Предания старины глубокой (джен)

— Что это? — Завулон брезгливо отодвинул белый лист, исписанный аккуратными ровными строчками.

— Объяснительная, — проворковала секретарша, миловидная ведьмочка, — по поводу неисчезающей лужи на третьем.

— Мне? — голос шефа стал угрожающе-спокойным.

— Как вы просили, — пожала плечами ведьма, чуть отступая к двери. — Охранники в отдел кадров передали, а они вам в папку с утра подложили. Вы же сами вечером изволили спрашивать, что за лужа?

Глава Дневного Дозора пробежал написанное недовольным взглядом. «Магическое воздействие шестого уровня произведено служащей Дневного Дозора, Э. К. Макферсон*. Уволена по статье. Число, подпись».

— Еврейка? — машинально уточнил директор.

Секретарша вновь пожала плечами. Её взгляд не выражал никакой работы мысли. Завулон сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и чуть задержал дыхание. Девушку устроили к нему по рекомендации. Ни развоплотить её, ни даже просто уволить без последующего недовольного нытья влиятельного родича не получится. Выдохнув, он послал ментальный запрос в отдел кадров. На столе тут же материализовалась папка, содержащая ещё несколько бумажек, написанных разными почерками.

«Технический специалист (уборщица) Эйдлих Кэмроновна МакФерсон (6 кат.), находясь при исполнении служебных обязанностей, оскорбила специалиста отдела охраны, Силантьева Олега Станиславовича (3кат.), за справедливо сделанное замечание. После чего была уволена по статье «за несоответствие занимаемой должности». Число. Подпись».

Вторая бумажка была написана таким отвратительным почерком, что пришлось после прочтения грустной истории об оскорблении словом глянуть сумеречным зрением.

«Падла тощая. Понабрали!»

Директор хмыкнул, поставил визу: «Уволить «по собственному» под любым предлогом», и взялся за третий листок. Перечитывать «шапку» не было никакого желания. Как, спрашивается, эта женщина в миру живет? Что у неё, интересно, написано в официальном, не сумеречном, паспорте? Но хотя бы почерк ровный.

«Охранник Силантьев О.С. предъявил ко мне необоснованные требования, не соответствующие ни моей, ни его должности. Не имеющие отношения к моим трудовым обязанностям. Свое увольнение считаю несправедливым. Число. Подпись». Сумеречный бланк содержал довольно оскорбительный посыл по общеизвестному адресу. Лужа также появилась с легкой руки оскорбленной в лучших чувствах уборщицы.

В разборках персонала директор предпочитал не участвовать. Темные всегда были горячи на слово и скоры на расправу. Обычно, если такое пустяковое дело доходило до его ушей, он предпочитал увольнять всех — и виновных, и невинных. А в данном случае, было бы хорошо избавиться и от начальницы отдела кадров, и от секретарши заодно. Марина, нынешняя официальная фаворитка, на неё давно косо смотрит. Хорошо хоть, не без причины.

Самая нижняя бумажка была почему-то свернута. И, как ему показалось, пуста. Развернул. Внутри было только одно слово: «Vale!»**. Похоже, от Марины тоже пора было избавляться. Заигралась в доминацию!

Был поздний вечер. Рабочий день дневной смены давно закончился, коридоры были пусты. Пройдя ещё раз мимо злополучной лужи и махнув на неё рукой — так, просто, от хорошего настроения, — Завулон направился в хранилище артефактов. У него был назначен эксперимент, из-за которого и пришлось задержаться: не хотелось в случае неудачи случайно развеять пару десятков сотрудников по Сумраку.

Не то чтобы ему есть дело до возможных исчезнувших, большую часть которых он даже не знал по именам. Просто потом будет куча бумажной волокиты. И никому на самом деле не нужная юридическая разборка, которая отнимет время. Претёмный нахмурился. Время. Он жил так давно, что не мог припомнить точную дату своего рождения, а всё ещё думал о том, что времени не хватает. Оно всегда куда-то предательски исчезает.

Чтобы попасть на нужный ему этаж с артефактом, пришлось пройти через Сумрак. Это обратно выйти не проблема, даже допуска не нужно — специальная предосторожность на случай неудачного эксперимента, — а вот внутрь фиг протиснешься. Только через третий слой! Оказавшись у нужной полки, он глянул на три совершенно одинаковые коробки. Почему-то всплыл в памяти старый замшелый камень с надписями, предостерегавшими от походов налево и направо, но отчего-то настоятельно рекомендовавшими двигать прямо к смерти.

Ну, прямо, так прямо. Он открыл коробку, стоявшую посередине, и присвистнул. Внутри лежал богато отделанный бриллиантами орден. Завулон осмотрел его сумеречным зрением. Обычный артефакт. Чуть светится, но ничего особенного. Кроме сверхъестественной, заоблачной цены! У кого, интересно, хватило мозгов сделать саморазрушаемый одноразовый амулет из ордена времен матушки Екатерины или даже более древний?! Он осторожно выудил орден из коробки, машинально примерил на себя. И почувствовал, как его будто окатили ледяной водой. А потом кипятком. Но больше ничего не произошло. Орден всё так же поблескивал в тусклом свете хранилища. А потом он глянул на амулет сумеречным зрением — и окаменел. Руки задрожали, ноги отказались поддерживать тело. Завулон тяжело прислонился к стене, осознавая масштаб случившегося. Не было сумеречного зрения. Он несколько раз пробовал то зрение, то выход в Сумрак, но ничего не получалось.

Как Иной, привыкший за долгое время к разного рода эксцессам, он быстро пришел в себя. Открыл остальные две коробки. Оттуда блеснули точно такие же ордена. Значит, шансов не было. Пойди он хоть налево, хоть направо, результат был бы таким же!

Значит, так. Он оторвался от стены и нервно заходил между полками. Ордена подброшены не случайно. Кому-то нужно было, чтобы он, именно ОН, лишился возможности выходить в Сумрак. Или вообще уровня?.. Это нужно было как-то проверить. Неприятно кольнула мысль, что нет ни одного человека, которому можно доверить такую проверку. Вернее, в Дневном Дозоре нет. Придется выбираться. Залечь на дно, как в молодости. И ждать. Когда Сумрак начнет колебаться от огромной разницы между силами Света и Тьмы, его непременно найдут. А пока есть время. Думать. Нужно много думать!

* * *

Эйдлих, или Элла, как её для удобства называла Мотя (для нормальных людей Матильда Карловна Боу), вцепилась в руль и резко нажала на тормоз. Испуганно дернулся из-под колес пешеход. Поток его негативных эмоций, сладкий, горячий, подействовал, как стакан энергетика. Девушка бодро откинулась на спинку кресла и втопила педаль газа по максимуму. Подпитываясь по дороге от встречных машин и ловко варьируя между дорогими иномарками на своем стареньком форде, вырулила с МКАДа в город. Ничего! Не такая уж и большая зарплата была в Дозоре. Удобно, почетно, но не шибко прибыльно. Таксовать намного выгоднее. А если задействовать морок да не лениться, свою жалкую зарплатку она отработает за ночь. Да ещё и потянет с пассажиров острых эмоций. Чуть колких, тревожных — с тех, кто опаздывает в аэропорт или на важную деловую встречу. Прозрачных и горьких с понаехавших в столицу трудоголиков. Терпких, чуть сладковатых, с многочисленных барышень, неудачно сходивших на охоту в ночные клубы. Последние самые приятные. Злые, желчные. Ненавидящие всё и вся. И всегда с радостью поделятся историей своего столичного успеха с неказистой, коротко стриженной рыжей девицей, которой, как им кажется, повезло в жизни намного меньше. И, что самое приятное, никаких наблюдателей из Ночного. Никому нафиг не сдалась ведьма шестой категории.

И ей даже не было жаль времени, потраченного на работу в Дозоре. Со своей шестой категорией она на большее, чем мытье пола, рассчитывать особо не могла. Было безумно горько, что в этой стране, где женщин уровняли в правах с мужчинами раз и навсегда законодательно, стране, ставшей за долгие, очень долгие, годы родной, в специально предназначенном для Иных органе власти, ей всё ещё тыкали в нос её низким уровнем силы. Было противно, что свинообразный охранник, следивший за своим лицом и телом не больше, чем баран в её родной деревне, посмел схватить её за руку в коридоре ночью. И вывалить на неё свой негатив. Свою ненависть к женщинам, которые не вскакивают с постели среди ночи с единственной мыслью, как бы получше накраситься, чтобы охраннику Силантьеву было приятно пройти мимо. До сих пор трясло от ощущения, что он на полном серьезе считает, что она ему должна. А с чего бы? Да, у неё на лбу не написано «активная лесби, счастлива в отношениях». Но разве по ней не видно, что ей и так норм?

Вот Мотю всё устраивает. Родную, теплую Матильду с её тонким вкусом, девушку, выросшую в стенах Смольного института.

Завулон с силой разбил давно заготовленный на всякий случай амулет, взывая к содержащейся в нем невиданной удаче. Затем пронёсся по коридору, буркнул что-то охране, выскочил в открытую дверь и бросился к ближайшей стоянке такси. Прыгнул в первый попавшийся старенький форд. Рявкнул: «Гони!». И только тут, на заднем сиденье, смог чуть расслабиться. Он прикрыл глаза. Машина неслась с неестественной скоростью. Это настораживало. Ловушка? Теперь, когда он не мог нырнуть даже на первый слой, можно было ожидать чего угодно. Он открыл глаза — и встретился взглядом с водителем. Девушка. Она смотрела странным немигающим взглядом. Претёмный машинально сжал на шее защитный амулет.

— Куда прикажете? — тихо поинтересовалась она.

— Вперёд пока что, — процедил глава Дневного дозора, отодвигаясь за водительское кресло, где его сложнее было достать.

— Господин Артур?

Он так давно не слышал своего имени, что от неожиданности вздрогнул. Вновь глянул на девушку, уже внимательнее. Нет, он точно её никогда не видел. Но, скорее всего, их встреча — результат сработавшего амулета.

— Вас без парика и не узнать! — улыбнулась водительница. — Меня вы не помните, даже не ломайте голову. Но моего хозяина знали хорошо. Яков Брюс. Глава Дневного Дозора Московии. Немецкая Слобода.

— Старика Брюса знал прекрасно, — Завулон чуть подвинулся и теперь рассматривал девушку в упор со спины, — но тебя, хоть убейся, не помню.

— Говорю же, не напрягайте память попусту. Никто не помнит тех, кто убирал со стола в Немецкой слободе или мыл полы в Дневном дозоре, — отмахнулась она. — Чем могу служить, ваше… Или вам теперь удобнее просто Завулон?

Претёмный напрягся.

— Я шесть лет в Дозоре работала. Вы меня вчера уволить изволили, — пояснила она.

Девушка не выглядела расстроенной или обиженной. Это был хороший знак. Для него теперь и шестой уровень недостижим. А его обладатель, хоть и не смертельно, но опасен.

— Уборщица с непроизносимым именем!

— Вот и познакомились, — она чуть улыбнулась, — я вас видела издали два раза. Думала, что лицо знакомое. А узнала только сейчас.

— А ты?

— Эйдлих МакФерсон, — она чуть помолчала. — Я вижу, что вы в беде. И если могу чем-то помочь, приказывайте, мой король.

Он задумался. Они сидели в припаркованной машине в каком-то темном дворе. Девушка, которой на вид было чуть меньше двадцати, молча ждала распоряжений.

— Почему? — тихо спросил Завулон.

— Большая честь для любого шотландца помочь Магбету, Брюсу или Пендрагону. Мы уважаем и чтим свои королей.

— МакФерсон, пират, родственник твой? — мужчина задумчиво теребил амулет.

— Правнук, — она чуть улыбнулась.

— Иной?

— Человек, — девушка пожала плечами, — у меня все дети людьми родились. Не всяк тот Иной, что от двух Иных родится.

— Все от Якова?

Она кивнула.

— А что с ним тогда случилось? — напрягся Завулон. Уж больно быстро для внеуровневого мага знаменитый Брюс покинул этот мир.

— Меньшиков, — Эйдлих сжала руль, — Пришел Светлейший к Темнейшему в гости! Главы Дозоров, дуэль. Всё четко по договору было. Никто не ожидал. Никто!

— А я-то все думал, — задумчиво протянул Завулон, глядя в никуда, — чего это Яков Виллимович концы отдал? Ему по пачпорту было сколько? Лет семьдесят?

— Шестьдесят восемь, — буркнула Элла, — но он же бумаги раз десять переделывал. Только в Московию дважды возвращался. А до этого сколько по Европе путешествовал! Ему ещё Длинноногий Эдвард все кости грозился переломать. Вовремя помер. Всё было проще до изобретения паспортов. Насколько я знаю, он даже под своей фамилией жил.

Помнил Артур и Брюса, Темнейшего графа, тогдашнего главу Дневного дозора. И Меньшикова, Светлейшего князя, который так всё поставил, что резиденция Ночного дозора чуть ли не в царском дворце обреталась. Правда, оттуда его быстро выдворила им же самим приставленная к Петру, по всем показателям Светлая, ворожея Марта. Вместе они незадолго до этого турнули из царской постели двух предыдущих женщин: жену царя, обычную бабу, даже не царских кровей, и Тёмную Иную Анну. Царь, увлеченный сверх всякой меры делами государственными, подмены как будто и не заметил. Во всяком случае, не возмущался. Подданные особо не бунтовали. После войны за Договор Иные не склонны были рассматривать мелкую стычку со стрельцами как что-то серьезное. И только Софья, сестра молодого царя, как-то обронила, что, мол, Петрушу околдовали.

Меньшиков обосновался в новом дворце, намного больше царского, имевшем даже собственную пристань, — и Ночной Дозор заработал с удвоенной энергией. Светлейший как будто не замечал возмущения Сумрака, а инквизиторов прикармливал и задабривал, как только мог. Насколько Завулон сейчас мог вспомнить, оборотням рвали ноздри. Колдунов бывало, и на каторгу отправляли. На сибирские заводы. Он и сам однажды чуть не проехался до малахитовых россыпей, на которых нынче стоит Екатеринбург. В те годы он ещё высшим магом не был, и ему стоило больших трудов и приличных денег остаться в Москве. Правда, на поклон пришлось ехать к самому Брюсу. Так и познакомились.

Дневной дозор скромненько ютился в декоративной «немецкой» деревеньке. В каждом доме был свой отдел. Аккуратный Яков Виллимович ввел униформу и требовал ровноты дорожек и ухоженности газонов. За царскую милость особо не сражался, от нового столичного недостроя старался держаться подальше. На это требовались деньги, и их добыча нет-нет, а возлагалась на его неширокие плечи. А у него своих дел было по горло.

Отдельных Санкт-Петербургских дозоров создавать не стали. Так и мотались между новой и старой столицами. Неделю в одну сторону, неделю в другую. А, между прочим, кто предложил — разумеется, из одного только удобства Темнейшего — себя в качестве наместника? Артур, светлая голова! И сотрудников у него тогда было три человека. Зато, когда через год новая служба разрослась до тридцати душ, тут и Светлейший своего наместника подогнал. Не Гесера, конечно. Но тоже активного и ни разу не доброго Монса. Казнь которого, кстати, была Завулоном резко осуждена. И совсем чуть-чуть подстроена.

А не в меру активного Лефорта, вставшего, вопреки ожиданиям, во главе Дневного Дозора после Брюса, еле удалось со временем навсегда вытеснить в Питер! Зато объединить Дозоры двух столиц с тех пор не удавалось никому. Чего стоило создать условия для низвержения Меньшикова, вообще трудно описать словами. Операция по лишению его всех уровней заняла больше двадцати лет!

Выявлять Иных тогда было нечем. Кроме собственной интуиции да гаданий и средств-то никаких не было. Брюс ловил «на живца», во сне. А Светлейший вообще ничем не брезговал. Оба тащили Иных откуда попало. Привозили из-за границы, вылавливали среди староверов. За них даже была небольшая война. Светлейший не чурался лично прочесать один-два леса ради поимки единственной волховницы.

А какие раньше были презабавные амулеты! Кто во что горазд! Когда собственной царской рукой выдранный зуб. Когда точеная ложка. Из отходов магических экспериментов образовалась целая выставка в Кунсткамере. И тут в ход пошли ордена. Ордена, будь они неладны!

Ордена.

* * *

— Что он шепчет? — тихо поинтересовалась Матильда, прислушиваясь к говорящему во сне Завулону.

— Ордена какие-то, — Элла тоже подошла и прислушалась. — Не мешай. Он так стресс снимает. Спать пошли, чаровница!

Завулон по привычке вскочил в пять утра. И долго бродил по небольшой московской квартирке. Девушки выделили ему шикарный, но слегка продавленный диван. Эйдлих, застелив ему постель и выдав ночник, рекомендовала будить её, как только понадобится. Без учета времени. Но ему нужно было побыть одному. Подумать. Вчера голова ещё была занята всякой ерундой. Сегодня прояснилось.

Сварил себе кофе, выудил из холодильника какие-то канапешки, любовно накрученные специально для него хлебосольной любовницей Эллы. Заглянул на всякий случай в спальню. Девушки, обнявшись, спали как убитые. Будить их Артур не стал. Попробовал почитать газету и посмотреть телевизор. Бросил: без сумеречного зрения какая-то ахинея.

Вернулся в зал. Как и ожидалось, магия не вернулась, как и способность входить в Сумрак. Машинально осмотрелся. Обычная съёмная квартира в плохом районе. Для слабеньких Тёмных Иных — отличный вариант. Это на третьем уровне магии не напасешься. А на шестом любой бомж — батарейка. Нарыл в шкафу альбом с фотографиями, просмотрел. Девчонки жили колоритно.

Проснувшаяся позже всех Элла застала бывшего начальника в компании Матильды. Та тыкала пальцем в выцветшие снимки и комментировала.

— Это Эллочку полицейские бьют на митинге суфражисток в девятьсот третьем. Она в Нью-Йорке была, в путешествии. Это я, — она пролистала сразу несколько страниц с фотографиями девочек в одинаковых платьях, — Смольный институт. Мне, как видите, особо вспомнить нечего. А это…

— Вот что у вас, русских, за привычка тыкать всем в лицо свои альбомы? — разозлилась девушка, ероша свои короткие рыжие волосы. — Мотя!

— Господин Пендрагон сам спросил, — невинно улыбнулась Матильда.

— Господин Пендрагон по уши в проблемах. — Элла оттащила любовницу от теплого мужского бока и пересадила за стол. — И, возвращаясь к моему вчерашнему предложению: чем мы можем вам помочь?

Завулон задумчиво уставился на девушек. Чем ему могут помочь две девицы, которые выглядят, как дети? И имеют на себе только по шестому уровню. Тут впору вызывать тяжелую артиллерию, а не…

И тут он вдруг понял. Понял Брюса, который вцепился в своё время в Эйдлих и не отпускал до самой своей безвременной кончины. Не уровень сейчас был нужен. Внеуровневых магов ещё поди уговори. Да всё объясни. И каждый себе на уме. Так ещё и унижение-то какое! А нужны такие девицы, как эта. Которая бесплатно, не задав ни единого вопроса, сама предлагает свою помощь. Это было весьма распространено в до-договорную эпоху. А вот теперь стало редкостью. И нет таких денег, за которые можно купить преданность. И Честь всё ещё не продается, как назло.

* * *

Проще всего оказалось добыть на решение задачи с подосланными амулетами главу Шотландского Ночного Дозора Томаса Лермонта. Мотя ему просто написала витиеватое письмо. Призвала его проникнуться судьбой соотечественника и бросила в почтовый ящик на первом уровне Сумрака. Теперь за день до места долетит. Завтра Томас, или, как его тут величали, Фома, будет в Москве.

Добраться до Гесера оказалось делом долгим, но тоже довольно простым. Даже удивительно. Сперва нужно было попасть на глаза дозорным. Пришлось, презрев машину, спуститься в метро. Пассажиров с детьми было мало. Они с Мотей долго выбирали, какую коляску столкнуть на рельсы. Сентиментальная Матильда начисто отвергала возможность уничтожения розового шедевра китайских мастеров с кружевами и оборками. А у самой Эллы рука не поднималась лишить старенькой коляски многодетную, плохо одетую мать. Сошлись на ультрасовременной трёхколесной версии в руках неопытного отца. Тут сразу убивались два зайца. Папаша выдаст энергии из страха за ребенка. И ещё порцию — из страха огрести от жены за дорогущую, но почти бесполезную дизайнерскую каталку для младенца. Ну, и дозорные подоспеют.

Выждав время, чтобы отец повёлся на морок, Мотя схватила младенца, а Элла коротким точным пинком отправила коляску на рельсы. Раздался женский вопль. Завороженный папаша даже не заметил, что ребенок каким-то чудом оказался у него на руках. А с платформы вниз спрыгнуло несколько парней-героев. Элла даже прослезилась. Над ухом тут же раздалось жёсткое: «Ночной Дозор! Пройдёмте!»

В допросной Элла молча подвинула дознавателю записку. Ни с кем, кроме Гесера, говорить не желала. На пресс и навязчивые попытки проникнуть в сознание давала слабый, но решительный отпор. Делать нечего, глава Ночного Дозора спустился в подвал ближе к вечеру. Поймал ментальный образ Завулона, кашлянул и тихо поинтересовался:

— Почему он лично со мной не свяжется?

