Исполнить обещанное (гет)

В утренней газете первую полосу занимала большая фотография мертвых братьев Лестрейндж с подписью: «Двое самых опасных из оставшихся на свободе приспешников Волдеморта мертвы».

Изабелла, которая только что вышла из своей комнаты и увидела в гостиной на столе газету, вскрикнула.

— Мертвы… — прошептала она одними губами. — Мертвы… ничего не помогло…

Она уронила голову на руки. Слез не было, но грудь точно придавило каменной плитой.

— Мама! — позвала она. Из-за двери показалась голова эльфийки Фэрри.

— Хозяйка с утра уехала в Хогвартс, — доложила она.

Действительно, мама ведь вчера весь вечер пекла пироги и печенье, собираясь навестить Мораг, которая все еще работала на восстановлении школы.

— Хорошо, — безучастно кивнула Изабелла эльфийке.

Как она все время боялась даже думать о таком исходе! Делала то, о чем они ее просили, навещала их во временном убежище, подсказывала, советовала — и верила, что все получится. Запрещала себе сомневаться. Рабастан и Рудольфус тоже были настроены на успех — как ей однажды сказал муж, нельзя идти в бой и думать о том, что тебя убьют, надо гнать любые мысли о поражении. И она заражалась этой их уверенностью.

Взяв газету, она прочла заметку, где сообщалось, что двое авроров — фамилии их Изабелле ничего не сказали — вчера в Бэйсуотере напали на след Рудольфуса и Рабастана.

"Лестрейнджи предприняли меры к тому, чтобы изменить свою внешность, но не смогли скрыться от зорких глаз стражей магического правопорядка. Хотя они и сумели уйти, когда авроры пытались их задержать, однако заслуженное возмездие настигло преступников позднее. Кто совершил правосудие, мы не знаем. Возможно, это были участники недавней войны, сражавшиеся в отряде сопротивления, или родные и близкие волшебников, ставших жертвами кровавых палачей Волдеморта. Но в любом случае, мы видим в этом акт высшей справедливости".

Заплакал Рэйни, и Изабелла поспешила к нему. Взяв малыша на руки, она вспомнила вчерашний вечер, и в памяти необычайно ярко вспыхнула картинка — улыбающийся Басти держит на руках сына. Из глаз хлынули слезы.

— Малыш мой… Рэйни, сыночек… Мы нашего папу больше не увидим… Ох!.. И дядю Руди тоже… Мерлин милостивый, да что же это… да как же…

Она сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, прижимая к груди сына, как единственное свое сокровище. «Единственное, что у меня от него осталось…» Малыш, видимо, от испуга перестал плакать и теперь смотрел на рыдающую маму, широко распахнув глаза и приоткрыв ротик.

— Маленький мой, солнышко мое…

— Мадам… — вдруг послышался тоненький голосок, как показалось ей, откуда-то снизу. — Мадам Изабелла!

Она огляделась.

— Кто тут? Бонни! — вскрикнула Изабелла, увидев маленькую фигурку в цветном полотенце. — Бонни… Что ты…

— Мадам Изабелла, — торопливо заговорила эльфийка, — Бонни пришла сказать, что хозяева живы. Бонни вчера видела их, и они велели передать вам, чтобы вы не верили, в газете — неправда.

— Но… как это может быть?

И тут же поняла: «Оборотное! Видимо, кто-то их выследил и напал на них, они дрались. Одолели и заставили выпить оборотное… и убили… Ох!»

— А чьи тогда трупы? — шепотом спросила она.

— Бонни этого не знает, — пожала плечиками маленькая служанка.

— Бонни, а ты сама эти трупы видела?

— Бонни видела, — закивала та. — И мертвые тела, и живых хозяина Рудольфуса и хозяина Рабастана.

— Спасибо тебе, Бонни, милая, — Изабелла, улыбаясь сквозь слезы, погладила служанку по голове.

— Бонни счастлива вам служить, мадам Изабелла. И мастеру Рэйнарду, — она низко поклонилась и поцеловала ручку малыша. — А сейчас Бонни должна уйти. Бонни ждет вас с мастером Рэйнардом в Лестрейндж-холле.

