Башня (джен)

В одной далекой пустыне, в чужом и странном, диком краю

Спит кот в башне из глины, в башне костей погибших в бою.

Спит кот, рыжий и старый, усы как щетки, выбитый глаз.

Спит кот и во сне он видит, о чем сейчас поведу рассказ.

В той башне сто этажей, на каждом — сотня книжных шкафов.

В тех книгах стихи и песни, легенды из самых давних веков.

В тех книгах мифы и сказки любой себе по душе найдет,

Вот только люди не ходят в башню из глины который год.

Хранитель, рыжий и старый, он устал мышей прогонять.

Бродить по коридорам, пыль хвостом с корешков сметать.

Ему бы лечь у камина, нежась под теплой хозяйской рукой,

Вот только его хозяин давно вернулся в небесный строй.

И книги пылятся на полках, их некому больше читать.

Но рыжий кот не уйдет, покуда есть силы кого-то ждать.

Semantica http://fanfics.me/message306542

Ветер с сухим шорохом гонял песок по старым глиняным плитам, уже наполовину засыпанным этой бархатной оранжево-охристой пустынной пылью. Он был здесь везде — куда хватало взгляда, тянулся один песок, мягкими волнами холмов уходивший за горизонт. Туда, откуда когда-то приходили и куда уходили люди.

Не так и давно это было — ещё на его памяти. Когда он попал сюда котёнком, здесь всегда были люди — порой их было так много, что библиотекарям не удавалось сомкнуть глаз от рассвета и до рассвета. Но те не жаловались: так было заведено испокон веков, и ведь не для отдыха они были теми, кем были. Так было — но потом что-то сдвинулось в мире, и поток людей начал иссякать. Появились дни, когда в башню приходил всего один или два человека, а потом настали и такие, когда гостей не было вовсе.

Вместо них такой редкий прежде восточный ветер теперь приносил лишь песок — не привычный охристо-жёлтый, тяжёлый и крупный, тяжело и лениво наползавший порой на глиняные плиты двора и дороги, а ярко-оранжевый, словно шкура зимних плодов, которую библиотекари так любили раскладывать по полкам, а потом, измельчив, подмешивать в чай и муку. Она пахла ярко и резко — кот терпеть не мог этот запах, от которого постоянно чихал и на некоторое время терял обоняние. В этом запахе, как и в самих плодах, ему чудилась опасность — такая же же, что пришла с востока с оранжево-рыжим песком, лёгким, словно пыль, и почти таким же вездесущим и мягким, ласково и незаметно поглощающим всё, чего он касался. Появившись раз, он возвращался снова и снова что с зимними бурями, что с летними суховеями, и, плотным одеялом укрывая землю, душил всё, что жило под ней и в ней.

Первыми исчезли цветы, что всегда после весенних ливней расцвечивали пустыню — ненадолго, потому что летнее солнце быстро высушивало их, а весна здесь, в их землях, была короткой, редко длясь больше трёх недель. И всё-таки этого времени хватало, чтоб песок покрылся разноцветным душистым ковром, а на холмах на запад от башни выросли высокие мягкие травы, а когда они засыхали, библиотекари собирали получившееся душистое сено, чтобы кормить им коз. Но оранжевый мягкий песок, намокая, не пропускал воду, а превращался в странное скользкое месиво, застывавшее потом глухой коркой, такой твёрдой, что ни травы, ни цветы не могли пробиться наверх, и через несколько вёсен после появления первых ярко-оранжевых струек пустыня перестала рождать что-либо нежнее редких кустов и колючек.

Те, впрочем, тоже продержались недолго — никто не заметил, когда это произошло, но однажды ветер перестал пригонять с севера большие колючие шары из спутанных веток, что потом долго и жарко горели, и которые с большой охотой поедали зимою козы.

А потом ушли и библиотекари. Один ушёл в самом буквальном смысле: отправился зимним утром в город — и не вернулся. Его ждали — держали всю ночь на сигнальном окне лампу, выходили днём на дорогу, искать, но всё без результата. Он, кот, тоже ходил на поиски, но проклятый рыжий песок не держал запахов, забивался в нос, в шерсть и в глаза, и кошачьи поиски тоже не привели ни к чему.

