Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов) (джен)

Гэлбрайт закричал и проснулся в холодном поту в своей постели. Казалось, в его ноздрях застрял этот мерзкий запах, похожий на аромат гниющего мяса и разложившейся падали.

— Я был там при родах...

Инспектор намеренно произнес эти слова громко и отчетливо, чтобы дать понять, что он больше не спит и действительно находится дома. Однако в этом не было особого смысла, потому что его взору открылся знакомый интерьер его квартиры. Вот его одежда висит на спинке стула, вот пульт дистанционного управления лежит на полу рядом с телевизором, а вот окно, за которым уже было светло... Но в голову Гэлбрайта закралась бредовая мысль, что существо из его кошмара не исчезло вместе со сном, а материализовалось где-то в глубине его комнаты...

— Выходи, новорожденный, попробуй сожрать своего акушера! — крикнул он как можно громче.

Но, как он и думал, клейстерный младенец не выползал из-под кровати на когтистых лапах, не мчался из соседней комнаты и даже не срывался прямо с потолка — ибо никогда не было такого случая, чтобы, проснувшись, человек утащил обитателей своих снов в реальный мир.

Встав с кровати, он сразу же направился в ванную. Глядя на собственное сонное лицо, Гэлбрайту захотелось побриться. Недолго думая, он намылил щеки и взял бритву в руки, однако, как только инспектор поднес лезвие к коже, он тут же почувствовал острую боль. Положив бритву на место, он вымыл лицо и, наблюдая, как из раны на щеке потекла красная струйка, с неудовольствием отметил, что, видимо, ему придется и дальше смущать своих коллег этой щетиной. И как он умудрился так порезаться? Неужели у него совсем сдали нервы после кошмара, раз у него так сильно дрожали руки?

На кухне не было ни крошки еды. Идти на работу голодным было не вариант... Тогда Гэлбрайт решил пока не обращаться в департамент, а забежать в небольшое заведение, которое располагалось в подвале дома на другой стороне улицы. Обычно местные жители заходили туда для того, чтобы опрокинуть бокал чего-нибудь хмельного и, размахивая руками, втянуться в группу таких же посетителей и начать дергаться под безвкусную музыку, которая лилась из громкоговорителя, подвешенного к потолку. Но все же это заведение славилось не только танцами — там можно было перекусить небольшим количеством чего-нибудь вкусного и, главное, калорийного. По крайней мере, эта сторона была хорошо известна самому Гэлбрайту — он не был уверен, что кто-то еще всерьез спустился бы по ступенькам в этот бар за горячим сэндвичем или небольшой тарелкой салата.

Одеваясь перед выходом, инспектор продолжал думать о том гротескном детеныше из своего кошмара. Вспомнив, как клейстерный младенец, почувствовав человека, принял охотничью стойку, Гэлбрайт пришел к выводу, что это был детеныш какого-то хищника. По-видимому, охотничий инстинкт этого вида был настолько развит, что, фактически, как только они появлялись из утробы своей матери, эти существа уже вынюхивали своих потенциальных жертв. Единственное, что было неясно, так это то, как они должны были двигаться.

То, как быстро клейстерный младенец напал на инспектора, было счастливым совпадением — жертва находилась очень близко к месту рождения, и это расстояние можно было легко преодолеть прыжком. Но как же он охотился во взрослой форме? Хотя Гэлбрайт был слаб в биологии, это не мешало ему считать, что хищнику невыгодно существовать без сильных задних конечностей, потому что необходимо каким-то образом развивать скорость, чтобы догнать убегающую добычу. По-видимому, единственным выходом для этого новорожденного была возможность попасть в руки каких-нибудь сердобольных ученых, которые, обезвредив его на некоторое время, установили механические протезы ног в его заднюю часть тела. Гэлбрайт нарисовал этот образ в своей голове. Да, подумал он, такое создание было бы достойно выйти из-под кисти Ганса Гигера...

К тому времени, когда Гэлбрайт уже оделся и вышел на улицу, он, наконец, закончил обдумывать свою, по сути, бессмысленную идею о существе, которое он видел во сне. Этим утром солнце все еще ярко светило в небе, на нем не было ни облачка. Было еще не жарко, но инспектор с удовольствием спустился по ступенькам, ведущим в бар, — ему хотелось как можно скорее оказаться там, в подвале с кондиционером (но при гораздо более разумном уровне мощности, чем в том продуктовом магазине, где продавался пикантный орешек).

Как только Гэлбрайт переступил порог, в уши ему сразу же ударили громкие звуки фортепиано, под аккомпанемент которых жизнерадостный баритон молодого певца с каким-то небывалым упорством пел о том, что есть нечто большее, чем вечеринка. Инспектор подумал, что владелец заведения, по-видимому, не поддался модным веяниям, если сыграл для своих гостей песню, которой уже исполнилось восемь лет. Он вспомнил, как, когда он впервые прилетел в Америку самолетом (в то время он был голодным и худым студентом), он услышал музыку этих ребят, игравшую в аэропорту. Тогда он не придал этому особого значения, но запомнил интонацию, с которой невидимый для его глаз певец что-то пел под аккомпанемент какофонии синтезаторов. И теперь, будучи инспектором полиции, Гэлбрайту казалось, что в текстах песен этой группы скрыто какое-то послание, а в странном сочетании звуков, из которых складываются их мелодии, заключался весь смысл их коллективного творчества...

За круглыми столами, стоявшими в этом подвальном помещении, никого не было. Это и понятно, большинство людей приходят сюда, чтобы потусоваться под музыку с затуманенными глазами в конце дня, а не перекусить перед работой (именно этого инспектору сейчас хотелось больше всего). Гэлбрайту, который уже приближался к фиолетовым огням стойки, в голове промелькнула мысль: «Довольно забавно, что владелец включил такую оптимистичную музыку в пустом зале». С его длинными ногами инспектору не нужно было вставать на цыпочки, чтобы сесть на высокий трехногий табурет. В прошлом, когда он был еще шумным мальчиком, на уроках физкультуры, во время построения, инструктор часто в шутку хвалил его, говоря: «Гордись, парень, ты самый первый в строю!». Такое внимание к его скромной в остальном персоне смутило маленького Гэлбрайта, и он, покраснев, не ответил на эти шутки.

Но те замечательные школьные годы прошли, и теперь никому из тех, с кем инспектору приходилось иметь дело, даже в голову не пришло сделать ему комплимент в честь его высокого роста. Это навело Гэлбрайта на грустные размышления о том, что школа — это еще не жизнь в обществе, гораздо точнее было бы сравнить ее с теплицей, где, прежде чем быть посеянными в грубую почву реальной взрослой жизни, крошечные ростки будущих людей растут в крошечных горшочках и, согласно расписанию, получают необходимую для них воду (дисциплину) и свет (знания). В детстве Гэлбрайт часто хотел, чтобы система образования претерпела радикальную перестройку, чтобы маленьким детям и ему самому, в первую очередь, не приходилось сидеть за партой, которая портит его осанку, в душном классе и, под угрозой выставления оценок с определенными цифрами, заниматься бессмысленной тратой бумаги и чернил...

Как только инспектор занял свое место за стойкой, бармен, который, казалось, все это время дремал, тут же встряхнулся и, достав стакан, спросил своего первого посетителя в это утро:

— Чего желаете? Может быть, «Браун Хорс»? — он имел в виду местный сорт виски, который бодяжили в подвалах Портленда.

— Нет, спасибо, лучше дайте мне подогретого пива, — внушительно сказал Гэлбрайт.

— Минуточку, — ответил бармен.

Сохраняя каменное выражение лица, мужчина отставил стакан и, поставив перед посетителем пивную кружку, достал откуда-то из-под прилавка стеклянную бутылку, до краев наполненную бледно-янтарной жидкостью. Наполнив кружку до краев, он с ловкостью фокусника поставил ее в микроволновую печь позади себя. Инспектор не сводил глаз с бармена — он был приятно очарован тем, как грациозно тот двигался, как ловко умудрялся обращаться со всеми этими бокалами, бутылками и прочими атрибутами этого заведения.

— Вот ваш заказ, — сказал бармен, ставя слегка подогретую кружку на стойку перед посетителем.

Гэлбрайт сделал глоток, и приятное, опьяняющее тепло разлилось по его венам. Стараясь осушать кружку как можно медленнее, он начал с наслаждением поглощать алкоголь. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз заходил в этот бар, чтобы побаловать себя своим любимым напитком... Внезапно Гэлбрайт вздрогнул. Увлекшись распитием подогретого пива, он совершенно не замечал, что происходит вокруг.

— Простите? — словно вынырнув с глубокого дна на поверхность, удивленно спросил он.

— Не хотите немного перекусить? Сегодня у нас пицца, время подходящее, — услужливо подсказал бармен.

— Пицца?

Инспектор, казалось, не понимал ни слова из речи своего собеседника.

— Вы имеете в виду завтрак? — до него наконец дошло. — Да, конечно, дайте мне кусочек.

Бармен кивнул и отступил куда-то за стойку. Гэлбрайт, глядя на почти пустую пивную кружку, вспомнил, зачем он вообще сунул нос в это заведение с утра пораньше. Да, утренняя трапеза — это то, что ему сейчас нужно. На самом деле, он не должен ехать через весь город в свое полицейское управление на пустой желудок...

Ход его мыслей был прерван чьим-то осторожным прикосновением к его плечу. Гэлбрайт, который все еще не совсем оправился от голода, медленно повернулся к тому, кто его потревожил. Это был всего лишь стюард. Инспектор оглядел его с ног до головы недовольным взглядом.

— Извините, мистер... — тихо сказал молодой человек.

Стюарду явно было не по себе от того, что ему приходится беспокоить этого мрачного мужчину почти на две головы выше него.

— Чего вы там стоите? — добродушно обратился к нему инспектор.

Гэлбрайт немедленно перестал свирепо смотреть на парня, но тот продолжал слегка дрожать от страха.

— Вы инспектор Гэлбрайт? — нерешительно спросил стюард.

— Мы знакомы? — медленно проговорил Гэлбрайт.

