Зигзаг (гет)

— Самир, почему ты не сказал мне прямо, что Амина ухаживала за мной после моего ранения?

— Где ты почерпнул такие сведения?

— Она сама сказала мне…

— Что именно она сказала?

— Тебе повторить дословно? Ну, хорошо. Она сказала: «Я видела ваше лицо без маски».

—Я задам ещё один вопрос: ты бы обрадовался тому, что узнал? — Эрик едва заметно покачал головой. — Вот то-то и оно.

Сквозь портьеры в комнату проникал слабый дневной свет. Самир любил полумрак и кофе — в его комнатах шторы всегда были приспущены, а маленькая фарфоровая чашка на столике распространяла слабый горьковатый аромат. Перс был сибаритом на свой, спартанский, манер. Сегодня он не собирался никуда выходить, и потому одежда его была бы непривычна взгляду европейца: белоснежная рубаха, стянутая витым кожаным пояском, шаровары и верхний распашной халат с широкими полами и рукавами. Благодаря мягким кожаным шлёпанцам передвигался он тихо, быстро и бесшумно. Единственной данью Европе было то, что он сидел в кресле, а не на полу в окружении подушек.

— Когда она тебе это сказала?

— На днях, — уклончиво ответил Эрик.

Он и сам не понимал, почему не может признаться, что с того момента, как губы Амины прикоснулись к его рукам, миновало не больше двенадцати часов и в ушах ещё звучал её голос. Это была тайна, странная и непонятная пока, и она пьянила. Проводив девушку наверх, Эрик не смог заснуть. То ли выспался заранее, то ли был ошеломлён услышанным и прочувствованным в те невероятные минуты, когда она спустилась в его склеп и тем оживила его. Могильный камень перестал быть серым и бездушным и вдруг замерцал в свете свечей всеми цветами радуги.

Перс изумлённо приподнял бровь:

— Где можно узнать?

— Прежние привычки? — усмехнулся Эрик и как-то обиженно добавил: — Она так долго сидела у решётки на улице Скриба, что покорила меня своим терпением.

— Разве такое возможно? — иронично заметил Самир.

— Ты спрашиваешь о моей отзывчивости или о её терпении?

— И о том, и о другом. — Самир развёл руками.

— Ничего не могу сказать, — притворно горестно вздохнув, ответил Эрик. — Одно ясно: вот так вышло. Откуда она вообще взялась?

— Амина? Её нашёл Дариус на мосту Менял. Она собиралась свести счёты с жизнью.

— Свести счёты?

— Ну да. Когда барышню ловят на полпути от моста к реке, сомнений в её намерениях не остаётся.

— Почему она решилась на это?

— Я не знаю. Подозреваю, что Дариусу что-то известно, но он молчит, как рыба. Все мои способности тут не помогут.

— Ох уж этот Дариус!

— Да уж, — усмехнулся Самир, — он умеет оказываться в нужное время в нужном месте. Иногда мне кажется, что он колдун, и я, бывший начальник тайной полиции, хорошо понимаю, что такой человек — настоящее сокровище.

— Меня поражают твои обширные связи!

— Меня — тоже! — Самир сверкнул всеми тридцатью двумя зубами. — По правде говоря, я и не хочу знать, в чём там дело. Что бы это ни было! Сейчас она, кажется, успокоилась. Детишки её любят. А вот мадам Шарлотта немного недовольна, но это ничего. До тех пор, пока прислуга будет ей полезна, она будет её держать возле себя. Твоя находка очень практична, ты заметил?

— Ещё бы, — иронично обронил Эрик, — обрушить на благодетеля шквал упрёков было верхом практичности!

Слово «благодетель» сейчас прозвучало так, словно он говорил о чём-то мерзком до тошноты. Перс поморщился.

