем мёртвый Моблит, приходит в себя. К вечеру второго дня он уже полностью в сознании, а Ханджи, изгнанная из палаты штатным врачом, сидит под дверью на одинокой табуретке и не знает, как войти. То ли «Рада вас видеть, вице-капитан Бернер», то ли «Здравствуй, Моблит». Вообще-то она всегда обращалась к нему на ты, но возможно, официальный вариант будет ему приятнее.

Врач покидает палату и, закрыв дверь, останавливается напротив Ханджи.

— Докладываю, командующий. Состояние офицера Бернера нахожу удовлетворительным. Вероятно, он сможет вернуться в строй не позднее, чем через неделю.

— Вы так спокойны…

— Я сделаю всё, что возможно, чтобы разгадать феномен его возвращения, командующий, — невозмутимо заверяет её врач. — Но, боюсь, пока это вне сферы моих или чьих-либо знаний. — Он на несколько секунд замолкает и неуверенно предлагает, теребя ворот халата: — Быть может, в дневниках доктора Йегера, если позволите…

Ханджи знает дневники наизусть, дословно. Там нет ни слова о возвращении мертвецов. Доктор Йегер был, по меркам Парадиза, блестящим врачом, но даже он о таком не слышал. Или умолчал.

— Вы можете взять их у меня в кабинете, — разрешает Ханджи, просто чтобы не запрещать.

Врач, изобразив воинское приветствие, уходит прочь, а она решительно распахивает дверь палаты и одним рывком оказывается у постели. Все фразы, повторённые не по одному разу, остаются где-то в коридоре, и всё, что она может, — выпалить:

— Я скучала!

Моблит полулежит, откинувшись на подушку, смотрит на неё таким привычным, почти не удивлённым взглядом, что Ханджи хочется обнять его и разреветься. Обычно этот взгляд в исполнении Моблита означает примерно «Капитан, что за ересь вы опять творите?» и сопровождает что угодно от беготни вокруг титанов без УПМ до попытки сбросить пастора Ника со Стены.

— Вы же не истратили на меня титаническую инъекцию? — недоверчиво спрашивает Моблит.

Будь у Ханджи такая возможность, будь у неё год назад лишняя инъекция и хотя бы фрагмент позвоночника Моблита, она бы именно так и сделала. Но год назад у Ханджи не было ни того ни другого, и она не имела никакого отношения к возвращению Моблита.

— Нет. Она досталась Эрвину.

— Тогда почему я здесь, а врач был настолько воодушевлён?

— Это долгая история, Моблит…

Он смотрит на Ханджи с едва заметной и тоже знакомой улыбкой.

— Так расскажите мне её, капитан, — просит Моблит и лукаво добавляет: — Всё равно ведь не удержитесь!

Ох, Моблит! Он настолько родной и привычный, что Ханджи хочется кричать и творить глупости. Но она лишь глубоко вдыхает и, поудобнее устроившись на краю кровати, начинает свой рассказ.

* * *

Сигансина выглядит уже совсем не так, как год назад. Эрвин идёт вдоль центральной улицы и отмечает изменения. Здесь починили, там перестроили, и люди, много людей. Впрочем, сейчас они, кажется, селятся и с той стороны Стены, ведь им не нужно больше бояться титанов.

За очередным поворотом, на крутом спуске, возникает заброшенный дом. Их в Сигансине довольно много, но остальные не так сильно притягивают внимание. Эрвин почти не замечал их, а вот от этого дома не может отвести взгляд.

— Подвал, куда вы так хотели попасть, — поясняет Эрен. — Пойдёте?

— Сейчас? Нет, больше незачем.

У Эрвина есть все записи доктора Йегера, а кроме них в подвале были только заготовки для лекарств и другое имущество врача, которое не стоило хранить в самом доме.

Эрен кивает, принимая ответ, и они идут дальше, в сторону штаба Разведкорпуса. Раньше он принадлежал Гарнизону, но Гарнизон полгода назад был расформирован: Стены больше не нуждались в охране, а люди — в Стенах. Теперь, когда титанов нет, судьба этих исполинских сооружений — медленно рассыпаться песком и щебнем, как рыцарские замки времён до титанов.

Так могло бы быть, если бы Стены не состояли из окаменевших колоссальных титанов. Нет, эти Стены не разрушатся никогда. Они будут вечным напоминанием о столетии ужаса и лжи. И, пожалуй, Эрвин, несмотря на ненависть к Стенам, предпочтёт до конца жизни видеть их, а не освобождённых из заточения колоссов.

— Эрвин!!!

Вопль выбивает из головы все мысли, как и воздух из лёгких. Ханджи виснет на Эрвине, а Леви корчит неизменно кислую рожу, но всё же произносит:

— Рад тебя видеть, Эрвин.