— Сами у него спросите, — она пожала плечами. — И подругу мою отпустите. Я коляску одна на рельсы сталкивала.

— С подругой позже разберёмся, — Гесер резко схватил её за голову и глянул в глаза.

Присутствующий оперативник с удивлением наблюдал перемену в лице начальника.

— В каком полку служили? — спокойно поинтересовался Гесер, отпуская девушку.

— В Гражданскую или Отечественную? — в свою очередь гневно поинтересовалась та. Такого бесцеремонного вторжения в память не позволял себе даже прежний хозяин!

— Да полно вам злиться, — примирительно проворчал Борис Игнатьевич, — и потом, ну какие там на Гражданской были полки? Сам разрывался между басмачами и белогвардейцами два года. В Отечественную, конечно!

— Восьмая стрелковая дивизия, 13 армия. Центральный фронт.

— Рокосовский?

— Константина Константиновича в лицо ни разу не видела, — огрызнулась Элла, — да и меня потом на Белорусский фронт перебросили, под конец с ними в Берлин и вошла.

— И только две награды и шестой уровень? — сощурился Гесер.

— Моё дело, — она скрестила руки на груди и откинулась на спинку кресла. — Так что передать?

— Передайте, что на переговоры я приду не один. И с вашей стороны ожидаю лояльного отношения. Территория на всё время операции будет объявлена нейтральной.

Элла кивнула.

* * *

— А мне можно чайку? — Антон тоже обернулся к суетящейся рыжей девушке.

— Да кто же вас знает, можно вам чай или нет, — пожала она плечами, — я ж не целитель.

В это время Завулон щелкнул пальцами — и она тут же унеслась на кухню. Городецкий с завистью смотрел, как обе девушки незаметно подносят то чай, то воду, то нарезку, тихо перемещаются по квартире. И он понимал, что этот праздник жизни не для него. Гесер прихватил его с собой, чтобы новичок набирался опыта, присматривался, но пока особо понять, что происходит, не получалось.

— Что это за манипуляции, — он поймал вторую девушку, блондинку с толстой тугой косой, — какая-то специфическая магия?

— Это язык жестов, — подумав, пояснила она, — давно утраченное искусство управления прислугой без слов. Элла раньше служила в домах, где это практиковали. Я думаю, многие из присутствующих ещё застали те времена.

— А как мне получить чашку чая в этом доме? — зло поинтересовался Антон.

— Сходить на кухню и попробовать добыть его из чайника, — улыбнулась блондинка. — И я на вашем месте Эллочку бы не злила.

— Почему?

— Потому что, пока я в Смольном танцы танцевала, — хитро прищурилась Матильда, — она полицейским в Нью-Йорке показывала, чему её прежние хозяева научили. Ножами, правда, не кидалась. Но синяки ставила мастерски. Тогда только вошли в моду острые каблуки.

— А шляпные булавки ещё из моды не вышли, — Элла продемонстрировала остро заточенное двадцатисантиметровое шило с металлической розой на конце, — так что и правда, господин Городецкий, не нарывайтесь. Я прислуживаю своему хозяину и больше никому служить не нанималась.

— Но Гесеру и Лермонту вы чаю налили, — заметил Антон.

— Завулон приказал, — Элла указала на главу Дневного Дозора, — вас кормить не приказано.

— А может, я заплачу? Сколько стоят ваши услуги? — прозвучало двусмысленно, но Городецкий уже не мог остановиться. — Вы, я так понимаю, в этой стране не местная? Наш шотландский гость вам ещё никаких команд не отдавал?

— Я помогаю господину Завулону, как сейчас принято говорить, из идейных соображений. Бесплатно. У него и так проблемы, — процедила Элла.

— И вы вот так, бескорыстно, помогаете лишённому силы Претёмному? — недоверчиво протянул Антон. — Я думал, Тёмные при случае друг друга сразу топят.

— Нет чести в том, чтобы стрелять по раненому льву, — Элла вскинула подбородок.

— Что вы, Тёмные, можете знать о Чести? — огрызнулся Городецкий.

Девушка метнула на него презрительный взгляд, а потом резко развернулась и выскочила из квартиры.

— Шестая категория, — как бы про себя проговорил Завулон, — крестьянская дочь. Казалось бы, что она может знать о Чести?

Повисла долгая напряжённая тишина.

— Извинись, — тихо, но очень отчетливо произнес Претёмный.

У Антона внутри всё похолодело. Даже начисто лишенный магии, глава Дневного Дозора был страшен в гневе. Городецкий глянул на Гесера в поисках поддержки.

— Извинись, — кивнул он и отвернулся.

— ПервИй слой, девятИй этаж, — бросил Фома.

Стало понятно, что он тоже на стороне Тёмных.

Матильда смотрела полными слёз глазами. Ей Антон доверял меньше всего. Они с этой бешеной рыжей девкой вообще всегда были заодно. Но его удивило, как быстро против него объединились все остальные. Ладно бы Тёмные. Но свои!

Девушка медленно прошла мимо сидящих за столом и, открыв шкаф, стояла теперь, укоризненно глядя на присутствующих. Антон, уловив намёк, приблизился и заглянул внутрь. В шкафу между куртками и поношенными плащами висела потёртая выцветшая гимнастёрка. Слева чуть поблескивали две награды. Звезда Героя* и какой-то орден.

— Курская битва и медаль за взятие Берлина, — прокомментировала Мотя. — А это, — она развернула какой-то кожаный пиджак и показала на неаккуратную дыру, — прокол от штыка. Маузер с Гражданской в шкафу, если вам интересно. Извиниться стоит хотя бы за ваш тон, господин Городецкий. И я не думаю, что стоит вам напоминать, что мисс МакФерсон прожила в Московии намного дольше вас. И считает «эту страну», как вы выразились, своей второй Родиной.

Девятый этаж на первом слое порос мхом почти полностью. Особенно много его было перед дверью «однушки». Элла сидела на полу, прислонившись к стене.

— Мы специально искали такой подъезд, — она махнула рукой на дверь, обитую дешёвым дермантином, — чтобы с неблагополучной семьей. В нашем районе можно хоть каждый день квартиру менять. Алкоголики тоже подойдут, но вот так, чтобы ещё и озлобленные, это просто замечательно. Мы с Мотей сюда каждый день ходим. Чувствуете, как ладони приятно покалывает?

Антон глянул сквозь дверь. В нищей квартирке практически не было мебели. Среди вороха несвежего белья на продавленном диване спала женщина. Рядом притулился чумазый ребенок.

— Отец три дня назад вышел за сигаретами и не вернулся, — пояснила Элла, — отсыпаются. Пока он дома, они всё больше во дворе или на лестнице. Мы их подкармливаем. Нам удобно, им приятно. Симбиоз.

— Почему она от него не уходит? — вяло поинтересовался дозорный.

Элла пожала плечами. Действительно. Какое ей дело?

— Извините, — буркнул он, делая знак выйти из Сумрака.

Элла кивнула, но места своего не покинула. Городецкий присел на подоконник. Дальше, как можно дальше.

— Презираете нас? — она иронично уставилась на него своими серо-зелеными глазами, — А за что? Что плохого вам лично сделали мы с Мотей?

— Вы — Тёмные, — вздохнул он. — Мы — Светлые.

— Думаете, вы чем-то заслужили свою «светлую» сторону? — она зло усмехнулась, — заработали тяжёлым трудом? Вы просто были в хорошем настроении в момент инициации.

— Это не такая уж и случайность, — обиделся Антон.

— Серьёзно? — сощурилась ведьма. — У вас была такая тяжелая жизнь в теплой чистой московской квартире? В любящей семье. Что могло вызвать всплеск негативной энергии? Какой-нибудь Стасик из детского сада отобрал у вас игрушку? Девушка бросила? Эти события выбивают из колеи? Что ужасного вы видели в жизни?

— Были свои моменты, — огрызнулся дозорный.

— Мотю отдали в Смольный институт, когда ей было шесть, — тихо сообщила Элла, — и одиннадцать лет её мать писала ей по одному письму в год. В ГОД! Более одинокого ребенка я там не видела, а я работала у них довольно долго. Меня уже стали спрашивать, отчего я не взрослею. А мне так не хотелось терять этого места! Холодные спальни, скудная еда. Детское одиночество. Я жила, как в санатории. Матильду я сразу отметила. Мне пришлось ждать до выпуска, чтобы инициировать её. Да она и в семнадцать была вся прозрачная от недоедания, — она невесело рассмеялась. — Мне даже не пришлось подгадывать момента. У неё была затяжная депрессия.

— Вы лишили её выбора, — буркнул Городецкий.

— А у меня был выбор? — она с вызовом глянула на него снизу. — Мастер Брюс выстрелил в меня из пистоля. Яков Виллимович вообще любил пошутить. Ни извинений, ни объяснений. Ни каких-либо инструкций. Относись, как хочешь.

— А Завулон?

— Насколько я знаю, его пытался убить отец, — она пожала плечами, — но не думаю, что он вам когда-нибудь расскажет.

— Так сколько же вам лет? — недоверчиво протянул Антон, лихорадочно вспоминая годы жизни соратников Петра.

— Лета одна тысяча шестьсот девяносто второго, — буркнула ведьма, — сами считайте.

Антон присвистнул.

— И всё это время шестой категории? — не поверил он.

— И что? — она дернула плечом. — Чем ты мельче, тем тебе удобнее. Быть человеком-невидимкой иной раз гораздо лучше, чем магом Высшей категории. Вы, кстати, извинились перед Завулоном?

— За что?

— Вы хоть понимаете, при ком заикнулись об отсутствии Чести у темных?

Антон мотнул головой.

— Фамилия Пендрагон вам о чём-нибудь говорит? — Элла иронично приподняла бровь. — Хотя Пендрагон Артур Утерович вряд ли ожидает от вас каких-то извинений. Что, действительно, мы, Тёмные, знаем о чести? В отличие от вас, Светлых.

Посидели ещё, помолчали. Элла успокоилась, Городецкий решил, что можно ещё обнаглеть и порасспрашивать.

— А как так получилось, что вы тут живете? — спросил он, как ему казалось, вежливо. — И почему тогда не служите Томасу?

— Меня ещё при Петре Алексеевиче сюда привезли, — Элла не рассердилась, — глава тогдашнего Дневного Дозора привез. Служила у него почти два десятка лет.

— Да как же вы с ним пересеклись, — не поверил Антон, — Брюс жил в Питере, а вы?..

С Брюсом вообще интересно получилось. Ничто, как говорится, не предвещало. Эйдлих было семнадцать, когда умерла мать. Люди умирали часто, никто не удивился. Но сама она вдруг задумалась. Ну, что за жизнь ей уготована? Половина, считай, прожита. Ну, умрет она, как мать, не дожив до сорока. Кроме своей деревни, ничего не видела. Нигде не была. Читать-писать не умеет. Выйти замуж и родить детей — это всё? Всё то, для чего Бог создал человека, — это плодить других людей? Чтобы те, в свою очередь, наплодили ещё? В день похорон девушка увидела странный сон. Высокий, богато одетый дворянин в парике говорил с ней, стоя в густом тумане. Он рассказал, что можно жить по-другому. Уметь читать в душах людей. И никогда-никогда не умирать!

— Когда мы снова встретимся, дитя, — прошептал он ей на ухо, — сделай так, чтобы я тебя узнал.

Легко сказать — когда встретимся. Такой человек к тебе в деревню не приедет. Что ему там делать? Ни дороги, ни постоялого двора. И когда через год его богатая карета вдруг действительно попалась ей на пути, Элла растерялась. В большом городе, куда они с отцом привезли шерсть на продажу, и так было полно народу. А на ярмарочной площади как будто собралось все графство. Дворянина-то она сразу узнала. Но как заставить его узнать себя?

За каретой бежали нищие. Мужчина время от времени вяло бросал им из окошка кареты горсть мелких монет прямо в пыль. Элла с трудом подобралась ближе к дороге и окликнула его, но он лишь скользнул по ней равнодушным взглядом. Это разозлило девушку окончательно. Люди вокруг толкаются, дышать нечем от пыли, а этот наглый крашеный петух в дорогом парике смотрит на неё, как на пустое место. Хотя это же он САМ велел найти его, да так, чтобы узнал. От нахлынувшей злости девушка, сама не понимая, что делает, выхватила из ближайшей каменной ограды небольшой камень, и что было сил метнула его в окно кареты. Разумеется, попала! Попробуйте всю жизнь кидаться камнями и не попасть с такого расстояния. Зазвенело дорогущее стекло. Дворянин в ярости высунулся из разбитого каретного оконца и, наконец, встретился с Эллой взглядом. Она одними губами произнесла: «Теперь узнал?!». И тут же последовал выстрел.

— Вы кажется упоминали, — недоверчиво буркнул Антон, разглядывая живую здоровую девушку, — что он попал.

— Так он и попал, — спокойно отмахнулась она, — отцу пару серебряных монет на землю бросил и увез меня с собой. Я ещё пару дней так и проходила с кровавым пятном на платье.

— Вот умеете вы, Тёмные, людей унижать!

— Как посмотреть, — она пожала плечами, — по нынешним меркам да, это унижение. Но раньше всё было по-другому. Знаете, сколько стоило разбитое мной стекло в его карете? Как весь наш дом! И Яков имел право на тот выстрел. Меня по закону вообще полагалось повесить. А цена моей жизни была меньше, чем надетое на меня платье. А он дал за меня два серебряных! На эти деньги моя семья прожила всю зиму. Вам кажется, что жить в рабстве — это страшное унижение? Вам, родившемуся в мире, где уже есть всё, от электричества до космического корабля. А, меж тем, первая библиотека, куда стали пускать женщин, появилась лишь в девятнадцатом веке. Брюс сам научил меня читать, а потом отдал мне на растерзание все свои книги. В любое время, сколько хочу. Без ограничений тематики. Такого старта, как у него в доме, я нигде не смогла бы получить тогда. Впрочем, вам не понять. Я всего лишь шестой категории. Вы вот пятой, а уже нос воротите. Но по тем временам наша встреча была огромной удачей для нас обоих. Знаете, как раньше вычисляли Иных? А никак! Случайные встречи, слухи, самопроизвольная инициация. Уже отшумела война за Договор. Ряды ведьм значительно поредели. Маги обоих цветов боялись даже голову поднять. Не то что насильственно инициировать. Вампиров и оборотней счётом было. На них охотились все, кому не лень. И они выживали, как могли. Мы все жили, как могли.

— А Инквизиция? — не поверил Городецкий.

— Далеко, — отрезала Элла. — Когда нет другого транспорта, кроме лошади и собственных ног, это как на другой планете. И глава Дозора не придет тебе на помощь. Никто не придет.

— И что, Брюс не разочаровался вашим низким уровнем?

— Он был в восторге. Он вообще был оптимист, — с какой-то тоской произнесла Элла, — говорил, что в каждом положении есть свои хорошие стороны. Вот если бы сейчас на нас нападала армия из магов разных категорий, кого бы вы опасались прежде всего?

— Высшего, — выпалил Городецкий, не задумываясь.

— Верно, — улыбнулась девушка. И одним лёгким пинком уложила его на грязный пол. — Пока все боятся высших, низших никто не замечает. Но разве только магия опасна?

— Ловко. — Антон ухватился за протянутую руку, поднимаясь. — Как вы так?

— Триста лет в юбке проходи, поговорим, — рассмеялась ведьма. — Я немного жила в Нью-Йорке. Там как раз суфражистки бунтовали. Юбки были узкие, полицейские злые. Научилась бить по ногам, не размахиваясь.

Ирландская мелодия, которую насвистывает Элла, называется «Песня сидра». Одновременно она же является гимном Люфтваффе.

Когда через час оба вернулись в квартиру, стало понятно, что заседание комиссии по расследованиям плавно перетекает в посиделки заклятых друзей. Фома с Артуром что-то бурно обсуждали на непонятном языке, и Борис Игнатьевич, видимо, уже отчаялся вставить хоть слово. Матильда бросилась к Элле.

— О чём они говорят? — тревожно спросила она.

— Обсуждают предпосылки и последствия присоединения Шотландии к Англии, — прислушавшись, перевела девушка.

— А что это за язык? — не понял Антон.

— Староанглийский, — отмахнулась она, — хотя я бы не удивилась, если бы они на пиктский перешли. Господин Артур на нём вообще вырос. Про господина Томаса я знаю намного меньше.

Зазвенела бьющаяся посуда. Мужчины схватились за ножи.

— Сделай что-нибудь! — потребовала Мотя. — Фома его сейчас по Сумраку развеет!

Элла пожала плечами. Что тут можно сделать? Когда вон, внеуровневый маг ссыт к ним даже близко подойти! Она тяжело вздохнула и начала насвистывать какую-то до странного знакомую Антону мелодию. Некоторое время мужчины прислушивались, а потом, без какого-либо заметного перехода, начали подпевать на разных языках, Фома на совсем уж непонятном, а Завулон по-немецки. Да так громко, что в небольшой квартире задрожали стены. Гесер тоже успокоился и, махнув рукой, вывел на полу знак звукоизоляции. А сам втиснулся между Томасом и Артуром и затянул хрипло на одной ноте что-то монгольское. Вместе звучало просто сказочно.

— Красиво, — оценила Матильда. — Ну, я спать!

Она было потянула Эллу за собой, но та вывернулась и, чмокнув подругу в лоб, ушла на балкон. Городецкий остался возле поющих. Было так странно видеть этих людей здесь сейчас, что, казалось, невозможно оторвать взгляда. И он не мог отделаться от странного чувства, что он тут не местный. Эти трое, и даже Элла с ними, были как бы вместе, а они с Мотей не вписывались.

Старинные мелодии сменились неизвестными ему песнями о битвах с басмачами и какими-то атаманами. Когда через три часа он тоже высунулся на балкон, застал там рыжую с чашкой кофе. Звуки из зала сюда не проникали, Гесер своё дело хорошо знал.

— До песен Великой Отечественной ещё не дошли? — спокойно поинтересовалась она.

— До известных мне — нет, — Антон плюхнулся рядом с ней на простую деревянную скамейку. — Из того, что исполняется сейчас, я вообще ни одной не знаю.

— Неудивительно, — кивнула Элла, — все те песни, которые вы привыкли считать военными, революционными или народными, написаны совсем недавно. А находящиеся сейчас тут люди их считают новыми. И не любят. У каждого из них есть своя Родина, со своими песнями. Вот туда они всю душу вложат!

— Почему вы не вернулись в Шотландию, когда Брюс умер? — спросил Антон.

— Не поверите, — прыснула девушка, — боялась заскучать.

— ?

— Представляете, что такое вечная жизнь, когда вокруг ничего не происходит?

Городецкий пожал плечами. С чего бы? Он думал, что вечная жизнь и так представляет собой что-то феерическое, без дополнительных развлечений.

— У нас дома тоже Светлые революцию устраивали, — пояснила Элла, — я не застала, но отец рассказывал. В столице, конечно, были и казни, и террор, и вторая волна репрессий. А у нас в провинции спилили Майский Шест, да повесили губернатора. И это были все события в нашей местности в течение многих лет. Представляете, какой энергетический голод я бы там испытывала?

— А тут?

— ТУТ! — оживилась она, — Только денежных реформ было больше десяти. Когда я приехала, мне пришлось привыкать к копейкам, полушкам, рублям. Впрочем, с деньгами было проще. Раньше, пока единой валюты не было, рассчитывались чуть ли не по весу монет. И деньги московитов ходили по всему миру наравне с испанскими дубинами, турецкими цехинами. Шкуры! Вы не застали, но раньше мех заменял деньги, и довольно часто. Я так вообще драгоценные меха только здесь и увидела. Что ещё? Единой меры длин не было даже в Европе. А попробуйте привыкнуть к вашему размаху после моей деревни. Приехать из страны, где всё измеряется пальцами и даже частями пальцев, туда, где всё измеряется длиной человеческого тела! Долбаные сажени! Что косая, что прямая! А вёрсты*!

Антон плохо ориентировался в старинных мерах длин, поэтому тактично промолчал.

— У нас всё перегорожено, — продолжала девушка, — ограда на ограде. Овец приходилось на руках на пастбище переносить. В соседнюю деревню можно дойти пешком за полчаса. А здесь случается час или два ехать на машине даже сейчас, и не встретить ни одной деревни! Я первое время дурела от такого простора. От ваших бескрайних полей. От лесов этих, где можно заблудиться просто на опушке. Правда, стоило привыкнуть к вёрстам, как пошли метры и километры. Но у меня уже был опыт. Метрическая система довольно давно внедрялась, только очень медленно. У вас у первых женщинам дали равные с мужчинами права. В Шотландии я бы попала на войну только в сороковые годы двадцатого века. Да и то, если моя семья была бы согласна. А тут у меня даже документов никто не спросил. И так зажигательно потусить, как в Гражданскую, мне больше никогда не удавалось. Атмосфера была просто феерическая. Я с обеих сторон ухитрилась повонзаться. Опять же, революция нас с Мотей уровняла в правах. Не думаю, что к тому времени её ещё интересовало моё происхождение, но я всегда думала, что любовь предпочитает равных. А люди!

— Что люди? — насторожился Городецкий.

— Московиты с такой энергией обсуждают всё, от качества сена до правительственных реформ, с какой у меня на Родине идут в штыковую. Те, кто утверждают, что самые темпераментные люди обитают в латиноамериканских странах, просто никогда не втискивались без очереди в метро. Если бы тут собрались трое русских, они разнесли бы эту квартиру по нижним слоям Сумрака.

