Сделка со смертью (гет)

Кларк Гриффин хотела умереть. Не так, как обычно хотят привлечь к себе внимание трудные подростки, и даже не от отчаяния и безнадёжности. Она хотела так, чтобы насовсем. Чтобы атомы никогда не собирались в молекулы, а молекулы — в клетки. Чтобы сердце никогда не начинало биться и его даже не существовало. Не рождаться — вот чего она хотела.

Но Кларк Гриффин родилась и только по праву рождения имела слишком многое. Она не была королевских кровей, но очень многие могли так подумать, увидев роскошный загородный особняк Гриффинов, примыкающий к нему парк и парусную яхту, названную в честь любимой дочери. Джейк и Эбигейл обожали маленькую Кларк, удостоверяясь, чтобы у их принцессы было всё, чего та пожелает. Место в престижной гимназии, счастливые школьные годы, ещё более счастливые и головокружительные перспективы на будущее — только побочные линии, возникшие от самой главной. Судьба баловала Кларк и совсем не готовила её возвращать подаренное обратно.

«Скай Кру» начинала свою деятельность в качестве строительной фирмы, а после нескольких новых жилых районов занялась постройкой небоскрёбов, оправдывая своё звание «небесной команды». После возведения самого высокого здания в стране, небоскрёба «Полис», «Скай Кру» уже называли одной из крупнейших компаний в своей отрасли. Джейк Гриффин по мнению общественности абсолютно заслуженно заработал своё состояние, собрав вокруг себя инвесторов, банкиров и родственников, непременно желающих поучаствовать в производственном процессе. Благодаря выдающемуся таланту инженера ему удавалось не только держать под контролем разросшийся бизнес, но и участвовать в разработке проектов строительства, часто амбициозных и рискованных; при этом он успевал участвовать в общественной и политической жизни, делая необходимые вложения и пожертвования в благотворительные фонды. Порой могло показаться, что Джейк Гриффин был сверхчеловеком, но эта теория развалилась на куски вместе с жизнью семнадцатилетней Кларк, когда по неизвестным обстоятельствам он вдруг разбился, упав с пятидесятого этажа новостройки. У него не было ни единого шанса против гравитации, а у Кларк — против безжалостных репортёров, налетевших, будто стервятники.

У Эбигейл не было времени горевать: она сразу же взяла на себя управление компанией и расследование обстоятельств смерти мужа. Версия самоубийства отпала тут же, но следствие зашло в тупик: виновные хорошо спрятали концы в воду. Скорее всего, предатель и убийца оказался в рядах самых близких, — вот что говорила Кларк мама в последний вечер, когда была жива. Список подозреваемых был составлен, а пара имён — уже исключена, но всё превратилось в прах, когда вечером восемнадцатого октября Эбигейл Гриффин была найдена мёртвой в своей комнате. «Самоубийство», — говорили все в один голос, — «передозировка и недопустимое смешивание препаратов с алкоголем».

Кларк плакала и кричала так, что охрипла или оглохла, или всё сразу. К своему счастью или сожалению, она не могла вспомнить тот вечер. Сознание спасло себя от депрессивного помешательства, но даже отсутствие воспоминаний не смогло уберечь от жуткой боли утраты, от пустоты, поселившейся внутри и пожирающей всё остальное. Что могло заставить обоих родителей вдруг так внезапно свести счёты с жизнью? Ни её отец, ни тем более мать не проявляли никаких признаков острой депрессии и тем более склонностей к суициду. Да, Эбби была расстроена смертью мужа, но держалась ради дела, ради дочери, ради будущего. А Джейк так и вовсе только потерял правительственный контракт. Так иногда бывало — и никто не спешил прыгать из окна до этого. Потому Кларк плакала, бессильно, отчаянно, надрывно, и прерывисто шептала, что сможет найти виновных и отомстить.

Не успела.

