Poor poor Persephone (джен)

Тыквы оставляли меня плюс-минус равнодушной. Тыквенный сок был неприятным, и я радовалась, что его можно заменить чаем, а тыквенные кексы и печенья были очень даже вкусными.

Атмосфера Хэллоуина в моей прошлой жизни больше напоминала фарс и была разве что поводом посмотреть на интересный косплэй.

В волшебном мире все было иначе, хотя бы потому что у магов не было особо много поводов повеселиться. Я подозревала, что Хэллоуин для них скорее памятная дата, когда был уничтожен Волдеморт, чем какой-то значимый праздник, пришедший от магглов.

Но, тем не менее, тыквы, парившие под потолком в большом зале в приглушенном с самого утра свете выглядели одновременно жутковато и потрясающе. А еще создавали особенное праздничное настроение.

Правда, это не мешало мне сидеть как на иголках до самого вечера. Это был едва ли не первый день за прошедшие недели, когда Вуду не пришлось напоминать мне про обед — я пошла на него сама, едва высидев трансфигурацию, только чтобы убедиться в том, что Гермиона была на месте и плакать не собиралась. Она что-то читала, то и дело отмахиваясь от Лаванды, шептавшей ей что-то на ухо, и почти игнорировала лежавшую в тарелке запеканку.

Я не пересекалась с Гермионой с того момента, как мы разучили с ней заклинания по уходу за волосами. Хвостики стали получаться у нее гораздо лучше моих, поэтому я не видела смысла продолжать дергать ее по утрам. С вопросами по учебе хотя бы по одному разу ко мне подошли почти все младшие, включая четверокурсников, которых переадресовывал Стивенсон, и исключение составляли только Гермиона, внушившая себе, что ей никто не нужен, и Невилл, который упрямо следовал по какому-то своему пути и не ждал ни от кого помощи.

Как внести какие-то изменения в поведение, сформированное воспитанием, я не имела вообще никакого понятия.

Гербология после обеда заставила меня отвлечься. Моя ненависть к садово-огородным работам перешла в это тело вместе со мной, и китайская жующая капуста вполне себе это чувствовала. К концу урока мой кустик, который нужно было всего лишь пересадить и правильно удобрить, выглядел хуже всех, и я быстренько впихнула свой горшок в общую кучу, малодушно опасаясь потерять баллы, заработанные на теории. Но ничто не заставляло меня радоваться должности старосты так, как гербология, потому что отдельная комната предполагала и отдельный душ, пусть и очень тесный, а ванную старост, которая считалась привилегией, я планировала как следует исследовать на каникулах, потому что у меня не было лишнего времени, чтобы там плескаться, как бы ни хотелось.

Очищающие заклинания не действовали ни на какие магические удобрения, именно поэтому профессор Спраут иногда появлялась в большом зале в заляпанной рабочей мантии. Водой и волшебным мылом они тоже отмывались довольно плохо, и, проведя час под горячим душем, я мысленно посочувствовала тем, кому нужно было на уход за магическими существами. Перси не любила животных — а это означало не только минус одну лишнюю головную боль на СОВ для меня, но и минус дополнительные пара тонн грязи в год. Хотя, попади я в ее тело с первого курса, наверное, не избежала бы этой участи. Зверушки мне нравились, даже волшебные, несмотря на то, что у каждой из них был класс опасности. Пусть даже они начинались с якобы безобидных, изученных волшебных тварей без класса опасности не существовало.

Гермиона была в гостиной. Мне показалось, она как-то слишком упорно всматривается в книгу, но я списала это на мнительность. Никаких рыданий в туалете, и за это я была ей благодарна и даже позволила себе расслабиться настолько, что на праздничный ужин шла одной из последних, дождавшись Вуда, который забавно тряс мокрыми волосами, чтобы не лезли в глаза.

Магия была палкой о двух концах. Ею можно было отлично сушить одежду, но с волосами этот фокус так же славно не прокатывал. Особенно у меня, потому что я становилась похожей на пуделя, и это невозможно было исправить. Я не знала, от кого Перси достались мелкие кудряшки, потому что у Молли волосы вились очень изящно, но подумывала о том, что если этот родственник жив, то я уже заранее его недолюбливаю.

В большом зале очень дивно пахло, хотя еды на столах пока не было. Моя внутренняя собака-подозревака напомнила мне, что все не может быть так хорошо, и, перед тем как сесть, я все же пересчитала первокурсников по головам, несмотря на то, что Гермиона уже была тут.

