Цена волшебства (джен)

За магию всегда надо платить. Нестареющая аксиома. Единственный урок, который дал ему приятель, беззубый билетёр, перед тем, как скончаться от остановки сердца.

В тот день он поклялся, что не повторит его судьбы. Но клятвы для того и существуют, чтобы их нарушать.

Каждый день — сказка. Нужно только поверить.

Вся жизнь — сказка, а он в ней — волшебник, творящий чудеса. Или тёмный маг, которого боятся все вокруг. Всё зависит от точки зрения.

Но кем бы он ни был, в конце он всегда слышит детский смех и хлопки в ладоши. Что может быть прекраснее?

Его мальчик далеко, сбежал из дома в четырнадцать. Он ничего о нём не знает и не может найти, как бы ни старался. Жена знает ещё меньше. Его не ранит то, что она его бросила, что гуляла в порту и сбежала с моряком, но он ненавидит её за безразличие к сыну. Часто он видит во сне, как вырывает ей сердце и сжимает в своей костлявой ладони так, что кровь льётся по пальцам и капает на палубу корабля её любовника-капитана.

В тот день, когда Бэй ушёл из дома, он поклялся, что отыщет его вновь.

Он сильно похудел. Под глазами тёмные круги. На руках кровоподтёки, но их не видно под одеждой. Дети его боятся, а взрослые остерегаются. И неспроста. Ведь он тёмный маг Румпельштильцхен, и каждый день он в очередной раз приходит к дочери мельника, чтобы забрать её первенца. С каждым днём он подпрыгивает всё озорнее, а хихикающий голос становится всё выше. Пока однажды он не падает беспомощно на пол и не вспоминает, что прежде был человеком. Темнота. Изо рта что-то льётся. Кровь? Нет, рвота.

Просыпается он уже в темнице. Пленённый. Мимо ходят стражники, ни одного из которых он не видит в темноте. Первый день он помнит слабо, но дальше всё становится сплошь смятым комком из дрожи, боли и холода. Тянется ли целой вечностью день или проходят недели и месяцы, он не знает. Но однажды он слышит то, чего никак не может быть в его крохотной камере, пахнущей лекарствами.

Девичий голос.

Неразборчивая речь сливается в непрерывную мелодию, убаюкивающую, напоминающую о молодости, о далёком детстве. Он упрямо цепляется за звук её голоса и, ломая ногти, выскабливает для него место в своей памяти.

Когда он слышит её в следующий раз, то собирает волю в кулак и сосредоточивается. Он подмечает нюансы. Голос тихий, мурлыкающий, с гортанной «р». Словно француженка. Но откуда в его темнице взяться француженке?

К её третьему визиту он даёт ей имя. Белль. Можно было, конечно, назвать её феей или принцессой, но он повидал на своём веку и одних, и других. Мать порхала не пойми где, а потом улетела насовсем во имя добрых дел, словно он сам в доброте и заботе вовсе не нуждался. Жена была слишком хороша для него: красивая, гордая, амбициозная. А что он? Он только притворялся тем, кем никогда не являлся. Натягивал личину храброго рыцаря, чтобы затем превратиться в побитую трусливую шавку.

Белль приходит каждый день и проверяет, как он. Потом идёт к его сокамерникам, которых он прежде не замечал. Не заметить их легко — молчат, будто воды в рот набрали. Кажется, все под сонным проклятием. И он, видимо, тоже. Иначе почему он не может дотронуться до неё?

— Знаете, а я ведь видела вас прежде, — говорит Белль и легко кладёт тёплую ладонь ему на запястье. — Вы были принцем, превращённым в чудовище, и желали любви прекрасной девы.

Когда-то давно он действительно был принцем. До того, как прожектор упал ему на ногу. До того, как от безденежья его принцесса стала обычной женщиной, презирающей мужа. До того, как магия стала не блажью, а необходимостью, возможностью забыть о боли в раздробленной душе.

— В детстве я часто смотрела представления, но вы единственный, кого я помню так хорошо. Признаться честно, я тогда даже немного влюбилась.

Давным-давно он был актёром, меняющим маски. Давным-давно в него можно было влюбиться. Всё это было давным-давно. А теперь с него нечего взять, кроме отчаяния и одиночества.

Белль — не фея и не принцесса, и потому она ему нравится. Белль — красавица и самая обыкновенная медсестра.

А он может умереть, так и не увидев, какого её глаза цвета и какая ласковая у неё улыбка.

Когда-то он пообещал себе, что не повторит судьбу билетёра. Но на его руках такие же синяки, он так же осунулся и так же близок к смерти. Иногда так лучше, проще. По нему никто не станет горевать, разве что Белль, может, немного поплачет, очень уж голос у неё добрый. Смерть рано или поздно всё равно придёт и заберёт своё. Возможно, она к нему будет милостивее, чем жизнь.

Но он так и не отыскал сына.

Клятвы для того и даны, чтобы их нарушать, однако есть вещи посильнее магии. Например, любовь: любовь мужчины, любовь отца. Обещание отыскать Бея значит гораздо больше, чем магия, что отравляет его изнутри.

— Вы сегодня печальнее обычного, — шепчет Белль, проводя костяшками пальцев по его щеке. Какая же она мечтательница.

Что-то в груди сжимается. Наверное, сердце. Ведь оно у него всё ещё есть и болью отзывается при мысли обо всех ошибках, что он совершил за долгую жизнь.

— Доктор говорит, что вы вряд ли проснётесь. Но, может, вы сделаете чудо? Вы ведь можете, я знаю.

О да, он может и он проснётся. Недаром столько лет пробыл в шкуре коварного и могущественного Румпельштильцхена, кому под силу исполнить любое желание. Лишь жизнь и любовь ему неподвластны, лишь их он не может даровать ни себе, ни другим. Но там, где волшебство бессильно, на многое способны люди.

За магию всегда надо платить. Каждый день здесь — плата. Но когда-нибудь его долг будет погашен, и он обязательно откажется от магии, и сам начнёт исполнять свои желания. А пока и голос Белль сродни чуду.