По-волчьи жить (гет)

Я живу, но теперь окружают меня

Звери, волчьих не знавшие кличей, —

Это псы, отдаленная наша родня,

Мы их раньше считали добычей.

В.Высоцкий

— Где ты была? — завидев меня в дверях, Марисса вихрем соскочила с кровати и бросилась ко мне. Она, похоже, так и не ложилась. Заслышав ее вопль, Лаура и Луна начали просыпаться.

Я молча отстранила Мариссу.

— Гуляла, — коротко ответила.

— До полуночи? — возмутилась она. — Миранда поднял панику — тебя разыскивали по всему Буэнос-Айресу.

Я слышала ее словно через пелену. Она шевелила губами, размахивала руками, и все это казалось забавной пантомимой. Только мне было не до смеха. Я молча проследовала к кровати и, взяв пижаму, ушла в ванную переодеваться. Марисса, к счастью, не последовала за мной, но, вернувшись, я обнаружила, что она так и стоит босиком, ожидая меня. Луна и Лаура сидели на своих кроватях, вопросительно взирая на меня.

— Мы очень волновались, Лухи, — примирительно сказала Луна.

Я задержала на ней рассеянный взгляд.

— Не стоило, — машинально ответила я и забралась под одеяло.

— Хочешь, завтра снова съездим в Харекс — разведать насчет твоего опекуна? —

с надеждой спросила Марисса.

Я посмотрела на нее как на сумасшедшую. Затем вспомнила, что она до сих пор не знает о Бласе. Никто не знает о Бласе. И не узнает.

— Не надо, я его уже нашла, — коротко бросила я.

— Что? — воскликнула Марисса и подскочила ко мне. — Где? Так вот почему ты такая странная! И кто он? Один из сотрудников Харекса?

Меня вдруг разобрал нервный смех. Сотрудник Харекса! Если бы Марисса знала, с кем так любезно переписывалась эти полгода…

— Спроси у него сама. Думаю, он очень ждет твоих писем.

— Лухи, ну зачем ты так? — Мне было почти жаль Мариссу — настолько растерянным казалось ее лицо. Но я еще не забыла, что мне всего лишь казалось.

— Нет, серьезно! — мрачно усмехнулась я. — У меня сложилось впечатление, что общаться с тобой ему нравится гораздо больше, чем со мной. Так что смело бери ноутбук, — я небрежно махнула рукой в сторону шкафа, — и все узнай сама.

— Он грубо с тобой обращался?

Я снова издала нервный смешок.

— Не грубее, чем мой предыдущий опекун, — горько выплюнула я и легла на подушку, отвернувшись к стене. — Я спать, — буркнула под нос, хотя знала, что заснуть этой ночью мне вряд ли удастся.

* * *

Я так ничего им и не рассказала. С тех пор, как меня предал человек, которому я верила больше, чем себе самой, я приняла твердое решение отныне полагаться только на себя. У меня еще не было четкого плана, что я буду делать, когда сбегу из колледжа, но я знала, что необходимо это сделать как можно скорее, пока Блас не принял меры. Впрочем, я опоздала. Сразу после завтрака меня вызвали к директору.

— Синьорита Линарес, — кивнул Дунофф, когда я вошла. — Присаживайтесь, у меня к вам серьезный разговор.

Я бросила на него настороженный взгляд и проследовала к стулу.

— Вы, должно быть, догадываетесь, о чем пойдет речь, — смерил он меня пронизывающим взглядом.

Я передернула плечами и промолчала. Все эти директорские штучки я выучила еще в пятнадцать лет. Давайте возьмем Линарес на понт и скажем, что мы знаем всю правду?

— Не понимаю, о чем вы, — невозмутимо отозвалась я.

— Ваш новый опекун очень обеспокоен вашим настроением, — не стал ходить вокруг до около Дуноф.

Как он всегда подчеркивает, что опекун у меня именно новый. Стало быть, знает?

— Видимо, общаясь с ним по электронной почте вы посмели пожаловаться на наш славный колледж — ваш опекун позвонил и предупредил, что вы можете совершить попытку к бегству. Это настолько возмутительно, что я теперь приму все меры, чтобы вас не выпустили из колледжа до тех пор, пока вы не одумаетесь.

На какую-то секунду я даже восхитилась. За время работы в колледже Блас изучил Дуноффа досконально и знал, за какие ниточки дергать. Сыграть на патриотических чувствах незадачливого директора — лучше и придумать нельзя! Тот и сам меня запрет за семью замками, заслышав, что я жалуюсь на колледж опекуну — Бласу даже приставлять ко мне никого не надо. Вот только теперь выбраться отсюда станет действительно серьезной проблемой, и я всерьез задумалась о том, чтобы тотчас же выскочить через открытое окно, — благо, кабинет директора находился на первом этаже. К счастью, я вовремя пришла в себя. Дальше кабинета я бы не убежала — охрану на входе никто не отменял.

Я нашла в себе силы невозмутимо кивнуть.

— Хорошо.

Директор опешил, не ожидая от меня такой кротости.

— Хорошо? — переспросил он.

— Хорошо! — я начинала терять терпение. — Учту.

Дунофф энергично покачал головой и поднял указательный палец:

— Предупреждаю, Линарес, за любую попытку к бегству я буду наказывать не вас, а Андраде — за пособничество и подстрекательство.

Вот это меня по-настоящему вывело из себя. Хотя я мысленно похоронила Мариссу как подругу, я не могла допустить, чтобы ее наказывали по моей вине, да и фашистские методы вызывали во мне волну протеста. Несмотря на это, я постаралась, чтобы мой голос прозвучал как можно равнодушнее:

— Мы больше не подруги, — бросила и встала, чтобы уйти.

Дуноф фыркнул.

— Расскажете после первого наказания.

Я смерила его презрительным взглядом, но тут же отвела его и, стремительно проследовав к двери, от души хлопнула ею и покинула зал Рейхстага.

* * *

Я сделала вид, что вняла угрозам и не предприняла попытки к бегству, — этот раунд ты выиграл, Блас. Сейчас надзор был бы особенно бдительным, и мне было уже не так-то просто провести охранника. Однако мой бесценный опыт подсказывал мне, что человеческой натуре свойственно расслабляться. Через неделю все забудут о моей персоне, и тогда можно будет снова улизнуть —, а пока нужно лучше продумать план своего побега. Во-первых, мое убежище раскрыто, во-вторых, раскрыто Бласом —, а он всегда будет впереди на несколько шагов.

О ком я думать точно не собиралась, так это о Бласе, потому что каждый раз, когда его образ всплывал у меня в голове, я ощущала такую боль и обиду, что у меня опускались руки. Я не понимала этого человека, но готова была простить ему многое. Даже его обман, который все перевернул во мне и сделал другим человеком, я могла если не понять, то принять. Не сразу, со временем — я смогла бы его простить, потому что эта «смерть» распутала клубок чувств, которые я к нему испытывала, и в сухом остатке мне вдруг досталось осознание, что все это время я не была одинока. После смерти Бласа я явственно ощутила, что потеряла очень близкого, родного человека, а раз потеряла, значит, имела. Но там, в машине, я поняла, что все это время он просто издевался надо мной. Играл со мной, как кошка с мышкой, и получал какое-то садистское наслаждение от этой странной игры. Я проводила у его постели бессонные ночи, столько времени оплакивала его смерть, а он, должно быть, смеялся надо мной, разыгрывая этот странный спектакль. Когда-то я была готова поверить, что он действительно психически болен и даже жалела его, но теперь поняла, что физически он здоров. У него был страшный рак души, и болезненная ненависть настолько поглотила остававшуюся в нем человечность, что мне уже просто не к кому было испытывать жалость. Я лишь заразилась его ненавистью. Теперь этот душевный рак разъедал и мою душу.

Я привыкла к его манере общения и не принимала близко к сердцу все заверения о том, что он видеть меня не может. Но он стал глумиться над самым сокровенным — над моими чувствами к нему, о которых он был прекрасно осведомлен. Мне больше ничего не оставалось как сбежать, чтобы больше никогда не встречаться с ним. Я больше не могла и не хотела находиться под его наблюдением — одна мысль о том, что он, должно быть, забавлялся, слушая мои сентиментальные возгласы, заставляла меня гореть заживо от стыда и ненависти.

Решив все же хоть как-то досадить директору и показать Бласу, что он не всесилен, я не пошла на занятия и осталась в спальне, развлекая себя каким-то слюнявым подростковым романом с полки Лауры. К полудню примчался Миранда.

— Лухан, почему ты не на занятиях? — спокойно спросил он, подсаживаясь ко мне на кровать.

«Почему не на уроке, Линарес?» — словно в издевку услышала я язвительный голос Бласа из прошлого.

— Плохо себя чувствую.

— Тогда пойдем в медпункт, — мягко, но настойчиво предложил он. — Возьмешь справку.

— Обойдусь без справки, — резко ответила я и сложила руки на груди.

— Дунофф не обойдется, он одержим идеей, что ты норовишь сбежать из колледжа.

Я фыркнула.

— С чего бы это?

Миранда пристально на меня посмотрел.

— Вот и я думаю, с чего бы. Лухан, что происходит?

Я знала, что могу положиться на него. Он был одним из немногих, кто знал, что моим опекуном был Блас, но он не знал Бласа и вряд ли встанет на мою сторону. Я больше не верила лучшей подруге — могла ли я довериться взрослому?

— Понимаешь, за завтраком я запила молоком сэндвич с огурцами, — выбрала я самый наивный вид из своего арсенала и развела руками. — Теперь тошнит.

Миранда явно пытался сдержать усмешку.

— Хорошо, не говори, если не хочешь. Но не делай глупостей. Я знаю, что ты разумный человек. Помни, что я доверяю тебе, — он подчеркнул последнее слово.

Я на секунду замерла, задетая его словами, но не позволила себе обдумать их. Бедный Миранда, столько лет прожил на свете — и еще кому-то доверяет.

— Я просто отравилась, — снова заверила я его.

— Хорошо, — кивнул Миранда и хлопнул по одеялу. — Ты меня поняла.

Я «проболела» неделю. Каждый день ко мне приходил Миранда, иногда даже директор лично, но никто не мог меня заставить выйти из комнаты. Видимо, директор решил пожаловаться моему «новому» опекуну, потому что на выходных Миранда принес мне от него послание.

— Твой опекун велел подписать тебе разрешение на выход.

Я уставилась на него, не вполне уверенная, что правильно все расслышала.

— Что?

Миранда пожал плечами.

— Как видишь, он не такой уж зверь. Твой опекун снял наказание и освободил тебя на выходных.

Я не слишком вежливо выхватила у Миранды распечатанное прошение.

— Я никуда не пойду, — вернула я ему лист бумаги, внимательно изучив его и убедившись, что это не шутка.

Миранда усмехнулся и положил прошение на тумбочку.

— Как хочешь, — пожал плечами он. — Прошение остается у тебя. Твой опекун доверяет тебе — доверяю и я.

Я вдруг сардонически расхохоталась.

Миранда вздрогнул.

— Лухан, что с тобой? — он обеспокоенно смотрел на меня.

— Ничего, — покачала я головой, отсмеиваясь, и вдруг посмотрела на него с любопытством.

— Миранда, а можно попросить тебя об одной услуге?

— Конечно, — кивнул он.

— Я хочу сходить в магазин, мне нужно выбрать подарок…Мануэлю — у него скоро день рождения! Хочу подарить ему картину — он тащится от живописи. Ты же специалист в этом вопросе.

Миранда снова смерил меня взглядом фсбшника и, чуть помедлив, кивнул.

— Да, конечно, у меня завтра как раз выходной — могу подъехать прямо с утра.

— На машине? Это идеально!

Миранда усмехнулся и, кивнув, двинулся к двери. На пороге он остановился и снова обернулся.

— Я долго преподавал вам живопись, — он помедлил. — И знаю, что Мануэль ничего не смыслит в ней.

Я не выдержала его испытующего взгляда.

— Но я помогу тебе, — повторил он и вышел из комнаты.

* * *

Я вышла из колледжа и огляделась. Я была уверена, что Блас расставил везде своих шпионов и, возможно, даже сам станет следить за мной, чтобы прочесть мне длинную лекцию о пользе посещения занятий во время учебы в колледже. Было ясно, как день, что он прислал разрешение, чтобы поговорить со мной. Но я не хотела его видеть — ни тем более снова говорить с ним — именно поэтому я позвала Миранду. При нем Блас не сможет ко мне приблизиться, иначе все узнают, что он жив.

К побегу я подготовилась с вечера. Пришлось собираться в подвале — Марисса и Луна не спускали с меня глаз, поэтому и вещей с собой пришлось взять немного, чтобы они не догадались обо всем по пустым полкам. Тем не менее, теперь спину мне оттягивал огромный рюкзак — накопилось по мелочам. С каждым побегом я становилась мудрее и учитывала любую деталь.

К счастью, Миранда подъехал почти сразу. Я счастливо помахала ему рукой и, повернувшись к нему спиной, показала язык всем кустам, в которых могли прятаться шестерки Бласа. Я села рядом с водительским местом и пристегнула ремень.

— Куда мы едем?

Я задумалась. На ум не приходил ни один магазин искусств.

— Может, ты что-нибудь посоветуешь?

Миранда усмехнулся.

— Лухан, если действительно хочешь купить Мануэлю подарок, давай не будем продолжать этот театр и подарим ему что-нибудь нужное.

Я смутилась. На миг стало очень стыдно. Я собиралась подставить Миранду, а он готов был, не задавая вопросов, отвезти меня, куда я захочу.

— Давай просто погуляем, — предложила я, пытаясь заглушить муки совести. — В центре. Посидим в кафе.

Миранда довольно улыбнулся и повернул ключ зажигания.

— Другое дело, — подмигнул он мне и надавил на газ.

* * *

Я с досадой заметила хвост еще на первом повороте, когда черный шевроле отделился от общего потока машин и свернул за нами.

— Ты не мог бы остановить машину — мне что-то приспичило, — попросила я, обеспокоенно поглядывая на знакомый автомобиль.

Миранда покачал головой.

— Здесь нельзя останавливаться, я довезу тебя до той обочины.

Я довольно кивнула. Так даже вернее. Если шевроле тоже остановится, совпадение исключено.

Миранда остановился на обочине, и я стала прожигать взглядом зеркало заднего вида. К моему удивлению, шевроле проехал мимо.

— Ты идешь? — спросил Миранда.

Я посмотрела на него отсутствующим взглядом.

— А? А… А мне уже расхотелось! Поехали дальше.

Миранда покачал головой и снова надавил на педаль. Еще немного — и он станет моим кумиром. Человек, который за целый час не задал ни одного вопроса!

Я пребывала в эйфории ровно столько, сколько не замечала, что черный шевроле снова появился в зеркале заднего вида.

— Мы скоро приедем? — я вновь встревоженно покосилась на дорогу.

Миранда пожал плечами.

— Если хочешь, остановимся прямо здесь. Можем посидеть в Макдоналдсе, — указал он на придорожное кафе.

Я покачала головой. Нужно было решаться, иначе всем моим планам грозил конец.

— За нами следят, — таинственным шепотом объявила я.

Тот онемел на какую-то секунду.

— Что?

— Черный шевроле, — я ткнула пальцем в окно. — Едет за нами от ворот школы.

Миранда кивнул.

— Ты права. Я заметил, но не придал значения. Кому это нужно?

— Может, приспешники Бустаманте? — выдохнула я с притворным испугом. — Хотят тебе отомстить.

Миранда смерил меня встревоженным взглядом и снова кивнул.

— Я возвращаю тебя в колледж.

— Нет, Миранда! Пока мы еще доедем! Давай оторвемся от них? Видишь съезд?

Я указала рукой на незаметную проселочную дорогу и торжествующе улыбнулась.

— Прибавь скорость, а потом сверни туда. Они проедут мимо.

— Это не игрушки.

— Миранда! — я с досадой ткнула его в плечо. — Мы должны оторваться!

— Хорошо, — поколебавшись, ответил он и надавил на газ.

Шевроле сперва позволил нам оторваться, но вскоре тоже прибавил скорость. Все вышло так, как я задумала, шевроле был далеко, когда мы резко съехали по проселочной дороге и завернули за ближайший угол. Сделав, порядочный крюк, мы снова вернулись на шоссе и, убедившись, что хвоста за нами нет, торжествующе дали друг другу пять.

— Ну, а теперь в кафе! — довольно заявила я. — Жутко проголодалась.

* * *

Мы болтали, смеялись, и чем дольше я находилась в кафе, тем невыносимее становилась мысль о побеге. Миранда стал мне настоящим другом: сбежать у него из-под носа было бы настоящим предательством. Конечно, никто не знал, что я с Мирандой, он мог ничего никому не говорить, но я знала, что он тут же объявит о пропаже, и признается, что был последним, кто меня видел. Текли минуты, проходили часы, а я все не могла решиться. Я знала, что должна это сделать, потому что это мой единственный шанс навсегда избавиться от Бласа и от всех воспоминаний, связанных с ним. Ничто не могло быть важнее, и я знала, что Миранда со временем понял бы меня и простил. За одно я была благодарна Мариссе и Бласу — они научили меня полагаться только на себя. Миранда верил мне, но это не означало, что я могла верить ему. Если я расскажу ему о своем плане, он точно так же предаст меня и отвезет обратно в колледж. Ничего личного. И я, наконец, решилась.

— Я отлучусь ненадолго? — я махнула рукой в сторону уборной.

— Да, конечно, сходи — и будем, наверно, возвращаться. — Он взглянул на часы. — Нам еще нужно заехать за подарком Мануэлю.

Я кивнула и задержала на нем прощальный взгляд. Вряд ли мы когда-нибудь еще увидимся.

Ворвавшись в уборную, я первым делом проверила все кабинки — они были пусты. Бросив рюкзак на подоконник, я выудила оттуда фонарик и перочинный ножик — уже темнело, а в том районе, куда я собиралась, без оружия ходить было чревато.

Я принялась засовывать ножик в задний карман джинсов, когда услышала позади чьи-то аплодисменты. Похолодев, я медленно обернулась.

— Это женский туалет, — дрожащим голосом выдавила я.

— Тогда что ты здесь делаешь? — ухмыльнулся Блас.

Я выхватила из кармана ножик и раскрыла его.

— Не приближайся. Как ты нас нашел?

— Это было не трудно, — хмыкнул Блас. — Ты все никак не усвоишь… Я сильнее. Опусти нож.

— Отбери, — угрожающе процедила я.

— И что ты сделаешь? — Он стал медленно приближаться ко мне. — Убьешь меня? Нет, — покачал он головой и издевательски ухмыльнулся. — Ты не хочешь моей смерти.

— Проверим? — выпалила я и выставила нож.

— Уже проверил, — передернул плечами Блас и серьезно посмотрел на меня.

Меня захлестнула волна ненависти. Подонок! Он знал, сколько времени я оплакивала его смерть.

— Так было раньше! Я не хотела смерти того Бласа. Тебя я ненавижу!

Блас застыл на секунду, но снова продолжил свой неспешный ход.

— Не понимаю, в чем разница?

— Вот и я теперь не понимаю, — горько выплюнула я, опуская нож. — Но когда-то я думала, что она есть.

Блас остановился и снова посмотрел на меня своим пронизывающим взглядом, который, на сей раз, казалось, чуть потеплел.

— От чего ты бежишь? — мягко спросил он, аккуратно вынимая нож из моей обмякшей руки.

Я избегала смотреть ему в глаза.

— Я говорила тебе. Меня окружает фальшь. Я не хочу больше там находиться.

Блас смерил меня долгим взглядом и, наконец, кивнул.

— Хорошо. Я переведу тебя в другой колледж.

Я вскинула на него удивленный взгляд, пытаясь понять, не шутит ли он. Но его лицо оставалось серьезным.

— В школу для слабоумных? — сощурилась я, не зная, как объяснить его неожиданную сговорчивость.

— Нет, — покачал головой Блас и спокойно взглянул на меня. — В обычную школу, как твоя. В другом городе.

Я фыркнула и покачала головой.

— Я больше ничего не приму от тебя. Я сама устрою свою жизнь —, а тебя не хочу больше видеть.