Оставшись одна, Изабелла снова уложила задремавшего Рэйни и задумалась. Несмотря на облегчение и радость, мысль о хладнокровном убийстве побежденных противников резала по сердцу, как ножом. А что, если это были и не враги, а вовсе посторонние люди? Может быть, Басти и Руди просто поймали двух магглов, заставили выпить оборотное, а потом убили?

«Конечно, я хочу, чтобы он выжил. Мерлин, хоть бы они и правда были живы и благополучно добрались до места! Конечно, я поеду к нему и останусь с ним, что бы ни было… Он мой муж. Но как это ужасно… А ведь они это сделали и ради меня тоже — чтобы меня оставили в покое и я могла беспрепятственно уехать… Значит, и на мне часть вины лежит…» — думала Изабелла.

Она никак не могла решить, следует ли посвятить родителей и Мораг в эту тайну. Отчасти потому, что и сама боялась окончательно поверить — вот когда она получит известие от Рабастана, тогда уже можно будет сказать, что их план удался. Или... вдруг это все-таки какая-то чудовищная ошибка, вдруг Бонни что-то перепутала? "О, нет, — простонала Изабелла, пытаясь подавить суеверный страх, — Бонни же видела их своими глазами..."

Сообщать Нарциссе она, пожалуй, повременит. Недавно мама, которую снова вызывали на допрос по делу отца, встретила миссис Малфой в Министерстве, и та сказала, что сейчас, когда Люциус и Драко все еще под следствием, в Малфой-мэноре с раннего утра до поздней ночи полно чиновников из ДМП и авроров, и на ночь оставляют дежурного. Видимо, думают, что кто-то из Упивающихся смертью, кто еще не пойман, может явиться туда. Поэтому посещать дом Малфоев Изабелле пока не следует, чтобы не навлечь на себя неприятности.

А вот Кэтрин она расскажет все.

* * *

В доме Роули Изабеллу встретила непривычная тишина. В гостиной, куда ее провела эльфийка, Альберт и Лиза, обычно довольно шумные дети, молчаливо предавались каждый своему занятию: Лиза сидела на широком подоконнике, задумчиво глядя на облака, а Альберт в кресле читал какую-то толстую книгу. Они встали, здороваясь с маминой подругой, потом Лиза вышла, чтобы позвать Кэтрин.

Даже кошки, которые обычно обступали Изабеллу еще у двери, терлись о ее ноги, мяукали, урчали и заглядывали в сумку, как будто выпрашивали что-нибудь вкусненькое — хотя Кэтрин хорошо их кормила, ее муж часто шутил, что Китти, скорее, сама будет голодать, но кошек накормит, — на этот раз не вышли к порогу. Только трехцветная пушистая красавица Бэсси со светло-зелеными, как будто подведенными черным карандашом глазами, лениво подошла и махнула роскошным хвостом.

— Мама в саду с Лансиком, на качелях сидит. Он спит у нее на руках, — сообщила вернувшаяся Лиза. — Вас проводить, тетя Изабелла?

— Нет, я сама.

— Не Лансик, а Ланселот, — недовольно поправил ее брат. — Придумают же эти девчонки!

— Вот вырастет — и будет Ланселот, а пока он маленький. Что, думаешь, сэра Ланселота никто в детстве не звал Лансиком, даже его мама? — возразила Лиза.

Дети заспорили, а Изабелла достала из сумки присланное миссис МакДугалл кокосовое печенье.

— Вот, смотрите, что я вам принесла. А что ты читаешь? — полюбопытствовала она, подходя к Альберту.

— Мемуары сэра Ланселота Роули, агента британской разведки на Востоке. Нашего предка. Папа его очень уважал. Они с мамой брата в честь него назвали, — ответил Альберт.

— Да, я про это знаю… — кивнула Изабелла.

Она отметила, что у Альберта появился упрямый взгляд исподлобья, которого раньше не было. Да и Лиза как-то притихла и будто повзрослела.

— Как мама себя чувствует? — спросила она.

— Нормально, — пожала плечами Лиза.

— Ну хорошо, я тогда пойду к ней. А вы берите печенье, только все сразу не съедайте, а то обедать не захотите.

— Мы все не съедим, — пообещал Альберт. — И маме половину оставим.

Это тоже было что-то новое — раньше дети это печенье уничтожили бы в мгновение ока. Конечно, не потому, что им не хватало сладостей — просто у миссис МакДугалл печенье всегда получалось необыкновенно вкусным.