Эрвин обнимает Ханджи, но всё-таки опускает на землю. Да, ей такое позволительно, но она всё же не пушинка.

— Давай, показывай своего Моблита, — говорит Эрвин, не теряя, впрочем, подкреплённой здравым смыслом надежды на то, что никакого Моблита здесь нет.

Однако Ханджи загадочно улыбается (как голодный титан, но ей эта улыбка наверняка кажется именно загадочной) и ведёт Эрвина в сторону лазарета. Там, в лабиринтах белого тюля и хлорки, они находят палату, на двери в которую явно рукой Кирштайна нарисована узнаваемая титанья рожа. Неудивительно: в конце концов, самым частым обитателем этой палаты был и остаётся Эрен.

Ханджи почти торжественно распахивает дверь и пропускает Эрвина вперёд. Эрвин всё ещё ожидает увидеть пустоту, однако действительно видит перед собой Моблита.

— Добрый вечер, командующий, — говорит тот и отдаёт уставное приветствие, насколько это возможно сделать лёжа.

Внешность, голос, манера держаться, наконец, взгляд, украдкой — как будто Эрвин о них не знал — брошенный в сторону Ханджи… Это Моблит. Вице-капитан Моблит Бернер, заместитель Ханджи, погибший в Сигансине год назад.

— Здравствуй, Моблит.

Стоит спросить, как он себя чувствует, но этот вопрос кажется слишком простым для человека, восставшего из мёртвых.

— Ну, чего встали в дверях? — бурчит Леви в спину Эрвину, разрывая повисшее было молчание.

Когда они втроём устраиваются в палате, Эрвин всё же находит приемлемый вопрос:

— Моблит, как ты вернулся?

— Я не знаю, командующий. — Моблит растерянно пожимает плечами, и Ханджи, сидящая на краю кровати, берёт его за руку. — Я помню взрыв, помню, как в капитана летели осколки. — Он кивает на Ханджи, имея в виду её потерянный глаз. — Потом помню песок. Белый, мелкий — на речной не похож.

— Морской, — предполагает Ханджи. — Я потом тебе покажу.

Море… Оно за Стеной, далеко отсюда. Но с Ханджи станется спровоцировать экспедицию, только чтобы показать его Моблиту.

— Я долго не видел ничего, кроме этого песка и ночного неба, а потом… Потом я стал искать звёзды — хоть что-то знакомое. Они были близко, гораздо ближе, чем здесь. Но их ещё надо было разглядеть, потому что небо сияло.

— Ты видел полярное сияние? — уточняет Эрвин.

Он читал о таком в отцовских книгах: яркие переливы цвета в ночном небе, небесная музыка, — но, разумеется, никогда не видел.

— Может быть. — Моблит не спорит, но продолжает: — Я пошёл за светом. Если сначала лучи были тонкими, то потом становились всё толще. Я увидел… хотел бы сказать «столп света», но он был слишком похож на дерево. Как те, что в лесу гигантских деревьев, но только из света. Мне показалось, что у корней кто-то стоял.

Моблит замолкает чересчур неожиданно — это никак не может быть концом истории. И так думает не только Эрвин.

— И? — подгоняет Моблита Леви.

— Дальше — ничего. Там была вода, у корней. Свет исчез, и… всё. Я увидел капитана Ханджи. Уже здесь, несколько часов назад.

Ханджи по-прежнему держит его за руку и смотрит на Эрвина, словно спрашивая: что с этим делать? Это видения Моблита или правда?

— Если вспомнишь что-нибудь ещё, сообщи, — просит Эрвин, поднимаясь. — А пока отдыхай.

Оказавшись за дверью, он обращается к капитанам:

— Мне нужна вся информация, которая у вас есть.

— Позвольте, командующий. — К ним подходит врач Разведкорпуса с потрёпанной книжицей в руках. По кивку он докладывает: — Я нашёл в дневнике Ильзе Лангнар… Кхм… Не то, что искал, но однозначно нечто важное.

— Пойдёмте. — Лицо Ханджи загорается жаждой познания. — Поговорим у меня.

* * *

Они размещаются в кабинете Ханджи. Она входит первой и в замешательстве замирает: уступить место за столом Эрвину или сесть туда самой, раз уж она сейчас возглавляет Разведкорпус?

Эрвин усмехается и сам садится за стол. Вряд ли он догадывается о мыслях Ханджи: Эрвин для этого слишком себе на уме. Скорее, усмешка вызвана его собственными чувствами к этому месту.