Второй ушёл от болезни, что живёт в земле: в самом начале весны он наколол палец, рыхля огород, и с весной же ушёл, и смерть его была тяжёлой и страшной. Кот ещё долго вздрагивал, когда ветер, словно бы издеваясь над ним, начинал подвывать в щелях, пародируя крики умирающего, и жался в такие ночи к единственному оставшемуся с ним хозяину.

Они долго жили вдвоём — к тому времени люди уже забыли дорогу к башне, но человек и кот упрямо продолжали каждый день обходить этажи, перебирая таблички, книги и свитки. Огород их становился всё меньше, коз, оставшихся без еды, они постепенно съели, так же, как, впрочем, и кур. Дорогу, ведущую к башне, давно занесло песком, и лишь колодец во внутреннем дворе башни был по-прежнему полон прохладной чистой воды.

А потом пришла ночь, когда старость забрала у кота последнего человека — его самый старый хозяин как лёг спать, так больше и не проснулся, и с тех пор так и лежал в своей маленькой комнате, постепенно истончившись и высохнув и чем-то неуловимо напоминая теперь те колючие шары, что когда-то гонял по пустыне ветер. И хотя кот точно знал, что это больше совсем не его хозяин, он всё равно порой приходил сюда и привычно сворачивался клубком в ногах, и негромко мурлыкал, рассказывая, что, как положено, обошёл сегодня всю башню, что поймал сегодня двух ящериц и трёх мышей и что пыль опять набилась в книги о большой, бескрайней воде. И что зима уже на исходе, и скоро польют дожди, а у него опять будут ныть лапы — и что он очень устал и тоскует. Но остаётся здесь и до своего последнего вздоха будет пусть и одним своим глазом, но приглядывать за своей библиотекой.

Потому что не может же быть библиотеки без библиотекаря. Даже если это и рыжий и старый кот.

* * *

Лило с вечера. Стены башни тихо гудели от обрушивающегося на них дождя, и этот звук, такой привычный и знакомый с котячества, убаюкивал и вызывал у кота неисполняемое теперь желание свернуться клубком у огня — и хорошо бы на чьих-то коленях… Но не было здесь больше ни огня, ни колен — и в такие ночи кот устраивался на столе библиотекарей, самом главном столе, обтянутом толстой и старой кожей, на которым когда-то выдавались гостям глиняные таблички, папирусы, свитки и книги. Две из них так и остались здесь — и он ложился между ними и клал голову на ту, что была побольше, и так засыпал и видел во сне библиотекарей и гостей.

Он не сразу понял, что же разбудило его, а проснувшись, некоторое время недоверчиво прислушивался, вглядываясь в темноту своим единственным глазом. Второй он потерял так давно, что уже почти и не помнил, как это, видеть обоими.

Стук. Отчётливый стук в дверь — ту дверь, что вела из пустыни в башню.

Стучали так настойчиво и требовательно, будто тот, кто был по ту сторону, имел право войти. А значит, это мог быть только один человек — один-единственный.

Он вернулся! Тот, кто когда-то, давным-давно, сгинул в городе, вернулся и привёл с собой жизнь. Значит, стоило ждать, стоило каждый день обходить башню и каждый вечер сидеть на окне, вглядываясь в рыжие холмы. Слоило питаться одними ящерицами и мышами и мечтать о стоящей где-нибудь на полу большой миске прохладной чистой воды, к которой можно в любой момент просто подойти и попить. Сейчас же добираться до воды, которой по-прежнему было много в колодце, коту было непросто: последний из оставшихся с ним хозяев оставил коту такую возможность, прикрепив к стенкам колодца длинную, уходящую в воду деревянную лестницу, но чем дальше, тем сложнее было коту преодолевать этот путь. К счастью, как раз в сезон дождей вода становилась доступней, и он жадно лакал её из маленьких лужиц, образующихся во дворе.

