Незнайка в бывшем Солнечном городе (джен)

Некоторые читатели уже, наверно, читали книгу «Доклад Незнайки на 27-м съезде Партии любителей выпить». Но в этой книге мы попробуем описать события, приведшие его к столь печальному исходу.

Итак, жил Незнайка в Бурячковом городе. Назывался он так по названию основной сельскохозяйственной культуры, которая выращивалась в этом некогда городе, а ныне — аграрном сверхселе.

Когда-то давно Незнайка совершил на шару (то есть за государственный счёт) путешествия в Зелёный город, и город Змеевик, и Тростниковый город. Никакой реальной пользы для бывшего Цветочного, а ныне Бурячкового города от этих путешествий не было, кроме вреда, но Незнайка и его друзья научились гнуть змеевики, солить огурцы и продавать тростниковый сахар по цене свекольного.

Коротышкам всё это удалось сделать, после чего они устроили сотовую связь и телевизор, чтоб не так страшно и одиноко было жить в новых реалиях.

Незнайка после путешествия значительно поумнел и стал делать карьеру, а также учиться плохому, без чего карьеру сделать трудновато. Это часто случается в Бурячковом городе. Иной наобещает с три короба, на самом же деле проработает несколько дней, а потом снова начнёт продавать налево сахар, но уже не килограммами, а вагонами и грузовиками.

Однако, Незнайка был натурой увлекающейся, и начитавшись сказок о свободном рынке сахара, он всё ждал прихода иногороднего инвестора или выигрыша в лотерею — как говорится, окунулся в грёзы. Он подружился с малышкой Пробочкой (её звали так из-за того, что много выпивки ей не требовалось), которая прославилась тем, что очень любила сказки особенно про счастливый брак. Забравшись в укромное место, Незнайка и Пробочка начинали мечтать о разных чудесах: об устойчивом курсе фиатных денег, самолётах местного производства, платящих все налоги инвесторах, волшебных палочках, невидимой руке рынка… Но любимым занятием у них было спорить, что лучше: шапка для сауны или ковёр-саломёт, гусли из музея или скатерть, свежеспёртая из столовой?

Однажды Незнайке удалось доказать Пробочке, что конвергенция двух систем и волшебная палочка, необходимая для неё — лучше всего. Потому что тот, кто ею владеет, может достать кого угодно, даже Нобелевский комитет. Ему стоит только взмахнуть палочкой и сказать: «хочу, чтоб у меня была премия мира». И она сразу появится.

Главное, говорил Незнайка, тот, у кого есть волшебная палочка, может всему без труда научиться. Взмахнуть палочкой и сказать: "хочу знать экономику или разговорный коротышкинский язык". И он сразу станет старшим экономистом и заговорит нормально.

После этого Незнайка начал учиться произносить речи. Он подскакивал на постели, начинал что-то бормотать про новое мышление и махать руками. Доктор Маргулис заметил, что с Незнайкой, да и с многими жителями тогда ещё Цветочного города, происходит что-то неладное, и сказал, что если Незнайка не прекратит ночные поиски Пепси-колы, то придётся его привязывать к свеклоуборочной машине и давать касторки вместо колы.

Но Незнайка заявил, что это методы отжившей эпохи и покушение на его гражданские права:

— У нас в городе нет никаких, понимаешь, чудес, нет ничего волшебного. То ли дело в старые времена… Хруст французской булки, все дела. Недаром об этом в эмигрантских сказках рассказывается!

— Конечно, недаром, — согласился главврач Маргулис, — вот был бы молод и полон сил, например, Маргелов или кто из его поколения, они б тебе про хруст всё разъяснили. А встретился бы тебе взаправдашний городовой — ещё и показал бы… Я в какой-то книжке читал, что надо совершить три добрых, осмысленных поступка подряд, тогда перед тобой появится японский городовой и даст тебе парадной катаной по черепу… В смысле всё, что попросишь, даст.

— И даже волшебную палочку?

— Даже волшебную палочку.

— Ишь ты. А если я, например, встану утром и ничего не буду делать — это будет хороший поступок?

— Для тебя — да. — Ответил Маргулис.

— По-моему, это нетрудно, — сказал Незнайка.

— Нет, это очень трудно. Потому что три хороших поступка надо совершить подряд, а если между ними попадётся плохой — уже ничего не выйдет. Кроме того, поступок должен быть осмыслен. То есть ты должен ничего не делать весь день не только от лени, а ещё и от осознания, что любое твоё деяние может только усугубить ситуацию.

— Ну что ж. — Согласился Незнайка, — сегодня я ещё проведу парочку реформ, а завтра начну совершать хорошие поступки, и если всё это правда, то волшебная палочка скоро будет в моих руках!

У Чистюли Трезвенького, с тех пор как он поселился в Бурячковом городе, было два правила: никогда не похмеляться и ничему не удивляться.

Первое правило соблюдать было ему гораздо легче второго, так как окружающие, привыкнув что он не пьёт, прекратили приглашать его на застолья. Особенно после одного раза по случаю прибытия борта с тростниковым сахаром, когда виновник торжества, оглядев стол орлиным взором, спросил: « а кто это у нас там такой… трезвенький?» Эта кличка с тех пор и привязалась к Чистюле.

А вот со вторым правилом была проблема, ибо под воздействием винных паров жители Бурячкового города отжигали так, что бедный атеист Чистюля крестился обеими руками, звонил в давно упразднённые ЛТП и штаб Добровольной народной дружины, а по вечерам сидел на кровати, обняв руками колени, и тупо пялился в темноту…

Этим вечером он зашёл к Винтику и Шпунтику. Оба механика, допившись до положения риз, мирно почивали на полу, так и не сумев добраться до кроватей. На верстаке таинственно поблёскивал стеклянными и стальными деталями самогонный аппарат сложной конструкции. Чистюля поднял кружку, стоящую под змеевиком, брезгливо принюхался. Но кружка на удивление почти не пахла сивухой. Мастерство, как известно, не пропьёшь…

Трезвенький взял плащ-палатку, расстелил, переставил на неё хитрый механизм, завязал углы и несколько раз ударил газовым ключом, особо не целясь. Потом вынес хрустящий и звякающий узел в мусорный контейнер.

К Знайке он зашёл, когда солнце уже почти село. Учёный был тяжело и мрачно пьян. На полу стоял собранный на коленке рельсотрон, направленный, к счастью, в ту стену, которая выходила в поле. И в ней зияло несколько дыр.

— Ты что творишь? — спросил Чистюля.

Выкрутил и положил в карман пробки, разрядил конденсаторы, взял с полки аптечку и вышел на улицу в поисках раненных и убитых. Не найдя таковых, вернулся в дом. Знайка тем временем пытался приспособить для выстрела генератор Ван дер Графа.

— Ты чё делаешь, говорю?

— Бесы, — жалобно сказал Знайка, — всё злей и злей. Лезут из окна и из водопровода… Я говорю Пульке: «дай ружьё». А он не даёт. Ну, я и сработал пушку Гаусса. Оно так даже лучше: дульная энергия выше и вес залпа… Слушай, Чистюля, ведь не должно такого быть: я же атеист, ко мне бесы не должны являться…

С генератором Ван дер Графа, с торчащими во все стороны волосами, с искрами, проскакивающими между пальцев, Знайка сам был похож на демона ада. Чистюля вздохнул и уселся на стул.

— Ты, наверно, в богобоязненной семье воспитывался?

— Ну да, — учёный сверкнул глазами, — испортили они меня. Пару поколений бы ещё не перетранслировали эти античные сказки, и уже не боялись бы мы грома… — На ресницы Знайки навернулись пьяные слёзы. — Свободными бы мы стали, понимаешь? Почти как в Эдеме, только по-настоящему… А так ведь стра-ашно. Сто поколений твоих предков поклоны било; что ж они, выходит, глупцы все? Может, сам я дурак? И никак не вырвать, не выцарапать эту сказку…

Чистюля кивнул:

— Вот видишь. А говорил: не знаешь. Всё мы про себя знаем, только боимся посмотреть. Некоторые до того очкуют, что тыщи фертингов платят всяким, прости господи, психоаналитикам, чтоб они им это самое — страшное — рассказали. А откуда им, ни разу не телепатам и не богам, это доподлинно знать? Да и зачем коротышке это знание, если он не в силах посмотреть на него? Вот и я говорю, что незачем… Детство же это такая гадость, что если там что записано пером, то потом не вырубишь топором. Потому-то и лезут в школы всякие…

Но договорить Трезвенькому не пришлось, так как Знайка необычайно возбудился:

— Топор! Вот что мне нужно! Я слышал, что нечистая сила боится холодного оружия!

— Так! — Прикрикнул на него Трезвенький. — Топор давай оставим. Ты разве не понимаешь, что бесы твои на работе? Хочешь, чтоб они выговор получили по сатанинской линии? Может, у них котел в ипотеке, и перебои с углём? Не стыдно тебе?

— Стыдно, — поник Знайка.

— Ну то-то. А сейчас давай пойдём спать… Ты Винтику и Шпунтику идею нового самогонного аппарата подкинул? Эх, твою бы энергию да в мирных целях.

С утра у Незнайки болела башка. Впрочем, как и вчера, и позавчера. Если бы он вдруг проснулся утром без больной головы, то подумал бы, что с ним что-то не так, и пора сходить к доктору Маргулису, ибо очень может быть его душа, в отличии от бренного тела, уже путешествует по лучшим мирам.