Изабелла прошла в сад и вскоре увидела сидящую на качелях Кэтрин с ребенком на руках. На ней было черное шелковое платье, закрытое, с рукавами до запястий — глубокий траур. Но глаза молодой женщины были хоть и печальны, но ясны и спокойны. Увидев подругу, она поднялась с качелей.

— Изабел, милая! Давно тебя не было видно…

— Разве давно? По-моему, я неделю назад заходила.

— Ах, правда! Просто мне кажется, что время долго-долго тянется...

— Как ты, Китти? Как малыш? — Изабелла расцеловалась с подругой и поглядела на спящего мальчика. День стоял жаркий, и Кэтрин не стала его кутать в одеяло, так что было видно, какое худенькое у него тельце, какое бледное личико. Из-под чепчика были видны русые и уже кудрявые волосики — у старших детей Роули волосы были светлые и прямые, как у их отца, а вот Ланс, видимо, пошел в мать.

— Да все в порядке, Лансику лекарство даю, и буду давать, пока ему два месяца не исполнится, — Кэтрин слабо улыбнулась. — Миссис Дорн вчера опять нас навещала, говорит, что все будет хорошо. Сейчас он еще худенький и бледненький, но и вес постепенно наберет, и румянец появится. И развиваться будет нормально, как все дети. Самое плохое, миссис Дорн говорит, уже позади. Мы ведь сначала не знали, выживет ли он вообще… бедный мой крошка… Почему-то родиться восьмимесячным хуже, чем семимесячным. Знаешь, миссис Дорн мне больше нравится, чем Юфимия, хотя она нам и родня. Нет, Юфимия тоже очень хороший целитель, ее многие хвалят, да и у меня она Альберта и Лизу принимала, я пожаловаться не могу… Но миссис Дорн такая ласковая всегда, и с мамами, и с детьми… А Юфимия строгая.

— Да, я ведь тоже рожала с миссис Дорн, — согласилась Изабелла. — Мне она тоже очень нравится.

— А как твой Рэйни?

— Рэйни — хорошо…

Кэтрин внимательно посмотрела на подругу.

— Что случилось, Изабел? Что-то с Басти?

— Ох, Китти… Ты газету сегодняшнюю еще не видела?

— Нет, а что? Пойдем-ка в дом, я Лансика уложу, а мы с тобой посидим, поговорим. Я скажу, чтобы нам чаю принесли. Дверь и окно зачарую, чтобы дети не слышали лишнего.

В комнате Кэтрин Изабелла рассказала ей обо всем.

— Знаешь… — после недолгого молчания медленно проговорила Кэтрин, — я, вообще-то, и не удивляюсь, и не понимаю, что удивляет тебя. Они две войны прошли — им, наверное, уже без разницы — трупом больше, трупом меньше… Ты же и раньше о нем все знала. Знала, что он людей убивает.

— Все-таки в бою — это одно, а безоружного… Вот так взять и хладнокровно умертвить…

— Ты что, разлюбила его из-за этого? — Кэтрин недоверчиво наклонила голову к плечу.

— Нет, не разлюбила. Как тебе сказать… я боюсь. Боюсь возмездия судьбы, что ли… Нет, Китти, я буду с ним до самой смерти, я уеду к нему, как только это станет возможным… Но мне страшно. Почему-то именно сейчас стало страшно.

— Ох, Изабел… Наверное, я на это проще смотрю. Может, потому, что я уже мужа потеряла. Была война. Они убивали, их убивали. Все ли убитые — с обеих сторон — заслуживали смерти? Нет, я так не думаю. Но не нами это началось, не нами и кончится. А мы с тобой их просто любили и ждали… Сколько раз я эту его черную мантию штопала и зашивала — там прорезано, тут прожжено… И Торфинн ведь однажды нечаянно убил своего — Гиббона. Там темно было, все толкались… На войне всякое случается. А для Лестрейнджей война еще не закончилась. И я бы на твоем месте…

Она вдруг зарыдала.