— А разве Гесер…

— Не-ет! Он из Средней Азии. В руководствах Дозоров разве что на юге есть этнические россияне. А здесь только Дашкова в Санкт-Петербургском Ночном. Трудно ей. Гесер вот хитрый. А она — прямая, как палка!

— А вы откуда знаете? — не поверил Антон.

— Она меня в Смольный на работу пристраивала, — пояснила Элла, — душевная женщина, хоть и жёсткая.

— А почему она вами лично занималась?

— Так мы знакомы-то сколько?! — рассмеялась девушка, — я и Лефорта из Дневного застала, когда он ещё в дешёвом парике по недостроенным мостам бегал.

— Так и жили бы в Питере, — непонимающе изумился Городецкий.

— Знаете, какая самая большая проблема бессмертия? Нельзя прожить даже пять лет на одном месте. Становится заметно, что не стареешь. Когда у тебя высокий уровень, ты можешь отводить глаза, к твоим услугам длительный морок, паранджа, наконец. А к моим — только мои многочисленные знакомства. Мне приходилось переезжать каждые три года. Так что обросла постепенно связями.

На балкон высунулась лохматая голова Томаса.

— ЭйдлИх, мИлочка, — проворковал он, — можно вас на одИн мОмент?

Антона вежливо, но весьма настойчиво выпроводили с балкона. Пришлось вернуться в комнату. Там он застал Гесера и Завулона, склонившихся над какими-то бумагами и чуть ли не соприкасающихся лбами.

— А-а, — рассеянно протянул глава Ночного Дозора, — Антон. Ты-то мне и нужен. В Питере давно не был?

— Вообще не был, Борис Игнатьевич. — Вид этих вечно воюющих Иных, мирно попивающих чай и что-то обсуждающих, выводил Городецкого из равновесия.

— Вот, заодно и посмотришь, — улыбнулся Гесер одними губами. — У вас билеты на утренний поезд.

— У кого у «нас»? — не понял Антон.

— У нас, — в комнату пошла Элла в сопровождении Томаса.

Всю дорогу проспали. Поезд трясло несильно, но уставшие, не спавшие всю ночь Иные не заметили бы не только тряски, а, возможно, даже и крушения поезда. Однако проснулся Светлый все равно разбитым. Серый дождливый питерский день не прибавил Антону оптимизма. Зато Элла была на взводе. Фома вручил ей огромный список вещей, которые нужно было сделать, проверить или привезти.

— А я вам зачем? — разозлился Городецкий, уже порядком промокший и замёрзший, в очередной раз посещая с девушкой какой-то антикварный бутик.

— Мне вас рекомендовали, как подающего надежды Светлого программиста, — пробурчала она, высматривая что-то в витринах, — так что да, совершенно согласна. Понятия не имею, что вы тут делаете. Но обычно совместные операции Дозоров предполагают взаимное наблюдение.

— Я мог бы помочь, если бы имел больше информации, — Городецкий ревниво глянул на исписанный бисерным почерком лист.

— Всегда пожалуйста, — улыбнулась Элла и протянула ему бумагу, — по-староанглийски читаете?

Крыть было нечем. Наблюдатель, так наблюдатель.

— Что мы хоть ищем-то? — вновь поинтересовался Антон, когда они зашли погреться в кофейню.

Девушка тут же обложилась пирожными и тремя стаканами разного кофе. Пила она медленно, вальяжно полулёжа в недрах уютного диванчика. Тёмные, даже слабые, любили комфорт и разнообразие. Было видно, что рыжая тут дома. Глаза её горели огнем любви к культурной столице. Ей вообще шёл этот город с его тонкими артистичными людьми.

— Долгая история, — Элла шмыгнула носом. — Насколько я поняла, Борис Игнатьевич считает, что орден не был предназначен Завулону. То есть, изначально не был.

— А как он тогда оказался в хранилище?

— Слушайте и не перебивайте, — огрызнулась девушка, заедая ароматный напиток очередным шедевром из крема и бисквита.

Орден старый. Видно даже по креплению камней. Но сам его вид нехарактерный. Красивый, утончённый, что ли. Завулон, сколько ни думал, не мог припомнить такого ни на ком. Гесер — тоже. Ему низвержение соперника было не на руку. Придёт новый глава Дневного Дозора. И вновь договариваться, притираться. Искать слабые места. Да и с Завулоном сдружились за годы работы. С Артуром всегда приятно было и повоевать, и отпраздновать. Сейчас не семнадцатый век, время военных переворотов осталось далеко в прошлом. Хотелось, по крайней мере, ещё лет триста поработать с человеком, от которого хотя бы понятно, чего ждать. Ни сам Борис Игнатьевич, ни его ближайшее окружение никакого плана по смене руководства Дневного Дозора не планировали. Так что пойти по старому пути, а именно — искать, кому выгодно — не вышло. Как ни крути, получалось, что никому.

Записка ни на какие мысли не наводила. Подложить листок в Сумраке мог кто угодно. Подписаться на латыни раньше умел каждый второй дворянин. Проверка Марины, любовницы Завулона, ничего не дала. Девушка даром, что ни слова по-латыни не знала, так ещё и почерк не совпадал. Сама она третий день металась в неизвестности, утратив опору в лице директора. Но пока Артур решил, что встречаться с нею не нужно.

Вызвали специалиста по орденам, Фому. Даже уговаривать не пришлось — любой шотландец, Светлый или Тёмный, сочтёт за честь помочь королю Артуру. Сработавший амулет Завулон прихватил с собой, а два другие оставил в хранилище, не решившись брать руками.

— За ними, кстати, ещё придётся вернуться, — задумчиво протянула Элла, — но это уже на совести Моти и Марины. Должна же его баба хоть как-то помогать, если всё ещё хочет верховодить в своем отделе, конечно.

Антон понимающе кивнул. Многочисленные фаворитки Бориса Игнатьевича тоже, не особо стесняясь, помыкали окружающими. Гесер при случае уезжал с работы то с одной сотрудницей, то с другой. А когда он любезно сопровождал до машины сразу двух стройных нимф, все присутствующие лишь завистливо оглядывались. Тот факт, что его начальник азиат, многое объясняло в его отношениях с женщинами.

В отличие от любвеобильного Бориса Игнатьевича, Артур был довольно консервативен. И в отношениях требовал преданности, верности. К изменам своих женщин относился крайне болезненно. Мстил неотвратимо и жестоко. И никого не подпускал настолько близко, чтобы можно было даже заподозрить за ним влюблённость. Свои романы он вообще старался не афишировать.

— Ему что, и правда жена с рыцарем изменила? — Антон почему-то перешел на шепот.

— Я не собираюсь с вами это обсуждать, — отрезала Элла и резко выпрямилась. — Интерес к чужой личной жизни обычно выдаёт недостаток впечатлений в своей. Вернёмся к теме орденов?

Антон покраснел.

В списке, врученном Элле, были адреса всех ювелирных, куда мог попасть действительно редкий орден. В нем также фигурировали музей Фаберже и Эрмитаж, включая закрытое хранилище. Пока что ничего даже отдалённо похожего по стилю и рисунку не нашлось.

— А как мы в закрытый фонд попадём? — растерялся Городецкий. — У меня с собой только паспорт, и уровень у нас так себе.

— Не имей сто рублей, как у вас говорят, — загадочно улыбнулась девушка, — попадём, не сомневайтесь. Фома предложил пока версию с подставой со счетов не сбрасывать. Орден может оказаться поддельным старинным. Или очень талантливо изготовленным новоделом. Мне его нужно эксперту показать. Вот этим завтра и займемся.

— А сейчас? — буркнул Городецкий недовольно, поняв, что сейчас его снова выставят под пронзительный питерский ветер.

— Вы никогда не видели, как разводят мосты? — заговорщически поинтересовалась Элла.

Возле Дворцового моста выступали артисты. Народу было много, несмотря на пасмурную погоду. Вся Нева с обеих сторон от «быков» была запружена катерами. Туристы готовились запечатлеть момент. Элла протиснулась между зрителями и восторженно пискнула, когда с весьма заметно различимым звуком стали расходиться точно подогнанные асфальтовые половины.

— Смотрите! — она с силой дернула Антона за руку, — а это мой любимый номер!

По мосту, на котором уже стояли заградительные посты, стремительно бежала девушка. Развевающиеся волосы спутывались на ветру с болтающимся за спиной намокшим шарфиком. Отчетливо слышался стук каблуков.

— Что ж она раньше-то не перешла, — возмутился кто-то у них за спиной, — и так каждый раз!

— Привет, Кей, — улыбнулась Элла, — какие нынче ставки?

— Двадцать к одному, что не успеет, — сообщил обладатель довольно неприятного голоса, не видный Антону в темноте.

— И?

— И больше не принимаются, — огрызнулся собеседник, — забег-то начался!

Девушка тем временем вырулила на середину моста, разбежалась — и одним ловким прыжком преодолела наметившуюся метровую щель. Зрители зааплодировали.

— А что, бывало, что и не успевали? — поинтересовался Городецкий.

— Смотря как задача стоит, — хищно улыбнулся молодой человек. Кей был чем-то похож на Эллу. Тоже рыжий, лохматый и какой-то лисоподобный. — О прошлом месяце вот так же паренек один бежал-бежал, да и сорвался! Шуму было!

— Нам бы Шимуса повидать, — прервала поток воспоминаний Элла, — давай адрес.

— А это кто с тобой? — Кей придирчиво и зло осмотрел Городецкого, потом привлёк к себе Эллу, и чуть ли не в губы ей зашипел: — я думал, ты не по этим делам.

Неприятно удивило Антона, что рыжая не вырывается, а вполне себе уютно пристраивает собеседнику голову на плечо. Несколько минут они о чем-то нежно шептались, потом молодой человек всё-таки вручил девушке свёрнутую бумажку, заставив сперва за неё побороться.

— И да, — бросила та, тут же оттолкнув собеседника, — Францу Яковлевичу поклон передай от Артура Утеровича.

— Отчего ж не передать, — сразу посерьезнел Кей, — поклонюсь.

— Как свободная минутка выпадет, пусть даст знать. У меня до него две депеши.

* * *

— Это кто был, там, у моста? — ревниво поинтересовался Антон, когда они уже заняли небольшой но очень уютный двухкомнатный номер в гостинице на Невском.

— Второй человек в Дневном дозоре Санкт-Петербурга, — сонно ответила Элла, — заместитель директора, Кей Утерович. Спите уже, господин Городецкий.

— А сейчас мы к кому идем? — раздраженно поинтересовался Антон, вывинчиваясь из скрипучего сетчатого лифта.

Дом был очень старый, традиционно-питерский. С грязным двором и парадным подъездом. В холле сохранилась статуя какой-то обнажённой женщины, но всё вокруг носило следы разрушения. Причем, судя по характеру повреждений, недавнего.

— К тому, кому мы с Мотей жизнью обязаны, — отмахнулась Элла.

— Дуэль? — просто так спросил. Не из интереса.

— Блокада, — девушка выудила из кармана бумажку и сверила номер квартиры, — он нас с Мотей за периметр вывел, когда город уже закрыли. Из тех, кто остался, три четверти первой же зимой умерли от голода.

На звонок долго никто не открывал. Городецкий было подумал, что никого нет дома, но глянуть сумеречным зрением не успел. Дверь чуть приоткрылась.

— Здравствуйте, Шимус, — Элла чуть присела перед оборотнем, открывшим дверь.

Тот мрачно глянул на Антона, но в квартиру впустил. Внутри почему-то были чёрные стены. В передней оказалась только одна лампочка, дальше свет пробивался оттуда-то из глубины огромного пространства с высоченными питерскими потолками.

— Это наблюдатель, — пояснила Элла, отодвигая Светлого себе за спину, — я с официальным визитом, уж не взыщите.

Шимус кивнул и сделал приглашающий жест. Пока девушка объясняла оборотню ситуацию, Городецкий рассматривал квартиру. В огромном зале стояли в беспорядке какие-то тумбы, везде валялись разнородные, кое-как свёрнутые тряпки. Посреди комнаты под светом трёх прожекторов стоял мольберт, все подступы к которому преграждал характерный для художественной мастерской мусор. Лежало несколько палитр, какие-то кисти. Воняло керосином. Полотно содержало хоть и нереальный, но весьма талантливо написанный пейзаж.

Оборотень согласился помочь, едва мелькнуло имя Артура. Он вышел, сославшись на необходимость собрать кое-какие вещи.

— Отрепье собираем, — недовольно буркнул Антон, — низших!

— Шимус — герой Великой отечественной, — отозвалась Элла, — я не понимаю, чем вы всё время недовольны. И потом, кто тут ещё отрепье?! Он масонский рыцарь, дворянин. А чем вы можете похвастаться, кроме диплома программиста?

— А вы его откуда знаете? — наблюдаетесь покраснел от её замечания, в чём-то, пожалуй, справедливого.

— В гражданскую познакомились, — просто ответила она.

Городецкий продолжал вертеть головой. Мастерская ему нравилась. В ней ощущался этакий питерский дух. И если абстрагироваться от того, что Шимус оборотень, то сам он тоже был весь такой творческий, с тонким интеллигентным лицом. И, что уж там, очень приятный в общении.

— А за что он «героя» получил? — спросил Антон, пронаблюдав, как тонкая фигурка оборотня курсирует из комнаты в комнату.

— Их отряд в Петергофе базировался, — Элла перешла на шепот, — сохраняли культурное наследие. Шимус предотвратил взрыв исторического комплекса. Туда людей согнали, все бы погибли. Ну, и охотились, конечно, не без этого.

— Человечину жрали?! — возмутился Антон, но слишком громко, Шимус вмиг оказался рядом.

— Не просто жрали, молодой человек, — он принялся аккуратно вытирать кисти и опускать их в банку с керосином, — а ещё кормили оба Дозора.

— И Светлые тоже ели? — не поверил наблюдатель.

— Мы для них на другие продукты обменивали, — он равнодушно пожал плечами, — оба Дозора в полном составе в городе остались. Кто послабее, тем предлагали в спячку впасть. Наши все отказались. Оборотни с вампирами организовали отряд, кусали людей прямо на улицах. Тех, кто соглашался, конечно. А соглашались многие. Вы, юноша, даже не представляете себе, что такое голод! И какой это был голод! Многие до сих пор благодарны. Эти же отряды охотились, патрулировали периметр. Мы только немцев убивали. Вампиры тоже. Лицензии друг другу из одной комнаты в другую носили. Руководители наши, Лефорт с Екатериной Романовной, всю войну так ругались, мы думали, поженятся! — он тихо, мелодично рассмеялся. — Оба Дозора тогда в одном помещении сидели, чтобы магию экономить, не жечь зря заклинания на отопление. Тогда всё на оборону шло. А девчонки наши врага бомбили. Про «Ночных Ведьм», надеюсь, слышали? От них и пошло.

Городецкий кивнул.

— Завулон в разведке служил. Ему мы обязаны прорывом в сорок третьем. Так что фотографиям в эсэсовской* форме можете сильно не удивляться, если увидите, — подмигнул Шимус.

— А Светлые что делали? — Антону даже стало обидно. Такое чувство, что воевали только Тёмные!

— Ладожскую переправу строили, — Шимус присел, аккуратно складывая раскиданные тюбики краски в коробку из-под обуви, — Эрмитаж вывозили. Соборы помогали маскировать. Без них не справились бы. Исаакий, даже накрытый маскировочной сеткой, согласитесь, всё ещё довольно крупная мишень. А шпиль Адмиралтейства блестит так, что его с самолета видно чуть ли не из Финляндии! Ну и так, вообще. Боевой дух поддерживали. Без этого тут никто не выжил бы! У города ни стен, ни ворот. А листовки с неба каждый день сыпались. «Сдавайтесь! Откройте город! Гарантируем жизнь!» А глянешь сумеречным зрением — на месте города водохранилище.

— И все же, вы ели человечину… — тяжело вздохнул Антон.

— Ну вы же, когда курицу едите, вас совесть не мучает, — тонко улыбнулся Шимус.

— Сравнили! — хмыкнул наблюдатель, — У курицы какой интеллект, и у человека!

— Я бы на вашем месте сильно не удаляла себя от кур, — тактично заметила Элла, — а почаще вспоминала бы, что в крепости «Орешек» было двое Иных, Тёмный и Светлый. Спали под одной шинелью, ели из одного котла одной ложкой. И крепость продержалась пятьсот дней!

— Оба выжили, кстати, — поддержал оборотень, — И я ни на что не намекаю, но потом оба работали в НКВД.

— А почему вы уехали, если все остались? — зло поинтересовался Антон у Эллы.

— Мы в Дозоре не работали, — вздохнула та, — Мотю я замуж отдала, чтобы хоть пайки были. Она ужасно непрактичная, не выжила бы одна. А про меня вы уже знаете. Восьмая стрелковая дивизия. Сперва в санитарном батальоне была. Нам даже оружия не давали. Ползали за ранеными по полю под обстрелом. Потом нескольким девочкам, самым мелким, дали трёхлинейки**. Ну, и мне.

— За героизм?

— За неспособность вынести с поля стокилограммового бойца с оружием, — раздраженно пояснила ведьма, — там все герои были. Понимаете? ВСЕ!

Она замолчала, нервно теребя край свитера.

— У нас шестнадцатилетних детей чуть не половина полка было, — продолжила она, чуть успокоившись, — врали в военкоматах, что совершеннолетние. Я, когда их видела, всё время Мотю вспоминала. Всё думала, что, если её борова толстозадого тоже на фронт перебросят. Не должны были, я специально вероятности запрашивала. Но что, если в Дозоре ошиблись?

— Не перебросили? — участливо поинтересовался Городецкий.

— Не-е! — зло протянула Элла, — приезжаю домой, а Мотя в лагере. Муж проворовался, под расстрельную статью попал. Боже! Как представлю, что он на неё залезал, до сих пор тошно! Но нет худа без добра. Ей в лагере понравилось. Все злые, жестокие. Самое оно для Тёмного Иного.

— Я готов, — Шимус, как был, в своем изящно растянутом свитере, стоптанных ботинках и с небольшой дорожной сумкой, уже стоял у них за спинами, — мне только куртку набросить.

— И куда на этот раз? — обречённо выдохнул Городецкий.

— Аничков мост, — беззаботно прожурчал оборотень, — музей Фаберже.

Дорогой молчали. Антон мёрз, проклинал мысленно культурную столицу и одновременно ругал себя за злые мысли. Элла с Шимусом, как влюблённые, взявшись за руки, молча брели впереди.

— Вы, молодой человек, как-то напряжены, — бросил себе за спину рыцарь, — не нравится город?

— Отчего же, — буркнул Городецкий, ёжась на ветру, — всё прекрасно. Наслаждаюсь.

— Чё-т не похоже, — процедила Элла. — Не нужно его дергать, Шимус, — в этот город нужно влюбиться. Он насильно мил не будет.

— Ваша правда, душенька, — кивнул художник, — Ну, вот мы и пришли.

Тихо скрипнув огромной входной дверью, прошли на шикарную мраморную лестницу. Антон с непривычки растерялся. Оставленные ими мокрые следы портили алый ковер. Но Элла и сопровождающий её Шимус этого как будто и не заметили. В тишине прошли два зала. В темноте выставленная посуда и драгоценные шкатулки казались чем-то зловещим, нереальным.

В одном из коридоров им навстречу кинулся было охранник, оборотень тут же сунул ему в лицо серую «корочку». Мороком повеяло так, что Антон почувствовал волну. Охранник расплылся в широкой улыбке.

— Заждались вас, Сергей Геннадьевич, — басил он, провожая рыцаря по коридору и чуть ли не поддерживая его под руку.

Антон немного приотстал, и вцепившись Элле в локоть, зашипел ей на ухо:

— А кто он тут, этот ваш герой-оборотень?

— Искусствовед, — пояснила она, ловко и ненавязчиво высвобождаясь, — единственный на весь Питер специалист по покупке, продаже и оценке алмазов такого уровня. Официально числится за Алмазным Фондом. А в свободное время, как мы все видели, обожает писать маслом несуществующие пейзажи.

— И человечину есть, — буркнул Городецкий.

— Ещё раз услышу, — предупредила девушка, — накажу.

— Чем?! — вскинулся Антон, — с вашим-то шестым уровнем?

— Шляпная булавка у меня с собой, — предупредила она, отодвигаясь, — или, по-вашему, наказать можно только магически?

Антон промолчал.

— Знаете, на чем Светлейший погорел? — спокойно поинтересовалась девушка. — На подковах. Всё предусмотрел, амулетами обвесил даже коней. А подковы не проверил. Не барское дело!

— И что не так было с подковами? — Городецкий шмыгнул носом. Питерский ветер напоминал о себе даже после захода в тепло.

— Гвоздей чутка не доставало. Лошади по дороге и захромали. А пока они ползли, за ним уже гвардейский полк галопом мчался. Всё забрали. И амулеты, и драгоценности. Деньги все до последней полушки. Даже одежду. На эти дела Кей горазд до сих пор, берегитесь его, кстати. И поехал наш Александр Данилович в деревню.

— И всё? — удивился светлый.