Инспектор начал вспоминать, видел ли он раньше этого парня с большим носом и худыми щеками. Независимо от того, сколько раз он приходил сюда, блюда всегда подавал взрослый и худощавый мужчина... Гэлбрайт пришел к выводу, что это его сын, который, должно быть, пришел сегодня на работу вместо него.

— Нет, мистер, просто один человек просит вас подойти к телефону, — выдохнул парень, произнося свои последние слова.

Инспектор бросил взгляд на стойку — бармена там все еще не было.

— Ладно, подожди минутку. Я заказал пиццу, не мог бы ты попросить завернуть ее с собой? — крикнул он стюарду, который уже отходил к дальним столикам.

— Хорошо, я передам мистеру Андерсону, — без тени робости ответил парень, имея в виду бармена,

«Растёт смена», — подумал инспектор о молодом официанте и, мысленно пожелав ему успехов в карьере, направился к телефонной будке. Там было темно — лампочка, висевшая на потолке, вообще не давала света. «Владелец забыл вкрутить новую лампочку взамен сгоревшей», — машинально подумал Гэлбрайт, поднося телефонную трубку к уху. Он был немного глуховат от музыки в главном зале, поэтому, когда он ответил по телефону деловым тоном «Инспектор Гэлбрайт на проводе», он не сразу услышал тихий голос звонившего.

— Кто вы, простите? — спросил он

— Вас беспокоит Сеймур, — раздался из динамика успокаивающий старческий голос

Когда Гэлбрайт наконец понял, кем был человек на другом конце провода, его сердце непроизвольно отозвалось гулким биением при звуке этого имени.

— Простите меня, господин главный инспектор, здесь просто плохо слышно, — начал оправдываться он.

В этом телефонном разговоре Гэлбрайт, возможно, впервые за всю свою карьеру полицейского инспектора, позволил себе солгать Сеймуру. Ложь заключалась в том, что на самом деле в телефонную будку из главного зала этого подвального бара не доносилось ни звука. Гэлбрайт позволил себе такие вольности в разговоре с господином главным инспектором по той простой причине, что хотел оправдать собственную невнимательность и сослаться на ситуацию, которая якобы мешала ему.

К счастью для него, господина главного инспектора Сеймура не волновало, в каких условиях сейчас находился его подчиненный. Он, не дослушав до конца жалкое оправдание Гэлбрайта, обратился к нему со своей просьбой:

— Гэлбрайт, я хотел бы встретиться с вами наедине.

Эти, казалось бы, безобидные слова главного инспектора произвели на Гэлбрайта неожиданное впечатление. На мгновение он почувствовал боль в правом ухе, как будто барабанную перепонку проткнули острием очень тонкой иглы. В глазах потемнело...

— Принято, господин главный инспектор, — ответил Гэлбрайт, опираясь свободной рукой о стену телефонной будки. — Когда мне...

— Я бы предпочел не откладывать встречу. У вас есть время?

— Я в вашем распоряжении, господин главный инспектор, сейчас только утро.

— Это хорошо, я не хочу откладывать это на завтра. Так вы сможете?

— Да, конечно.

— Отлично. Вы знаете, где я живу?

Гэлбрайту захотелось ответить: «Откуда мне это знать?», но он вовремя сдержался от этой нервной вспышки. Но на самом деле, с какой стати ему знать адрес главного инспектора? И, если уж на то пошло, почему бы им не встретиться в полицейском управлении в его кабинете? К чему вся эта конспирация?

— Нет, но я...

Инспектор был готов найти адрес главного инспектора среди вороха бумаг в отделе полицейского управления, но его собеседник не дал ему договорить.

— У вас есть на чем написать?

— Подождите секунду...

Гэлбрайт начал рыться в карманах. Да, вот она, его маленькая записная книжка, которую он доставал, когда ему нужно было записать чей-то домашний номер или адрес.

— Все готово, диктуйте.

Зажав трубку между ухом и плечом, инспектор прижал блокнот к стене телефонной будки и, достав ручку, приготовился записывать.

— Итак, пишите — Ролло, пятьдесят пять. Это недалеко от Портлендского государственного университета.

Улица Ролло, пятьдесят пятый дом. Гэлбрайт, стараясь не уронить телефонную трубку, крупными буквами записал этот адрес в свой блокнот. Выводя последнюю цифру, он услышал, как Сеймур спросил:

— Вы можете приехать немедленно?

Инспектор, закрыв блокнот и положив его во внутренний карман пиджака, схватил трубку в руки.

— Да, господин главный инспектор, я постараюсь приехать к вам как можно быстрее.

— Может быть, вам будет удобнее через один-два часа?

— Я могу сделать это в любую секунду.

— Тогда ладно, Гэлбрайт. Жду вас.

Гэлбрайт забыл попрощаться — мистер главный инспектор Сеймур уже закончил разговор. Гэлбрайт вернул телефонную трубку на прежнее место и, поправив галстук, вышел из телефонной будки. Переступив порог, он почувствовал легкое покалывание в глазах — простояв в темноте весь разговор, он несколько отвык от света. В зале бара все еще играла музыка. К агрессивным аккордам фортепиано присоединился странный индустриальный скрежет — как будто поезд останавливал свое движение.

Привыкая к дневному свету, Гэлбрайт почти столкнулся лицом к лицу с молодым стюардом. Он, увидев входящего в зал инспектора, остановился и, легким кивком указав на барную стойку, бодро доложил:

— Пицца готова, забирайте свой заказ.

— Спасибо вам... — Гэлбрайт хотел обратиться к официанту по имени.

— Меня зовут Лоуренс, Лоуренс Уилкокс, — весело сообщил ему парень.

— Моя благодарность вам, Лоуренс. Передайте привет отцу!

— А каково ваше... — теперь парень захотел узнать имя своего собеседника

— Зовите меня просто Гэлбрайтом. Ваш отец всегда обслуживал меня в этом заведении.

Гэлбрайт подошел к стойке. На нем лежала четвертинка толстой лепешки, завернутая в пропотевший полиэтиленовый пакет, который был щедро намазан кетчупом. Там же был тертый сыр, запеченный при высокой температуре, под которым были спрятаны два кусочка бекона. «Негусто», — подумал инспектор, которому одного вида этой еды было достаточно, чтобы начать корить себя за то, что попался на рекламу бармена, который пытался всучить своему клиенту явно несвежий товар.

— Сколько я вам должен за это? — Гэлбрайт, не спешивший брать пакет в руки, повернулся к скучающему бармену.

Тот взял в руки прайс-лист и начал считать в уме. В то же время вены у него на лбу заметно вздулись. Наконец, он назвал покупателю сумму. «Боже мой», подумал Гэлбрайт, «за один несчастный бокал пива (пусть и подогретого) и крошечный кусочек пиццы мне нужно отдать столько же денег, сколько я обычно трачу на покупки в продуктовом магазине». Не то чтобы инспектор был особенно жадным и скуповатым — нет, инспектору просто было немного неудобно платить за еду, на приготовление которой уходит пять минут, ту же сумму, что и за припасы на три дня. Но ничего не поделаешь, правила рынка — это закон — как человек, работающий в полиции, Гэлбрайт знал это очень хорошо.

Настроение Гэлбрайта было испорчено. Бросив деньги на стойку, он схватил пропотевший пластиковый пакет и, поднявшись по ступенькам, начал на ходу разворачивать его. Его первое впечатление от этого куска пиццы было верным — этот дешевый полуфабрикат едва поддавался жеванию, и ни один из его компонентов не имел никакого вкуса. Может быть, дело было в том, что пока инспектор разговаривал по телефону, пицца успела остыть, лежа на барной стойке, но Гэлбрайту не хотелось оправдываться перед самим собой за собственную глупость — раз уж он повелся на рекламу, получил по заслугам...

Не сбавляя темпа, он покончил со своим завтраком без малейшего чувства аппетита. Скомкав пластиковый пакет, он выбросил его в мусорное ведро, которое случайно оказалось у него на пути, когда он проходил мимо стены здания. Но тут внезапно до его ушей донеслись отголоски какой-то оживленной дискуссии. Смахнув крошки с усов, инспектор свернул с дороги в небольшой переулок. Там, в маленьком уголке, на стоянке стояли две машины — новенький серебристый «Бьюик Скайхок» и невзрачный «Ред Игл Премьер».

Трое афроамериканцев, одетых в какие-то до смешного большие для них яркие костюмы, сгрудились вокруг них. Глаза у них троих были спрятаны за огромными черными очками, а волосы прикрывали белые кепки с козырьками назад. «Это определенно фанаты гангста-рэпа», — подумал Гэлбрайт, слегка прячась. По какой-то причине ему стало интересно, о чем эти любопытные люди говорили в этом уединенном месте. Самый высокий из этой банды указал пальцем на толстяка, стоявшего напротив него, и сердито сказал:

— Еще раз назовешь меня «придурком», и я припаркую твою тачку прямо в твоей заднице!

Тот, к кому было обращено это замечание, отстранился и, повернувшись к невысокому мужчине, стоявшему слева от него, тихо сказал ему:

— Приятель, я бы порвал с этим дерьмом прямо сейчас.

— У тебя кишка тонка, — хвастливо заявил высокий афроамериканец.

— Мои шары поболее твоих, — спокойно сказал коротышка.

— Ха-ха, деревенская дворняжка под кленовым сиропом!

Снова повысил голос самый высокий из банды, который после этого замечания внезапно вытащил сверкающий серебром пистолет из карманов своих широких плеч, двое стоявших напротив него не заставили себя долго ждать и тоже достали свое огнестрельное оружие. В отличие от своего противника, у их друзей были черные и компактные кольты.

— Эй ты, как насчет «печенек»? — крикнул тот, что пониже.

— Хочешь «печенек»? — вторил ему его толстый друг.

— Да отсосите вы! — заорал их противник.

«Еще немного, и они перестреляют друг друга из своих пушек», — подумал Гэлбрайт. Представив себе, как эти трое афроамериканцев одновременно упадут на землю с дырками в головах, он громко рассмеялся. Это спасло банду от распри — они, забыв о вражде, все как один повернулись в его сторону. Дула их пистолетов теперь были направлены на инспектора.

— Что этот белокожий мудак себе позволяет? — завопил самый высокий.

— Без сомнения, он просто издевается над нами! — ответил ему коротышка.

