Seven for a Secret (джен)

Принц разбудил ее поцелуем, но на этом история не закончилась.

В тот вечер она и Филипп танцевали в бальном зале перед своими объединенными королевствами. Она смотрела в его глаза, чувствуя себя счастливой, как никогда раньше. Они танцевали до боли в ногах, а потом сидели вместе с родителями и говорили о свадьбе. Аврора не стала высказываться, пока они обсуждали протокол и церемонию, потому что она еще слишком мало знала, чтобы иметь свое мнение. Она сидела и улыбалась, решив, что у нее есть все время в мире, чтобы научиться.

На следующий день она проснулась в комнате в башне. С минуту она смотрела на балдахин, вспомнив, что все это было на самом деле. Она действительно была принцессой, и принц спас ее от проклятия злой ведьмы. Она воссоединилась со своими родителями и собиралась выйти замуж за человека, которого любила. Это было головокружительное море перемен, но Аврора была совершенно уверена, что все они окажутся к лучшему.

Она не сомневалась, что когда привыкнет к изменениям, то будет безумно счастлива. Ей было не по себе в этой чересчур богато украшенной спальне, но она знала, что было бы глупо просить переселить ее в другое место, куда-нибудь в более скромное и менее величественное, где она не спала под проклятием.

Аврора запретила себе суетиться, как это сделала бы Мерривезер. Поднявшись на ноги, она начала петь, приветствуя новый день.

Два часа спустя, после того как к ней пришли горничные и нарядили ее в чудесное зеленое утреннее платье, она спустилась к завтраку. Филипп встретил ее в холле, улыбнулся и предложил руку, чтобы провести ее в небольшую столовую.

— Доброе утро, любовь моя, — сказал он. — Может, нам снова стоит поприветствовать наших родителей?

— Конечно, победитель драконов не может бояться простых людей, — передразнила она в ответ, пока они шли на завтрак.

— Твой отец — очень страшный человек с армией наготове, — серьезно ответил Филипп, хотя ей нравилось, как весело заблестели его глаза. — Это вполне разумно — по возможности не наживать себе врага.

Она была так счастлива быть с ним, что даже не обеспокоилась, когда он отвернулся от нее, чтобы откашляться и прочистить горло.

К вечеру она пожалела, что не обратила на это внимания.

Филипп отправился на больничную койку, заявив, что ему нездоровится. Аврора, встревоженная, спросила тетушек, не могут ли они помочь, и все трое согласились осмотреть его. Аврора омыла его лоб прохладной тканью, пока тетушки шептались в углу. Она повторяла слова любви и поддержки, чтобы Филипп вернулся к ней, открыл глаза.

Его руки посинели, и она зарыдала, прислушиваясь к тому, как он борется за каждый вздох. Накануне он был здоров, танцевал и смеялся вместе с ней. Теперь он был близок к смерти, и она не знала, что делать. Аврора никогда раньше никого не выхаживала, ведь у тетушек всегда было безупречное здоровье.

Ни одни чары, которые произносили феи, не помогли справиться с болезнью. Она наблюдала, как они пробовали одно заклинание за другим, при этом кожа Филиппа синела, а кашель становился все глубже. Все попытки были безуспешны.

— Я не знаю, можем ли мы что-нибудь сделать, дорогая, — наконец сказала Флора. — Ни одно из наших заклинаний не работает.

— Пожалуйста... попытайтесь, — умоляла Аврора, не в силах придумать, что еще можно сделать, и ненавидя свою беспомощность. В отличие от дракона, это был не тот враг, которого можно победить с помощью любви и мужества.

Фауна ободряюще сжала ее плечо.

Все было напрасно. Несмотря на ее мольбы и волшебство крестных фей, она могла лишь смотреть, как он умирает. Филипп закашлялся, отстраняясь от нее, и в последний раз закрыл мужественные глаза, а потом его дыхание остановилось. Она поцеловала его окровавленные губы, но, в отличие от нее, он не проснулся.

Всю следующую неделю она каждый день мечтала о том, чтобы снова заснуть. Как же странно, что теперь её мучила бессонница. Единственным воспоминанием Авроры о похоронах была мысль о том, что вместо них должна была состояться ее свадьба.