Доктор ждёт, пока они рассядутся, и начинает доклад:

— Я просматривал дневники в поисках намёка на то, как смог вернуться вице-капитан Бернер, но в записях доктора Йегера ничего не было. Тогда я взял дневник Ильзе Лангнар и там нашёл…

Он достаёт из кармана халата драную книжицу и раскрывает на нужной странице. Ханджи выхватывает дневник и читает вслух:

«Наверное, у меня галлюцинации. Я сижу под деревом, и оно смотрит на меня. У него большие карие глаза под кустистыми бровями. Теперь я знаю, что значит «кустистые».

В паре десятков метров по лесу ходит кто-то странный. Это не титан, но в размерах он им не уступает. Метров десять, кажется. Он похож на дерево: вместо кожи кора, зелёные волосы-листья, отовсюду из тела торчат веточки.

Я точно не в своём уме, раз вижу и пишу такое».

Ханджи знает дневники Ильзе вдоль и поперёк: изучила, прочла, обнюхала каждую строчку. Здесь не должно быть этой записи.

— В общем, ничего о возвращении из мёртвых, но я нашёл это… Мне кажется, что эту деталь до сих пор незаслуженно упускали.

Доктор кашляет, словно ему неловко указывать на ошибку командования, и Ханджи вспоминает, что он, вообще-то, совсем мальчишка, пришедший на замену погибшему коллеге меньше года назад. Есть ли ему хотя бы двадцать? Впрочем, основному составу Разведкорпуса сейчас по шестнадцать-семнадцать, и это не мешает им периодически спорить и даже бунтовать. Возможно, дело в том, что доктор родом из внутренних земель — воспитанный и вежливый.

Другой такой же воспитанный, Эрвин Смит, некоторое время сидит, задумчиво подперев подбородок.

— Действительно, — наконец соглашается он. — Моё внимание сегодня уже обратили на это недоразумение. Спасибо, доктор.

Когда врач уходит, Эрвин пытливо смотрит на Ханджи и спрашивает:

— Ты знала об этом заранее?

— Нет.

— А про такое же дерево в лесу гигантских деревьев?

Ханджи подскакивает на стуле.

— Что?! Там есть такое дерево?!

— Мне Эрен показал по пути, сказал, что это хуорн и он разумен. Эрен же, кстати, упоминал эту запись из дневника Ильзе.

— Эрен… Откуда бы он об этом узнал?

Ханджи пытается вспомнить, не заходил ли к ней Эрен в последнее время — даже не за дневником, а просто так. Получается, что он был в кабинете лишь раз за этот месяц, когда пришёл сказать про Моблита.

Это тоже кажется странным, потому что после лазарета к Ханджи подошёл Жан с этой же новостью и жалобой, что целый день не мог найти Эрена и встретил вот буквально только что. Тогда от кого Эрен мог узнать про Моблита? Точно не от Флока — Флок Эрена ненавидит и игнорирует — и не от Леви, потому что тот Эрена тоже не видел.

— Эрен слишком много знает, — признаёт Ханджи и повторяет свой вопрос: — Откуда?

— Где он сейчас? — спрашивает Эрвин.

Эрен уходил в конюшню — рассёдлывать их с Эрвином лошадей, но наверняка он уже закончил. Ханджи не уверена, что знает, где его искать. У Эрена есть совершенно дурацкая привычка надолго исчезать в неизвестном направлении и не находиться по несколько часов кряду. Леви уже грозится запирать его в подвале на всё время, пока он не нужен.

Укромные места, куда Эрен удирает, раз за разом уверенно обнаруживает Жан, и Ханджи, выцепив парня в коридоре, отправляет его на поиски Эрена. Это определённо самый эффективный способ найти не в меру загадочного мальчишку.

Жан ищет Эрена. Опять. На этот раз Эрен нужен не Леви, а Ханджи и вернувшемуся из Стохеса командующему Эрвину. Эрен снова что-то натворил. Жан пока не знает подробностей, но зачем бы ещё им вызывать чёртова смертника вот так срочно?

Проверив на всякий случай укромные уголки в городе, Жан выбирается в поля. Лошадь вышагивает спокойно, высохшая без дождей земля бьётся под копытами, но у самого Жана на душе паршиво. В прошлый раз он нашёл Моблита. В этот раз тоже может что-то случиться. С одной стороны, он этого категорически не хочет, с другой, если вернётся ещё кто-нибудь из тех, кого они оставили на погребальных кострах… Жан не то чтобы будет против. Он, скорее, не хочет находить их сам. Тешиться ложными надеждами…

Марко… В воспоминаниях сам собой встаёт улыбчивый веснушчатый мальчишка с тёмными волосами. Забавно, что Жан помнит его именно таким. Мальчишкой. Они были одного возраста, и в их паре Марко был серьёзным, а Жан — дураком. Но Марко навсегда останется кадетом 104 набора, а Жан скоро станет командиром отряда Разведкорпуса.