Кот соскочил на пол со стола, на котором дремал, и понёсся по коридорам — когти царапали глиняные плитки пола, когда его заносило на поворотах, и лестницу он преодолел в несколько прыжков — и замер у двери, по другую сторону которой стоял наконец-то вернувшийся библиотекарь. Как же открыть засов? Кот столько раз видел, как это делается, но не представлял, как сумеет повторить — а впрочем…

Высоко подпрыгнув, он толкнул край толстой доски, что служила засовом. Та сдвинулась — совсем немного, но она всё же не осталась на месте, и он прыгнул ещё раз. И ещё. И ещё. А когда доска, наконец, с грохотом упала, кажется, отколов кусочек от глиняной плитки, он громко замяукал и заскрёб лапами по двери, отчаянно толкая её перед собой, чтоб открыть. Снаружи потянули — и он, протиснувшись в образовавшийся проём, присел, приготовившись приветственно прыгнуть на грудь наконец-то вернувшемуся библиотекарю — и растерянно и ошеломлённо замер.

Перед ним стояла опирающаяся на высокую палку женщина — в насквозь мокрой тёмной накидке, невысокая, коренастая, пахнущая усталостью и незнакомыми землями.

— Простите, — сказала женщина, вглядываясь в тёмную щель, оставленную открытой дверью. — Я знаю, что ночь, но дождь льёт и холодно. Позвольте обождать до утра!

Она замолчала, вслушиваясь в тишину за дверью, и вздрогнула, когда кот жалобно и тоскливо взвыл и вдруг лёг в жидкую грязь у порога, продолжая издавать тихий теперь и невероятно унылый звук.

— Эй! — сказала женщина, помолчав, и постучала в дверь. — Мне можно войти? Эй, — она наклонилась к коту и осторожно погладила его по загривку. — Ты что воешь? Словно смерть зовёшь.

Её ладонь была холодной, но живой, человеческой и настоящей. И он потянулся к ней и, уперевшись широким своим лбом, боднул её жадно и неуверенно.

— Да ты тут, никак, один, — упавшим голосом проговорила женщина, а потом прислонила палку к стене, подняла кота и, прижав к себе, погладила между ушами и сказала устало: — Как же ты тут выжил-то? Или ты недавно один? Так или нет, идём внутрь, — она потянула дверь на себя и, удерживая кота одной рукой, подняла второй с земли свою котомку и протиснулась внутрь. — Темно здесь, — сказала она, с усилием закрывая за собой заедающую дверь. — Но хоть сухо. Мокрое всё, — она опустила свою ношу к ногам и обхватила кота обеими руками. — Тут, конечно, не согреться, но, может, утром найдётся что-нибудь переодеться. Как думаешь? — спросила она, почёсывая его за ухом твёрдыми и холодными пальцами.

Согреться. Согреть мог огонь, но его давно уже не было здесь, так давно, что кот почти позабыл, как люди добывают его… но он вспомнил. Вспомнил — и, вывернувшись из держащих его человеческих рук, спрыгнул на пол и, коротко мяукнув, побежал было по коридору к лестнице и тут же вернулся. И опять побежал, но, на сей раз остановившись в нескольких шагах от женщины, замяукал громко и требовательно.

— Зовёшь меня? — недоверчиво спросила женщина и опять взялась за свою котомку. — Ну пойдём… кот. Мне бы испугаться, — усмехнулась она, осторожно шагнув к нему, — да сил уже на страх не осталось. Скормишь демону какому — да и ладно.

Кот мяукнул возмущённо и обиженно: разве он похож на демонического прислужника? Все же знают, что у тех по два хвоста, да и рыжими они никогда не бывают — только белыми и с жёлтыми в чёрную крапинку глазами. Люди, конечно, не кошки, и в темноте видят плохо, но она же не могла не увидеть, что он вовсе не белый? И уж точно должна была ощутить, что хвост у него один.

