Зигзаг (гет)

Рождество встретили в маленькой уютной квартирке на пересечении улиц Лафайет и Шоссе д'Антен. На первом этаже того же дома располагалось большая галантерейная лавка, а рядом — под одной крышей — ателье по пошиву дамского платья и изготовлению шляп. Это ателье было одним из тех, которые в то время росли, как грибы. Его хозяйка — мадам Лескано — утверждала, что была знакома с самим господином Вортом и эту мастерскую открыла с его разрешения и заручившись его добрым напутствием. Так это было или нет, никто точно не знал, но ателье мадам действительно пользовалось успехом и шляпки, которые здесь изготавливались, были нарасхват. Шарлотта стараниями Самира устроилась там на правах помощницы и компаньонки. Это было гораздо лучше того, о чём она мечтала. Здесь у неё было особое положение — практически наравне с хозяйкой.

Первое время она разрывалась между работой и детьми, возвращаясь в квартиру каждый час, но потом Самир нашёл для Лизы и Шарля няню. Девушка приходила рано, когда Шарлотта отправлялась мастерить шляпы и следить за порядком в ателье, и уходила вечером. С Эриком они не пересеклись ни разу. Самир был доволен новой няней и охотно взял на себя расходы по оплате её труда. Дети, кажется, были довольны. Няня, как многословно, слегка картавя, объяснила Лиза, была «милая, ласковая, знала много интересных историй — совсем, как вы, месье Эрик, но конечно голос у неё не такой красивый, как у вас — и очень красивая». Эрик пожал плечами, улыбнулся и перестал заботиться об этом вопросе.

Все понимали, что пройдёт время прежде чем Шарлотта сможет обеспечивать себя сама. Так что переезд её с детьми в другой дом фактически означал, что жилая площадь просто стала шире и потребовала больше затрат.

Оправившись от первого потрясения и наплыва паники, Шарлотта засучила рукава и стала обустраивать своё жилище, обнаружив при этом немалую хозяйственную расчётливость и сообразительность. Несколько скудных лет самостоятельной жизни воспитали в ней разумную и скромную хозяйку. И Эрик, и Самир убеждались в этом раз за разом. Но временами, а чем дольше Шарлота жила под их покровительством, тем всё чаще, сквозь облик практичной и уравновешенной особы проступали черты прежней маленькой девочки — богатой наследницы, всеобщей любимицы и — долгое время — единственной дочери. Её томили двойственные чувства: с одной стороны, она хотела, чтобы в расходах её ничто и никто не ограничивал, но с другой стороны, испытывала определённую неловкость, не зная чем придётся платить за такую щедрость. Шарлотте хотелось быть расточительной и капризной и удерживало её от таких проявлений не чувство меры, а отлично осознаваемая ею шаткость положения и страх того, что всё быстро закончится, стоит ей сделать неверный шаг.

Самир не был богат, но решил быть щедрым ради старинного приятеля. Эрик же о финансовой стороне вопроса не заботился. Он вообще не думал о затратах, связанных с обустройством и дальнейшей жизнью его найдёнышей. Он одел и обул их с ног до головы, приложил немало усилий к тому, чтобы Шарль выздоровел, и более его мысль к денежному вопросу не возвращалась. Когда Самир сказал о денежных затруднениях, Эрик недоумённо заметил:

— Так чего же ты молчал? — Принёс пачку денег, отдал персу и вновь перестал о них думать.

Когда он навещал Шарлотту и детей или сидел дома, иные заботы одолевали его. Он вдруг осознал, что всё реже думает о минувших событиях. Кристина была с ним постоянно, но уже не отнимала столько времени и сил, сколько раньше. И он мог бы с уверенностью сказать, что время лечит, если бы не одно обстоятельство: он редко думал о прошлом — это правда, но будущее тоже не занимало его мысли, более того, он и в настоящем-то не жил. Эрик словно завис в пустоте. Появление на его пути семейства, попавшего в беду, заставило его двигаться, принимать решения, что-то делать. Но вот, всё как-будто устроилось, и интерес к жизни снова стал пропадать. Эрик не мог понять почему. Раньше всё объяснялось переживанием и болью, но теперь, спустя столько месяцев, от той боли остались лишь слабые отголоски. Он снова пытался вернуться на путь пошагового планирования своей жизни, но потерпел полный крах. Прежние навыки потеряли смысл, поскольку задумывались и тренировались под одну задачу — справиться с уходом Кристины, примириться с её и своим решением. Но что было делать теперь? Как победить апатию, которая расползалась в его душе подобно гнили? Поскольку ещё совсем недавно он был дезориентирован совершенно, то понимание — какую дорогу выбрать — ускользало.