— А ты поменьше цепляйся за сиюминутное! Шарлотта ценит комфорт и боится его потерять. Упрёки — это, конечно, плохо. Здесь ты требуешь от неё мудрости, которой нет и, скорее всего, никогда не будет. Она напоминает лёгкий парусник, который плывёт туда, куда дует ветер. Вчера этот ветер дул в твою сторону. Там, где она ожидала, пролива не оказалось, вот и всё. Просто согласись, что в её желаниях проглядывает практичность. Что плохого в том, что барышня хочет удачно выйти замуж? Поскольку я никак ей не подхожу, внимание вполне обоснованно переключилось на тебя.

— Почему не подходишь, — хмыкнул Эрик, и потухшие вулканы его глаз насмешливо замерцали.

— Потому что я, как минимум, стар.

— С чего бы ей решить, что я моложе?

— А вот с того самого, — беззлобно огрызнулся Самир. — Прекрати, Эрик! Сам ведь понимаешь, что к чему.

— Понимаю, — в голосе послышалась усталость, — только как-то поздновато пришло понимание. В некоторых вопросах я — сущий ребёнок, который внезапно обнаружил, что подкатывает к пятому десятку своей жизни.

При этих словах болезненный спазм сжал сердце Эрика, и воспоминание прокатилось эхом — ты так красива, а я уже не молод. Внезапно подумалось, как-то мимоходом. Как будто он спал и проснулся, и осознал, что вокруг совсем не та обстановка, которая сопровождала его в сон. И от этого становилось как-то холодно и неуютно. Проницательный взгляд отметил, как сник Эрик после, казалось бы, ничего не значащих слов, и Самир заговорил о другом:

— Как твоя рука?

— Прежнее уже не вернётся, — слегка пожал плечами Эрик, — ты же сам сказал…

— Вот же прицепился к слову, — цокнул перс. — Я всё же хотел бы знать, чья рука направила этот кинжал?

Вопрос вызвал воспоминания…

* * *

Давным-давно, когда солнце было ярче и трава зеленее, по огромному залу дворца шахиншаха персидского от стены к стене метался высокий худой мужчина. Он был одет в тёмные шаровары, заправленные в сапоги из мягкой дорогой кожи, и светлую рубашку из тончайшего китайского шёлка. Большие зеркала отражали чёрные, коротко остриженные волосы и платок, скрывавший черты его лица от нижнего века до шеи. Маска таила и глубокие морщины тяжёлых раздумий, и горькую усмешку, которая то и дело проявлялась на тонких бескровных губах. В глазах закипали злые, безудержные слёзы.

Плакать — это то, чему он до сих пор так толком и не обучился. Не считал нужным. От любых горестей, которыми изобиловала его недолгая жизнь, он научился отстраняться, в противном случае он рисковал утонуть в собственных слезах. В планы Эрика это не входило. Он пришёл в этот мир и собирался в нём выжить. Какими бы ни были предложенные условия — выжить любой ценой! Выжить и взять с собой всё, что уместится в багаж. Все знания и умения, которые он сможет приобрести здесь, найдут своё место в его копилке и помогут стать тем, кем задумано — лучшим во всём, на что падёт его взор. В этом стремлении его подгоняла обида. От рождения Эрик не имел никаких благ: ни любящих родителей, ни родственников, ни друзей, ни связей, ни даже внешности. Всё, что у него было, он заработал сам.

Когда-то — воспоминания уводили ещё дальше в прошлое — у Эрика был только ужас и только ненависть ко всем вокруг. Старый цыган, чья плётка не раз обжигала худые оголённые плечи маленького уродливого заморыша, вместе с ненавистью вбивал здравую мысль. Он хлестал и приговаривал:

— Ты — был, есть и останешься уродом, паршивым отродьем, недостойным миски жидкой похлёбки, если сейчас же не встанешь и не пойдёшь делать то, что может вывести тебя на свет. И на этой соломе ты сдохнешь с голоду, если будешь жевать свои сопли вместо того, чтобы работать!

Цыган был философом. Он никогда не бил ради процесса битья, потому Эрик и запомнил эту науку накрепко, и больше никто не смел объяснять ему правду жизни подобным образом. Никто, кроме него самого. В то время он ещё мог научиться плакать, но тогда лишь до боли закусил губу и, обретя вдруг неведомо откуда взявшееся упорство, решил выбраться из обстоятельств, которые судьба кинула ему под ноги, словно сухую обглоданную кость. Возможно, то был знак свыше. Теперь, даже оставаясь слугой, он всё же мог сказать, что выполнил завет старика-цыгана.