Напевая свою любимую песню: «трали-вали, крыша, где ты будешь завтра?» Он отыскал под диваном заначку и почти не пыльный стакан.

Надо сказать, что Незнайка был отнюдь не таким дураком, каким старался выглядеть. Просто он давно понял, что смысла в жизни, кроме удовольствий, всё равно нет, а с умных спросу больше… Потому, разбавив водку апельсиновым соком, чтоб не умереть от её запаха, Незнайка сделал затяжной глоток. Затем медленно уселся на кресло, предоставляя приятному теплу разливаться по телу. Со вторым стаканом он не спешил, смакуя «отвёртку» и поглядывая в окно. Настроение уверенно поднималась к отметке «хорошее», а этот богами проклятый мир со своей слякотью, холодом, дождём и детерминированными законами природы, уже не бесил Незнайку до судорог.

Он даже обратил внимание на сидящего в будке пёсика Бульку, названого охотником Пулькой в честь тех самых «бульков», коих, как известно, в поллитре ровно двадцать один. Но поскольку хозяин пса с пьяных глаз перепутал его пол, то кобелёк так и звался с тех пор «Булька», а не «Бульк».

Когда-то при тоталитаризме Пулька был знатным промысловиком, имел какие-то грамоты и наградное ружьё от одного африканского диктатора. Но это осталось в далёком прошлом. Нынче Пулька уже не брал на охоту даже ТОЗ (подарочное ружьё он давно пропил). На охоту же шёл — зачем ему оружие?

Поскольку употреблять как все, в компании, Пулька стеснялся, то брал с собой пару литров, Бульку и шёл в лес; споив таким образом свою собаку, местного медведя, группу волков и стаю активистов «Гринписа», кои приехали вести подрывную деятельность против остатков промышленности, ну и заодно проверить, кто тут над зверушками издевается.

Добрая половина стаи экоактивистов так и прижилась в Бурячковом городе. И теперь иногда по вечерам в разухабистые частушки вплеталась не менее разухабистая песня на никому не понятном языке.

А злую половину так никто никогда больше и не видел, хотя, возможно, волки что-то скрывают.

Сейчас же Булька явно страдал с бодуна, а его хозяин со своим богатырским здоровьем наверняка дрых, и всё ему было нипочём.

А Незнайку тем временем пробило на жалость, и он, взяв тарелку и бутылку, пошёл похмелять несчастную собаку. А похмелив, спустил с цепи, поскольку у Незнайки была по крайней мере одна положительная черта — он любил свободу, и не только свою. Впрочем, пёс тут же попытался искусать какого-то прохожего, из чего Незнайка сделал грустный вывод, что свобода подходит далеко не всем, а некоторым очень нужны цепь и ошейник.

Привязав собаку снова и приложившись от нервов к бутылке, он вышел на улицу узнать, не искусал ли прохожего Булька, не вчинит ли он иск на миллион фертингов за ущерб, и если да, то проводить его в лес к молчаливым зверям.

Прохожий сидел на лавочке и отдыхал. Только теперь Незнайка разглядел его. На нём был свободно ниспадающий халат, в руках он держал трость с волчьей головой, а лицо его было лицом коротышки не просто старого — древняго. Незнайке сделалось не по себе. Он понял, насколько глупо спрашивать этого прохожего, не искусала ли его собака. Но всё равно спросил.

— Собака ничего, — сказал он. — Задумывался ли ты, сколько кроманьонцев были сожраны волками, прежде чем удалось их приручить?

— Это Пулькин пёс, — сказал Незнайка, — он никого ещё не сожрал.

— Плохо, — сказал прохожий. — То есть не то плохо, что не сожрал, а то что ты, по-видимому, недостаточно образован. Чтож, это забавно. Что конец цивилизации воплотится в тебе, простом комбайнёре… Впрочем, не устаю поражаться, как причудливо действуют законы Мироздания.

— Но я хочу быть хорошим. — Возразил Незнайка, — я даже хорошие поступки совершал, а теперь бросил.

— Почему же бросил?

— Потому что всё это чепуха.

Незнайка стал рассказывать, как мечтал о конвергенции двух систем, и как у него ничего не вышло, потому что народ оказался не тот.

— Ну, сегодня ты совершил три хороших поступка, — сказал прохожий. — Три часа уже прошло, как ты проснулся, а ещё не придумал ни одной новой реформы.

Незнайка подозрительно посмотрел на старичка:

— Может, вы волшебник и есть?

— На самом деле ты хорошо знаешь, кто я есть, — ответил прохожий. — Ты можешь просить у меня одну вещь. Что тебе больше нравится: шапка-невидимка от налоговой или ковёр-саломёт?

— А Невидимая Рука Рынка у вас есть?

Чародей достал из рукава истлевшую кисть, мелкие косточки которой неведомым образом держались вместе.

— Есть, как не быть.

Незнайка поёжился.

— А почему её зовут «Невидимой»?

— Потому что коротышки не видят её до тех пор, пока она не схватит их за причинное место.

— А за какое место она хватает?

— За какое поймает, — пояснил волшебник.

— А волшебная палочка?

Трость в руках прохожего начала стремительно уменьшаться, пока не превратилась в небольшую, размером с карандаш палочку, которую он и протянул Незнайке.

— Она теперь моя? — Уточнил Незнайка.

— Ваша. Она всегда была вашей.

— Теперь я уже не Незнайка, а просто длинноухий осёл, — сказал Незнайка Пробочке. — Волшебник дал мне палочку, а я даже не спросил его, как нам обустроить Бурячковый город!

— Слушай, Незнайка, — забеспокоилась Пробочка, — ты помнишь, что говорил главврач Маргулис? Что любое твоё действие усугубляет ситуацию? Так что давай реформы твои оставим, а палочку испытаем на чём-то, чуть менее… Геостратегическом.

— Это на на чём?

— Ну, чего тебе сейчас хочется? — спросила Пробочка. — Выпить хочется?

— Выпить, конечно, хочется. Сейчас попросим выпить.

Он взмахнул волшебной палочкой и сказал:

— Хотим по рюмке водки!

— Да не палёной, — добавила Пробочка.

Незнайка несмело протянул вперёд руку и даже зажмурился.

«А ну как не нальют нифига?» — подумал он и тут же почувствовал, как в руку ткнулось что-то стеклянное и холодное.

Незнайка тут же открыл глаза и увидел в руке рюмку водки. Рефлекторно выпив её, Незнайка хотел что-то сказать, но от волнения у него получалось только:

— За-за-за…

— Пробочка, занюхав рукавом, переспросила:

— Закусон? Ну, у тебя ж, типа, волшебная палочка.

— Да пёс с ним, с закусоном. Зашибись получается! Может, по второй?

— Давай, валяй.

Незнайка взмахнул палочкой:

— Ещё по рюмашке!

Что то тихонько щёлкнуло, и в руках у Незнайки и Пробочки снова появилось по рюмке водки. Квакнув, Незнайка спросил:

— По третьей?

— Пожалуй, можно ещё по пятьдесят…

— Э, чего там возиться, «по пятьдесят». Хочу, чтоб ящик был с водкою.

Бац! О землю стукнулся старого ещё образца проволочный ящик для молока, но заряженный вполне современным алкоголем в дизайнерских бутылках. Бутылки были покрыты инеем и даже немного «парили».

— Вот это бухло, — похвалил Незнайка, — фиг из бутылки вытряхнешь!

— Интересно, эта палочка может только водку доставать или ещё что-нибудь?

— Ну, — сказал Незнайка, — при наличии водки особо ничего больше и не нужно, но конечно, это настоящая волшебная палочка, и она всё может. Вот например, отправить в путешествие на сказочное Бали.

Пробочка подозрительно на него посмотрела и сделала шаг в сторону.

— Я не думала, что ты… такой. Ты бы хоть сказал, я бы ни на что и не рассчитывала.

В это время по улице проехал автомобиль Винтика и Шпунтика. Оба механика сидели в нём с хмурыми, сосредоточенными и небритыми лицами.

— О, литерный пошёл, — сказала Пробочка.

— В смысле?

— А, Винтик и Шпунтик в магазин за литером поехали, — пояснила она. — Слыхал, наверно, какая-то сволочь ночью у них самогонный аппарат спёрла.

— Двери надо запирать, — буркнул Незнайка, — чай свободный рынок на дворе, а не тоталитарщина… Ну, раз не хочешь на Бали, можем взять машину в кар шеринг и поехать просто путешествовать по родным палестинам.

— По Палестине, говоришь, в кошеринг? — Переспросила Пробочка. — У раввина нашего, что-ли, машину купить хочешь? Дорого возьмёт.

— Почему у раввина? — удивился Незнайка. — Хотя можно и у него. Тачка хорошая.

— А ты забыл, как ты пьяный на грузовике с жидким азотом свалился с горы? И сам чуть не убился, и кино потом про это сняли.

— Э, чудачка, я ведь тогда управлять не умел ничем, кроме комбайна! Даже собственной женой.

— А зачем же ты в партию полез? — удивилась Пробочка.

Незнайка смутился:

— Да я как бы хотел от работы подальше, к столовой поближе. Думал, власть это: «хочу пироженного, хочу мороженного!» А оно видишь, что оказалось…

Пробочка вздохнула, поискав глазами дрын потяжелее.