— Что ты? — женщина остановилась, и он тут же кинулся к ней под ноги и громко заурчал, успокаивая. — Что? — она присела на корточки и подставила ему ладонь, которую он с пробирающим до дрожи удовольствием тут же боднул. — Ну прости, — она погладила его по спине, и он выгнулся вслед за её рукой. — Я не вижу, какого ты цвета — но ты точно не белый. И хвост у тебя один. Думаю, что в этой пустыне даже демоны уже не живут, — она вздохнула и добавила горько: — А ведь я ещё помню, как она расцветала по весне… но да что говорить теперь. Идём, — она встала. — Веди, только медленно. Здесь темно, словно демоны тут всё же есть и готовы начать охоту.

И они пошли — медленно. Кот мяукал и то и дело возвращался к своей неожиданной гостье, подбадривая и поторапливая её. И думая о том, что она сейчас разведёт огонь, а потом они лягут спать, и хотя бы на одну ночь всё станет наконец правильно.

Он привёл её к печи и, заведя за неё, нетерпеливо подтолкнул к не слишком большой стопке наломанных ещё библиотекарями веток. Они собирали сухостой — его много осталось после прихода рыжего песка, но в последнее время ходить за ним приходилось всё дальше. Они и ходили — и последний из них даже не успел сжечь всё, что собрал.

Кот сел рядом с ветками и возбуждённо замяукал, поторапливая женщину. Но она почему-то не спешила — ощупав ветки, вздохнула и сказала, покачав головой:

— Дерево — это хорошо, но его ещё нужно поджечь. Впрочем, я попробую… сухое, — она присела на корточки и на ощупь начала перебирать ветки. Наконец, отломив несколько самых тоненьких, она осторожно уложила их на пол и вернулась к своей котомке. — Кремни у меня есть, — сказала она коту, — а вот трут промок. Кот, — она огляделась и пошарила рукой вокруг, — а ведь ты сухой… дай мне срезать у тебя немного шерсти! — попросила она, доставая другой рукой из котомки небольшие ножницы. — Дай, пожалуйста! — повторила она.

Резала она осторожно и потом опять на ощупь уложила срезанное на пол, под те тонкие веточки, часть которых отложила в сторону, а затем, взяв в руки камни, примерилась и ловко ударила ими друг о друга. Брызнули искры, шерсть вспыхнула, запахло палёным, и через несколько секунд маленькие язычки пламени уже побежали по веткам.

Кот громко заурчал — и, не в силах усидеть на месте, подошёл к женщине и потёрся о её колено. А та оглядывалась и, увидев печь, радостно выдохнула и, погладив кота, встала и, открыв дверцу, заглянула внутрь. Некоторое время она изучала печь, а потом, то и дело поглядывая на слишком быстро сгорающие веточки, положила на них несколько веток потолще и принялась быстро принялась укладывать ветки в печь.

…Лампа нашлась тут же, на покрывшемся пылью столе: сюда кот так ни разу и не вошёл с тех пор, как некому стало разводить здесь огонь. Для чего? Но теперь… может быть, она останется? Он бы научил её всему — показал бы, что и где стоит, показал бы специальные книги о книгах… да, определённо, из неё вполне мог бы получиться библиотекарь! Так раздумывал кот, восседая на столе и разглядывая женщину своим единственным зелёным глазом, а она тем временем раскладывала на скамьях промокшие насквозь вещи из котомки. Было их немного, и все они пока что больше всего были похожи на тряпки. А ведь мокрым сидеть холодно! Даже рядом с печкой холодно.

Призывно мяукнув, кот спрыгнул со стола и, оглядываясь, побежал к двери. Она поняла — и, взяв лампу, на сей раз сама пошла за ним, быстро и не задавая вопросов.

Он привёл её в кладовку — длинную и узкую комнату с невысоким потолком, где на деревянных полках были сложены полотенца, простыни, одеяла — и одежда. Большей частью латанная, старая, но сухая и чистая.

— Думаешь, мне можно это взять? — женщина подошла к полке с одеждой — и когда кот в ответ прыгнул на одну из стопок и затоптался на ней, улыбнулась и погладила его, а потом начала стягивать с себя мокрые тряпки.