Он всматривался в лица окружавших его людей, пытаясь отыскать путеводную нить в их глазах или поступках. Шарлотта нравилась ему. Она была мила, непосредственна, хороша собой и, хотя и не блистала особым умом или большими талантами, но и ничего отвратительного в ней не было. Сравнить её с Кристиной даже не приходило в голову, а потому она не могла проиграть той, которая уже ушла. Шарлотта старалась понравиться изо всех сил — это заметил бы и слепой. Но когда она подходила ближе, Эрику хотелось отшатнуться, и он никак не мог понять почему. Он прекрасно понимал, что она ищет покровителя, и ничего плохого в этом не было, но в то, что она избрала его, не верил. Ему казалось, что она просто репетирует роль. Какой девушке может понравиться странный нелюдимый, малоразговорчивый господин в маске, являющийся поздно вечером и к тому же не слишком следующий правилам ухаживания за дамой? Это было наивно. Его проницательность и осторожность собирались сыграть с ним жестокую шутку, покинув именно тогда, когда он больше всего в них нуждался.

Кроме Шарлотты были ещё дети. И «странный, нелюдимый и малоразговорчивый господин в маске» однажды с удивлением осознал, что думает о них всё чаще. Эрик забеспокоился, поскольку природа этих дум была ему не совсем понятна. Это тоже была любовь, но какая-то иная. Теперешние его чувства немного напоминали отношение к Кристине, но и были иными — возможно, более … трогательными или нежными, или тёплыми. Он хотел бы разобраться во всём этом, но не решался, опасаясь, что, вытянутые на свет и опутанный канатами логических размышлений, они растеряют свою прелесть. Эрик не подозревал, что чувства эти древни, как мир. Они приходят к тем, кто способен их вынести, ибо любовь к детям — своим или чужим — тяжёлая ноша.

* * *

От Гранд Опера до новой квартиры Шарлотты было рукой подать. Эрик не изменял своим привычкам и приходил после заката, когда сумерки окутывали город. Он по-прежнему чувствовал себя увереннее в темноте. Освещение квартиры тоже было неярким, хозяева бывали ему так явно рады, и Эрик чувствовал, что постепенно привязывается ко всем, даже к Шарлотте. С ней он держался отстранённо-вежливо, сдерживая тем самым и её отношение, не потому, что боялся, что она неправильно истолкует его поведение, но потому, что становиться ближе не хотел. Шарлотта временами сердилась, теряя терпение, но старалась отвечать такой же вежливостью. Каждый раз, когда она пыталась сократить расстояние — он отстранялся. И Шарлотта не могла понять, чего же он хочет, и злилась, и колола пальцы, когда мастерила шляпы, и тем портила работу свою. Эрик оказался слишком сложным для её простых мыслей, для той обычной жизни, которую она вела до сих пор. И маска всё так же беспокоила её.

А Эрик хотел быть ближе к детям, они платили ему такой же привязанностью. Лиза очень быстро перестала бояться. Едва он входил, она моментально забиралась к нему на колени и начинала теребить за рукав, выпрашивая песню или сказку, или какую-нибудь историю. Пел Эрик очень редко, но рассказчик из него был хоть куда. Вся его молчаливость улетучивалась, как только он видел обращённые в его сторону восхищённые глазёнки. Дариус, замечая это — он всегда и всё замечал! — улыбался в усы. Шарль после того случая, когда он горько расплакался в объятиях Эрика, дичился — не разговаривал, не смотрел в его сторону, вообще никак не откликался на его присутствие. Если Эрик приносил какой-то подарок и ставил перед ним, мальчик забирал его только тогда, когда видел, что на него никто не смотрит, но часто игрушка оставалась, забытая. Так казалось всем, но Шарль о ней помнил и очень сердился, когда кто-либо её передвигал. Сообразив это, Эрик стал расставлять свои подарки так, чтобы мальчик мог их видеть и достать, если захочет, но чтобы вещь никому не мешала. Ему хотелось разговорить ребёнка и, наконец, он придумал как. Эрик решил, что рисунок может объединить всех. Однажды, февральским вечером, направляясь в гости, он захватил с собой краски, карандаши и бумагу. По дороге к дому, где жили его подопечные, он удивлённо раздумывал, почему до сих пор никому не приходило в голову заинтересовать Шарля рисованием.