По всеобщему мнению Кларк Гриффин сошла с ума и хотела последовать за своими родителями, когда ей так предусмотрительно помешали. Говорят, она пыталась перерезать себе горло и вены куском разбитого зеркала. Опасную для самой себя и окружающих, эмоционально нестабильную Кларк, которая от горя не могла даже сопротивляться, определили в «Маунт Уэзэр» — элитную клинику, а за её состоянием поручили следить лично заведующему. Чтобы наследница империи Гриффинов ни за что ни в чём не нуждалась. Чтобы её психологическая травма поскорее затянулась, и она смогла вернуться к нормальной жизни. Но пока Кларк находилась под наблюдением квалифицированных специалистов, за делами присматривал её ближайший родственник — дядя и безутешный старший брат, потерявший свою сестру Эбби.

Каждый раз Кларк отчаянно и упрямо вырывалась из рук медперсонала. Шприц, зажатый в изящных пальчиках доктора Цинь, означал несколько часов осознанного беспамятства: ни пальцем пошевелить, ни продумать план побега, ни даже поплакать. Снова и снова руки придавливали её к койке, порой даже пытались ударить по лицу, чтобы успокоить буйную пациентку, а потом так или иначе в кожу впивалось отвратительно острое жало шприца. В этот момент Кларк переставала сопротивляться, чувствуя лишь пульсирующий комок боли в месте укола, и до крови кусала губы. Почти каждый раз она слышала грубый вопрос про глупую девчонку, которая по-прежнему почему-то сопротивляется. Кларк и сама не знала, наверное, действовала по инерции с пробудившимися остатками инстинкта самосохранения. Но и с этим легко справлялись с помощью перевязочных жгутов. Когда её конечности фиксировали, вырваться было невозможно. К тому же, отпала и необходимость в лишних санитарах, чтобы справиться с настырной пациенткой.

Кларк боролась с завидной храбростью в войне, которую не могла выиграть. В редкие периоды ясности сознания она пыталась собрать цельную картину из всего, до чего могла дотянуться слабая рука её памяти, потому что до безумия боялась потерять саму себя. Не останется ни единого шанса выбраться из этой темницы, если забыть тех, кого так ненавидишь, своих тюремщиков, отвратительных предателей клятвы Гиппократа. Ярость и гнев — единственные спасители от безумия. Кларк ненавидела их всех, даже запомнила их имена и шёпотом повторяла перед сном. Вокруг умирали люди, почему-то оставляющие её на произвол судьбы, люди близкие, опора и поддержка, которой она вдруг лишилась. Больше некому оказалось её защитить, будто в наказание за то, что она так долго пользовалась благосклонностью судьбы, и все стервятники закружились над ней и над клеткой, в которую сами закрыли.

Даже не в золотую. В клетку с серыми стенами и терракотовым ламинатом на полу, с покрывшейся с одной стороны ржавчиной решёткой на окне, с кроватью и пустой тумбочкой, потому что запретили личные вещи.

Они приходили с завидной периодичностью — через какое-то время Кларк только так могла ориентироваться во времени. Укол — утро, таблетки — обед, укол — ужин, потом ночь как повезёт: в потном страшном бреду или такая спокойная, будто желание о смерти внезапно исполнилось. На завтрак её поили чаем, а он проливался мимо, на одежду и простыни, а металлическая чайная ложка отвратительно царапала дёсны, когда в рот пытались насильно протолкнуть еду. Конечности не слушались — только беспомощно дрожали, когда Кларк пыталась оттолкнуть руку с овальными блестящими таблетками вместо обеда. Она слишком долго провела в замкнутом пространстве, не в состоянии встать с кровати, и настолько ослабла, что сомневалась в возможности дойти до конца коридора, иногда просматривавшегося сквозь приоткрытую дверь палаты.

Единственное, за что Кларк была благодарна — за одиночество. Если бы кто-то ещё в палате мог видеть её в таком состоянии, она просто попросила бы задушить её во сне подушкой. Пока тело содрогается в судорогах, пока слюна течёт по щеке, а Кларк не в силах сглотнуть, она бы скорее умерла, чем позволила кому-то ещё увидеть её такой. Пока способность ясно мыслить оставалась при ней.

