Бастард (джен)

Нельзя всегда верить глазам. Вся магия в том, что ты не туда смотришь.

Том Бакли "Красные огни"

— Сто восемьдесят баллов! Гил, вы с ума сошли?! Такого я могла бы ожидать от Северуса, но никак не от вас!

Я покорно жду, когда возмущенная и рассерженная МакГонагалл выпустит пар. Правила этой игры мне знакомы даже лучше, чем хотелось бы: пока заместитель директора бушует, пытаться вклиниться в ее монолог — абсолютно бесполезно и даже опасно. Зато когда первая волна эмоций схлынет, мы перейдем непосредственно к сути. Напомню, в школе я не был образцовым студентом, и на ковер в кабинет к директору меня отправляли довольно часто, так что в подобном ключе мы с ней беседуем далеко не впервые. Вот только она этого, к счастью, еще не знает.

Поводы для воспитательных бесед с МакГонагалл бывали всякие: драки, порча школьного имущества, злостное нарушение дисциплины… в моей коллекции есть даже такие экстравагантные поводы, как «употребление растительных ядов первой категории» и «развратные действия». Впрочем, эти самые «развратные действия» тогда половине Хогвартса в вину ставили. Новая преподавательница маггловедения, почтенная старая дева лет шестидесяти, почему-то считала развратом все, что выходило за рамки прогулок за ручку. Так что первые месяца два она таскала «нарушителей» к декану или сразу к директору, требуя повлиять на нашу нравственность и удержать школу от превращения в бордель. Но, как известно, проще изжить коррупцию в нашем родном министерстве, чем изжить «разврат» в полной подростков школе, и это понимали, кажется, все, кроме профессора Келлингтон. Впрочем, МакГонагалл такое положение дел быстро надоело, и она как-то решила вопрос с глубоко нравственным преподавателем. Как именно, я не знаю, но к ответственности за поцелуи и обжимания по углам в неучебное время нас больше не привлекали.

Ну а крайне обтекаемая формулировка про растительные яды таит в себе употребление Cannabis sativa, которую я и еще пятеро четверокурсников с Равенкло и Слизерина пробовали курить под чутким руководством Остина Митчела — магглорожденного патлатого шестикурсника с Хаффлпаффа. Впрочем, удовлетворив свое любопытство и получив грандиозный втык, я пришел к выводу, что не настолько это весело, как рассказывают.

Но еще ни разу профессор МакГонагалл не устраивала мне нагоняя за то, что я отобрал у студентов баллы, так что в этом смысле у меня сегодня дебют. С директором, верный своему слову, я беседовать о поттеровских выкрутасах и правда не собираюсь, а вот с деканом его поговорить просто обязан. Пропажи почти половины рубинов из песочных часов Гриффиндора чертовски трудно не заметить, поэтому с утра пораньше МакГонагалл уже успела наехать на Снейпа. В ответ на предъявленные обвинения декан «вражеского факультета» заявил, что с радостью взял бы на себя ответственность за пропажу гриффиндорских балов, но на этот раз кто-то обошел его на повороте. Сожаление в глазах Снейпа, очевидно, было столь искренним, что у МакГонагалл не осталось иного выбора, кроме как поверить давнему сопернику. Так что поиски снявшей баллы сволочи пришлось начинать по новой. И быть бы им тщетными, если бы сволочь — то есть я — после завтрака сама не пришла в кабинет взвинченной до предела заместительницы директора и не сдалась в руки правосудия.

— … наконец, объяснитесь! — я отвлекаюсь от своих мыслей как раз вовремя, чтобы услышать конец произнесенной МакГонагалл тирады, означающей, что мне вернули право голоса. Более того, весь вид заместительницы директора намекает на то, что если я немедленно этим правом не воспользуюсь, разговор у нас пойдет совсем уж неприятный.

— Объяснюсь, мадам, — я смиренно складываю руки на коленях, глядя на профессора через стол. — Я, собственно, и пришел, чтобы объясниться. Я поймал Уизли, Грейнджер и Поттера на варке зелья в заброшенном туалете. Вчера, сразу после рождественского ужина. И, похоже, они пришли туда не в первый раз.

МакГонагалл устало потирает висок, опускаясь, наконец, в собственное кресло:

— Каждый год одна и та же история… то Запретный Лес, то Астрономическая башня, то зелья. Мистер Поттер за полтора года своего обучения собрал, кажется, почти все, что мог. В прошлом году мне пришлось снять по пятьдесят очков с той же самой компании, когда они ночью пробрались на Астрономическую башню. Да к тому же еще и пытались подставить мистера Малфоя… но сейчас…

— Сейчас, я так понял, практически то же самое, — я, не выдержав, хмыкаю. Надо же, история МакГонагалл по сути своей и правда мало чем отличается от моей. Хобби у них, что ли, такое, раз в год попадаться на попытке подставы Малфоя?

— И что же именно они собирались сварить? — заместительница директора хмурится, снова начиная заводиться.

— Я так и не понял, мадам, — легко вру я, пожимая плечами. — Какое-то зелье, с помощью которого они хотели подшутить над давним конкурентом. Опознать этот шедевр я не смог, а привлекать к делу нашего общего знакомого зельевара поостерегся. С его любовью к Поттеру, не знаю, до чего он мог бы дойти.