— Интересно, как это у тебя получится — неужели устроишься на работу? А, нет, — он покачал головой и гнусно ухмыльнулся. — Скорее всего, пойдешь воровать. У тебя ничего не выйдет. Либо ты переходишь в другую школу, либо остаешься в колледже. Я не позволю тебе снова сбежать.

— Попробуй мне помешать.

— Уже, — торжествующе развел руками Блас.

— Это еще не конец. В зале Миранда. Я расскажу ему, что ты меня преследуешь, и весь колледж будет знать о твоем чудесном воскресении. Ой, — я с притворным испугом прикрыла рот рукой. — И спецслужбы будут знать… Я говорила, что у Миранды большие связи?

Блас усмехнулся.

— Мне наплевать на Миранду.

— Да? А я думала, ты не хочешь, чтобы кто-то знал о твоем возвращении…Даже в школу меня другую готов перевести, какой отзывчивый наставник, — ерничала я, с наслаждением наблюдая, как вытягивается лицо Бласа. — Ты ничего не боишься, Блас? Тогда пойдем вместе к Миранде, — я схватила его за край джинсовки и сделала вид, что веду его в зал, но он остановил меня за локоть и встряхнул.

— Возвращайся с Мирандой в колледж и не смей болтать, — процедил он сквозь зубы. Я лично прослежу. Еще одна подобная выходка — и ты пожалеешь. Поверь мне.

Он смерил меня ледяным взглядом и отпустил.

Я поверила. Почему-то я знала, что Блас не причинит мне серьезного вреда, но он мог навредить Миранде. Я не боялась его, но поняла, что сегодня побег мне точно не удастся. Стоило затаиться.

Я молча проследовала к двери и, громко хлопнув ею, вернулась в зал кафе.

— Что-то ты долго, — заметил Миранда, пропитывая рот салфеткой.

— Запор, — ляпнула я, озабоченно глядя в пол.

— Что-то не так? — насторожился Миранда.

— Да, не так! Сказала же, проблемы с пищеварением! Что тут может быть так?

Миранда пристально посмотрел куда-то мне за спину, и я резко обернулась. Никого не обнаружив, я снова повернулась к нему.

— Поедем домой.

— Да, я уже оплатил счет, пока ждал тебя. Пойдем, уже поздно. — Он встал и заботливо пропустил меня вперед. Я понуро побрела к выходу. Прежде чем сесть в машину, я обернулась и увидела Бласа. Он стоял, уверенно опираясь на дверцу подержанного невзрачного автомобиля, и издевательски ухмыльнувшись, помахал мне рукой. Словно вспышка мелькнула перед глазами, и я увидела в потоке машин черный шевроле, а поодаль, должно быть, в ста метрах от него — серую потертую развалюху, которая двигалась в том же направлении.

Часть 5. По-волчьи жить. Глава 2

Прошла еще неделя. Я стала исправно посещать занятия, даже готовила домашние задания. Дунофф чуть не лопался от гордости — думал, это его неординарные педагогические способности сработали, но Блас-то наверняка догадывался, что все это неспроста. Впрочем, он был бы начеку даже если бы я по-прежнему просиживала целыми днями в спальне, так что я выбрала наименьшее из зол. Учеба немного отвлекала от гнетущих мыслей, да и сидя в библиотеке, было проще избегать общества Мариссы.

С ней я старалась не встречаться: уходила из комнаты засветло и возвращалась, когда все спали. Каждый раз, когда я видела ее, мне в голову настойчиво стучались воспоминания: я словно наяву видела, как мы подкладываем мишку в учительскую, чтобы разыграть Бласа, как Марисса режет юбку Фернанды, чтобы проучить ее, как мы запираем Хильду в подвале не с тем учителем. И в такие моменты я вспоминала, что Марисса не всегда была предательницей. Когда-то она была верным, очень верным другом. Как мне хотелось тогда прибежать к ней со всех ног, помириться скорее и поделиться радостной и одновременно горькой вестью: Блас не умер и в то же время умер окончательно для меня. Насколько легче мне бы стало, какой груз я бы скинула с себя! Но я не могла. Я хорошо усвоила за последний год, что следовать порывам опрометчиво. Надо быть осторожнее. Марисса всадила мне нож в спину однажды. Кто помешает ей сделать это еще раз?

Вообще, в чем я сейчас не нуждалась, так это в обществе. Я постоянно чувствовала на себе чьи-то взгляды: то Мариссы, то Дуноффа, то Миранды. В последнее время, и в моей тайной нише нельзя было укрыться, потому что там меня постоянно поджидал Маркос. Я была, как загнанный зверь в клетке — на виду у всех любопытных, и некуда деться от взглядов. Все это только усиливало мое желание сбежать из колледжа. И однажды я решилась.

— Далеко собралась? — послышался за спиной голос Миранды.

Припомнив все неприличные слова, которые были в моем лексиконе, я медленно повернулась лицом к Миранде и лучезарно улыбнулась.

— Погулять, — жизнерадостно сообщила я.

— В девять вечера?

— Да я вокруг корпуса… Пробежка. Готовлюсь к универсиаде, — нашлась я, впервые обрадовавшись, что у меня есть такой замечательный предлог.

— А, — понимающе закивал Миранда. — А портфель зачем? — невинно поинтересовался он.

Я с досадой поморщилась. Заметил все-таки…

— Эмм… Утяжелитель. Что за интерес бежать налегке? — я небрежно махнула рукой. — Ну я пошла…

— Стоять, — стальным голосом произнес он, и я замерла как вкопанная.

— Дай-ка я взгляну, чем ты утяжелила свой портфель, — Миранда стал стремительно приближаться, и я резко повернулась к нему лицом, чтобы он не добрался до сумки.

— Не надо! — пискнула я, по инерции вытягивая руки вперед.

Миранда остановился и смерил меня пристальным взглядом.

— Значит, все-таки собиралась бежать, — констатировал он.

Я мрачно кивнула, понимая, что отнекиваться бесполезно.

— Думаешь, далеко убежишь? — тихо спросил Миранда. — Реши свои проблемы здесь, иначе они будут преследовать тебя повсюду. Некуда бежать. Ты повсюду берешь себя с собой.

Я молчала. Просто не знала, что ответить. Он ведь думает, у меня какие-нибудь подростковые проблемы: безответная любовь и прочая лабуда. Ну, или решил, что у меня снова проблемы с новым опекуном. Он ведь не понимает, что мой новый опекун — вовсе не новый, и что преследуют меня вовсе не мои проблемы, а прошлое. Мне только и оставалось что бежать… Бежать, не оглядываясь.

— Я вижу: ты что-то недоговариваешь, — словно прочел мои мысли Миранда. — Ты можешь сказать мне все. Ты можешь мне довериться.

Он сказал это так спокойно и уверенно, что я в очередной раз про себя поразилась его наивности. Как я могла кому-то довериться после всего, что со мной произошло? И все же в голове мелькнула мысль, что если я и могла довериться кому-то, то это Миранде. Пожалуй, он единственный из моих друзей ни разу меня не предал. Конечно, едва ли он поверит, если я расскажу ему эту невероятную историю, но по крайней мере, это поможет отвлечь его внимание. Может быть, он даже забудет про побег.

— Я виделась с Бласом, — решилась я, наконец.

Миранда как раз хотел что-то сказать, но споткнулся на полуслове. Что ж, нужного эффекта я достигла. Он, кажется, вмиг забыл о моем побеге.

— Живым, — прибавила я для ясности, но Миранда, кажется, и так меня понял правильно, судя по каменному выражению лица.

— Ты уверена, что не обозналась?

Я немного растерялась. Я уже было приготовилась с пеной у рта доказывать, что не сумасшедшая, но Миранда даже спорить со мной не собирался.

— Он поймал меня на побеге и отвез обратно в колледж. Не думаю.

Мирандо нахмурился и понимающе кивнул.

— Он обижал тебя?

Я снова удивилась. Миранда вел себя так, будто его совсем не впечатлила фантастическая новость о воскресении Бласа. Я думала, он сочтет меня ненормальной, или усомнится, или хотя бы станет задавать уточняющие вопросы. Хотя почему он должен быть взволнован? Он видел Бласа пару раз за всю жизнь. Вполне понятно, что его гораздо больше интересовало мое здоровье.

— Блас? — притворно удивилась я. — Да он и мухи не обидит! Такой душка…

— Я серьезно.

Я ответила не сразу, смерив его оценивающим взглядом. Кажется, он прекрасно осведомлен, в каких отношениях мы с Бласом были раньше. Может быть, я ошибалась, решив, что он непременно встанет на его сторону?

— Пару раз толкнул, — буднично отозвалась я. — Ничего страшного. Все как обычно.

— Он бил тебя? — Миранда поджал губы и угрожающе свел брови на переносице.

Он бил меня словами — вряд ли это считается. Но если скажу, что не бил, Миранда снова затянет свою волынку про заботливого опекуна. Поэтому я уклончиво ответила вопросом на вопрос:

— Ну а почему, ты думаешь, я так хочу сбежать из этого колледжа?

Миранда молча кивнул. Тишина затянулась, и я уже обреченно поплелась к ступенькам, чтобы подняться в свою комнату, когда Миранда вдруг остановил меня.

— Тебе нельзя находиться в колледже.

— А я о чем толкую? — буркнула я. — В этом колледже невозможно находиться.

— Дело не в этом. Твой опекун ведет себя очень странно, и пока я не выясню все, тебе лучше отсидеться в безопасном месте. Пойдем со мной.

Я от неожиданности замерла на месте, наблюдая, как он открывает входную дверь и жестом приглашает меня выйти. Что это значит? Миранда решил меня спрятать? Может, я переборщила с рассказами о побоях? Теперь он начнет таскать меня по социальным службам...

— Я отвезу тебя на свою квартиру, — пояснил Миранда. — Поживешь пока там, с директором я договорюсь.

Я открыла рот от удивления.

— К тебе на квартиру? Зачем?

— Ты же собиралась бежать из колледжа, — чуть раздраженно ответил Миранда. — Зачем?

Решив обдумать происходящее позднее, я резко кивнула и засеменила поскорей к выходу, пока он не забрал слова назад. Только в машине, пристегнув ремень безопасности, я решилась задать еще один вопрос:

— Что ты собираешься делать?

— Пока ничего, — сухо ответил Миранда и завел мотор. — Пересидишь пару дней на квартире, а там посмотрим.

— Но что я забыла у тебя на квартире? Все равно рано или поздно тебе придется вернуть меня в колледж.

— Разумеется. Но прежде я должен убедиться, что это безопасно. Я ведь предупреждал тебя, — он с досадой поморщился. — Не влезай во все эти дела. Где ты его нашла? Своего опекуна?

— Он сам меня нашел, — пожала плечами я. Мне показалось лишним сообщать Миранде, что Блас поймал меня на побеге.

Миранда хмуро кивнул.

— Попробуем действовать через соцслужбу.

— Соцслужбу? — насторожилась я. Как в воду глядела…

— Я так понял, ты хочешь избавиться от своего опекуна? — он вскинул бровь.

— Да, но не так... Они же снова упекут меня в приют!

— Доверься мне. В приют тебя не отправят.

И снова он просит довериться! Я в панике огляделась в поиске путей к отступлению. Если Миранда еще и в соцслужбу обратится, мне срочно надо бежать. За мной будет охотиться не только Блас, но и стая министерских служащих. Я стала внимательно следить за дорогой в надежде, что по пути подвернется какое-нибудь придорожное кафе или заправка. Тогда можно будет попроситься в туалет и незаметно улизнуть. Однако вдоль трассы как назло за все десять минут езды мне не попалось на глаза ничего, что могло бы послужить предлогом.

— Приехали, — Миранда вытащил ключ зажигания и вышел из машины. Я вылезла вслед за ним и огляделась. Сплошные однотипные коробки и свалка посередине. Очень живописное место.

— Ты здесь живешь? — вырвалось у меня. Я люблю задавать глупые вопросы.

— Снимаю квартиру. Сейчас я не могу жить там, где прописан.

Я понимающе кивнула. После разоблачения Бустаманте Миранда справедливо опасался преследования. Хотя большинство приспешников Серхио были арестованы, нельзя было исключить возможность, что соучастники, которые все еще гуляют на свободе, попытаются отомстить.

— Все-таки я не понимаю, зачем ты привез меня сюда, — покачала я головой. — В колледже было вполне безопасно.

— И легче сбежать, — закончил за меня Миранда, чуть приподняв уголки губ.

Я смутилась.

— Твой опекун имеет право прийти и забрать тебя из колледжа, — пояснил Миранда. — Если ты в этот момент будешь находиться там, я ничем не смогу помочь тебе.

— То есть, ты меня похитил? — почти с восторгом воскликнула я. Мне даже расхотелось бежать куда-то. От мысли, что Блас остался с носом, на душе стало светлее.

— В некотором роде. Ты поживешь у меня несколько дней, пока я не выясню подробности твоего удочерения. Что-то мне подсказывает, что оно оформлено не совсем законно. Наверняка есть лазейка…

— Ты хочешь лишить его опекунских прав?

— А ты не хочешь? — внимательно посмотрел на меня Миранда.

— Я? Конечно, хочу, — я смешалась и отвела взгляд. Вроде бы я действительно только этого и добивалось, но теперь, когда Миранда заговорил об этом всерьез, я поняла, что не смогу свидетельствовать против Бласа. Сколько бы мерзостей он ни совершил, я не могу предать его. — Но Миранда, все изменилось! Мы поссорились с Мариссой, я больше не хочу обращаться к Колуччи. Кроме Бласа, некому взять надо мной опекунство. А к чужим я не хочу!

— Пока что я не собираюсь ничего предпринимать. Просто выясню.

— Что ты скажешь в колледже? — подозрительно спросила я.

— Правду, — пожал плечами Миранда.

— Что я у тебя в квартире? — ужаснулась я.

— Что тебя забрал из колледжа твой новый опекун, — улыбнулся Миранда.

Я в недоумении воззрилась на него.

— Какая же это правда?

— Самая обыкновенная, — пожал плечами Миранда. — Если мне удастся лишить Бласа опекунских прав, твоим новым опекуном стану я.

— Что?

В голове вспышкой мелькнуло воспоминание:

«Мой опекун — ты. Не отпирайся».

«Я тебя ненавижу!».

— Вижу, ты не в восторге от этой идеи, — проницательно заметил Миранда. — Но других вариантов не вижу.

Нет, нет, нет! Только не это, ни в коем случае! Мне до смерти надоели все эти опекуны! Мне надоело быть разменной монетой, призом, который переходит из рук в руки. Сейчас Миранда мне помогает, но однажды я и ему стану ненужной, и он бросит меня, как бросил Блас, Маркос, Марисса — все, кого я по глупости однажды впустила в свое сердце. Больше я этой ошибки не повторю. Жизнь кое-чему научила меня: ничто не вечно, нет никакой дружбы, никакой верности. Однажды умрет все, даже человеческая привязанность, и я не хотела снова пережить это умирание. Лучше уж как-нибудь самой, без взлетов, но и без падений. Ничего не иметь, но и не бояться потери.

Так я думала про себя. Но вслух сказала только короткое «Зачем тебе это?»

— Чтобы не приходилось каждый раз искать тебя по всему Буэнос-Айресу, — улыбнулся одними губами Миранда. Его глаза оставались серьезными. — От меня ведь ты не сбежишь? — он смерил меня своим острым проницательным взглядом.

Я выдавила из себя улыбку, чтобы не отвечать.

— В любом случае, сперва надо выяснить детали, — деловито произнес Миранда и жестом пропустил меня вперед. — Идем?

Я кивнула и поплелась рядом с ним, судорожно просчитывая в мозгу варианты отступления. К счастью, он сам подкинул мне идею.

— Так, а где твой рюкзак? — спохватился он, заметив, что я иду налегке.

Я сообразила, что оставила его в машине, заглядевшись на местный пейзаж.

— Дай мне ключи, я схожу за ним,— предложила я без всякой задней мысли.

Миранда усмехнулся.

— Чтобы ты угнала мою машину? — иронично скривил губы он. — Стой здесь. Я схожу.

Я не знаю, как он мог так опростоволоситься. Это совершенно не похоже на Миранду. Скорее всего, он рассчитывал, что без рюкзака я никуда не денусь. Он же не знал, что деньги я положила в карман джинсов.

На душе было гадко. Все мое существо противилось этому, но я должна была сбежать от Миранды. Да, он всегда выручал меня и даже сейчас встал на мою сторону. Но однажды ему придется вернуть меня в колледж. А я не могла этого допустить.

Миранда на секунду скрылся в салоне автомобиля, чтобы дотянуться до рюкзака. Воспользовавшись моментом, я юркнула за ближайшую машину и на полусогнутых ногах перебежала к следующей. Пока Миранда был занят моим увесистым рюкзаком, который зацепился за рычаг управления, я скользнула за один из гаражей и со всех ног пустилась наутек.

* * *

Я решила больше не экспериментировать с транспортом — неизвестно, какие службы мог подключить Миранда, чтобы найти меня. Поэтому я попросту спряталась в одной из фур, пока грузчики выгружали товар, решив, что вряд ли дорожная полиция станет останавливать грузовики.

Удача мне сопутствовала. Мне удалось беспрепятственно покинуть Буэнос-Айрес и добраться на перекладных до небольшого городка Ла-Плата. Там я до странного легко устроилась в придорожном трактире — толстый рыжий владелец с противными бородавками даже не спросил документы или паспорт. Только оглядел меня каким-то странным оценивающим взглядом и велел приступать к обязанностям на следующий день. Здание было ветхим, и официантов там явно не хватало, так что меня не удивила такая сговорчивость. Им в срочном порядке нужна была рабочая сила.

Меня разместили в одной из комнат трактира — я наплела им, что эмигрировала из Мексики, и жить мне негде. Комната была настолько маленькой, что в ней едва помещалась кровать и шкаф, — хотя, может, так казалось оттого, что кровать была огромной, почти трехспальной. Конечно, на мой взгляд, было ужасно глупо размещать в этой маленькой каморке такую широкую кровать, но мне грех жаловаться. Зато я хорошо выспалась после бессонной ночи в грузовике.

Первый рабочий день пролетел незаметно — я сбивалась с ног, бегая с подносом между столами и приторно улыбаясь посетителям в надежде на чаевые. Публика была здесь самая разная — и те, кто заезжал в трактир по дороге в город, и те редкие постоянные посетители, которых здесь называли по имени и выпивку им продавали со скидкой. К концу дня мне все эти пьяные рожи окончательно опротивели, но как ни странно, одновременно с этим меня переполнял восторг и гордость. Впервые в жизни я получала не подачку, а настоящую зарплату, и каким бы трудом мне эти деньги ни давались, они пахли свободой. Я нашла способ обойтись без Бласа, без Мариссы, без Миранды и прочей гвардии, которая искала меня сейчас, должно быть, по всему Буэнос-Айресу. Я сама справилась, сама нашла работу, сама отыскала себе жилье. Я легко сумела обойтись без Бласа, что бы он там ни говорил.

Еще приятнее было ощущение злорадства. Я знала, что соцслужба сейчас терзает Бласа, и ему грозит лишение опекунских прав, если он не найдет меня. А он не найдет, потому что ему никогда не придет в голову искать меня в захудалом трактире. Прощай наследство! Я ликовала. Блас поплатится за муки, которые заставил меня пережить, и останется с носом. Мы больше никогда не увидимся — как он и хотел. Но расстанемся на моих условиях.

В комнате пахло прокисшей капустой, и гулял сквозняк, но я этого даже не заметила. Свалившись на кровать-аэродром почти без ног, я тут же отключилась и проспала до обеда. Я могла себе позволить такую роскошь, потому что на следующий день меня ждала ночная смена.

Предыдущий день был настолько суматошным, что я даже не успела познакомиться с остальным персоналом. Они, впрочем, были не слишком расположены к общению — видимо, тратили все свои силы на обольщение посетителей. Я не успевала оглядываться на других, но вчера мне показалось, что остальные официантки чуть ли на шею клиентам вешались, чтобы отхватить чаевые. Что ж, я до такого опускаться не собиралась — хоть даже и голодать придется. Слишком дорогого мне стоило чувство собственного достоинства, чтобы я стелилась перед кем-то ради чаевых.