Жители Бурячкового города частенько (особенно после пятой) вспоминали, кто устроил им такую весёлую жизнь, и били Незнайку как в индивидуальном порядке, так и целыми коллективами. Впрочем, на этот раз Пробочка решила воздержаться от рукоприкладства, поскольку Незнайка теперь превратился в источник вполне конкретных материальных благ.

Сам же Незнайка, не подозревая, что шляпа его только что была в опасности, продолжал:

— А теперь мне и учится не надо. Скажу палочке: «Танк, загрузи мне программу управления грузовиком», — и сразу буду уметь.

— Ну чтож, — сказала Пробочка, — все там будем. Поедем на автомобиле. Это действительно интереснее. А завещание я еще пару лет назад составила, когда вернулась с Бали с деньгами.

Незнайка взмахнул палочкой и сказал:

— Хочу, чтоб у нас автомобиль был, как у нашего реббе, и я управлять умел… — Немного подумал и на всякий случай добавил, — и чтоб я Пятикнижие знал с всеми комментариями, а то вдруг не заведётся.

Сейчас же в конце улицы показался автомобиль и быстро подъехал к Незнайке и Пробочке. Незнайка поставил ящик с водкой на заднее сиденье, а сам сел за руль. Алкозамок, буржуйская иностранная приблуда, что-то квакнул, но Незнайка не глядя, как самурай, всадил в него отвёртку, запустив тем самым мотор, и собрался ехать, но Пробочка вдруг увидела, что к ним кто-то приближается.

Это был Чистюля Трезвенький.

— Здорово, Трезвенький! Гляди-ка, у нас автомобиль уже есть!

— Кредит в микрозаймах взяли? — Спросил Трезвенький. — У вас на это ума в аккурат хватит. А тачку у раввина купили? Ну чё, у богатых свои причуды… А скажи, ты такой синий сюда приехал или уже тут накидался?

— Кто синий, я синий? — Возмутился Незнайка.

— Ну-ка, повтори: «еду я по выбоине, из выбоины не выеду я».

— Гусары, — рявкнула Пробочка, — молчать!

— А я чё, а я ничё, — смутился Незнайка.

— Ладно, вали на пассажирское сиденье, я вас отвезу, куда вы там собирались… Кстати, куда?

— На Бали? — предположил Незнайка.

— Идиот, — вполголоса сказал Чистюля, снимая ручник. — И вот что, пересядь-ка назад, а то уже стёкла запотели, хоть это и кабриолет. И мне дурно от выхлопа…

— Выхлоп как выхлоп, бензиновый. Это ж не ледокол, и не броненосец в потёмках на угле, — Незнайка пожал плечами, но всё же пересел на заднее сиденье поближе к водке.

Пока автомобиль колесил по городу, Пробочку уже немного развезло, и она принялась морализаторствовать:

— Колдовством мы занимаемся с этой палочкой. Бесовщиной!

— Вот, кстати, о бесовщине, — сказал Трезвенький, — так это ты, типа, всё что угодно можешь теперь сделать?

— Ну да.

— Что ж, — вздохнул Чистюля, — прежде чем мир прекратит существование, скажи, можно ли сделать так, чтобы Знайка не пил?

— Я по-твоему зверь какой-то? — возмутился Незнайка, — последнюю радость у него отнять? Не ожидал я такого от тебя…

— Понятно. Ну, сделай хотя бы, чтоб черти ему не являлись. Он же когда-то был учёным с мировым именем. Жалко…

Автомобиль тем временем как раз проезжал мимо знайкиного дома. Оттуда донёсся нечленораздельный вой, а потом голос Знайки:

— Аааа!! Демоны!

— Ну вот, опять, — констатировал Чистюля.

— Чтоб не являлись — это можно.

Незнайка нахмурился, взмахнул палочкой и произнёс нараспев:

— Да воспретит Господь Собору архангела Люцифера и прочих адских сил бесплотных являться рабу Божьему Знайке, что проживает в Бурячковом городе на улице Алкогольной Полинейропатии!

Где-то раскатисто ударил гром, и автомобиль присел на рессорах, как пугливая лошадь, но зато вопли из дома Знайки стихли.

— Ну вот, — с облегчением вздохнул Трезвенький, — и ты впервые в жизни сделал что-то хорошее.

— Аааа !! — Раздался отчаянный крик. — Опричники! Палачи! Живым не дамся!

Грохнул сверхзвуковым хлопком рельсотрон, и в стене знайкиного дома появилась очередная дырка.

— Оставим их одних, — задумчиво произнёс Чистюля.

Незнайка закивал:

— Поехали-поехали! Я сомневаюсь, что у этой колымаги броня «Королевского тигра». Знайкина приблуда нас насквозь пробьёт! У неё ж дульная энергия как у ИС-а и ЗИС-а вместе взятых!

Вскоре они выехали из города. Незнайка несколько раз на ходу пытался налить и выпить, но из-за постоянных ухабов он то проливал водку на пол, то обливался сам, то давал себе стаканом по зубам. Лишь когда машина остановилась перед перекрёстком, он смог нормально выпить и налить Пробочке.

— Мда, — сказала она, — в этом ящике много водки, но такими темпами ей вскоре наступит конец.

Трезвенький же тем временем всматривался в горизонт. Где-то на границе слышимости доносились как будто удары в подушку. На указателе налево было написано «Земляной город».

— А что это бахкает? — спросила Пробочка.

— Это гражданская война, — пояснил Чистюля и зло посмотрел на Незнайку. — Ты не знаешь, кто бы мог быть в ней виноват?

— Не знаю.

— Вот поэтому, — Чистюля грязно выругался, что ему было несвойственно, — тебя и зовут Незнайкой. «Кто разрешил безналичный фертинг обналичивать?» «Не знаю» «Кто союзников всех слил?» «Не знаю.» От союзников этих, понятно, проблемы одни были; но царю от горностаевой мантии тоже, кроме опрелостей, ничего толкового не было, но положено так. А ты, полудурок… Ладно, проехали. Уже ничего не изменить и не исправить.

Впрочем, Незнайка пропустил мимо ушей значительную часть чистюлинской филиппики, услышав только слово «война». На войне он не был, но в тоталитарные времена успел послужить в армии, хоть и на продскладе. Потому хорошо представлял себе, что такое вонючие мокрые портянки, яма в земле, до половины наполненная водой во время дождя и называемая окопом, прыщи на роже от противогаза и многое, многое другое, что Устав лаконично называет «тяготы и лишения воинской службы».

— Вобщем, поехали-ка направо, в Солнечный город, — вынес вердикт Незнайка.

После поворота дорога стала шире, но сделалась скорее «направлением», перепаханным военной техникой. Трезвенький развлекал попутчиков историко-стратегическими выкладками. Например, сколько у кого было в Холодную войну танков и ракет, и для чего. Незнайка, которого длинные слова только расстраивали, условился с Пробочкой выпивать каждый раз, как только Чистюля употребит прилагательное «военно-политический».

И когда асфальт пришёл в норму, они нарезались в дымину.

— Слушай, Трезвенький, — сказал Незнайка, — а пойдёшь ко мне в советники?

— Нет, — ответил Чистюля, — Ибо ты часть той силы, что вечно хочет хрен знает чего, но совершает зло.

Через некоторое время на горизонте показалась железная дорога. Чистюля сбросил скорость, чтобы пропустить едущий поезд, но тут внезапно ему решил дать совет Незнайка.

— Проскочим!

— Не, нафиг. — Сказал Трезвенький, выключая передачу.

В ответ Незнайка решил прибегнуть к единственному оставшемуся у него средству и начал совершать магические пассы. Он делал круговые движения указательными пальцами и мизинцами обеих рук, и носовой голос, которым говорят чоткие пацаны, и который он больше не старался скрыть, разнесся по округе. Раздались первые слова ужасной формулы: ОГТРОДАИФ, ГЕБЛ — ИХ, ЙОГ-СОТОТ НГАХНГАИ, ЗХРО! Тьфу, чёртова жвачка! Гари, говорю, добавь!

Но что это? Автомобиль перестал слушаться Трезвенького, из-под капота повалил белый дым, тормоз провалился в пол, а паровоз навис справа немым укором.

Чистюля яростно вдавил газ, и машина в последний момент выскользнула из лап смерти.

Он остановился у обочины, вытер пот со лба.

— Вот же крести её бабушку. Чуть не сдохли. Мне в последний миг в голову что-то ударило: газовать надо.

— Это я тебя по голове ударил, — признался Незнайка.

— За что? — удивился Трезвенький.

— Не нравишься ты мне. И никогда не нравился. Не куришь, не бухаешь. Правильный дофига, книжки читаешь… Ну я и подумал, раз нам всё равно конец, отведу душу напоследок.

— Понятно, — кивнул Трезвенький. — Не производили контрацептивов в достаточном количестве раньше, ох, не производили!

— То-то, — важно сказал Незнайка. — А вы эту экономическую свободу не цените… Выпьем же за это. Ты — буш?

— Ноу, айм нот Буш, — машинально ответил Трезвенький.

— Ну и зря. Не боись, у нас тут последнего гаишника видели еще при Николае Палкине.