— Как же! — сухо отозвалась Элла. — Держи карман, всё! Светлейший тут врагов нажил за двадцать лет, никаких пальцев не хватит пересчитать. Вы хоть представляете, что бывает с потерявшим силу Светлым, когда Тёмные берутся мстить, и берутся серьезно? Была у Меньшикова дочка. Не то чтобы красавица. Однако он её в царицы прочил, за молодого императора сосватал. А у невесты до этого жених был. И, надо полагать, думали они с женой, что жених её после опалы к себе заберет.

— А он что?

— Поссорился с родителями, отрёкся от наследства и чухнул за невестой опальной в деревню.

— Так это ж хорошо! — удивился Городецкий.

— Просто замечательно, — издевательски согласилась Элла. — Пока его жена молодая воду зимой из проруби на себе таскала, он дрова рубил. И беременная она ту воду таскала до последнего месяца, насколько я знаю. А как подошло время родить, так прислали им повитуху. И не простую, а племянницу Анечки Монс. Той самой Монс, которая, чтоб вы знали, лет десять трудами Светлейшего в тюрьме отсидела. Так и не стал Меньшиков дедом. Двойню вместе с покойной дочерью похоронили.

— А зятя?

— Через год он себе что-то там отморозил и прислали ему врача.

— Тоже не простого?

— Простых в Дневном Дозоре не держали, — кивнула рыжая. — Золотого. Вернее, алмазного. Дали молодцу табачку нюхнуть с алмазной пылью. Так и не стало у Меньшикова зятя.

— С женой, я так понял, тоже затейливо разобрались? — помрачнел Городецкий.

— Не сомневайтесь, — кивнула она.

— А чего со Светлейшего-то не начали? — поинтересовался Антон, которому вдруг стало неуютно рядом с этой тоненькой, беззащитной девочкой.

— Чтобы он, падла, лёгкой смертью не помер, — зло процедила Элла. — Ему ещё при конфискации в Питере оберег от самоубийства навесили на первый слой. Лефорт лично вешал, там не подкопаться было, ни снять. Александр Данилович умер последним, похоронив всех своих близких. Видел, как они уходят один за другим. И ему никто не помогал. Он умер от обычного инсульта. Абсолютно са-мо-сто-я-тель-но.

— Кто же гвозди удалил? — тихо спросил Городецкий.

— А чего там удалять-то? — ухмыльнулась Элла, — у нас в деревне любой десятилетка такие гвозди вынимал, по минуте на подкову. Проверять надо лошадей, прежде чем куда-то ехать!

— Вы поэтому так за Артура трясетесь? — зло спросил Городецкий, — знаете, на что ВАШИ способны!

— Для вас, господин Городецкий, Артура Утеровича, — парировала девушка, — и я знаю, на что ВАШИ способны. Будьте уверены, в делах дипломатии священного нет ни капли. Месть Светлых и Тёмных страшна и неотвратима одинаково. Вы просто ещё не знаете. Тёмные хотя бы честно предупреждают.

— Вы сейчас о чем?

Ответа он не получил. За время исторического экскурса в тяжелую судьбу Светлейшего, они дошли, наконец, до последнего зала и нырнули в небольшую техническую дверку. Охранник остался снаружи. За дверкой оказался обычный и не шибко ухоженный коридор. Шимус провел своих спутников до двери с табличкой: «Поскребов С.Г.», отпер своим ключом и сделал приглашающий жест.

Кабинет у него был крошечный. Почти весь занятый огромным столом. Он включил свет, присел на винтовой стул, на каких обычно сидят пианисты, и требовательно протянул руку.

— Пожалуйте артефакт, душа моя.

Элла, порывшись в сумке, вложила ему в руку требуемый орден. Минут двадцать искусствовед его изучал с помощью лупы и пинцета. Заскучавший Антон нещадно зевал и рассматривал стол с многочисленными ящичками. Яркий свет настольного светильника на гибкой опоре мешал сосредоточиться и вызывал что-то, отдалённо напоминающее зубную боль.

— Ну, что я могу сказать, — проговорил, наконец, оборотень, возвращая орден, — это даже не один, а пять разных изделий.

— Это как? — встрепенулся Городецкий.

— Раздробили пять орденов, — пояснил оборотень, — а затем аккуратно между собой перемешали и снова в произвольном порядке соединили. Вот верх, например, от «Андрея Первозванного». Остальное скомпоновано ещё из четырёх разных изделий, выпущенных в разных странах. Что и придало амулету такую затейливую, даже изящную форму.

— Остальные ордена опознать не получится? — Антон решил насесть на оборотня всерьёз.

— Есть специалист, — тот поджал губы, — милейшая, надо сказать, девушка.

— Пять орденов было, три стало? — уточнил Светлый.

— Не факт, — рыцарь покачал головой, — три в хранилище попали. Возможно, частей несколько больше. На эти вопросы вам абсолютно точно ответит Яночка. Я могу опознать эти алмазы из тысячи. И сказать, что, к примеру, левая и правая сторона этого «цветка» составлены из разных орденов. Бриллианты там не одного типа. И добыты в разных местах, и инкрустированы разными мастерами. Но вот сами ордена для меня тема неинтересная. Если уж Томас не определил, то это точно к Яночке.

— Хорошо, — буркнул разочарованный Городецкий, — где искать Яночку?

— Университетская Набережная, дом 15, — равнодушно отозвался рыцарь, — Офис Ночного Дозора. Мне туда нельзя, в дверях развеет. А вас, милейший, без проблем пропустят.

Оборотень провожать не стал. Шимусу нужно было куда-то по делам. Обещав быть на Москве точно в полночь, он благополучно расстался со своими спутниками на Аничковом мосту.

Светало. На фоне неожиданно ясного сентябрьского неба конные статуи показались Антону грозными и необычайно притягательными. Они топтались тут почти час, пока Городецкий не рассмотрел каждую скульптурную группу во всех деталях. Сегодняшний Питер открылся ему во всей своей красе. С цветными домами, голубой лентой Фонтанки между гранитных берегов, и неярким, каким-то особенно нежным, акварельным небом. Действительно, город Петра надо было полюбить. Стоило того.

— Что, — прыснула Элла, — накрыло наконец?

Городецкий, смущенно улыбаясь, отвернулся.

Завтракать пошли в небольшой ресторанчик. Сегодня Антону нравилось все. Он расслабленно ковырял вилкой омлет, глядя в окно на постепенно наполняющийся людьми Невский.

— Далеко до Университетской набережной? — тихо поинтересовался он, не глядя на Эллу.

— По такой погоде можно и прогуляться, — обнадёжила та, — Невский прекрасен в это время суток. Не так, как вечером. Но тоже очень красив.

— Ведите! — Светлый решительно поднялся.

Они прошли уже половину пути, как утверждала Элла, по дороге покупая какое-то местное мороженое и болтая. Девушка прожила в городе от основания до самой войны, и с её воспоминаний можно было написать несколько книг. Это при том, что всё это время она работала то горничной в Смольном, то просто девочкой на посылках в разных домах. Годы жизни с Брюсом она не считала. Они полностью были проведены в Немецкой слободе. Города, как такового, тогда ещё не было.

— Почему вы в Дозоре не работали? — простодушно поинтересовался Городецкий.

— Не хотела,— отмахнулась она, — оперативная работа не для моего уровня.

— Так нарастили бы уровни, — настаивал он.

— Слушайте, Антон, — устало отозвалась Элла, — вам что, заняться больше нечем? Вы ведь уже трудоустроены к Борису Игнатьевичу. Чего вам ещё не хватает? Наращивайте уровни, становитесь магом вне категорий. Мне всего этого не нужно.

— Давно хотел вам сказать, — примирительно улыбнулся Светлый, — что ваше поведение не характерно для Тёмного Иного.

— А у вас большой опыт? Есть, с чем сравнить? — разозлилась рыжая.

Придумать какую-нибудь колкость в ответ Антон не успел. Рядом остановилась чёрная матовая машина. Вся она была какая-то витиевато-скроенная, необычная. И как будто старинная, хотя сверкала, как новая. Дверца распахнулась, и кто-то внутри властно произнёс:

— Присаживайтесь!

Элла спокойно шагнула внутрь. А Городецкий, сам не зная почему, вдруг бросился в противоположную сторону. Но далеко убежать не успел. Едва ушло смс Гесеру про машину, как Светлый тут же был схвачен твердой рукой и возвращен в дизайнерский автомобиль.

— Для оперативника вы довольно медлительны, — протянул знакомый голос.

Надо же! Кей в темноте показался ему совсем молодым. А сегодня было видно, что он довольно взрослый, хотя и не старый. Его рыжие лохмы складывались в какую-то простую, но в то же время занимательную прическу. То ли он таким образом молодился, то ли в культурной столице просто принято было носить на голове что-то авангардное. Антон засмотрелся и не сразу понял, куда они едут. Очнулся на мосту.

— Я сотрудник Ночного Дозора… — угрожающе начал он.

— В курсе, — буркнул Кей. — Городецкий Антон Сергеевич. Двадцати шести лет от роду. Программист. Приписан к Ночному Дозору Москвы и Московской области. Стаж работы — семь месяцев. Уровень силы — пятый.

Антон зло засопел.

— Кей Утерович! — остановила его Элла.

Тот лишь наигранно-печально вздохнул.

Машина между тем въехала в ворота. Мелькнула забавная скульптура, состоящая из зайцев, пытающихся взобраться на каменный куб. Затормозили перед дверью без таблички. Антон глянул через Сумрак. Дверь оказалась огромной, двухстворчатой, вся в защитных амулетах и знаках. Внутри охранялась двумя оборотнями. И опять эти странные прически! Чуть подбритые виски и пучок на затылке. Что они тут, все к одному парикмахеру, что ли, ходят?!

Сразу за дверью начинался длиннющий изогнутый коридор.

— Ну, здравствуй, душа моя, Эйдлих свет Кэмроновна, — раздалось откуда-то из его темной глубины, — давно не виделись.

— Добрый день, Франц Яковлевич, — Элла вновь присела, на этот раз достаточно низко. И голову склонила. Антон машинально отметил, что не кланялась она до сих пор только ему, да Кею.

Лефорт*, руководитель Дневного Дозора, оказался высоким, очень красивым мужчиной с уже ожидаемо дизайнерской прической. Но, тем не менее, в строгом деловом костюме. Он чуть хмурил густые ярко-черные брови, а глаза выдавали тревогу, хоть он и пытался казаться веселым и беззаботным.

— А меня видишь, куда загнали?! — пожаловался он, оттесняя девушку от Светлого и как-то очень провокационно придерживая за талию. — Снесли всю Немецкую слободу, и наш офис в придачу. Ютимся теперь, аки нищие, в Петропавловской крепости. Из всех радостей токмо стены крепостные, да куртина.

— Зато виды-то какие! — вежливо улыбнулась Элла, — небось, и пристань своя имеется?

Судя по тому, как довольно ухмыльнулся Франц и как игриво изогнулась его бровь, была не только пристань. Ему не терпелось похвастать, но нужно было «держать лицо».

— Нашел вот минутку, как просила. Давай свои депеши.

С этими словами он прислонил Эллу прямо к ближайшей стене.

— Ой не люблю я это дело, — тяжело выдохнула она.

— Я осторожно, — пообещал Темнейший, придвигаясь к ней лицом и заглядывая в глаза.

Судя по тому, как рыжая резко дернулась, понятия Лефорта об осторожности сильно различались с антоновыми. В какой-то момент девушка начала вырываться, и директору пришлось придерживать ей голову, чтобы не терять зрительного контакта. Глаза Эллы постепенно наливались кровью. Городецкий было дернулся оттащить мужчину, но Кей не пустил. Придержал за плечо своими тонкими, неожиданно цепкими пальцами, вынуждая остаться на месте.

— Ой, как нехорошо, — протянул Франц, отстраняясь и передавая пошатывающуюся Эллу Кею на руки. — влип-то как братец твой!

Антон, пользуясь внезапной свободой, дернулся бежать.

— Господин Городецкий, — насмешливо окликнул его Лефорт, — далеко собрались?

— Ради Бога, Антон, — нервно потребовала Элла, явно быстро приходящая в норму. — Ведите себя адекватно, пожалуйста. Вы представитель Ночного Дозора Москвы. А держите себя, как я не знаю, кто!

Антон, поколебавшись, остался на месте. Всё вокруг было слишком странным, чтобы реагировать «адекватно», как выразилась Элла. Но, в конце концов, Гесер ведь знал, куда его отправлял?

— Не надумала ко мне на работу прийти? — тоскливо и как-то обреченно поинтересовался Франц, тут же утрачивая интерес к Светлому.

— Мы слишком давно знакомы, — рыжая укоризненно смотрела на него снизу, — чтобы все ещё это обсуждать.

— Жаль, — вздохнул Лефорт, — но предложения своего не снимаю. Надумаешь — только скажи.

— Куда мне, с моим-то уровнем… — начала было Элла.

Но Франц прервал её, и довольно грубо.

— Будет прибедняться-то! — резкость тона заметно контрастировала с его вальяжным видом. — Что, Артур уже успел перехватить?!

— Это разовая акция, — устало отозвалась девушка.

— Вот вечно у тебя так, — досадливо поморщился Лефорт, — покажешь, что умеешь, бросишь свою помощь, как собаке кость. И лови тебя потом по всей стране! Следи, волнуйся!

— Франц!

— Ты мне лучше скажи, — он навис над Эллой, отчего она невольно прижалась теснее к Кею, — почто ты уровень тогда в Сумраке бросила? Отвергла!

— Моё дело, — тихо отозвалась та.

В наступившей напряжённой тишине сперва послышалось недовольное ворчание оборотней на входе, а потом резкий окрик:

— Что, Эллочка! Ни капли в рот, ни сантиметра в анус?

— ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА!** — Лефорт резко выпрямился, сверкнул глазами на вошедшую.

Довольно молодо выглядевшая глава Ночного Дозора Санкт-Петербурга, с уже привычной для Антона лёгкой авангардностью облика, быстро прошла мимо своего Тёмного коллеги и буквально наскочила на торопливо вставшую на ноги рыжую. Перед нею Элла не только присела, но и приложилась к ручке.

— Полно! — так же резко прервала Светлейшая начавшийся политес. — Ну, здравствуй, милая. Сто лет тебя не видела! И это не фигура речи.

До Университетской набережной доплыли на небольшом аккуратненьком катере. Лефорт проводил отплывающих недовольным взглядом. Элла отпросилась поспать, Антона тоже клонило в сон. Он только что вспомнил, что они вторые сутки на ногах и ели за это время один раз.

— Куда прикажете, Екатерина Романовна? — вежливо поинтересовался мужчина в серой форменной куртке с маркировкой дозоров на рукаве.

— К главному входу, куда ещё-то?

Голос у Дашковой был резкий, в чем-то даже неприятный. Антон каждый раз вздрагивал, когда она говорила.

Офис Ночного Дозора, как и Дневного, совмещал в себе ещё и функции музея. Посетители медленно, как во сне, проходили по полупустым залам разоренного меньшиковского особняка. Дозорные шли в Сумраке, люди их не видели. Главный вход был в закрытом для посетителей крыле. Миновали заградительную ленточку, прошли через экспозицию и оказались у маленькой серой двери. Дашкова кашлянула. С другой стороны послышался лязг засова, и дверь открылась.

Коридор за нею был светлый, хоть и не белый. Тут было чисто прибрано и как-то старомодно. По стенам висели портреты и очень редкие фотографии. У парадного изображения Меньшикова Городецкий чуть замедлил шаг, чтобы глянуть на ордена. Сейчас, когда ему показали, он и сам заметил, что у находящегося в его руках амулета все части разные.

— Я так поняла, — прозвенел голос Дашковой где-то впереди, — Темнейший снова Эллочку к служению склонял?

Антон пожал плечами и на всякий случай кивнул.

— Вот же неугомонный! — разозлилась Екатерина Романовна. — Таких, как она, хорошо на подхвате иметь. А нанимать не стоит. Примелькаются.

— Это она Меньшикову лошадей расковала? — на всякий случай уточнил Городецкий.

— Кабы только это! — вскинулась Светлейшая. — Там вся операция на ней держалась. Они с Кеем как вороны над Светлейшим кружились. Кей тогда ещё в Дневном Дозоре не работал. Меньшиков его в лицо не знал. Большое дело — человек-невидимка. А уж двое!

— Все знали, и никто не вступился? — удивился Светлый.

— Александр Данилович тут так фестивалил, — Дашкова, на удивление, перешла на полушёпот, — что Светлые начали искать заступничества у Брюса! Лефорт в Москву сбежал, за помощью. Инквизиторы, и те запаниковали.

— Помог Завулон?

— Не доехал Франц Яковлевич, — помрачнела женщина, — Кей его чуть не по частям на Китайгородский пост приволок. Да ещё осень была. Дороги — не то, что сейчас. Сплошная глина. Ужас, что творилось! Так что когда эта девочка пришла и предложила помочь, в обоих Дозорах уже были готовы на всё.

— Ну, — задумчиво протянул Антон, — про Эллу я знаю. Она за Брюса мстила. А Кей?

— А он сам по себе, — брезгливо поморщилась Дашкова, — он хотел в Московский Дневной Дозор поступить. Но там братец его не пустил. И Инквизиторы противились. Местничество. А опосля того, как он Лефорту жизнь спас, да полный обоз амулетов и золота привез, тот его к себе и принял.

— Элла себе ничего не взяла? — прищурился Городецкий.

— Не токмо не взяла, — вздохнула Екатерина Романовна, — так ещё и уровень прямо в Сумраке с себя скинула. Сама не видела, меня и на свете-то не было. Лефорт рассказывал. И ведь как всё ладно-то у них вышло! — продолжала Дашкова. — Инквизиция им что сделала? НИ-ЧЕ-ГО! А все почему?

Антон только молча-вопросительно смотрел на ее спину.

— Потому что воздействия магического не было! — закончила свою мысль директриса. — Да Инквизиторы и сами молились, чтобы без воздействия обошлось. Говорят, под конец Сумрак так тормошило, что на второй уровень страшно было зайти! А что ты Александру Даниловичу сделаешь, когда он Светлую ворожею на царство посадил? Но вообще Инквизиторы молодцы. Вовремя вкурили, что надо сидеть, прижав жопы, у себя на Дворцовой!

Антон промолчал.

— Теперь с вами, Городецкий! — рявкнула Екатерина Романовна. Светлый аж подпрыгнул. — Я так поняла, вам нужна Яночка?

Антон неуверенно кивнул.

— Светлана! — громко позвала Дашкова. — Яночку пригласите, пожалуйста.

— Она сегодня на дежурстве, — отозвался из соседней комнаты такой же резкий женский голос.

— С чего это? — удивилась директриса. — Я точно помню, что Яна в среду выходная.

— Так это в прошлую среду, — секретарша выскочила из своего закутка и поднесла Дашковой пухлый потрёпанный ежедневник. — Вот!

— Нет, — запротестовала Екатерина Романовна, — отлично помню наш разговор в понедельник. Ты сама сказала…

— Екатерина Романовна, — спокойно возразила Света, — это был прошлый понедельник. Вы на работе уже неделю. И в прошлую среду Яночка была тут, в офисе. А сегодня следующая среда. И она на дежурстве.

Директриса задумалась.

— Быстро как неделя пролетела, — проворчала она, с недоверием просматривая дела прошедших семи дней, — как один день. Никакой памяти не хватит.

— Так когда же мне эту Яночку теперь повидать? — решился напомнить о себе Антон.

— Вечером на дежурстве можно будет с нею поговорить без свидетелей, — кивнула Дашкова. — Сейчас можете вернуться в гостиницу, выспаться. Но ровно в десять чтоб стоял у ворот!

— Каких? — не понял Антон.

— Эрмитажных, каких же ещё?

* * *

— А после Меньшикова кого-то назначили директором Ночного Дозора? — Антон еле поспевал за Эллой по ярко освещенному Невскому в сторону Дворцовой площади.

— Смеетесь, что ли?! — возмутилась она. — Как, по-вашему, Дозор может без директора существовать, да ещё Ночной? Иван Алексеевич, Долгоруков сын, заступил на должность, ещё след от полозьев Светлейшего не простыл.

— А Дневной, значит, может без руководства? — обиделся Городецкий.

— Так уж в Питере повелось, — улыбнулась девушка, — что Ночной Дозор тут главный. Он один имеет постоянный офис. Он решает, куда повернет политика. Долгое время Ночной Дозор Санкт-Петербурга был главным Дозором страны. А Дневной вроде как в тени. Все время переезжает, причём туда, куда решит Ночной. Поэтому Лефорт такой… ранимый, что ли. Нервный.

У ворот их уже ждали два амбала. Светлых в них не выдавало ничто, кроме ауры. Лицами оба были мрачны. Эллу встретили неприветливыми взглядами. Молча все четверо прошли через большой дворцовый двор, но не к парадному входу, а куда-то на задворки. Один из амбалов толкнул техническую дверь, и Антон оказался в царстве запахов старых книг, ковров и дерева.

— Закрытое хранилище, — мурлыкнула за его спиной Элла, — как я и говорила, уровень тут ни при чем.

Долго петляли по тёмным и полутёмным коридорчикам, пока не вышли, наконец, в один из выставочных залов. В нём вместо картин стояли накрытые стеклом столы и витрины. В каждой что-то поблескивало.

— Яночка! — позвал низким голосом один из амбалов. — Яночка Агафоновна! Пройдите, пожалуйста, в Бриллиантовый зал!