Поднимаясь по лестнице, Эрик с удовольствием представлял радость Шарля и Лизы. Удивительное чувство теснилось в его сердце, когда он постучал в знакомую дверь. Дверь открылась, теплый домашний свет озарил узкую тёмную лестницу, и Эрик остолбенел, увидев вместо Шарлотты девушку в тёмном форменном платье, белом переднике и беленьком аккуратном чепце. Задрожав, едва не выронил свёрток, который держал в руках.

Он узнал её в тот же миг — на него смотрели тёмные глаза прекрасной розы с берегов Босфора, и нежный цвет розовых лепестков распускался на её щеках. Смутная полуфигура, написанная акварелью, шагнула вдруг с почти забытых старых рисунков и, ярко освещённая, обрела цвет и форму. Послушная велению неведомого режиссёра, она словно выплыла из тех мест, где до сих пор таилась, где всё было задрапировано тёмной вуалью. Ни шевеления, ни искорки жизни не было там, пока простой и будничный домашний свет, повинуясь прихотливым извивам судьбы, не проник туда и не обрисовал то, что казалось давно забытым, а возможно и безвозвратно утерянным.

— Добрый вечер, мсье, что вам угодно? — Спросила она мягким грудным голосом и улыбнулась ласково, встала, терпеливо ожидая ответа.

Улыбка её казалась слабым мазком тонкой кисти, словно художник, желающий изобразить прихотливый изгиб губ, вдруг передумал и улыбка так и осталась не законченной. У Эрика ёкнуло сердце. К счастью, маска надёжно скрывала его лицо, исказившееся помимо воли. Минутная заминка не должна была её удивить, поскольку объяснялась очень просто — гость не ожидал увидеть в знакомом доме незнакомое лицо. Она, очевидно, не узнала его, да и могло ли быть иначе? Та, давняя, встреча была мимолётна, и много времени прошло с тех пор.

— Добрый вечер. — С трудом выговорил Эрик непослушными губами. — Мадам дома?

Девушка слегка присела, приветствуя гостя, и её пушистые ресницы прикрыли влажно заблестевшие глаза:

— О, простите меня, мсье, мадам говорила, что она ждёт гостя. Пройдите, пожалуйста, в гостиную. Хозяйка скоро будет. Её вызвали в магазин по какому-то срочному делу, и она попросила меня посидеть с детьми.

Она оглянулась на стены прихожей за спиной, и по лицу её скользнуло странное выражение, которое Эрик не смог понять.

— Вы…

— Я — няня, — поспешила ответить девушка на незаданный вопрос. — Обычно я так долго не задерживаюсь, но сегодня так сложились обстоятельства. Прошу вас, мсье, — она приглашающее отвела руку и вновь присела. Эрик передал ей свёрок:

— Здесь краски, карандаши и бумага для детей, — пояснил он и, натянутый, словно струна, прошёл в гостиную.

Оглушённый внезапностью встречи и — главное! — неожиданными мыслями и чувствами, которые возникли сами собой без его участия и желания, Эрик немного растерялся, когда оказался в знакомой комнате. Привычная, она показалась почему-то темнее, чем раньше, как-будто краски, расцветившие стены и мебель, вдруг выцвели.

Дети сидели за столом: Лиза устраивала приём для своих кукол, а Шарль что-то мастерил из щепочек, которые Эрик принёс в прошлый раз. Оба повернули головы навстречу гостю. Няня скользнула следом в гостиную и разложила на столе подарок — Лиза захлопала в ладоши и принялась разглядывать сокровища. Шарль осторожно слез со стула и встал на ноги, постоял немного, словно прощупывая ступнями пол и, протянув руки, шагнул навстречу. Он так явно гордился собой, что у Эрика на секунду прервалось дыхание — уже второй раз. Столько волнений за несколько минут — это было слишком даже для него. Подхватив Шарля на руки, он прижался к мягкой щеке мальчика, пытаясь справиться с собой. Словно большие ладони рванули его вниз за плечи, и земля стала приближаться с ужасающей скоростью, и столкновение казалось неизбежным — Эрик зажмурился. Он замешкался всего на несколько секунд, но девушка заметила и с беспокойством глянула на него. Эрику захотелось снять маску. Она вдруг стала тяжёлой и какой-то липкой.

— Я плохо делал? — спросил Шарль и беспокойно завозился, пытаясь заглянуть в глаза и начиная сердиться, потому что у него никак не получалось.

— Ты всё сделал хорошо, — глухо ответил Эрик и глубоко вздохнул. — Нет, всё в порядке, — он отстранился от девушки, протянувшей руки, чтобы забрать у него Шарля и понёс ребёнка к креслу, — всё хорошо.

* * *

— Мари, Мари, я видела его, я нашла его! — Амина задохнулась от быстрого бега, щёки алели, и сердце светилось в её взгляде.