— Да при чём тут гаишники? — возмутился Трезвенький. — Вот повезу вас пьяный и доеду до первого столба. Это только ты изо всех передряг выходишь без царапины. Видно, Князь Тьмы не спешит тебя прибирать, обоснованно опасаясь за территориальную целостность своего царствия. А у меня и Пробочки такого защитника нет.

Вскоре наших путешественников догнал другой тарантас и в нарушение ПДД пристроился рядом на встречке.

— Это что за автомобиль, какой конструкции?

— Нормальной конструкции, — сказал Трезвенький, — дорогу не загораживай.

Незнайка же тем временем задержал дыхание, чтоб не снести собеседника с проезжей части своим могучим перегаром.

— А на чём работает: на Тесле или мазуте?

— На каком мазуте? Это что, линкор? На Теслу денег нет. На бензине работает.

— А, ну это у всех… Моя вот на биотопливе: на спирту, — похвастался коротышка. — В цилиндр, понимаешь, засасываются пары спирта и поджигаются электрической искрой. — Пробочка в этот момент крепко прижала правую руку Незнайки к сиденью, чтоб он не дал случайному встречному в глаз. — Пары, сгорая, расширяются и толкают поршень, а поршень вертит колеса. Чтоб мощность была побольше, в машине делают несколько цилиндров. У меня, например, четыре цилиндра, но бывают и восьмицилиндровые. Машина может работать и на бензине, но от бензина в воздухе остаётся не очень приятный запах. Грета Тумберг меня накажет. От спирта же никакого запаха не остаётся. А то есть машины, которые работают на мазуте, так те... Фу-у!

Последняя фраза оборвалась, так как Незнайка больше не смог удерживать проспиртованный углекислый газ в лёгких и шумно выдохнул. Шофёр другой машины стал красным, как редиска, закашлялся и вдавил газ до пола.

— Декадент, — буркнул Незнайка, — пусти меня, Пробочка, я не буду драться. «От спирта запаха не остаётся». А как услышал запах, так чуть не помер… Трезвенький, а ты что молчишь? Мой перегар тебе не мешает?

— Нет. Это как в армии. Если неподготовленный человек ночью в казарму войдёт, что с ним будет?

— Ласты, наверное, склеит.

— Точно. А тебя запах двух сотен портянок смущал когда-то?

— Нет, — задумчиво ответил Незнайка, — я и не замечал.

— Вот и я не замечаю…

Дорога опять пошла в гору, а когда подъем кончился, перед глазами путешественников открылась картина, которой никому из них раньше не приходилось видеть. Можно было подумать, что кто-то громадный забрался на текстильную фабрику и раскатал по земле тысячи рулонов пёстрых материй. Самые дальние холмы были как бы покрыты полосками ситца в мелкую крапинку: чёрную, белую, жёлтую, зелёную, красную. Ближе расположились полоски в горошину. Они лежали вплотную друг к дружке, так что закрывали всю землю. Ещё ближе земля была покрыта большими разноцветными кругами. Особенно ярко выделялись жёлтые и красные круги, которые так и сверкали среди зелёных полей.

— Что это за идиотизм? — сам у себя спросил Трезвенький.

— А вот подъедем ближе — узнаем.

Скоро наши путешественники увидали недалеко от дороги какую-то странную машину, напоминавшую не то механическую снегочистку, не то трактор. Эта снегочистка медленно ходила по кругу и косила траву. Чистюля даже остановил автомобиль, чтоб посмотреть, как она работает.

Эта машина непрерывно стригла траву, которая тут же попадала под нож. Нож кромсал траву на кусочки, после чего она поступала на движущуюся ленту, уносилась вверх и попадала между двумя зубчатыми барабанами, которые быстро вращались и словно жевали её зубами. Пережёванная таким образом трава исчезала внутри механизма.

Земля позади машины оставалась вспаханной, поэтому можно было предположить, что внутри механизма имелся плуг, но снаружи его не было видно. Сзади были приделаны механические грабли, которые разрыхляли вспаханную землю на манер бороны. Сбоку на машине имелась надпись: «Циркулярка» и несколько непечатных слов.

Самое удивительное было то, что машиной никто не управлял. Место за рулём было пусто. Незнайка и его друзья старательно оглядели машину со всех сторон, но не обнаружили никаких признаков живого существа.

— Хреновая штука, — мрачно сказал Трезвенький, но до того, как Незнайка спросил «почему», машина описала последний, самый большой круг, остановилась и начала давать гудки.

— Сигналка! — перепугался Незнайка. — Заметут нас, как пить дать, заметут. Валим!

Но Трезвенький вложил руки в карманы.

— Ты-то чего боишься, балбес? Кто тебя может арестовать, когда у тебя в руке волшебная палочка?

Незнайка с удивлением и каким-то новым интересом посмотрел на палочку.

Тут уже испугался Трезвенький.

— Ох, зря я это сказал!

Но как бы то ни было вскоре верхом на мотоцикле появился коротышка с явственными следами «вчерашнего» на лице. Незнайка приободрился.

— Чё, интересно, как работает этот богом проклятый комбайн?

— Ага.

— Ну, он косит, пашет, сеет, а иногда просто косит и забивает…

Незнайка важно кивнул: глядите мол, лапотники, что рынок животворящий делает.

— …техническую документацию до сих пор перевести никто не может, поэтому эти комбайны в значительной мере делают то, что сами хотят. Потому привязываем этих паскуд к столбу. А то они, глядишь, свой колхоз учредят.

В этот момент откуда-то издалека послышались гудки.

— О, Планетарка закончила работу и даже не сломалась, сволочь. В лесу, видать, что-то сдохло крупное… Председатель наш за крупную взятку купил сорок этих комбайнов у забугорной фирмы. В кредит, понятно — откуда у колхоза такие деньги… Половина сломалась сразу — не выдержали нашей солярки. Половина от оставшейся половины не вылазит из ремонта — а запчасти за сумасшедшие деньги приходится ждать неделями. Да и приходит иногда не то — поди разбери их буржуйские названия. Кроме того, у этих гадюк-перебежчиц кривая прошивка, и они могут пахать только по кругу. То есть процентов тридцать земли простаивает. Как их перепрошить никто не знает, и я считаю — это никакая не ошибка, а так было задумано, чтоб колхоз поскорее разорить, а землю чтоб скупили иностранные ТНК…

— А почему, — спросила Пробочка, — та называется Планетарка, а эта Циркулярка?

— Ну, у нас один механизатор служил в танковых войсках, и он говорит: «планетарная коробка — это шедевр инженерной мысли, да вот место ей — не на танке. Два раза тормознёшь — и всё, меняй коробку». Так и с этим комбайном. Очень капризный. Чихнёшь рядом с ним, и всё — в ремонт. А эта, — коротышка с неприязнью посмотрел на машину, — другому парню руку отхватила. Полез он что-то там чинить, а её электронным мозгам вздумалось вал провернуть. Ну и остался мужик без руки…

Пробочка поёжилась и с надеждой посмотрела на Незнайку, но тот не понял намёка.

— И тут ещё что важно, — сказал коротышка, — раньше на один комбайн был один механизатор, а теперь мы втроём с одноруким весь этот зверинец обслуживаем. А ещё тридцать коротышек металл собирают, да самогон пьют день-деньской. Раньше, бывало, идёшь возле МТС*, и прямо на дороге в грязи валяются старые траки, «пальцы» от гусениц, ролики от подшипников… А теперь всё под метлу выметено. Нет, вы не подумайте, я не за бесхозяйственность, но теперь у коротышек часто нет другого источника дохода, кроме как металл собирать… Попался бы мне тот свинячий потрох, кто эту рыночную экономику у нас ввёл, уж я поучил бы его вожжами на конюшне!

— Спасибо тебе, дорогой друг, за разъяснение, а нам пора! — тут же возбудился Незнайка, а когда злобный механизатор скрылся из виду, пожаловался попутчикам. — Ишь какой! Рыночная экономика ему не нравится! Весь мир так живёт. Европа. И в кредит всё берёт: и комбайны, и дома, и образование. А он, вы понимаете, самый умный.

— Болван ты, — устало сказал Трезвенький. — Во первых, в Европе Гольфстрим. То есть, на один закопанный мешок зерна, вырастает втрое, против нашего. Второе — они полтысячелетия весь мир грабили. То есть, как дуракам и положено, большую часть награбленного богатства они профукали в междуусобных войнах, но даже то, что осталось — это хорошая база для роста. В третьих, средний класс. Который-то и берёт кредиты, становится фермером, открывает свой маленький кафе-шантан. Ты думаешь, откуда он взялся? Из лютого ужаса их власть имущих перед нами. Мы, без лишней скромности, принесли себя в жертву всему человечеству. Почти как Иисус. А ты, идиот, это всё поломал. И теперь капитал начинает закручивать гайки. Не быстро. Скорей всего, мы с тобой этого толком не почувствуем, а вот наши внуки — очень даже да… Ну и, наконец, четвёртое. Вот эта европейская законопослушность, которой восхищаются такие как ты, откуда она взялась? Да из бесчеловечных репрессивных мер. Ты знаешь, что полагалось за убитого в графских лесах кролика? За дерево, срубленное в тех же лесах? А других лесов, как легко догадаться, не было… Нет, я не хочу сказать, что у нас власть марципанами подданных потчевала, но ведь широка страна моя родная. И относительно мало в ней было князей, бояр и посадников. Иной смерд мог всю жизнь прожить и ни одного из них не увидеть. Оттого и привычка думать своей головой.

