Незнайка в бывшем Солнечном городе (джен)

Вечером Незнайка и Кнопочка сидели на заснеженной веранде и пили чай, глядя на садящееся солнце. Это было очень приятно — сидеть в плетёном кресле посреди снега, закутавшись в шубу, и пить обжигающе горячий чай.

Полгода прошло с ужасных событий, предшествовавших «поездке» в Солнечный город, и Незнайка вполне выздоровел, так что даже уже со своими коллегами — механизаторами выезжал работать на снегозадержании.

Впрочем, сегодня у него был выходной.

На веранду поднялся Чистюля. Он работал на строительстве космодрома за Огурцовой рекой в утреннюю смену, и только что вернулся оттуда в Цветочный город. Но перед тем, как идти спать, заскочил к друзьям. Кнопочка подала ему кружку горячего чая.

— Может, по коньячку? — Предложил Чистюля, достав из внутреннего кармана пальто маленькую плоскую фляжку.

— Не-не-не! — В ужасе замотал головой Незнайка. — Я после того случая не принимаю ни армейской, ни гвардейской, ни на Новый Год, ни на Первое мая…

— Ну, а мы по капельке.

Чистюля добавил по немножку коньяка в чашки себе и Кнопочке, и они некоторое время пили чай и молча смотрели вдаль, ибо, как известно, с друзьями хорошо даже просто молчать.

По мосту через Огурцовую реку бесконечной вереницей шли грузовики и автобусы. Знайка поставил амбициозную задачу — через два года осуществить первый пуск ракеты-носителя с выходом на опорную орбиту; и строительство космодрома не прекращалось ни днём ни ночью. Железнодорожный мост не справлялся с нагрузкой, хотя интервалы между поездами сократили безбожно, а диспетчеров станций после смены можно было выжимать от пота.

Знайка сказал: «я не указываю вам количества пар поездов в сутки, но требую от вас обеспечить максимальное их количество, однако так, чтобы не было крушений. Бесперебойное снабжение стройки — это дело вашей совести.» Поэтому пахали все на пределе, чтобы поднять, наконец, эту ракету в небеса…

Чистюля не садился в кресло, так как у него не было шубы, и пил чай стоя.

— Кстати, Незнайка, был я давеча в парткоме, и мне сказали, что есть мысль принять в партию несколько ударников труда. И в том числе называли твою фамилию… Так что, если нужна будет рекомендация, я могу дать…

— Что ты? Что ты! — Незнайка отчаянно замахал руками, так что чуть не выпал из шубы. — Моего ли ума то дело? Чтобы в партию вступать, это надо быть… Надо быть… Ух! А я что?

— Ну смотри сам, — немного даже обиженно сказал Чистюля. — Но если ты про тот случай, то никто тебя не винит.

— Слушай, Чистюля, — сказал Незнайка, — ты всё знаешь. А что это у Маргулиса за часы такие серебряные с собачьей головой на крышке?

— А это… Какие-то фамильные. У него ж династия врачей чуть ли не от Пирогова. Вот и передают из поколения в поколение. А что?

— Да я когда в коме лежал, меня видения всякие посещали. И был там волшебник один, — Незнайка содрогнулся, вспомнив жуткого выходца из Преисподней, — так у него была трость с собачьей головой. Точь в точь такой же. И он мне её вручил в виде волшебной палочки, чтобы я разрушил ею мир… — Незнайка жалобно посмотрел на друга, — не, я понимаю, что это был бред. Но я до сих пор Маргулиса боюсь, когда он эти свои часы закрывает, и прячет в карман, и смотрит на меня так, со значением.

— Гм, — Чистюля задумался, — Я, конечно, не медик, но думаю, что пока Маргулис тебя с того света вытаскивал, ты, хоть и без сознания, но не раз эти часы видел. И они у тебя каким-то образом в видения встроились… Вот скажи, зачем ты башку в горловину цистерны сунул?

— Ну, надо было проверить, сколько топлива, — виновато сказал Незнайка, — я дыхание задержал… А потом случайно вдохнул.

— И чебурахнулся вниз. Техника безопасности, как тебе известно, кровью писана… — Чистюля вздохнул, — но и изрядными болванами — тоже. Кои, вместо принципа разумной достаточности, избрали принцип «как бы чего не вышло». И написали невыполнимые инструкции. В результате коротышки плюют и на важные, и на неважные правила и творят… Вот такое, как ты.

— Да уж, — Незнайка кивнул, — а «шморгалки» на электростартер в тракторах понемногу меняем… Но ты вот что мне скажи, — он опять занервничал и с надеждой заглянул в лицо другу. — То, что я видел… Ну, я тебе рассказывал. Оно ведь не может произойти?

Чистюля неторопливо отпил чаю и ответил:

— Ты знаешь, что я никогда не вру. Поэтому, хотя я и рад бы был сказать «это невозможно»; я не могу тебе так сказать. Это может быть.