Ему нравилась его независимость, способность вести себя в соответствии со своими вкусами и потребностями, не оборачиваться, ожидая осуждения, не сжиматься от страха. Он не судил сам и не позволял судить себя никому. Так было до сих пор. Всё изменилось совсем недавно, когда любимица шахиншаха, его младшая жена, капризная, своевольная и жестокая красавица, захотела поиграть с новой игрушкой, с последним приобретением её мужа — умельцем, привезённым с края света, где, по слухам, лета не бывает совсем.

Его привёз дарога, и уже это возбуждало любопытство. Она долго присматривалась к непонятному иностранцу и не могла вычислить его слабые места, нащупать те ниточки, за которые она дёргала бы в своё удовольствие до тех пор, пока игрушка не сломается или не пропадёт интерес к ней. Первое происходило чаще. Султанша никогда не оставляла здоровыми свидетелей своих забав. Надоевшую любимицу или казнили по какой-нибудь причине, или отсылали с глаз долой в какой-нибудь каменный мешок, где она умирала и больше не беспокоила своим видом очи властительницы. До сих пор скучающая время от времени султанша заводила себе только фавориток, пока не появился этот тёмный и загадочный мужчина с волшебным голосом.

Желание, которое не смог возбудить муж, вспыхнуло и поглотило молодую женщину целиком, не оставив даже крупицы здравомыслия в её разуме. Впрочем, нет. Здравомыслие всё же оставалось, поскольку она не собиралась расставаться со своим положением любимой жены шахиншаха, но что тебе не подвластно, если ты молода, красива и могущественна. Тем более, что чужестранец сам построил дворец, который легко может скрыть любые шалости того, кто знаком с его тайными дверцами и коридорами. А султанша была знакома. Обладая великолепной памятью, уже после первой экскурсии она свободно могла передвигаться по дворцу, помнила все коридоры и люки, лестницы и тайные комнаты, галереи и переходы. Она даже могла самостоятельно выбраться из комнаты пыток, поскольку Эрик не мог отказать ей в требовании показать все секретные замки и запоры. В конце концов, хозяйкой этого великолепия была она.

Она засылала лучших доносчиц и соглядатаев, много раз пыталась выведать что-нибудь сама, даже в бане Эрик не мог поручиться, что все подробности процедур не станут известны султанше тотчас. Чужестранец был идеален и непроницаем во всём. Постепенно молодая женщина потеряла терпение и, улучив момент уединения в комнате пыток, самоуверенно заявила, что понимает его страдания и готова ответить на чувства, которые разглядела в глубине его глаз. Услышав эти слова, Эрик превратился в соляной столб. Не дожидаясь ответа от того, кого она считала покорённым своей откровенностью и вниманием и в мыслях уже видела у своих ног покорным рабом, султанша стала мечтать вслух о чудесных часах, которые возможно им провести вместе в стенах этого чудесного дворца. Ведь она предоставлена самой себе, шахиншах редко навещает её, и она страшно одинока и нуждается в любви и нежности. Тому, кто её поймёт, предстоит долгий и светлый путь рядом с прекрасной султаншей, почести, подарки и, возможно, даже высокий пост при шахиншахе.

Султанша разливалась соловьём, не обращая внимания на гнетущую тишину у себя за спиной. И когда вдруг обнаружила, что её избранник вовсе не шествует следом за ней с почтительной благодарностью на губах, что он и не думает боготворить её, обернулась в гневе. Она ещё надеялась, что он просто поглупел от свалившегося на него счастья и растерял все слова или, может быть, просто не расслышал то, что она говорила. Кто их поймёт этих чужестранцев! Она собиралась уже повторить свои слова. До такой степени он завладел её мыслями, что она готова была унизить себя повторным признанием! Но её остановил глухой и бесстрастный голос чужестранца. Он благодарил прекрасную владычицу, усладу очей великого шахиншаха, за доверие, которое она оказала ему, ничтожнейшему из смертных. Слова, сказанные ею в этих стенах, он сохранит, как величайшую святыню, но предать доверие шахиншаха он всё же не может. Прослушав почтительную отповедь, султанша в первую минуту не могла пошевелиться от внезапной сердечной боли — любовь её оказалась не игрой воображения. Следом пробудилась гордость и, к сожалению, вызвала на белый свет всё плохое, что таилось в маленькой красивой женщине. И Эрик понял, что дни его сочтены.