— Вон оно как, — почесал репу Незнайка. — А я думал, народ мне попался не тот.

* МТС — машинно-тракторная станция.

На дороге перед въездом в Солнечный город стоял шлагбаум.

— Это ещё что?

— Не знаешь что? — буркнул Трезвенький. — Таможня.

Из домика появился таможенник с равнодушным лицом, но увидев на заднем сиденье ящик водки, тут же оживился.

— Спиртные напитки ввозим, значит? Должна быть уплачена пошлина!

— Куда-куда пошли? — Возмутился Незнайка. Взмахнул палочкой и сказал, — эта не та водка, которую вы ищете! И вообще, не водка… Поехали, Чистюля, неча тут таможни устраивать…

— Кто бы мог быть в этом виноват? — хмуро сказал Трезвенький.

— Что, опять я!?

— А кто? Ну ладно, не нравился вам социализм. Положа руку на сердце — не соответствует он человеческой природе. Это должно быть государство святых подвижников, чего в природе не наблюдается… Ну и переходили бы к рынку. Страну зачем раскалывать было? И наоборот: ну, не хотите вы жить вместе, бывает. Вот не люб ты мне. Это что, повод поломать плановую экономику? Которая по определению эффективнее, потому что естественная эволюция капитализма — монополизм. Паркинсона, хотя бы, почитай… Но эта мысль почему-то в голову никому не приходит. По крайней мере, я не слышал…

Трезвенький посмотрел в зеркало заднего вида на хлопающего глазами Незнайку.

— А ты опять всё прослушал… Ну да, чего это я, пора привыкнуть, что коротышки, в основном, не делают никаких выводов из ошибок и не помнят, что было год назад… Припаркуемся, пожалуй — я тоже хочу город посмотреть, а с местным идиотским движением не сильно по сторонам поглазеешь.

Незнайка, дождавшись пока на улице не будет прохожих, спрятал водку в багажник. Трезвенький поднял откидывающийся верх, а Пробочка вытащила блок предохранителей.

— Целее будет.

Пройдя несколько шагов, путешественники увидели дом не совсем обычной архитектуры. Этажи этого дома были расположены уступами, то есть как бы ступеньками, так что жильцы второго этажа могли ходить по крыше первого этажа, жильцы третьего этажа свободно гуляли по крыше второго, и так далее… В этом доме вместо лифта был устроен эскалатор, по которому можно было подниматься на самый верхний этаж. Для того чтоб спускаться вниз, с другой стороны дома имелся спуск в виде желоба, по которому можно было съезжать, сидя на коврике. Эти коврики лежали в достаточном количестве внизу возле эскалатора. Каждый, кто поднимался по эскалатору, захватывал с собой коврик, чтоб съехать на нём, когда понадобится спуститься вниз.

— Как ты думаешь, Трезвенький, что безопасней для желудка: подниматься на движущейся лестнице или спускаться на коврике? — спросил Незнайка.

— Декадентство это, — сказал Чистюля, — Сколько места зря гуляет. Там можно было построить квартиры для неимущих, вместо пирамиды этой хеопсовой, дурацкой. И как они мебель, интересно, заносят? И что делать, если я забыл этот боженятами проклятый коврик? Увидеть бы архитектора этого чуда.

— Ну, поехали покатаемся. — Как обычно пропустил мимо ушей мудрые мысли Незнайка.

Все взяли по коврику. Пробочка первой вскочила на ступеньку движущейся лестницы, а за ней другие. Через минуту они уже были наверху и, удачно соскочив с эскалатора, направились по плоской крыше предпоследнего этажа к спуску.

Незнайка взглянул в провал жёлоба, и от высоты и от выпитого, ему стало дурно. Он покачнулся и упал на полированный металл. Гравитация же неумолимо понесла его вниз. Спуск был неравномерный. Наклон его то увеличивался, то уменьшался. Такое уменьшение наклона имелось на каждом этаже, для того чтоб удобнее было делать посадку. Как только наклон увеличился, Незнайка помчался со страшной скоростью. Испугавшись, он принялся громко материться. И на каждом этаже, когда скорость возрастала, он выдавал новую конструкцию.

— Так вот откуда пошло выражение «многоэтажный мат»! — Обрадовалась Пробочка.

— Красиво излагает, — согласился Трезвенький. — Прапор у нас такой был на продскладе. Ходили на него, как на концерт Бетховена. Переборка картошки пролетала незаметно… Однако, пора и нам спускаться. А то побьют нас здесь. Его же, наверно, весь дом слышал.

Решив когда-нибудь, когда выступление Незнайки забудется, прийти сюда и покататься побольше, путешественники отправились дальше.

Нужно сказать, что в каждом доме Солнечного города имелась столовая-наливайка. Столы стояли не только внутри столовых, но и снаружи, на тротуарах. Везде за столами можно было видеть коротышек. Одни обедали, пили водку, вино или джин; другие читали газеты, рассматривали журналы с разными картинками; третьи играли — кто в лото, кто в домино, кто в блекджек или ещё во что-нибудь на деньги или на стакан красного и огурец.

Трезвенький, которому это всё глубоко претило, начал рассказывать старинную легенду:

— Давным-давно, кажется в прошлую пятницу, адепт секты Белой Горячки полз по дороге, думая о том, о чём только и мог думать человек в таком состоянии: «оттоптали нам с тобой, Шарик, все руки!» А навстречу ему полз адепт конкурирующей секты Зелёного Змия. Тоже пьяный. Будучи в хорошем расположении духа, ползущий кивком приветствовал конкурента…

Впрочем, Незнайка не слушал, разглядывая вывеску: «в пятницу на всё бухло скидка!» Как раз в это время из библиотеки, весь очень начитанный, шёл некто Листик. Слабо соображая, где находится, он столкнулся с Незнайкой. От столкновения Листик выронил и разбил несколько бутылок. И хотя бутылки были не его, Незнайка, видя такой чудовищный ужас, не сдержался:

— Ах ты осёл!

— Кто здесь? — спросил Листик. — Разве я не дома?.. Осёл, это такое животное на четырёх ножках. Так написано в Википедии.

— Вот ты и есть это животное! — воскликнул Незнайка, взмахивая волшебной палочкой. — И скажи «спасибо», что не отправлю тебя в Бобруйск!

— Мало ли… — начал Листик.

Он хотел сказать: «Мало ли какие видения являются мне, это сугубо моё личное дело», — но как раз на этом слове превратился в осла и, взмахнув хвостом, зашагал прочь, постукивая по тротуару копытами. Бутылки, которые он разбил, так и остались лежать посреди тротуара. Прохожих в это время поблизости не оказалось, и никто не видел этого необычайного происшествия. Пробочка и Трезвенький не заметили, что Незнайка зазевался перед домом с наливайкой, и ушли вперёд. Когда Незнайка догнал их, они стояли перед высоким домом с большой надписью поперёк стены: Гостиница „Мальвазия“.

— Вот тут мы и остановимся, — сказала Пробочка. — Путешественники всегда в гостиницах останавливаются. Особенно с таким названием.

Вечером Незнайка долго не мог заснуть. Дело было в том, что он на ночь не выпил — решил проверить, что будет. Теперь его температурило, и он вообще не очень хорошо себя чувствовал. Поэтому он включил Ю-туб.

„Я хочу пить“,— говорит Иванушка. „Не пей, братец, а то станешь бухариком“,— отвечает Алёнушка…

Через некоторое время Незнайку, напротив, начал бить озноб.

«Надо бы окно закрыть, — подумал Незнайка, — так и простудиться недолго, как некоторые герои, кои бегают осенью в футболках, а потом бегают в аптеки за антибиотиками, в «мудрости» своей не соображая разницы между вирусом и бактерией.»

Внезапно он увидел, что на подоконнике кто-то сидит. Это была белка, но огромная, раз в десять больше обычной. Глаза её сияли неугасимым красным цветом, а шерсть свалялась, как будто она умерла пару дней назад.

— Т-ты кто?

— Адская Белка.

— А почему ты такая страшная?

— А какой я с вами, алкашами, могу быть? Когда у меня ни выходных, ни праздников? Даже причесаться некогда.

Белка уселась в кресло.

— Я к вам, товарищ Незнайка, и вот по какому поводу… Ныне я должна была явится к одному ханыге, по имени Листик. Я прихожу, а его нет. Оказалось, некий идиот навеки погубил свою бессмертную душу, чтобы с помощью чёрной магии избавиться от этого тихого и безвредного алкоголика. Я задумалась: кто бы это мог быть? А это ты! От меня, братец, ничего не скроешь.

— Это почему я твой братец? — Удивился Незнайка, — и что ты там про душу говорила? Почему я её погубил?

— Отец Небесный у нас общий… — Задумчиво сказала Адская Белка, — а про душу… Ну ведь то, что ты сделал, не многим отлично от убийства. Когда этот осёл состарится, его убьют и сдерут шкуру. А виноват в этом будешь ты…

— Но может, — умоляюще спросил Незнайка, — это возможно исправить?

— Вобще-то я не должна давать советов, — сказала Белка, — и даже скорей наоборот. Но я не для того выбирала сторону в Небесной Битве, чтобы подчинятся правилам… Поэтому, я помогу тебе. Очень ты мне дурака напоминаешь, а дуракам помогать надо. Обратить это легко, потому что у тебя в руках квантовый умклайдет. Найди этого осла и расколдуй его. Таким образом, совершенное зло будет исправлено.