Я решила использовать свободное время и побродить по трактиру — разведать что к чему. Выходить на улицу я опасалась из суеверного страха, что какой-нибудь Блас по закону подлости именно в этот момент решит проезжать мимо по шоссе и меня засечет. Глупо, конечно, но после того как он меня «случайно» встретил возле поместья Колуччи, я уже готова была поверить во что угодно. У Бласа было какое-то невероятное волчье чутье.

В трактире было на удивление пусто — все были в зале. Я набралась смелости и сунулась на кухню, но повара смерили меня таким недоброжелательным взглядом, что я сочла за лучшее ретироваться. Еще нажалуются на меня хозяину — и меня выкинут отсюда на второй день. То-то Блас порадуется.

Промаявшись до вечера, я надела застиранную форму, которую мне дал накануне начальник, и спустилась в зал. Мне тут же без слов сунули поднос в руки, и я помчалась на зов одного из посетителей. Это был грузный, лоснящийся от жира человек лет сорока с белесыми голубыми глазами и редеющими светлыми волосами. Он оглядел меня с ног до головы каким-то похабным взглядом.

— Это она? — поинтересовался он у сидевшего рядом приятеля. Приглядевшись, я узнала в приятеле своего начальника.

— Ну а кто же? — весело отозвался тот, потягивая пиво из огромной кружки. — Ты просил что-нибудь новенькое.

Посетитель снова смерил меня оценивающим взглядом.

— Малолетка, небось, — с сомнением протянул он.

— Ну так и что? — беззаботно ответствовал хозяин. — Сама пришла — никто насильно не тянул. Да что ты харчами перебираешь — красивая же?

Толстяк снова оглядел меня и согласился. Я бы почувствовала себя польщенной, если бы понимала, что происходит.

— Простите, — решилась подать голос я. — Что вам принести?

Толстяк смерил меня недоуменным взглядом. Хозяин рассмеялся.

— Отправляйся, голубушка, в свою комнату, клиент сейчас подойдет.

— В комнату? — уставилась я на него в недоумении. — Я же сегодня в ночь.

— Я знаю, — кивнул начальник, обнажив свои желтые гнилые зубы. — Я и говорю, готовь комнату — скоро отпущу твоего посетителя.

Смутная догадка мелькнула в голове. Поднос в руках задрожал.

— Зачем он придет в мою… комнату?

Хозяин смерил меня удивленным взглядом.

— Первый раз, что ли? — спросил он. — Ты ж говорила, опытная…

Я действительно соврала, что ужа работала официанткой и у меня большой опыт. Но я имела в виду другой опыт…

— Да вы что, имеете в виду, что я с ним… — я показала на толстяка, и меня затошнило.

— Вот только не надо мне тут изображать детскую невинность, — начинал сердиться мой начальник. — Мы с тобой договорились: я предоставляю тебе жилье, а ты работаешь на полную ставку…

— Это так теперь называется? — воскликнула я на весь салон и выронила поднос. На меня стали обращать изумленные взгляды.

— Я увольняюсь! — выпалила я.

Хозяин побагровел.

— Уже слишком поздно, голубушка, этот господин, — он указал на растерянного толстяка, — отдал за тебя хорошенькую сумму, и пока ты не выполнишь свою часть сделки…

— Какая сделка? — завопила я и стала в панике оглядываться в поисках путей отступления. — Я пойду в полицию! Вас мигом здесь разгонят! — я почти физически чувствовала, как вокруг меня смыкается кольцо работников этого славного заведения. Хозяин спустился со стойки и больно схватил меня за руку, приближая ко мне свое поросячье розовое лицо.

— Значит так, голубушка, — прошипел он так, чтобы слышала только я. — Ты сейчас молча отправишься с этим господином в свою спальню и не пикнешь, потому что в ином случае я отведу тебя сейчас на задний двор и придушу, как куренку.

— Отпусти меня, скотина, — стала вырываться я и со всей дури врезала ему под коленом. Но, видимо, он был настолько жирным, что мой коронный удар едва ощутил.

— Марсель, иди в номер, — железным голосом процедил он.

— Но… — робко начал второй толстяк.

— Иди и жди — я сейчас ее обработаю, — железным голосом и со всей дури влепил мне пощечину. Слезы брызнули из глаз, и я прижала ладонь к щеке, с ненавистью глядя на толстяка и прикидывая, сколько мне останется жить, если я сейчас дам ему сдачи.

— Эй, ты полегче, — нерешительно пробубнил второй толстяк. — Не порти товар.

Я чуть не облила его пивом, так удобно стоявшим на барной стойке. Но понимала, что если обозлить еще и второго, от меня точно живого места не останется. И я решила давить на жалость.

— Пожалуйста, — всхлипнула я, когда мой «клиент» ушел, — произошло какое-то недоразумение. Я не собиралась… Мне еще восемнадцати даже нет…

— Врешь! Ты заверяла меня, что тебе двадцать один!

— Я соврала. Мне нужна была работа! Мне некуда было идти. Пожалуйста, я умоляю вас, отпустите меня!

— Куда ж я тебя отпущу, голубушка? — искренне удивился толстяк. — Тот сеньор отдал за тебя хорошую сумму. Ты не бойся, я твою долю тебе выдам — и иди на все четыре стороны. Деньги отработаешь — и вперед!

— Нет, — завопила я и снова забилась в истерике.

— Так, закрой свою глотку, — процедил толстяк, нервно оглядываясь, и потащил меня в сторону лестницы.

— Нет, — вырывалась я и умоляюще посмотрела на публику, наблюдавшую за представлением. — Помогите! Я не хочу! Помогите!

Официантки смотрели на меня почти с сочувствием, но не трогались с места. Посетители же пребывали уже на такой стадии опьянения, что могли лишь нервно хихикать при виде моего припадка.

— Нет, — орала я, вырываясь, так что рыжий толстяк практически волочил меня по ступенькам. — Отстаньте от меня, — выкрикнула я, и мне все-таки удалось вырвать руку из лапы толстяка, и я кубарем скатилась с лестницы. Из глаз посыпались искры, тело изнывало от боли, но я попыталась вскочить на ноги. Тут же, однако, я снова споткнулась и неловко приземлилась на руки, едва не протаранив носом чьи-то начищенные ботинки. Я слышала сопение толстяка сзади, но могла только беспомощно барахтаться в ногах у незнакомца. Похоже, я вывихнула руку и повредила шею. Медленно, пересиливая боль, я в последней надежде подняла взгляд на незнакомца и тут же издала вопль, в котором странным образом смешалось облегчение и отчаяние.

— Могу я поговорить с вами? — Блас небрежно переступил через меня и железной рукой остановил толстяка, который попытался снова поднять меня с пола.

— Чего тебе? — в ярости откинул руку толстяк и устремил взгляд на меня.

Блас тоже окинул меня небрежным взглядом и с брезгливым выражением лица обратился к нему:

— Я хотел сделать заказ. Нельзя ли пока запереть ее где-нибудь, чтобы спокойно обсудить сделку?

Толстяк с сомнением покосился на меня, затем перевел нерешительный взгляд на Бласа. Чтобы разрешить его сомнения, Блас вынул из кармана пиджака внушительную пачку купюр. Толстяк мигом остыл и расплылся в благодушной улыбке.

— Отведите ее в подсобку, — небрежно бросил он официанткам и почти нежно взял Бласа за локоть и отвел за барную стойку. Официантки в нерешительности подступили ко мне, памятуя о моем неистовстве минуту назад. Но теперь я стала послушна, как овечка, и дала отвести себя в подсобку, так и не решившись взглянуть на Бласа. Я знала, что он провожает меня своим торжествующим взглядом и знала, что он все равно вытащит меня, — поэтому больше не сопротивлялась. Еще несколько минут назад мне казалось, что ничего хуже со мной уже не случится, но тут появился Блас, и я испила чашу унижения до дна. Только одно могло быть страшнее, чем унижение: это если Блас становился свидетелем моего унижения.

* * *

Ключ повернулся в замке, и я обессилено опустилась по стене, скрывая в ладонях лицо, горевшее от стыда.

— Вот твоя школьная форма, переоденься, — послышался знакомый голос, от которого у меня забегали мурашки по коже. Рядом со мной с гулким звуком приземлился сверток.

Я зажала уши и съежилась, надеясь, что он меня не заметит в полумраке, но Блас уже стоял передо мной.

— Ну что, Линарес, познала самостоятельную жизнь?

— Убей меня, — простонала я и заплакала от обиды. — Зачем ты пришел? Уйди! Я не хочу тебя видеть! Как ты меня нашел? Ты не должен был найти меня! — повторяла я как мантру. Пару секунд он молча наблюдал за моей истерикой, затем ни с того ни с сего протянул мне руку. Я уставилась на его ладонь так, будто не ожидала, что у Бласа может быть рука. Не дождавшись реакции, он схватил меня за плечи и силой поднял на ноги.

— Значит, вот как ты видишь свою карьеру? — протянул Блас, смакуя каждое слово. — Проститутка в придорожном кафе?

— Это они стали приставать ко мне! Я устраивалась официанткой.

Почему-то мне было важно, чтобы Блас не подумал то, что подумал.

— А чего ты ожидала, Линарес? — мерзко усмехнулся он. — Думала, будешь разносить сэндвичи?

— А что еще делает официантка? — возмутилась я.

Блас усмехнулся и покачал головой.

— Ты пришла работать в трактир, а не в макдоналдс. Здесь у официанток круг обязанностей несколько шире.

Меня передернуло от омерзения, когда я подумала, с чего вдруг такая осведомленность.

— Откуда мне было знать? — обиженно буркнула я.

— К счастью, ниоткуда, — легко согласился Блас. — И ты бы не узнала, если бы понимала испанский и не высовывалась из своей теплицы. Ты ожидала, что везде будешь сталкиваться с такими же безупречными людьми, как в колледже? Быстро же ты забыла улицу.

— На улице действуют напрямую. Хотят напасть — нападают! А не заманивают в западню...

Блас засмеялся.

— И ты с таким богатым жизненным опытом решила начать самостоятельную жизнь? Да тебя бы уже завтра прирезали где-нибудь и закопали в лесу.

— Всегда был приятным человеком, — пробормотала я.

— Я не прав? Действительно, тебя бы даже закапывать не стали. Скинули бы в реку — и дело с концом. А все ради того, чтобы не томиться в четырех стенах в окружении лицемеров, — ерничал он. — Здешняя публика тебе больше пришлась по вкусу?

— Хватит! — прорвало меня. — Мне не повезло, но это не значит, что везде так будет! Я вполне способна устроить свою жизнь самостоятельно!

— Что ты говоришь! — вскинул брови Блас и, чуть подумав, потащил меня к выходу в зал и чуть отдернул занавеску. — Узнаешь своего приятеля? — он ткнул пальцем в рыжего толстяка, поднимавшегося по лестнице. — Знаешь, почему он оставил тебя в покое?

Я усиленно отворачивалась, пытаясь вырваться, однако Блас держал меня мертвой хваткой и заставлял смотреть на толстяка.

— Твой суте… прости, работодатель уже получил за тебя кругленькую сумму. Деньги он тут же потратил, так что возвращать ему было все равно нечего — как бы ты ни умоляла его. Твой клиент тоже честно расплатился за товар, так что взял бы тебя силой без всяких угрызений совести.

Я всхлипнула.

— Пожалуйста, Блас. Отпусти меня. Перестань! Я не хочу это слышать!

— Тебе, наверно, показалось, что они решили проявить милосердие к независимой сиротке, которая решила жить самостоятельно, — слащаво продолжал Блас, не обращая внимания на мои вопли. — А они, на самом деле, получили от меня кругленькую сумму в качестве возмещения ущерба. Иными словами, я тебя перекупил, Линарес, — ледяным тоном прибавил Блас. — Не слишком выгодная сделка, как тебе кажется?

— Замолчи! — вопила я, продолжая вырываться, и снова разрыдалась. — Чего ты от меня хочешь, Блас? Благодарности? Спасибо, но я бы и сама выкрутилась. Я бы из номера сбежала, если бы ты не влез.

— А, вот оно как, — озадаченно протянул Блас. — А с чего ты взяла, что он стал бы тащить тебя в номер? Не хочу рушить твои иллюзии, но для такого простого дела кровать не нужна. Он мог вывести тебя из зала, надругаться и бросить подыхать.

Я похолодела при мысли об этом. Щеки горели от того, что мне приходилось обсуждать такие вещи с Бласом. Он говорил бесстрастно, тоном хирурга или гинеколога, но мне хотелось провалиться под землю от его слов.

— Ладно, — нахмурился он, оставляя свой ехидный тон. — Тебе пора возвращаться в колледж. Я попрошу тебя об одной услуге.

— Какой? — тихо спросила я, не решаясь поднять на него глаза.

— Не пытайся больше сбежать из колледжа. Теперь ты знаешь, чем это может кончиться, так что совершать новую попытку глупо.

Помолчав, я кивнула.

— Хорошо, не буду. Если ты ответишь на один вопрос.

— Какой? — с подозрением уставился на меня Блас.

— Почему ты не дал ему… Ну… — я снова смутилась и опустила глаза.

— А, почему выкупил тебя? — язвительно протянул он, и взгляд его снова стал жестким. — Поверь, Линарес, я бы еще приплатил, чтобы куда-нибудь тебя сплавить, но не хочу потерять наследство отца. Видишь ли, ты стоишь гораздо больше, чем давал за тебя толстяк. Прими это как комплимент, — любезно улыбнулся он.

Лучше бы он дал мне пощечину. Или оставил тому толстяку. Если во мне еще теплилась надежда, что я Бласу хоть чуточку не безразлична, то теперь она улетучилась. Когда-то он едва не размазал меня по стенке, решив, что я пришла к Маркосу, чтобы переспать с ним, а теперь так спокойно говорил о минувшем происшествии… Что-то изменилось, и я не в силах была вернуть прежнего Бласа. Потому что прежний Блас жил только в моем воображении.

— Скажи мне еще кое-что, — попросила я, вскидывая на него обманчиво спокойный и грустный взгляд. — Как ты нашел меня?

Этот вопрос не давал мне покоя.

— Это было не трудно, — пожал плечами Блас. — Я хорошо изучил тебя и знал, что ты первым делом направишься искать работу. Мои люди прошерстили все придорожные пабы и этот трактир нашли почти сразу. Поговорили с официантами — выяснилось, что у них новая работница. В общем, мне повезло, конечно. Как всегда. Я еще вчера тебя нашел,— буднично прибавил Блас.

Я опешила.

— Вчера? Но почему…

— Почему не забрал тебя сразу? — закончил за нее Блас и пожал плечами. — Я мог бы, но как бы ты тогда приобрела бесценный опыт?

С полминуты я молча взирала на его лицо, не веря, что Блас действительно может быть таким подонком, каким кажется. Он спокойно встретил мой взгляд и смотрел на меня с холодной усмешкой до тех пор, пока я не отвела глаза и не отвернулась, решив не удостаивать его бурной реакцией. Какое-то время я так и стояла, нервно сжимая в руках школьную форму, но внезапно резко обернулась и презрительно плюнула ему в лицо. Он отпрянул и покраснел от злости. На всякий случай я сделала пару шагов назад.

— Беру свои слова обратно, — заметил Блас, с отвращением вытирая лицо платком. — Ты попала по адресу. Здесь тебе самое место. Можешь остаться здесь и сражать местную публику своими изысканными манерами.

— Я еду в колледж и обещаю, что не сбегу, — сухо отчеканила я и скрылась за шкафом, чтобы переодеться в школьную форму.

— И почему я должен тебе верить?

— Чем бы ты ни руководствовался, я обязана тебе жизнью, — отозвалась я. — За мной должок. Если не верну его, буду тебе обязана. А я не хочу быть обязанной такому подонку, как ты, — презрительно выпалила я и с ненавистью запихнула ногой под стул форму официантки.

* * *

В холле нас встретил Миранда. Была глубокая ночь, но он словно поджидал нас здесь все это время.

— Лухан, слава Богу! Где ты была? — подскочил он ко мне. Я вскинула на него виноватый взгляд. Все-таки я его подставила. Он, однако, смотрел на меня без упрека и, убедившись, что все в порядке, перевел взгляд на стоявшего позади Бласа. Их взгляды встретились. На какой-то миг мне показалось, что Блас прямо сейчас начнет с ним драться — настолько холодным и угрожающим был его взгляд. Миранда смотрел спокойно, и выражение его лица было как всегда невозмутимым, однако он первый отвел глаза и нарушил тишину:

— Где вы ее нашли?

Блас ответил не сразу. Еще пару секунд он пытался проделать взглядом дырку в Миранде, но затем все же отвел глаза и презрительно выплюнул:

— Я добьюсь, чтобы тебя завтра же вышвырнули из этого колледжа.

— Только попробуй! — воскликнула я и бросилась к нему. — Это я! Я во всем виновата, понятно? Я решила сбежать, Миранда здесь ни при чем.

Но Блас одним движением руки отодвинул меня и сделал шаг к Миранде.

— Я нашел ее в притоне, — процедил он. — Ты понимаешь, чем это могло закончиться? За что тебе здесь платят?

Я опешила. Еще минуту назад Блас казался таким невозмутимым, а теперь у него только что глаз не дергался — настолько он был взвинчен.

Миранда криво усмехнулся.

— Лухан сбежала не от меня.

Блас, казалось, еще больше взбеленился.

— Вопрос не в том, от кого она бежала. А кто помог ей сбежать.

— Ей не пришлось бы обращаться к моей помощи, если бы не объявились вы.

Он продолжал говорить с Бласом нарочито учтиво.

— Твое дело охранять колледж, а не рассуждать.

Миранда усмехнулся и покачал головой.

— Мы оба всегда находились здесь не для того, чтобы охранять колледж.

Блас выглядел так, будто понял, о чем говорит Миранда. У меня возникло ощущение, что они уже без меня побеседовали. Наверняка Бласу сдал меня Миранда!

— Не пойму, вы что, уже встречались, пока меня не было? — я переводила подозрительный взгляд с одного на другого.

— Линарес, поднимайся наверх, — процедил Блас, окидывая Миранду многообещающим взглядом.

— И не подумаю! Отвечай, Миранда, это ты сообщил ему, что я сбежала?Ты предал меня!

— Лухан, ты ничего не перепутала? — сухо отозвался Миранда. — Мне показалось, это ты меня обманула и подставила.

Я опустила взгляд, не выдержав упрека в его глазах.

— У меня не было выбора. Ты бы не отпустил меня в другой город. А я больше не могла находиться в этой тюрьме!

— И ты предпочла другую, общественную, — встрял Блас. — Что и говорить, общество таких же уличных девок, как ты, куда приятнее, чем общение с детьми знаменитостей.

— Полегче, Эредиа, — предупредил Миранда.

— И что ты сделаешь? — повернулся к нему Блас. — Да тебя уже завтра здесь не будет, не сомневайся.

— Миранда тебе не по зубам! — запальчиво воскликнула я и встала между ними, испугавшись, что сейчас Миранда Бласу точно врежет. — Он работает в спецслужбе, и здесь у него секретная операция. Убрать его отсюда сможет разве что президент!

Блас расхохотался, хотя взгляд его оставался серьезным.

— Cекретная операция, о которой знают все вокруг, — хмыкнул он.

Миранда усмехнулся.

— Лухан, поднимайся наверх, — попросил он. — А вас, — снова обратился он к Бласу, — прошу покинуть помещение. Пока что я занимаю должность старосты и вынужден сообщить, что лица без документов не допускаются в колледж. Кстати, юридически умершие также считаются лицами без документов, — развел руками он.

Я издала победный вопль.

— Молодец, Миранда! — возликовала я и повернулась к Бласу: — Съел? Проваливай, пока я не подняла крик, и весь колледж не сбежался полюбоваться на ожившего мертвеца! И только попробуй причинить вред Миранде. Он выполнял твои обязанности, пока ты водил меня за нос.

Блас не сводил испепеляющего взгляда с Миранды.

— Пока ты здесь, — процедил он, — я не могу быть уверен в ее безопасности.

— Блас, тебе пора, — я уперлась руками ему в живот и попыталась сдвинуть с места, но ничего не получилось. Только я почувствовала тепло его кожи через тонкую рубашку и отдернула руки, словно от горячего чайника.

Блас смерил меня рассеянным взглядом, словно был удивлен, что я все еще тут.

— Иди. К себе. В комнату. Пока я не сообщил Дуноффу.