Кларк никогда так не радовалась чужой жалости, когда одна из медсестёр пресытилась её диким взглядом. Приятная молодая девушка с раскосыми глазами, кажется, её звали Аня, однажды вдруг позволила Кларк пропустить свой таблеточный обед. А потом снова, и снова, и снова. Без мерзких трёх пилюль боль в суставах стала неоценимо меньше, а эффект от уколов — не настолько сильным. Постоянная тошнота прошла, и пока никто не видит, у Кларк даже получалось обойти палату по периметру. Она до дрожи боялась, что при ежевечернем обходе доктор Цинь, подчинявшаяся напрямую заведующему, заметит у неё в глазах искорку надежды, стремительно превращающуюся в пламя. Потому что впервые она почувствовала шанс сбежать из этой темницы и верила в помощь Ани, как ни во что в этой жизни.

* * *

В палате было просторно и светло. Жалюзи остались приоткрыты, и солнечный свет, отражённый от сугробов за окном, плясал на стене солнечными зайчиками. Изредка стуча в стекло, снаружи болтались на ветру ветви деревьев, на которых уже начали вздуваться почки и бутоны, что скоро станут нежными цветами. Беллами очень хотел, чтобы его сестра это увидела — и с приходом весны сама расцвела.

— Я немного задремала, прости.

Он повернул голову и внимательно осмотрел Октавию, оплетённую капельницами.

— Как ты себя чувствуешь?

— Тебе не стоит так беспокоиться за меня, — вяло улыбнулась сестра, и Беллами не мог не заметить её бледности.

— Ты выглядишь уставшей, — просто ответил он, глядя прямо ей в глаза. — Как я могу быть спокоен?

— Я обязательно поправлюсь, не переживай, — взяла его за руку Октавия, а её почти бесцветные губы вновь изогнулись в полуулыбке.

Беллами нашёл в себе силы улыбнуться в ответ.

Пока она умирала.

Апластическая анемия — диагноз, с которым без необходимого лечения живут недолго и не слишком счастливо. Головокружение, утомляемость, непереносимость сильных физических нагрузок — никто не мог допустить и мысли, что это симптомы болезни-убийцы, но диагноз был непреклонен. Возможно, это была даже первая стадия рака крови — эти страшные слова врача по-прежнему звучали в голове у Беллами. Это было что-то, связанное с нарушением работы кроветворной системы — костный мозг не вырабатывал необходимое количество рабочих клеток, как ему объясняли, тромбоциты отсутствовали почти полностью, а гемоглобин был на крайне низкой отметке. С помощью переливаний и лекарств жизнь в Октавии продолжали поддерживать, а грудная клетка раз за разом бесполезно поднималась вверх, ведь кровеносная система еле-еле транспортировала кислород куда нужно. И почему это случилось именно с ней? С этой красивой весёлой девочкой, чьи зелёные глаза лишали дара речи любого парня, а улыбка освещала собой даже самый пасмурный день? Октавия ведь даже не успела сходить на свидание, впервые поцеловаться, потанцевать вальс на выпускном, но уже смотрела смерти прямо в глаза — если только Беллами её не спасёт.

А он спасёт. Потому что не переживёт, если потеряет Октавию, и мама тоже не переживёт. Своих детей Аврора Блейк любила больше всего на свете — и взаимно. Беллами не мог поступить так с ней, опустив руки. Особенно когда смотрел на эту неуверенную улыбку на лице сестры.

Ей срочно требовалась пересадка костного мозга. А ему — деньги на эту операцию.

— За тобой хорошо ухаживают? Я хочу быть уверен.

— Доктор очень внимателен, а вот от бесконечных капельниц немного устаёшь. Как от них может быть хорошо, если знаешь, что кусок металла торчит в руке?

Она шутила — и Беллами широко улыбался от её стойкости.

— Ты точно больна? А то энергия из тебя так и прёт.

Октавия всё ещё улыбалась в ответ, глянула в окно и спустя пару мгновений опустила голову.

— Прости, — её взгляд прилип к кафелю на полу.

Сердце Беллами пропустило пару ударов от этого тихого «прости». За что она извинялась? За то, что больна? За его синяки под глазами? За свою бледность?

— Не извиняйся, я знаю, что ты это умеешь.

— Ты тратишь кучу денег на моё лечение, себе во всём отказываешь. Это же далеко не бесплатно. Ты работаешь из-за меня сутками.