— Китти, милая! Прости меня, прости… — Изабелла обняла Кэтрин за плечи. — Прости, что я с тобой об этом говорю… Я понимаю, что не должна… Просто мне тяжело, я все время чего-то боюсь. И ни с кем не могу больше… Я даже с мамой боюсь этим поделиться. Только с тобой, да еще с Цисси — но к ней сейчас нельзя, там авроры днюют и ночуют, даже поговорить не дадут… Небось, еще и подслушивают. Прости, дорогая моя, славная моя. Ох, мне так жаль…

Изабелла и сама заплакала, чувствуя едва ли не стыд за то, что ее муж жив, а Китти осталась вдовой — такая молодая, такая милая и хорошая…

— Не бойся ничего, Изабел, — Кэтрин, немного успокоившись, тоже обняла ее. — Чему быть, того не миновать. Береги то, что у тебя есть.

— Мерлин, какая же я глупая, правда. Я не заслуживаю счастья, наверное… — тоскливо произнесла Изабелла.

— Не говори так. Ты просто устала от всех волнений, вот тебя сейчас и накрыло... Это пройдет.

— Китти… Я уеду — если все будет так, как мы рассчитывали, — а как же ты?

— А что — я? — с грустной улыбкой сказала Кэтрин. — Я останусь здесь. Ал и Лиза скоро в школу поедут, буду Лансика растить. А тебе в любом случае лучше уехать, потому что Лестрейнджи слишком известны. Тебе не простят брака с Рабастаном. Я вот и то не знаю, как детям в Хогвартсе придется. Хоть дома их учи. Правда, у миссис МакНейр двое младших тоже в школу пойдут вместе с моими, да у миссис Эйвери дочка… Наверное, будут держаться все вместе — если их будут задевать. Помнишь, как у тебя в школе было?

— Конечно, помню, — улыбнулась сквозь слезы Изабелла. — А помнишь, как Торфинн меня всегда защищал?

— Еще бы! Он же в тебя влюблен был, я это знала, а ты не замечала ничего, как принцесса в своей башне… Мне Торфинна иногда было так жалко…

И Кэтрин начала вспоминать историю своей свадьбы. Изабелла, хотя и знала ее во всех подробностях, не останавливала подругу, а только улыбалась и кивала, обняв Кэтрин и гладя ее по спине. Ей и самой было приятно снова уйти мыслями в то счастливое время, казавшееся сейчас таким невозможно далеким…

Они тогда только что сдали выпускные экзамены. Кэтрин осенью планировала пойти работать в Мунго — помощницей к своему дяде-целителю. А пока она наслаждалась свободой. Старший брат жил отдельно, отец уехал в командировку, а мать — к прихворнувшей тетушке, и Кэтрин осталась дома одна. Вместе со старой эльфийкой Мотти они варили вишневое варенье — развели костер прямо в саду, подвесив над огнем большой медный котел. Кэтрин, расстелив прямо на траве покрывало, читала любовный роман, время от времени вставая, чтобы помешать в котле деревянной ложкой и слизать пенки. Стояла жара, и на девушке не было ничего, кроме легкого тонкого халатика. Даже лифчик она сняла и бросила рядом на траву.

— Никогда не было столько вишен, как в тот год… Жара, на небе ни облачка, ни ветерка, и по всему саду сладко-сладко пахнет вишневым вареньем… А у меня еще не хватило сахара, мне лень было пойти и купить, и я положила меда. Представляешь, какой аромат был? Будто воздух вокруг тоже густой и сладкий, как мед. И осы жужжат… Я задремала, и снилось мне все, что я только что в книжке прочитала, только это будто бы со мной происходит, а не с героиней. Просыпаюсь — а Торфинн передо мной стоит, глаза вытаращил. Оказалось, Мотти его впустила и сказала, что я в саду. Он мне принес от тебя портрет, ты как раз тогда меня нарисовала на дереве, как дриаду… А мне же неудобно, что он меня видел такую — как я на траве лежу и сплю, халат выше колен задрался, да еще и лифчик рядом валяется — я встала и говорю: «Мистер Роули, я весьма благодарна, что потрудились доставить мне портрет. Не хотите ли чаю с вареньем?» Мы же в школе были на «ты», а тут не знаю, что на меня нашло… от растерянности, наверное. А он говорит: «Хочу». Я к котлу подошла — там опять пенка поднялась — ложку облизала и спрашиваю: «Будешь?» Он подошел и отвечает: «Буду», а у самого лицо такое, как будто он в первый раз меня видит.