А вот это как раз чистая правда. По-хорошему, конечно, сдать бы всю теплую гриффиндорскую компашку зельевару, но я, честно говоря, побоялся, что он «на радостях» позаботится о том, чтобы житья им весь оставшийся год не было, и вместо воспитания все выльется в избиение младенцев. Если речь заходит о его профессиональной сфере, Снейп становится еще более неприятным типом, чем обычно.

— Понимаю, — МакГонагалл коротко кивает, — Северус действительно редко бывает объективен, когда речь заходит о мистере Поттере. И, тем не менее, Гилдерой… Гил, — поправляется она, заметив, как я морщусь. — Вместо того, чтобы заниматься самодеятельностью, вы должны были привести их ко мне. Я декан факультета, и решать такие вопросы в одиночку вы не имеете права!

— Вообще-то имею, мадам, — все так же спокойно откликаюсь я. У меня нет ни малейшего желания тыкать палкой в глаз разъяренного дракона, да и в каком-то смысле она права, разумеется. — Говорят, что вы тут чуть ли не единственный человек, который прочел все дополнительное соглашение к преподавательскому контракту. Так вот, я тоже его прочел. Номер пункта я вам не назову, но там ясно сказано, что взыскание за нарушение дисциплины, техники безопасности и внутреннего распорядка интерната имеет право назначить любой из подписавших контракт профессоров. Количество балов рассчитывается согласно пункту опять же не припомню какому. От двадцати балов за мелкое нарушение и до пятидесяти за крупное. И, поскольку Поттер с компанией выбили два из трех, считайте, я прошелся по нижней границе допустимого наказания. С другой стороны, я приношу свои извинения за то, что не отвел их к вам. Права правами, но негласно, я так понимаю, у вас все равно принято оставлять это на откуп декану.

— Именно, мистер Локхарт, — недовольно отзывается МакГонагалл, машинально перекладывая какие-то бумаги на своем столе. В этом году Йоль пришелся на двадцать первое декабря, но прямо за ее спиной на стене все еще висит небольшой венок из падуба и можжевельника. А на каминной полке стоит композиция из лавра, плюща и яблок, украшенная красными и белыми свечами. Мадам явно из тех людей, что не забывают значения символики. — Поскольку это первый случай в вашей практике, я могу списать его на незнание негласных традиций. Но я рассчитываю, что в следующий вы не совершите такой ошибки.

— Определенно, мадам, — я киваю. — Надеюсь, что следующего раза не будет вовсе. Каюсь, у меня слишком душа горела рассказать вашим подопечным, что я о них думаю. Без присмотра взрослых, варить зелье в пыльном и замшелом туалете — это еще додуматься надо было. Вот что бы мы их родне сказали, если бы оно рвануло? Или они, чего доброго, отравились бы своим творением? А может, кого-то еще потравили… нет, мадам, я ваш гнев понимаю и вины с себя не снимаю за то, что через вашу голову сработал. Но, давайте уж честно, я боялся, что вы этим юным Валентинам [1] не всыплете так, как они того заслуживают.

— То есть, вы сейчас фактически хотите обвинить меня в фаворитизме, мистер Локхарт? — угрожающе тихо интересуется МакГонагалл. Судя по тому, как трепещут крылья ее носа, жить мне осталось минут пять от силы.

— В целом, нет, мадам, — абсолютно честно отзываюсь я. — Не поймите меня неправильно: вы известны мне как женщина строгая, объективная и непредвзятая, насколько это вообще возможно. Но то, что случилось перед праздничным пиром в начале года, заставило меня засомневаться. Что такое отработки? Мелочь, пара часов физического труда в день. А ведь они могли и шеи себе посворачивать…

Заместительница директора после моих слов как-то странно замолкает, рассматривая лежащий перед ней на столе список студентов. Интересная реакция, я-то ждал новой атаки. МакГонагалл не из тех, кто отступают, не оставив за собой последнего слова.

— Я чего-то не знаю, мадам? Поттер у нас на особом положении? — вкрадчиво интересуюсь я и по секундному замешательству, отразившемуся на ее лице, отчетливо понимаю: бинго! Нет, ну можно было и догадаться, конечно, что у пацана иммунитет, будущий герой, чтоб его. Так что, не дожидаясь ответа, я раздраженно продолжаю. — Простите, конечно, но тогда что же вы возмущаетесь? Не подумайте, что я осуждаю, мне в принципе параллельно. Просто в следующий раз выдайте мне список тех, кого мы коллективно против шерсти не гладим. А то я тут, как идиот, считаю их всех хлебом из одной печи [2].

— Не нужно разговаривать со мной в таком тоне, молодой человек! — она сердито поджимает тонкие губы, глядя на меня поверх очков с явным раздражением. Ну да, я тоже не люблю, когда на меня наезжают. — Речь вовсе не о том, что для мистера Поттера у нас существуют какие-то особые условия. Речь о том, что, по негласному этикету, вопросы дисциплинарных взысканий отдаются в руки деканов соответствующего дома. И я ожидаю, что вы с уважением отнесетесь не только к прописанным в договоре правилам. Это уже не говоря о том, что вы здесь недавно и, совершенно очевидно, слишком молоды, чтобы судить о таких вещах.