Кого-то не хватало.

— Скоро вернусь, — предупредила я Вуда, для которого вопрос моего питания с каких-то пор стал отдельным пунктом капитанских обязанностей. Похоже, это мое наказание за то, что в прошлой жизни я тоже старалась подкармливать людей, когда они казались мне несчастными.

Единственное свободное место в начале стола было между Гермионой и Парвати. Это место пустовало, потому что Лаванда становилась очень громкой и неприятной, если кто-то его занимал. У меня была надежда, что она просто заболталась с кем-то или задержалась в туалете, но они с Парвати обычно везде ходили вместе.

— Парвати, — тихо начала я, наклонившись. — Где Лаванда?

У Парвати даже в ее возрасте была мимика героинь хороших индийских фильмов, способных «отразить вселенскую скорбь одним движением брови». Только посмотрев на ее лицо, я уже примерно поняла, что сейчас услышу:

— Они с… — она запнулась, явно напоминая себе, что ругаться при старосте не стоит. — С Гермионой поругались, и она заперлась в туалете на втором этаже и попросила оставить ее в покое. Мне сходить за ней?

Судя по всему, Лаванда просила очень убедительно, иначе Парвати с ее довольно-таки терпимым характером до сих пор сидела бы в том самом туалете. Я видела, как Гермиона дернулась, собираясь что-то сказать, но успела первой:

— Я сама. Не переживай.

И на негнущихся ногах пошла к выходу из большого зала.

Плачущая первокурсница в туалете на втором этаже — одна штука.

* * *

Обучение в Хогвартсе минимизировало стихийные выбросы — большая часть программы была построена таким образом, чтобы на них просто не оставалось сил — и к совершеннолетию сводило их на нет, приучая к мысли, что колдовать нужно палочкой и по делу.

Вот только первокурсники едва-едва приступили к серьезной практике, после того как перестали уставать от непривычной нагрузки, и, видимо, Хэллоуин для Лаванды Браун оказался днем золотой середины. Она не была достаточно вымотана, чтобы думать только о том, как бы поскорее оказаться в кровати, и вместе с этим не использовала за сегодня достаточно магии, чтобы купировать стихийный выброс.

Иначе говоря, она настолько не хотела никого видеть, что открыть туалетную кабинку (к счастью, самую дальнюю) всеми известными мне заклинаниями (и даже одной рунной цепочкой, но я не была уверена, что накорябала ее правильно) оказалось невозможно. А при попытке взяться за ручку меня как будто ощутимо ударило током.

Электрическим. В Хогвартсе.

Возможно, Лаванда хотела, чтобы каждого, кто попытается к ней войти, прибило молнией. Намек был ясен, и план обездвижить ее и утащить в башню при самом худшем раскладе провалился еще на этапе его появления.

Выбравшись из подростковой драмы, я угодила в драму девочковую, а в мыслях одиннадцатилетних девочек я понимала еще меньше, чем в том, как устроены пятнадцатилетние. Они казались одновременно и взрослыми, и бесконечно не мудрыми, будто применяли знания правильно только потому, что брали пример со старших.

— Лаванда, — позвала я, справившись с ощущением, что волна враждебной энергии прошила меня с ног до головы от одной слабоумной попытки постучаться. Всхлипы за дверью, не театральные, очень горькие, стали громче. Немного зная ее взбалмошный и склонный к привлечению внимания характер, я даже не думала, что она может плакать так, что застывало сердце. — Давай пойдем и поплачем у меня в комнате? Обещаю не впускать никого до тех пор, пока ты сама не захочешь.

Было глупо надеяться, что сработает. Не сработало, конечно, но попытаться стоило.

— Если ты из-за Гермионы, то я уверена, она не хотела доводить тебя до слез, — осторожно, с ощущением, что хожу по минному полю, сказала я. — У нее никогда не было друзей, и она не знает, как ими становятся.

— Она н-назвала меня нев-выносимой, — заикаясь, выдавила из себя Лаванда. — Ск-казала, что я постоянно лезу не в-в свое дело.

Я закатила глаза, пользуясь тем, что меня никто не видел. Вот уж действительно, кто бы говорил. Грубить Лаванде было нельзя, потому что иначе она вообще никогда отсюда не выйдет, и не хотелось бы, чтобы кое-кто с дубинкой разнес ее вместе с несчастной заколдованной кабинкой. Троллям вообще было что класть на магию.