Какое-то время было тихо. Потом в этой тишине прозвучал тихий скребущий звук. Антон насторожился. Ещё минута — и из приоткрытой двери в полутёмный зал проскользнула старая ободранная кошка.

Выглядывая из-за спины Яночки, или, скорее, бабы Яны, Городецкий никак не мог прийти в себя. Старушка с удивительно добрыми глазами, одетая в форменный костюм смотрителя Эрмитажа, вежливо попросила орден и теперь увлеченно его рассматривала. Восклицала едва слышно: «Ты смотри-ка!» и «Надо же!» Перевёртыши не были в Ночном Дозоре редкостью. Но чтобы Иной такого возраста! И что у неё за жизнь?! Вечная старость?

— И тут действительно пять орденов? — не удержавшись, поинтересовался он.

— Орденов пять, — отозвалась старушка, — и не только орденов. Вершинка от Ордена Андрея Первозванного, левый цветок — из шейной подвязки к Ордену Александра Невского. А правый из нагрудного Ордена Слона. Вот эта маленькая корона из Ордена Белого Орла, листья в форме крыльев — из Ордена Черного орла. А нечто, похожее на ящичек, также из Ордена Слона, тоже с шейной повязки. Кроме того, использованы элементы драгоценной цепи ордена Андрея Первозванного.

— Я не сильно ошибусь, если предположу, что всеми этими наградами в свое время был пожалован Александр Данилович Меньшиков? — уточнил Городецкий.

— Вовсе не ошибетесь, — просияла Яночка, — но вот сказать, его это награды или же нет, я не могу.

— А разве ордена были сохранены Светлейшему? — не унимался Светлый.

— Ну что вы! — замахала ручками старушка. — Все до единого изъяты в ходе вторичной конфискации в дороге.

— И где они после этого хранились? — уточнил дозорный. — И кем конкретно изымались?

— Изымал Кей Утерович, — впервые подала голос Элла.

— А хранились в Ночном Дозоре, — поддержала её Яночка, — амулеты, всё ж таки.

— Не в Дневном, вы точно знаете? — насторожился Антон.

— Да зачем бы им понадобились светлые амулеты? — удивилась старушка.

— И сейчас они там же? — на всякий случай спросил Городецкий.

Яночка ненадолго задумалась.

— Вам лучше уточнить у Екатерины Романовны, — пробурчала она себе под нос, — я за сейфы не отвечаю.

— Опять до утра ждать! — разозлился Светлый.

— А вот и нет,— хитро прищурилась Яночка, — директриса в Эрмитаже. Правда, сказать, в каком из залов, не могу. Но на главном входе она отметилась ещё три часа назад.

Поблагодарив старушку, ушедшую к себе, чтобы перекинуться в кошку и продолжить патрулирование вверенного ей объекта, Городецкий с Эллой побрели по длинному коридору, соединявшему между собой выставочные залы. Амбалы покинули их ещё в начале беседы с экспертом.

— Предлагаю разделиться и поискать, — вздохнула Элла, — вы направо, я налево?

Антон кивнул. Ночной Эрмитаж был грандиозен, загадочен и даже страшен. Городецкий молча брел между полотнами, время от времени рассматривая их призрачным зрением. К его величайшему удивлению, многие, если не сказать, что почти все женские обнажённые тела были написаны с использованием натурщиков мужского пола. Женские черты им, видимо, придавали позже. Неприятно поразила работа Рембрандта. Даная в сумраке была страшна. Вся поверхность полотна была изъедена чем-то зелено-черным. Светлый поспешил прочь. И тут же в соединяющей залы галерее услышал странный шум. Как будто кто-то стучал в стену с другой стороны чем-то мягким, вроде подушки. Городецкий пошел на звук и вполне ожидаемо наткнулся на техническую дверь. За дверью сперва слышалась какая-то возня, а затем отчетливый звук оплеухи. Антон отпрянул и метнулся за ближайшую портьеру.

— Ты что, Франц Яковлевич, — даже шепот у Дашковой был резкий, — до дома дотерпеть не мог?

— Окстись, Катенька, — мурлыкал Лефорт, — я тебя дома последний раз третьего дня видел! Ты ж всё время на работе!

— Ты бы намекнул, я бы выходной взяла, — возмущенно шипела женщина.

— Я два года за тобой по всему Питеру бегал! Мы три месяца под одной шинелью спали, — обиженно отозвался Франц, — ты же намёков не понимаешь ни хрена!

— Так тебе ещё в сорок третьем было сказано, — стояла на своем директриса, — чтоб ни одна живая душа не догадалась!

— Ты стыдишься меня, что ли?! — возмутился Темнейший.

Судя по шуму, за стеной произошла короткая борьба. Затем дверь распахнулась. Дашкова, вся растрепанная, в съехавшей набок юбке, выскочила в тёмную галерею. Там она мигом оправила одежду и направилась в соседний зал своей жесткой походкой. Следом вальяжно выплыл Лефорт, сунул в карман какой-то кружевной клок и зашагал в противоположном направлении, что-то мурлыча себе под нос. Городецкий выждал для приличия минут десять, всё-таки расстояния тут довольно большие, пусть отойдут подальше, и покинул своё убежище, стараясь не стучать ботинками по узорному паркету. Решил, что ему лучше преследовать директрису Ночного Дозора. Догнал её уже на первом этаже, между сувенирными бутиками.

— Екатерина Романовна! — тихо окликнул он. Дашкова вздрогнула, но явно не от испуга. — Постойте! Мне нужно задать вам пару вопросов.

Догнав Дашкову, Антон убедился, что помимо резкого голоса у неё ещё и довольно колючий взгляд.

— Ну? — требовательно бросила она. — Остановилась! Задавайте ваши вопросы!

Городецкий почувствовал небольшое волнение Сумрака и неприятное сжатие в голове. Директриса просматривала его память. Даже в темноте было видно, как она слегка покраснела.

— Я не нарочно, — буркнул он, тоже краснея, — мне нужно узнать про ордена Меньшикова.

— Это закрытая информация, — задумчиво проговорила Дашкова, как бы сама себе. — Ну, вот что. Без Эллы я вам ничего рассказать не могу, если это не касается меня лично. Гесер просил все манипуляции по делу осуществлять в её присутствии.

— Чего это? — удивился Антон.

— Вы разве не заметили, — резко поинтересовалась Екатерина Романовна, — что Элла практически не участвует в разговорах? Только молчит да слушает.

— И?

— Она переносит информацию в своей голове, — директриса раздражалась всё больше, — разве господин Лефорт не считывал при вас сообщения от Бориса Игнатьевича и Артура Утеровича?

Ах, вот что это было! Городецкий совсем растерялся.

— Ну а что? — пожала плечами Дашкова, чуть успокаиваясь, — удобно. Идеально, можно сказать. Кому она нужна, со своим шестым уровнем? Ни ловить, ни даже преследовать её никто не станет.

— А ничего, что она Тёмная? — засомневался оперативник.

— И что? — буркнула женщина, — Мы вон, всю войну в одной комнате с Тёмными просидели. И блокаду пережили, между прочим!

— А как к этому относится Инквизиция? — резко поинтересовался Городецкий.

— Можете сами у них уточнить, — холодно отрезала Екатерина Романовна, — вон, в Генеральном Штабе сидят. Вам только через площадь пройти. Или вас проводить?

Она резко развернулась и быстро пошла к выходу. Антону ничего не оставалось, как следовать за ней.

— Вы что, действительно подумали, — прошипела она, — что я позволю себя шантажировать?!

— Я не… — лепетал светлый.

— Кто вы такой, чтобы кого-то попрекать?! — продолжала она, — Они нам жизнь спасали! Франц на Ладоге зимой чуть под воду не ушел, вместе со всей колонной!

— Что он там делал? — растерялся от этой откровенности Городецкий. Они ещё не покинули пределов дворцовой ограды. До них едва долетали звуки ночного Питера.

— Продукты доставлял, — выдохнула она, успокаиваясь, — девчонки же машины водили, четырнадцатилетние. Ни опыта, ни сил. Лёд не выдержал, машина стала тонуть. Ну, не мог же он колдовать посреди колонны, да при солдатах! Сел за руль и потихоньку выволок по Сумраку.

— Темнейший своей жизнью рисковал? — оторопел Антон. — Но зачем?

— Затем, — она устало присела на ближайшую скамью, — что его Светлые коллеги человечину есть не стали бы. Ему приходилось доставать хоть что-то, чтобы мы все не подохли тут зимой!

— А ведь мог и не париться, — к ним потихоньку подошла Элла, — голод не тетка. Ему же ничего не стоило поиздеваться, ради эксперимента. Сколько Светлых развоплотится после такого ужина? А? Антон. Вы бы стали есть человечину, чтобы выжить?

Городецкий не нашелся, что ответить.

Орденов Светлейшего не нашлось ни в одном сейфе. Дашкову, которая постепенно успокоилась, это, казалось, мало волнует. Она достала из антикварного шкафа несколько довольно старых гроссбухов и принялась просматривать сумеречным зрением.

— Вот, — она подвинула Городецкому один из журналов, — опись изъятия. Ордена-амулеты сняты со Светлейшего рукою К.У. Пендрагона и собственноручно переданы И.А. Долгорукову.

Пролистав ещё несколько таких же толстых журналов, она вновь продемонстрировала Антону запись.

— В связи с утратой заряда, отработанные амулеты переданы на хранение в Алмазный фонд царского дворца.

— Что это значит? — напрягся Городецкий.

— Амулетами воспользовались,— пояснила Екатерина Романовна, — а так как после высвобождения хранящихся в них заклинаний они разрядились и превратились в обыкновенные ордена, то их и оставили на хранении там, где в тот момент находился Государственный Алмазный фонд императорской семьи. То есть — в царском дворце.

— Лета одна тысяча семисот тридцатого, января тридцатого дня, — с трудом прочитал Антон. — Всё равно не понял. Сразу пять амулетов разряжено было? Какая-то битва?

Дашкова задумалась.

— Нравится вам это, господин Городецкий, или нет, — помрачнела она, — но надо с Францем Яковлевичем это обсуждать. Это всё было до моего рождения. А у него память отменная. Все сражения между Дозорами он, по крайней мере, помнит отлично.

Ну, если только для дела.

Пока ждали Лефорта, который только что лёг спать и был весьма не в духе, Антон просматривал остальные записи. Начиная с 1730-ого года список артефактов, всевозможных амулетов и обрядов вырос так, что страницы почернели от налезающих друг на друга строчек. Лефорт, на удивление подтянутый и бодрый, хоть и злой, прибыл ровно через полчаса, как и обещал. Ни он, ни Екатерина Романовна и бровью не повели, когда вновь оказались рядом. Темнейший присел за стол, развернул к себе журнал, демонстративно ни на кого не глядя, и усмехнулся чему-то своему.

— Господин Лефорт, вы не могли бы прояснить судьбу вот этих пяти амулетов?

— Которые в день смерти Петруши в царский дворец привезли? — сразу, практически не глядя на записи, поинтересовался тот.

Император Петр II, недоросль четырнадцати лет от роду, умирал мучительно, но недолго. Светлейший сам с ним возился. На вопрос об их с императором отношениях Франц неопределенно хмыкнул, давая понять, что джентльмены это не обсуждают, хотя обсудить было что.

Врач-немец давно махнул рукой. Здоровье юного царя было значительно подорвано курением и пьянками, к которым его склоняли чуть ли не с семилетнего возраста. Целитель из Ночного Дозора ещё что-то там колдовал. В качестве последнего средства запросил амулеты. Долгоруков, недолго думая, сам привез всё, что смог набрать в сейфах. Его можно понять: по всем возможным нитям вероятностей его жизнь была связана с жизнью юного императора. По крайней мере, когда умирала императорская сестра, Светлейший не проявил ни капли интереса.

— И что, — поторопил его Антон, — сработало?

— Представьте себе, нет! — возмутился Лефорт, — амулеты уже были разряжены!

— Как?! — Городецкий вскочил и принялся расхаживать по небольшому кабинету. — Сами, что ли, разрядились? Лежа в сейфе?

— А кто их знает, — отмахнулся Лефорт, — моё дело было амулеты в Ночной дозор передать. Что с ними дальше происходило, знали лишь Сумрак да Светлейший.

— А жизни-то как связаны были? — нетерпеливо поторопил его Городецкий.

— Судя по тому,— насмешливо отозвался Франц, — что сейчас мы Долгорукова тут не видим, как-то были. А на смену ему Хануман пришел.

— Кто? — растерялся светлый.

— Вы его знаете как Михаила Васильевича Ломоносова, — как-то неожиданно потеплела Дашкова. — Если Брюс учил своих подопечных по желанию скидывать в Сумраке уровни, — она метнула понимающий взгляд Элле, — то Хануман мог визуально взрослеть.

— Душный был тип, — поморщился Лефорт, — но с Бироном меня тогда сильно поддержал, ничего не скажешь.

— И ещё он меня инициировал, — напомнила Екатерина Романовна.

Анна Иоанновна* в целом была не так плоха, как её малюют. Поддерживала науку, дороги строила. Но вот с фаворитом её, Бироном**, у обоих Дозоров как-то сразу не заладилось. В целом он Лефорту нравился. Злой, мстительный, тот махом устранил Долгорукого практически со всей его многочисленной семьей и даже московской её ветвью. Но дальше стало сложнее. Эрнст оказался слабеньким Тёмным Иным и начал потихоньку смещать Лефорта с должности. Уровня он был даже не третьего, непонятно, на что рассчитывал. В Питере ещё жива была память о Светлейшем с его выкрутасами. Понятно было, что Бирона никто не поддержит. Всем, кроме него самого.

— Он под конец осмелел от царской вседозволенности настолько, — вспоминал Франц, — что приходил в тогдашний офис Дневного Дозора и пытался в нем распоряжаться. Вот тогда я и узнал, что такое благородного врага иметь! Хануман, даром, что выглядел, как пацан девятнадцатилетний, а было ему тогда чуть меньше тысячи лет. И пока Бирона в ссылку не проводили, мы с Михаилом Васильевичем душа в душу работали. Ненавидели друг друга, но всё вместе делали. Это уж потом я с психу его заместителя молнией насмерть шибанул. В общем, умел Хануман до ручки довести, просто мастер был по этой части. Но практическая магия при нём взлетела на невиданный доселе уровень. Сферы магические, алгоритмы по выявлению Иных. Вероятностные прогнозы! Амулеты тогдашний Ночной Дозор заряжал чуть ли не на конвейере.

— Кстати, об амулетах, — напомнил Городецкий. — Получается, последний, кто держал в руках заряжённые ордена Светлейшего, был Кей?

Все обернулись к нему.

— Вы сейчас на что намекаете? — угрожающе поинтересовался Лефорт.

— Ну ведь это правда, — растерялся Антон, — подменить, разрядить или попросту присвоить амулеты мог только он. Потом-то они в чужом сейфе лежали.

— Подменить и во дворце могли, — процедил Франц, — такие ордена у многих были. Даже у меня.

— Кей никогда не навредил бы Артуру намеренно, — вступилась за приятеля Элла, — если ордена каким-то образом и были задействованы, то не им.

— Но зуб-то на Завулона у него был, — не унимался Городецкий, — на работу к себе не взял. И, я так понял, они с тех пор не виделись.

— Вы думаете, мы все за сотни и тысячи лет ни разу насмерть не ссорились, что ли? — рассвирепел Лефорт. — Завулон с Гесером вообще воевали за Договор. Лично на войне бились друг с другом. А донимают они друг друга вторую тысячу лет. Но, как мы видим, в трудную минуту Гесер плечо подставил-таки. Вы ещё слишком молоды, чтобы это понять. Но поверьте, стычка из-за работы, это такая мелочь, по сравнению с тем, что порою происходит между Иными!

— Кей не мог! — упрямо повторила Элла. — Вы себе не представляете, что он сделал для смещения Светлейшего. Сколько народу было задействовано! Раньше ни сотовых, ни интернета не было. Всё на честном слове. И если бы всё раскрылось, вместо Немецкой слободы воронка бы пожизненная вертелась!

— Но почему Завулон его на работу не взял? — вскипел Антон. — Не доверял?

— Это вы у него спросите при случае, — отвернулась Элла, — а только я Кею, как себе верю.

— Почему?

— Потому, — она вновь вернулась к себе в старинное кресло, — что когда мы с ним тот амулет, что Светлейшего должен был всех уровней лишить, из Москвы в Питер везли, мы всё на свете прокляли! У нас по дороге было всё. Просто ВСЁ!

— За семь дней? — усмехнулся Городецкий.

— Семь?! — возмутилась Элла. — Месяц! Амулет Завулон лично заряжал. И так расстарался, что лошади отказывались его везти. Лёд под ногами трескался. Разбойники, волки и медведи со всего маршрута все наши были. И это у нас ещё защитный кожух был. А надо было ещё бриллиант этот крошечный, из-за которого весь сыр-бор затеяли, не потерять. Причём половину пути Кей был совсем один. Мы с ним должны были встретиться на середине дороги. Он из Москвы две недели пешком шел, а я его в лесу ждала. Мы две недели одним плащом укрывались. Кусок хлеба на двоих делили. И если бы снова всё повторилось, я с ним!

— Она права, — кивнул Лефорт. — Завулон сам не знает, кого потерял. Кею цены нет!

— Ну, хорошо, — прищурился Антон, — а где ваш заместитель сейчас?

— Спит! — отрезал Франц, давая понять, что обсуждение закончилось.

Элла дулась всю дорогу. Антона распирало от вопросов, а она вредничала и отмалчивалась. Но как выспалась, чуть оттаяла. И за ужином Cветлый решил рискнуть и разговорить её.

— Интересные в Питере отношения между Дозорами… — начал он.

— Есть такое, — улыбнулась Элла.

— А как так получилось-то? Вот в Москве же Завулон с Гесером вместе ничего не делают. Друг к другу в гости не ходят.

— Это вам так кажется, — рассмеялась рыжая, — но в чем-то вы правы. Атмосфера в городе сильно зависит от того, какие отношения поддерживаются между Ночным и Дневным Дозорами. Просто Лефорту и Дашковой так удобнее. И приятнее, наверное. Франц вообще любит, когда всё красиво. Чтобы политес соблюдался. Тут у него прямо пунктик какой-то!

— А как так получилось, что Екатерина Романовна встала во главе Ночного Дозора? — этот вопрос не давал Антону покоя. — Она ведь намного моложе Лефорта.

— Она намного моложе любого известного руководителя Дозоров в принципе, — Элла откинулась на спинку дивана и сощурилась. Глаза у неё все ещё были красные.

— Что не так с питерским Ночным Дозором? Лефорт как возглавил Дневной Дозор после Брюса, так и руководит. А в Ночном Дозоре всё время менялось руководство.

— Неправда ваша, — отмахнулась она, — в Москве всё то же самое было. Завулон как сел наместником, так и не сменялся. А до Гесера в его кресле кто только не сидел. Это, скорее, издержки самого Ночного Дозора. Этот пост, по-видимому, более желанный.

— И всё равно, — настаивал Антон, — по сравнению с Лефортом Дашкова ребенок. Как?

— Это ДАШКОВА! — пожала плечами Элла.

Инициировал Екатерину Романовну сам Хануман, ей и двадцати лет не было. Михаил Васильевич был гением от магической науки и вообще личностью незаурядной, но уж больно неуживчивой. Дневной и Ночной Дозоры тогда много вместе экспериментов ставили, Элла насмотрелась, как Хануман Франца подначивает. Дразнит то амулетами, то новыми ускоренными да улучшенными методами рабочими. С болезненно-самолюбивым Лефортом они жили, как кошка с собакой. И атмосфера в городе была соответствующая. Три бунта, два военных переворота. Хануман у себя в Дозоре всё время опыты ставил и Катю привлекал не только в качестве зрителя.

— Лефорт ещё Михаилу Васильевичу его главной забавы простить не мог, — прыснула Элла, — про «паранджу» знаете? Видели в действии?

Городецкий кивнул.

— Так вот, — девушка чуть подалась вперед, — Хануман тоже её носил. Но паранджа у него была особенная. Оборотная. В жизни выглядел он, как бог греческий. Косая сажень в плечах, белые волосы до талии, свои! Не парик. Глаза синие, как два озера. Ростом даже чуть выше Франца был. Это последнего особенно задевало. А как надо ему на люди выйти, прикидывался Михайло, сын Ломоносов, полным, лысеющим, да ещё и лицо всегда красное было!

Тут Элла не выдержала и рассмеялась.

— Для Лефорта это было как для быка красная тряпка. Он— то обходился тем, что Бог дал. И ведь сам он про себя знает, что красивый, гордится. Для него паранджа — позор. А тут Хануман со своими кудрями белоснежными вроде как планку понижает, стыдится своей красоты.

— А зачем он это делал? — удивился Городецкий.

— Шутник был, — пожала плечами девушка, — и упрямец страшный. Этим он Екатерину Романовну и зацепил. Помимо глаз своих сапфировых, разумеется.

Вроде как они даже вместе жить начали, но тут незадача случилась. Что-то у него в лаборатории пошло не так. Занемог главный дозорный страны, да помер в одночасье. Элла тогда уже, у Лефорта в доме не служила и все новости знала только со слов Кея. Ну, понятно, свято место пусто не бывает, на него тут же новый царский фаворит вскарабкался, Потёмкин Григорий*. Франц Яковлевич по ночам не спал. Шутка ли! Новый Светлейший в царскую постель чуть ни с разбегу влетел. Орлов еле ноги унес. На другой конец страны переехал. А кому, как не Лефорту, было помнить, с чего вся катавасия с Меньшиковым закрутилась? Нет ничего хуже, чем вседозволенность для любого из Дозоров.