— А как же я его найду?

— Ты что, совсем идиот? — Осведомилась Адская Белка. — Тут всё деградировало, но не до такой же степени… Где в крупном городе может быть осёл? Подумай об этом. А мне некогда лясы точить. Мне только в вечерний чай надо посетить пятнадцать алкашей, не считая тебя. При том, что двум из них давно в Преисподней в списке вечерней поверки прогулы ставят… А там и ночная смена начнётся. Ненавижу эту работу…

И инфернальная гостья исчезла, оставив после себя запах серы.

Незнайка нервно икнул и заходил по комнате, прикидывая, где же искать ему осла, но тут со скрипом открылся встроенный холодильник, и оттуда вылез Карл Маркс. Со встопорщенной бородой в дорогом костюме-тройке он был грозен, как сам Зевс.

— На колени! — голосом Николая Первого сказал он.

Незнайка поспешно рухнул на колени, как будто ему подрубили ноги.

— Ты трудящихся соблазнил?

— Я, — повинился Незнайка, — аз есмь. Житие мое…

— Какое житие твое, пёс смердящий?! — Загремел автор «Капитала», да так грозно, что Незнайка зажмурился. — Ты посмотри на себя. «Житие»…

Целую минуту адепт «нового мышления» ожидал сокрушительного удара по голове от адепта старого мышления, потом осторожно открыл один глаз. Карлы нигде в комнате не было. Незнайка осторожно подобрался к холодильнику, открыл его, но конечно, кроме дорогущего гостиничного бухла, там ничего не было. Да и не поместился бы в нём не то что Карл Маркс, но даже и одна только его нога.

Тут посреди пола открылся призрачный люк, и из него вышла та самая девчонка, которая умерла, потому что до неё не доехала «скорая», за отсутствием бензина.

— Кланяюсь тебе, Незнайка, ибо погубил еси мя безвинно…

Он отступил в угол и закричал:

— Если вы бесы, заклинаю вас святым либерализмом, сгиньте! Если же в самом деле — души погубленных мной, то ожидайте верховного Гаагского трибунала. Он нас с вами рассудит!

Незнайка отчаянно взмахнул умклайдетом, призывая стакан водки, и выпил его залпом, стуча зубами об стекло… Понемногу смертельный ужас начал отступать, руки перестали трястись.

Тут скрипнула дверь. Незнайка ахнул, с ногами взлетая на диван, но это оказался всего лишь Чистюля.

— Ты чего шумишь?

— Понимаешь, Трезвенький, я сегодня превратил одного коротышку в осла!

— Ну и что тут такого? Ты полстраны в ослов превратил, когда люди с высшим образованием баночки с водой перед телевизором «заряжали».

— Так ему, наверно, не хочется ослом быть!

— Мало ли, чего ему не хочется. Мне вот тоже не хотелось с завода увольняться, где я несколько лет в КБ проработал. Но пришёл эффективный собственник и сказал : «а теперь здесь будет торгово-развлекательный центр». — Чистюля грязно выругался. — А всё твои реформы виноваты, гореть тебе в аду.

Незнайка икнул от страха, но спросил:

— Слушай, Трезвенький, ты же умный?

— Ну, смею надеяться…

— А где в большом городе может быть осёл?

— В мэрии? — хмыкнул Чистюля. — В зоопарке, вестимо. Ладно, не боись. Завтра пойдём твою жертву расколдовывать.

Листик, о котором уже говорилось в этой истории, мог пить всё, что горит, и в пугающих количествах. Он жил в Солнечном городе, на Леденцовой улице. На этой же улице, только в другом доме, жила Буковка, которая прославились тем, что как-то раз уговорила полтора литра самогона, потом ночью переплыла довольно бурную реку, держа в руке пакет с одеждой, и, одевшись, отправилась в соседнее село на дискотеку. После этого пить с ней опасались даже матёрые механизаторы, и ей приходилось делать это в одиночестве, пока не познакомилась с Листиком.

Они увлекались алкоголизмом до такой степени, что иногда даже не ходили в театр и кино, не слушали радио и не смотрели телевизора, а вместо этого сидели и пили, в промежутках рассказывая друг другу всякие истории. Только одно беспокоило их: что если в один из дней вся водка в мире будет выпита, затем будет выпит весь коньяк, джин, абсент и другие напитки?

— Это будет ужасно, — говорил Листик. — Будем сидеть целыми днями трезвые и таращится друг на друга.

Буковка на минуту задумалась и сказала:

— Надо нам пропагандировать здоровый образ жизни. Тогда все бросят пить, и нам больше достанется.

Сказано-сделано. На заднем дворе, где обычно размещались любители выпить и профессионалы этого дела, Листик поставил стол, стул, достал Медицинскую энциклопедию и начал зачитывать избранные места, снабжая их комментариями: «слушайте! Это всё с вами будет, если не прекратите такое поведение».

Осиплый и надтреснутый от пьянства голос Листика звучал страшным предостережением:

— Фильтрующийся вирус Ящура особенно бурно развивается в организме, ослабленном алкоголем, никотином, излишествами нехорошими…

Закончив читать про ящур, он приступил к следующей главе — про сифилис. Некоторые, достав блокноты, конспектировали. Другие с суеверным ужасом глядели на исиня-бледного от постоянного нахождения в закрытых помещениях чтеца.

На следующий день Буковка читала выдержки из милицейских протоколов: в какие идиотские ситуации по пьяни попадали другие коротышки, заканчивая каждый ёмким наставлением: «вы же не хотите тоже попасть в такой расколбас?»

Довольно быстро кривая потребления алкоголя на Леденцовой улице пошла вниз. И хотя профсоюз самогонщиков обещал открутить Листику голову, тот, приняв на грудь, ничего не боялся и продолжал вести бескомпромиссный бой с Зелёным Змием на всех фронтах.

Так было, пока он не повстречался с Незнайкой, а из таких встреч все обычно выносили что-нибудь новое. Кто-то — стойкую ненависть, кто-то — бывший общенародный заводик, а Листик — новое физическое обличье.

Позавтракав, наши путешественники решили прогуляться по городу, так как толком они ещё ничего не видели. Спустившись по лестнице, они вышли из гостиницы и увидели, что на улице уже было много прохожих. Почти у каждого в руках была газета. Одни читали газету, сидя на лавочках, другие — остановившись прямо посреди тротуара. Третьи читали на ходу, то есть шагали, уткнувшись носом в газету. Те, у кого газеты ещё не было, мчались наперегонки к газетному киоску, который стоял на углу улицы, но по привычке всё равно сворачивали к пивному ларьку.

— Должно быть, в газете написано что-нибудь очень важное,— сказала Пробочка.

Увидев малышку, которая примостилась на тумбочке и с интересом читала газету, Пробочка спросила:

— Что случилось, скажите, пожалуйста? Почему все читают газеты?

— Листик пропал,— отвечала малышка.

— Какой листик?

— Алкаш такой был.

— Почему же он пропал?

— Вот этого я как раз и не знаю. Может, от пьянства печень отказала, а может, не мылся давно и когда задремал, все решили, что он уже испортился. Для родственников такой тип — чем скорее преставится, тем лучше, они и поторопились его нюхать… Ведь когда спишь, себя не контролируешь.

Пробочка уже хотела бежать к газетному киоску, но в это время увидела мужика с толстой пачкой газет в руках. Он быстро шагал по улице и раздавал газеты каждому, кто хотел почитать. Поравнявшись с Пробочкой, он и ей сунул в руки газету.

Незнайка же, помяв свою газету в руках, стал озираться в поисках комнаты общего пользования, так как кишечник, лишённый утренней «заправки», издавал подозрительное урчание.

— А если б Незнайка у нас пропал? — Вздохнула Пробочка.

— Да уж, — зло процедил Трезвенький. — Это была бы катастрофа. Но вот беда: он цветёт и даже приятно пахнет… Надо его сдать в зоопарк для опытов.

— Точно! — спохватился Незнайка. — Нам же в зоопарк надо! Ну то есть не на опыты, а на осла посмотреть. В смысле, не на осла, а вообще, на зверей…

Когда Незнайка и его спутники вошли в автобус, то увидели изрезанные сиденья с украденным поролоном, слово из трёх букв нацарапанное на фанере и мужика, спящего на сиденье по всей видимости уже не первый круг. Несколько алкашей с увлечением обсуждали случай с исчезновением Листика, о котором было напечатано в газете. Один из них стал рассказывать случай про своего знакомого — коротышку Бубенчика, который заблудился однажды ночью на улице и никак не мог найти дорогу домой, потому что в тот день недоперепил — выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел.

— Пить меньше надо, — тихо сказал Чистюля, но тут автобус резко тормознул возле зоопарка. Спящий мужик навернулся с сиденья, издав крик удивлённой чайки, кто-то, зажимая рот ладонью, поспешно выскочил в открывшуюся дверь — его, видимо, укачало...

Жители Цветочного города пока ещё не успели сделать у себя зоопарк, поэтому Пробочка никогда в зоопарке не была, а Незнайка с Трезвеньким, прибывшие когда-то из столиц, не сильно дивились.