Некоторое время мы пялимся друг на друга через стол. Я — скептически, она — сердито. Меня так и подмывает сказать, что, по-моему, речь как раз об особых условиях содержания победителей Волдеморта, но тогда мы точно расплюемся окончательно, а вопрос в принципе того не стоит.

— Ладно, — я капитулирую, первым отведя глаза, — Я понял, мадам, в следующий раз, когда увижу, что ваши гриффиндорцы варят по сортирам какую-то непонятную муть, приведу их к вам. Даже муть принесу и разбирайтесь сами. Мне и без них головной боли хватает, — наблюдая за тем, как она красноречиво морщится на слове «сортир», я все же не выдерживаю и добавляю. — Может, мне им баллы вернуть?

— Не стоит, — сухо говорит она. — В работе с учениками в любом случае должна быть стабильность и последовательность, так что уже назначенное наказание отменять было бы некорректно.

Ну все, мадам перешла на канцеляризмы. Обычно это означает, что она недовольна, но препираться дальше смысла не видит.

— Чудно, — я киваю, выбираясь из обитого шотландкой кресла для посетителей.

— Но в следующий раз… — сурово добавляет она, и я вскидываю руки, признавая свое преподавательское поражение.

— Слушаюсь, мадам. — пылко восклицаю я, заламывая руки. — Благодарю за снисходительность! Больше не повторится!

На какое-то мгновение уголки ее губ судорожно дергаются, и я поклясться готов, что она только что почти улыбнулась. В направленном на меня взгляде очень явственно читается краткое, но емкое «псих».

Не скажу, чтобы я был в принципе против такой аттестации. С МакГонагалл лучше попасть в группу неадекватных психов, чем в группу врагов.

* * *

— На живодерню тебя сдать, что ли? — задумчиво интересуюсь я в пространство. — Я честно вносил десять сиклей, и мне все чаще кажется, что зря.

Стоящее в углу гостиной кресло отзывается на это мое заявление еще одной душераздирающей утробной руладой, по сравнению с которой хэлоуинский оркестр призраков мог бы считаться образцом акустической гармонии.

— Я уже извинился, — переждав эту вакханалию звука, говорю я. — Больше, прости, предложить тебе нечего.

На этот раз звук больше похож на завывание ветра в каминной трубе.

— Черт, я не пойду на кладбище его выкапывать! Я, бесценная моя, не некромант, так что толку все равно не будет.

Молчание, а следом, когда я уже решаю, было, что на этот раз ответа не будет, пронзительный вопль. И подбросил же Мерлин подарок к Рождеству! Впрочем, я сам согласился, так что винить, в принципе, некого.

За эти три дня вопли из-под кресла стали уже традиционным сопровождением моих вечерних посиделок, но в разряд фонового шума мой мозг перевести их оказался не способен. Я не умею понимать язык животных — да и сомневаюсь, что существует в мире такое понятие, как «книззлоуст» — но я почти уверен, что содержание у этих завываний глубоко нецензурное.

Орет, как можно догадаться, осиротевшая миссис Норрис, приведенная в чувство дней пять назад. Именно тогда мадам Помфри подняла крайне неудобный вопрос о том, куда теперь девать это счастье.

Так, выяснилось, что в больничном крыле полукниззлу делать нечего из соображений гигиены, у Хагрида — Клык, с анимагом Макгонагал кошки решительно не уживаются, у Авроры с Септимой аллергия, у Батшеды если не аллергия, то по меньшей мере воспаление хитрости, Чарити с Роландой испытывают к миссис Норрис глубокую личную неприязнь, Сильванусу магических существ на работе хватает, а Филиус не умеет ухаживать за животными. Профессор Треллони выразила было желание взять сироту к себе, но тут уже сам коллектив решил, что гуманнее кошку добить. Ну а Снейп просто посмотрел на собравшихся взглядом, обещавшим добить сам коллектив, если кто-то посмеет хотя бы заикнуться об «опекунстве». Короче, у всех нашлись веские причины. Я бы тоже мог придумать что-нибудь эдакое, с фантазией у меня всегда было неплохо. И сейчас искренне жалею, что не придумал.

Смешно, но я чувствую себя перед ней отчасти виноватым. Да, я понятия не имел, что Филч нас покинет, но факт остается фактом. Так что уже третий день это существо безвылазно сидит под креслом и матерится, отказываясь вести переговоры. Мы с ней, можно сказать, берем друг друга измором — у кого нервы крепче, тот и выиграл.

— Лучше б я баньши завел, — фыркаю я и снова принимаюсь за изучение собственных заметок.

Если она ждет, что я скачусь до ползанья перед ее креслом на коленях, то это она напрасно. На секунду меня снова посещает соблазнительная мысль швырнуть в скотину Silencio, но я в очередной раз откладываю ее на завтра. Пусть выговорится. Так что я просто подвешиваю над собой «глушилку», вслед за которой наступает блаженная тишина.

Миссис Норрис, конечно, та еще стерва, но меня сейчас куда больше интересует совсем иная тварюшка. Футов эдак сорок в длину.