Потому и метался он от стены к стене в одном из великолепных залов дворца, придуманного им, и перебирал — какому виду смерти захочет предать его обиженная женщина, и что сделать, чтобы предотвратить такой исход. Память услужливо подкинула ему воспоминание о предсказании, на которое он не обратил внимания в своё время, решив, что полусумасшедшая старуха, произносившая его, просто заговаривается от старости или ещё от каких-то причин. Незадолго до того у него как раз случилась встреча с дарогой⁽¹⁾...

* * *

Самир отыскал в далёкой империи гениального архитектора и по заданию шахиншаха уговаривал капризного гения сопровождать его в далёкую Персию. И почти уговорил, но непостижимого чужестранца зачем-то понесло на ярмарку. Что он там собирался делать, когда все условия переезда, включая денежное вознаграждение за оказанные услуги, уже практически были оговорены, Самир не мог понять. Потому тихонько крался за Эриком и случайно потерял из виду где-то среди лавок с коврами и восточными благовониями. Пока начальник тайной полиции персидского шаха пытался разыскать, где в этой пёстрой круговерти мог скрыться Эрик, с самим Эриком происходили странные вещи.

Он и сам не мог понять, каким образом оказался на задворках большой лавки, которая торговала роскошными тканями с Востока и даже шёлком из самого Китая. Ветер шевелил занавеси на широкой двери, распахнутой настежь по случаю невероятной жары. Широкий двор огораживала высокая стена. Эрику казалось, что несколько минут назад он был совсем в другом месте. Сейчас, если только зрение не обманывало его, он видел перед собой совершенно незнакомый двор. Стены дома, сложенные из неведомого в этой части света материала, затеняли высокие раскидистые деревья. Окон не было, прямо перед ним была только дверь. Туда он и направился, поскольку другого выхода не видел. Из-за занавеси высунулась сухая старческая рука, похожая на куриную лапку, и, вцепившись мёртвой хваткой в его ладонь, втянула Эрика в полутёмную комнату. В первую минуту он решил, что попал в склеп. Среди маленькой комнатушки стоял большой, обитый чёрным бархатом гроб. Крышки на нём не было, умершего в нём — тоже. Рядом с гробом стояли плакальщицы и выли в голос. Эрик отшатнулся и едва не упал, увидев у себя под носом маленькую старуху, ростом едва ли до плеча ему, одетую в чёрные лохмотья. Голова её тряслась, а глаза горели, как уголья.

— Ага, — прошамкала ведьма, — покойничек прибыл! Не хочешь? Сопротивляешься? А ведь так просто всё закончить! Разом! Спешишь? Куда? Здесь всё уже готово. Сюда ты прибыл вовремя. Не хочешь? Спеши, спеши, петля уже наброшена тебе на шею. На границе этой дикой земли ждёт тебя змея. Она выпьет всю кровь твою, останется лишь сухая кожа. Иди! Я подожду!

Всё это старуха выговорила так быстро и в то же время так чётко и ясно, что Эрик даже не успел сообразить, как ему ответить, а уже оказался вытолкнутым на жаркое солнце и совсем не в том месте, где был несколько минут назад. Самир держал его за плечи и тряс что было мочи:

— Эй, ты что уснул? — сердито выспрашивал он.

Эрик ошарашено оглянулся. Вокруг шумел базар, но не было ничего похожего на тот двор, в котором он был несколько минут назад, и старухи не было, и благовония не дурманили голову.