Тряхнув головой, он отбрасывает мысли о Марко и осматривается. Всё-таки поиски Эрена — неплохой повод прогуляться за пределы пыльного города в полумраке Стены.

Осень в этом году сухая и красивая. Здесь, в предгорьях, трава не выгорает так сильно, а потому всё ещё зелёная. А вот деревья уже красные. Жан не знает, какие именно растут вокруг Сигансины, но они все красные, багряные, багровые, алые — можно бесконечно перечислять оттенки. Изредка мелькают жёлто-оранжевые пятна, и Жан задерживает взгляд на них, будто они особенные.

На зелёной траве красные листья выглядят пятнами крови. Кажется, такому сравнению неоткуда возникнуть: светит солнце, вокруг чирикают и чвякают неперелётные птицы, небо ярко-голубое, где-то неподалёку журчит в канаве озорной ручей, в котором лягушки гоняются за листьями… Но нет, Жан слишком привык видеть на траве кровь.

Он направляется к одиноким деревьям на холмах. Сегодня стоит начать с берёзы. Она кажется Жану самым безобидным одиноким деревом из тех, с которыми его познакомил Эрен. Бело-пятнистая, почти прозрачная, она стоит на холме над рекой, вокруг которого бушуют ивы. Берёза возвышается над ними, и вершину её холма видно издалека. Там никого нет.

Вокруг вяза несколько дней назад Жан тоже никого не видел. Но, думает он, у берёзы нет и не может быть подземелья под корнями.

С яблони, которая растёт чуть дальше, уже слетела вся листва. Жан вспоминает, как она выглядела летом. Отделённая от всего остального сада тропой, без единого яблока и какая-то мёртвая. А ещё у неё на стволе есть три щербины, похожие на искажённое мукой лицо. Слишком похожие, поэтому яблоню Жан любит ничуть не больше, чем старый вяз.

Сегодня рядом с яблоней шумно: детишки играют в салочки. Однако Эрена нет, и никто его не видел.

Отбившись от детского «Дяденька разведчик, а расскажите про Зверотитана!» парой страшных фраз и жутких звуков, Жан возобновляет поиски. На очереди ободранная ёлка — дерево без преувеличения страшное, но почему-то оно не вызывает такого отторжения, как вяз и яблоня.

Ёлка растёт даже не на холме, а на небольшой горушке почти под самой Стеной. Недалеко поднимается тёмная линия леса, маячат неприветливые серые скалы, а она торчит в небо, худая, как исчадье Подземного города. От ёлки к подножию горушки сползает колючий кустарник, который нельзя обойти, не сломав. Жан не тратит времени на подъём: и так понятно, что, раз колючки не тронуты, Эрен туда не лазил. Можно ехать к вязу.

Вяз яростно шелестит листвой, перебирает ветвями в воздухе, хотя на склоне даже трава не шевелится. Ветра нет. Зато у корней Жан замечает человека. Снизу плохо видно, но это, кажется, женщина.

Жан, уже привычно оставив лошадь у подножия холма, взбирается к вязу и замирает. Под деревом, привалившись виском к могильной плите, которой совсем недавно здесь точно не было, лежит Микаса. Она выглядит необычно: волосы сильно отросли, потрёпанный красный шарф сбился набок, да и вообще она как будто чуть старше…

Чем дольше Жан смотрит на неё, тем сильнее ему чудится, будто в последний раз он видел её очень, очень давно. Вроде бы это «давно» было сегодня утром, во время завтрака, но… Но нет. «Давно» исчисляется годами, и это ощущение крепнет с каждым мигом, с каждым шагом.

Жан садится на корточки рядом с Микасой, и она, как кошка, почуявшая опасность, резко открывает глаза.

— Жан? Ты пришёл навестить Эрена? — сонно спрашивает Микаса.

— Да, я его ищу, — неуверенно отвечает Жан, озадаченный такой постановкой вопроса.

— Он здесь.

Микаса с больной улыбкой отодвигается от плиты, и Жан видит надпись:

Эрен Йегер

835-854

— Ч-что?!

Что за бред написан на этой плите? Эрен жив. Сейчас вообще только восемьсот пятьдесят первый!

Жан смотрит на Микасу и не понимает. Микаса смотрит в ответ и вдруг начинает нести такое, от чего у него волосы на голове встают дыбом.

— Ты в старой форме… Выглядишь, как будто не было ни Марли, ни Дрожи Земли, ни войны с Эльдией… Хистория вчера прислала мне записку. Она сказала, что материковое посольство убили Йегеристы. Ты ведь был там, Жан? Пожалуйста, скажи мне.

— Конечно, меня там не было.