— Не говори глупостей. И не смей пропускать процедуры, — голос Беллами вдруг стал строгим. — Моих заработков достаточно.

— Поэтому ты до сих пор не выплатил кредит за машину?

— И чёрт бы с ним. Твоя жизнь важнее какой-то машины.

Повисло молчание. Октавия сомневалась в истинности его слов, но говорить об этом брату не стала. Беллами бы не подал виду, но скорее всего обиделся бы от такой неблагодарности. Октавия сжала его ладонь и приподнялась с подушки:

— Никому так не повезло со старшим братом, как мне. Я тебя недостойна.

— Ещё немного таких речей — и ты у меня получишь, — шутливо пригрозил Беллами, чувствуя безграничную горечь.

— Только этого и жду.

Нет, он не мог её потерять.

* * *

Кейдж Уоллес прекрасно знал, что не святой. Вообще, святых придумали для наивных дураков, чтобы эфемерными непорочными образами стыдить за неугодные действия. Неугодные, само собой, не Богу, а кукловоду с кучей ресурсов за спиной. Манипуляция идеями, воззвание к высшей цели — старые, как мир, уловки, которые он, Кейдж, не только знал, но и порой использовал. Ведь не обязательно быть священником, чтобы верить — и, само собой, наоборот — нет никакой нужды в вере, чтобы стать частью религиозной машины.

Деньги — дар, банковский счёт — алтарь, а цифра на нём — воплощение Бога на земле. Деньги — вот во что действительно верил Кейдж Уоллес. Возможно, они ничем не отличались от иной материи физически, но морально оказывались куда ценнее. За них всё продавалось и покупалось: идеи, жизни, высококлассное спиртное, деньги могли излечить болезнь, сделать красивым и, чёрт возьми, счастливым тоже. Как можно быть несчастным, имея всё, что только можно пожелать: гараж авто, шикарный дом, лучших девушек, возможность с утра слетать в Париж, чтобы съесть там свежий круассан? Кейдж всегда смеялся над идиотами, говорившими, что «деньги не главное» — это было единственное, чем они могли себя утешить в своей бедности.

Разумеется, заведующий Уоллес тоже покупался и продавался — вопрос был только в цене. Шесть лет медицинского, два года интернатуры, девять лет опыта работы — нет, такое не продавалось за бесценок. Особого сочувствия к пациентам Кейдж не испытывал никогда, всегда предпочитая заниматься скорее бумажной работой, да и сферу деятельности выбрал не по гуманистическим побуждениям, а по финансовой стороне вопроса — и связи отца сыграли немалую роль, разумеется. Ему было легко договариваться с такими же бизнесменами, как и он сам, они видели друг друга насквозь. Маркус Кейн, член правления «Скай Кру», разросшейся до небывалых размеров, смог легко походатайствовать за назначение такого талантливого молодого управляющего заведующим третьего этажа клиники «Маунт Уэзэр», спонсируемой компанией. На третьем этаже — вип-зона для обслуживания самых престижных из богачей, а так же не такое просторное психиатрическое отделение. Выгодно иметь докторов, лечащих шишек, чтобы потом заключать кучу дорогих контрактов. На третьем этаже — самая лучшая, вышколенная и внимательная охрана. Вип-клиентов и психов охранять нужно тщательно, а их контакта друг с другом лучше не допускать ни при каких обстоятельствах. Особенно когда один из «психов» — вчерашний вип-клиент, что случалось нередко.

Конечно, самым важным объектом была наследница Гриффинов — настырная девчонка Кларк. Цинь вечно докладывала о проблемах с её излишне бойким характером, но в последнее время Гриффин, похоже, угомонилась: им повезло найти такую комбинацию препаратов или просто сломить её волю. Может, девчонка уже поняла, что вряд ли сможет выбраться отсюда. Так даже было бы лучше. Пусть Цинь спокойно ей занимается. Ведь само собой, Кейджу было плевать на Гриффин, если она не доставляла проблем. А не плевать ему было на кругленькую сумму, капавшую на счёт каждый месяц. Деньги — не пахнут.