Дверь в туалет открылась, заставив меня подскочить на месте, но поводов для паники пока еще не было. То есть потенциальных трупов теперь стало три, потому что Гермиона уверенным и чеканным шагом приближалась к нам. Я бы предпочла, чтобы ее чувство ответственности выдержало паузу и взыграло чуть позже.

— Я не хотела доводить тебя до слез, — неожиданно громко сказала она. Всхлипы за дверью затихли, но атмосфера стала на порядок напряженнее. — Но я не люблю, когда кто-то пытается мной помыкать и постоянно лезет, куда не просят.

Я едва сдержалась, чтобы не удариться головой об дверцу соседней кабинки и, мягко положив руку на плечо Гермионы, покачала головой. Это не сработает. Они не подружатся в критической ситуации, им нужно сесть и разобраться друг в друге основательно, чтобы решить, что делать дальше.

И делать это стоит точно не в туалете, куда вот-вот может зайти тролль. Я решила, что если не выйдет вытащить Лаванду сейчас, то наложу на дверь все запирающие заклинания и даже попытаюсь превратить ее в камень, лишь бы у гостя, который промахнулся мимо лысой горы, не возникло никакого желания сюда заходить.

— Лаванда, — снова начала я, молясь, чтобы интерес к предсказаниям возник у них с Парвати гораздо раньше, чем на третьем курсе. — У меня очень плохое предчувствие, и я не хочу, чтобы мы здесь сейчас оставались. Ты можешь считать меня чокнутой, но пойдем со мной в гостиную, хорошо?

Выражение лица Гермионы говорило, что она была лучшего мнения обо мне, но, к счастью, это сработало. Щелкнул замочек, и показалось опухшее и заплаканное лицо Лаванды, которое следовало привести в порядок до того, как она посмотрит на себя в зеркало.

Но стоило мне только поднять палочку...

До этого момента я наивно полагала, что тролли ходят тяжело, и благодаря этому я услышу опасность раньше, чем она подберется. Но в первую очередь я услышала вонь. Потом — скрежет деревянной дубины по плитке. И только в нескольких метрах от двери в туалет — звук шагов, едва различимый. К этому моменту я успела только заставить дверь захлопнуться, наплевав на то, что звук привлечет больше внимания, а вот наложить запирающее уже не успела — буквально через десять секунд было не на что.

— В угол, — рявкнула я, приметив небольшую нишу за кабинками, куда две маленькие девочки вполне себе могли поместиться и даже уберечься от долетающих обломков. Я понадеялась, что тролль забудет о них, потеряв из поля зрения. Но, может, мой худощавый труп не покажется ему достаточно аппетитным.

Тролль — одна штука — вблизи тянул на все сто по классу опасности. Он выглядел по-настоящему жуткой и злобной зеленой тварью, пусть и слегка глуповатой. С выпирающих нижних клыков стекала очень мерзкая зеленоватая слюна, и я порадовалась, что не успела поесть, несмотря на то, что это мог быть мой последний ужин.

Набедренная повязка была достаточно длинной, чтобы скрыть, что именно он мог положить на мою магию, вздумай я попытаться навредить ему ею напрямую. Я стояла на месте, прекрасно понимая, что знаю только два заклинания, которые были бы полезны, и белка-истеричка внутри меня уже паковала вещи, намереваясь свалить к кому-нибудь другому, и поэтому не мешала.

Завладеть дубинкой получилось с третьего раза, потому что нашему гостю, судя по всему, нравились прелюдии, и он размахивал ею, разнося все вокруг себя. Я огребла по голове обломком трубы, а еще что-то неприятное царапнуло меня по щеке, и это было вдвойне обидно, потому что на удар дубиной тролль отреагировал ровным счетом никак и продолжил с ревом крошить все своими гигантскими руками. Я не видела ничего за его тушей, но постаралась отбросить ее подальше, чтобы создать дополнительный грохот. Вдруг в хагридовой хижине еще не было слышно, что кто-то разносит второй этаж замка.

И когда тролль наконец повернулся ко мне, я очень сильно понадеялась, что профессор Квиррелл, живи в его затылке хоть трижды Волдеморт, не обманул насчет физического воздействия.

Я понимала, что прошло меньше двух-трех минут с того момента, как он появился в туалете, и за это время мало кто успеет добежать сюда из подземелий. Я рассчитывала на самый оптимистичный вариант — еще семь минут — потому что стимул продержаться так долго у меня был железный. И с воображением, судя по тому, как замерцал надо мной щит, тоже было все в порядке.