Жан хочет с ней согласиться, у неё ведь явно припадок, а с психами нельзя спорить. Но слова вырываются против его воли. Какие, к чёрту, Йегеристы? Эрен что, секту основал?

— Ты в старой форме… — задумчиво повторяет Микаса, вновь склоняя голову к плите. — Я вижу тебя во сне. Тебя и те беззаботные времена…

Микаса обычно крайне немногословна, а сейчас она бормочет и бормочет. И плачет, а это тоже на неё не похоже. Впрочем, плачет она как раз соответственно характеру: молча, не по Эрену ведь.

— Тш-ш-ш, успокойся. Всё хорошо, всё хорошо.

Жан не умеет утешать девчонок. Успокаивать сумасшедших — тем более. Он неуверенно обнимает Микасу, берёт её на руки и несёт прочь от проклятого вяза. Ветви тянутся за ним на несуществующем ветру, но Жан и Микаса уже слишком далеко.

Он подсаживает Микасу в седло и всю дорогу придерживает, чтобы не упала. Опять он искал Эрена, а возвращается с новой загадкой.

В штабе Жана встречают с беспокойством. Он передаёт Микасу врачу, а сам подробно пересказывает их разговор Ханджи и командующему.

— Микаса… — задумчиво бормочет Ханджи. — Знаешь, Жан, а ведь я и сама… Мне тоже кажется, что я не видела её очень давно. И Леви, и Армина…

— Армин погиб год назад, — мрачно напоминает командующий. — А вот Леви был здесь, когда мы обсуждали дневник Ильзе и деревья.

— Я здесь. — Леви появляется откуда-то из бокового коридора, кривясь куда сильнее, чем обычно. — Но откуда-то помню тот же бред, что и Микаса. Сговор со Зверотитаном, пробуждение колоссов в Стенах… Вот только там, в моих воспоминаниях… — Он стучит себя по лбу указательным пальцем. — …погиб не Армин. Там я выбрал его.

Они втроём, не сговариваясь, смотрят на командующего. Жан пытается представить, что было бы, если бы выжил не он, а Армин. Получается нечто маловразумительное.

— Тогда это какой-то другой мир, — заключает Ханджи. — Жан, найди всё-таки Эрена. Сдаётся мне, он и об этом может что-то знать.

— Определённо. — Леви криво усмехается и исподлобья смотрит на Жана. — Иди.

— Есть.

Жан выходит из здания штаба и долго пялится на свою лошадь, меланхолично жующую чахлый куст у конюшни. Он осмотрел всё. Где ему искать Эрена, да ещё и в темноте? Осень же, скоро закат. Посмотреть в той могиле? Ага, идти ночью к вязу — прекрасный план. От этого дерева и днём-то ничего хорошего ждать не приходится — кто знает, что оно ночью сотворит?

Но Жан одёргивает себя и едет к старому вязу. Разведчик он или где? Да, вступил в корпус не из храбрости, но что ему дерево после титанов? Что ему неизвестность после внешнего мира?

* * *

Ханджи снова сидит в палате Моблита. На этот раз, забыв про всякое подобие приличий, она сбрасывает сапоги и забирается к стенке у изножья. Моблиту не остаётся ничего другого, кроме как тоже сесть, опершись спиной о стену. Так им обоим более или менее удобно.

Уже глубокая ночь. Пятна от светящихся окон на плитах внутреннего двора исчезают одно за другим, и снаружи остаётся лишь шорох опавшей листвы под ногами какого-то полуночника. Шурх, шурх, шурх. Звяк — на землю падает что-то металлическое, и эхо разносит лязг по двору. В пустоте осеннего вечера звуки слышны особенно хорошо, и только дыхание рядом совершенно бесшумно.

В палате темно, да и у Ханджи нет левого глаза, а Моблит сидит именно слева. Она безотчётно шарит рукой по одеялу, пока не находит чужую ладонь.

— Вы пришли что-то рассказать, — напоминает Моблит так спокойно, словно это не его руку сейчас сжимают холодные пальцы.

— Жан нашёл Микасу там же, где и тебя. Она говорит странные вещи. И Леви их подтверждает, и Саша.

Саша, буквально час назад вернувшаяся из Рагако, утверждает, что была там одна. Якобы после смерти Конни в битве за Сигансину — от ожогов дыхательных путей — она присматривает за его мамой. Ханджи точно помнит, что они уезжали туда вдвоём, но — чёрт, чёрт, чёрт! — она уже ни в чём не уверена.

— И что они все говорят? — мягко спрашивает Моблит.