— И тут приходит однажды Франц от инквизиторов, весь какой-то потерянный. Хануманова девица Ночным Дозором руководить пришла!

Дашкова полчаса с Потёмкиным за закрытой дверью поговорила. И после того разговора он в Крым на войну сбежал и больше в Дозоре не появлялся вообще. И никто больше не появлялся.

— Тридцать три года, — чуть улыбнулась Элла, — второй уровень. Титановый позвоночник. Оказалось, что это всё, что было нужно этому городу. Даже в Сумраке покой наступил! Инквизиторы только руками развели. Помимо всего прочего, Дашкова, хотела она того или нет, прекратила череду смертей в руководстве Ночного Дозора. Бывший Светлейший, князь Потёмкин, преспокойно живет себе в Индии. До самого отъезда накануне революции перед Екатериной Романовной расшаркивался. И больше никто ни разу на этот пост в Санкт-Петербурге не покушался.

— Интересно, — согласился Городецкий. — А кем вы у Лефорта работали, что он так вокруг пляшет?

— Горничной, — сказала Элла. И почему-то нехорошо улыбнулась.

— Вот тут я не понял, — нахмурился Антон, — вы же вроде с Кеем вместе всё делали. А в итоге его Лефорт в Дневном Дозоре заместителем назначил, а вас — простой горничной?

— Ага, — задумчиво отозвалась девушка. — Вы не возражаете, я оставлю вас ненадолго? Мне нужно Моте позвонить.

Городецкий пожал плечами. Элла отошла в угол и долго о чем-то беседовала со своей девушкой. Лицо её, сперва весёлое, становилось всё более напряженным. Буркнув под конец: «Лан, поищу!» отключилась. За стол вернулась какая-то нервная, даже злая.

— Что-то случилось? — машинально поинтересовался Городецкий.

— Важного ничего, — буркнула она, — я с этими орденами напрочь про свои дела забыла. Матильда Карловна просила из старой квартиры кой-какую мелочь забрать и сувениры в музее купить. А я вчера всю ночь по Эрмитажу рассекала и забыла. Вообще из головы вылетело.

— Можно, я с вами не пойду, — взмолился Антон, — я хотел в Русский музей!

— Да без проблем, — улыбнулась рыжая. — Встретимся в Пулково в шесть.

Лефорта Городецкий в аэропорту ещё издали увидел. Всё-таки заметный он был, со своими черными волосами и бритым виском. Выделялся даже на фоне остальной неформально одетой публики. Франц его не видел, потому что спорил с Эллой, стоя перед ней на одном колене.

— Ты же любишь Питер, — ворковал он, включив свой самый вежливый голос, — ну, что тебе те десять лет?

— Ни года. Ни дня! — отрезала девушка и встала с сиденья. Поднялся и Темнейший.

— Можно хоть в самолет тебя посадить? — буркнул он, придерживая её за плечо.

— Спасибо, Франц Яковлевич, — Элла тактично отстранила его руку, — но я сама справлюсь. Артуру всё передам. Да вы и сами это знаете, — она натянуто улыбнулась.

Со своего места в очереди Антон видел, как неприятно изменилось лицо Темнейшего. А может, дело было в том, что Светлый, наконец, попал в его поле зрения. Франц с Эллой переглянулись. Очередь двигалась быстро, и Городецкий не стал наглеть и проталкиваться вперед. Всё равно в одном самолете полетят. Тогда и спросит, что за неотложная надобность привела главу Дневного Дозора в Пулково на проводы.

Он уже стоял у столика регистрации, когда к нему подошли двое одинаково одетых молодых людей с символикой дозоров на форме.

— Можно попросить вашу регистрацию? — тихо поинтересовался один из них, протягивая руку за бумагами.

Антон отдал ему паспорт.

— Здесь виза не проставлена, — тактично сообщил дозорный, глядя Антону в глаза. Взгляд у него был равнодушный.

— Простите, — растерялся Городецкий, — но я уже был в Дневном Дозоре. И мне ничего про визу там не сказали.

— Визу на таможне получают, при въезде в город, — молодой человек все ещё был очень спокоен.

Городецкий махнул было Элле, но понял, что она исчезла. Вот только что стояла с другой стороны, ждала его. А теперь её нигде не было видно. Время посадки заканчивалось, но деваться было решительно некуда. Темный и Светлый таможенники начинали терять терпение.

— Пройдемте в Сумрак, пожалуйста, — натянуто улыбнулся Светлый.

Антон пожал плечами и шагнул в свою тень.

— Ну ты даешь! — прошуршала трубка голосом Семена. — Ладно, жди.

Городецкий поблагодарил таможенников за возможность позвонить и присел на неудобный диван в углу. Помещение было традиционно-казенным, светлым, чистым, но неуютным. Выслушав объяснения молодого программиста из московского офиса, его таки задержали до выяснения, и упущенный самолет уже давно приземлился в столице. Дали телефон (свой он где-то посеял). Избалованный современными технологиями, Антон смог вспомнить только два номера: Гесера и, почему-то, Семена. Стыдно было беспокоить Бориса Игнатьевича. Семен ему, конечно, тоже расскажет. Но самому звонить с такими новостями было тошно. И Элла тоже хороша! Могла бы и предупредить, а то сама пронеслась по приезду в Питер мимо регистрационной таможни на вокзале и сразу прыгнула в такси. Антон помнил, что нужно отметить прибытие, но с непривычки растерялся. А потом из головы вылетело.

Дашкова прислала щуплую девочку чисто питерского вида. Воздушную, тонкую и вдохновенную. С интересной прической из аккуратных дредов. Она была больше похожа на художницу, чем на оперативника. Представилась «художница» Татьяной.

— Зря,— сказала она неожиданно твердо, даже зло, — не нужно было Тёмную одну отпускать, да ещё и перед отлётом. Пока операция не объявлена завершённой, всё должно быть «прозрачно». И по телефону должна была громкую связь включить. Откуда вы знаете, с кем и о чём она там говорила?

— Да она вроде нормальная. Адекватная… — Городецкий пожал плечами.

— Большая ошибка, — Таня осуждающе глянула на него, — считать, что Тёмные будут просто так для вас что-то делать. По доброте душевной.

— И Лефорт? — возмутился Антон. — Дашкова говорила, что он на Ладоге…

— Товарищ Лефорт вообще ничего никогда просто так не делает, — безапелляционно заявила девушка.

— А как же Завулон? — буркнул Светлый, — он же вон, в разведке служил.

— А если бы войну немцы выиграли, он бы в Германии и остался. Без малейшего сожаления, — отрезала девушка. — Они всё и всегда делают только для себя. Ну, или для своих.

— А блокада? — обреченно спросил он. — Они же помогали.

— Помогали, — вздохнула Таня, — мы там все друг другу помогали. Но, сдается мне, это было «водяное перемирие». Все равно нет-нет, да и пытались поиздеваться. Бывало, придет оборотень в офис, а у самого вся ро… всё лицо и шинель в крови. Смотрит на тебя и скалится. Раньше-то в Ночном Дозоре их на входе распылило бы. А тогда смогли разгуливать, где захочется. Руки-ноги оторванные прямо на стол могли положить, пока Лефорт не запретил. Он не любит, эстет хренов! И вампиры так делали. И кровь пили у меня на глазах чуть не каждый день. А ещё в темноте подкарауливали и пугали. Хотя, к концу войны мы уже так очерствели, что даже перестали реагировать на трупы, взрывы и пули пролетающие. Не то, что на вампиров.

— А Шимус? — у Антона что-то ёкнуло внутри. Ужасно не хотелось узнать что-то плохое.

— Шимус Райан? Из Петергофа? — уточнила Татьяна. — Рыцарский масонский отряд. Всю войну там прожили, в офис не приезжали. Они там что-то вроде княжества себе организовали, дворяне же все были до единого. Если бы война не в нашу пользу закончилась, тоже неизвестно, как бы всё обернулось. Говорю же, какой бы Тёмный ни был обаятельный, какой бы подвиг он ни совершил, его мотивация всегда эгоистическая. ВСЕГДА! Как вы этого не понимаете? Мы этим и отличаемся. И Светлые всегда на шаг сзади, если дело доходит до выкрутасов разных.

— Сколько вам лет, Танечка? — на всякий случай уточнил Городецкий.

— Восемьдесят, — нахмурилась она. — А что?

* * *

— Вы Татьяну Ильиничну не больно-то слушайте, — тяжело вздохнула Екатерина Романовна, приняв Городецкого с рук на руки. — Иные этого возраста бывают довольно агрессивны, даже Светлые. Времена были сложные. Репрессии, сиротство. У неё всё запутанно очень. Она сирота, ей в приюте так мозги промыли, что она до сих пор в себя прийти не может. Если вы на ту же тему поговорите с Елизарием, которого мы в духовной семинарии инициировали задолго до революции, то получите совершенно другое видение тех же ситуаций. Единственное, в чём Танечка права, — вы действительно очень расслабленно себя повели с Эллой. Она производит впечатление бескорыстного человека, радеющего об общем благе. Но это иллюзия. Я довольно давно её знаю, она очень, ОЧЕНЬ опасна.

— Чем? — насторожился Городецкий.

— Прежде всего, своей целеустремленностью, — Дашкова поджала губы. — Хорошее качество, но в плохих руках может стать серьезным оружием. Вы ведь уже многое тут узнали, что-то сами видели. Эйдлих Кэмроновна достаточно вынослива, автономна в путешествиях. Ей ничего не нужно, кроме чётко сформулированной цели. Всё сама добудет, выяснит, что-то на месте решит. Она действительно может всё. И если вы встанете у неё на пути — переедет вас асфальтовым катком и даже следа не оставит. Лефорт до сих пор локти кусает, что отпустил.

— Тогда зачем он её провожал?

— Решил по последнему разу попробовать вернуть. Так, без надежды на удачу, — отмахнулась Дашкова. — Он много лет назад её сильно обидел. Так что шансов нет никаких, и он это прекрасно знает. Просто остановиться никак не может.

— Но вы же как-то пересеклись. Я так понял, даже вместе поработать успели. И до сих пор живы, — неудачно пошутил Антон.

— Меня ещё сложнее сдвинуть с пути, — улыбнулась Дашкова, — только в отличие от Эллы, я первой категории. Могу и отбиться. А вообще я ей просто не нужна. И в своё время мы даже были друг другу полезны. Но больше она не обращалась, а я лишний раз не хочу с ней пересекаться. Хануман ею уж больно восхищался. В зерцало дал заглянуть.

— Куда? — насторожился Городецкий.

— В кунсткамере есть специальная подставка для законодательных актов, зерцало*. А в Сумраке на первом слое — мощнейшая сфера самопознания.

— И что она делает?

— В двух словах и не объяснишь, — Екатерина Романовна нахмурилась, — ну, вот, вышла оказия, лишился Завулон всей магии. Но хитрым, умным и упрямым он остался все равно. Зерцало показывает человеку его суть, то, чем он силен без учета его уровня. И у Эллы это почти сверхъестественная самодостаточность и чудовищная целеустремленность. Другими словами не скажешь. И внутренняя сила такая, что никаких магических уровней ей просто не надо.

— А что она для вас сделала? — спросил Антон.

Дашкова сделала вид, что не услышала вопроса.

— Вот интересно, — как бы сама себе шепнула она, — что Зерцало покажет вам, Антон Сергеевич.

* * *

Городецкий представлял себе кунсткамеру несколько иначе. На первом этаже было что-то вроде этнографического музея. Пробравшись мимо богатых витрин, он выскользнул из толпы туристов и отправился на поиски Зерцала. Было бы намного проще, если бы знать, что это и как оно выглядит. Помотавшись добрых полчаса, Антон сдался и, наконец, попросил о помощи ближайшего экскурсовода.

— Молодой человек интересуется работой Михаила Васильевича Ломоносова, — по привычке громко озвучила свои мысли женщина с указкой.

Во время разговора она продолжала ею помахивать и машинально на все указывать. Сейчас черное острие уперлось Городецкому в грудь. Он отпрянул.

— Зерцало является символом государственной власти, — звенел голос экскурсовода, пока она уводила Антона за собой по лестнице на второй этаж.

За ними брел весь её туристический выводок. Она ещё что-то говорила, но Городецкому было неуютно в этой толпе фотографирующих и снимающихся на фоне витрин людей. Он повертел головой. В комнате с большим столом посередине было много всяких инструментов. И, о ЧУДО! Вот же оно, сам нашёл! Большое круглое, совершенно прозрачное стекло в тёмной раме. Городецкий начал пробираться к сфере, но в это время тонкое черное острие уперлось ему в бок.

— Линза от зажигательного инструмента Э.В. Чирнгаузена, — проорала экскурсовод, — семнадцатый век. А вот и ваше Зерцало, — она указала на стол.

Антон с удивлением и недоверием рассматривал обыкновенную золоченую раму, даже без стекла. Внутрь неё был вставлен пожелтевший лист с мелким текстом. Сверху было написано, что это указ императора. Но из рассказов Дашковой и Лефорта он сделал вывод, что в то время на троне одна за другой сменились три императрицы. С трудом дождавшись, пока схлынут все желающие сняться на фоне линзы, Зерцала, стульев и окон, он осторожно шагнул в Сумрак. Рама на первом слое сияла белым светом и была пуста изнутри. Городецкий глянул внутрь. Там он, как ни странно, увидел своё отражение. Вокруг его головы вращалось что-то хаотичное, вроде смерча. И вдруг его как будто ударило током. Кто-то, кого тут даже не было, прямо в ухо шепнул: «Эй! Везунчик!» Городецкий вздрогнул и принялся вертеться, пытаясь увидеть того, кто был так близко. Но первый уровень был пуст. Зато он увидел, что одна из досок пола сдвинута со своего места и внутри чернеет провал. Подошел, глянул внутрь. Просто пустое место. Но тут явно что-то было. В реальности тут был гладкий пол, он точно помнил. Вынырнув из Сумрака, он даже попрыгал там, где на первом слое был вскрытый тайник. Ничего не произошло. Что бы там ни было, оно исчезло.

Кей незаметно выскользнул через вторую дверь. Удобная вещь — куртина*! Из присутствующих его уход, казалось, заметила только Элла. Когда накануне она, положив ему голову на плечо, прошипела: «Всё на тебя указует! Ты ордена изымал. Опять, как при Меньшикове, один в один. Беги, выкручивайся!» — он ещё не знал, не видел всей картины. И сейчас, пока Лефорт тёрся возле Светлого наблюдателя, Кей летел в аэропорт, максимально разогнав и без того усиленный магией мотор.

В Пулково он просто встал в очередь на ближайший московский рейс. Совершенно случайно выбранный им пассажир просто протянул ему свой паспорт и билет. Сам же отошел и сел в одно из серых железных кресел. Ничего с ним не будет. Пусть скажет спасибо, что жив остался. У этого рейса был неблагоприятный прогноз. Если бы Кею не нужно было срочно лететь в столицу, он бы и морочиться не стал. Самолеты каждый день падают. Одним больше, одним меньше. Но у пассажиров этого рейса хороший день. Этот самолет упадёт вечером, а сейчас пусть изношенные моторы ещё потрудятся. В последний раз.

Стоило лишь чуть-чуть подбавить морока — и милая девушка, проверявшая билеты на регистрации, вежливо пропустила его в самолет вместе с другими пассажирами. Первого класса в самолете не было, пришлось идти в «бизнес». Не нужно было даже напрягаться, занимая чужое кресло. Билеты тут стоили довольно дорого, пассажиров было мало. Ни есть, ни пить совершенно не хотелось. Кей вежливо отмахнулся от стюардессы. Да, еда тут была получше, чем в экономе. Но не та, к которой он привык. Сам себе усмехнулся на такую мысль. А ещё бывший блокадник! Эх, тогда бы в Кронштадт эти бутерброды с икрой и лососиной!

Москва встретила проливным дождем. А все ругают питерскую погоду! Таксист, заказанный кем-то из пассажиров, машинально повертел головой в поисках чемоданов. Потом быстро сел за руль и молча покатил в город. Кей прижался лбом к стеклу и наблюдал, как по нему стекают водяные струи. Сколько он тут не был? Лет двести, наверное. Артур даже близко подъезжать запретил, чуть ли не под страхом развоплощения. Как же приятно изменился этот город! Надо будет потом, когда всё закончит, пройтись по старым адресам, осмотреться.

* * *

— И что, — ровным голосом поинтересовался Завулон, — Эйдлих с тех пор вообще с Лефортом не разговаривала?

— Ну да, — кивнула Мотя, подливая ему чаю, — она вообще как-то очерствела после этого. Потом-то он забегал, когда припекло. Но она, как тогда Кей с декабристами оплошал и до самой Октябрьской операции, Дневному Дозору больше не помогала. Впрочем, и Дашковой тоже.

— И как её Инквизиции до сих пор не накрыла? — восхитился Претёмный.

— А за что? — искренне удивилась Матильда, теребя косу. — Она ничего ТАКОГО не делала. И за что её судить? За то, что она царских детей спасала**? Так они же не виноваты, что у них отец — самодержец. Правду сказать, и сам он не виноват, что Ночному Дозору приспичило страну конституцией пожаловать. Меня тогда ещё не было, не видела. Но Элла говорит, Кей среди ночи к ней примчался. Чуть ни на коленях ползал. Просил, чтобы хоть царевичей спасла. Лефорт её давно прогнал, она и слышать ничего не хотела. А Дневной Дозор едва успел в казармах поработать. Не хватало знающих людей, чтобы во дворец послать.

— Я так понял, — усмехнулся Завулон, — Франц эту битву Дашковой слил?

— Дашкова тоже «молодец», — огрызнулась Мотя, — у царя детишки были, маленькие! Ведь всех бы казнили. У царицы-матушки щека до самой смерти дергалась. Тоже мне, Светлые! Ну, благо бы устраивали свой переворот бескровно. А тут замысел на цареубийство со всей фамилией!

— А Лефорт что?

— Говорят, молодцом держался. Царя из-под пули вытащил, еле успел. Но если бы Элла тоже участвовала, самого восстания не случилось бы. Она же в любую щель пролезет! Всё, как ей надо, вывернет. У них с Кеем на такой случай своя схема была. И он даже что-то там успел. Водки в казармы отослал, жалование солдатам загодя велел выплатить, чтоб уж точно никуда не вышли. Всё, как при матушке Екатерине. Но не срослось.

— Где прокололись, вы, конечно, не знаете? — улыбнулся Претёмный.

— Я знаю, — насупилась Матильда, — что Эллу не нужно было увольнять. Она говорит, что большая победа накрывается маленькой ошибкой. Вот, к примеру, с теми же царевичами. Знаете, на чём они должны были из дворца бежать, если отца убьют? На карете!

— И что? — не понял Завулон, — карета же быстрее.

— А дело не всегда в скорости, — проворчала девушка. — Карета заметнее, да ещё царская.

— И чем выкрутились?

— Переодела всю семью в крестьянское, — улыбнулась девушка, — и телегу сама заложила. С самой захудалой лошаденкой. А в карету двух лакеев посадила. И если бы на Сенатской прорыв случился, добры молодцы в той карете с шумом со двора бы выехали. Погоня за ними. А там уж она бы с детишками и царицей в телеге потихоньку в другую сторону. А то и пешком бы вышли. Кому, спрашивается, нужны какие-то бабы с детьми?

— Отчаянная девица, — вздохнул Претёмный.

— Тихо! — вдруг шепнула Мотя. — Слышите?

Завулон замолчал. В наступившей тишине было слышно, как щёлкнул открывающийся замок.

Мотя одним движением выволокла Претёмного из-за стола, и потащила в дальнюю комнату, в небольшую кладовку. Там практически не было вещей. Стоял только какой-то голубой баллон, прислонённый к стене, да пара дешёвых чемоданов.

— Я сейчас вас на первый слой перетащу, — шепнула девушка, отцепляя от баллона маску и протягивая ему. — Вы там дышать не сможете. Держите, это кислородная смесь.

Она обернулась лицом к двери с нанесённым на неё защитным знаком. Шагнула назад, прижавшись к мужчине плотнее, и толкнула Завулона в тень.

После долгого отсутствия первый слой показался обжигающе холодным. Дышать, и правда, было нечем. Но баллон, вопреки ожиданиям, работал. Завулон несколько раз глубоко вдохнул через маску. Дверь на первом слое была прозрачная с их стороны. Он плотнее прижался к девушке и, высвободив из-под рубашки амулет, перекинул цепочку через её шею.

Было видно, что по тёмной квартире ходят какие-то люди. Два странно одетых человека обошли обе комнаты, кухню и туалет. Заглянули в кладовку, для них пустую. И, хотя лица их были хорошо видны, в полутьме первого слоя было не совсем понятно, кто они. Завулон, стиснув зубы, сетовал на Шимуса с Фомой, которые, когда не надо, умчались оба в какой-то музей. Что, если эти двое тоже шагнут сейчас в Сумрак?