— Ты? Сообщишь? — я расхохоталась. — Иди, прямо сейчас сообщи ему лично. Его хватит инфаркт, и в колледж наконец-то придет нормальный директор.

Блас задержал на мне задумчивый взгляд.

— Именно так я и поступлю, — протянул он и окинул Миранду оценивающим взглядом. — Мне нужно поговорить с тобой.

— Говорите, — невозмутимо отозвался Миранда.

— Не здесь, — Блас бросил на меня красноречивый взгляд. — Или ты боишься меня? — он ухмыльнулся.

Миранда удивленно вскинул брови и всем своим видом показал, что предположение Бласа смехотворно.

— Ждите меня на стоянке, я приду через пару минут.

Блас смерил меня напоследок предупреждающим взглядом и неспешно покинул здание колледжа.

— Миранда, он ведь точно ничего не сможет тебе сделать? — спросила я, провожая Бласа тревожным взглядом.

— Нет, Лухан. Не волнуйся. Иди скорее спать — завтра расскажешь, куда тебя занесло на этот раз.

* * *

На следующий день я проснулась поздно и решила вовсе не ходить на занятия. По моим расчетам, Миранда должен был заявиться ко мне сам, заметив мое отсутствие. Однако его все не было, и я забеспокоилась. Чем закончилась их вчерашняя беседа с Бласом? Миранда мог за себя постоять, но Блас способен на любую подлость. Что если Миранда в беде?

Не в силах больше томиться в неведении, я вскочила, чтобы сейчас же выяснить все, когда в комнату ворвалась Марисса.

— Лухан, пойдем, — она подскочила к кровати и схватила меня за запястье. Вид у нее был настолько дикий, что я даже не сразу сообразила скинуть с себя ее руку.

— Марисса, я не хочу с тобой разговаривать, — я тут же снова села на кровать и демонстративно углубилась в книгу.— Идти на занятия я тоже не планирую.

Марисса замерла. С секунду она, казалось, обдумывала тактику поведения, затем, сделав глубокий вдох, снова положила руку на мое запястье.

— Дунофф собирает всех в холле, — посмотрела она на меня в упор. — У него очень важное сообщение.

Я вскинула на нее тревожный взгляд.

— Что-то с Мирандой? — вырвалось у меня.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Марисса.

Я не ответила. Молча закрыла книгу и отложила ее на кровать.

— Ты иди. Сейчас я спущусь.

Марисса недоверчиво склонила голову.

— Я спущусь, — повторила я. — Просто не хочу идти…с тобой.

Марисса вздрогнула. Так ничего и не ответив, она передернула плечами и вышла из комнаты.

Я выждала минуту и, накинув форменную куртку на домашнюю водолазку, выскользнула из комнаты. Еще в коридоре я услышала голос Дунофа, усиленный микрофоном.

— Как вы все знаете, недавно в нашем произошло вопиющее происшествие. Одна из наших учениц, которая теперь даже стыдится показаться мне на глаза, совершила побег из нашего славного колледжа.

Я вышла из коридора и, облокотившись на перила у самой первой ступеньки, послала Дуноффу уничтожающий взгляд. Тот, кажется, смутился на миг, но тут же взял себя в руки и продолжил, стараясь не смотреть на меня,.

— Это, безусловно, само по себе, нарушение всех возможных правил, но ни для кого не секрет, что с подобным инцидентом руководство школы сталкивается не в первые. Здание тщательно охраняется и никто не может выбраться отсюда незамеченным.

Где-то слева насмешливо фыркнула Марисса.

— Но руководство школы не могло предвидеть, — голос директора стал трагически нарастать, — что пособником это несовершеннолетней нарушительницы станет староста нашего колледжа.

Мои ноги приросли к полу. Я вздрогнула и обвела толпу растерянным взглядом.

— Да, да! Вы думали, что вам удастся скрыть от меня пособничество синьора Миранды? — Теперь Дунофф смотрел прямо на меня. Несколько студентов проследили за его взглядом и теперь тоже с любопытством глазели на меня. — Вынужден признать, что с помощью Миранды ей действительно удалось бы улизнуть незамеченной — хотя, безусловно, ее нашли бы и наказали гораздо строже. — Но, к счастью, вмешался случай. А точнее, очень ответственный и преданный своему делу человек — но об это позднее.

Я стояла, словно прибитая обухом. Никто не мог узнать, что Миранда пытался помочь мне выбраться из колледжа. Об этом знали только он, Блас и я. Вряд ли первый побежал на следующее утро с повинной, а последний едва ли решится высунуть голову из кустов и заявить о своем существовании. Если только он не рассказал директору исподтишка — в письме. Но тогда у Дуноффа нет доказательств.

— Миранда был остановлен, и ученицу вернули обратно в школу. Все закончилось благополучно, — сложил руки директор. — Но я собрал вас здесь не для того, чтобы рассказать о неудавшемся побеге, а о последствиях и санкциях, которые предприняло руководство школы.

Я вцепилась в перила мертвой хваткой.

— Первая новость: Миранда смещен с должности старосты и преподавателя, и ему пришлось покинуть стены нашего славного колледжа.

Как и следовало ожидать, последовал возмущенный гул. Пабло подсадил Мариссу, и в толпе показалась ее рыжая макушка:

— Мы требуем вернуть Миранду! — выкрикнула она, вскидывая вверх руку, сжатую в кулак.

Ее поддержал хор одобрительных голосов.

— Тихо, тихо, — жестом пытался Дунов пресечь нарастающий гул. — Решение принято и не подлежит обсуждению. Сегодня утром он добровольно подписал заявление об уходе и покинул колледж.

— Вранье, — негромко бросила я, склонившись над перилами. Дунофф поднял на меня невозмутимый взгляд.

— С вами, Линарес, нам предстоит отдельный разговор. Мне тоже не хотелось отпускать Миранду, но вы прекрасно знаете, кто спровоцировал его на противозаконные действия. Нечего теперь пенять на руководство школы.

Я не нашлась, что ответить, — лишь тяжело дышала, прожигая директора ненавидящим взглядом.

— Я бы не хотел долго задерживаться на этом вопросе, — пресек шум жестом Дунофф, — так как все уже решено. Я лишь поставил вас в известность, чтобы вы не удивлялись появлению нового старосты в колледже.

— Нам не нужен новый староста! — выкрикнула Марисса. — Верните нам прежнего. Ми-ран-да! Ми-ран-да! — стала скандировать она. Ее поддержал нестройный хор пятикурсников.

— Хватит! — закричал Дунофф. — Хватит! — он с достоинством поправил очки. — Я не совсем правильно выразился…— Толпа смолкла. Все заметили, что лицо Дуноффа приняло сероватый оттенок. — Как раз прежнего старосту я вернуть вам в силах. Но это не Миранда.

Все замерли, с удивлением глядя на директора. Тот мялся, мямлил что-то и вмиг потерял свой лоск. Каждое слово давалось ему с таким трудом, что даже пятикурсники сжалились над стариком и больше не прерывали его выкриками.

— Позвольте начать сначала, — решился, наконец, он. — В прошлом учебном году руководство нашего славного колледжа стало жертвой чудовищной дезинформации.

Где-то внизу хлопнула дверь. Я находилась на самом верху лестницы, и мне не было видно, кто вышел из учительской — я могла лишь разглядеть чьи-то ноги, обутые в идеально начищенные мужские ботинки. Меня бы не слишком заинтересовала эта деталь, если бы ребята не стали испуганно шушукаться и вытягивать головы, чтобы разглядеть что-то. Незнакомец явно замер в нерешительности, ожидая окончания речи Дуноффа.

— Нам сообщили, что один из наших сотрудников, который, к слову, незадолго до этого уволился по собственному желанию, — уточнил Дуноф, — погиб в автокатастрофе…

Я почувствовала, как мои ноги примерзают к полу. Руки, застывшие на перилах, напротив, взмокли.

Ноги незнакомца сдвинулись с места. Теперь я узнавала эти ботинки. Не далее, чем вчера я едва не впечаталась в них при падении. Человек плавной походкой приближался к директору. Чем ближе он подходил, тем более нарастал гул голосов. Марисса вскрикнула и, обратив ко мне безумный взгляд, стала протискиваться ко мне. С противоположной стороны наверх стал пробираться Маркос.

— … но спустя полгода выяснилось, что это чудовищное недоразумение, — промямлил директор и вдруг обернулся. — Синьор Эредиа, мы же договорились, что вы не выходите, пока я вас не позову. Я должен подготовить детей.

Незнакомец сделал еще несколько шагов и оказался плечом к плечу с директором. Теперь я могла видеть его во весь рост, хотя мне это было уже не нужно.

Послышался тоненький визг и глухой звук падения.

— Мия! — Мануэль встревожено склонился над своей девушкой и, машинально обмахивая ее кепкой, растерянно оглянулся на Бласа. Тот смотрел совсем не на Мию и тем более не на Ману. Его взгляд был прикован ко мне, и в какой-то момент я решительно его встретила. Блас торжествующе усмехнулся, и я почувствовала, что сейчас спрыгну прямо со второго этажа — лишь бы попытаться выцарапать эти холодные, неживые прозрачные стекла, которые были у него вместо глаз.

Как часто я представляла себе, как он возникнет однажды в холле, живой и невредимый, и скажет мне, что произошла ошибка! Скажет, что он вовсе не умер, а просто разыграл всех. Как часто меня преследовала его тень в коридорах колледжа, и как горько было от осознания, что моей мечте сбыться не суждено. Но вот случилось то, о чем я грезила наяву: он стоял там, внизу, из плоти и крови, настоящий. Случилось невероятное: мое желание исполнилось с точностью до мелочей, но на сердце было пусто и холодно. Мне тебя уже не надо, Блас. Нельзя войти в одну и ту же реку. Нельзя войти в новую. Нельзя плыть по течению. Остается только захлебываться у берега, с трудом удерживаясь за корягу, и бессильно выплевывать оскорбления.

— Лухи, — Марисса судорожно схватила меня за руку и тревожно заглянула в глаза. — Лухан, как ты себя чувствуешь? Скажи что-нибудь, не молчи! — воскликнула она, оглядываясь на Бласа. — Ничего страшного не произошло, — вновь ласково обратилась она ко мне. — Ты же так мечтала об этом! Так верила, что он жив! И он жив! Прости, что не верила тебе…Ну скажи что-нибудь! — в сердцах воскликнула она.

Я вскинула на Мариссу холодный, равнодушный взгляд и произнесла бесцветным голосом.

— Он подставил Миранду.

Марисса опешила.

— Что?

— Подонок, — процедила я, наблюдая за тем, как Блас скромно принимает от студентов поздравления со своей несостоявшейся смертью. Я вновь перевела взгляд на нее. — Я никогда ему этого не прощу.

Марисса открыла рот, чтобы что-то вставить, но я остановила ее жестом и вырвала ладонь из ее руки.

— И тебя не прощу, — уронила я и, резко развернувшись, бросилась из холла прочь.

* * *

— Не впущу, — Марисса стояла, опираясь на дверь и упрямо сложив руки на груди.

— Андраде, ты напрашиваешься на суровый выговор, — послышался из коридора голос Бласа.

— Плевать я хотела на твой выговор, — сердито бросила Марисса через плечо. — Ты мне еще ответишь за то, что столько времени водил нас за нос.

— Это ты писала мне, так что не перекладывай с больной головы на здоровую.

Марисса, судя по звуку, дралась с воздухом, выплескивая негативные эмоции, — впрочем, я этого не видела. Я лежала, отвернувшись к стене и прижимая к себе плюшевого мишку. Внезапно сообразив, что это мишка Мариссы, я с омерзением откинула игрушку и положила руку под подушку.

— Андраде, сейчас же открой дверь или я сломаю замок.

— Пройди сквозь стену, зачем портить имущество? — съязвила Марисса. — У тебя разве не появилась пара-тройка суперспособностей после чудесного воскресения?

— Появилась, и завтра ты получишь возможность оценить их, — нарочито любезно отозвался Блас за дверью. — А сейчас открой.

Марисса оставалась непреклонна.

— Мы спим — приходи завтра. После одиннадцати мы имеем полное право не услышать твоего стука. Мы, к счастью, на том свете не бывали, так что во сне слышать не научились.

— Андраде, предупреждаю, — голос Бласа стал звучать угрожающе.

Марисса не ответила. В комнате установилась гробовая тишина. Я обернулась и боковым зрением выхватила Луну и Лауру, которые сидели, испуганно прижавшись друг к другу и глядя на Мариссу в ожидании. Наконец, за дверью послышался усталый голос Бласа.

— Что ж, пеняй на себя. Завтра после занятий ты моешь полы в спортзале.

Снова последовала тишина, затем звук удаляющихся шагов по коридору.

— Почему этот самосвал не раздавил его окончательно? — простонала Марисса, сползая по двери, но вдруг смолкла на полуслове, когда я резко подскочила на кровати и устремила на нее безумный взгляд.

— Лухи, прости… — виновато воскликнула она. — Ты же знаешь меня… Ляпнула, не подумав.

Я соскочила с кровати и, сделав шаг к ней, опустилась рядом на корточки, приблизив лицо почти вплотную.

— Никогда, — я задыхалась от волнения. — Никогда не смей больше упоминать самосвал! Ты поняла меня? — встряхнула я ее за плечи.

Луна и Лаура тоже соскочили со своих кроватей и стали мягко оттеснять меня от Мариссы. Та смотрела на меня во все глаза, в которых, кажется, начинали закипать слезы. На секунду мне стало стыдно, но ненависть снова накрыла меня с головой. Меня раздражало буквально все. Я ненавидела несчастное лицо Мариссы, успокаивающие голоса Луны и Лауры, гадюку Бласа, который ничем не чурался, чтобы превратить мою жизнь в ад. Но больше всего я ненавидела этот самосвал, который словно преследовал меня во сне и наяву. Самосвал, который забрал единственное, что у меня было. Веру в то, что мой опекун любил меня.

* * *

«Вико, стой!»

«Он опять меня унизил!»

«А чего ты ждала?»

«Я его убить готова!»

«А общественное мнение?»

«Мне плевать, что все обо мне подумают!»

«Значит, мы в одной упряжке! Я мечтаю увидеть, как его переедет самосвал и выпустит ему кишки».

Просыпаюсь от звонкого девичьего смеха в ушах. Это не сон. Точнее, сон-воспоминание. Два года назад мы с Вико подружились на почве ненависти к Бласу и именно тогда узнали его настоящее имя — Рикардо Фара. После наши с Вико дорожки как-то разошлись, но я до сих пор хорошо помню тот наш разговор.

«Я мечтаю увидеть, как его переедет самосвал…».

Блас вылетает на встречную полосу под колеса несущегося навстречу огромного самосвала. Как наяву слышу свой истошный крик:

«Блас! Бла-ас!».

«… И выпустит ему кишки».

Снова игривый смех. Этот смех будит меня по ночам и заставляет содрогаться от ужаса.

«Не уходи, Блас!» — Плачу. — «Обещаю, я не сдвинусь с места, пока ты не очнешься».

Белоснежная палата и Блас, распростертый на постели.

Заливистый девичий смех в ушах.

Однажды я уже накликала беду. И теперь этот самосвал будет стоять у меня перед глазами вечно.

Я сажусь на кровати и поджимаю ноги, подтягивая одеяло к груди. Взяв в руки подушку, обнимаю ее и утыкаюсь в нее лицом.

Совсем скоро она становится мокрой от слез. Я тихонько всхлипываю и оглядываюсь на кровати девочек, проверяя, не разбудила ли их. Кровати заправлены, и я понимаю, что опять проспала.

— Господи, я не хочу, чтобы он снова умер, — растерянно шепчу, вытирая глаза и снова прижимаясь щекой к подушке. — Не дай ему снова умереть... Пожалуйста, только не дай ему умереть снова...

Часть 5. По-волчьи жить. Глава 3

— Что ты сделал с Мирандой? — я вышла из тени, вставая на пути у Бласа. Я поджидала его возле учительской уже около получаса.

Блас окинул меня удивленным взглядом.

— Ты бегала от меня весь день, — холодно заметил он. — Сейчас мне некогда.

Он повернул ручку и вошел в учительскую, плотно прикрыв за собой дверь. С секунду я тупо взирала на эту дверь, собираясь с силами. Наконец, я резко распахнула ее и ворвалась следом.

— Говори, что ты сделал с Мирандой!

К счастью, в учительской никого не было, кроме нас. Блас обернулся на крик. Тяжело вздохнул и посмотрел на меня так внимательно, что мне пришлось отвести взгляд. В последнее время мне было трудно смотреть ему в глаза.

— А что я с ним сделал? — скривил он губы в ухмылке.

— Говори, где Миранда, — прорычала я и с какой-то отчаянной смелостью схватила его за грудки. Его глаза оказались совсем близко, и в них плескалась насмешка. Он видел, скольких усилий мне стоило нарушить субординацию. Чуть помедлив, он отцепил мои руки от своей рубашки.

— Я понятия не имею, где Миранда. Дома, полагаю. Ищет новую работу.

Я занесла руку, чтобы ударить его, но он перехватил ее, и на его лице отразилась угроза.

— Я все равно встречусь с ним! И найду способ вернуть его в школу. Ты не знаешь, на что я теперь способна…

— О, прекрасно знаю! Снова сбежишь из колледжа и устроишься проституткой?

Я задохнулась от возмущения. Он знал, куда бить. От смущения я теперь могла только беспомощно открывать и закрывать рот, придумывая ответ.

— Просто расскажу Дуноффу правду, — выпалила, наконец, я. — Не знаю, что ты ему наврал…

— Миранда ушел сам, — устало перебил меня Блас.

— Что?

— Он ушел сам, любезно предоставив мне свое место.

— И ты хочешь, чтобы я поверила? — хмыкнула я.

— Да мне, если честно, безразлично, поверишь ты или нет, — равнодушно уронил Блас, наливая себе воды из кулера. — Просто свершившийся факт.

— Зачем ему уходить? Ты врешь!

— Не думала же ты, что он будет работать в колледже вечно? Думаю, ему больше нравилась его прошлая работа.

— Что ты знаешь о его прошлом? — подозрительно спросила я. — Откуда ты вообще все это знаешь?

— Я тебе уже говорил, Линарес, — Блас довольно ухмыльнулся. — Я всегда на шаг впереди. Смирись с этим.

Он шутливо поднял тост и сделал глоток из стакана.

— Нет, — я не сводила с него пристального взгляда. — Вы вчера разговаривали, как старые знакомые. Как давно ты знаешь Миранду?

— Не выдумывай, Линарес. Мы были коллегами — вот и все. Он не справился со своим обязанностями, и ему пришлось покинуть колледж.

— Нет. Ты снова врешь. Вы были коллегами всего неделю. Скажи правду, Блас. Откуда ты знаешь Миранду?

— Линарес, тебе пора на занятия, — Блас сел за стол и придвинул к себе бумаги.

— Нет уж, — я нависла над ним, опираясь обеими руками на столешницу. — Что тебя связывает с Мирандой, ответь мне! Или я спрошу у него! Уверена, он мне все расскажет! Он никогда мне не лгал!

Блас резко вскинул голову и усмехнулся.

— Никогда, говоришь? Ну спроси, спроси. Мне даже любопытно, что он ответит.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ничего особенного. Сходи к Миранде, Линарес, я разве против? Ой, у тебя же нет разрешения на выход, — «вспомнил» Блас и, сочувственно поджав губы, развел руками.— Ну, сама виновата, это решение директора. Не знаю уж, чем ты заслужила его гнев…

Я сощурилась.

— Не заговаривай мне зубы. Ты что-то от меня скрываешь — и я выясню все. Ты знаешь, что выясню, лучше скажи по-хорошему.

Блас помолчал, задумчиво перебирая бумаги на столе. Наконец, он поднял взгляд на меня и язвительно поинтересовался:

— Линарес, а тебе самой не показалось странным, что Миранда поверил твоим рассказам о воскресшем опекуне? Ты сама пораскинь мозгами!

— А почему бы и нет? — произнесла я чуть дрогнувшим голосом. Блас словно ледяной водой меня окатил. Я ведь думала об этом.

Блас смерил меня недоверчивым взглядом.