— Что мы вступили в сговор со Зверотитаном, модернизировали Разведкорпус, побывали в Марли… Что Эрен разгромил Либерио, место, где жили эльдийцы, и забрал себе ещё одного титана… В тот день убили Сашу. Какая-то эльдийская девочка застрелила! Потом Эрен решил уничтожить всё человечество при помощи колоссов — помнишь титана из Стены? Потом… Леви говорит, что в его воспоминаниях я погибла, пытаясь задержать армию колоссов в одиночку, пока Разведкорпус отступал, представляешь?

Моблит сжимает её руку и, кажется, усмехается.

— Пока это самое правдоподобное в вашем рассказе.

— Ах ты!..

— Что было дальше, капитан? — спрашивает Моблит, невидимо улыбаясь.

— Дальше…

Ханджи хочет продолжить, но застревает на последних словах. Она как будто действительно помнит свою смерть. Помнит жар, помнит языки огня, лижущие тело, помнит падение… Но… но если это Сигансина? Если это падение в колодец? Если это иллюзия разума, и на самом деле она этого не помнит?

Армин когда-то говорил, что вычитал в дедушкиной библиотеке, будто память может врать. Та же Саша ничего не помнила, пока не поговорила с Микасой. Да и Леви вроде не помнил, пока рассказ Жана не услышал…

— Где чёртов Эрен?! — кричит Ханджи, забыв, где находится.

— Тише, — шипит Моблит, — тише, капитан, иначе вас выгонят.

— И ты сможешь лечь спать.

Моблит в ответ вздыхает — то ли тяжело, то ли сочувственно — и замечает:

— Я теперь всё равно не усну. Рассказывайте.

— Дальше говорит только Леви. Парадиз оказался самым сильным — и единственным, в общем-то, — государством мира, и Йегеристы, последователи Эрена, начали возрождать Эльдию. Я же рассказывала тебе, что это?

— В подробностях.

Ну да… Долгая история возвращения Моблита обернулась историей всего мира от Фрица и Имир до современности. И Моблит терпеливо всё это слушал.

— Разведкорпус пошёл против них и осел на континенте. Спустя несколько лет они отправились на Парадиз послами доброй воли, но Йегеристы, не простившие предательства, напали на них. Леви и Жан погибли. Возможно, ещё кто-то.

Ханджи замолкает. Она продолжает цепляться за руку Моблита, как за спасительный рычаг УПМ, который не даст ей соскользнуть в полыхающую бездну. Она ничего не понимает, и это впервые не радует, не вызывает интереса, а пугает. Мир словно расколот надвое. Спокойное и знакомое «здесь» и ужасное непонятное «там».

— По крайней мере, теперь понятно, что случилось со мной, — произносит Моблит. — Похоже, это не я воскрес. Это вы все умерли.

— Хочешь сказать, мы находимся в… — Ханджи не знает, как это назвать. В культе Стен посмертие выражается через титана, но они сейчас явно не в его брюхе.

— …посмертии? — подсказывает Моблит, обрубая все её философские размышления, и добавляет: — Знаете, капитан, как и тогда, в Сигансине, я бы хотел, чтобы вы жили. Но раз уж вы умерли… я рад видеть вас рядом.

Ханджи приходится по-совиному вывернуть шею, чтобы увидеть его лицо. В мягком свете единственной свечи Моблит кажется чрезмерно загадочным. На самом деле он просто улыбается, но Ханджи любит загадки. Поэтому она придвигается ближе и, уткнувшись в его плечо невидящим глазом, отвечает:

— Я тоже рада, что ты со мной.

Жан едет к старому вязу. Уставшая за день лошадь еле-еле плетётся по сухой утоптанной дороге. Прозрачный, но совершенно чёрный воздух разносит перестук копыт до самых Стен, и Жану слышится топот множества лошадей, будто мимо него сейчас проходит весь Разведкорпус, все солдаты, когда-либо отмеченные крыльями свободы. Раздавленная титаном Петра, разорванный на части капитан Мик, съеденные в Утгарде Нанаба и Гергер, убитая особым отрядом полиции Нифа, забросанные камнями новобранцы, застреленная в Либерио Саша…

Нет!

Жан давится воздухом и яростно трясёт головой. Нет! Он знает, что такое Либерио, но никогда там не был. И Саша там не была. Они ни разу в жизни не забирались дальше берега моря. Однако Жан как сейчас помнит падающую на пол Сашу. И маленькую девочку в платьице и с винтовкой. Её полные злобы глаза. Он помнит красное пятно на форме Саши, безумный взгляд Конни, странный смешок Эрена. Нет!

В попытках прийти в себя Жан слишком сильно дёргает повод, и лошадь недовольно всфыркивает, чуть повернув к нему голову.

— Прости, золотце, — просит Жан и бормочет: — Нет тебе покоя и не будет. Ты ведь, как и я, служишь в чёртовом Разведкорпусе.