Гэлбрайт, посчитав, что сейчас лучше отступить, не стал тратить много времени на уговоры — он, стараясь не показывать страха под дулом трех пистолетов, медленно пошел вперед по улице. Крики толстяка «Эй, куда пошёл!» все еще звучали в его ушах, но, как ни странно, никто из этой воинственной троицы не последовал за ним — видимо, они просто хотели отогнать мешавшего их разборке прохожего.

Убедившись, что трое фанатов гангста-рэпа не собираются следовать за ним по пятам, Гэлбрайт сбавил скорость. Утолив голод, он уже не чувствовал себя таким вялым, как тогда, когда выходил из дома. Теперь он шел по постепенно сужающейся улице. В его голове возникла мысль, что этот уголок в центре не перестраивался, вероятно, с девятнадцатого века — настолько неухоженными были стены неуклюжих зданий, в которых сияли витрины магазинов.

Инспектор прошел рядом с витриной, за которой стояли манекены, одетые в бальные платья, и, пройдя под бетонной аркой, свернул в пустынный проход. Сейчас он не знал, где находится, но после вчерашнего Гэлбрайт решил не связываться с метро — ему казалось, что если он поедет туда снова, то там его снова будет ждать этот странный человек, который был как две капли воды похож на мистера Йонс, лежавшего в больнице.

Погруженный в свои мысли, Гэлбрайт краем глаза заметил, что в коридоре появился еще один человек. Это был высокий и худощавый мужчина, который постепенно приблизился к самому инспектору. У последнего не было времени обращать внимание на случайного прохожего, но чисто инстинктивно он старался удержать человека в своем поле зрения — то ли это действительно первобытный инстинкт охотника, то ли привычка, приобретенная во время работы в полиции, но как бы то ни было, Гэлбрайт решил, что лучше не расслабляться — ибо в этом проходе, в котором чем дальше от входа становилось темнее, он почему-то чувствовал себя неуютно, находясь в нем.

Прохожий был уже совсем близко. Подняв голову, Гэлбрайт заметил, что тот немного притормозил. Хм, подумал он, с чего бы это... Они одновременно остановились в нескольких шагах друг от друга. Инспектор, пытаясь рассмотреть незнакомца, стоящего в темноте прохода, постепенно перестал думать о вчерашнем происшествии в метро. Что-то было не так с этим человеком, подумал Гэлбрайт, что заставило его вот так застыть на одном месте? Действительно ли это было неожиданностью, что, кроме него, кто-то еще решил пойти по этому пути? Подождав с полминуты, инспектору надоело стоять на одном месте, и он двинулся вперед, но внезапно носок его мокасина наткнулся на что-то невидимое, мешающее ему двигаться дальше.

Гэлбрайт понял, что этот странный человек — он сам, потому что это было отражение в зеркале, которое по какой-то непостижимой цели поставили в конец тупика. Но это не успокоило инспектора. Он сделал пару шагов назад и поднял руку вверх, думая, что двойник в зеркале повторит его движения. Однако этого не произошло.

Он внезапно почувствовал то же самое беспокойство в своих кровеносных сосудах, что и вчера, когда увидел двойника мистера Йонс. Гэлбрайт снова сделал шаг вперед и, пытаясь попасть в мужчину, прикоснулся пальцем к холодному стеклу. Нет, это действительно было всего лишь отражение в зеркале, но почему оно не повторяет движений его самого, а, кажется, застыло в той же позе, в которой сам инспектор уже был минуту назад?

Глядя на этого жуткого двойника, Гэлбрайт внезапно почувствовал, как земля у него под ногами начала дрожать. Что это, началось землетрясение? Не на шутку встревоженный инспектор, мотая головой из стороны в сторону, начал лихорадочно искать выход из ситуации, в которой он оказался. Все, чего он хотел, это выбраться из этого прохода, но позади него, вместо вида на улицу, была только черная тьма — Гэлбрайту не следовало даже пытаться идти в том направлении, откуда он пришел...

Между тем, землетрясение становилось все более и более интенсивным. С обшарпанных стен начала отваливаться старая штукатурка. Гэлбрайту пришлось отступить назад — прямо с потолка выпал кирпич и грохнулся на землю, подняв немного пыли. «Это уже целых семь баллов», — подумал инспектор, оценивая уровень землетрясения. «Если бы только я...» У него не было времени додумать эту мысль — его так сильно трясло, что спокойно строить догадки не представлялось возможным.

В панике нарезая круги по крошечному участку прохода, он снова взглянул на зеркало, которое необъяснимым образом не рассыпалось на куски во время этого землетрясения. Фигура его собственного отражения продолжала стоять на том же месте и в той же позе, но Гэлбрайта гораздо больше беспокоило то, что начинало происходить за спиной зеркального двойника — оттуда, с ярко освещенной улицы, внезапно хлынула волна темно-красного цвета. Жидкость чем-то напоминала морскую воду, смешанную с кровью. Гэлбрайт обернулся — позади него ничего не было, только полная темнота. Он снова повернулся к зеркалу — там, с хорошо видимой отсюда улицы, огромная волна продолжала приближаться к его двойнику. Что, во имя всего Святого, происходит? Это галлюцинация?

В его мыслях царил хаос. Инспектор больше не пытался делать никаких выводов — он просто метался в этой ловушке, как зверь, загнанный на убой. Он снова посмотрел в зеркало и чуть не потерял сознание — волна темно-красной жидкости, которая уже подобралась вплотную к отражению Гэлбрайта, устремилась в сторону самого инспектора с оглушительным звоном разбитого стекла. Он почувствовал, как эта вода залила его с головы до ног. Его нос и рот начали наполняться жидкостью, от которой исходил отвратительный запах крови. Стараясь не задохнуться, Гэлбрайт начал отчаянно размахивать руками, словно пытаясь выплыть на поверхность, но он, не в силах сопротивляться силе этой стихии, отдался волне, которая тут же повалила его на землю...

Он проснулся оттого, что чьи-то руки хлопали его по щекам. Ему было трудно открыть глаза — казалось, веки были сведены судорогой. Хорошо, что он хотя бы может пошевелить рукой... Он протянул ее куда-то вперед и почувствовал, как кто-то взял его за руку.

— Не могу поверить, что теряю тебя. А может, и нет? — наконец до ушей Гэлбрайта донесся чей-то голос.

Он хотел ответить человеку, невидимому для него самого, но его язык тоже, казалось, онемел. Он попытался пошевелить шеей. Вроде бы все в порядке, позвонки не сломаны...

— Кончай башкой мотать, подымайся давай!

До инспектора наконец дошло, кому принадлежал этот голос. Гэлбрайт наконец смог открыть глаза — он лежал на земле, возле витрины, за которой стояли те самые манекены в бальных платьях. И над ним склонился его друг, который, заметив, что он наконец пришел в себя, улыбнулся.

— Похоже, ты был не в себе, приятель! — сказал Фаркрафт с некоторым упреком.

— Прости, что со мной не так? — Спросил его Гэлбрайт, медленно поднимаясь на ноги.

— Пойдем в теньке сядем, — его друг проигнорировал это, — а то жара невозможная...

Взяв инспектора за плечи, Фаркрафт направился к ближайшей скамейке. «Так странно, — подумал Гэлбрайт, — когда я проходил здесь еще до этого странного землетрясения, я не видел поблизости ни одной скамейки... Что произошло на самом деле?».

Фаркрафт, казалось, прочитал мысли своего друга и сказал:

— Иду я значит по своим делам и вижу, как ты стоишь в переулке и смотришь на каких-то рэперов. Когда ты засмеялся и начал убегать от них, я решил последовать за тобой — мало ли, мне пришлось бы защищать тебя от этой троицы. И я заметил, что ты свернул в тупик. Ну, думаю, мой друг от страха, не разбирая дороги, пошел куда глаза глядят. Я иду за тобой и вижу, что ты бегаешь кругами перед зеркалом, как собака, которая хочет поймать свой хвост. Подбегаю к тебе, а ты открыл рот и глаза закрыл. Я не смог найти другого способа остановить твое безумие, кроме как ударить тебя по голове и притащить сюда.

Закончив свой рассказ, Фаркрафт выдохнул и посмотрел на Гэлбрайта.

— У тебя не болит голова? — обеспокоенно спросил его друг.

— Нет, все в порядке, — ответил инспектор. — Я просто не мог открыть глаза или пошевелить языком.

— Вероятно, онемение или что-то вроде паралича. Как вы вообще дошли до такого состояния? Может быть, ты вколол себе чего-нибудь, а?

— Иди ты со своими наркотиками куда-нибудь подальше, Фаркрафт, ты же меня знаешь... — с некоторой обидой Гэлбрайт начал оправдываться перед ним.

— Ну а какое еще есть для этого слово? Ты действительно хочешь убедить меня в том, что ты так испугался тех троих афроамериканцев, что решил спрятаться от них в каком-нибудь тупике и, думая, что тебя там никто не увидит, дать волю своим нервам?

— Я не собираюсь тебя уговаривать, приятель...

— В таком случае расскажи мне, что ты сам чувствовал в тот момент.

— Клянусь, наркотики не имеют к этому никакого отношения, — начал Гэлбрайт. — Я только вышел из бара и по пути на улицу Ролло случайно проходил мимо переулка, где трое гангста-рэперов готовились перестрелять друг друга из-за какого-то пустяка. Я рассмеялся, чтобы отвлечь их от этой мысли, и спокойно пошел дальше. И, не зная, что это тупик, вошел в коридор. Но я боюсь, ты можешь не поверить в то, что произошло дальше ...

— Я поверю тебе, не волнуйся. Ладно, продолжай.

— Хорошо. В коридоре я подошел вплотную к зеркалу и вдруг заметил, что мое отражение никак не реагирует на мои движения. И тут я почувствовал, что началось землетрясение. Я хотел побежать назад, но позади меня все было перекрыто какой-то темнотой. А потом из зеркала на меня хлынула волна крови. Задыхаясь, я потерял сознание. Спасибо тебе за то, что ты, как оказалось, следил за мной все это время.

— Не считай меня своим ангелом-хранителем, приятель. Что ж, ты словил неслабый трип...

— Ты все еще думаешь, что это наркотик?

