Холод твоего прикосновения (гет)

Когда ты смотришь в Бездну, Бездна тоже смотрит в тебя…

Фридрих Ницше, «По ту сторону Добра и Зла».

* * *

Она мерзнет и кутается в плед, оставляя на виду только тонкие пальцы, но ничего не говорит и не поднимается, чтобы закрыть окно. С улицы задувает ветер, на подоконнике тают редкие снежинки. Декабрь в этом году на снег совсем скуден. В который раз ломается серый грифель совершенно обычного не-магического карандаша в подрагивающих пальцах, покрасневших от холода. Он морщится от резкого звука и ее тихого заклинания, даже не пытаясь гадать или спрашивать, зачем она снова пришла.

Когда-то он любил ее пальцы аристократки, мог часами наблюдать, как она рисует, а ее звонкий смех был чарующе заразителен. Когда-то они часами гуляли в Центральном парке, целовались под дождем и грели друг другу руки.

Он старательно делает вид, что не замечает ее взглядов, брошенных исподлобья, якобы тайно. Она не найдет в его лице ничего, кроме старых, знакомых до боли черточек, разве что новую седину в волосах. Он молчит, небрежно растянувшись на широкой кровати, изучая потолок внимательным взглядом. Она не выдерживает напряжения тишины, ложится рядом.

Их пальцы почти соприкасаются, но никто не делает попытки их передвинуть. Раньше ей с ним было тепло и уютно, а теперь кажется, будто он превратился в глыбу льда.

Порыв ветра врывается в распахнутые створки и разбрасывает по полу ее рисунки, но она не делает попытки ни собрать их, ни вообще пошевелиться. На эскизах одна и та же картина: мрачная башня, затерявшаяся среди скал. Она понятия не имеет, что это значит.

У него два новых шрама: один на груди, проходит почти у сердца, только чуть выше, а второй рваными линиями исполосовал запястье. От вида этих шрамов ей становится страшно, но он ни за что не скажет, как получил их. А кто оставил — она и сама прекрасно знает.

Глядя в зеркало, изо дня в день наблюдая в отражении одно и то же лицо, он до сих пор сомневается. Тот прежний был сильным — как оказалось, недостаточно. Глаза, привыкшие к кромешной тьме, потом почти неделю болели от яркого света. Он вернул себя себе, вот только по кусочкам, а собрать в единое целое не получается.

Ее пальцы придвигаются ближе, находя его, и кажется, что она касается самого настоящего льда. Он ждет, что она отнимет руку, так и не получив ответа, соберет рисунки и уйдет. От нее пахнет медом и корицей, вроде бы когда-то ему нравился этот запах. Сейчас он совсем ничего не чувствует.

Она не уходит. Ей нет никакого дела до разбросанных листков, и озноб по коже тоже не волнует. Она потерпит, переждет эту бурю — всегда была упрямой и привыкла, привыкла любить его шрамы. Знает наизусть все старые и добавила к ним пару новых. Она не уйдет. Вместо этого крепче переплетает его холодные пальцы со своими нежными. Вдруг ему станет чуточку теплее?