— Ты приходишь к работнику спецслужб и рассказываешь о воскресшем опекуне, который тебя преследует, и он, не требуя доказательств, предлагает тебе помощь. Ведь даже твоя подруга, кажется, не поверила тебе, — на его лице заиграла гадкая улыбочка. — Неужели ты приняла все за чистую монету? Я ожидал от тебя большего, Линарес...

Я вспыхнула.

— На что ты намекаешь? Хочешь сказать, Миранда и до этого знал, что ты выжил?

Блас промолчал, потому что ответ был излишним.

— Но откуда? За тобой следили спецслужбы? — ничего лучшего в голову мне не пришло.

— Линарес, проснись, — устало вздохнул Блас. — Ему обо всем рассказал Фуэнтес. Иначе Миранда не дал бы «хоронить» меня под вымышленным именем.

Сердце упало. Язык присох к гортани. Я знала, что он говорит правду: Миранда сам признался, что похоронами Бласа занимался Хосе. Выходит, он все знал? Все это время знал?

— То есть, Миранда тоже мне врал, — полуутвердительно произнесла я, поднимая на Бласа измученный взгляд.

— И, более того, помогал оберегать эту тайну. Мы сошлись во мнении, что мое возвращение в твою жизнь нежелательно ни для тебя, ни для меня.

Я не сводила с него неподвижного взгляда.

— Этого не может быть… Я знаю Миранду — он бы никогда так не поступил. Не верю... Я тебе не верю! — вдруг резко выкрикнула я.

Блас вздрогнул от неожиданности, но самообладания не утратил.

— Ты всегда верила только в то, во что тебе хочется верить, — пожал плечами он и как ни в чем не бывало вернулся к своим бумагам.

* * *

«Лухан, я хочу заказать панихиду от имени школы».

«Мы вместе сделаем коллаж и попытаемся выразить наши переживания. Сегодня каждый из вас попрощается с Бласом Эредиа».

«Знаешь, Лухан, самое большое проявление любви — это отпустить дорогого человека. С этим нелегко смириться, но если ты его действительно любишь, ты его отпустишь».

Я стояла за дверью учительской, обессилено прислонившись к стене, и кривила губы в злобной усмешке. Это, в конце концов, становилось забавным. День за днем мои друзья отпадали, как листья осенью, и я начинала даже с этим мириться. Но Миранда? Абсурд! Я ведь помнила, как он утешал меня. Казалось, он желал вобрать хотя бы часть моей боли, чтобы сделать мою ношу хоть немного легче. Казалось, он сделал бы все, что в его силах! Все да не все...

Хосе хотя бы попытался намекнуть. Если бы не его подсказки, мне бы и в голову не пришло искать Бласа, хотя, в конечном итоге, я нашла его совершенно случайно. Хосе — немощный старик, Блас наверняка угрожал ему, но что двигало Мирандой? Он упек за решетку самого Бустаманте, что для него жалкие угрозы Бласа? Он потерял половину своего влияния, скрывшись в поместье Колуччи. И тем не менее, Миранда молчал. Не просто молчал, а изображал деятельное участие в моей жизни, даже опекуном стать предложил. Кому нужно такое сочувствие? Мне было достаточно одного короткого слова: жив. Как он мог так хладнокровно наблюдать за моими мучениями?

Я с силой сжала виски и, помотав головой, медленно двинулась по коридору.

Это невозможно было выносить. Я не верила, не хотела верить, но Блас был до омерзения логичен. Если он лжет, то почему Миранда так спокойно воспринял мою новость о живом Бласе? Как он нашел его и рассказал о моем побеге, если Блас заранее не оставил свои координаты? Все это время они играли в свои мужские игры, наплевав на мои чувства, на доверие к ним — все они, все до одного. Не осталось никого. Не осталось родного плеча, чтобы приклонить голову. Я должна была нести все свои свинцовые мысли и боль в одиночку.

— О, Лухи, тебя-то мы и искали! — послышался вдруг голос позади, и я внезапно почувствовала, как меня подхватили под руки и повели куда-то прочь от учительской.

Я огляделась и обнаружила по обе стороны от себя две наглые ухмылки на одинаковых лицах.

— Что вы делаете? — я задохнулась от возмущения и попыталась оттолкнуть близнецов. — Не трогайте меня!

— Тише, Лухи, не надо так кричать, — неодобрительно покачал головой один из них и приложил палец к губам. — Иначе все узнают, что мы замышляем маленькую шалость.

— Я не участвую в ваших идиотских шалостях, отпустите сейчас же, — завопила я и попыталась заехать одному из братьев по голени. С детства отработанный прием на сей раз не подействовал: тот ловко увернулся и руки не разжал.

— Ты сперва послушай, а потом ори, — прошептал мне на ухо второй брат и, опасливо оглядевшись, завел меня за поворот и прижал к стене. Теперь его лицо было совсем близко от меня, и я смогла определить, что это был Хорхио. Я уже научилась немного различать их.

— Тебя ведь Эредиа довел, так? — догадался он, заметив, видимо, дорожки от слез у меня на щеках. — Мы видели, как ты заходила с ним в учительскую.

— Это не твое дело, — снова рванулась я, но братья удержали меня, обезоруживая широкой дружелюбной улыбкой.

— Тише, лошадка, держу пари, тебе понравится наша затея, — подмигнул Ал.

— Эредиа в колледже всего день, но уже успел нас доканать, — пожаловался Хорхио.

— Назначил нам наказание.

— И объявил выговор.

— Таким зверством не отличался даже Сне… — начал Ал, но остановился на полуслове, поймав на себе настороженный взгляд Хорхио.

— Просто учитель из нашей прошлой школы, — пояснил тот как ни в чем не бывало и продолжил, — первой мыслью, конечно, было искупать Эредиа в унитазе…

— Немного остудить его горячую голову, — закончил за него Ал.

— Но нам тут добрые люди рассказали о его прошлых подвигах…

— И мы решили действовать осторожнее.

— Мы придумали, как его поставить на место, — заговорщицким шепотом сообщил Хорхио, — но нам понадобится помощь старичков, чтобы отправить его в нокаут. Говорят, когда-то тебе в этом деле не было равных.

Я горько усмехнулась. Когда-то, может, действительно не было.

Близнецы напомнили мне, как беззаботно мы с Мариссой развлекались когда-то. Подсунули Бласу какого-то дурацкого мишку якобы от Мии и глупо хихикали, наблюдая за его реакцией. Поцарапали его машину и прилепили жвачку к волосам, а потом беззаботно забавлялись, представляя себе, что на следующий день он придет в колледж лысым. Я смотрела на близнецов и, казалось, видела саму себя два года назад. Не только я — Марисса, Ману — все мы когда-то были такими же чистыми, беззаботными и озорными, как эти рыжие близнецы. Верили в справедливость, в дружбу до гроба. Что с нами стало за эти годы? Неужели этот колледж высасывал из нас безудержную энергию юности, которая, как свежий ветер, приносила весну даже в это пафосное место? Или это мы сами беспечно растеряли то единственное, что отличало нас от тупой массы, и сами добровольно сделались продолжением этих стен?

Я воспользовалась заминкой и, ловко протиснувшись между близнецами, выскочила в холл, прежде чем близнецы снова успели удержать меня. Они, однако, настойчиво засеменили следом.

— Что было, то прошло, — бросила я, не оглядываясь. — Много воды утекло с тех пор.

— Чем не повод тряхнуть стариной! — обрадовался Хорхио, поравнявшись со мной. — Эредиа должен пожалеть, что вернулся в этот колледж.

Я похолодела. Вдруг резко повернулась к нему и ткнула его в плечо.

— Что ты вообще понимаешь? Ты хотел бы, чтобы он умер? Ты вообще понимаешь, что ты мелешь? — меня понесло. Я уже плохо соображала, что говорю, и противоречила сама себе, ведь еще вчера сама же проклинала Бласа на чем свет стоит за то, что он сместил Миранду и явился в этот колледж. — Ты не понимаешь, — уже тише произнесла я и смущенно отвела взгляд.

Ал вдруг взял меня за плечи и неожиданно серьезно заглянул мне в глаза.

— Поверь мне, я понимаю, — тихо произнес он.

Хорхио стоял рядом, и его лицо тоже сделалось необычайно серьезным. Я вдруг вспомнила, что Ал и сам едва не погиб когда-то.

— Ты не можешь понять. Вы ничего не знаете. С Бласом я сама разберусь.

— Видели мы, как ты разбираешься, — насмешливо указал Ал на мое заплаканное лицо.

— Ты неправильно все делаешь. Забилась в свой угол и давай сопли на кулак наматывать. Жизнь — такая потрясающая штука, Лухита. В ней столько радости, что ее довольно было бы, чтобы победить любое зло.

— Ты просто мало пережил, если в тебе до сих пор есть эта радость, — горько выплюнула я. — Во мне не осталось ничего. Вам это трудно понять.

Ал с Хорхио переглянулись и одновременно усмехнулись.

— Если не осталось «ничего», так это полбеды, Лухи, — подмигнул Ал. — Вот когда не останется даже «ничего», а только радость и тоска по настоящей жизни, вот тогда-то ты и поймешь, что пережила многое.

Я была почти готова ответить ему и ввязаться в этот странный диспут, но решила, что это будет глупо. Кто они такие, чтобы лезть ко мне в душу или осуждать меня? Что это вообще за манера давать советы людям, о которых ничего не знаешь?

— Я не участвую в этом, — отрезала я. — Простите, но я не могу вам помочь. Больше не могу.

И, развернувшись, я поспешила к лестнице, чтобы поскорее добраться до своей ниши и снова замкнуться в долгожданном одиночестве.

* * *

На следующий день, едва прорвавшись в холл через толпу учеников, утекавших в сторону буфета, я вдруг едва не налетела на Соню Рэй.

— Лухи, как давно мы с тобой не виделись! — возопила она, целуя меня в обе щеки. — Я была на гастролях — не могла даже заскочить — навестить моих девочек. Как ты, детка? Какие новости? — многозначительно прибавила она, имея в виду, очевидно, моего опекуна.

Я смотрела на нее настороженно, машинально оттирая с щек губную помаду, и прикидывала, успела ли ей донести Марисса о моих «новостях».

— Все по-старому, — нарочито небрежно бросила я и не соврала. Со вчерашнего дня в этом колледже все действительно стало по-старому.

— Возмутительно! Куда смотрит опека? Но знай, девочка моя, что двери дома Колуччи всегда для тебя открыты!

Ага, значит, и о нашей ссоре Марисса умолчала. Впрочем, не удивительно: Марисса вообще с Соней редко откровенничала. Внезапно я крепко вцепилась в Соню и повернула ее вокруг оси так, чтобы она не заметила Бласа, выходившего из-за поворота. Та даже не обратила внимание на это танцевальное па, поглощенная самозабвенной болтовней, а вот Блас меня приметил и направился прямиком к нам. Моим первым порывом было сбежать, но мне нужно было подготовить Соню к неминуемой встрече. Если Марисса ничего не сказала о воскресении Бласа, Соня может грохнуться в обморок от потрясения.

— Соня, — встряхнула я ее, не сводя внимательного взгляда с приближавшегося Бласа.

— Не видела Марисситу? Девочка так загружена, готовится к выпускным экзаменам….Я подумала, надо ее немного отвлечь…

— Линарес! — холл прорезал громогласный голос Бласа. Соня машинально обернулась, но лишь скользнула по Бласу равнодушным взглядом и, снова отвернувшись, стала расписывать мне отделку в новой квартире Колуччи.

Я озадаченно переводила взгляд с нее на Бласа.

— Линарес, зайди в учительскую, — подлетел Блас, едва удостоив Соню взглядом.

— У меня есть к тебе несколько вопросов, — его голос звучал угрожающе.

Я в недоумении уставилась на него. Еще вчера он недвусмысленно дал мне понять, что не желает со мной общаться, а теперь, напротив, был явно настроен на долгий разговор. Судя по лицу Бласа, Соне не стоило оставлять нас наедине — к счастью, та вроде бы и не собиралась:

— Сеньор Эредиа, — железным тоном обрубила она, поворачиваясь к нему.— Сколько раз я просила вас не встревать в чужой разговор. Это невежливо.

И она снова с достоинством повернулась ко мне и продолжила щебетать.

Я изучала ее лицо, пытаясь объяснить такую странную реакцию на появление Бласа — точнее, наоборот, абсолютно нормальную, спокойную реакцию. Неужели и она все знала с самого начала? Но тут я поймала взгляд Бласа, и мои сомнения рассеялись. Казалось, он даже позабыл о своих претензиях ко мне — настолько был удивлен прохладной реакцией Сони на его восстание из мертвых. Хотя он-то, наверно, подумал, что я ей уже все рассказала.

— Линарес, мне нужно поговорить с тобой, — он резко схватил меня за локоть, решив, видимо, снова привлечь к себе внимание. Соня задохнулась от возмущения и снова воскликнула:

— Да как вы смеете так обращаться с девочкой! То, что вы ее опе…

Внезапно Соня резко остановилась и издала испуганный возглас. Затем стала медленно оседать на пуфик и хватать ртом воздух. Она часто заморгала и, вновь увидев ту же картину, вдруг возопила так громко, что мы с Бласом подскочили на месте.

— Матерь Божья! — она беспомощно оглянулась на меня. — Мне не мерещится?

Мы с Бласом одновременно качнули головами.

— Так ты же умер! — бесцеремонно заявила Соня, обращаясь к Бласу.

Блас развел руками.

— Как видите...

— Но как это возможно? — Соня с трудом поднялась на ноги и принялась ощупывать его лицо к вящему неудовольствию обладателя. — Не мешало бы побриться, — недовольно заметила она, брезгливо отряхивая пальцы, но тут же, словно опомнившись, снова возмущенно уставилась на него.

— Почему ты не сказал, что выжил? Столько времени издевался над Лухан! Девочка столько времени тебя опла-а-а-а, — речь Сони снова сменилась воплем, потому что я всем своим весом наступила ей на ногу.

— С ума сошла? — небольно стукнула меня сумочкой Соня. — Это же туфли от Гуччи!

Блас наблюдал за этой сценой с откровенной усмешкой.

— Он еще ухмыляется! Где тебя носило столько времени? Как ты мог бросить… Лухан! Ты прекратишь сегодня или нет? — обернулась она ко мне, пылая праведным гневом, когда я с силой ущипнула ее за запястье.

Я сделала страшные глаза, что, конечно, не могло укрыться от Бласа, и, заметив его мерзкую ухмылку, я повернулась к нему и презрительно выплюнула:

— Что тебе надо от меня?

Соня, наверняка помнившая, какие поэмы я еще недавно слагала в честь Бласа, в изумлении вытаращила глаза.

Блас бросил красноречивый взгляд в сторону Сони, но та не поняла намека, и он, пожав плечами, в упор посмотрел на меня:

— Снова за старое, Линарес? Веселье продолжается?

Я уставилась на него в недоумении.

— О чем ты?

— Не пытайся меня обмануть, — усмехнулся Блас. — Я твои фокусы выучил наизусть. Что ты сделала с кулером?

— С кулером? — переспросила я и вдруг заметила, что одежда Бласа насквозь промокла от воды. — С кулером! — понимающе закивала я, тут же догадавшись, чьих это рук дело. — Ничего не делала, — уверенно прибавила я, дерзко глядя ему в глаза.

— А, это, наверно, директор решил построить фонтан в учительской, — едко предположил Блас, смерив меня своим холодным многообещающим взглядом. Я знала, что за этим взглядом не последует ничего хорошего, но не могла остановиться. Конечно, кулер подорвали близнецы — я в этом отказалась участвовать — но мне в то же время хотелось, чтобы Блас злился именно на меня. Я была уже не способна на такие беззаботные шалости — но пусть Блас думает, что способна. Пусть думает, что меня не выбило из колеи его возвращение, и мало тронули жестокие слова. Пусть хотя бы в его глазах я буду такой сильной, какой видели меня близнецы.

— Наверно, — передернула плечами я и, набравшись наглости, отвернулась от него. — Разбирайся с Дуноффом сам, Фара, не видишь, я разговариваю?

Блас побагровел и вдруг резко схватил меня за плечо и развернул к себе.

— Не смей называть меня… — прошипел он, но тут вмешалась Соня.

— Сеньор Эредиа, — холодно и официально обратилась к нему она, протискиваясь между нами, — мы с моим мужем намерены оспорить ваши права на опекунство в суде, как вы понимаете, — она смерила его красноречивым взглядом. — В ваших же интересах держать себя в руках, чтобы ненароком не оказаться за решеткой.

Блас отпрянул, но его лицо расплылось в издевательской ухмылке.

— Вы собираетесь оспаривать опекунство в суде? Позвольте, а причем тут я?

Я устало вздохнула, в то время как Соня в недоумении продолжала смотреть на него, сурово сдвинув брови.

— Соня, он переоформил опекунство на другое имя, — я тронула Соню за рукав и знаком показала, что холл — неподходящее место для таких разговоров.

— Подожди, — жестом остановила она меня. — Что это значит? — она устремила на Бласа такой гневный взгляд, что я бы на его месте расплавилась. Но этой гадюке, похоже, все было нипочем.

— Рики Фара погиб в автокатастрофе. Он больше не может выступать в суде. А ее новый опекун чист как стеклышко. Правда, Линарес? — он опустил взгляд на меня и, расплывшись в слащавой улыбке, попытался потрепать меня по щеке, но я тут же брезгливо отпрянула.

Соня сверкнула взглядом и стала угрожающе надвигаться на Бласа.

— Я найду на тебя управу, — прошипела она. — Ты опомниться не успеешь, как окажешься за решеткой. У меня такие связи…

— Ой ли? — насмешливо парировал Блас. — Неужели наймете киллера? Потому что иного способа избавиться от меня у вас нет — вы находитесь в стране, где все решают документы. А вот мои связи позволяют мне заставить даже такую влиятельную особу, как вы, держать язык за зубами. Не забывайте, что ваша дочь все еще учится в этом колледже, — он скривил губы в язвительной усмешке. — Судебное слушание — процесс затяжной, неизвестно, что может случиться.

— Так, Соня, прекращаем этот разговор, — решительно встряла я, заметив, что Соня достигла крайней точки кипения и сейчас скажет что-то сакраментальное. — Теперь я выяснила, что мой новый опекун — это все тот же Блас, и меня все устраивает!

Трудно сказать, кто удивился больше: Соня или Блас. Оба взирали на меня с нескрываемым изумлением.

— Я просила твой защиты, когда думала, что Блас погиб, и теперь меня отдадут в какую-то совершенно незнакомую семью. Теперь я все знаю, и от его опекунства мне ни холодно, ни жарко, как было всегда. Это то, что мне сейчас надо, — чтобы никто меня не трогал, пока я не окончу колледж. Потом я стану свободна и буду делать что захочу. Осталось терпеть не так долго.

Блас смерил меня холодным взглядом и криво улыбнулся, как бы подразумевая, что покой мне будет только сниться. Я и без него это прекрасно понимала, но мне нужно было убедить Соню не ввязываться. Еще не хватало поломать чужие судьбы в придачу к своей. Я знала, насколько опасным может быть Блас.

Соня переводила растерянный взгляд с меня на Бласа.

— Но Лухи, Эредиа — бандит, — бормотала она. — Он разыграл свою смерть, повесил на Ману преступление, кто знает, что еще он натворит? Он должен сидеть в тюрьме!

Я вздрогнула и вскинула на Соню затравленный взгляд. Она была права, и лучшим решением было действительно отправить Бласа за решетку. Кто как не я могла это сделать с легкостью? У меня накопилось на Бласа достаточно компромата, да и терять мне нечего. Но я внезапно осознала со всей ясностью, что сама же никому не позволю сделать это. До тех пор, пока Соня не произнесла эти страшные слова вслух, я еще могла создавать в голове шутливые образы, где Блас сидит в за решеткой вместе со своим мешком денег и молит меня о пощаде. Но теперь, когда мне представилась реальная возможность осуществить свои кровожадные планы мести, я неожиданно поняла, что не смогу пойти на такое. Для меня это было все равно как родного отца предать. Словно Блас в самом деле стал мне за это время кем-то родным. Я этого отчаянно не хотела, но факт свершился, и я не могла повторить подвиг Пабло и засадить в тюрьму близкого человека. Да и подвиг ли это?

— Просто оставь нас в покое, Соня, — я встала за Бласом, словно показывая, чью сторону решила занять. — Пообещай, что не станешь ничего предпринимать. Я сама во всем разберусь.