От первого удара у меня подкосились колени, и я позволила себе сесть. Коленям на залитом водой полу было холодно и мерзко, но создавалась иллюзия, что сил расходуется меньше. По звуку это было похоже на взрыв с экрана в кинотеатре, только в соседнем зале, поэтому нить реальности постепенно терялась.

Я представляла вокруг себя купол и пока не могла отвлечься на что-то другое, даже на нарастающий звон в ушах. Смотрела, как кулаки поднимались и опускались, и мысленно уплотняла свою магию в том месте, на которое приходился удар, потому что в лекциях профессора Квиррелла не было ничего о том, какую силу щит может выдержать.

Я впервые чувствовала магию, а не воспринимала ее, как должное. Она зарождалась волнами где-то в районе сердца и растекалась по телу. Это было одновременно и удивительно, и утомительно.

И ни на что не похоже.

Тролль злился и ревел, и чем громче становился рев, тем меньше у меня оставалось сил и тем больше на меня накатывало апатичное состояние. Я подумала о том, что стоит закрыть глаза и отдохнуть. Будет приятно и темно, и все вот-вот закончится. Еще минуту, и можно будет спать, даже если потом уже некому будет просыпаться.

Мне нравилась эта жизнь. Пусть она была сложной, нервной и непонятной. Оставалось столько вопросов, на которые я не ответила, столько дел, которые я не сделала, и столько магии, которую я еще не сотворила.

Время шло, минута за минутой, и мир начал постепенно меркнуть даже сквозь линзы очков.

Я отвлеклась на это и не сразу поняла, что все закончилось. Даже на долю секунды запаниковала, что потеряла сознание, но нет — тролль сначала замер, занеся кулаки, а потом взревел и попытался достать что-то у себя на спине. Я успела подумать, что он упадет на меня, и это будет такая себе смерть, но в ту же секунду тролль неловко завалился на бок и замер. Под ним начала растекаться лужа отвратительной серой крови.

— Мисс Уизли!

У профессора МакГонагалл, оказывается, была способность срываться на фальцет, а еще у нее оказалась очень сильная рука, потому что она не стала применять магию, чтобы поднять меня на ноги. Я уткнулась взглядом в ее мантию, понимая, что совсем перестала различать яркие цвета. И только профессор Снейп за ее спиной был неизменным черным пятном.

Как буква «с» в слове «стабильность».

Что-то с рыданиями врезалось мне в бок, и, опустив глаза, я увидела Лаванду, которая вцепилась мне в мантию и явно не собиралась отпускать до следующего появления монстра. Это было даже к лучшему, потому что Гермиону, замершую рядом, мне пришлось силой развернуть и прижать к себе, чтобы она перестала завороженно смотреть на раскуроченную спину тролля.

— Что вы здесь делали, мисс Уизли? — процедил профессор Снейп. Пусть даже мир стал слегка меркнуть, мне удалось заметить, что он тяжело дышал. Похоже, магия, на которую троллям класть было нечего, давалась очень нелегко.

Я флегматично подумала о том, как много миллионов баллов снимут с Гриффиндора за шутку про Бэтмэна, который всех спас, но рисковать все же не стала. Кроме того, судя по лицу нашего декана, она уже раздумывала, сколько отработок мне назначить — до конца месяца или до конца десятилетия.

— Выполняла свои обязанности старосты, профессор, — вежливо ответила я. — К сожалению, меня не предупредили, что тролль входил в программу на Хэллоуин, и я не могла знать, что он заблудится по пути в большой зал.

Это тоже было рискованно, но немного их отрезвило — в конце концов, посещение ужинов было добровольным, а посещение туалета не было запрещено правилами. К тому же очень много кто мог подтвердить, что мы с Гермионой ушли еще до начала пира, а Лаванды там и вовсе не было.

— Объяснитесь, — рявкнул профессор Снейп. Он был зол и напуган, потому что, пусть мы и были ученицами другого факультета, мы оставались и его ученицами тоже. Как бы он ни ненавидел людей, за годы преподавания у него должно было выработаться довольно сильное чувство ответственности.

— Простите, профессор, я не планирую объясняться, — по-прежнему вежливо сказала я, стирая со щеки что-то, что упрямо затекало за воротник. — Я планирую упасть в обморок.

И все вокруг окончательно померкло.