— Кого? — Гризетка подняла глаза от работы навстречу вбежавшей подруге.

— Его… — больше Амина не могла произнести ни слова. Она упала на стул, пытаясь отдышаться.

— А — его, — уточнила Мари и закусила белоснежными зубками нитку в конце шва. Живые и блестящие тёмные глаза ничуть не изменившиеся с тех пор, как мы имели удовольствие описать их на этих страницах, с любопытством оглядывали Амину, а руки продолжали трудиться над шитьём. — И как его зовут? — Поинтересовалась она.

— Эрик, — выдохнула Амина и тут же сама себя поправила, — мсье Эрик.

— О! — Мари многозначительно посмотрела на неё и улыбнулась. — Он — аристократ. Ну что ж, поздравляю, теперь ты можешь его очаровать, наконец.

— Что ты такое говоришь, Мари, — возмутилась Амина и, выдавая свои тайные мечты, робко добавила — он и не помнит меня совсем.

— Почему ты так решила?

— Он не узнал меня, я уверена.

Мари звонко рассмеялась. Хорошенькое личико разрумянилось от удовольствия и в глубине её глаз, словно золотые рыбки, заплясали смешинки:

— Тем лучше, — пропела она, — тем лучше! Ты можешь начать всё с начала. Чего ты боишься, глупая? У него что — необычные вкусы?

— Что ты такое говоришь, дурочка! — Повторила Амина и кинула в подругу подвернувшийся клубочек шерсти.

Мари ловко увернулась и, отложив работу, вскочила, подбежала и обняла её за плечи — не сердись, красотка! Не хмурься, это тебе не идёт! Ну что? Каков он? Красив, высок? Ну, скажи же что-нибудь, — затормошила она подругу.

— Не знаю, — растерялась Амина.

Она встала, сняла шерстяную накидку и капор, прошла к печке, чтобы согреть руки — на улице было холодно, а перчаток у девушки никогда не было. Нахмурилась, недоумевая, почему теперь не может вспомнить внешность человека так сильно поразившего в своё время юное воображение, что она помнила о нём целых три года.

— Это очень странно, Мари. Сегодня я была рядом с ним около получаса, пока пришла мадам. Я видела его так же, как тебя. Он был совсем близко. Если бы я осмелилась, я бы могла коснуться его руки. Мы вместе занимались с детьми. Нет, не так, — задумчиво поправилась она, — занимался всё же он, а я просто находилась рядом. Но я совершенно не помню, как он выглядит. Я знаю, что он очень высок — он словно нависает надо всем рядом с чем стоит. О, Мари, он так мягко разговаривал с Шарлем! Его голос был так нежен, что я едва не заплакала. Я, правда, часто готова плакать — не смотри на меня так, я сама это знаю. Но, — она на секунду прервалась и, стиснув руки, продолжила, — Мари, у него удивительный, волшебный голос!

Амина говорила сбивчиво, перепрыгивая с описания на описание, желая как можно точнее выразить свои ощущения и не находя слов для этого. Эмоции и восхищение распирали её изнутри. Первая любовь, неожиданно получившая подпитку в виде внезапной встречи и хлынувших бурным потоком надежд долгое время жестоко подавлявшихся разумом, сбивала с толку, заставляя мечтать и строить воздушные замки там, где, возможно, и намёка не было ни на что. Но юное сердце, ведомое первым нетронутым чувством, не могло не верить. Она была уверена, что испытав, пусть неожиданно и мимолётно, чувство абсолютного доверия к человеку, прикоснувшемуся к ней однажды, сумела тогда же передать свою радость и ему. И именно этим была вызвана та особенная нежность, которую услышала Амина в голосе и словах, обращённых к ней. Амина верила в это до сих пор, возможно потому, что никаких иных источников веры в её короткой и несчастливой жизни не было. Она убежала тогда, испугавшись, но убежала недалеко. Пугливая дичь настороженно наблюдала из-под густых ветвей парковых деревьев за охотником, который — она и надеялась, и боялась этого — даже не подозревал, что стал охотником и объектом пристального внимания.

— Он носит маску! — вдруг вспомнив, воскликнула Амина.

— Маску? Не снимая? — беспокойство облачком промелькнуло на лице Мари.

— При мне он не снимал маску.

— Это плохо, — закусив губу, Мари тревожно смотрела на радостную подругу.

— Почему? — опасения Мари тут же отразилось на лице Амины и радость её как ветром сдуло.

— Хорошие люди лица не скрывают, — убеждённо заметила гризетка. — А ты заговаривала с хозяйкой о её госте?