— Я больше так не думаю, я просто не могу описать твой инцидент по-другому. Ладно, пойдем-ка поскорее отсюда...

Фаркрафт, вытирая руки прямо о свой пиджак, поднялся со скамейки. Вслед за ним, после небольшого колебания, поднялся Гэлбрайт. Они направились к выходу из этого переулка, приближаясь к дороге, по которой на полной скорости мчались машины. Внезапно инспектор остановился. Заметив озадаченный взгляд своего друга, он ответил:

— Подожди секунду, мне кажется, у меня развязался шнурок на ботинке...

Он опустился на землю, и внезапно до него дошло, что на нем мокасины. Боже, почему у него такое чувство, будто на нем новые туфли? Гэлбрайт поднял глаза и внезапно потерял дар речи — Фаркрафт с запрокинутой головой медленно падал на землю. На его белой рубашке были отчетливо видны несколько дырок, из которых начала сочиться кровь. Бросившись на помощь своему другу, инспектор заметил проезжавший мимо них черный седан, из окна задней двери которого чьи-то руки в перчатках втягивали в салон длинный ствол оружия, похожего на полуавтоматический пистолет...

Что произошло после, Гэлбрайт уже не помнил из-за охватившего его в тот момент шока от потери близкого человека. Кажется, какой-то очкастый парень с вьющимися волосами затем вызвал «скорую помощь», затем прибыли санитары и положили уже неподвижное тело Фаркрафта на носилки и на глазах у Гэлбрайта увезли его в неизвестном направлении...

Он также вспомнил, что, стараясь не дать волю слезам, медленно шел куда-то с того места, и какая-то девушка в голубом платье, из-под которого виднелся розовый свитер, громко сказала «Почему этот дядя плачет?». Он вспомнил, как ее отец, чье лицо поразило его необычно длинными скулами, держа дочь за руку, укоризненно сказал ей: «Шелби, сколько раз я должен тебе повторять — не комментируй прохожих!». Инспектор, которого не на шутку смутили слова из уст малышки, решил сесть в такси, чтобы никто не увидел его слёз...

Несмотря на такое потрясение, он, будучи полицейским, чувствовал, что должен отвечать за свои слова перед старшим по званию, поэтому, устраиваясь на заднем сиденье, Гэлбрайт сказал молодому парню за рулем «Ролло, пятьдесят пять» и, пытаясь подавить воспоминание о застывшем бледном лице своего друга, откинул голову на спинку сиденья (очень похоже на двойника, которого он видел вчера в метро)...

К тому времени, когда таксист привез инспектора к небольшому, но аккуратному одноэтажному дому господина главного инспектора Сеймура, время уже приближалось к вечеру. Гэлбрайт, выходя из такси, на прощание дал водителю чаевые и, подойдя к низкому деревянному забору, нажал на кнопку звонка. Через пару минут ворота открылись, и Сеймур, одетый в неброскую голубую пижаму (из-за чего было трудно поверить, что этот невысокий пожилой мужчина был не кем иным, как самим главным инспектором полиции Портленда), впустил гостя внутрь.

Владелец, извинившись перед Гэлбрайтом за свой внешний вид — по его словам, он только что проснулся после обеденного сна, — проводил его в гостиную и, указав на два больших кресла, обитых зеленой тканью, пригласил Гэлбрайта сесть. Последний не остался в долгу — усевшись в кресло, стоявшее ближе всего к камину сзади, он стал ждать, пока господин главный инспектор достанет из роскошного серванта коробку свежих сигар, а также бутылку какой-то темно-коричневой жидкости и два бокала.

— А теперь давайте сразу приступим к делу, — жизнерадостно сказал Сеймур, глядя на то, с каким удовольствием гость попыхивал сигарой.

— Итак, что поставлено на карту в ходе нашей сегодняшней встречи? — Гэлбрайт почти полностью избавился от гнетущего настроения, вызванного инцидентом в тупике.

— Вот это, — господин главный инспектор кивнул на тумбочку, стоявшую по левую руку от него.

Гэлбрайт посмотрел в том направлении повнимательнее — на нем лежала знакомая стопка белых ксерокопированных листов.

— Вы что, хотите, чтобы я процитировал вам наизусть все, что там написано? — сказал Гэлбрайт с некоторым озорством.

В то же время он сделал еще одну затяжку, не преминув отметить про себя, что эти сигары определенно превосходны...

— Нет, Гэлбрайт, в этом нет необходимости. Я уже прекрасно знаю этот документ от строки до строки, — ответил его собеседник с некоторой загадочностью в голосе. — Меня больше интересует, что вы думаете о его содержании.

Господин главный инспектор Сеймур внимательно посмотрел на своего гостя. Ему стало немного не по себе. Снова и снова этот человек смотрит на него так, словно пытается проникнуть в его плоть и кровь и прочитать его мысли... Гэлбрайт потушил сигару и, положив ее в пепельницу на маленьком столике, сказал:

— Простите меня великодушно, господин главный инспектор, но я, что бы это ни было...

Он пытался найти слова, которыми хотел бы выразить свое полное неведение относительно того, что было написано на этих листах руками его друга.

— Итак, что дальше? — Сеймур слегка наклонил голову.

— Я... Я не читал дело Фаркрафта, — выпалил Гэлбрайт.

Его подсознание готовилось к тому, что за этими его словами последует какое-то наказание. Может быть, они будут ругать его, может быть, просто начнут упрекать в лени... Но господин главный инспектор Сеймур, услышав эти слова, просто закурил новую сигару и, выпустив колечко дыма, сказал почти миролюбиво:

— Это довольно неплохо. Вам будет намного лучше будет ознакомиться с этим уже под впечатлением.

— Что? Под каким впечатлегнием? — Гэлбрайт хотел спросить, что Сеймур имел в виду, но тот, разлив жидкость по бокалам, предложил ее своему гостю.

— Обязательно попробуйте фруктовый ликер Пиммс. В идеале его следует пить с фруктами, но я люблю его таким, какой он есть. Я надеюсь, вы оцените это по достоинству..

Гэлбрайт взял стакан и поднес ко рту. Тонкий вкус специй... Да, конечно, господин главный инспектор не будет пить никакого эпплджека...

— Что-то знакомое... — впервые попробовав новый напиток, Гэлбрайт впал в своего рода состояние экстаза.

— Тут английский дух, — подмигнул ему Сеймур, делая глоток

— Тут Англией пахнет! — Гэлбрайт, которому было трудно описать охватившее его ощущение, согласился с этим определением.

— Кстати, почему вы решили покинуть свое отечество? — господин главный инспектор вдруг задал неожиданный для своего собеседника вопрос.

— Хм, почему вы спрашиваете меня об этом? — Гэлбрайт в шоке поднял голову.

— Из чувства праздного любопытства, — допив первый бокал, Сеймур уже наливал себе новую порцию.

— Вы что, хотите, чтобы я развлекал вас во время вечернего аперитива? — словно обращаясь к приятелю, сказал Гэлбрайт.

— Я понимаю ваше душевное состояние, — Сеймур решил замять эту тему. — Позвольте мне поделиться с вами своими мыслями по делу Фаркрафта. В конце концов, ваш друг был замечательным человеком, и мне всегда было интересно узнать, как он выражал свои мысли на бумаге.

— Был... — пробормотал его гость.

Перед глазами Гэлбрайта снова промелькнули черты лица Фаркрафта за несколько мгновений до его смерти.

— Вас не устраивает то, что я говорю о вашем коллеге в прошедшем времени? — господин главный инспектор снова окинул своего собеседника пронзительным взглядом.

— Нет, меня всё устраивает, — сказал Гэлбрайт.

Он подумал про себя, удалось ли главному инспектору раздобыть информацию о том, что Фаркрафта больше нет в живых.

— Хорошо, — ответил Сеймур. — В таком случае позвольте мне начать.

И, поставив стакан на прикроватный столик, господин главный инспектор начал излагать гостю свои впечатления от прочитанного материала. Своими жестами, интонацией и внешним видом он сильно напомнил Гэлбрайту его учителя философии, лекции которого он посещал почти десять лет назад...

Следующее утро инспектор встретил в постели в своей крошечной квартирке. Подробности того, как он вчера добрался до своего дома, когда закончил аудиенцию в доме господина главного инспектора Сеймура, совершенно вылетели у него из головы. Очевидно, фруктовый ликер, который они тогда выпили вместе, пагубно повлиял на память Гэлбрайта. Встав с кровати, он подошел к своему столу. Пачка ксерокопий материалов расследования его друга лежала на том же месте, на котором была положена два дня назад.

Глядя на эти листы, Гэлбрайт вспомнил выдержки из вчерашней речи главного инспектора Сеймура. Казалось, он говорил что-то об экстраординарном таланте Фаркрафта извлекать смысл из вещей, которые любому другому человеку показались бы неуместными в той или иной ситуации. Кроме того, молодой инспектор произвел впечатление на Сеймура тем фактом, что всего лишь словами ему удалось описать свои приключения в местах, где произошла смерть этих четверых, таким образом, что главный инспектор, по его собственным словам, оказался там и увидел их собственными глазами, несмотря на то, что он никогда там не был. «Подумаешь, обычный писательский талант», — подумал Гэлбрайт. Он знал, что его друг всегда подавал надежды стать писателем, но, увы, судьба распорядилась его жизнью таким образом, что ему пришлось стать инспектором полиции...

И тут, против его воли, глаза инспектора наполнились слезами. Он снова наблюдал, как его друг медленно падает на землю, как его лицо, на котором застыло выражение ужаса, бледнеет прямо на глазах, и как перестает прощупываться пульс... Гэлбрайт вспомнил, что его друга увезли на машине скорой помощи, но куда его поместили и какова была его окончательная судьба, он уже не мог знать. А он не хотел этого — потому что боялся, что если снова увидит хладный труп своего друга, то может сойти с ума от горя. Было бы лучше, если бы это событие при переходе осталось для него последним моментом, который будет связан с самым близким другом...