О василисках современной магозоологии известно достаточно много: пятый класс опасности по министерским реестрам, смертоносный взгляд, толстенная шкура с ярко выраженным свойством поглощения магии, яд бешеной токсичности, хранить который можно только во флаконах, отлитых из особого стекла. Плюс немалые габариты, огромная физическая сила и относительно долгий срок жизни. Лет эдак пятьсот-шестьсот. Как я уже упоминал, максимально известная длина экземпляра — тридцать футов. Четко выраженной разумностью, в отличие от тех же книззлов или фениксов, либо не обладает, либо тщательно шифруется. Их уже на протяжении нескольких веков разводят в специальных питомниках: в основном на нужды зельеварения — яд, кровь и, шкура и многие внутренние органы василисков активно используются во многих составах. Помнится, где-то я читал, что в эпоху магических войн из шкуры василисков пробовали делать защитное обмундирование для элитных бойцов, делая ставки на ее поглощающие свойства, но быстро свернули производство. Шкура василиска действительно поглощает магию. И накапливает ее. Вот только если законные хозяева одежки умеют накопленную магию «переваривать», преобразуя в энергию, то волшебник способен «съесть» только определенное количество силы, ограниченное его личным резервом. Ну а переполнение этого резерва — штука чертовски непредсказуемая. При легкой перегрузке отделаешься, пожалуй, головной болью да светящимися глазками, зато при сильной рискуешь схлопотать кровоизлияние в мозг, чему «тужурки» из василисков сильно способствуют.

И вся эта бесценная информация в моем случае может идти лесом. Потому что у нас тут явно уже не василиск, а василископодобная аномалия.

В реальности, в наличии неправдоподобного размера тварь, которая живет уже лет эдак с тысячу и, похоже, прекрасно себя чувствует. Что само по себе можно считать феноменом, который объясняется разве что его жизнью на источнике Силы. Это объясняет и вопросы питания данного экземпляра: василиск животное сугубо магическое и на этой самой магии способен существовать вовсе без жратвы. Особенно, если спит. А он, похоже, все это время мирно продрых у себя в убежище. В противном случае, за столько веков на него натыкались бы куда как чаще, и несчастных случаев было бы куда как больше. Я же в хрониках Хогвартса выкопал всего пяток крайне подозрительных случаев смерти студентов или персонала, которые можно при желании подогнать под условия радостной встречи с «королем змей». Да и то не факт.

Куда больше озадачивает меня не смерть Аргуса, которая в таких условиях, увы, закономерна. А эта странная череда впавших в оцепенение жертв. Я бросаю еще один косой взгляд на кресло, под которым неслышимая, но вполне реальная миссис Норрис проклинает свою незавидную участь. До сегодняшнего дня я ни разу не слышал о том, что василиски способны «обратить человека в камень». Медуза Горгона какая-то, а не змея! Хотя, скажем честно, я не магозоолог, так что на это животное смотрю все больше с утилитарной точки зрения: как его разобрать и использовать компоненты я знаю, а вот тонкости его прижизненных талантов меня как-то никогда не интересовали. Особенно, если учесть, что ни одного зрячего василиска я так и не видел. В питомниках их, во избежание, ослепляют сразу после рождения.

А у нас тут глазастый парень. Или девица, что проблемы отнюдь не решает. Почему, черт побери, Филч скончался, а Патрик Коллуэл в двух шагах от него превратился в подобие статуи? Что за дискриминация?

Я откладываю свои корявые заметки в сторону и, закинув руки за голову, некоторое время задумчиво пялюсь в потолок. Ничего интересного на потолке нет, кроме люстры — свет отражается в стеклянных плафонах — но так лучше думается.

В чем разница между Филчем и всеми остальными? Вся фишка в том, что Аргус был сквибом? Ерунда и бред! Миссис Норрис вон тоже магическими способностями похвастаться не может.

Тот самый мифический статус крови, якобы позволяющий василиску отличить нужных от лишних? Помимо того, что это просто смешно, систему опять портит миссис Норрис. Кошка, чистокровный маг и магглорожденный — тот еще наборчик! И приведение в довесок.

Нет, ни черта не сходится!

Я раздраженно встаю с дивана и, немного поразмыслив, отправляюсь на вечернюю прогулку. По местам, так сказать, боевой славы. Может быть, хоть так удастся загнать в свою голову хоть одну дельную мысль.

Возле туалета Миртл тихо и пустынно, что нисколько не удивительно. Стул Филча отсюда давно уже убрали, а вот кровавая надпись на стене никуда не делась и удалить ее с каменной кладки не удалось никакими силами. Снейп регулярно пробует на ней экспериментальные зелья собственного изобретения — похоже, он воспринял это как вызов своему таланту. Ну, главное, что ему интересно! Я бы тоже не отказался узнать формулу этого веселенького заклинания, наброшенного прямо поверх букв. Скорее всего, что-то «авторское», иначе профессор Флитвик давно бы уже распутал. А вот личные заготовки хрен разберешь без помощи составителя. Был у меня чертовски талантливый однокурсник, баловавшийся изобретательством. Так он заклинания на интуитивном уровне клепал — в архитектуре его творений не то что черт, сам дьявол мог себе конечности переломать.