* * *

Теперь он вдруг вспомнил этот необъяснимый случай, и в сердце его гадюкой заполз страх. Видение то было или реальность, но сейчас всё складывалось по сказанному. Эрик понял, что, оставаясь в пределах дворца, он сам ставит свою жизнь под угрозу, и мигом метнулся из зала. Вихрем промчался по величественной анфиладе комнат, вылетел на задний двор, где были скрыты особым образом конюшни с лошадьми, быстрыми, как ветер. На таких и стоит выезжать царю царей. Сейчас Эрик собирался воспользоваться скакуном без дозволения шахиншаха. Быстрый конь — то, что было нужно сейчас прежде всего.

Сквозь буковый лес конь летел, как птица, не сбавил хода, попав в самшитовые заросли. Коню нечего было опасаться сломать ноги — всадник отлично знал здесь все тропинки. Через несколько часов, почти загнав коня, Эрик достиг западной провинции Персии — Гилян, где в то время находился единственный человек, который принимал в нём участие. Эрик едва не свалился ему под ноги от усталости и переживаний.

Выслушав сбивчивый рассказ, Самир покачал головой:

— Очень неосмотрительно, очень, — только и сказал он, и крепко задумался. — Всё было так, как ты сказал? — уточнил Самир через некоторое время, остро глянув на чужестранца. Эрик вспыхнул, но сдержал резкие слова — всё же Самир имел право на сомнения.

— Так и было, — глухо подтвердил Эрик.

— А ведь султанша, по слухам, очень красива…

— Возможно.

— Никто ничего не слышал и не узнает?

— В моём дворце у стен могут быть только одни уши — это уши шахиншаха, а его, как ты знаешь, сейчас нет.

— Это так, — согласился Самир, — но у шаха множество соглядатаев.

— Это так, — в тон ответил Эрик, — но и султанша не глупа.

— Никто не может предугадать, что таит сердце влюблённой женщины.

— Ты думаешь?

— Младшая жена шахиншаха была слишком молода, когда её отдали замуж, — многозначительно проговорил Самир, — так что, возможно, она и не шутила, когда говорила с тобой. Госпоже до сих пор никто не осмеливался перечить, да и шалости её пока что были невинного характера. А твоя способность очаровывать известна давно. Думаю, что теперь она уже сильно пожалела о своей неосторожности. Можешь мне поверить: силы и хитрости у неё хватит, чтобы отомстить. И упорства. Никому не ведомо, что таит ум женщины, а ум влюблённой женщины и вовсе бездна. Тебе лучше убираться отсюда и чем скорее, тем лучше. Во дворце достаточно тех, кто тебе завидует или ненавидит, так что охотников до милостей у султанши будет достаточно. Возможно, она потом уронит две-три слезинки на твою могилу, если сочтёт нужным. Кроме того, твой дворец — это твой смертный приговор. Вряд ли шах оставит тебя невредимым после того, как дворец полностью будет достроен. Ты закончил его?

— Остались мелкие работы по украшению кое-где, но в целом, всё готово.

— Вот. Сейчас сбежать тебе самое время.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что шахиншах, как и все властители, хочет иметь чудо света, которого нет ни у кого другого. Твой дворец и стал таким чудом. Я слышал когда-то давнюю историю, может быть, то была легенда, о каком-то царе варваров, который ослепил своего архитектора, построившего для него невиданный по красоте и величию храм. Боюсь, что тебя ждёт то же самое.

— Умеешь ты вселить надежду!

— Сейчас иди, отдохни до вечера, а я буду думать…

* * *

— Это вряд ли имеет значение сейчас, — тихо сказал Эрик, с трудом срывая с себя покровы воспоминаний, — всё это было слишком давно, прошло больше десяти лет.

— Да, — согласился Самир, — но воспоминание возникло сейчас, и это требует осмысления.

Тихую и размеренную беседу прервало истошное дребезжание дверного колокольчика, и следом, словно не доверяя этому нехитрому приспособлению, которое сообщает о приходе гостей, в дверь громко и тревожно постучали.

1) Словари персидского языка переводят этот термин, как "начальник полиции"

Вернуться к тексту