Уоллес только откупорил графин, чтобы удачно отметить вечер среды — работа у него всё же нервная, но ему помешала внезапно открывшаяся дверь. От резкого контраста полутьмы кабинета и яркого коридорного освещения он видел лишь силуэт, но знал, что так врываться к нему имеют право только несколько человек. Методом исключения перебрал всех и, опустошив бокал, спросил:

— Что случилось, Цинь?

Доктор захлопнула дверь и опустилась в кожаное кресло.

— Принцесса пыталась сбежать.

Ещё пару мгновений он лениво сидел в кресле, обманутый ложным спокойствием собеседницы, а потом чуть не поперхнулся:

— Что?! Как это случилось?!

— Ей помогала одна из медсестёр, сердобольная эмигрантка. Позволяла пропускать приёмы нейролептиков, в свои дежурства чуть ли не на прогулки водила. Не переживай, её уже вышвырнули…

Кейдж был поражён ровным тоном, которым вёлся рассказ. От жизни и местонахождения этой девчонки зависело слишком многое в его жизни!

— Где сейчас Гриффин?

— Я же сказала, что она пыталась сбежать. Это значит, что у неё не вышло, — пожала плечами Цинь и по-хозяйски отлила себе из графина во второй бокал. — Их связь раскрылась раньше, чем эта Аня успела хоть что-то предпринять. Я просто нечаянно подслушала их разговор. Они говорили о какой-то подготовке, и я вдруг решила, что не стоит давать принцессе ложных надежд.

Кейдж сомневался, что у Цинь что-то бывает «нечаянно», но не стал комментировать. Она — это будто он сам в женском обличье: расчётливая, изобретательная и такая невероятно опасная. Зря говорили, что люди ненавидят тех, кто на них так похож — Уоллесу его женское альтер-эго было очень даже привлекательно. Если бы ситуация располагала, он бы с удовольствием задрал её халат и юбку и перестал только фантазировать.

Тайну пациентки из одиннадцатой палаты знали только трое: заведующий, Цинь и начальник охраны — совсем чуть-чуть, а для всех остальных она оставалась запертой в палате чокнутой, при любом социальном контакте стремящейся убить себя.

— В таком случае нам нужно усилить охрану, нужно больше своих людей.

— Давно бы просто камеры туда поставить, — мечтательно протянула уставшая Цинь.

— Записи с них, попавшие не в те руки, закопают нас насовсем, — протянул в ответ Кейдж. — Поговори с Эмерсоном, пусть найдёт пару толковых ребят. Нужно привлечь кого-то из охраны, чтобы следили за принцессой и её переговорами круглосуточно.

— Боюсь, она уже не сможет ни с кем переговариваться, — доктор плавно перешла к главной теме вечера. — От стресса или от передозировки, или от всего сразу — честно говоря, мне плевать — Гриффин теперь в коме.

А Уоллес было подумал, что сегодня его уже ничем не удивишь.

— Как это вышло?

— Обнаружив недостаток препаратов, мы, разумеется, решили привести всё в норму. Видимо, её организм был не готов принять такую дозу, особенно когда она так плакала, смотря, как охрана выводит эту Аню… Гиповолемический шок. Временная кома. Теперь рефлексы в норме, дыхание поверхностное, но жить будет. В крайнем случае всегда можно подключить аппарат жизнеобеспечения… — Кейдж уже не удивлялся её хладнокровию, когда она усмехнулась: — Наша принцесса вдруг стала спящей красавицей.

— Необходимость в охране это всё равно не отменяет, мало ли что можно ожидать от Гриффин. И надо обеспечить ей достойный уход на случай визита господина Кейна. Она пока нужна ему живой и внешне здоровой.

— Хорошо, я поговорю с Эмерсоном и медсёстрами, — кивнула Цинь.

Возможно, кто-то счёл бы себя недостойным распоряжаться судьбами, но Кейдж Уоллес готовил себя к этому всю жизнь.

* * *

Беллами Блейк буравил взглядом ровный текст сообщения на светящемся в темноте экране смартфона.

«Мне нужно ещё».

Чёрт. Ему всегда было мало.