К Миртл в гости меня не тянет, поэтому я отправляюсь дальше — в коридор, где нашли Финч-Флетчли. Тут и вовсе ничего примечательного. Коридор как коридор. Да еще и, как назло, из картин только несколько пейзажей да живописное полотно, изображающее кентавра в ночном лесу. Кентавр делает вид, что любуется звездным небом, но я отчетливо вижу, как он косит на меня голубым глазом.

— И ты, само собой, никого не видел? — спрашиваю я скептически.

— Все мы, живые и мертвые, едины под властью Сатурна [3].

— Вот спасибо, так спасибо, — бурчу я. — Конкретный ты парень. Что ни слово — все по делу!

— Мифы истинны, и смерть часто стоит на страже жизни, — еще немного поразмыслив, добавляет он, после чего демонстративно поворачивается ко мне хвостатым задом и чинно удаляется вглубь нарисованного леса.

Я подавляю желание продемонстрировать вслед ему неприличный жест. Несолидно, да и вообще — вести диалоги с кентаврами без риска спятить способен только очень терпеливый человек, а я особой выдержкой не обладаю.

Зал славы встречает меня торжественной тишиной и бесконечной чередой бликов на пузатых боках наградных кубков. Это место я оставил на закуску, поскольку связанное с ним нападение — самое непонятное для меня. Коллуэл и Филч стояли рядом, условия одни и те же. Вот только один сейчас в больничном крыле, а второй — под несколькими футами кладбищенской почвы. Ну и в чем, спрашивается, замес?

Послонявшись бесцельно по залу, я останавливаюсь перед витриной наград за особые достижения перед школой. На глаза мне тут же попадается табличка с именем Реддла, на которой, по-моему, выбили не ту формулировку. «За особое паскудство натуры» смотрелось бы куда уместнее, а главное — правдивей.

Был вечер, Филч бдел за Патриком, а Патрик, схлопотавший отработку, в очередной раз полировал чужие медальки. Его так и нашли с вытянутой вперед рукой, из которой обнаружившая тела Макгонагал с трудом ухитрилась вытащить тряпку.

Стоп-стоп-стоп!

Я недоверчиво смотрю в глаза собственному отражению в гладком боку наградного кубка. Отражение несуразное, вытянутое и перекореженное: глаза огромные, а подбородок и лоб сплющились. Что, и все? Вот так просто?!

Наскоро примерив свою идею к оставшимся двум случаям, я сдавленно чертыхаюсь сквозь зубы.

«Смерть на страже жизни», мать ее!

Не даром же я сегодня поминал Горгону. Определенное сходство тут действительно присутствует. Таким образом, в досье василиска можно добавить еще один пункт — посмотреть на него и выжить все-таки реально. Если смотреть не напрямую.

В комнаты к себе я возвращаюсь почти бегом, раздираемый той самой неискоренимой жаждой деятельности, которую папаша Джон именует «шилом в заднице» и которая одолевает меня всякий раз, когда на ум мне приходит какая-нибудь светлая идея.

Миссис Норрис при моем появлении поднимает голову от миски, из которой только что жадно трескала тунца и опрометью бросается под кресло.

— Мавау-у-ур-ууу! — грозно и непреклонно доносится из темноты.

— Лицемерка, — хмыкнув, я падаю обратно на диван, подтягивая к себе заметки по василиску.

* * *

Каникулы — прекрасное время не только для студентов, но и для преподавателей. Тишина, покой и куча свободного времени, которое можно потратить на собственные нужды. А в этом году, как я понимаю, отток студентов и вовсе превышает даже самые смелые ожидания. На рождественском ужине, например, нас было в общей сложности человек тридцать. Остальные спешно взяли ноги в руки и разъехались по домам, подальше от той непонятной фигни, что творится в школе.

— Скоро совы полетят, — печально заметил профессор Флитвик. Остальные в ответ только сочувственно покивали головами, бросая косые взгляды в сторону директора.

— Скорее уж не совы полетят, а новая порция дерьма в вентилятор, — негромко делюсь я мнением со скептически тыкающим вилкой в яичницу Снейпом. И так каждый завтрак: есть не ест, только кофе трескает, но на ингредиенты предложенное блюдо разбирает исправно. Скрип вилки по фарфору время от времени начинает меня дико раздражать. В ответ на мою реплику Снейп только хмыкает тихонько, но все же кивает.

Сейчас студенты доберутся до своих любящих родителей, в подробностях поделятся с ними свежими новостями, и всем нам станет весело. Дамблдору, конечно, в первую очередь, но тут, пожалуй, до всех добрызнет. Нет, разумеется, многие студенты писали домой в течение семестра, но магглорожденных мы еще не всех охватили, да и живые рассказы куда лучше и ярче характеризуют навестившую нас полярную лисицу.

Я сам за последние месяцы успел получить пару десятков писем от негодующих родителей. Точнее, родительниц. Что ж это я, героический Локхарт, до сих пор не навел в школе шороху и не заборол врагов в неравной, но чертовски эпической схватке?!

Будучи отнюдь негероическим Алиеном, я в ответ на эти претензии только и мог, что пожать плечами, на корню подрывая тем самым папашин авторитет. Что я, собственно, могу? Знал бы я, где тот василиск, давно бы уже сказал, а так…

В нашем случае личность твари и на четверть не так важна, как место ее дислокации. А вот оно-то как раз и остается тайной, покрытой мраком. Впрочем, есть у меня идея, ни черта не свежая и не оригинальная, но, возможно, действенная.