Кстати, по поводу загадочного отрывка... Инспектор, умывшись и выйдя на кухню, начал анализировать этот момент — неподвижное отражение, землетрясение и кровавую волну... Если верить словам Фаркрафта, то на самом деле Гэлбрайт просто в панике метался в тупике с зеркалом — то есть эти видения не были реальными событиями. Его рациональный ум подсказывал ему, что нет смысла пытаться понять сами видения — вместо этого ему нужно докопаться до сути того, что их вызвало.

Поставив противень с сосисками на плиту, Гэлбрайт решил опираться на то, что сказал ему тогда его друг — наркотики. Инспектор за всю свою жизнь не принимал ни одного наркотика, изменяющего сознание, он был в этом так же уверен, как в том, что дважды два будет четыре. Это означает, что существовала вероятность того, что он принимал психотропные препараты неосознанно. Это могло бы быть возможно, если бы в пищу, которую он ел раньше, кто-то незаметно добавил дозу какого-нибудь галлюциногена.

Выдвинув эту гипотезу, Гэлбрайт вдруг вспомнил, как он прочитал в какой-то книге (если ему не изменяет память, написано это было по ту сторону Железного занавеса), что во Франции был случай, когда специалист по борьбе с наркотиками обнаружил гашиш в пироге, который подавался по нескромной цене в одном ресторане. И что еще хуже, до того, как этот случай был раскрыт, гурманы со всего курорта, где находился этот ресторан, покупали это лакомство в течение нескольких лет. Гэлбрайт до сих пор помнил название этого наркотического блюда, приведенное в тексте, — «Икс-пирог».

Инспектор невольно начал вспоминать эту книгу. Маленькая, чуть больше его собственной записной книжки, в зеленом картонном переплете, озаглавленная «Слово об отдыхе». На его страницах автор отзывался о рекламе как о некоем «детище сатаны», которое якобы совращает простых смертных на путь грехов. Очевидно, подумал Гэлбрайт, это типично для жителя коммунистической державы — говорить о капитализме как о разновидности сатанинской дисциплины.

Слив воду из кастрюли и выложив сосиски на тарелку, Гэлбрайт вернулся к анализу того, что повлияло на вчерашний инцидент в пассаже. Итак, наркотики в пище. Что же он тогда ел? Вооружившись ножом и вилкой, инспектор аккуратно нарезал сосиски ломтиками. Вчера он ушел из дома голодным. В баре, куда он зашел позавтракать, он попался на рекламу бармена и заказал пиццу. На деле это оказался отвратительный полуфабрикат, не имеющий ни вкуса, ни запаха. Достойный кандидат на то, чтобы положить туда одну-две таблетки диэтиламида лизергиновой кислоты... Но по какой причине?

Бармен хорошо знал Гэлбрайта, который часто посещал его заведение — можно сказать, с самого первого дня, как он переехал в дом на Эббаутс-стрит. Мистеру Андерсону внезапно пришла в голову идея накачать своего клиента наркотиками в тот день? Или даже не только ему — кто знает, сколько людей после него заказали эту пиццу... Это тот случай, если наркотик был добавлен на этапе приготовления пищи — но опять же, с чего бы поварам вдруг подмешивать психотропное соединение в тесто? Конечно, всякое может случиться...

Затем мысли инспектора обратились к пиву, которое он тоже заказал в том же баре. Бармен вытащил эту бутылку из-под стойки, которая уже тогда показалась Гэлбрайту несколько подозрительной. В отличие от пиццы, в пиво можно было легко добавить щепотку галлюциногена и, подождав, пока он растворится, подать клиенту. Здесь также могло сыграть на руку то, что инспектор попросил подогреть напиток — даже если крупинки вещества все еще были видны в холодном пиве, то при нагревании они окончательно превратились в жидкость. Но опять же, постоянный клиент и наркотик, это как-то не сочетается...

Съев все сосиски, Гэлбрайт поставил джезву на плиту — он любил заканчивать завтрак кружкой бодрящего напитка. «Бог с ним, с этим баром», — подумал он. Но как еще гипотетический наркотик мог попасть в его организм? Ему пришла в голову идея, попахивающая шизофренией, что наркотик, изменяющий сознание, находился в том самом графине, который стоял на столе в кабинете господина главного инспектора Сеймура в тот момент, когда Фаркрафт рассказывал о своем расследовании. Бредовость такой гипотезы заключалась в том, что, как считал Гэлбрайт, еще не был изобретен препарат, который проявлял бы себя не сразу после попадания в организм, а только на следующий день, да еще и в очень подходящем для этого месте — в каком-нибудь тупике, вдали от посторонних...

Инспектор вовремя снял джезву с плиты — пена, пузырящаяся из горлышка, чуть не залила горелку. Наполнив маленькую кофейную чашечку до краев, Гэлбрайт стал ждать, пока напиток немного остынет, потому что не было никакого удовольствия обжигать язык, когда главное в кофе (после аромата, конечно) — это его неописуемый, тонкий вкус. Гэлбрайту никогда не нравился этот чай — он даже презирал его, называя «травяным отваром для людей без вкуса». Он полез в холодильник за сливками — увы, на дне картонной упаковки не осталось ни капли. Ничего не поделаешь, придется пить пустой кофе...

Инспектор был поставлен в тупик в своем анализе того, что привело его к этой галлюцинации. Его чрезмерно рациональное мышление не позволило ему признать мистику, и теория о наркотиках развалилась, как стеклянная ваза, упавшая на пол. Гэлбрайт, выпив первую чашку кофе, уже потянулся за джезвой, чтобы налить еще, но звонок из соседней комнаты заставил его встать из-за стола. Он подошел к телефону и снял трубку.

— Алло! Выходите на улицу, внизу вас ждет машина, — торопливо чеканил слова незнакомый ему голос.

— Боюсь, вы совершили ошибку... — недовольно начал Гэлбрайт, который был совсем не рад, что его отвлекли от употребления кофе.

— Никакой ошибки нет, инспектор! — прервал его звонивший. — Диспетчерский звонок из района Паркроуз, говорят, самоубийство. Парамедики уже прибыли на место происшествия и ждут полицию.

— Хорошо, дайте мне минутку, — с этими словами он повесил трубку.

Звонивший не представился Гэлбрайту, но, судя по тому, что он обратился к нему «инспектор», это был человек, явно связанный с полицией, и дальнейшие слова только подтвердили это. Выйдя в коридор, Гэлбрайт сел на табурет и начал надевать лакированные туфли, потому что решил, что ради важного момента стоит надеть обувь, которая была бы более впечатляющей, чем мокасины. Вспомнив о кофе, который остывал в джезве, он вздохнул и, выйдя из квартиры, сбежал вниз по лестнице.

У входа стоял знакомый квадратный седан. Инспектор открыл заднюю дверцу и сел рядом с жизнерадостным и розовощеким доктором. Издав звук полицейской сирены, «Краун Виктория» тронулась с места. Гэлбрайт устроился поудобнее и выглянул в окно — город уже проснулся, по улицам уже бегали дети, ехали велосипедисты, изредка попадались люди с нагруженными тележками... «О да, — подумал он, — оказывается, пока я вставал, завтракал и пил кофе, все остальные уже давно ушли на работу, и я единственный соня»...

В машине играла музыка. Гэлбрайт сразу заметил, что это песня с того же альбома, которому было уже восемь лет. Только это был другой трек — если песня, которая играла в баре, была о вечеринках, то в этой, под аккомпанемент очень устаревших синтезаторов, молодой певец с какой-то нехарактерной вкрадчивой интонацией сообщил слушателям, что считает свои последние минуты под оранжевым небом. Эта песня устарела, подумал он — красный гигант, который самим своим существованием наводил ужас на весь капиталистический мир, уже де-факто прекратил свое существование. Инспектор, месяц назад прочитавший в газетах о попытке советского государственного переворота, уже понял, что конец этого напряженного противостояния не за горами. Америке, Великобритании и другим странам, входящим в Организацию Североатлантического договора, больше не нужно было опасаться, что вот-вот начнется ядерный апокалипсис...

Гэлбрайта отвлекло от этих политических мыслей неожиданное для его ушей «Ноу сэкс», прозвучавшее в тексте песни, звучавшей по радио. Да, в молодости эти ребята умели писать тексты, которые могли удивить своих слушателей...

— Что, музыка плохая? — доктор, сидящий слева от инспектора, заметил недовольную усмешку своего соседа.

— Нет, песня в целом ничего, только текст её безнадёжно устарел, — очнувшись от своего транса, обратился Гэлбрайт к своему собеседнику.

— Я попрошу водителя переключить каналы, — сказал доктор и, не дожидаясь его ответа, повернулся к сержанту Соссюру, который был за рулем.

Теперь вместо музыки из радио раздавалась реклама спрея от насекомых. Диктор перечислял преимущества средства с такой необычайной радостью, как будто перед эфиром надышался веселящим газом.

— Ну что, так уже лучше? — доктор откинулся на спинку сиденья и подмигнул инспектору.

— Честно говоря, мне действительно все равно, — Гэлбрайт посмотрел в окно.

Они уже выехали из города и ехали по шоссе, по бокам которого росли деревья, и лишь редкие дома изредка нарушали монотонность этого пейзажа, перемежаясь редкими столбами электропередач. Было что-то умиротворяющее в созерцании этой красоты. Однако в данный момент инспектор не испытывал особого умиротворения.

— Если вы испытываете жажду, я дам вам попить, — доктор вытащил из-под сиденья рюкзак и начал в нем рыться.

— Что у вас есть для меня? Гэлбрайт, который все еще не мог смириться с тем, что его оторвали от кофе, немного оживился.

— Держите, — собеседник протянул ему блестящий термос.

— Хм, неплохо, — открыв крышку, нос Гэлбрайта ощутил такой приятный для него запах. — С чем кофе?..

— С сахаром, просто с сахаром, — доктор, впечатлённый улыбкой инспектора, произнес это с явным удовольствием.

Гэлбрайту не очень нравился сладкий кофе — лично он всегда пил его только со сливками и без подсластителей. Но в данной ситуации у него не было выбора. Он положил крышку себе на колени и поднес термос к губам.

— Пейте до дна, я очень плотно позавтракал, — сказал доктор, глядя на то, с какой жадностью инспектор глотает жидкость с порыжевшими остатками сахара на дне.

— Большое вам спасибо, — ответил Гэлбрайт.