— Лухи, ты не в себе! Это он заставил тебя это сказать? Ты бы никогда не стала разговаривать со мной в таком тоне!

Мне на миг стало стыдно. После всего, что Соня для меня сделала, я действительно разговаривала с ней как последняя хамка. Но что я могла поделать? Мне нужно было непременно убедить Соню отступиться от меня. Не только ради Мариссы — хотя угрозы Бласа подействовали на меня отрезвляюще, и ненависть к ней на миг заслонил бессознательный страх за ее благополучие. Я делала это и ради Бласа. Как бы я ни презирала его, как бы ни хотела от него избавиться, мне была невыносима мысль, что ему придется провести остаток жизни за решеткой.

— Просто я изменилась, — отчеканила я, выглядывая из-за плеча Бласа, и вдруг заметила, что он тоже смотрит на меня с оттенком непонимания и растерянности в глазах. — Я могу надеяться на твое понимание?

То ли что-то промелькнуло в моем взгляде, то ли это привычка Сони не влезать в дела своей дочери, но она, чуть помедлив, согласно кивнула.

— Я пойду поищу Мариссу, — сухо уронила она и оставила нас с Бласом наедине. Заметив, что он поворачивается ко мне, чтобы продолжить этот странный разговор, я быстро пискнула: «Кажется, был звонок», и устремилась к кабинету, расталкивая на пути идущих мне навстречу студентов.

* * *

— Вот теперь мы поговорим, — на следующей перемене Блас поймал меня за руку и втащил в пустынный коридор.

Я зло вырвала руку и подняла на него мрачный взгляд.

— У меня ощущение дежавю. Почему тебе всегда обязательно говорить со мной посреди коридора, Фара? — я намеренно называла его по фамилии отца, так как это теперь было единственное, что могло вывести его из себя. Блас снова больно схватил меня за запястье и приблизил к себе.

— Еще раз назовешь меня Фара…

— И что? — все так же насмешливо спросила я и снова высвободила руку. — Что ты можешь сделать, Фара?

— Ну, — довольно ухмыльнулся он, отпрянув, — с тех пор как ты заявила, что хочешь оставаться моей подопечной — все что угодно. Кстати, мне стало любопытно, почему ты так поступила? — он пытливо заглянул мне в глаза. — Испугалась за свою подружку?

Я насмешливо фыркнула.

— Очень смешно! Мне до нее дела нет. Я знаю, что это она тебе обо всем докладывала. Она предала меня.

— Тогда почему? — Блас не сводил с меня внимательного взгляда.

— Я уже сказала, почему. Мне так удобнее. Колуччи снова начнут меня опекать и контролировать, а я уже сыта по горло. Марисса мне больше не подруга, Мия раздражает. Лучше уж так как есть…

— А моего контроля ты не боишься? — недоверчиво склонил голову Блас.

Я сардонически расхохоталась.

— Да что мне тебя бояться, Фара? Ты и так уже все у меня отнял, что мне терять? Я не стану тебе подчиняться, и ты не сможешь это изменить, потому что я теперь неуязвима, сечешь? Аб-со-лют-но неуязвима.

— Вот как, — с деланным интересом протянул Блас, поглаживая подбородок.

— Смеешься? А зря. За последний год я пережила столько, что на мне не осталось живого места. Все сгорело, полностью. Куда будешь бить? По Маркосу? Он мне совершенно безразличен.

Довольная ухмылка забродила по лицу Бласа.

— Да-да, ты же говорил, что я не умею любить. И ты оказался прав. Я никого больше не люблю — просто некого, понимаешь? Это ты, именно ты отнял у меня друзей! Медленно и постепенно, год за годом — таков был твой план, да? Сначала Лучано, потом Хосе, Марисса, теперь Миранда. Тебе даже шантажировать меня некем, — развела руками я. — А, и последнее…— я помедлила, пристально глядя на Бласа, который внимательно следил за моей мыслью и не прерывал меня. — Ты мог бы ударить по мне через моего «опекуна», не так ли? Но и здесь загвоздка, — с притворным сожалением покачала я головой.

— С моим «опекуном» я давно разобралась, тут вилка. Шах и мат, так сказать, ты не сможешь ничего сделать. Позволишь выкинуть меня из колледжа? Я этого и добиваюсь. Засунешь меня в колонию? Для этого нужны основания, а я веду себя прилично. Что еще? — я мечтательно приложила палец к подбородку и обратила взгляд в потолок. — А, придумала! — я подняла палец вверх. — Ты можешь отказаться от опекунских прав и уехать. А, нет-нет, не можешь, иначе потеряешь наследство отца. Ты даже пальцем тронуть меня не можешь, иначе я обращусь в соцотдел. Вот так. Ты добился своего. Я стала сильной и неуязвимой, как Рики Фара. Ты же этого хотел?

Блас вдруг одобрительно усмехнулся и повел головой, потирая шею.

— Этого, — кивнул он после недолгой паузы. — Но ты пока научилась только пыль в глаза пускать.

Я вспыхнула.

— Ты спрашиваешь, что я сделаю? — Он усмехнулся и повел плечом. — Начну с простейшего — лишу тебя карманных денег. Теперь у тебя нет друзей, которые поделятся с тобой ужином. Что ты будешь делать, а, Линарес? Оставим героический эпос и перейдем к правде жизни. Устроиться на работу ты не сможешь, потому что тебя не выпускают из колледжа. Что остается? Помиришься с друзьями? Или в колледже начнутся кражи? Или ты будешь воровать из буфета, по старинке? Или… — он тоже задумчиво приложил палец к подбородку — совсем как я минуту назад. — А, знаю! — ты станешь копаться в урнах, выискивая остатки еды.

Еще недавно я только фыркнула бы в ответ и сказала, что мне некуда тратить его паршивые деньги, но в этом году все изменилось, и я знала, почему он так гадко улыбается. Я больше не училась в элитном колледже, где в годовую оплату входило питание и учебники. Теперь учащиеся должны были приобретать учебники сами и платить деньги за еду в столовой, поэтому карманные деньги автоматически стали не приятным довеском на приобретение сладостей и прочей ерунды. Деньги приобрели функцию и границы, и теперь их полное отсутствие могло действительно стать серьезной проблемой.

Я озадаченно закусила губу. Блас был прав: я не стала Рики Фара. Я не стала непобедимым волком, которому ничто не может навредить, потому что он одинок и ничем не дорожит. Я была маленьким беззащитным волчонком. Я научилась показывать клыки, щетиниться и смешно рычать, но любой человек или хищник легко поймет, что меня можно прихлопнуть одним взмахом лапы. И все же я еще могла, по крайней мере, не показать свою слабость.

— Хорошо, Блас, — спокойно кивнула я и невозмутимо встретила его взгляд.

— Засунь себе в задницу свои деньги. Я докажу тебе, что легко справлюсь без них.

— Каким же образом?

— Увидишь.

— Что ж, с интересом понаблюдаю, — протянул Блас и двинулся дальше по коридору своей мягкой волчьей походкой.

* * *

Мой план был прост: если нет денег, не трать их. Я не собиралась ни с кем мириться, воровать и уж тем более копаться в урне — просто объявила голодовку. Что тут скажешь? Я понимала, что это глупо и по-детски, но мне ничего не оставалось — Блас бросил мне вызов, и я приняла его. Я боролась как умела, как привыкла бороться, и если это глупо и по-детски — пусть будет так. У меня хронический гастрит, и мне нельзя делать большие перерывы между приемами пищи — тем не менее, вот уже второй день я не заглядывала в школьную столовую. Я ничего не делала напоказ, но думаю, от Бласа эта деталь не укрылась, потому что тем же вечером ко мне на кровать подсела Марисса.

— Лухи, — потрясла она меня за плечо.

Я не отреагировала, продолжая бездумно пялиться в учебник по анатомии.

— Лухи, надо поесть! Ты весь день ничего не ела!

Луна и Лаура молча наблюдали за этим односторонним диалогом, не решаясь вступить в него.

— Блас на хвосте принес? — коротко бросила я.

Марисса кивнула.

— Он сказал, что лишил тебя карманных денег.

— И решил, что я приму их от тебя? — не отрываясь от книги, поинтересовалась я.

— Лухи, ну зачем ты так? Я же просила прощения тысячу раз! Неужели твоя обида важнее нашей дружбы?

Сердце у меня дрогнуло — показалось, что в ее голосе звенят слезы. Но лицо осталось невозмутимым.

— Раз вы с Бласом по-прежнему так мило общаетесь, — я резко захлопнула книгу и обратилась к ней, — передай ему, что человек может прожить без еды больше недели. Тут так написано, — я потрясла учебником перед носом у Мариссы.

— Лухи, ты с ума сошла! — возмутилась она, и ее единодушно поддержали остальные. — У тебя же гастрит! Тебе и дня без еды нельзя!

— Пообщайся с Бласом, Марисса, — дружески похлопала я ее по плечу. — У тебя это хорошо получается. А меня оставь в покое, ладно?

Я отложила книгу и демонстративно выключила ночник, давая понять, что ложусь спать. Глаза и правда слипались — сил не было, в животе крутило, и во рту был нехороший привкус. Я знала, что неделю не протяну: стоило немного перекусить, чтобы не грохнуться где-нибудь в голодный обморок. Но мне неоткуда было взять еды — пришлось бы обращаться к Мариссе или копаться в урне, как предложил Блас. До такого я не могла опуститься. Я не какая-нибудь бомжиха или попрошайка и собиралась доказать это Бласу. Он даже не представляет, какой я могу быть сильной.

* * *

На следующее утро у меня раскалывалась голова. В животе неприлично урчало, и я поняла, что у меня нет никаких сил никуда идти. Но все же я стиснула зубы и свесила ноги с кровати, оглядывая сонным взглядом кровати девочек. Они были заправлены — видимо, я снова проспала, а это означало неизбежное столкновение с Бласом в пустом коридоре. Это был еще один пункт против того, чтобы идти на уроки, но все же я заставила себя подняться и одеться. Я хотела, чтобы Блас знал, что мне на него наплевать.

Уже в коридоре я обреченно сжалась, услышав знакомый голос.

— Линарес, какая встреча! На уроки не торопимся?

— Как раз-таки очень торопимся, — буркнула я через плечо, не оборачиваясь.

— Уже поздно торопиться, урок подходит к концу, — задержал меня Блас и силой повернул к себе. Я с вызовом смотрела на него.

— Тогда я тороплюсь на следующий.

— Какая нервная! Голодная, что ли? Ты хорошо позавтракала, Линарес? — с издевкой в голосе спросил он, хотя взгляд его оставался напряженным и внимательным.

— Прекрасно, Блас, не переживай. Ты же знаешь, у меня щедрый опекун. Я не успеваю тратить деньги, которые он мне выдает.

Блас изменился в лице.

— Не у всех есть щедрый опекун, Линарес. Как-то выкручиваются?

— Вот я и выкручиваюсь.

— Голодаешь, — скептически хмыкнул Блас.

— Какая наблюдательность, — посмотрела я на него в упор. — Следишь за мной?

— Разумеется, — кивнул Блас. — Мне было интересно, как ты выйдешь из

положения. Но на сей раз ты меня разочаровала…

— Ты разбил мне сердце, — картинно приложила я руку к груди. — А я думала, ты оценишь!

— Серьезно, Линарес, что за глупости? — лениво протянул Блас. — Как долго ты протянешь без еды? Когда-нибудь тебе придется с позором сдаться.

— Ты так уверен?

Блас слегка оторопел.

— А могут быть варианты? — он не сводил с меня настороженного взгляда.

Я пожала плечами.

— Я сильная, Фара. Не захочу — и не стану есть, даже если придется умереть.

Прозвенел звонок, и стайки школьников стали бодро выбегать из классов на перемену. Блас окинул коридор осторожным взглядом и снова посмотрел на меня.

— Линарес, твоя наивность просто поражает, — усмехнулся он и помассировал пальцами виски. — Я не пойму, ты что, собралась таким образом с собой покончить? — он рассмеялся и покачал головой. — Человек не может умирать усилием воли, — как маленькому ребенку, объяснил он. — Со дня на день ты все равно набросишься на еду.

— Посмотрим, — пожала плечами я и двинулась по направлению к классу. Я старалась идти уверенно, зная, что Блас смотрит мне вслед, но скрывшись из виду, обессиленно прислонилась к косяку и, сморщившись, достала из кармана таблетку обезболивающего. От боли перед глазами плясали звездочки, однако когда я принимала таблетку, мне становилось лучше. Я по-прежнему чувствовала себя разбитой, но, по крайней мере, могла не корчиться в углу от очередного приступа гастрита. Назад пути не было: Блас не давал мне пойти напопятную.

Вернувшись после уроков в комнату, я обнаружила на своей тумбочке пачку творога и фрукты. Девочки тут же клятвенно заверили меня, что не имеют к этому отношения, и я им поверила. Скорее всего, это Блас решил действовать наверняка и устроил мне голодную пытку. Что ж, это был новый уровень игры, но я была настроена решительно. Первой мыслью было выбросить все в урну, однако я вовремя остановилась, сообразив, что Блас наверняка зайдет проверить и, обнаружив, что поверхность тумбочки пуста, начнет праздновать победу. Я оставила еду нетронутой и тут же легла спать под жизнерадостный аккомпанемент урчащего живота. На следующее утро я проснулась вовремя и ушла, так и не прикоснувшись к еде. Пачка творога и фрукты покоились на моей тумбочке, когда Блас заходил к нам в комнату, и, наверно, тогда он и понял, что сломать меня сложнее, чем кажется, потому что уже после второй перемены снова поймал меня в коридоре.

— Линарес, прекрати свои дурацкие игры! Тебе семнадцать лет — должна уже соображать! Сколько дней ты не ела? — он встряхнул меня.

Я в изумлении уставилась на него. Еще немного экспрессии — и я подумала бы, что ему не все равно.

— А тебе-то какое дело?

— Я принес тебе еду — почему ты не притронулась?

Я рассмеялась коротким нервным смехом. Сил на остроумный ответ уже не оставалось. Я чувствовала себя отвратно, да и тирада Бласа не способствовала улучшению моего самочувствия. Честно говоря, он даже начинал двоиться в глазах, и я с ужасом подумала, что отповеди сразу двух Бласов сегодня уже не выдержу.

— Да не нужно мне от тебя никакой еды, Фара — спокойно пожала плечами я. — И денег не нужно.

Кажется, я сказала это чересчур громко, потому что Блас начал опасливо оглядываться на проходивших мимо учеников. Он снова схватил меня за плечо и оттащил в сторону.

— Значит так, Линарес, — прошипел он. — Ты сейчас же отправляешься в кафе и берешь себе завтрак. Тебе дадут бесплатно — я договорился.

— Какая забота! С чего бы это? — заглянула я в его прозрачные глаза, которые находились теперь совсем близко.

Блас отвел взгляд и чуть отстранился.

— Если ты загнешься от голода, социальный отдел не погладит меня по головке.

— А! Забыла! Ты же у нас теперь законопослушный гражданин! Боишься, что посадят в тюрьму? Так это ничего, Блас, — я нашла в себе силы лучезарно улыбнуться, и хлопнула его по плечу. — Сменишь паспорт! Станешь снова Рикардо Фара для разнообразия, а?

— Не провоцируй меня, — прошипел Блас и снова резко прижал меня к стене.

Я хотела что-то ему ответить, но мысли стали путаться в голове. Мне вдруг стало нечем дышать, на лбу выступила испарина, и лицо Бласа стало расплываться в одно большое белое пятно. Последнее, что я помню, это испуганный гул учеников и руки Бласа, удержавшие меня от падения.

* * *

— Вот так, теперь ей станет лучше, — услышала я сквозь дрему знакомый звонкий голос и почувствовала укол в правой руке. Слегка приоткрыв глаза, я увидела знакомую медсестру, которая приходила, когда я промахнулась мимо козла и слегла с легким сотрясением мозга. Почему-то больше я ни разу ее не видела в колледже — словно она приходила только ко мне.

— Насколько этого хватит? — услышала я голос Бласа.

— Это просто глюкоза, но ей нужно поесть нормально. Только что-нибудь легкое — нельзя перегружать желудок. У нее, по всей видимости, гастрит — нужно есть понемногу, но часто, а она сделала большой промежуток в еде. В таких случаях бывают обмороки.

Я не удержалась и иронично хмыкнула. Взгляды обратились на меня. В комнате были только Блас и медсестра. Видимо, учебный день еще не закончился — недолго я проспала.

— Проснулась, — ласково потрепала меня по руке медсестра. Я машинально убрала руку и с трудом села на кровати.

— Скажите... Чисто из любопытства, не подумайте, — я обезоруживающе улыбнулась. — А вас тоже нанял Блас?

Медсестра оторопела. Блас попытался что-то сказать, но я не дала ему.

— Да нет, просто вы так добры ко мне, — ободряюще похлопала я ее по руке. — А у меня в последнее время такая беда, не поверите: только подружусь с человеком — окажется, что это Блас его купил. Вот загвоздка! — я бросила невинный взгляд на Бласа. — Так что проваливайте, пока я не пожаловалась нашему доблестному старосте, что в колледже посторонние люди.

Медсестра переводила изумленный взгляд с меня на Бласа. Последний, сжав кулак, напряженно смотрел на меня, но я игнорировала обоих.

— Ну, как хотите, — вздохнула я с притворным сожалением и схватила с тумбочки мобильный телефон. — Лучше сообщу Мичи...

— Линарес, прекрати этот цирк! — Блас в два шага преодолел расстояние до меня и без труда отобрал телефон.

— Это действие глюкозы, — растерянно пробормотала медсестра.

— В таком случае, у нее врожденный переизбыток глюкозы. И болезненное хамство. Идите, Инесса, спасибо за помощь. Дальше я сам.

Инесса робко кивнула и покинула комнату, тихо прикрыв за собой дверь.

— Чего ты добиваешься? — спросил Блас с искренним удивлением.

Я смерила его недоверчивым взглядом. В его голосе не было насмешки, и он говорил прямо и доверительно, словно и не было никогда многолетней ненависти ко мне, отравлявшей любое его слово. И мне вдруг захотелось ответить ему тем же. Отбросить прочь ставшую привычной маску презрения и сарказма.

— Честно? Я уже сама не понимаю.

Я устало вздохнула.

Блас усмехнулся и, покачав головой, подсел ко мне на кровать. Я нашла в себе силы отодвинуться как можно дальше.

— Тогда прекрати играть в эти игры. Ты сама не видишь в этом смысла.

— Это ты играешь со мной, — неожиданно серьезно посмотрела я ему в глаза.

— Пытаешься манипулировать. Мне ничего не остается, как защищаться.

— И сводить себя в могилу?

— Даже если так, — мотнула я головой. — Я не позволю тебе одержать верх. Ты больше не сможешь издеваться надо мной.

Блас привычным движением провел ладонью по лицу.

— Линарес, кто над тобой издевается?

Я задохнулась от возмущения.

— Кто издевается! Вы посмотрите на этого ангела! Ты, значит, не понимаешь, о чем я, да?

— Не понимаю, — спокойно подтвердил Блас. — Объясни, что ты имеешь в виду.

Он смотрел на меня в упор, и я знала, что он хочет услышать. Я знала, что ответ известен нам обоим и что дело не в его постоянных придирках и наказаниях, не в его странных методах воспитания, не в его манере общения — ко всему этому я давно привыкла. Между нами лежала огромная пропасть, но до сих пор во мне было слишком много гордости, чтобы озвучить, что меня мучило на самом деле.

— Ты водил меня за нос полгода! Полгода я думала, что ты мертв.

— Ну и что? — он не сводил с меня внимательного пронизывающего насквозь взгляда.

