Шёпот в ночи (гет)

Январь, 1996 год

В первый раз Гарри охватил ужас, и он проснулся в холодном поту. Рон, встревоженно глядя на него, попытался узнать, что случилось, но Гарри только молча помотал головой.

Гарри доверил бы друзьям свою жизнь, но некоторым словам лучше было оставаться несказанными, а некоторым тайнам — никогда не открываться. Гарри решил, что чернильно-чёрные волосы и полный обожания взгляд навсегда останутся всего лишь образами, отпечатанными на обратной стороне его век, а произнесённые умоляющим тоном слова «Мой лорд» будут звучать только у него в голове.

Отношения с Чо, если их можно было назвать отношениями, рассеялись как туман, и теперь, когда Гарри смотрел, как она смеётся над шутками Роджера Дэвиса, не чувствовал ничего, кроме раздражения.

«Есть, в конце концов, и другие женщины, лучше, достойнее, чистокровнее».

От этой мысли Гарри сам себе стал противен, но это — при свете дня. Ночами же его терзали чувства, никак не связанные со справедливостью.

Гарри постоянно ощущал присутствие змеи, скользящей меж его мыслей. Связь с Волдемортом была ужасна и мучительна, но боль в шраме была ничем в сравнении с облегчением, которое приносило осознание, что испытываемый им гнев не только его и что где-то его ждут тоскующие тёмные глаза. Тогда к пульсирующей ярости примешивалось странное чувство удовлетворения, какого Гарри не испытывал очень давно. Он был счастлив так, как не был счастлив ни разу за четырнадцать лет.

Глаза женщины — Беллы — лихорадочно сияли, и в любое другое время это непременно вызвало бы у него отвращение, но сейчас, когда она склонилась перед ним, дрожа от волнения и глядя на него так, словно он был самым восхитительным зрелищем в мире, на несколько мгновений он почувствовал умиротворение.

Июль, 1996 год

Гарри ненавидел Беллатрикс Лестрейндж больше всех на свете, но она снилась ему каждую ночь.

Фиаско в Министерстве не принесло ему ничего, кроме бешенства и боли, каких он не испытывал никогда раньше, но теперь их отголоски следовали за ним повсюду.

Пока солнце не опускалось за горизонт, сердце Гарри сжималось при воспоминаниях о Сириусе, а грудь сдавливало от боли и несправедливости: «Почему он умер?» Под покровом ночи его ослеплял гнев: «Как она посмела? Как могла допустить такую оплошность?»

Дамблдор снова отправил Гарри в дом на Тисовой улице. Он снова сидел в своей маленькой комнате и чувствовал себя узником в стенах из камня и плоти, одиноким изгнанником, как и тогда, когда волшебный мир считал его лжецом. Его мозг отказывался отдыхать. Гарри хотел было извлечь из этого пользу, но в голове вдруг зазвенели слова — «Ты должен по-настоящему хотеть этого, Поттер!» — а в душе заклокотала ярость. Он обхватил длинными бледными пальцами горло Беллатрикс, крепко сжал и не ослаблял хватку, пока на её глазах не выступили слёзы. Это принесло утешение, которое растаяло на рассвете, когда он вновь проснулся один.

— Я мог бы убить тебя.

— Моя жизнь принадлежит вам. Я принадлежу вам.

Трудно было не польститься на этот страстный шёпот. Иногда после таких признаний он целовал её, чтобы — так он говорил себе — подразнить и насладиться видом её слёз, когда он в очередной раз прогонит её прочь.

Волдеморт не забыл, и Гарри знал это наверняка, но чувствовал, что он всё же простил Беллатрикс. Волдеморт звал её к себе, но больше не причинял ей боль. Как бы это ни было отвратительно на его взгляд, но он испытывал скрытое уважение к своему любимому, полному огня, неистовства и жажды жизни оружию. Если у него и могла быть спутница, то только такая — волевая и сияющая, живущая только им.

Май, 2003 год

Шрам не беспокоил Гарри уже пять лет. Всё было хорошо. По крайней мере, так Гарри любил себе говорить. Кошмары теперь мучили его реже. Присутствие человека, который без слов понимал, что с ним происходит, помогало, но иногда он всё-таки просыпался среди ночи, обуреваемый необъяснимой злостью. Гарри поднимался с постели и, как только делал несколько шагов по направлению к ванной комнате, замечал там Джинни. Она стояла, склонившись на раковиной, и шипела на кран. По утрам они никогда это не обсуждали.

На свадебных фотографиях они счастливо улыбались: Гарри выглядел безупречно в маггловском костюме, а Джинни — в белоснежном платье. Всё это было сделано нарочно: им хотелось быть просто Гарри и Джинни, полной противоположностью монстрам, которых им пока не удалось до конца побороть.

Тела Беллатрикс Лестрейндж и Лорда Волдеморта сожгли, пепел тайно захоронили в ничем не примечательном месте, чтобы избежать паломничества безумцев к их могилам. Когда Гарри озвучил эту просьбу, все посмотрели на него с недоумением, и только Джинни его поняла.

Джинни Уизли сильная, она уверена в себе. В её жилах — чистая кровь, а в душе — жидкий огонь.

Гарри любил Джинни и гордился этим. Дамблдор всегда говорил, что любовь — это искупление. И Гарри собирался стать лучше Волдеморта, чудовища, которое разрушило его жизнь и исчезло, оставив его одного, свободного, но со странной пустотой внутри.

Гарри любил Джинни, а она любила его, и поэтому не имело значения, что когда Гарри прижимал её к себе, он видел чёрные волосы вместо рыжих, и что когда они занимались сексом, он всегда был сверху и до боли сжимал её бёдра.

Гарри любил Джинни, любил за твёрдую волю, горящий взгляд, стоны и жар, с которым она в темноте шептала имя Том. С таким же жаром обращалась к Волдеморту Беллатрикс, которую он уже никогда не услышит.