Он закрыл термос крышкой — инспектор решил, что будет лучше оставить немного кофе на обратную дорогу. Передав его врачу, Гэлбрайт посмотрел на мужчину, сидевшего рядом с водителем. Он не видел его лица, но, судя по широким плечам, незнакомец явно был человеком с несгибаемой волей.

— Вы не знаете, кто это? — инспектор повернулся к своему соседу.

— Он из Федерального бюро расследований, — сказал врач. Затем он наклонился и прошептал на ухо Гэлбрайту, — Суровый парень, но немного нервный.

Сотрудник ФБР, чьи чуткие уши услышали замечание доктора, обернулся. Гэлбрайт увидел высокомерное лицо молодого человека, черты которого, казалось, были высечены из камня. Он, явно сдерживаясь, чтобы не накричать на добродушного доктора, просто свирепо посмотрел на него из-под своих густых бровей. «Да, — подумал Гэлбрайт, — этот парень не потерпит комментариев в свой адрес. Как они вообще нанимают таких людей в органы власти? У него совершенно сдали нервы»...

— Мистер Мэтт Макларен, я бы посоветовал вам воздержаться от критики моей персоны! — услышал Гэлбрайт тот же голос, который отвлек его от завтрака.

— Надо же было как-то познакомить вас с нашим инспектором, — весело ответил ему доктор, на которого суровый взгляд исподлобья не произвел никакого эффекта.

Мужчина потянулся к Гэлбрайту, который сидел прямо за ним. Инспектору захотелось грубо сказать ему: «Что ты уставился, пацан?», но он подавил это желание. Нет, ему определенно не нравился этот парень в строгом черном костюме и с густыми бровями.

— Мы добрались до места назначения, — вдруг раздался раскатистый бас молодого сержанта Соссюра, сидевшего за рулем.

Они вышли из машины, и Гэлбрайт, расправив подол куртки, огляделся. После урбанистического вида центра было немного непривычно находиться в пригороде — ни высоких зданий, ни ярких вывесок, ни скопления машин, только редкие одно— и двухэтажные коттеджи, окруженные деревянными заборами, высокая трава с вытоптанными дорожками и роскошные зеленые кроны деревьев... Эту сельскую идиллию слегка подпортили машина скорой помощи и пара полицейских седанов, стоявших неподалеку. Очевидно, человек из Федерального бюро расследований, с которым они приехали сюда, был всего лишь помощником руководителя службы реагирования, который уже прибыл сюда. Гэлбрайт, стоя у машины и глядя на двухэтажный дом, на мгновение вспомнил годы своего детства, проведенные в Глостере. Деревянный дом отца, яблоневые сады, река...

— Давайте, инспектор, — Мэтт легонько толкнул Гэлбрайта в плечо, — пойдемте в дом.

Все четверо переступили порог калитки. Им навстречу выбежала пожилая женщина с белым платком на голове.

— Ух, наконец-то профессионал! — радостно воскликнула она.

Гэлбрайт, стоявшая рядом с доктором, посмотрела на то, как мужчина в черной куртке, одарив эту деревенскую простушку суровым взглядом, прошел мимо нее. Женщина, казалось, была удивлена таким поведением сотрудника Федерального бюро расследований. Она остановилась как вкопанная, глядя вслед входящему в дом мужчине.

— Вы можете объяснить нам, что именно здесь произошло? — Гэлбрайт обратился к этой женщине.

Она, услышав голос инспектора, перестала смотреть на дом и быстро повернулась к говорившему. В то же время ее лицо, изборожденное глубокими морщинами, выражало некоторое недоумение, смешанное с досадой.

— А вы инспектор полиции, насколько я понимаю? — спросила она с некоторой неуверенностью.

Очевидно, для нее было неожиданностью, что Федеральное бюро расследований также прислало обычного полицейского вместе со своим человеком. При первом взгляде на нее у Гэлбрайта возникло ощущение, что она как будто считает копов хуже парней из ФБР — по крайней мере, так можно было подумать, глядя на ее лицо, выражавшее едва скрываемое презрение к тому, кто предстал перед ней в этот самый момент.

— Меня позвали сюда, как и всех остальных, — после небольшого колебания ответил Гэлбрайт.

Под «всеми остальными» Гэлбрайт подразумевал как службу реагирования, так и самого себя, агента ФБР и доктора. Последний, кстати, в это время стоял, уперев руки в бедра, рядом с ним и с легкой усмешкой смотрел на женщину с платком на голове, которая, впрочем, не обратила на него особого внимания, а просто поднесла руки к вискам и глубоко вздохнула, как бы набираясь сил. После этого она посмотрела на Гэлбрайта.

— Хорошо, я поняла, — сказала она таким тоном, когда на самом деле ничего не поняла. — В общем, я прохожу мимо дома семьи Йонс и слышу выстрел...

— Нам следует сесть и обсудить это дело в спокойной обстановке, — перебил ее Мэтт.

Женщина, странно посмотрев на доктора, прошла вперед, в дом, он тут же последовал за ней. Гэлбрайт, услышав знакомую фамилию, немного замешкался и в конце концов вошел последним. Они оказались в просторной прихожей типичного загородного коттеджа — вдоль стены стояла скамейка, над которой в несколько рядов висели вешалки с одеждой, на полу лежал ковер, а по углам прихожей были расставлены вазы со свежими цветами.

— Нам снять обувь перед входом в дом? — весело спросил Мэтт.

— На улице сейчас хорошая погода, в этом нет необходимости, — скучно ответила женщина.

Они вошли в холл. По левую руку была лестница, ведущая на второй этаж, слева была дверь, ведущая в гостиную. Что сразу бросалось в глаза, так это большое зеркало в позолоченной раме, которое висело на стене возле порога. Общее убранство дома наводило на мысль, что хозяин был богатым человеком. «Итак, — подумал он, — вот дом, где все это происходит»...

Его оторвал от размышлений старческий голос — женщина с белым платком на голове начала рассказывать о случившемся.

— Итак, я услышала выстрел и, почувствовав неладное, побежала к Йонсам. Ворота и входная дверь были открыты.

— Вам это не показалось странным? — спросил Гэлбрайт женщину, имея в виду её последние слова о воротах и двери.

— Конечно. Я подумала, что к ним в дом вломились грабители.

— Ладно, продолжайте.

— Я вбегаю в дом, а там, прямо рядом с этим зеркалом, на полу лежит Иветта...

Женщина с белым платком на голове внезапно замолчала. Видимо, эта картина до сих пор стояла у нее перед глазами. Гэлбрайту было нетрудно догадаться, что свидетель имел в виду миссис Йонс.

— Давайте угадаю — хозяйка дома застрелилась из пистолета? — переспросил её инспектор.

— Верно... — голос женщины дрожал. — Парабеллум, парабеллум лежал на полу перед ней...

— Вы видели след от пули на её теле?

— Я... Я увидела кровь, текущую у неё со лба...

Женщина достала носовой платок и приложила его к глазам. Казалось, она вот-вот заплачет

— Хорошо, мадам... инспектор ожидал, что она назовет свое имя, но она не услышала его слов

— Ну что, мы так и будем топтаться на месте? — вдруг раздался строгий голос.

Из ванной, расположенной прямо напротив входа в дом, вышел сотрудник ФБР и подошел к троице, столпившейся вокруг зеркала. Гэлбрайт посмотрел на него. Слова агента — вернее, интонация, с которой он их произнес, — показались ему несколько неуместными в данной ситуации. Но свидетельница, услышав его голос, тут же высморкалась и спрятала носовой платок.

— Итак, что вы предприняли после смерти хозяйки этого дома? — Спросил Гэлбрайт.

— Я сразу же поднялась наверх, где был телефон, — продолжила женщина. — Я позвонила в полицию, и они приехали с парамедиками.

— Тело миссис Йонс уже увезли?

— Вы могли увидеть их машину на улице, — несколько грубо ответила свидетельница.

— Очень хорошо, все понял.

Внезапно Гэлбрайт почувствовал усталость. Ни с того ни с сего ему вдруг надоело задавать вопросы, как будто все настроение профессионального инспектора куда-то испарилось. Он повернулся к человеку из Федерального бюро расследований:

— Очевидно, они ждали вас здесь больше, чем меня, так что я не буду вам мешать.

Агент, до этого спокойно стоявшая за спиной женщины, посмотрела на Гэлбрайта каким-то презрительным взглядом и перехватила инициативу инспектора — то есть он начал с торопливой интонацией задавать вопросы женщине с белым платком на голове, и последней явно было гораздо приятнее с ним общаться, что отчетливо слышалось в ее гораздо более уверенном голосе, чем раньше. Гэлбрайт направился к ванной, чтобы ополоснуть руки и лицо после долгой поездки на машине, но, не сделав и трех шагов, вдруг замер на месте — он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Все его тело застыло, словно в оцепенении. Но через пару секунд этот странный паралич прошел. Гэлбрайт повернул голову и посмотрел налево — туда, где была лестница на второй этаж, покрытая ворсистым ковром.

На верхних ступеньках стояла маленькая девочка. Держась левой рукой за резные деревянные перила, она с некоторой опаской смотрела вниз на полицейских, собравшихся в холле. На ней было коричневое бархатное платье с рисунком из оранжевых кругов, заканчивающееся чуть выше колен, что придавало фигурке малышки трогательный и домашний вид. Ее черные волосы были уложены с такой элегантной простотой, что Гэлбрайт сразу предположил, что она, по-видимому, готовится отправиться на прогулку, но вид незнакомых мужчин, собравшихся в ее доме, заставил ее застыть на месте в нерешительности.

Женщина с белым шарфом на голове, которая ранее отвечала на вопросы агента ФБР, заметив девочку, тут же повернулась к ней и улыбнулась.

— Не бойся, это всего лишь полиция, спускайся к нам! — успокаивающим тоном крикнула она ребёнку.

После этого женщина направилась к выходу из дома, бросив через плечо:

— Ну, мне пора идти, господа. Думаю, юная леди может рассказать вам что-нибудь ещё.

Агент ФБР посмотрел ей вслед с явным раздражением. Затем повернулся к маленькой девочке, которая тем временем уже медленно спускалась по лестнице в холл. Скрестив руки на груди, он слегка выдвинул носок ботинка вперед и невнятно пробормотал:

— Так, так, так...