— Сэр, могу я напроситься к вам на разговор?

Профессор Дамблдор, уже собравшийся покинуть Большой Зал, бросает на меня оценивающий взгляд поверх очков и делает рукой приглашающий жест. Славненько!

— И о чем вы хотите поговорить? — спрашивает он, когда мы занимаем исходные позиции в его кабинете: Дамблдор за столом, я — в кресле у подножия «Олимпа». Каждый раз, когда мне доводится бывать в этом кабинете, на ум мне немедленно приходит фраза «Я начальник, ты — дурак». Причем, если во времена Макгонагал это чувство было похоже на тонкий намек, то в присутствии Дамблдора этот намек превращается в печальную констатацию факта.

— Я тут на днях общался с Миртл. Спрашивал, как она умерла, и она рассказала мне очень странную историю. А еще рассказала, что вы в свое время ее туалет чуть ли не по камушку разобрали. Вот и хотел узнать…

— Нашел ли я что-нибудь? — заканчивает фразу за меня директор. — Рад бы сказать, что да, но, к сожалению, ничего достойного внимания я так и не обнаружил.

— А ведь хорошая была теория, — вздыхаю я, чувствуя легкое разочарование. — Хотя и бредовая.

— Я, в свое время, тоже думал так же, как вы. И почти убедил себя, что нашел разгадку тайны, над которой бились многие поколения сильнейших магов нашей страны, — Дамблдор печально улыбается. Кажется, мой энтузиазм его смешит. Что и не удивительно, в его-то годы. — Однако все, что я нашел — это каменные стены и канализационные трубы. Даже магический фон там удивительно стабилен и не отличается от фона всего остального замка. Боюсь, это ложный путь.

— Вам виднее, — я пожимаю плечами. В конце концов, по уровню мастерства мне с Дамблдором не тягаться. Придется мне вернуться к первоначальному своему выводу, гласящему «если Альбус Дамблдор ничего не нашел, то я и подавно пролетаю». — Но суть не в этом. Как вы думаете, с кем мы имеем дело? «Ужас Слизерина» звучит очень загадочно, но слишком уж бойко для легенды он прореживает учеников.

Некоторое время Дамблдор молчит, разглядывая умащивающегося на насесте феникса. Они вообще создания в наше время редкие, что могло бы показаться странным, поскольку вот уж кто действительно бессмертен. В теории. Но, говорят, какие-то умельцы веке эдак в четырнадцатом научились «высасывать» жизненную силу этих птичек в момент перерождения и запитывать от этой силы мощные артефакты. К шестнадцатому веку от колонии фениксов в Британии остались только ошметки, и Совет Волшебников под страхом смерти запретил магам даже коситься в сторону пернатых долгожителей. Что не помешало, впрочем, отдельным незаконопослушным гражданам продолжать свое черное дело. Фениксы мало того, что существа редкие, так еще и размножаются они исключительно по большому одолжению, раз лет эдак в двести, так что сейчас каждая особь у нас в стране на особом счету.

Фоукс — птица просто потрясающей красоты. Сейчас он еще совсем молод, но уже по размерам напоминает небольшого лебедя. А уж яркость оперения и вовсе описанию не поддается — он тоже неплохо подпитывается магией замка и от этой энергетической «сытости» буквально светится.

Очевидно, заметив пристальное внимание к собственной персоне, Фоукс чуть склоняет голову набок и распушает хвостовые перья, рисуясь.

— Красавец, — соглашаюсь я негромко.

— Удивительное создание, — отзывается директор. — Сильное, мудрое и преданное. Сосредоточие всего, что можно назвать жизнью, если угодно. Мы знакомы около семидесяти лет, но мой друг не перестает меня удивлять. Откровенно говоря, молодой человек, общение с Фоуксом принесло мне гораздо больше пользы, чем общение со многими из тех людей, которых я знаю. В последнее время он, правда, сильно обеспокоен и скрытен. Даже сгорел гораздо раньше обычного.

Он бросает на меня еще один многозначительный взгляд. Амулет ведет себя тихо, но все равно возникает это неприятное чувство, будто меня видят насквозь. Если бы сознание было комнатой, взгляд Дамблдора уже переставлял бы безделушки на каминной полке и отвешивал комплименты по поводу расцветки штор.

— Что это с ним? — невинно интересуюсь я.

— Полагаю, события, что происходят сейчас, слишком расстраивают Фоукса и заставляют его всерьез волноваться, — задумчиво отвечает директор. — У фениксов в живой природе не так много естественных врагов, молодой человек. Но каждый такой враг страшнее целого отряда магов. Разумеется, я уже сделал выводы относительно того, с чем конкретно мы имеем дело. Все эти убийства петухов, наследие Слизерина, загадочный голос, о котором нам поведал юный мистер Поттер и который не слышал никто, кроме него… достаточно сопоставить это с рассказом покойной мисс Уоррен и беспокойством Фоукса, чтобы прийти к неутешительному выводу. А еще за последний месяц я не встретил в замке ни одного паука.

Я слегка морщусь, вспоминая, как в середине ноября был разбужен Шелоб, здоровенным пауком, с какого-то фига свившим свою паутину прямо под умывальником. Когда я заселялся, паук уже был на месте, встретив меня с истинно аристократической прохладцей.