В это время кто-то обнял его со спины и утянул их обоих на второй слой. От неожиданности он вздрогнул. Цепочка натянулась. Мотя напряглась, но не отпрянула. То, что их тащат по второму слою Сумрака прочь из квартиры, так поразило Завулона, что он не сразу понял тихий шёпот на языке своего детства:

— Артур! Это не я! Жизнью клянусь, не я!

* * *

Кей вошел в квартиру через первый слой. Странных мужчин в белых халатах он увидел ещё на подходе, пока они ковырялись в замке. У него был выбор: либо оглушить обоих сейчас и допросить позже, либо ничего не предпринимать и посмотреть, что дальше. Второй вариант был сложнее, но правильнее. Кто знает, может, это всего лишь воры, район-то бандитский. Но скорее всего, взломщиков кто-то послал.

Элла говорила ему про защищённую кладовку. Так что болтаться по первому слою без толку он не стал, а сразу нашёл запертую дверь и нырнул за неё через второй слой. Сколько он не видел брата? Тоже ведь лет двести! Вот когда он Светлейшему «подарочек» передавал, тогда и виделись. Да и встреча-то была в темноте, да в лесу. Не поговорили толком. Кей только сейчас понял, как соскучился. Артур не сильно изменился. Для Иного и время течет по-другому. Помнится, раньше братец особой доверчивостью не отличался. Что, если Завулон не поверит ему?

Отсиделись на девятом этаже. Моте надо было прийти в себя, да и на Кея хватило, у проживающих в доме алкоголиков случился запой. Через час, дождавшись, пока уйдут мужчины в странных коротких халатах, вернулись в дом. Ничего не пропало. Не сдвинулась ни одна вещь. Зачем заходили и что именно искали «грабители», не было понятно.

— Ты мне веришь? — тихо спросил Кей, глядя на брата.

— Скорее да, — протянул тот, — хотя на дело Меншикова действительно очень похоже…

В это время отворилась входная дверь и в квартиру, сметая идущих впереди Томаса и Шимуса, ворвалась Марина. Завулон тяжело вздохнул. Спокойная жизнь официально закончилась.

Фома с Шимусом не из пустого любопытства прогулялись в музейный фонд Кремля и администрацию Алмазного фонда. Вчера Эйдлих вышла на связь и потребовала сведений по движению орденов, вывезенных из Зимнего Дворца. Они подняли старые каталоги по перемещению антиквариата и выяснили что немалый процент орденов вроде «Слона» и «Белого орла», довольно редких в России, был продан после революции за границу.

— Вот чего я не понимаю, — Кей постучал себя карандашом по носу, — так это кому предназначались остальные два амулета?

— А мне всё ещё интересно, — буркнул Артур, — как они ко мне на склад попали. Я заказывал, конечно. Но вряд ли такие.

Марина прижималась к нему, злобно разглядывая Матильду. Девушка, казалось, не замечает откровенно ненавистных взглядов. Она суетилась, накрывала стол к чаю. Пока мужчины просматривали вероятности передвижения орденов, она испекла какой-то простенький пирог. И у неё был вид совершенно довольного жизнью человека.

— А что, — процедила Марина, по-хозяйски запуская пальцы Артуру в волосы, — если эта ваша Эллочка коробки принесла?

Все замолчали.

— Она же сама говорит, — продолжала девушка, — что на технический персонал никто внимания не обращает.

— Это невозможно, — сразу вскинулся Кей, — да и где ей те амулеты взять-то?

— Гесер? — вопросом на вопрос ответила Марина.

— С чего бы ему тогда сейчас помогать?

— Вид делает, — не сдавалась она, — и не слишком ли часто ваша Элла сотрудничала в прошлом с Ночным Дозором?

— Что вы такое говорите, — возмутилась Мотя, — ни с кем она не сотрудничала! Дашкова от Ханумана всё узнала. А тот от Лефорта. Эллочка один раз только и попросила помощи. Так Франц её зимой из дома в одном платье выставил!

— Ну, наверное, его тоже смущали её частые «светлые» контакты, — улыбнулась Марина.

Завулон слушал молча. Марина работала в аналитическом отделе. И строила логические цепочки профессионально. К её словам стоило прислушаться. На душе от этого становилось тошно.

— Так! — он рывком отстранился от любовницы, — виновных будем искать позже. Сейчас есть дела поважнее. Шимус?

— Да, — оборотень спокойно встретился со взглядом Претёмного, — я посмотрел амулет, который Марина Степановна привезла из Дневного Дозора. По действию точно такой же, как и разряженный. А значит, снимает все уровни. Точнее, не снимает. Я неверно выразился. Он их законсервировал. Замкнул в коконе. В принципе, можно попробовать этот кокон прорвать, а сам амулет переориентировать. Нужен точечный заряд, достаточно мощный. Артур Утерович, как-никак, не третьего уровня Иной.

— И где его сейчас взять?! — возмутилась Марина, вновь пододвигаясь к Завулону.

— В какой-нибудь очень хорошей лаборатории, — развел руками Шимус, — я могу встроить так, чтобы потом работало. Но создать не могу.

Марина и Фома кинулись обзванивать инквизиторские мастерские страны. А Мотя, всё ещё довольно злая, позвонила любовнице.

Элла была рада её слышать. Но по мере получения сведений становилась все мрачнее. Очень внимательно выслушала рассказ про визитеров в белых халатах. Кей встал из-за стола и тоже нашёптывал свои вопросы, а Мотя их передавала. Неожиданное известие, что теперь она рискует превратиться в главного подозреваемого, Эйдлих не обрадовало.

— Что она сказала? — прозвучал в неожиданно наступившей тишине голос Артура.

— Говорит, — Мотя шмыгнула носом, — что у Ханумана в тайнике пороется. Мало ли, что там осталось.

— Это всё? — зло бросила Марина.

— Ещё она велела справиться у Артура Утеровича, известна ли ему фамилия Монс?

* * *

Элла появилась тем же вечером. Долго целовалась с Матильдой в прихожей, потом спокойно передала Шимусу какой-то пакет, обменялась недовольными оценивающими взглядами с Мариной, хмуро глянула на Завулона.

— Пришлось наблюдателя сбросить, — сообщила она, — он бы мне не дал в тайнике спокойно порыться, да и тут кое-какие дела были. Кей, глянь-ка, нет ли на мне крючка какого? Меня Лефорт провожал. А он это дело любит.

— Два оберега, — сообщил Кей, вернувшись из Сумрака, — оба от аварий на транспорте.

— Всё равно снимай, — отмахнулась она, — от оберегов Франца тоже лучше держаться подальше.

— А что он вообще там делал? — недовольно буркнул Завулон.

— Мне пришлось по делам в Дневной Дозор забежать, — пояснила девушка, — и в тайник бы я сама не пролезла. Там только вход был на первом слое. А сами побрякушки на третьем лежали.

— Что-то себе взял? — сразу насторожился Артур.

— Обещание, что я не буду портить ему репутацию в глазах Претёмного. И сам тайник ему очень пригодится.

— А что ты делала в Дневном Дозоре? — удивился Кей.

— Мне в «Борджиа»* нужно было поработать, — пояснила Элла, — у меня же доступа нет. Пришлось лично обращаться. Даже хорошо, что Франц на месте был. Я из новеньких не знаю никого, да и с компьютером не в ладах.

— Нашла, кого искала? — грозно поинтересовался Завулон.

— И да, и нет, — уклончиво ответила Элла, — придется рискнуть и проверить. Если вы не против, конечно.

Терять было нечего. Эйдлих кивнула и набрала номер.

— Борис Игнатьевич, — вежливо начала она, — я ваше условие выполнила? Вы довольны результатом?

В трубке коротко прошуршало.

— Хорошо, — констатировала девушка, — теперь ваш ход. Вы не могли бы прибыть к Артуру Утеровичу, да как можно более шумно? Да. На трех автомобилях, если можно, то с охраной.

Завулон занервничал.

— Теперь с нами. — Эйдлих обернулась к Марине: — можно вас?

Она отвела её в сторону и что-то зашептала на ухо. Артур видел, как меняется у любовницы лицо. С неё мигом слетела её маска обиженной в лучших чувствах собственницы, и теперь девушка стояла вся бледная, сосредоточенная. Когда Элла закончила, Маринка просто кивнула.

— Шимус, Томас, — обратилась Эйдлих к мужчинам, склонившимся над горкой каких-то блестящих предметов, — предлагаю вам взять всё это барахло и переместиться в спальню.

Когда остались только они четверо, Элла взялась за Завулона. Ему пришлось облачиться в костюм и выйти во двор в сопровождении все ещё бледной Марины. За всё это время он один не получил никаких объяснений. Элла сказала, это оттого, что она не уверена в результате. Но вид у неё был такой, что спорить он не решился.

Во двор уже подъехали три огромных черных авто. Охрана высыпала на газон. Всех местных жителей, отмечавших очередной прожитый день, как ветром сдуло.

— Ты что-то знаешь? — тихо поинтересовался Завулон у Гесера.

— Не имею ни малейшего представления, — тот пожал протянутую руку.

Поговорив за жизнь минут десять, мужчины разошлись. Гесер сел в непривычно огромный джип и укатил в сопровождении двух пустых авто сопровождения. А Завулон с Мариной вернулись в квартиру.

— Минут двадцать надобно выждать, — Элла даже не собиралась ничего объяснять.

Артур начал злиться.

— Что такого вы сделали для Гесера, что он примчался по первому зову? — прошипел он.

— Оказала услугу, не содержавшую магической компоненты, — просто ответила девушка.

Как будто помощь Светлым — это совершенно нормальное для неё действие. Всё-таки в чем-то Марина права. Если не во всем.

Эйдлих спокойно, без суеты, приглушила свет везде, кроме прихожей. Спокойно отправила куда-то Марину, а Завулону предложила пройти пока на кухню. Мотя, обитавшая там всё это время, тревожно глянула на него.

— Вы, главное, не нервничайте, — тихо попросила она. — Эллочка обычно знает, что делает.

В тишине было слышно, как разъехались двери лифта. До его слуха донесся встревоженный голос Марины.

— Сюда, пожалуйста, — всхлипывала она, — мне кажется, у него инфаркт!

В двери нервно заерзал ключ. Элла вышла встречать скорую. Едва врач вошел в освещённую прихожую, раздалось её короткое: «Да!» и какой-то грохот. Вышедшие из кухни Артур и Мотя застали Кея, крепко державшего за руку хрупкую черноволосую женщину средних лет.

— Не узнаете? — поинтересовалась Элла, кивая на неё.

Завулон покачал головой.

— А ты, Кей?

Тот так же пожал плечами.

— Я же говорила, — Элла устало присела на обтянутую потертым дерматином скамейку у входа, — никто не замечает технический персонал. Знакомьтесь тогда. Эдита Аверина. В девичестве Монс.

Антон думал было, что успокоился. Но, едва увидев Эйдлих, снова вскипел. Девушка сидела на кухонном подоконнике перед Завулоном и Гесером и отвечала на вопросы так спокойно, как будто не было питерского путешествия. И не была заперта сейчас в кладовке под охраной женщина средних лет. Элла болтала ногами, пила чай. Уплетала за обе щеки пирог, приготовленный Матильдой специально к её приезду. Рассказ получался длинным и слегка сбивчивым.

Пока не совсем понятно, почему, но Иные рождаются абсолютно случайно. Бывает, что у родителей-Иных дети родятся людьми. Вот как у Эллы и Брюса, например. И плевать Сумраку на то, что Яков Виллимович — внеуровневый маг. Шестеро из шести — люди! А бывает и наоборот. У Йогана Монса, обыкновенного человека, к примеру, оба ребенка родились Иными. Сложно сказать, как получилось, что старшая его дочь, Анна, стала слабенькой Тёмной. Ничто не предвещало. Девушка она была добрая, даже наивная. Зато братец её младший, инициированый в Светлого Виллим, был умен, хитер и амбициозен сверх меры. И этого Сумраку показалось мало. Племянница Анны и Виллима также родилась Иной. А потом пришла работать в Дневной Дозор.

— Я думаю, — прыснула Элла, — всему виной корсеты. Попробуй оставаться в хорошем настроении, когда даже дышать нормально не можешь! Вот и получились девочки Тёмными.

Завулон, Гесер и Фома согласно закивали. Весь девятнадцатый век были в моде тонкие мужские талии. Эти трое прекрасно помнили, как мужчин тоже заковали в корсеты. Им было, с чем сравнить. Антону и Шимусу оставалось только поверить на слово.

Сверхспособности не дали семье старика Монса ничего хорошего. Анну Меньшиков лично препроводил в Тайную Канцелярию. Бедняжка десять лет отсидела в тюрьме. И только чудо в лице вмешавшегося Лефорта позволило ей покинуть, наконец, Россию и спокойно вернуться на Родину. Виллимом же занялся Артур Утерович. Не так нагло и не так явно, как Меньшиков, но результат был куда как интереснее. Монса свели со Светлой Иной Мартой, теперь уже государыней Екатериной. Царь был на «водах» за границей. Влюбленным никто не мешал. От этой связи родилась дочь. Девочку спешно, как тогда было принято, перевезли в обычной корзине через границу и сдали на руки деду. А на Монса в своей постели Пётр наткнулся лично. И ведь не застал бы, кабы не направил его Артур тёмным коридором в нужное время. Голова Монса потом долго в Кунсткамере хранилась. В общем, проехались Дозоры по спинам молодых людей от всей души!

Потенциальная Иная Эдита Монс выросла в Пруссии и знать ничего не знала о трагической судьбе родителя. Дед-то Иным не был. Но тут на Родину вернулась сперва её тетка, Аннушка, полная ненависти к России, россиянам и Меньшикову. А вскоре в родовое гнездо возвратилась ещё одна тётушка. Та, что в своё время поспособствовала безвременной кончине молодой матери и двух младенцев в селе Березовом. Не сложилось у неё с Лефортом. Франц Яковлевич не решал свои проблемы так радикально, как Светлейший. Он просто выставлял людей за двери ни с чем.

— Можете себе представить, — тяжело вздохнула Элла, — в какой чудесной атмосфере происходила инициация Эдиты? И как она должна была относиться к вам, Артур.

Шло время, государства Европы постепенно обретали свои нынешние границы. Пруссия вошла в состав Германии. Эдита выучилась на сестру милосердия и начала карьеру. Угадайте, где? У доброго доктора Менгеле*! Правда, не одна. На первых порах её тётушка поддерживала. Акушерка.

— Вот где-то там они вас и нашли, — развела руками Эйдлих, обращаясь вновь к Завулону. — Сами вспоминайте, Артур Утерович, когда в Освенцим с визитом ездили. Тётку вы тоже вряд ли в лицо помните, хотя виделись, и неоднократно. Она то и дело в Москву по работе ездила.

— А что, — подал голос Антон со своего места у двери, — Эдита все эти годы не работала?

— Ты смотри! — неожиданно вскинулась Матильда, — по-вашему выходит, что хозяйство вести — это не работа?!

— Ну да, — кивнул Артур, — кухня, церковь и дети. Вся женская работа Германии. Сам видел!

— И до этого Монсы ни разу не пытались мстить? — не унимался Городецкий.

— Может, и пытались, — пожала плечами Элла, — я их за руку не ловила. А только всем известная «регистрация» на таможне, уважаемый, была введена где-то между веком семнадцатым и восемнадцатым. Обе тётушки Монс тут же стали невъездными. Их бы даже в страну не пустили, не говоря уже о Москве. И они в «черных» списках «Борджиа» до сих пор! Я сама смотрела. А Эдита «засветилась», когда фамилию меняла.

— А эта как сюда попала? — Антон указал рукой на кладовку.

— Замуж в ГДР вышла, — улыбнулась девушка, — и стала Аверина. На неё ориентировки не было. Фамилия Монс уже нигде не фигурировала. Никто и не заподозрил. Вуаля!

Дальше было объединение двух Германий, развал Союза, да много чего ещё произошло. Аверина, имея богатый опыт и пятый уровень, без проблем закончила медицинский институт имени Сеченова. Все это время она курсировала между двумя странами.

— Будете с нею говорить, — вдруг вспомнила Элла, — обязательно спросите, как они ордена подменили.

— Их подмЕнили? — тут же оживился Томас.

— Да, — кивнула девушка, — во дворце, я полагаю. Этот момент мне остается непонятным до сих пор. Но больше негде было. Амулеты в Ночном Дозоре в сейфе были. Потом в кофре закрытом ехали. А во дворце их сразу целителю отдали. Все время из рук в руки. Где-то на этом пути подменили кофр. Ну, вы же помните, как раньше деньги и ценности перевозили? Руками, в санях, чуть ли не пешком! Бросали где попало. Оставляли на хранение на конных станциях. Попробуйте сейчас защитный кофр хотя бы с одним плохоньким амулетом из рук выпустить!

В этот момент сидевшая рядом с Артуром Марина поднялась, намереваясь отойти. Тот спокойно взял её за руку и возвратил на место. У девушки с лица сошла вся краска. Но на это никто не обратил внимания.

— Так вот, — продолжила Элла, — подменить подменили, а из Дворца вынести не смогли. Все не смогли. Пара штук остались. Редкие, тот же «Слон». Орден Андрея Первозванного не был редкостью. Их носили практически все вельможи. Такой подменить — раз плюнуть. А «Слоном» были жалованы всего несколько человек. Как бы там ни было, большая часть орденов выехала в Пруссию, а один-два они потом нашли, уже в двадцатом веке.

— Почему вы так решили? — тактично поинтересовался Гесер.

— Посмотрела движение аналогичных орденов, — пояснила рыжая, — вы же в курсе, что большевики продавали за границу ненужное, по их мнению, барахло в виде царских орденов, корон и прочих побрякушек? Мы имеем три амулета, изготовленные из совершенно конкретных орденов конкретного человека. Иному не нужно скупать ордена пачками. Он видит амулеты и отличает их. Тетушки Монс просто поездили по Европе и нашли недостающие части.

— А зачем их разобралИ, и как собралИ обратнО? — глаза у Томаса горели детским любопытством.

— Папаша Монс был золотых дел мастер, — объяснила Элла, — передал, так сказать, мастерство. Анна даже какой-то ювелирный бизнес на родине открыла. А разбирали, чтобы создать три абсолютно неузнаваемых амулета. Они же собирались устранять кого-то, кто на те ордена триста лет смотрел. И ещё им нужно было зарядное устройство куда-то вложить. Амулет же не сам по себе работает!

— А почему тетка Завулона ещё в Освенциме не прикончила? — вдруг вспомнил Антон, — была же возможность.

— Думаю, побоялась, — Элла прикусила нижнюю губу, — очень трудно опознать человека в форме СС, если видел его до этого мельком, да в камзоле, да в парике. Пудра, опять же. Я сама не с первого раза узнала. А у меня очень хорошая память. Да и как, по-вашему, Иная пятого уровня победит Иного первого? Или вы уже были вне уровня в тот момент, Артур? — Все посмотрели на Завулона, он лениво кивнул.

— Я в целом всё понял, — Артур поднялся, давая понять, что аудиенция подходит к концу. — Если не возражаете, я бы хотел остаться один. СЕЙЧАС.

Все присутствующие понимающе направились к выходу. Антон чуть задержался. Он увидел, как глава Дневного Дозора, вооружившись шляпной булавкой, открывает дверь в кладовку. А от взгляда, который он на мгновение поднял на Городецкого, у того все волосы на теле встали дыбом.

— Я вас не задерживаю, — вежливо и очень тихо повторил Претёмный.

Марина тоже попыталась присоединиться к отбывающим.

— А ты, милая, — остановил её Завулон, — составь мне компанию.

Городецкий глянул в последний раз на телохранителя Завулона, мрачного детину второго уровня, и вышел.

Девушки ожидаемо отправились на девятый этаж. Антон догнал их на лестнице.

— Подождите! — он остановился отдышаться, — есть моменты, которые я не понял.

Элла насмешливо уставилась на него.

— Отвечу, если только сама знаю, — отозвалась она наконец, — и если это вас касается.

— Скорая, — Антон взобрался на подоконник, — зачем приходили врачи?

— Санитары, — поправила Элла, — так, посмотреть, кто ещё в квартире живет. Вдруг бы застали. Артур Утерович сейчас щитом прикрыться не может. Вдвоем бы они его махом скрутили и на скорой помощи увезли. Мотя и Кей ему жизнь спасли. А сама Эдита в машине оставалась. Либо контролировала, либо морок насылала.

— А зачем вызывали Бориса Игнатьевича, да ещё с такой охраной? — глаза у Городецкого горели нездоровым огнем.

— Санитары вернулись ни с чем. Эдита могла подумать, что ошиблась хатой, — пояснила девушка, — Завулона нужно было предъявить. Но не одного. Во-первых, без защиты его могли и во дворе забрать. У вас народ к работникам скорой помощи относится так же, как и к уборщицам. Приехали, значит, вызвали. В замке ковыряются — стало быть, так и надо. Если бы они связанного полуживого человека за ноги волокли, тоже никто бы не удивился. Да им и без надобности. Положили бы на носилки и вынесли без проблем. И потом будут вспоминать только белые халаты. Тоже своего рода люди-невидимки. А Марина должна была всё время рядом крутиться. Она заметная, удобно. Эдита с ней без колебаний потом пошла. Видела, как та к Завулону жмется.

— На трех джипах?! — возмутился Городецкий.