Кэтрин засмеялась.

— Мы тогда так наелись этих пенок… Забыла, о чем говорили, только помню, что много смеялись. А кругом никого, и жара такая, что кажется, сейчас расплавишься… И вдруг он меня поцеловал, а я его… Мне кажется, мы от этой жары и от запаха варенья с медом как будто одурели… Потом лежим на этом покрывале, и так тихо-тихо вокруг, только осы жужжат… И мы опять целоваться начали, а губы у обоих липкие и сладкие… Он ночевать остался. Утром ушел, а к вечеру снова пришел… А потом еще… Я нашу Мотти просила не говорить отцу с матерью, да она все равно сказала, когда они приехали. Они так ругались… А я уже поняла, что беременна. И Торфинн снова пришел к нам — они его сначала выгнать хотели, а он им говорит: «Я прошу руки вашей дочери». Его родители недовольны были, они с Абраксасом Малфоем уже договорились, чтобы, когда его племянница в гости приедет, познакомить их с Торфинном. А наша семья небогатая, ничем не выдающаяся, да и родословная — ничего особенного… Но он заупрямился. И не принимали они меня, пока дети не родились — тогда только оттаяли, уж очень полюбили внуков... А помнишь, какая я была? Лицо опухло, глазки как щелочки, ноги как у слона… Ужас. Ты вот очень похорошела во время беременности, а я... С Лансиком, кстати, куда легче было, чем с двойняшками. Я думала, вдруг муж перестанет дома ночевать? Я бы даже его не осудила, честно. Мне и не до того было. Но нет, он все вокруг меня суетился, я иногда на него даже ворчала…

Лицо Кэтрин осветила задумчивая улыбка.

— А сейчас его родители мне говорят: «Ты нам как дочка, даже если замуж снова выйдешь…» Но я не собираюсь больше замуж. Знаешь, — она нахмурилась, — то, что их просто так взяли, свалили в кучу и сожгли — это нехорошо. Даже проститься не дали, а ведь у каждого родные есть. И я даже не знаю, как он погиб, от чего… Мне сказали только, что убит, и тело сожжено.

— Китти, мне Басти рассказал. Это на его глазах было. Торфинн погиб от стрелы кентавра, сзади в шею воткнулась…

— Ой…

— А Басти потом этому кентавру горло перерезал.

Глаза Кэтрин потемнели.

— Когда увидишь его, скажи, что я его благодарю… — она прерывисто не то вздохнула, не то всхлипнула.

Изабелла сжала руку Кэтрин.

— Мама! — раздался из-за двери голос Лизы. Кэтрин наложила заглушающие чары, но сама отлично слышала все, что происходит снаружи. Она открыла дверь.

— Что такое, милая?

— Мама, — в комнату вошла Лиза, а следом за ней Альберт с расцарапанным до крови лицом. — Там Рэдди и Блэкки подрались, Ал стал их разнимать, и его поцарапали…

— О, Мерлин! Ал, подойди сюда, намажу зельем. Да какие глубокие царапины-то… Запомни: нельзя лезть к котам, когда они дерутся, лучше водой на них полей…

Кэтрин засуетилась, открыла аптечный шкафчик, потом умыла Альберту лицо и намазала зельем с запахом трав.

— К вечеру и следов не останется. Изабел, ты будешь с нами обедать?

— Буду, — улыбнулась Изабелла.

— Тогда пойдем, Долли уже, наверное, накрывает на стол.

Кэтрин подошла к спящему Лансу, потом позвала эльфийку и приказала ей присмотреть за ребенком, и все направились в столовую, где другая эльфийка уже расставляла тарелки на большом столе. Вскоре там собрались и кошки: и Бэсси, и рыжий полосатый Рэдди, и черный лохматый Блэкки — два драчуна, и серо-бежевая, дымчатая, пушистая как песец Мисси, и красавец Микки — темно-серый, с гладкой, но очень густой шерстью и в белых носочках.

— А где же они все были? Обычно они возле людей крутятся, — заметила Изабелла.

— Да где-нибудь спали в тени, такая жара… — махнула рукой Кэтрин. — Ну все, садимся за стол. Ал, Лиза, мойте руки.