Гэлбрайт, заметив некоторую неуверенность на лице человека из Федерального бюро расследований, подумал, что ему, по-видимому, никогда не приходилось допрашивать детей. Девочка наконец спустилась по лестнице. По ее лицу было ясно, что она боится подойти ближе. У Гэлбрайта мелькнула мысль, что она, по-видимому, никогда не видела незнакомцев в доме. Ну да, интересно, что за гости могли быть у ее отца-фармацевта...

— Ваше имя? — внезапно тишину прорезал голос агента ФБР.

Маленькая девочка отшатнулась — ее, по-видимому, напугало нетерпение, с которым обратился к ней этот высокий, широкоплечий мужчина с суровым лицом. И он, опустив руки, снова повторил свой вопрос. Нотки недовольства начали нарастать в его голосе. Гэлбрайт, который уже начал испытывать жалость к этому неприятному человеку, решил, что должен прийти ему на помощь, так как в противном случае им не удастся вытянуть из этой девочки ни слова.

Инспектор, стараясь ступать как можно медленнее, двинулся к ребенку. Она, переведя взгляд с агента на него самого, начала пятиться назад, к лестнице. Гэлбрайт остановился и, стараясь придать своему голосу как можно более мягкие интонации, обратился к ней:

— Не бойся, милая. Мы просто хотим, чтобы ты объяснила нам суть всех вещей. Хорошо?

девочка, которая минуту назад уже готовилась взбежать по лестнице, расслабилась при первых звуках баритона Гэлбрайта и даже сделала пару шагов ему навстречу. Инспектор обменялся взглядами с агентом ФБР, как бы говоря ему: «Посмотри, как я это делаю!».

— Ты не скажешь нам, как тебя зовут? — спросил он ребенка.

девочка перестала вертеть головой и посмотрела на Гэлбрайта. Ее глаза неопределенного темного цвета с каким-то хитрым прищуром оглядели инспектора с ног до головы и, как ему показалось, ярко сверкнули. Она слегка согнула колени и слегка наклонила голову.

— Делия, — услышал инспектор ее нежный голос.

Сказав это, девочка грациозно откинула прядку черных волос, упавшую ей на личико, и улыбнулась инспектору своей очаровательной улыбкой. Услышав ее имя, Гэлбрайт невольно вспомнил Фаркрафта — вернее, его расследование. В конце концов, «Делия» — имя греческого происхождения...

— Послушай, Делия, ты не скажешь пару слов о том, как твоя мама, ну, это самое... — начал он

— Вознеслась на небеса? — Внезапно спросила Делия.

— Она сама так это тебе сказала? — Гэлбрайт был ошеломлен ее замечанием.

— Да, — кивнула девочка. — Мамочка взяла папино ружье и сказала мне не плакать, когда она вознесется на небеса.

«Господи, что здесь происходит», — подумал Гэлбрайт. «Такое чувство, что я не единственный, кто сошел с ума в последнее время»...

— Ваша мать никогда раньше не возносилась, когда делала себе уколы? — вмешался человек из ФБР.

Делия бросила на него испуганный взгляд.

— Не слушай его, дорогая, он всего лишь шутит, — тут же принялся успокаивать ее инспектор.

Гэлбрайт бросил сердитый взгляд через плечо — мол, «не говори глупостей, дурак!». Но агент либо проигнорировал безмолвное сообщение инспектора, либо просто не принял его во внимание. Вместо этого он быстро подошел к Делии.

— Скажите мне немедленно, где ваш отец? — громко спросил мужчина.

Маленькая девочка отступила назад. Агент подошел еще ближе.

— Вы знаете, где он может быть сейчас? — продолжил он, повысив голос.

Гэлбрайт понял, что ему нужно положить этому конец, чтобы не допустить мятежа. Он бросился на агента с ловкостью спортсмена. Он начал вырываться из цепких рук инспектора, продолжая смотреть на ребенка.

— Почему вы ничего не говорите? — мужчина уже кричал.

— Полегче, приятель! — сердито прошипел Гэлбрайт ему на ухо. — Если ты не знаешь, как работать с детьми, а только нападаешь на них, тогда оставайся на месте и не вмешивайся. Усвоил?

Делия рассмеялась так, словно стала свидетельницей самой забавной вещи, которая когда-либо могла произойти. На ее пухлых щеках появились ямочки, а глаза заблестели. Видимо, вид усатого мужчины средних лет, крепко прижимающегося к молодому парню, произвел на нее примерно такой же эффект, как драка между двумя обезьянами в зоологическом саду. Ее можно было понять — маленькая девочка никогда бы не осмелилась напасть на взрослого, полного жизни и энергии, возвышающегося над ней, как гора.

Звук ее нежного смеха оказал благотворное воздействие на человека из Федерального бюро расследований. Когда Гэлбрайт выпустил его из своих объятий, широкоплечий парень с растерянным видом опустился на скамейку, стоявшую в коридоре. Розовощекий медик Мэтт, все это время спокойно стоявший у зеркала, непроизвольно захлопал в ладоши.

— Браво, господин инспектор, браво! — восхищенно воскликнул он.

Гэлбрайт не смог удержаться от улыбки Мэтту, прежде чем посмотрел на Делию. девочка перестала смеяться, и ее лицо приняло спокойное, почти умиротворенное выражение.

— Итак, Делия, пистолет был у твоей матери. Но что она делала до этого? — обратился инспектор к девочке

Делия посмотрела на Гэлбрайта и поднесла руку к голове, очевидно пытаясь вспомнить, что произошло утром. Примерно через три секунды она ответила:

— До этого мама лежала в постели.

— Вы хотите сказать, что... — начал было агент, но инспектор, погрозив ему пальцем, повернулся к Делии.

— Я подошла к ней и спросила, когда вернется папа. Она сказала, что не знает, и заплакала.

«Все кусочки головоломки начинают складываться воедино», — подумал Гэлбрайт. «Девочка не знала, где был ее отец, но ее мать уже знала, что он попал в аварию. Да»...

— Я начала утешать маму, но она попросила меня пойти погулять. Я не хотела оставлять ее одну, но послушалась, — рассказала Делия.

— И когда ты вернулась домой? — спросил Гэлбрайт.

— Через полчаса. Я пришла и увидела маму, стоящую перед зеркалом. Я спросила ее, что она делает, но она подняла руку с пистолетом к голове.

— Погоди, дорогая. Минуту назад ты сказала мне, что она тебе что-то рассказала перед этим? — инспектор не удержался.

— Когда мама упала, я подбежала к ней и она прошептала мне, чтобы я не плакала.

«Что-то не верится мне в это», — подумал Гэлбрайт. «Обычно после выстрела в голову человек не в состоянии произнести ни единого слова»...

— Это правда? — спросил он маленькую девочку.

— Ее голос был почти неслышен, но по ее глазам я поняла, что она хотела сказать, — ответил ребенок.

— Хорошо, Делия.

Инспектор выпрямил спину и задумался, что делать дальше. Малышка, рассказав ему все, что знала, теперь просто стояла неподвижно и хлопала своими длинными ресницами.

— У тебя есть родственники в центре? — осенило Гэлбрайта.

— Родственники? — Делия, казалось, не поняла, что ей сказали.

— Ну, дядя, тетя, бабушка... — начал перечислять он.

— У меня есть только папа и мама, — резко перебила его девочка.

— Отныне только папа... — мрачно сказал инспектор

— Кстати, когда он вернётся? — ребенок немного оживился

— Он болен, ему нужно подлечиться, — уклонился Гэлбрайт от прямого ответа.

На самом деле, это была чистая правда, ведь сам Гэлбрайт не слышал новостей из адвентистского медицинского центра, поэтому он полагал, что её отец уже был на пути к выздоровлению.

— И когда он поправится? — Продолжала спрашивать Делия

— Я не могу сказать, болезнь у него очень серьезная, — прохрипел он.

Инспектор подумал, куда еще можно было бы пристроить девочку, чтобы присматривать за ней. Они не могут оставить Делию одну в этом доме, где на ее глазах умер близкий ей человек.

Не зная, что делать, инспектор ухватился за последнюю представившуюся ему возможность.

— У тебя есть близкие друзья или одноклассники? — он повернулся к Делии.

По какой-то причине этот вопрос смутил девочку. Ее щеки покраснели, и она опустила глаза. Гэлбрайт не был психологом, но такая реакция навела его на мысль, что девочка явно влюблена в одного из своих школьных товарищей. Наконец она решилась ответить.

— Нет, — коротко и четко ответила девочка.

— Совсем никаких? Ладно, не близких, просто знакомых?

— Ну правда нет!

Лицо Делии внезапно заострилось и приняло выражение недовольства. Она даже топнула ножкой, отчего Гэлбрайт сделал шаг назад.

— Хорошо, Делия, я понял, — успокаивающим тоном ответил он.

Затем инспектор вытянулся во весь рост и повернулся к доктору:

— Дела плохи. Видимо, в это дело придется подключить органы опеки.

— Не смотри на мир так мрачно, — без тени грусти ответил доктор. — Мы еще не отправляли запрос на поиск её родственников. Молодая леди, возможно, не знала двоюродных братьев и сестер своих родителей в лицо, но это не значит, что она одна в этом мире.

— Ты оптимист, Мэтт, мне это в тебе всегда нравилось, но тут такой случай...

— Ещё не все потеряно, господин инспектор.

— Как хочешь. Но все же, куда нам её поместить до выяснения обстоятельств?

— Ты можешь поговорить с той женщиной, свидетельницей. Мне показалось, что они с девочкой хорошо знали друг друга.

«Хорошая идея», — подумал Гэлбрайт, — «Но куда она делась?». Инспектор подошел к выходу из дома и крикнул молодому сержанту, стоявшему во дворе у ворот:

— Сержант Соссюр, вы не знаете, куда пошла та женщина?

— Какая именно, господин инспектор?

— Ну, с платком на голове...

— Вы имеете в виду Эльзебет Розелье? Она вышла за ворота, и её след простыл.

— Да, лучше и быть не может...

Гэлбрайт обернулся, но Делии в холле не было.