— Плохо.

Незнайка решил пошутить:

— Была бы у меня сейчас волшебная палочка, пожелал бы, чтоб такого никогда не случилось.

Лицо собеседника непроизвольно дёрнулось.

— Хорошо, что не пожелал. На это-то, наверно, твой волшебник и рассчитывал… Ибо главная проблема — во внутренней сути человека. И даже наше общество может разрушить сравнительно небольшая, но спаянная группа людей.

— Так надо вычислить эту группу! — перебил Незнайка.

— Увы, — печально улыбнулся Чистюля, — они не образуют какой-то заговор и даже не знают друг друга. Они солидаризируются по классовым или каким-то иным признакам, например, по происхождению из тех или иных кланов, каст, мест… Главное, что у них общий интерес, понимаешь? И они очень деятельны и, зачастую, оттого оказываются на высоких постах. Грустный парадокс в том, что остальная масса в десять раз большая, если не спаяна своей целью, то идёт на поводу у этой алчной группки… Из чего, собственно, и состоит вся история человечества. Вот например, что такое князь с дружиною, как не банда, состоящая из индивидов, не боящихся лить кровь, и по этой причине паразитирующая на обществе? А если вдруг общество скинет эту банду, то либо перегрызётся внутри себя, либо о бесхозных землях прослышит соседний князь… У нас цель сейчас есть, — он махнул рукой в сторону космодрома, — но ведь она конечна. Я говорил Знайке: не спеши. Запустим мы десяток ракет, достигнем Луны. Потом это приестся, и никто не будет обращать внимание… Но он не слушает. Надеюсь, его ума хватит, чтобы выдумать следующую цель, но даже если и так — он смертен, а кто придёт после него, я не знаю.

Чистюля поставил пустую кружку на стол.

— Это, знаешь, как христианство — или та религия, которую века с пятого принято называть так — две тысячи лет пытается изгнать «ветхого человека» негодными методами. А те, единицы, кому это удавалось, уходили в монастырь, ибо невозможно жить новому человеку в ветхом обществе. Ницше что-то на эту тему писал, но, как водится, всё переврал…

— А «ветхий человек» это как? — не понял Незнайка. — Старик, что ли?

— Нет. Это образное наименование звериного начала в нас… В первую очередь, конечно, жадности: она всему голова. — Чистюля опять грустно улыбнулся, — но отчего жаден человек? От страха смерти. Потому, что оставшись без средств он неминуемо умрёт. Он не может переваривать траву и охотиться без ружья. Его загрызёт даже некрупная собака. Без коллектива мы физически не можем существовать… А есть ли вера тому коллективу? Разумеется, нет. Слишком часто он в прошлом жертвовал своими членами. Уверенность появляется только если он у тебя вот где! — Чистюля с силой сжал кулак. — Если ты сам определяешь, кем жертвовать. И поэтому ты отчаянно лезешь по карьерным ступенькам к — как кажется кроманьонцу внутри тебя — вершине пищевой цепи и бессмертию. Но дурацкие теломеры уже отсчитали твой срок в момент зачатия, и им пофиг: Чингиз-хан ты или сторож дядя Вася.

— Что же делать? — спросил Незнайка.

— Воспитывать грядущие поколения. Так чтобы они были уверенны: их не кинут. Можно даже пожертвовать научной составляющей. Ничего, если они не смогут интегрировать функции, или не узнают годы жизни Пушкина. Многие сейчас умеют пользоваться логарифмической линейкой или хотя бы видели её на картинке? С «нажимом» на пере многие сейчас пишут? Или хотя бы помнят, что это было? Каллиграфия, между тем, считалась весьма важной… Главное, чтоб новые поколения не предавали будущее за миску чечевичной похлёбки. И об этом я тоже говорил Знайке, и кажется, он меня услышал. Идеально, конечно, вовсе отстранить детей от «ветхого человека» как у Ефремова или у Стругацких, но это утопия.

— От родителей что-ли? — Переспросила Кнопочка. — Эк тебя заносит.

— Вот я и говорю: «утопия», — кивнул Чистюля, — не готово к этому общество, потому Знайке я это даже не озвучивал. Он всё-таки «реалполитик», у него времени нет. Хотя это и решило бы наши проблемы лет за пятьдесят при наличии достаточного числа педагогов. — Он достал часы. — Батюшки, сколько времени! Пойду я спать, а то завтра буду зевать на работе, как кобель на завалинке, и устроит мне Знайка армагеддец в одном отдельно взятом КБ!.. Ну, пока!

Чистюля закрыл крышку на часах, помахал рукой и сбежал по ступеням вниз с веранды. Полы пальто взметнулись от ветра.

— Пока… — Машинально протянул Незнайка.

Конечно, это так отразилось низкое зимнее солнце, но ему показалось, что на крышке часов зловеще блеснула собачья голова.