Эта лошадь с ним ещё с 57-й экспедиции и до сих пор его терпит. Золотце, а не лошадь. Жан треплет её между мягких ушей и направляет дальше.

Время тянется медленно. До старого вяза шагом не больше получаса, но Жану кажется, что он едет туда всю ночь. Звёзды выстраиваются на небе в линии, и все эти линии стягиваются в одну огромную звезду. Она висит где-то далеко за Стеной и испускает вниз столп бело-голубого света. Жан долго смотрит на эту звезду и со временем начинает видеть там дерево. Огромное дерево, кроной упирающееся в небо. Или ему всё это чудится?

Когда холм со старым вязом наконец появляется на горизонте, небо уже светлеет. Вяз как раз попадает в фиолетово-красную полосу, и Жан отчётливо видит на холме не дерево, а воздевшего руку Колосса. Титан стоит совершенно неподвижно и указывает куда-то на юго-восток.

При приближении становится ясно, что это всё-таки чёртово дерево. Жан облегчённо выдыхает, но до самого подножия холма не перестаёт отслеживать, не шевельнётся ли вяз, обращаясь в титана. Однако старое дерево просто стоит, шелестя красно-бурой листвой. Какой же у него всё-таки кровавый вид!

Под вязом наконец обнаруживается Эрен. Он сидит на выступающем из-под земли корне и смотрит на линию мелких деревьев, друг за другом сбегающих в низину.

Оставив лошадь под холмом, Жан взбирается вверх по склону. Он оскальзывается, но всё равно лезет, а Эрен словно не замечает его.

Жан ухмыляется. Всё он видит на самом деле. Эрен может быть весьма внимателен к деталям, когда хочет.

— Здравствуй, Жан, — привычным в последние месяцы мёртвым голосом произносит Эрен, стоит Кирштайну взобраться на вершину холма. — Как там Микаса?

Как там Микаса?! Он ещё спрашивает?! Эмоций в голосе Эрена не больше, чем на его же лице в видении о Саше. Жан уверен, что это всего лишь видение, но оно настолько правдоподобно, что…

— Её слова — это правда? — спрашивает Жан.

Эрен не торопится отвечать. Он снова смотрит вдаль и вдруг указывает на юго-восток — ровно туда же, куда направлена большая ветка, в утренних сумерках принятая Жаном за руку Колосса.

— Посмотри.

Жан смотрит. Там, немного сбоку, поднимается солнце. Оно жёлтое — настолько жёлтое, что даже немного зелёное. Красно-оранжевые деревца спускаются с холма, ровной линией выстроившись на по-весеннему яркой траве. Старый вяз, всё ещё похожий на Колосса, тянет руку вдаль, туда, где днём можно различить кромку внешней Стены. Мир видится Жану болезненно пёстрым, смешавшим сразу весну, лето и осень. Он прозрачный, стеклянный, ненастоящий.

— Там целый мир… — тихо говорит Эрен.

Сейчас Жан впервые понимает, насколько этот болван похож на культиста. Только культ Стен готов был пойти на всё, лишь бы Мария, Роза и Сина веками незыблемо стояли на своих местах, а Эрен мечтает разрушить их до основания.

— У вас есть целый мир, — уже увереннее повторяет Эрен. — Без титанов.

Совершенно прозрачный воздух пронзает солнечный луч. Жан морщится и прикрывает глаза ладонью. Когда он опускает руку, Эрена рядом уже нет. Удрал. Испарился.

— А-а-а! Как же ты меня бесишь, чёртов смертник!

Жан бьёт ногой по стволу вяза и принимается остервенело вытряхивать нападавшие на голову и за шиворот листья.

* * *

— Эрвин! Эрвин!

Сигнал побудки ещё не до конца отзвучал над штабом, а Ханджи уже орёт под дверью. Год назад Эрвин пошёл бы открывать, одной рукой застёгивая рубашку. Сейчас он сначала заканчивает сражение с пуговицами и только потом идёт открывать.

— Доброе утро, Ханджи. Что у тебя?

Ханджи набирает в лёгкие побольше воздуха и тараторит на одном дыхании:

— Мы с Моблитом вчера обсуждали слова Микасы и Леви, и я тоже кое-что… вспомнила? видела? Неважно! В общем, мы пришли к выводу, что мы мертвы. Нет никакой загадки возвращения Моблита. То есть есть, конечно, но она не про воскрешение. Мы все мертвы.

Эрвин едва удерживается от смешка. Это прямолинейное «мы все мертвы» почему-то кажется ему не просто близким, а даже каким-то родным. Он жил этими словами всего пару дней назад.

Жил. Будучи мёртвым.

— И как ты только вытерпела до утра? — с усмешкой интересуется Эрвин. — Помнится мне, ты можешь и в окно влезть среди ночи, если найдёшь что-то любопытное.