Я помолчала, но не думаю, что мне удалось скрыть, что творилось внутри. Как легко, должно быть, давалось это "ну и что" человеку, которому на всех наплевать... Мне хотелось снова накричать на него и выставить за дверь или самой уйти, но я вдруг остановилась, пристально вглядываясь в его глаза. Я вдруг поняла, что если поступлю, как поступала каждый раз, ничего между нами не изменится. А главное, ничего не изменится во мне. Странно надеяться на иной результат, если изо дня в день совершаешь одни и те же глупости. Я все твердила о свободе, мечтала избавиться от власти Бласа надо мной, не понимая, что сама же иду у него на поводу каждый раз, когда злюсь на него, выплевываю оскорбления и убегаю. Стоило бы мне хоть один раз сказать себе "нет" и поступить по велению сердца — и я бы освободилась. Ведь в этом и состоит свобода, разве не так? Свобода сказать "нет" себе, сказать "нет" миру вокруг себя. Не просто выражать свой протест, а не соглашаться с фальшью каждым своим добрым поступком, каждым искренним словом, идущим из глубины души. И я сделала над собой усилие. Ослабшая после голодовки, измученная бессонницей, я впервые за много лет победила саму себя и тихо произнесла:

— Ну и то, Блас. Ты избавился от меня, а я тебя оплакивала. Ты наслаждался свободой от меня, а я свободы от тебя уже не хотела. Я была в отчаянии от того, что ничего уже исправить нельзя. Тебе настолько на меня плевать, что ты даже ненавидеть меня не можешь — и это меня страшно злит. Потому что я тебя ненавижу, Блас. Ненавижу настолько же сильно, насколько успела привязаться к тебе за эти годы.

Я с садистским удовольствием наблюдала за его побелевшим лицом. Трудно было понять, что в нем — злоба или ненависть, но мне было уже все равно. Мной овладела какая-то безумная решимость, я в тот момент не чувствовала ни боли, ни страха — словно принесла свою исповедь безликой черной решетке, за которой скрывался бесстрастный священник.

— Ты спрашиваешь, для чего я все это делаю? Да разве я сама понимаю? Я ведь знаю, что ничего не добьюсь, — да и не хочу я добиваться твоей привязанности! Насильно мил не будешь — и это то, что меня приводит в такое отчаяние! Поэтому мне не хочется жить. Мне не хочется никого видеть, никого любить, ни с кем разговаривать. Слишком долго я прожила твоей жизнью, пытаясь разгадать тебя. Слишком часто разговаривала с тобой во сне. Слишком оплакивала человека, который был бы рад сплясать на моей могиле!

Я замолчала. Около минуты мы провели в абсолютной тишине. Блас не сводил с меня своего пристального волчьего взгляда, но на сей раз я встретила его и не отвела до тех пор, пока Блас не поднялся с кровати и не вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Я ожидала, что он скажет хоть что-нибудь, но он не удостоил меня даже словом. Зачем я наговорила ему все это? Я всю душу наизнанку вывернула, а ему все нипочем — лишь теперь у него появится больше поводов для издевок. Я с досадой бросила ему вслед железный пенал, лежавший на прикроватной тумбочке. Пенал ударился об дверь, и упал на пол. Карандаши и ручки рассыпались по полу, но у меня не было сил их поднимать. Я снова откинулась на подушку и попыталась уснуть, но сон не приходил — видимо, из-за этой дурацкой глюкозы. Мне уже почти удалось задремать, когда я снова услышала осторожный скрип двери. Я подумала, что это Марисса, поэтому открыла глаза не сразу, но услышав приглушенное ругательство, резко подскочила на кровати и вновь увидела Бласа, который едва не поскользнулся на рассыпанных по полу карандашах. В руках у него была огромная чашка, и он смотрел на пол с таким озабоченным видом, будто у него под ногами разверзлась пропасть. В другое время я рассмеялась бы при виде этого зрелища, но сейчас, однако, я могла лишь в изумлении пялиться на него, нервно сжимая и разжимая в руках простынь.

— Что это? — привлекла я его внимание.

Блас переступил через разбросанные карандаши и, как ни в чем не бывало проследовав к кровати, поставил чашку на тумбочку.

— Бульон, — пояснил он небрежно. Ему каким-то образом удавалось сохранять самоуверенный вид даже в таком нелепом положении. За это я была ему благодарна. За то, что он вел себя как ни в чем не бывало.

— С ядом? — ляпнула я, не зная, что сказать.

— Очень смешно, Линарес! Кушай — не обляпайся.

— Я уже сказала, мне не нужно от тебя ничего.

Блас поморщился.

— Линарес, — вкрадчиво произнес он. — Мне пришлось поднять на уши повара. Я нес эту чашку во время перемены. — Он сделал паузу, чтобы я смогла прочувствовать драматичность ситуации. — Пожалуйста, выпей бульон.

Я снова недоверчиво покосилась на тумбочку, затем перевела взгляд на Бласа. Он выглядел вполне искренним, да и вряд ли он действительно решился бы меня отравить… прямо в колледже. Я недоумевала, но в то же время была страшно рада, что Блас не возвращался к прежней теме. Он словно бы и отвечал мне, но отвечал как-то странно: не словом, а жестом, действием — как разговаривал со мной всегда. Только вот я не ожидала и теперь не могла вспомнить, как разговаривать с тем утраченным и, казалось, навсегда похороненным на задворках памяти Бласом.

— Мне надо было упасть в обморок, чтобы ты стал таким обходительным?

Память постепенно возвращалась ко мне.

Блас, однако, не принял эстафету.

— Я не знал, что у тебя гастрит, — глухо отозвался он, и это снова прозвучало так искренне, что я растерялась.

«Хоть чего-то ты обо мне не знал», — подумала я с некоторым облегчением и, бросив на него почти дружелюбный взгляд, упрямо покачала головой.

— Нет, я не буду пить бульон! Ты потом скажешь, что я слабая.

Блас усмехнулся и посмотрел на меня оценивающе.

— Тебя так волнует, что я скажу?

Умно.

— Еще чего! Но тарелку можешь забрать — я к ней не притронусь.

Я демонстративно схватила книжку с прикроватного столика и углубилась в чтение.

— Ты держишь книгу вверх ногами, — подал голос Блас спустя несколько секунд молчания.

Я очнулась и, осознав, что он прав, нервно откинула книгу на пол и сложила руки на груди.

— Ну и что? Я имею право в собственной спальне почитать собственную книгу вверх ногами? Какое правило колледжа это запрещает?

Он задержал на мне долгий, внимательный и в то же время отстраненный взгляд, словно думал о чем-то своем.

— Почему ты так себя ведешь? — спросил вдруг он.

— Как так?

— Как будто тебе все равно, — чуть помедлив, пояснил Блас.

Я передернула плечами.

— А мне все равно, — выпалила я в сердцах.

Блас усмехнулся и покачал головой.

— Тебе не все равно.

— Почему? Тебе же все равно!

Блас насмешливо сощурился и вновь поддел меня.

— То есть, ты подражаешь мне?

— Еще чего! — фыркнула и резко дернулась, чтобы вернуть ему чашку, но он остановил меня, удержав за руку. Не так, как обычно, но мягко и осторожно. Я замерла и удивленно взглянула на его руку на своем запястье, но не скинула ее.

— Все равно не бывает, — тихо произнес он. Я резко вскинула голову, чтобы поймать на себе его взгляд, но не успела его встретить. Он резко встал, повернулся ко мне спиной и покинул комнату.

Часть 5. По-волчьи жить. Глава 4

Я пролежала в кровати еще пару дней, восстанавливая силы после голодовки. Девочки регулярно приносили мне еду из кафе и едва ли не силой заставляли меня все это съедать, хотя я оказывала достойное сопротивление. Все же они, наверное, чувствовали, что лед тронулся. После разговора с Бласом мне меньше всего хотелось вспоминать прежние обиды — даже наоборот, я отчаянно боролась с желанием помириться с ними. Мне так хотелось рассказать им о том, что произошло накануне, так трудно было все это держать в себе, переваривать без конца и ощущать, что ничего не переваривается! Мысли теснились у меня в голове и не хотели укладываться в стройный ряд. Однако я не могла их использовать как свой личный дневник. Они были все еще дороги мне, мои подруги. Между нами была такая дружба, что либо все, либо ничего. Я не могла унизить ее до "худого мира".

Как-то раз, когда все убежали на завтрак, Луна подсела ко мне на кровать и легко тронула меня за руку.

— Лухи, я знаю, что ты не спишь.

В ее голосе слышалась улыбка. Чуть помедлив, я открыла глаза и вопросительно взглянула на нее.

— Лухи, давай мириться, — с мольбой произнесла она. — Я не могу больше так, пожалуйста, перестань злиться.

Я села на кровати, подставив подушку под спину.

— Я и не злюсь, — спокойно ответила я, не глядя на нее. — Правда, Луна, во мне нет злобы.

— Значит, друзья?

Я чуть подумала. В конечном итоге, Луна была единственной, кто пытался вразумить Мариссу, когда она изображала верную подругу, так что я даже не знаю, как так вышло, что мы поссорились. Наверно, Луна просто под горячую руку попала.

— Друзья.

Лицо Луны озарилось лучезарной улыбкой.

— Пойду скажу Лауре и Мариссе! — она подскочила с кровати.

— Подожди, — воспротивилась я. — С Мариссой я мириться не собираюсь.

Луна снова осела на кровать, и ее лицо разочарованно вытянулось.

— Но почему, Лухи?

— Ты думаешь, это от меня зависит? Если бы я могла, я бы тут же побежала к ней с распростертыми объятьями, но я не могу, понимаешь? Не могу ей снова довериться.

— Но она же все это делала ради твоего блага, — попыталась завести старую волынку Луна, но я ее прервала.

— Нельзя врать ради чьего-то блага. Один мудрый человек однажды сказал мне, что без правды любви не бывает.

— А другой мудрый человек ответил тогда, что цель оправдывает средства, — напомнила Луна.

— Это была не я. Не прежняя я. Мы все изменились. Моя Марисса, которую я знала, никогда бы не поступила так со мной.

— Люди меняются, — грустно улыбнулась Луна, — что же теперь, ставить крест на них? Помнишь, мы давали клятву верности на всю жизнь. Ты думала, нам всю жизнь будет четырнадцать?

Я хотела дальше что-то говорить, но вдруг споткнулась, услышав слова Луны. Я в самом деле когда-то клялась принимать Мариссу любой — в память о том, какой она была раньше. В конце концов, и я изменилась, но они принимали меня — со всеми моими нервными срывами и замкнутостью. По сути, это не Марисса предала меня, это я предавала ее, не желая принимать изменения, которые происходили в ней. Но я ничего не могла с собой поделать — меня одолевал бессознательный страх, что однажды Марисса снова нанесет мне удар в спину, и мне придется пережить все заново. Я боялась снова подпустить ее к себе, потому что хорошо усвоила за это время: мои близкие стоят ко мне слишком близко.

— Луна, я не могу. Что сделано, того не вернешь. Я больше никогда не подпущу к себе кого-то так близко, как Мариссу. Это очень больно потом — отрывать от сердца.

Луна сокрушенно покачала головой, но промолчала. Пару мгновений мы так и провели в абсолютной тишине, пока Луна не вскинула голову и не вгляделась в меня пристально, будто пытаясь определить, какого цвета у меня глаза.

— С каждым днем ты все больше становишься похожей на него. Знаю, ты этого не хочешь… Но ты становишься.

— На кого это? — недовольно буркнула я, уже догадываясь, кого она имеет в виду.

— Сама знаешь, на кого.

Я почувствовала, как кровь приливает к лицу.

— Да вы достали меня! Почему каждый считает своим долгом напомнить мне, что я становлюсь похожей на Бласа? Неужели я действительно хоть чем-то похожа на эту бессердечную скотину?

Луна пожала плечами.

— А я не считаю, что он бессердечная скотина. Просто он, как и ты, отгораживается от тех, в ком нуждается. Как он отгораживается от тебя.

Я вскинула на нее недоуменный взгляд.

— От меня? Уж я ему точно не нужна.

Луна недоверчиво улыбнулась.

— Ты так не думаешь. Или просто не хочешь признаться даже самой себе. Ты же знаешь, Блас ни на минуту от тебя не отходит.

— Не от большой любви.

— Стоило ему вновь появиться в этом колледже, как он снова поселился в нашей комнате. Почти каждый день нам приходится выпроваживать то его, то медсестру, которую он присылает справиться о твоем здоровье. Да он же постоянно здесь ошивается!

— Это все чтобы поиздеваться надо мной... Показать, что я слабая. Всем известно, что он меня ненавидит, — неуверенно бормотала я. — Я ему как сучок в глазу.

— Нет, Лухан. Если человек ненавидит, он предпочитает не сталкиваться с предметом своей ненависти. Он ему настолько неприятен, что он, скорее, будет избегать его, чем искать по всему колледжу, чтобы выразить свою ненависть.

— Тогда почему он это делает? — нерешительно спросила я, будто Луна в самом деле могла знать ответ.

— Я не знаю, Лухан. Знаю только, зачем. Ему внимание твое нужно. А тебе — его. Только поэтому ты эти штуки и вытворяешь все эти дни, — она сделала неопределенный жест рукой, изображая, очевидно, мою голодовку.

Я поперхнулась от возмущения.

— Ты хочешь сказать, я таким образом его внимание на себя обращаю? Очень нужно! Чушь ты несешь, Луна, кончай со своими книжками по психологии! Настоящую жизнь в книжках не вычитаешь, ее заживо проходить надо. И совсем она не такая радужная и романтичная, как ты описываешь...

— Лухи, ты ведешь себя как ребенок. Ты же знаешь, что я права.

— Ничего я не знаю! Если бы я была ему хоть чуть-чуть дорога, стал бы он так издеваться надо мной? — я вдруг сбилась и неуверенно взглянула на нее. — Почему он тогда так поступает со мной? — прибавила я уже совсем другим тоном, больше не пытаясь выглядеть равнодушной.

Лицо Луны привычно исказилось от жалости, и она попыталась было обнять меня, но я не далась. Луна понимающе кивнула и отстранилась.

— Я думаю, привязываться к тебе не входило в его планы — вот он и злится. У него не получается отгородиться от тебя. Он стал уязвимым. Вот и уехал тогда — спасался бегством.

Я горько усмехнулась и покачала головой.

— Луна, какая же ты наивная…Ему наплевать на меня. Ему на все наплевать, — я странным образом убеждала саму себя, а не Луну. Отчаянно напоминала себе о настоящем Бласе, потому что с ужасом ощущала, как слова Луны теплом вползают мне в душу и заполняют ту брешь, которую оставил в моей броне Блас накануне.

— Блас — очень сложный человек, Лухан. Подумай, он никогда не слышал слов одобрения или ласки. Где ему научиться выражать свои чувства? Он болен, как моя сестричка, только она не умеет ходить, а он не умеет любить. Ты никогда не услышишь от него ласкового слова, но это не значит, что он тебя не любит.

Я молчала, пораженная неожиданной искренностью Луны. Ни разу с тех пор, как они с Нико вернулись в колледж, я не говорила с ней о Бласе, а ведь, может быть, зря. Казалось, она видела то, что отказывалась видеть Марисса, сам Блас и все окружающие. На какой-то момент я и сама готова была откреститься от того, что знала. Когда Блас так жестоко бросил мне в лицо, что заботится обо мне лишь ради денег, я так легко поверила и отказалась от того Бласа, которого помнила. Потому что так было проще всего. Но теперь Луна, молчунья Луна утверждала, что мне вовсе не привиделось, что она видит то же самое. Конечно, мне все еще хотелось возразить, вразумить дуреху и заверить, что все это ей только кажется, — вот только как было вразумить себя?

Я нашла в себе силы возразить:

— С Мией и Сол у него прекрасно выходило ворковать. Он может быть человеком, когда захочет.

— Как думаешь, он любил когда-то Мию или Сол? С ними он притворялся, а с тобой никогда не притворялся. Потому что по-своему, неумело он любит тебя, и где-то в глубине души считает близким родным человеком. И прежде чем он догадается, что ты это понимаешь, ты должна раз и навсегда сделать выбор.

— Выбор?

— Ты не сможешь его изменить. Он навсегда останется сломленным и ущербным человеком, и ты никогда не услышишь от него ласкового слова. Тебе нужно сделать выбор: принимать таким, какой он есть, либо просто отвернуться от него раз и навсегда. Просто отступись: не мучай ни себя, ни его. Перестань задирать его, искать с ним встречи. Дай понять, что действительно в нем не нуждаешься, — и он уйдет сам, вот увидишь.

Я задумалась.

— А если… А если я не хочу, чтобы он ушел?

Луна смерила меня встревоженным печальным взглядом.

— Тогда тебе придется тащить на себе обоих, Лухан, — подала она голос после некоторых раздумий. — Я бы никогда не пожелала тебе такой судьбы. И врагу не пожелала бы.

* * *

Луна давно ушла, оставив меня в оцепенении. Я сижу, задумчиво сминая подушку в руках, и долго-долго смотрю в одну точку. Завтрак уже, наверно, закончился, звонок на урок прозвенел, но я не слышу. Звуки не достигают моего слуха, точнее, их сменяют другие, те, что в моей голове. Вопреки воле, по вине моего дурацкого воображения, я будто снова погружаюсь в свои воспоминания. Меня уже очень давно не посещали эти видения. С тех пор, как у меня появилась надежда, что Блас жив, у меня появилась воля жить наяву, смотреть в глаза реальности. Меня ожидало нелицеприятное зрелище: уродливые люди с уродливыми душами снимали свои маски один за другим, но я с достоинством встречала истинное положение вещей, потому что обрела некое равновесие. Круговорот непонятных эмоций и чувств вдруг слился в один поток ненависти к Бласу, и все стало так ясно. Казалось, я снова стояла на земле на двух ногах, и ничто не могло поколебать меня. Но моя крепость оказалась хрупкой, как карточный домик. Стоило Бласу проявить обо мне такую забытую и такую желанную тревогу, стоило Луне заговорить о прежнем Бласе, как я потеряла опору. Теперь я ощущаю себя повисшей в воздухе, но это не полет, а состояние невесомости. В любой момент я готова ухнуть вниз.

"Блас, только не умирай", — звучит у меня в ушах нечеловеческий вопль. — "Блас, держись! Блас, не оставляй меня одну!".

Миранда крепко держит меня сзади, а я вырываюсь, как зверь из силков и судорожно хватаюсь за все, что попадается под руку. Я цепляюсь за простыню, цепляюсь за его руку, как хватает ускользающие камни человек, падающий в пропасть. Как трудно мне теперь прикасаться к Бласу — такому чужому и жестокому. Но тогда не было ни робости, ни страха: я держала его руку, гладила по щеке — и все это было для меня так же естественно как держать свою руку и касаться своего лица. Он был словно моим продолжением, а я — его. Я чувствовала, как в нем умираю, а он живет во мне. Казалось, отпущу его — и прервется связь. Поэтому я не могла отойти от его постели: казалось, оставлю его на минуту — и он умрет.

"Я не брошу тебя одного. Я помогу тебе выкарабкаться. Как ты мне помогал", — настойчиво бился в голове мой собственный шепот.

В отчаянии сжимаю руками голову.

А теперь кричу, что ненавижу! А теперь прогоняю его, хоть и знаю, что если уйдет, снова помчусь за ним! Что это за отношения? Почему так странно? Я должна бы презирать его, платить ему равнодушием за все, что он заставил меня пережить. Что может оправдать его? Даже если он желал мне лучшей жизни, даже если не хотел, чтобы я привязалась к такому фрику, как он, — какие бы мотивы им ни двигали, он оставил меня, бросил жестоко и бесчеловечно. По-волчьи. А я не презираю. Даже равнодушием отплатить не могу. Как это понимать? Может, нельзя понять то, что лежит за пределами разума? Можно ли понять совесть? Можно ли понять веру или эту несчастную в лохмотьях: затасканную, потрепанную, заезженную в высокопарных речах, оклеветанную, но непобедимую — любовь?

"Он много страдал. Он, как человек, вернувшийся с войны, я не могу его одного оставить".

Как же много я говорила, сколько во мне было веры, точнее, самоуверенности. Что же теперь? Разве Блас стал иным? Он ведь все еще остается тем человеком, вернувшимся с войны. Только с еще более страшной войны, войны со смертью. И он вышел из нее победителем.