Пока Аврора скорбела, страшная миазма распространялась, безжалостно и неумолимо поражая людей одного за другим. Следующим пал придворный музыкант — с его губ вместе с кашлем стекала кровь. Пока Филиппа готовили к погребению, несколько служанок слегли с похожей болезнью. Большинство заболевших в конце концов выздоравливали, но каждый третий страдал вплоть до смерти и исчезал из этого мира. С наступлением зимы болезнь разрослась, словно стремительное крещендо, которое так и не достигло своего пика.

Мерривезер заболела на следующий день после того, как они похоронили Филиппа. В итоге она стала четвертой жертвой.

Сильные умирали. Болезнь обычно забирала юных и стариков, но эта напасть была иной. Жертвы сильно страдали, сходя с ума от лихорадки и озноба, содрогаясь и покрываясь мурашками под кучей одеял. Болезнь иногда сопровождалась истязаниями, вторжением в тело, насилием над личностью. Одних рвало, другие истекали кровью. Единственное, что их объединяло, — это страдания, которые причиняла болезнь.

Она накатывала волнами, и те, кто не заразился в первый раз, ложились на больничные койки, когда болезнь вновь давала о себе знать.

Люди ее отца падали вокруг, как мухи. Смерть придавливала тяжело, уверенно и слишком стремительно. С ней не успевали справляться. Не хватало рук, чтобы бороться, ухаживать за страдающими, а всем еще приходилось выполнять свои обычные обязанности, чтобы поддерживать дворец в рабочем состоянии.

Аврора узнала, каким страшным врагом может быть тело человека. Некоторые трупы разрывались, когда их пытались перенести в подходящие могилы, другие сочились веществами, которые она не могла определить. Некоторые из живых умоляли избавить их от страданий. Пациенты, просившие Фауну, как правило, вскоре умирали, и Аврора задумалась, не помогает ли ее добросердечная тетя единственным оставшимся у нее способом.

Те, кому повезло, исчезали, так и не поняв, что заразились великой болезнью. Не повезло тем, кто понял, что происходит, и был бессилен бороться. Люди находились в отчаянном положении, и на домах ставили метки, указывающие, что кто-то здесь заразился.

Замок наполнился зловонием, подобного которому она никогда не ощущала, постельное белье и одежда были испачканы мочой и фекалиями людей, неспособных подняться или очистить себя. Кровь была повсюду: на белье, на одежде, вытекала из ноздрей и даже ушей, а кто-то кашлял. Аврора с ужасом наблюдала, как их кожа синеет от недостатка воздуха, а мухи роятся вокруг больных и мертвых.

А потом у них закончились гробы.

Все кровати были давно заняты, каждый коридор, каждая свободная комната были заполнены койками с больными и умирающими. Гробовщики, многие из которых сами были больны, оказались перегружены, и им некуда было складывать тела. Трупы лежали там, где и как умерли, часто в кровавой жиже, вытекшей из них. Король приказал закрыть несколько комнат во дворце, оставив их для мертвых, но запертая дверь не могла облегчить знание и ужас того, что скрывалось за ней. Мертвые оставались на своих местах, а живые трудились рядом с ними, охваченные ужасом, но слишком истощенные, чтобы убраться подальше от заразы.

Число умерших перевалило за сотню, и люди начали покидать дворец, отправляясь в деревни в попытке избежать заражения. Отец Авроры запоздало приказал ввести карантин, но было уже слишком поздно. Сообщения о том, что болезнь распространяется по земле, текли ко двору непрерывным потоком.

Авроре было трудно переживать — ее доброе от природы сердце умерло вместе с ее любовью. Теперь она была просто дополнительной парой рук, которая, как и Флора, помогала зараженным.

Выжившие закутывали лица в ткань, пытаясь защититься от клубящихся миазмов, разносящих болезнь, оставив миру только наполненные страхом глаза. Все казались чужими, и Авроре оставалось только надеяться, что она все еще спит, и это кошмар, от которого она может пробудиться.

Аврора гадала, было ли это последним проклятием Малефисенты.