— Ну-у, эм… — Ханджи почему-то краснеет. — Нам надо было всё обсудить, чтобы удостовериться, что мы правы. Жан не возвращался, не знаешь?

— По-моему, пару минут назад я видел его в окно. Вот что… Собери всех, кто был в Сигансине год назад. Сдаётся мне, мы стоим на пороге чего-то нового.

Ханджи кивает и исчезает во мраке коридора. Эрвин возвращается в комнату за форменной курткой, некоторое время возится, пытаясь аккуратно заправить в неё пустой рукав рубашки, и наконец тоже идёт в офицерскую комнату.

Там его уже ждут. Ханджи, Леви, Моблит — старая гвардия. Жан, Микаса, Саша — свежая кровь.

— Приветствую. Думаю, все уже поняли, почему мы здесь и именно в таком составе, — говорит Эрвин, садясь.

Ему отвечают серией нестройных кивков: мрачных, задумчивых, полных жажды действий. Сам Эрвин чувствует себя как никогда живым, словно вернулся в те времена, когда никто не слышал о подвале и эльдийско-марлийском противостоянии.

— Я уже говорил Ханджи и повторю для всех: мы стоим на пороге чего-то нового. Перед нами — целый мир.

Жан и Ханджи одновременно дёргаются, будто хотят возразить, но Кирштайн уступает старшей по званию. Впрочем, она произносит только полфразы:

— Но мы же… — и обрывает саму себя.

— Мы Разведкорпус, Ханджи. Предлагаешь отказаться от крыльев свободы только потому, что мы мертвы?

— Вы говорите как Эрен, — замечает Жан и, когда все взгляды устремляются к нему, объясняет: — Я всё-таки нашёл его под утро. У того проклятого дерева, знаете? Хотел спросить, правда ли то, что мы все видели, а он… А он просто посмотрел вдаль и сказал: «У вас есть целый мир. Без титанов». После этого он исчез.

— Без титанов — это хорошо, — бормочет Моблит, косясь в сторону Ханджи, примостившейся на подлокотнике его кресла. Та с лёгким сожалением кивает.

— Титанов больше нет, но есть деревья, хуорны, — напоминает Эрвин. — И именно Эрен указал нам на них.

— Он создал нам идеальное посмертие, — вдруг произносит Микаса. Её тихий голос слышит каждый.

— По его мнению. — Жан кривится, но всё-таки спрашивает: — Как думаете, если поехать во внутренние земли, есть шанс найти Марко в рядах Военной полиции?

— Я бы и наших найти не отказался, — усмехается Эрвин, вспоминая бессменного Мика, его отряд, других своих капитанов. — Ищем, заодно и теорию Ханджи и Моблита подтвердим.

— А во внешний мир когда? — Ханджи тут же подпрыгивает, как на крыльях. — Нам же ещё море исследовать! И… и всю северную часть Парадиза — мы же только на юг от Сигансины выбирались!

— И кто-то должен сообщить обо всём Хистории, — вставляет Леви.

— Я лично сообщу, — вызывается Эрвин. — Заодно утрясу все бумажные вопросы, которыми год никто не занимался.

Ханджи делает вид, что ей очень стыдно. Моблит украдкой отвешивает ей шутливый подзатыльник.

— Собрание окончено, — объявляет Эрвин и покидает офицерскую комнату.

* * *

Жан гонит лошадь в сторону Сигансины, а Эрен смотрит ему вслед. Наблюдать за солнцем завораживающе, но больно. А бескрайний мир есть и с другой стороны — дорога к городу теряется в холмах, и можно вообразить, будто она никогда не кончается.

Старый Вяз опускает поднятую ветвь, будто устав стоять в такой позе, и спрашивает низким, тягучим голосом:

— Зачем ты опять сеешь хаос? Я немало слышал людских историй — обычно достаточно подкинуть записку, разве не так?

— Я собирался, — признаётся Эрен. — Дополнил дневник Ильзе — она же первая встретила энтов и хуорнов, хоть и не успела об этом сказать. А потом увидел Ханджи… Место командующего — не её. Вот я и решил вернуть ей Моблита. А дальше…

— Многих людей я встречал, — говорит Старый Вяз, — но ни один из них не сеял хаос с таким упоением, как тот, кто похоронен в моих корнях.

— Так ты доволен? Сам же просил найти энтиц — а Разведкорпус их найдёт, будь уверен!

Старый Вяз тяжело, совсем по-человечески вздыхает и устремляет взор куда-то вдаль, где расстилается огромный мир с полями, лесами и горами, край которого видят лишь птицы.

Да, это всего лишь посмертие, но важно ли это, когда они наконец-то свободны?