— Он вам кто, — рассердилась девушка, — глава Дневного Дозора или оперативник пятой категории?! И в гости к нему не двоюродный дядюшка приехал. А директор Ночного Дозора. Иначе могло показаться, что это подстава.

— Так это и была подстава, — удивился Антон.

— Она самая, — кивнула Тёмная, — Борис Игнатьевич своё слово сдержал. Уважаю.

— А чего Эдита сама не пришла, вместо санитаров своих? — нахмурилась Мотя, — она ж прямо по Сумраку зайти могла. Ей с дверью возиться не надобно.

— Так и я бы сама не сунулась, — пожала плечами Элла, — видно же, что Завулон не один. Из квартиры утром внеуровневый маг вышел и оборотень третьей категории. Мало ли, кто там остался, если у них на посылках ТАКИЕ Иные.

Тихим кошачьим движением поднялся Шимус.

— Я помчался в Дозор, — он потянулся обнять Эллу на прощанье, — не терпится хануманово добро испробовать.

— Там и правда было что-то ценное? — улыбнулась ему девушка.

— Смеешься?! — нахмурился и одновременно как-то по-звериному оскалился оборотень, — одних зарядных устройств штук двадцать. Я к утру предъявлю тебе Завулона во всей красе, будет лучше прежнего!

Пока они миловались, Матильда шепнула Городецкому:

— Она его от штыка в Гражданскую прикрыла. Я вам кожанку показывала!

За Шимусом на лестнице стоял Томас. Они с Эйдлих обменялись коротким рукопожатием и несколькими фразами.

— Что он сказал? — осторожно поинтересовался Антон.

— Что ему жаль, — Элла опустила глаза. — Мы жили в одной стране. На одном пятачке, можно сказать. Он мог бы меня инициировать.

— А вам жаль так же? — тихо спросил Светлый.

— Нет, — отмахнулась Элла, — во мне нет ничего Светлого. И в этом легко убедиться, глянув на мою ауру.

Городецкий какое-то время сидел молча, размышляя о чем-то. Потом вдруг встрепенулся.

— А в чем ваша выгода? — спросил он, — раз вы Тёмная, то бескорыстие — не ваш конек. Ведь верно?

Эйдлих хитро прищурилась и кивнула.

— Так что вы лично получили от всего этого? — Городецкий махнул куда-то рукой.

— То есть вы абсолютно уверены, — хмыкнула рыжая, — что вас это касается? Извольте сами догадаться. Вас Борис Игнатьевич в оперативники решил переводить, из кабинета теплого на улицы выбросить. Оправдайте его надежды!

Странный восторг накрыл Антона. Оперативная работа снилась ему ночами. Но до сих пор не было сделано и намека на перевод. Элла улыбалась. И улыбка у неё была какая-то кривая, недобрая.

— Вы рассчитываете, что Завулон вас заметит и возьмет на работу? — начал он.

Элла усмехнулась и отрицательно мотнула головой.

— Не вижу смысла в моем присутствии в Дозоре, — грустно сообщила она, — я была хороша, когда электричества не было. Сейчас везде камеры слежения, дроны, подслушивающие устройства. В таких людях, как я, отпала необходимость.

— Ничего себе, отпала, — проворчал Антон, — за четыре дня такое дело провернула! И всё же, вы ведь не пойдете снова мыть полы?

— Почему нет? — удивилась Элла, — работа как работа. Вы себе не представляете, что и как я узнала, пока работала в Дозоре за шесть-то лет!

— МАРИНА! — осенило Городецкого, — она вам что-то должна? Вы её на «жареном» поймали?

Эйдлих потупилась, но не отрицала.

— Вы сдали её Завулону! — продолжал светлый.

И на это она ничего не ответила. Уставилась в окно.

— И вам её совсем не жаль? — тихо спросил будущий оперативник, — и эту немку? Они же Тёмные.

— И что? — равнодушно отозвалась девушка, — думать надо, прежде чем за такое дело браться. Большая победа нередко накрывается маленькой ошибкой. Марина при мне по телефону со своим трахалем разговаривала. Да ещё шипела, чтобы я не мешала, тёрла пол в другом месте. А вот при встрече не узнала, надо же.

— А Эдита вам что сделала?

— Да в сущности ничего, — пожала плечами девушка, — просто сунулась не в свое дело. Не продумав до конца, как будет отступать, если не получится. Я так один раз ошиблась, и то до сих пор себе простить не могу.

— Хануман? — понял Городецкий. — Вы ему чем-то помогли.

— Тайник, — буркнула она, — теперь уж можно рассказывать. Много лет прошло. Он от Лефорта много чего прятал. Не хотел делиться, не хотел давать Тёмным слишком много. А получалось всегда поровну. «Тёмные» отходы нужно было куда-то девать. Но нельзя принести в Ночной Дозор Тёмный амулет или ещё что-то эдакое — разрядится. Он их в Кунсткамере хранил. А я подсказала, чтобы в Сумраке притырил. Он мне за это в Зерцало дал глянуть.

— И что оно вам сказало? — оживился Светлый.

— Вас не касается, — огрызнулась девушка. — Лефорт, когда узнал, чуть с ума не сошел. Пришел в Ночной Дозор, и, не придя к согласию, убил заместителя Михаила Васильевича. Потом выставил меня в чём была, на мороз. Чтобы не лезла не в свое дело.

— И куда вы пошли? — оторопел Городецкий.

— Обратно к Хануману, — вздохнула Элла, — он, конечно, помог. Только не просто так. Ценой тому была моя память. Он, правда, не насильничал. Сперва разрешение на эксперимент испросил. Смертельно опасный, кстати. С тех пор я запоминаю лица, даже если вижу один раз. И могу по много лет хранить в голове ментальные образы. Переносить сообщения. Я даже благодарна, знаете ли. Полезное умение. А уж потом Дашкова, которой Михайло Васильевич всё рассказывал, пошла с моими данными к Потёмкину. Объяснила ему, что есть человек, устраняющий с дороги мелкие препятствия. И это человек-невидимка. Даже странно, что он так испугался. Не думаю, что Светлейший был слабее Меньшикова. Но как вышло, так вышло.

— Слушайте! — Антон даже подпрыгнул, — я ведь только сейчас понял! Мы за всё расследование ни с кем ниже заместителя дозорного директора и не говорили. Вы как будто специально себе знакомых подбирали. Одни маги внеуровневые да первой категории!

— Шимус — вольный стрелок, — напомнила Элла, чуть покраснев и улыбаясь.

— И всё, — кивнул Светлый. — Остальные — Завулон, Гесер, Дашкова, Лефорт. И Томас! Кто вы, мисс МакФерсон?

— ?

— Вот оно! — воскликнул Городецкий, — вы коллекционируете сильных магов, которые вам что-то должны! Вы же слабая…

Он осекся, взглянув Эйдлих в лицо. Глаза у неё сейчас были, как у Завулона.

— Что вы зациклись на этих уровнях? — просто спросила она, — я же сказала. МНЕ НЕ НУЖНО! Я хочу вечером спокойно приходить домой к своей женщине. И чтобы меня никто не дергал. Не занимал своими проблемами. Не толкал на опасные дела, от которых потом не знаешь, как отвязаться. Никогда не знаешь, вернешься ли.

— Вам Завулон мстить будет, — прошептал Городецкий, — он никогда не простит, что вы видели его слабым!

— Не волнуйтесь обо мне. Вам с вашим атаманом тоже тужить не придется, — спокойно заявила Элла, присаживаясь обратно на подоконник. — Гесер просил вас обкатать в полевых условиях. Чтобы без экстрима. Или вам не сказали? Странно! Светлые ведь такой открытый, сердечный народ!

Настроение у Антона резко пошло на спад. Его, как слепого щенка, выдали на руки посторонней девице. ТЁМНОЙ! Чтобы проверить, не сольется ли. И ведь, что характерно, опозорился!

Вверх по лестнице поднимался Гесер. Городецкий стоял спиной и не видел его.

* * *

— Молодой ты ещё, Городецкий, — уже в машине буркнул Борис Игнатьевич, — резкий. По-твоему что, надо было тебя сразу против всего Дневного Дозора выставлять? Эйдлих тебе хоть показала, как расследование проходит. Не жалела особо, но и не вредила специально. Не всем так везёт. Кто-то на своей шкуре учится, опыта набирается.

— С регистрацией глупо получилось, — Городецкий шмыгнул носом. — Элла не проходила, а я забыл.

— Так ей без надобности, — отмахнулся Борис Игнатьевич, — она же домой приехала. Прописана она в Питере. А в Москве она отметилась, как приехала.

— Я же провалил всё, — мрачно отозвался Антон.

— Что нормально поначалу, — ободряюще улыбнулся Гесер, — да, были недочеты. Так от тебя тут ничего и не требовалось. Да, расслабился. Забыл, что ей четыреста с гаком лет. Повелся на вид её девичий. Ничего, бывает. Ты вот молодец. Сам про неё всё понял. Тут и страшного-то ничего не было. И не наша была беда. Ты вот что, сперва года три за вампирами побегаешь. Они попроще.

Завулон весьма приятно проводил время в компании Эдиты, когда в квартире хлопнула дверь. Послышался угрожающий рык охранника, всхлип Марины и злобный окрик Эллы. Все сразу притихли. Было слышно, как девушка роется в вещах, приговаривая: «Да где же он?!» Артур тоже прислушался. Эдита, было, неловко пошевелилась и застонала, но он пнул её ногой в плечо.

— Шимус! — выкрикнула Элла. — НЕ ТРОГАЙ АМУЛЕТ! Вообще не трогай. Да! Даже в защите!

Пришлось оставить связанную полузадушенную женщину в кладовке и выйти. Элла сидела на полу, и лицо у неё было белым, как мел.

— Я, кажется, просил оставить меня одного! — процедил Завулон.

— Простите, Артур, — прошептала девушка, — это было жизненно важно. Можно ваш амулет?

Он снял с шеи розоватый камень, оправленный в простую медь, и бросил ей. Она поймала его на лету. И через минуту нервно рассмеялась

— Он пуст, — сообщила она, чуть успокоившись.

— То есть как? — оторопел глава Дневного Дозора, — он свежезаряженный.

— Ага, — кивнула Элла, — был. Как разговор с Эдитой? Есть новости?

Завулон глянул на дверь кладовки.

— Давайте вот как поступим, — правильно истолковала его замешательство рыжая, — я сейчас пойду наверх и буду там. А вы, когда закончите, поднимайтесь тоже. И обменяемся информацией. Я чё-т перенервничала. И нужно всё в голове уложить.

* * *

Он нашел её через час на девятом этаже у обшарпанной двери. Она сидела, прислонившись к стене, с закрытыми глазами. Казалось, что заснула. Но, когда Завулон присел рядом, открыла глаза и вопросительно уставилась на него. Матильда кивнула и быстро убежала вниз по лестнице.

— Сперва ты, — скомандовал он.

Сначала она думала, что амулеты присланы кому-то ещё. Ну мало ли, что три злобные тетки себе там придумали. Но кому они могли захотеть отомстить? Царю Петру Алексеевичу? Он уже умер. Меньшиков попал в оборот ещё при тетке-акушерке. Ну, и Завулону, разумеется. Оставалась косвенная вина Светлой Иной Марты, но она давно уехала. И живет где-то в Европе, мсти — не хочу. Кстати, неплохо бы проверить, может, и правда, нашли и наказали. А может, и пожалели. Она же, как-никак, мамаша Эдиты, хоть и нерадивая. В общем-то, кроме Артура, им особо не на ком было отыграться. Но тогда зачем нужны три амулета?

— Это лотерея, — она поджала губу, — Завулон один, а мстительниц три. Сильнее всего, казалось бы, пострадала Эдита. У неё отняли отца. Но Анну пытали и держали в тюрьме. Да и второй тетушке не сладко пришлось, пока она своим ходом домой возвращалась. Судя по всему, женщины изготовили три амулета. Одинаковых, но каждая делала свой. Разбитые на многие части, ордена Меньшикова соединили свои заряды. Каждый амулет силой тянул на пять стандартных или чуть меньше. Какой Завулон возьмет, тот и сработает. Оставалось вложить заряды.

Тут вышла небольшая заминка. Лет на двести, если не больше. Женщины не были сильны. А сил, чтобы свалить внеуровневого мага «в ноль» нужно немеряно. Наращивая уровни, они неизбежно привлекли бы к себе внимание. Да и долго это. Завулон же тоже на месте не стоит, развивается, совершенствует мастерство. А других внеуровневых магов они попросить не могли. С чего бы вдруг те стали заряжать какие-то сомнительные амулеты на убийство?

— Убийство? — спокойно уточнил Артур.

— Да, — она шмыгнула носом, — я ещё думала, что схема какая-то сложная, многоуровневая. Лиши уровней, да поймай, да казни… Или что там они ещё собирались делать. А зачем возиться с человеком, который, кстати, может и сбежать, когда можно сразу убить?

Но попробуй завали такого лося! Даже если он каким-то чудом наденет амулет, что, кстати, тоже нужно было как-то организовать, развоплотится ли он? Или пострадает каким-то другим способом, но выживет? Оставалось только положить амулеты на зарядку. Очень, очень надолго. Однако зарядными устройствами в свободном доступе тоже не все углы завалены.

— Думаю, — задумчиво протянула Элла, — если бы была именная статистика посещения Кунсткамеры, мы бы увидели, что Эдита была там как минимум дважды. Один раз лет двести назад. Дашкова с Лефортом воевала, ей недосуг было за Кунсткамерой наблюдать. Зарядное устройство для амулетов ещё Хануман придумал. Слабенькое, но, по крайней мере, доступное. Оно все ещё там. Я, когда в тайнике рылась, специально глянула. Он, как чувствовал, поместил его в невзрачный предмет, не заинтересовавший ни воров, ни большевиков. Обыкновенная плошка. Так и стоит до сих пор чуть ли не на своем месте, где он поставил. Пачпортов* у женщин раньше не было. В лицо Эдиту никто тут не знал, в отличие от тех же Анны и её племянницы. Система «Борджиа» вообще появилась только вместе с компьютерами. Тётки тоже могли попробовать пересечь границу. Но если бы их не опознали на таможне, то заговоренные на такое опознание верстовые столбы их мигом бы распознали где-то на дороге. И тогда добра не жди!

— Положила давно, а забрала сейчас только, — Элла постучала пальцами по согнутому колену.

— Что же Хануман, — задумчиво поинтересовался Артур, — про такую важную вещицу, и преемнице не поведал?

— Он ей про действительно важные вещи рассказал, — отмахнулась девушка. — Михаил Васильевич себе смену в руководстве Дозора готовил, а не в лаборатории. Вообще, он, конечно, мог бы ей хотя бы тайник показать. А может, и знала про зарядник, но к себе не унесла. Он там много чего ей не передал. Не успел. А она как-то не догадалась всю Кунсткамеру в Сумраке осмотреть. Или не захотела. Что занятно. Вот этот наивный мальчик Городецкий первым делом везде в Сумрак нырял. И в Эрмитаже, и в Кунсткамере. Везучий он или дурачком прикидывается, я пока не поняла. Но не простой парень, это однозначно.

Два непонятных Элле момента она тоже кое-как смогла себе разъяснить. Первый — это с орденами. Амулеты во дворце, скорее всего, подменили. Эдита в чёрную работу нанималась. Пока Светлый целитель у постели умирающего императора суетился, кто угодно мог из открытого кофра ордена тиснуть. Прислуга, что горшки и гнойные тряпки выносила, для заслуженного работника Ночного Дозора ведь тоже человек мелкий. Незаметный. Хотя, по тогдашнему раздолбайству, могли и просто горничной в руки кофр сунуть и отбыть. Как-то исхитрилась, одним словом. Выудила амулеты. А на их место подложили обыкновенные ордена. Таких был полон дворец. Зачаровала вельможу, да и сняла прямо с груди. Не в раз, конечно, сперва собирала. Долго собирала, надо сказать. «Орлом» и «Слоном» не каждый второй жалован был.

— Я-то думала, что они амулеты по Европе искали. А они их просто долго заряжали. Эдита могла в тот же день, как ордена подменила, сразу расчет получить и домой, к тетушкам, рвануть. Для опытного ювелира такие побрякушки навертеть — ну месяц, и то много.

— А почему ты думаешь, — прищурился Артур, — что она ордена домой возила? Отдала бы в Питере мастеру.

— С любовью сделано, — пожала плечами девушка, — рукой мастера. Иного. А в Питере ни один Иной ювелир ордена Меньшикова даже трогать бы не стал. Да ещё в Дозор бы обратился.

Вторым моментом, требующим пояснения, была доставка их на склад Дневного Дозора.

— Вообще не вопрос, — фыркнул Завулон, — моя секретарша редкостная «умница». Немка эта несколько дней звонила и спрашивала, подтвержден ли заказ на доставку амулетов для эксперимента. И когда услышала, что подтвержден, то просто привезла все три коробки.

— А охрана куда смотрела? — возмутилась девушка.

— Думающих людей вообще единицы, — пожаловался Завулон, — у себя в Дозоре теперь ничего не производят. Инквизиция следит, чтобы ни один амулет просто так не создали. Зарядить, и то проблема. Всё теперь заказывать надо.

— Вот где не надо, там включилась Инквизиция, — буркнула Элла, — а дальше вы и сами знаете. Завалить вас всё равно не получилось. Да, заряд был большой, просто гигантский. Но амулет сработал. Разрядился. Вы просто уже не почувствовали. Эдита ещё даже от здания Дозора не успела отъехать. А может, специально задержалась, чтобы паникой полюбоваться. Когда вас увидела, испугалась, бедняжка. Но делать нечего. Не бросать же начатое на полпути. Проследила за моей машиной, припарковалась где-то в соседних дворах. Ночью все квартиры Сумеречным зрением осмотрела. Знала, за что старается. Тёмным за месть уровень добавляется. Да ещё за такую. Изощрённую.

— Кстати, об уровнях, — встрепенулся Артур, — а зачем ты свой сбросила? При твоей активности была бы сейчас второго. А может, и первого.

— Когда Светлейший с Яковом на дуэли разобрался, он по дому пошел. Всех оборотней и двух вампиров, что у нас служили, прямо из Немецкой слободы в Тайную канцелярию отвез. А мимо меня прошел, как мимо стенки. Шестой уровень. Как будто никакой. Для него меня просто не существовало. Я ещё помнила, в каком виде Лефорта из Москвы привезли. Там подлечили, но он ещё год хромал. Ему позвоночник до третьего уровня разбило. Брюс у меня на глазах развоплотился. Хануман как-то странно умер. У Дашковой глаз от работы дергается. Она неделями дома не ночует. На вас покушались. И, думается мне, не впервые. Гесер Антоху живьём на съедение отдал. Когда этот мальчик просечет, что к чему, он ещё отыграется. Или развоплотится. А я в семь дома. У меня мой невидимый уровень, Мотя и пироги с яблоками.

— Но ведь нравится тебе сложные проблемы решать, — не унимался Завулон, — немка твои догадки почти полностью подтвердила.

— Нравится, — кивнула Элла, — когда я сама так захотела. А не когда меня вместо казармы послали детей охранять. Не надо смешивать хобби с работой.

— Опять исчезнешь?

Девушка кивнула.

— Будет желание загадки разгадывать, звони, — Артур сунул ей визитку, — у нас что ни день, то новая. Не пожалеешь. Я не Лефорт! Таким человеком разбрасываться не стану.

Настроение главы: песня группы Сплин «Бог устал нас любить»

Завулон, поддерживая под руку Марину, направился к машине. Сзади, чуть отставая, брели его телохранитель и женщина средних лет. Эдита едва держалась на ногах. На скамейке у подъезда сидел Кей. Артур сделал знак всем садиться в авто и присел рядом с братом.

— Всё узнал? — тихо спросил Кей.

Артур кивнул.

— Расскажешь?

Он покачал головой.

— Её к себе оформишь? — завистливо поинтересовался питерский гость.

— Отказалась, — вздохнул Артур. Впервые Кею почудилось в его голосе сожаление. — Дельная девица. Буду жалеть.

— Ты хотя бы можешь мне объяснить, — тяжело вздохнул Кей, — почему ты меня к себе на работу не взял?

— Ты мои глаза и уши в Питере, — Завулон встал и пошел к машине. — Завтра изволь отбыть!

Автомобиль рванул с места и исчез среди одинаковых многоэтажек.

— Он не хотел, чтобы ты был его якорем, — к скамейке подошла Элла, — очень трудно биться сразу со всеми, если у тебя на руках кто-то, кто тебе дорог. У него это ты. У меня — Мотя.

— Насколько я понял, — Кей взял её за руку, — завтра тут будет пустая квартира. А на твоей машине уже кто-то ездит?

Элла невесело улыбнулась.

— Он тебя хотя бы поблагодарил? — он сочувственно заглянул девушке в лицо.

— Да, — она показала визитку, — приказал звонить, если заскучаю без дела.

— Воспользуешься?

— Минуй нас пуще всех невзгод и барский гнев, и барская любовь. Хочу быть свободна. И от его помощи тоже. И так не пропаду. Меня ж с моим шестым уровнем никакой вероятностной сферой не отследить. Сделай милость. Пройдись по квартире, посмотри, нет ли в вещах крючка. И своих не ставь. Не разочаруй меня, ты же не такой дурак, как Лефорт?

Уходя в тёмный грязный подъезд, Кей видел, как горит голубоватым пламенем брошенная на асфальт визитка.