Поскольку он был один и, к тому же, ухитрился распугать с территории всех своих более мелких собратьев, я решил не заморачиваться: окрестил соседа единственным известным мне паучьим именем и мирно на него забил.

Мы успешно не обращали друг на друга внимания до той самой ночи, когда этот паршивец галопом проскакал прямо по моей руке, шлепнулся на пол и ввинтился в крошечную щель под входной дверью, не сказав ни слова на прощание.

— То есть, — медленно говорю я, — вы тоже считаете, что у нас по школе ползает неучтенный василиск?

— Боюсь, что так, — Дамблдор явно машинальным жестом перекладывает роскошное писчее перо с одной стороны стола на другую. — И эта угроза слишком реальна и слишком серьезна, Гил. Самое печальное, что мы не можем с ним ничего сделать в силу того, что просто не представляем, где он и каким образом перемещается по школе. Хогвартс, разумеется, защищает учеников в меру своих сил. Ни один ребенок пока не погиб и дай-то Мерлин, чтобы ситуация не изменилась. Несчастному же Аргусу просто не повезло, как бы цинично ни звучали мои слова.

— Да уж, не повезло, это мягко сказано. — хмыкаю я. — Отчего же ваш Хогвартс так его подставил, сэр?

— К счастью или к сожалению, своим Хогвартс я назвать не могу, как и никто из нас, — отзывается Дамблдор. Я снова ловлю себя на том, что голос директора вводит меня в своего рода транс. Так и тянет расслабиться, откинуться на спинку кресла и просто позволить ему звучать, не особо цепляясь за смысл слов. Я встряхиваю головой и директор, заметив этот жест, щелчком пальцев заказывает у домовиков чай. Острый запах бергамота и мятная прохлада почти сразу приводят меня в чувство, и я с благодарностью киваю. Силен, черт побери. Даже с экранами фонит.

— Вы поэтому гостей все время чаем поите по поводу и без? — я с удовольствием делаю очередной глоток.

— Это одна из причин, — невозмутимо отзывается Дамблдор. — К тому же, это элементарные законы вежливости и гостеприимства, нарушать которые мне не позволяет воспитание. Сладкое, кстати, тоже достаточно хорошо стимулирует мозговую активность. Конфету?

— Нет, спасибо, мне и так нормально, — я отрицательно мотаю головой.

Я и правда не великий любитель сладостей. Разве что чай и кофе без сахара пить так и не научился. Но вот про то, что шоколад и глюкоза благотворно влияют на мозги, я тоже слышал. Со стороны привычка Дамблдора совать всем сладости выглядит как милое чудачество, однако, похоже, наш директор всего лишь предлагает своим собеседникам средства ментальной контрацепции. Его магия даже с экранами обладает крайне паршивым свойством «убаюкивать» сознание, особенно в разговорах с глазу на глаз — отвлечься не на что. А тепло, горьковатая свежесть чая и материальная тяжесть чашки, которую можно вертеть в руках, создают своего рода «точку фокуса», не позволяя разуму окончательно поддаться мягкому, незаметному и от этого еще более пугающему влиянию. Теперь я хотя бы понимаю, почему преподаватели, хорошо знающие директора, либо вовсю трескают в его присутствии чай с конфетами, либо ходят к нему на разговоры попарно. Только Снейпу начхать: у мужика ментальная защита, похоже, стоит такая, что фоновой магией ее не прошибает.

— Что ж, как угодно, — Дамблдор кивает. — Возвращаясь к теме нашей беседы, должен заметить, что Аргус не попадал под защиту Хогвартса, поскольку никогда не был полноценным его хм… симбионтом. Лишенный магии, он не мог установить связи с замком, а замок не мог, как должно, взаимодействовать с ним. Вы бы удивились, молодой человек, если бы узнали, насколько должность заведующего хозяйственной частью Хогвартса интересна и почетна для человека, наделенного магией и способного «услышать» замок.

— Может, и удивился бы, — это положительно интересно, и в другое время я не преминул бы расспросить директора поподробнее, но сейчас у нас есть проблемы и поважнее. — То есть, мистер Филч просто «не дозвался» помощи? Понятно. Но с василиском-то что?

— Увы, ничего, — Дамблдор удрученно вздыхает. — Василиска можно только устранить, но для этого нам придется сначала его обнаружить. А надежных средств защиты от смертоносного взгляда так и не изобрели. Нет никаких специальных зелий или артефактов...

— Но непрямой взгляд вместо смерти приводит к оцепенению, — невежливо перебиваю я. — Позавчера до меня дошло, наконец, по какому принципу это работает, сэр! Все оцепеневшие ученики и миссис Норрис...

— Как, кстати, она поживает?

— Ей определенно не нравится выбор патрона, но против тунца по ночам она ничего не имеет. Женщины! Так вот, все они видели либо отражение василиска, либо смотрели на него через какую-то преграду, как в случае с мистером Финч-Флетчли. Может быть, нам хоть очки студентам выдать? На всякий случай?