Одно короткое сообщение — и Блейк проводил своё ночное дежурство до дрожи в коленках волнительно и до холодного пота страшно. Он брал две связки ключей: от дверей и от шкафов, а потом, будто патрулируя, шёл в «запретную зону» — так между собой охрана всегда называла психушку. От хорошей жизни там никто никогда не оказывался: ни санитары, ни персонал, ни тем более охрана, вызванная разгребать последствия очередного инцидента. Волей судьбы Беллами повезло присоединиться к коллективу охраны третьего этажа, а потому получать как минимум в полтора раза больше своих коллег из других отделений, и он этим шансом пользовался. Шкафы всегда были наполнены множеством таблеток, пропажи которых всегда игнорировались: в этом месте было не принято выставлять явные проблемы напоказ — разумеется, все, кроме проблем пациентов. Благодаря таким впечатляющим отвлекающим факторам любые теневые махинации и вовсе исчезали по сравнению с размерами кошельков спонсоров. Поэтому Беллами Блейк даже не считал за преступление обобрать отделение парой-тройкой коробок различных антидепрессантов — особенно аккуратно списанных куда-нибудь в кладовку.

Мёрфи был рад любым объёмам, охотно сыпя наличкой в ответ. Беллами даже точно не знал, что Джон с ними делал — продавал ли, варил из них что покрепче, был ли просто богатым ублюдком, которому скучно жить — но эта выручка сильно спасала. Октавия, конечно, знала, что лечение недешёвое, но насколько — знал только потрёпанный кошелёк и часто голодный желудок Блейка. Он ни за что не собирался ставить ей это в вину, как и себе самому. Да, наверное, воровать неправильно, но в тот момент, как Беллами задумался бы об этом — сразу захотел бы перестать.

А потому он просто выдвигал из кладовой три массивные коробки, удостоверившись, что камеры сейчас не снимают. Шорох в коридоре заставил его сразу же развернуться и попытаться юркнуть в темноту коморки — вроде как хозяйственной, но…

— И что это тут у нас? Как-никак крысы завелись?

Свет фонарика больно бил по глазам, но голос Беллами узнал и похолодел — перед ним стоял его прямой начальник, капитан Эмерсон. Бывший военный с богатым прошлым, о котором, вопреки всеобщему заблуждению о бывших вояках, не любил рассказывать. Беллами всегда подозревал, что оно в самом деле ужасно, раз никогда не слышал от Эмерсона ни одной байки. Нет, капитан не такой человек, который вдруг закрыл бы глаза.

— Сэр…

— Блейк, ну вот от тебя-то я такого не ожидал, — его тон был сначала угрожающим, а потом вдруг превратился в какой-то совсем вкрадчивый. — От кого угодно, но точно не от тебя.

— Вы всё не так поняли, сэр.

Играть — так до конца.

— Я нахожу тебя ночью в кладовке рядом с коробками лекарств. Ты либо вор, либо наркоман, а, может, совмещаешь. И что по-твоему я не так понял? — рявкнул он. — Совсем за идиота меня держишь?!

Беллами понял, что вот он — конец игры. Чёртов Мёрфи, написавший именно сегодня! Не будь его — Блейк ни за что бы не попёрся прямо в лапы Эмерсона, а теперь… Теперь его вышвырнут отсюда без шанса устроиться на высокооплачиваемую работу.

— Ладно, Блейк, не бледней так, — вдруг снова смягчился капитан. — Завтра пойдёшь со мной к заведующему Уоллесу. Решим, что с тобой делать.

Облегчённый вздох ещё не вырвался у него, как Беллами вдруг понял: хотел бы Эмерсон выгнать его с позором — уже дал бы ему по морде и вышвырнул, как на днях вышвырнули медсестру из психиатрии. Значит, было что-то большее, для чего нужно тащить его к Уоллесу.

— Да, сэр, — только тихо согласился Беллами и быстро зашагал по коридору.

Сердце всё ещё отбивало чечётку в грудной клетке, но Блейк уже знал — ему нужно подготовиться к этой встрече. Капитан Эмерсон смотрел ему вслед, думая, что прекрасно справился с заданием Цинь. Вот он — идеальный охранник спящей красавицы: мотивированный хранить молчание не только деньгами, но и личными причинами не потерять работу с таким позором. Уоллес должен быть доволен.