Я медленно отвожу взгляд от двери и смотрю на свои руки, судорожно сжимающие подушку. Не чувствуя пальцев, пробую разжать их, и неожиданно у меня это получается. Оборачиваюсь к тумбочке, стоящей у изголовья, и, выдвинув один из ящиков, привычным движением нащупываю коробку из-под печенья. Бережно снимаю крышку и почти с нежностью провожу пальцами по воспоминаниям, что хранятся внутри. Рука сама находит нужную фотографию, и, перевернув ее, я вижу себя четырнадцатилетнюю. Вспоминаю, что нашла эту карточку в коробке у Бласа на квартире — должно быть, он намеренно ее подложил, чтобы ввести меня в заблуждение. Вот только мне ни разу за это время не пришло в голову: как вообще это фото у него оказалось? У меня такого никогда не было: значит, он не мог его просто выкрасть. Предположим, когда-то ему нужно было узнать, как я выгляжу, и шестерки добыли ему эту карточку, но для чего он хранил ее все эти годы?

Я откладываю фотографию на кровать и бережно беру в руки дневник, который не раскрывала с лета. Открываю наугад и тут же натыкаюсь на воспоминания о старике Хосе:

"Подружилась с одним из садовников — забавный старичок с небесно-лазурными синими глазами. Его зовут Хосе. Он любит рассказывать о своих военных подвигах, срезая веточки с идеально ровных кустов Колуччи, а я, расположившись рядом на траве, слушаю, открыв рот, хотя не особенно верю, что он действительно воевал".

Читаю — и на глаза невольно наворачиваются слезы. Сердце сжимается от тоски по еще одному потерянному другу. Где он, как он там? Он со всеми за одно жестоко со мной шутил, особенно, когда прислал то последнее письмо, но я знаю наверняка, что это Блас его заставил — иначе и быть не может. Кто-угодно может меня предать, но только не старик Хосе. Он много раз пытался намекнуть мне — это я была слишком слепа, чтобы заметить:

"А Вам оставляю такой завет: нос по ветру держите да не унывайте! Сильно тужите Вы по своему опекуну, да хочется мне, чтобы сеньорита моя запомнила и из головки своей не выпускала: люди же — они, как вещи. Ключики никуда бесследно не теряются, если хорошенько поискать, так и найдутся. Ищите ключики, сеньорита, и, главное, верьте, что не теряется ничего без следа. Надо прийти в место, где видели ключики в последний раз, да поискать хорошенько. Походить вокруг, людей поспрашивать — глядишь, и видели люди ключики-то? А может, и сами куда запрятали, кто их знает?".

Мне все казалось, что он чудак и вечно городит всякую чушь, а он все это время говорил со мной намеками. Все эти его шутки — прибаутки — да он же в рупор кричал мне, а я не слышала. Смею ли я после этого на него обижаться?

"Ворчу, конечно, а Хосе смеется только: мол, балованная ему сеньорита досталась. Чай, любил опекун крепко — вот и избаловал. В этот момент я всегда скептически хмыкаю, а старик еще шире улыбается и качает головой. Глупенькая, говорит, еще сеньорита, и многого в жизни не понимает. Спрашиваю, чего же я не понимаю, а он только смеется и качает головой. А я не обращаю внимания — Хосе постоянно городит чушь с видом знатока. Ему я прощаю даже разговоры о Бласе — настолько искренне и непринужденно он несет околесицу".

Хосе всегда твердил, что опекун меня любит. Он не видел, как Блас со мной обращался, но отчего-то всегда был уверен, что я ему дорога. С чего эта глупая, ни на чем не основанная вера в Бласа? Фантазии чокнутого пройдохи или проницательность мудрого старика?

Я листаю назад и нахожу воспоминания о том странном подарке, что пришел ко мне на порог в день моего рождения. Решив, что у меня новый опекун, я так и не стала выяснять, как у меня на крыльце оказались новенькие коньки и билеты на открытый каток. Однако теперь, когда я знаю, что моим новым опекуном оставался прежний, мне любопытно, каким образом он узнал о нашем разговоре. Неужели это Блас прятался в кустах, когда Марисса едва не пристрелила его? Несомненно, он был и в кафе, когда нам отказались принести алкоголь. Это ведь так похоже на Бласа: мне стоило догадаться, что он жив еще тогда, когда со свойственным ему своеобразным чувством юмора велел принести нам две кружки какао вместо глинтвейна. Я вдруг вспоминаю наши вытянутые лица и не могу удержаться от смеха. Мне еще тогда пришла в голову сумасшедшая мысль, что это мог бы быть Блас. Не подозрение — а так, просто мечта: "Вот бы и Блас был здесь — тогда это был бы самый счастливый день рождения". Я еще не знала тогда, что это и в самом деле был мой самый счастливый день рождения за всю жизнь.

Я в задумчивости откладываю дневник и беру из коробки одно из писем, лежащих сверху. На сей раз, от Бласа. Я вчитываюсь в знакомые строки так внимательно, будто пытаюсь выучить письмо наизусть. Я читаю и перечитываю его с разными интонациями, пытаясь понять, как можно написать такое, если ты ненавидишь своего адресата.

«Лухан, я часто обижал тебя и делал это сознательно, чтобы ты научилась бороться. Отец после смерти поручил мне заботиться о тебе, хотя в детстве я умирал от ревности всякий раз, когда он говорил о тебе. Я ненавидел тебя. Я пришел сюда с ненавистью, еще не зная тебя, но позже я понял, что ты особенная, полна любви. Это письмо тебе отдадут в день твоего семнадцатилетия, чтобы предоставить свободу выбора, и я уверен, ты сможешь сделать правильный выбор. Я верю в тебя. Надеюсь, что с этого момента мы действительно станем братом и сестрой, как отец всегда мечтал. Я знаю, что тебя ждет блестящее будущее, которое поставит точку всем твоим страданиям в прошлом, потому что ты сильная девушка. Ты быстро растешь и сможешь преодолеть все препятствия на своем пути. Ты смелая и искренняя, Лухан. Я многому у тебя научился, и рад, что узнал тебя. Хочу сказать тебе, что хоть и по-своему, странно и неумело, я очень сильно тебя люблю.

Целую,

Блас».

Как-то очень спокойно я откладываю письмо и механически складываю все обратно в коробку. Затем методично ставлю коробку на место, поднимаюсь с постели и переодеваюсь в школьную форму. Едва бросив мимолетный взгляд в зеркало, я вдруг останавливаюсь и, схватив щетку со столика, забираю волосы в высокий хвост. Аккуратно прикрыв за собой дверь, я неслышно выхожу в коридор.

* * *

Я несмело постучалась в учительскую.

— Войдите, — послышался голос Бласа, но вошла я не сразу. Мне требовалась пара мгновений, чтобы победить в себе желание убежать, пока не поздно. Наконец, я смело шагнула в кабинет.

— Не помешаю? — пролепетала я — и сама поразилась своим невесть откуда взявшимся манерам. Кажется, Блас тоже был весьма удивлен.

— Помешала, но вряд ли тебя это остановит, — привычно съязвил он, тем самым сглаживая неловкость.

— Не остановит — благодарно кивнула я и закрыла за собой дверь.

— Я смотрю, зеленый цвет твоего лица постепенно переходит в салатовый. Похоже, идешь на поправку, Линарес!

— Да, думаю, завтра я уже смогу приступить к учебе, — кивнула я и указала взглядом на бумаги, лежавшие на столе. — Это документы по фирме? Я знаю, ты до сих пор владелец той компании.

Блас заметно помрачнел.

— Ты по делу или так, поболтать зашла? — с притворной любезностью осведомился он.

— По делу.

Я помедлила, собираясь с мыслями. Пан или пропал — назад дороги не будет.

— Помнишь, ты предложил перевести меня в другую школу... — наконец, решительно выдохнула я.

На миг по лицу Бласа прошла тень недоумения, но он тут же вновь принял невозмутимый вид.

— Даже так...

— Я готова. Я готова переехать в другой город, но у меня есть одно условие.

Блас изучающе смотрел на меня, словно и не слышал, что я говорю.

— Вот как? И какое же?

— Ты должен уехать, — даже странно, как просто эти страшные слова сорвались у меня с губ. — Ты не станешь устраиваться в новую школу. Никаких старост, никаких спектаклей, ты не знаешь меня, я не знаю тебя. Разошлись — и друг друга не видим, пока я не достигну совершеннолетия, а затем я совершенно добровольно передаю тебе во владение свою долю наследства, которое оставил мне твой отец.

Последовала немая сцена. Блас, кажется, слегка опешил, но быстро взял себя в руки. На его лице тут же забродила издевательская усмешка, и он с нарочитой готовностью закивал, подбадривая меня.

— Какая щедрость! То есть, ты собралась подарить мне мои собственные деньги? Линарес, щедрая душа, скажи, как мне отблагодарить тебя?

— Я сказала, — я не сводила с него пытливого изучающего взгляда. — Просто оставь меня. Я никуда не сбегу, обещаю. Могу даже подписать что-нибудь.

— Ох, и даже подписать! — воскликнул Блас с притворным восхищением. — А я тебе потом этой бумажкой вслед буду махать, когда сбежишь, да, Линарес? Или подам на тебя в суд за невыполнение тобой обязательств, указанных в контракте?

— Я не сбегу. Зачем мне сбегать? Тебя ведь там не будет.

Блас изменился в лице.

— И всех этих опостылевших лиц там не будет. И даже этих гадких стен не будет, — с несколько преувеличенной ненавистью оглядела я стены учительской. На самом деле, они перестали быть мне ненавистными с тех пор как Блас перестал являться мне в видениях посреди пустынных коридоров.

— Будут другие лица и другие стены. Вдруг и они тебе покажутся гадкими?

— Мне всего год остался. Доучусь как-нибудь.

— Так может, и в этой доучишься? Как-нибудь? — передразнил Блас и, утомленно вздохнув, покачал головой. — Ты, Линарес, не меняешься. Продолжаешь бегать от проблем вместо того, чтобы их решать.

— Это мой выбор. Тебе какое дело до моих проблем? — сощурилась я.

— Никакого. Просто очередное подтверждение тому, что ты жалкая трусиха.

Я усмехнулась.

— Меня этим уже не возьмешь, Блас. Трусиха так трусиха. Только дай мне уйти. Или уйди сам.

Блас смерил меня внимательным взглядом, словно прикидывая что-то в уме. Его глаза потемнели и казались темно-синими, какими казались всегда, когда он был чем-то расстроен. Это было единственное свойство его лица, которое он никак не мог скрыть или подделать.

— Ну а твои друзья? Думаешь, ты не будешь по ним скучать?

— Мне не нужны друзья. У меня больше не будет друзей.

— Ах да, ты же у нас теперь одинокий волк, — насмешливо протянул Блас. — А через неделю забудешь свои бредни и помчишься обратно в колледж.

— Не помчусь.

— Значит, будешь одна?

— Как ты.

— Как я... — хмыкнул Блас. — Тебе не под силу стать как я.

— Я не стремлюсь быть как ты. Я просто хочу никого не любить. Как ты, — обронила я и вновь взглянула в упор, наблюдая за его реакцией.

Мне показалось, в его глазах мелькнула мимолетная растерянность, но она тут же сменилась привычной насмешкой, так что я не могла быть до конца уверенной.

— Можно подумать, ты кого-то любила. Немногого стоят твои отношения, если ты так просто готова их разорвать.

— Ты, стало быть, много смыслишь в отношениях, — не удержалась я от сарказма.

— Колокол оттого громко звонит, что он пуст, — уверенно продолжал он. — Ты много кричишь о своих отношениях, но мало делаешь, чтобы их сохранить.

— А тебе-то что, Блас? — Пожалуй, впервые после его появления в школе я назвала его по вымышленному имени вслух. — Почему тебя это волнует?

— Меня это не волнует.

— Тогда почему бы тебе просто не сказать "да"? — я приблизилась к нему так близко, что он уже не мог отвести взгляд. — Ты же сам этого хотел, разве нет? До того как я узнала правду. Ты хотел просто уйти из моей жизни — так вот же, я даю тебе еще один шанс!

— А, так ты мне еще и шанс даешь, спасибо-спасибо... — продолжал ерничать Блас, хотя по его лицу было заметно, что ему вовсе не так уж смешно.

— Уверяешь, что вернулся в школу, чтобы помешать мне сбежать, — продолжала я, прилагая огромные усилия, чтобы не разорвать зрительный контакт, хотя сердце колотилось как бешеное от страха. — Так вот же выход! Переведи меня в другую школу — и тебе больше не придется за мной бегать. Или, может, ты не хочешь? — я чувствовала себя укротителем, который пытается приручить дикого зверя. Медленной осторожной поступью я приближалась к хищнику, каждую секунду ожидая, что он бросится на меня и разорвет в клочья. Но я все-таки упрямо шла. — Или, вернее, не можешь... потому что ты вернулся не поэтому.

Лицо Бласа окаменело. Он будто вмиг весь ощетинился и каждая линия его лица, призванного быть мягким и изящным, вдруг сердито заострилась.

— Что за бред, Линарес! Если бы не твои выходки, мне бы и в голову не пришло возвращаться сюда. Я пришел, чтобы не допустить очередные.

Укротитель во мне испуганно отскочил и в ужасе прижался к решетке.

— Но для этого не обязательно постоянно ловить меня в коридоре! — запальчиво воскликнула я, словно оправдываясь и извиняясь за смелость предположить, что я ему не безразлична. — Не обязательно влезать в мои отношения, учить меня жить. Не обязательно справляться о моем здоровье через медсестру. Я просто хочу понять, почему ты все это делаешь, Блас! Хочу понять тебя. Я устала не понимать.

Блас замер, не сводя с меня напряженного взгляда, в котором плескалось раздражение, смешанное с каким-то другим чувством, определение которому я дать не решалась.

— Что ты мелешь, Линарес? Я выполняю поручение отца. Что еще тут может быть непонятно?

Я несколько мгновений молчала, пытаясь унять волнение.

— Просто ответь, почему ты мне помогаешь? Я поняла, тебе нужно следить, чтобы я не сбежала. Но почему помогаешь? Почему выгораживаешь перед директором?

— С таким поведением ты вылетишь отсюда в два счета, — Блас с нарочитым равнодушием передернул плечами.

Я неприлично громко фыркнула.

— Ты знаешь, что тебе стоит лишь пальцами щелкнуть — и меня вернут обратно.

— Я предпочитаю предотвращать неприятности, а не устранять их.

— Почему?

Блас привычным движением провел рукой по лицу и взглянул на меня пытливо, словно раздумывая, обязательно ли отвечать или я сама отстану. Но он знал, что не отстану. Только не я.

— Ах, Линарес, что это мы все обо мне да обо мне! — вдруг окрысился он. — Я прямо боюсь прослыть скучным собеседником. Давай о тебе поговорим? Почему, например, ты погналась за мной тогда? Я что-то так и не понял... Ведь ты меня ненавидишь: в другую школу от меня сбежать готова. Тогда почему ты не дала мне уйти тогда, когда у меня еще была такая возможность? Почему ты просидела пять суток, не отходя от моей постели? Да, как видишь, я наслышан о твоих подвигах, — он довольно усмехнулся, заметив, что я смутилась. — Ну, молчишь? Что же ты не отвечаешь?

Я долго смотрела на него, решаясь на слова, которые вертелись на языке, и все еще опасаясь допустить ошибку. Но, в конце концов, я сделала выбор.

— Это и странно, что ты так до сих пор ничего и не понял, Блас... — тихо произнесла я. — Почему сидела? Потому что боялась потерять тебя. И потому что знала, что ты бы на моем месте сделал то же самое.

Блас замер. Какая-то тень прошла по его лицу, и на миг его холодные голубые глаза стали прозрачными, словно озаренные изнутри каким-то светом. Он отвернулся, чтобы я не заметила этой перемены, но было поздно. Я знала, что попала в точку, и теперь меня не мог ввести в заблуждение даже его надрывный театральный смех.

— Линарес, вот насмешила! Твоя наивность просто поражает...

Я вдруг безо всякого смущения, естественным движением схватила его за подбородок, заставляя посмотреть на себя. Руки обожгла колючая щетина — я снова нарушила дистанцию, но тем самым словно сбила его с толку — он выглядел растерянным.

— Знаешь, что я думаю? — сощурилась я, вглядываясь в ставшие вновь абсолютно непроницаемыми глаза. Он медленно поднял руку и с силой оторвал мои пальцы от своего подбородка.

— Уверен, что мне неинтересно.

— Я сейчас твердо решила, что это чушь — все, что ты мне говоришь! Не можешь ты меня ненавидеть, ясно тебе? Не верю! Тебе меня не хватает — поэтому ты вернулся, а все эти разговоры про ненависть — это просто потому что ты боишься! — внутри у меня все заходилось от волнения, но я азартно продолжала, стараясь не замечать, каким угрожающим становится его лицо. — Ты просто боишься к кому-то привязаться, потому что слишком много терял в жизни. Я ведь знаю это чувство, Блас, я так хорошо его знаю!

Я вела себя как сумасшедшая, и, наверно, только поэтому Блас ничего не делал, чтобы прервать меня. Я, должно быть, пугала его. Я прижимала ладонь ко лбу и ходила по кабинету из угла в угол, повторяя, словно мантру:

— Только одно не укладывается у меня в голове, я никак не могу понять... Как человек, который столько сделал для меня, мог так со мной поступить? Как ты мог заставить поверить меня в свою смерть? Лишить всякой надежды!

Блас молчал. По его лицу ходили желваки, в глазах отражалось бешенство.

— Я, кажется, уже отвечал тебе на этот вопрос. Твои фантазии не имеют ничего общего с реальностью. Почему меня должны волновать твои чувства? Ты мне не сторож, и я не обязан перед тобой отчитываться.

— Блас, да брось! Тебя волновали мои чувства! Иначе ты бы не подослал ко мне Хосе, Миранду, не стал бы вести переписку с Мариссой! Если тебе было наплевать, почему ты просто не объявился и не отказался от опекунских прав публично? Никто не мешал тебе провернуть ту же аферу и перевести опекунские права на другое имя. Для этого не нужно было инсценировать свою смерть. Если только... ты не прятался от кого-то еще, — вдруг осенило меня, и я с тревогой взглянула на него. — От чего ты бежал тогда, Блас? Или... от кого?

— Ну все, с меня хватит! — взвился он и, резко схватив меня за запястье, больно сжал его, склонившись надо мной так низко, что наши носы едва соприкасались.

— Я еще раз повторяю, Линарес: единственный человек, от которого я по-прежнему готов сбежать хоть на край света, — это ты, потому что ты достала меня своими пылкими признаниями и сентиментальными соплями. Тебе семнадцать лет, — прошипел он, глядя мне в глаза с такой ненавистью, что я вмиг забыла как сомневаться в его словах, — а ты по-прежнему витаешь в облаках. Но я знаю, как вернуть тебя с небес на землю.

Он отпустил меня и отошел на шаг, мстительно улыбаясь.

Я настороженно смотрела на него.

— Ты, наверно, помнишь, что тебе предстоит защищать честь школы на Универсиаде. Твой предыдущий тренер был уволен, поэтому это тяжкое бремя придется взять на себя мне. Каждый вечер после занятий ты будешь проводить на тренировке. А после тренировки тебя ждет отработка за панибратство со старостой. Я тут прошелся по колледжу: без моего контроля он явно пришел в запустение. Полы не мыты, в туалетах нет бумаги, натоптано. Думаю, что-то надо с этим делать, да, Линарес?

— Ты все не о том, все не о том говоришь, Блас... — пробормотала я, ощущая, что мои щеки пылают, как в лихорадке. — Перестань ты твердить бесконечно про свои наказания! Ответь мне!

Блас недобро сверкнул глазами.

— И еще. Давно мы не разбирали карты в картохранилище — думаю, там как и прежде, страшный беспорядок. А в кухне теперь явно рук не хватает... И не спрашивай, когда тебе делать домашнее задание, потому что уроки ты будешь делать на выходных. Следовательно, с прошениями на выход можешь ко мне не подходить! Ты не веришь, что я тебя ненавижу? Что ж, я тебе докажу это, Линарес. Нас ждут долгие вечера кропотливого труда, во время которых у меня будет возможность медленно, но верно разрушить воздушные замки, которые ты себе настроила.

Я горько усмехнулась.

— Замки? Не утруждайся, — я покачала головой. — От них давно не осталось и камня. Но они мне больше не нужны, Блас. Я теперь вижу тебя насквозь.

Я подошла так близко, что с другим мужчиной это было бы уже неприлично, однако Блас не отступил, с некоторой опаской глядя на меня сверху вниз .

— Ты меня ненавидишь? Вызов принят, — решительно произнесла я, с дерзкой усмешкой встречая его взгляд. — Докажи.