— Не поможет, — немного помолчав, констатирует Дамблдор, — случай мистера Финч-Флетчли уникален, молодой человек. Дело не в том, что он смотрел на василиска через преграду. Дело в самой преграде. Сэр Николас наделен так называемой псевдожизнью, и принял основной магический удар на себя, потеряв почти весь свой запас энергии. Призраки также являются системой защиты замка, и любой из них готов погасить собой магию, угрожающую жизни студента, однако неживая материя, подобная стеклу, не в состоянии повторить подобный подвиг. Максимум, что мы можем сделать, это увеличить количество отражающих поверхностей в коридорах и ограничить передвижения студентов по школе. Обеспечить их индивидуальной защитой мы не можем, Гил, поскольку в этом случае нам придется объяснить причину, что возвращает нас к...

— ...попечительский совет, комиссия из министерства, закрытие школы и далее по списку, — уныло констатирую я.

— Именно. Я бы сказал, молодой человек, что мы попали в патовую ситуацию.

— Как вообще можно не заметить сорокафутовую змею? — обращаясь, скорее ко вселенной в целом, чем к Дамблдору в частности, интересуюсь я.

— Замок хранит множество тайн, Гил, — как полномочный представитель вселенной в этой комнате, философски отзывается директор. — Меня куда больше занимает не «как?», а «зачем?». План наследника мне не ясен и это, признаюсь, озадачивает меня сильнее всего.

— Уж если вы озадачены, сэр, то я и вовсе в тупике, — сознаюсь я. — Нападения какие-то бессистемные, да еще и бестолковые. Ни к каким ритуальным циклам жертвы не привязаны, умерла так и вообще одна из четырех. Какая бы у этого наследника цель ни была, зачем ему такая шумиха? Мог бы тихо провернуть свое дело, и никто бы ни до чего не докопался.

— Если только массовая паника не является одной из его целей, — задумчиво тянет Дамблдор, рассеянно глядя куда-то мимо моего левого уха. — Паника, закрытие Хогвартса, насаждение общественной истерии — называть можно как угодно.

Что-то не верится мне, что Реддл настолько туп, хоть убейте. Захватить чье-то сознание, расходуя огромные количества энергии на этот самый захват, проникать в тайную комнату, выпускать в школу василиска, и все лишь затем, чтобы, условно выражаясь, насрать директору под дверь? Как-то слишком по-детски это. Или на него менталитет «носителя» так неблаготворно влияет?

— А как вы думаете, сэр… — начинаю я, но продолжить мысль попросту не успеваю, потому что в комнату без стука вламывается профессор зельеварения. По инерции он пролетает аж до середины кабинета и только затем останавливается. Причем тормозит Снейп так резко, что со стороны может показаться, будто он с разбегу врезался в стену.

— Что вы тут делаете? — резко спрашивает он, и я от удивления даже не сразу нахожусь с ответом. Да, Снейп, конечно, тот еще тип, но вот такого хамства с порога я от него, признаться, не ожидал.

— Сижу, — наконец, светским тоном заявляю я, демонстративно прихлебывая из чашки. — А вы что тут делаете?

Кажется до него, наконец, доходит вся абсурдность ситуации в целом и вопроса в частности.

— Прошу прощения, — сухо говорит он, даже не пытаясь, впрочем, казаться смущенным. И правильно: кто бы ему поверил? — Я не ожидал, что у господина директора в это время будут посетители. Альбус, нам нужно обсудить некоторые новости конфиденциально. В какое время я могу зайти?

В руках зельевар сжимает какие-то официального вида бумажки, подозрительно похожие на бланковые пергаменты больницы Святого Мунго и вид у него настолько решительный, что я без боя сдаю занимаемую позицию.

— Я уже ухожу, не переживайте. Мы, кажется, обсудили все, что хотели, верно, сэр? — дождавшись от директора кивка, я продолжаю. — Спасибо, что уделили мне время, всего доброго.

Никогда не был эмпатом, но сейчас витающее в комнате напряжение мог бы почувствовать, кажется, кто угодно. И единственное, что приходит мне на ум, пока я иду по коридору в сторону своих комнат: Снейп только что узнал, что он смертельно болен и облегчить его участь может только сильнодействующий яд. Менее радикальные средства уже не сработают. Это прекрасно бы объясняло и бумаги из Мунго, и его первую реакцию при виде меня, и его явное нежелание что-то обсуждать при посторонних. Вот только я точно знаю, что умрет Снейп в девяносто восьмом. От скоротечной Нагини сонной артерии. Или его будущее я тоже каким-то неведомым образом ухитрился перекроить?!

Впрочем, долго размышлять об этом мне не приходится, поскольку на подоконнике в своей комнате я обнаруживаю разъяренную долгим ожиданием сову с письмом от Кларк.

«Суббота в час дня. Окс-д»

Ей бы в Аврорате секретные донесения шифровать, ей Мерлин. Не знал бы я, что моя бесценная Хэйди договаривалась для меня о встрече с одним из своих профессоров-ритуалистов, ни черта бы не понял.

[1] Василий Валентин — алхимик, живший в XIV или XV веке. Изобретатель соляной кислоты и известный деятель в области не только алхимии, но и химии тоже.

[2] Хлеб из одной печи — английская поговорка, аналогичная выражению "чесать всех под одну гребенку".

[3] в астрологии планета Сатурн является одним из олицетворений и символов смерти.