— Мадам, кажется, была чем-то недовольна, возможно, ей не понравилось, что мы играли и веселились вместе. У неё было такое сердитое лицо! Она попросила месье Эрика принять шляпу и шаль, я подумала, что удобнее это будет сделать мне и подошла прежде, чем он поднялся на ноги — мы вместе с детьми сидели на полу — и мадам окинула меня таким холодным и сердитым взглядом! И процедила сквозь зубы, что просьба её касается не меня, а господина Эрика. Знаешь, Мари, нам всем четверым было так хорошо, когда мы сидели на полу и рисовали красками. И Шарль, и Лиза были так довольны! Они смеялись и шалили, даже Шарль! Когда вошла мадам Шарлотта, мы не сразу заметили её, возможно, она поэтому так рассердилась. После её прихода настроение уже не было прежним. Хозяйка вскоре попросила меня уложить детей спать, поскольку я всё равно была на месте, а она, по её словам, очень устала. Позже, когда освободилась, я зашла в гостиную, чтобы попрощаться. Мадам так весело щебетала, но гость её, по-моему, был чем-то недоволен. Нет, Мари, он не может быть плохим человеком! Шарль так привязан к нему — это очевидно. Этот ребёнок никого к себе не подпускает, даже матери с ним сложно…

Мари покачала головой, но настаивать не стала. Амина была так счастлива, и ей не хотелось омрачать эту радость подозрениями. Если для них и есть основания, то поговорить об этом можно будет завтра. Кроме подозрений было ещё одно, о чём Амине следовало знать: сегодня утром из своего окна Мари видела Марселя. Он отирался неподалёку от дома, на другой стороне улицы. Возможно, он оказался здесь случайно. Однако, практичная и рассудительная гризетка мало верила в совпадения. Появление ненавистного братца её подруги вблизи их жилища могло означать одно — спокойной жизни длиною в два месяца пришёл конец.

* * *

Как планеты, вращаясь по своим орбитам, раз во много лет выстраиваются в линию, являя восхищённому взору торжественный и величественный парад, и вновь разбегаются, следуя своей скорости, своему предназначению и своим орбитам, так и два человека, внезапно встретившись, решив, что встреча эта всего лишь мгновение, которому не дано длиться дольше, собирались разбежаться, испугавшись чувств своих. Но судьба распорядилась иначе.

Две недели спустя Амина вновь была вынуждена задержаться. Эрика она больше ни разу не видела. Наконец, все, ради чего она задержалась было сделано, дети уложены, и Шарлотта её отпустила. Девушке казалось, что хозяйка стала более высокомерна, чем раньше. Она удивлялась, поскольку не могла объяснить себе такой перемены.

Амина спустилась по лестнице, миновала тёмный двор и вышла на пустынную тускло освещённую газовыми фонарями улицу. Она едва миновала угол дома, как в подворотне дома, напротив, через улицу, заметила какое-то шевеление. Она ускорила шаг, опасаясь неприятной встречи, и уже почти миновала опасный неосвещённый участок, когда непонятный звук похожий на сдавленный хрип, снова заставил её обернуться и присмотреться внимательно к клубившейся в глубине ворот темноте. Она помедлила, собираясь с духом и решая, не убежать ли. Из ворот не доносилось больше ни звука, но там определёно кто-то был. Амина повернулась и сделала шаг, другой по своему пути. Обострённый испугом слух её уловил вздох то ли боли, то ли облегчения. И она, стараясь не прислушиваться к здравому смыслу, кричавшему ей в оба уха, чтобы она скорее убиралась отсюда, решительно повернулась и шагнула в сторону ворот, откуда донёсся подозрительный шум. Высокую фигуру, прислонившуюся к резной створе ворот, она узнала моментально. Для этого ей не нужен был свет, она видела сердцем. Он стоял, странно согнувшись, словно что-то пытался разглядеть на земле, и поэтому она осмелилась подойти ближе и спросить:

— Вам нужна помощь? — Робкий голос её прозвучал неожиданно громко в тишине улицы, и она снова задрожала.

— Нет, — глухо и спокойно ответил Эрик. — Уже поздно, идите домой.

Последние слова его закончились звуком очень похожим на сдавленный вздох и Амина, несмотря на страх, решилась спросить ещё раз:

— Я могу помочь вам?

— Убирайся от сюда, — неожиданно рявкнул Эрик. — Ну, брысь!

Амина отшатнулась. Он попытался выпрямиться и вдруг рухнул ничком, и сшиб её с ног. Тяжёлые кованые ворота противно заскрипели.