В Солнечном же городе зоопарк являл собой осколки былого величия. Белый медведь, безостановочно плавающий в теплом бассейне по кругу — видимо, отит или заболевание вестибулярного аппарата. Гепард, на четырёх хромых лапах меряющий туда-сюда пятиметровую клетку с бетонным полом — артрит или что-то в таком роде. Удав, лежащий в бассейне вперемешку со своей же сброшенной шкурой…

Незнайка вытащил из кармана волшебную палочку, собираясь сразу всё исправить и всех исцелить, но перед его мысленным взором возник грозный лик доктора Маргулиса.

«Помни! — прогремел в голове голос, — что любое твоё действие усугубляет ситуацию! А начнёшь вводить инновации — отрежу руку!»

К Незнайке подошёл Трезвенький, и взглянув как тот поспешно прячет умклайдет, сказал:

— Вот гляжу я на тебя и думаю: надо бы партию политическую организовать с одним единственным пунктом в программе — двадцатилетний запрет на любые изменения в нормативных актах любого уровня. Вплоть до инструкции по ловле мушек-дрозофил… Как думаешь, проголосуют за такую партию? То есть по хорошему, на десять тысяч лет любые новшества надо запретить, пока биологическая эволюция технологическую не догонит, но мы ж не утописты… Для начала — лет двадцать, потом — ещё двадцать, потом — век… Что скажешь?

— А Пробочка где? — Спросил Незнайка.

— На слона пошла смотреть… А нам, по ходу, к ослам надо, срам твой исправлять. Доктор Моро доморощенный.

У загородки, за которой стоял осёл, Незнайка взмахнул палочкой и сказал:

— Хочу, чтоб этот осёл опять превратился в коротышку.

Не успел он сказать этих слов, как увидел, что осел приподнялся на задние ноги, выпрямился… и уже это был не осел, а самый настоящий мужик. На нём был кургузый зелёный пиджак с узенькими, короткими рукавами в обтяжку, широкие брюки зеленовато-жёлтого цвета. На голове красовался ярко-синий берет с оранжевыми горошинами, с такой же оранжевой кисточкой на макушке. Из-под берета выбивался длинный чуб и свешивался прямо на лоб, закрывая его до самых бровей.

Взглянув на Незнайку и общую обстановку, новосотворённый сапиенс явственно сказал:

— Ну, нафиг! — Повернулся налево кругом и скрылся в глубине сарайчика.

— Э-э, ты куда! — Возмутился Незнайка, — а ну-ка давай, вписывайся в рынок! — Он угрожающе потряс волшебной палочкой, — а то я тебе сейчас всю ослятню разворочу! У меня, понимаешь, от Адской Белки задание!

— От кого? — Подозрительно спросил Чистюля, — от белки? Ну-ка, товарищ дорогой, сколько ты уже не пил?

— С утра, — буркнул Незнайка.

— Ну ты и… Кто же так резко запой прерывает, да ещё и многолетний? Идём, будем тебя по науке со стакана снимать…

Все уселись на лавочке. Перед ними на противоположной стороне улицы стоял пятиэтажный дом. Под крышей дома во всю стену была картина, на которой были нарисованы Красная Шапочка и Серый Волк, встретившиеся в лесу, по видимому не в первый раз, и с некоторым намерением. Пробочка сейчас же принялась пересказывать сюжет одного фильма с Красной Шапочкой, который она смотрела в видеосалоне в святые девяностые. Это было очень интересно, так как можно было слушать сказку и одновременно смотреть на картину. Однако Незнайка слушал не очень внимательно и поминутно, отпрашиваясь у Трезвенького, бегал за угол к лотку, где какой-то мужик в большой кепке торговал самогоном с разными вкусами: апельсиновым, мандариновым, сливовым…

Незнайка вскочил, чтоб снова бежать к киоску, но вдруг зашатался.

— Допился, алкаш, — буркнул Трезвенький.

— Блин, ты посмотри: дом вертится!

Чистюля прищурился и вынужден был согласиться — дом в самом деле вертелся.

— Ну и что за идиот от инженерной мысли такое выдумал? — вслух спросил Трезвенький.

Тут к ним подошёл житель Солнечного города и спросил:

— Вы, наверно, приезжие? Все местные знают, что этот дом построил в делирии и за хороший откат от энергокомпаний архитектор Вертибутылкин… Я по специальности архитектор, и тоже строю дома без нормальных окон и со свистящими швами между плитами.

— А, — обрадовался Незнайка, — вы коррупционер!

Дело было в том, что в глубине души Незнайка знал про себя, что является самым страшным злодеем в истории, рядом с которым всякие Атиллы и Чингиз-ханы просто дети в песочнице, ибо они не уничтожили навсегда будущее всего человечества, а он уничтожил. Потому усиленно искал негативные черты в других. Наличие этих негативных черт позволяло Незнайке не чувствовать себя таким уж негодяем…

— Я лоббист! — Погрозил ему пальцем Кубик. — С коррупцией мы боремся.

— А реально, износ подшипников и рельс, техобслуживание этого всего добра сколько стоит жителям? — Спросил Трезвенький.

— Без лоха и жизнь плоха! — отрапортовал Кубик. — Понятия не имею, да и наорать мне. Каждый в свободном обществе отвечает за свои решения. Не готов нести издержки, нехрен покупать квартиру в инновационном доме, особенно в ипотеку.

Незнайка радостно кивал головой.

— Если у вас есть желание, а то у меня чё-то уже пропало, я могу показать вам некоторые другие дома, которые, для развода богатеньких буратин, построил наш Архитектурный комитет… Батюшки! Совсем из головы вылетело! Меня ж послали два часа назад за водкой, а в комитете до сих пор сидят и ждут!

— Это не беда, — снисходительно сказал Незнайка, — взмахнул палочкой, и тут же в руках Кубика появились две авоськи с чем-то звякающим.

— О, какая полезная приспособа! — восхитился Кубик. — Вам надо обязательно посетить заседание комитета! Чтобы мне два раза не бегать.

— Я согласен,— ответил Незнайка.— Мне ещё ни разу не удавалось попасть на заседание комитета.

—Я тоже поеду с удовольствием,— согласилась Пробочка.

— А я, — вздохнул Трезвенький, — потом потащу вас домой.

Заседание комитета проходило за большим столом, похожим на свадебный, и вообще напоминало свадьбу. В углу кого-то уже хлопотливо били. Председатель, как новобрачный, восседал во главе стола, но на него уже особо не обращали внимания. Принесённая Кубиком тара быстро рассосалась по столу.

За кафедрой, навроде тамады, делал доклад какой-то коротышка.

— Вертящиеся дома, как показал опыт, строить можно, никто с этим не спорит. Но надо ли их нам строить — вот в чём вопрос? Главная беда заключается в том, что у живущих во вращающихся домах, нарушаются правильные представления об окружающей действительности. Возникает всякая толерастия, и иже с нею, в плохом смысле этого слова. Я знаю, о чём говорю, потому что сам живу среди подобных представителей нетрадиционных отношений. В плохом смысле этого слова. Вот кто-то вчера нагадил у меня в подъезде! — Возвысил голос докладчик. — Между тем, законы запрещают ставить в подъездах растяжки, противопехотные мины, медвежьи капканы и акустические пулемёты… И послушайте, что выходит: как только солнце появляется, мне начинает казаться, что наступило утро последнего дня, ибо невозможно представить, чтобы господь терпел это сборище представителей нетрадиционных отношений в плохом смысле слова ещё хотя бы один день. И я вынужден пить с самого утра: за упокой этого мира, за спасение своей души, за праведный божий суд, ну и так далее. Но, как только солнце исчезает, мне кажется, что пришёл вечер и пора выпивать вечерних сто пятьдесят и ложиться спать. К полудню я уже не знаю, что сегодня — сегодня, или вчера, или уже, может быть, завтра. Я уже синий, как изолента, и ничего не могу делать, поэтому я постоянно спешу и ничего не успеваю.

Все засмеялись. К столу подошла малышка в беленьком платьице и сказала:

— Все это ещё не так страшно, потому что вы живёте в доме, который вращается справа налево; поэтому когда вы смотрите в окно, то вам кажется, что солнце ходит по небу слева направо, то есть с востока на запад, как полагается. Но у меня есть подруга, которой кажется, что солнце ходит шиворот-навыворот, потому что её дом вращается не так, как ваш, а в обратную сторону. Она, то есть эта моя подруга, сидит не на водке, а на чём-то другом, поэтому в голове у неё все перепуталось, и за последнее время она даже перестала различать, где у неё правая и где левая рука. Мы возили её в дурдом, но там очередь на полгода, так что пришлось увезти её в далёкое село, откуда городской житель из современного поколения самостоятельно пешком не выйдет… Чтоб она там переносила делирий на чистом воздухе и продуктах.

Спор разгорался. Незнайка ещё несколько раз наколдовывал водку. Хлопотливо били кого-то уже во всех четырёх углах и настойчиво искали пятый, с нехорошим интересом приглядываясь к гостям. Наконец, Чистюля поднялся, подхватил Незнайку и Пробочку под микитки и потащил к выходу на свежий воздух…

Вечером Незнайка и Кнопочка сидели на заснеженной веранде и пили чай, глядя на садящееся солнце. Это было очень приятно — сидеть в плетёном кресле посреди снега, закутавшись в шубу, и пить обжигающе горячий чай.

Полгода прошло с ужасных событий, предшествовавших «поездке» в Солнечный город, и Незнайка вполне выздоровел, так что даже уже со своими коллегами — механизаторами выезжал работать на снегозадержании.

Впрочем, сегодня у него был выходной.

На веранду поднялся Чистюля. Он работал на строительстве космодрома за Огурцовой рекой в утреннюю смену, и только что вернулся оттуда в Цветочный город. Но перед тем, как идти спать, заскочил к друзьям. Кнопочка подала ему кружку горячего чая.

— Может, по коньячку? — Предложил Чистюля, достав из внутреннего кармана пальто маленькую плоскую фляжку.

— Не-не-не! — В ужасе замотал головой Незнайка. — Я после того случая не принимаю ни армейской, ни гвардейской, ни на Новый Год, ни на Первое мая…

— Ну, а мы по капельке.

Чистюля добавил по немножку коньяка в чашки себе и Кнопочке, и они некоторое время пили чай и молча смотрели вдаль, ибо, как известно, с друзьями хорошо даже просто молчать.

По мосту через Огурцовую реку бесконечной вереницей шли грузовики и автобусы. Знайка поставил амбициозную задачу — через два года осуществить первый пуск ракеты-носителя с выходом на опорную орбиту; и строительство космодрома не прекращалось ни днём ни ночью. Железнодорожный мост не справлялся с нагрузкой, хотя интервалы между поездами сократили безбожно, а диспетчеров станций после смены можно было выжимать от пота.

Знайка сказал: «я не указываю вам количества пар поездов в сутки, но требую от вас обеспечить максимальное их количество, однако так, чтобы не было крушений. Бесперебойное снабжение стройки — это дело вашей совести.» Поэтому пахали все на пределе, чтобы поднять, наконец, эту ракету в небеса…

Чистюля не садился в кресло, так как у него не было шубы, и пил чай стоя.

— Кстати, Незнайка, был я давеча в парткоме, и мне сказали, что есть мысль принять в партию несколько ударников труда. И в том числе называли твою фамилию… Так что, если нужна будет рекомендация, я могу дать…

— Что ты? Что ты! — Незнайка отчаянно замахал руками, так что чуть не выпал из шубы. — Моего ли ума то дело? Чтобы в партию вступать, это надо быть… Надо быть… Ух! А я что?

— Ну смотри сам, — немного даже обиженно сказал Чистюля. — Но если ты про тот случай, то никто тебя не винит.

— Слушай, Чистюля, — сказал Незнайка, — ты всё знаешь. А что это у Маргулиса за часы такие серебряные с собачьей головой на крышке?

— А это… Какие-то фамильные. У него ж династия врачей чуть ли не от Пирогова. Вот и передают из поколения в поколение. А что?

— Да я когда в коме лежал, меня видения всякие посещали. И был там волшебник один, — Незнайка содрогнулся, вспомнив жуткого выходца из Преисподней, — так у него была трость с собачьей головой. Точь в точь такой же. И он мне её вручил в виде волшебной палочки, чтобы я разрушил ею мир… — Незнайка жалобно посмотрел на друга, — не, я понимаю, что это был бред. Но я до сих пор Маргулиса боюсь, когда он эти свои часы закрывает, и прячет в карман, и смотрит на меня так, со значением.

— Гм, — Чистюля задумался, — Я, конечно, не медик, но думаю, что пока Маргулис тебя с того света вытаскивал, ты, хоть и без сознания, но не раз эти часы видел. И они у тебя каким-то образом в видения встроились… Вот скажи, зачем ты башку в горловину цистерны сунул?

— Ну, надо было проверить, сколько топлива, — виновато сказал Незнайка, — я дыхание задержал… А потом случайно вдохнул.

— И чебурахнулся вниз. Техника безопасности, как тебе известно, кровью писана… — Чистюля вздохнул, — но и изрядными болванами — тоже. Кои, вместо принципа разумной достаточности, избрали принцип «как бы чего не вышло». И написали невыполнимые инструкции. В результате коротышки плюют и на важные, и на неважные правила и творят… Вот такое, как ты.

— Да уж, — Незнайка кивнул, — а «шморгалки» на электростартер в тракторах понемногу меняем… Но ты вот что мне скажи, — он опять занервничал и с надеждой заглянул в лицо другу. — То, что я видел… Ну, я тебе рассказывал. Оно ведь не может произойти?

Чистюля неторопливо отпил чаю и ответил:

— Ты знаешь, что я никогда не вру. Поэтому, хотя я и рад бы был сказать «это невозможно»; я не могу тебе так сказать. Это может быть.

— Плохо.

Незнайка решил пошутить:

— Была бы у меня сейчас волшебная палочка, пожелал бы, чтоб такого никогда не случилось.

Лицо собеседника непроизвольно дёрнулось.

— Хорошо, что не пожелал. На это-то, наверно, твой волшебник и рассчитывал… Ибо главная проблема — во внутренней сути человека. И даже наше общество может разрушить сравнительно небольшая, но спаянная группа людей.

— Так надо вычислить эту группу! — перебил Незнайка.

— Увы, — печально улыбнулся Чистюля, — они не образуют какой-то заговор и даже не знают друг друга. Они солидаризируются по классовым или каким-то иным признакам, например, по происхождению из тех или иных кланов, каст, мест… Главное, что у них общий интерес, понимаешь? И они очень деятельны и, зачастую, оттого оказываются на высоких постах. Грустный парадокс в том, что остальная масса в десять раз большая, если не спаяна своей целью, то идёт на поводу у этой алчной группки… Из чего, собственно, и состоит вся история человечества. Вот например, что такое князь с дружиною, как не банда, состоящая из индивидов, не боящихся лить кровь, и по этой причине паразитирующая на обществе? А если вдруг общество скинет эту банду, то либо перегрызётся внутри себя, либо о бесхозных землях прослышит соседний князь… У нас цель сейчас есть, — он махнул рукой в сторону космодрома, — но ведь она конечна. Я говорил Знайке: не спеши. Запустим мы десяток ракет, достигнем Луны. Потом это приестся, и никто не будет обращать внимание… Но он не слушает. Надеюсь, его ума хватит, чтобы выдумать следующую цель, но даже если и так — он смертен, а кто придёт после него, я не знаю.

Чистюля поставил пустую кружку на стол.

— Это, знаешь, как христианство — или та религия, которую века с пятого принято называть так — две тысячи лет пытается изгнать «ветхого человека» негодными методами. А те, единицы, кому это удавалось, уходили в монастырь, ибо невозможно жить новому человеку в ветхом обществе. Ницше что-то на эту тему писал, но, как водится, всё переврал…

— А «ветхий человек» это как? — не понял Незнайка. — Старик, что ли?

— Нет. Это образное наименование звериного начала в нас… В первую очередь, конечно, жадности: она всему голова. — Чистюля опять грустно улыбнулся, — но отчего жаден человек? От страха смерти. Потому, что оставшись без средств он неминуемо умрёт. Он не может переваривать траву и охотиться без ружья. Его загрызёт даже некрупная собака. Без коллектива мы физически не можем существовать… А есть ли вера тому коллективу? Разумеется, нет. Слишком часто он в прошлом жертвовал своими членами. Уверенность появляется только если он у тебя вот где! — Чистюля с силой сжал кулак. — Если ты сам определяешь, кем жертвовать. И поэтому ты отчаянно лезешь по карьерным ступенькам к — как кажется кроманьонцу внутри тебя — вершине пищевой цепи и бессмертию. Но дурацкие теломеры уже отсчитали твой срок в момент зачатия, и им пофиг: Чингиз-хан ты или сторож дядя Вася.

— Что же делать? — спросил Незнайка.

— Воспитывать грядущие поколения. Так чтобы они были уверенны: их не кинут. Можно даже пожертвовать научной составляющей. Ничего, если они не смогут интегрировать функции, или не узнают годы жизни Пушкина. Многие сейчас умеют пользоваться логарифмической линейкой или хотя бы видели её на картинке? С «нажимом» на пере многие сейчас пишут? Или хотя бы помнят, что это было? Каллиграфия, между тем, считалась весьма важной… Главное, чтоб новые поколения не предавали будущее за миску чечевичной похлёбки. И об этом я тоже говорил Знайке, и кажется, он меня услышал. Идеально, конечно, вовсе отстранить детей от «ветхого человека» как у Ефремова или у Стругацких, но это утопия.

— От родителей что-ли? — Переспросила Кнопочка. — Эк тебя заносит.

— Вот я и говорю: «утопия», — кивнул Чистюля, — не готово к этому общество, потому Знайке я это даже не озвучивал. Он всё-таки «реалполитик», у него времени нет. Хотя это и решило бы наши проблемы лет за пятьдесят при наличии достаточного числа педагогов. — Он достал часы. — Батюшки, сколько времени! Пойду я спать, а то завтра буду зевать на работе, как кобель на завалинке, и устроит мне Знайка армагеддец в одном отдельно взятом КБ!.. Ну, пока!

Чистюля закрыл крышку на часах, помахал рукой и сбежал по ступеням вниз с веранды. Полы пальто взметнулись от ветра.

— Пока… — Машинально протянул Незнайка.

Конечно, это так отразилось низкое зимнее солнце, но ему показалось, что на крышке часов зловеще блеснула собачья голова.