— Мэтт, где ребёнок? — спросил он доктора.

— Девочка поднялась наверх. Сказала, что хочет переодеться.

— Хорошо. Я пока уйду.

Сказав это, Гэлбрайт вошел в ванную комнату, совмещавшую в себе ванну и туалет. Сделав свои грязные делишки, он вымыл руки и вышел обратно. За то время, что инспектор провел в ванне, Делия уже спустилась в холл и теперь стояла рядом с зеркалом. Мэтт сказал правду — малышка сменила платье и теперь была одета в синие брюки и бежевую куртку на молнии, под которой виднелась розовая рубашка.

— Куда ты направилась, если не секрет? — Гэлбрайт был немного удивлен ее сменой одежды.

Девочка, положив расческу на столик у зеркала, отвернулась от своего отражения и посмотрела на мужчину с некоторым удивлением.

— Я что, не пойду с вами? — спросила она, слегка наклонив свою голову на правое плечо.

— Ну, знаешь... — инспектор замялся.

Затем к Гэлбрайту подошел человек из Федерального бюро расследований. Его словно подменили — теперь этот высокий молодой человек производил впечатление не сурового полицейского, а тихого ученика кадетского училища. Он обратился к нему с уважением:

— Господин инспектор, пока вы были в ванной, наверху зазвонил телефон. Я поднял трубку и мне было приказано доложить вам, чтобы вы немедленно прибыли в полицейское управление.

— Любопытно... Звонивший не представился? — услышав это, Гэлбрайт снова приготовился к худшему.

— Нет, но по голосу я определил, что звонивший был в возрасте, — послушно ответил агент.

«Это Сеймур, без сомнений», — с некоторым недовольством подумал Гэлбрайт. «Неужели господину главному инспектору так скучно, что он сначала зовет меня к себе домой, а потом на следующий день в офис»...

— Принято, — Гэлбрайт подошел вплотную к агенту. — Теперь послушай меня. Если мне сейчас приказали уйти, то я не смею ослушаться приказов своего начальства, но я хочу, чтобы ты впитал это в свой разум — если в твою глупую башку снова придет мысль нагрубить этой девочке, то я клянусь, что я из под земли тебя достану. Понял?

— Принято, господин инспектор! — ответил агент с такой интонацией, как будто ему сообщили хорошие новости.

— Что ж, так держать.

Человек из Федерального бюро расследований вышел во двор. Гэлбрайт, собираясь с мыслями, подошел к прикроватному столику, который стоял рядом с зеркалом. Его взгляд упал на фотографию, лежавшую там среди глиняных котов и искусственных ягод. На этой фотографии запечатлены все трое из этой семьи — мистер Йонс в строгом черном костюме, а по левую руку от него миссис Йонс в свадебном платье. Женщина держала на руках завернутого в пеленки младенца — Делию, сразу понял инспектор. В правом нижнем углу стояла дата — 20 мая 1981 года. Любопытно, подумал он, оказывается, супруги решили расписаться после рождения дочери...

Гэлбрайт, не отдавая отчета в своих действиях, схватил эту фотографию и положил ее в карман пиджака. И он обернулся, когда услышал шаги. Слава богу, это был Мэтт. Доктор, обливаясь потом, обратился к инспектору:

— Этот парень сказал мне, что ты сейчас идешь в полицию, — сказал он несколько усталым тоном. Что ж, удачи тебе.

«Похоже», — подумал инспектор, — «что доктор имел в виду человека из Федерального бюро расследований».

— Спасибо за добрые слова, Мэтт, — проникновенно сказал он.

Гэлбрайт пожал доктору руку и вышел на улицу. Делия стояла у ворот, очевидно, ожидая, когда ее посадят в машину. Инспектор, проходя мимо нее, поймал ее святой взгляд. Он по уши влюблен — у Гэлбрайта было странное чувство, что он видит эту девочку в последний раз...

— Прощай, Делия, — коротко сказал он, пройдя мимо неё и выходя за ворота

— Что, вы меня бросаете? — девочка сделала два неуверенных шага к нему.

— Оставайся здесь, мне нужно в город. Они позаботятся о тебе, — не оборачиваясь, громко сказал инспектор.

«Они позаботятся о тебе... Господи! Если бы только...» У Гэлбрайта не было времени додумать эту мысль, потому что, бросившись вперед, он чуть не сбил с ног какую-то старую женщину.

— Извините, вы не знаете, как отсюда добраться до центра? — извиняющимся тоном Гэлбрайт обратился к почти потерявшей сознание женщине.

— Вы что, не местный? — недовольно спросила она. — Вы чуть не убили меня!

Без лишних слов Гэлбрайт показал ей свое полицейское удостоверение. Эта бумага, как по мановению волшебной палочки, сразу же заставила старушку поклониться инспектору.

— Отсюда можно добраться до центра на автобусе, — услужливо объяснила старушка. — Вы как раз вовремя...

— Где остановка? — перебил ее Гэлбрайт.

Пожилая женщина поправила фартук и начала говорить, моргая глазами.

— Пойдете по этой дороге, — при этом она указала рукой налево, — потом повернете направо, пройдете мимо табачной лавки, а потом прямо. Когда вы упретесь в бетонный барьер, поверните налево и там будет автобусная остановка ...

— Спасибо, — кивнул инспектор и тронулся с места по дороге.

— Вы доберетесь до города примерно через сорок минут! — крикнул ему вслед главный, но Гэлбрайт уже не слышал её слов.

Когда он добрался до нужного места, то увидел, что автобус стоит на месте, а водитель уже завел двигатель. Не прекращая бега, Гэлбрайт начал отчаянно размахивать руками, подавая знак. Вскоре он уже стоял посреди кабины, крепко вцепившись в поручень правой рукой. Все, что он пережил в тот день, перемешалось в его голове — анализ происшествия с загадочным отрывком, завтрак с кофе и сосисками, песня о ядерной войне, питье сладкого кофе из термоса Мэтта, разговор с Эльзебет Розелье — соседкой семьи Йонс, преподавание человеку из Федеральном бюро расследований урока по поведению и, конечно же, глаза, тёмные и бездонные глаза десятилетней девочки, которые навсегда запечатлелись в его памяти...

Прогремел выстрел. На бумажной мишени для стрельбы с изображением человеческого силуэта появилось небольшое пулевое отверстие, и в воздух поднялось небольшое облачко дыма.

— Опять мимо! — С досадой сказал Гэлбрайт, опуская прицельный пистолет.

— А вы представьте себе, что целитесь не в абстрактную фигуру, но в своего врага, — посоветовал ему напарник.

Сказав это, господин главный инспектор Сеймур прицелился и нажал на спусковой крючок. Раздался следующий выстрел. Пуля попала в девятый круг.

— Да, мне за вами трудно угнаться, — устало сказал инспектор.

Гэлбрайт, положив свой пистолет на стол, взглянул на мишень для стрельбы, почти полностью изрешеченную пулями. Господин главный инспектор последовал его примеру. Затем он взял тряпку и, вытирая о нее руки, сказал:

— Послушайте, Гэлбрайт. Я понимаю состояние вашего здоровья и решил пойти вам навстречу.

— А если поконкретнее? — не понял его собеседник.

— Я имею в виду то, что вы должны отдохнуть. До послезавтра никаких заданий не будет.

— Я польщен, но... — инспектор смутился.

— Хотите вы этого или нет, но это необходимо. Мы не машины, Гэлбрайт. Полицейским, как и всем людям, тоже нужен отдых. Я разрешаю вам провести один день так, как вам заблагорассудится.

— Что ж, я не посмею ослушаться вашего приказа.

Он несколько театрально поклонился и направился к выходу с полицейского стрельбища. Уже закрывая за собой дверь, он обернулся. Господин главный инспектор Сеймур стоял на том же месте, продолжая вытирать руки старым полотенцем. Во всей его позе было что-то настолько величественное, что Гэлбрайта внезапно охватил почти священный трепет, и он, засунув руки в карманы пиджака, решительно зашагал прочь со станции.

Пройдя несколько кварталов, инспектор оказался на проспекте и, взглянув на яркие неоновые вывески, поднял воротник и направился к станции метро — теперь ему было все равно, встретит ли он там двойника этого странного мистера Йонс или нет. Собственно говоря, именно это и произошло — как он и думал, поездка в метро прошла без каких-либо происшествий. Выйдя на нужной станции, Гэлбрайт заметил, что у него кончились сигареты. Не откладывая это дело в долгий ящик, он купил их в киоске, который находился тут же, на платформе. Он закурил сигарету и, затягиваясь на ходу, направился в сторону Эббаутс-стрит.

На душе у него было легко и спокойно, как никогда раньше. Гэлбрайт даже почувствовал себя мессией или спасителем, отправленным на заслуженный отдых. Все, что происходило весь день, по его мнению, было отличным поводом отправиться в бар — дело не в том, что там было что-то достойное особого внимания, просто инспектору в данный момент хотелось погрузиться в атмосферу всеобщего веселья. Именно с этой мыслью он спустился по ступенькам.

В этот вечер в подвале, где располагалось заведение, было очень многолюдно — несмотря на то, что к этому времени людей на улицах почти не было. Гэлбрайт, который до сих пор отчетливо помнил тот момент с подогретым пивом, решил не экспериментировать с заказом и на обычный вопрос бармена «Браун Хорс?» утвердительно кивнул головой. Вливая янтарную и отдающую сивухой жидкость в горло, он без особого интереса наблюдал, как тощие парни дергают всеми конечностями под синтезаторную музыку, доносящуюся из динамика, подвешенного к потолку...

Через некоторое время, которое Гэлбрайт потратил, наполняя себя дешевой выпивкой, он почувствовал себя полностью расслабленным и, уже начав клевать носом, двинулся к выходу из бара. На улице он на пару мгновений вспомнил Делию и свои собственные прощальные слова ей — «Мы позаботимся о тебе». Вероятно, ему следовало позвонить в полицейское управление и спросить о судьбе ребенка, но, во-первых, было уже слишком поздно, а во-вторых, инспектору действительно хотелось лечь спать. Когда Гэлбрайт почти добрался до подъезда своего дома, начался сильный ливень, и он, щурясь от фар изредка проезжавших по улице машин, невольно замер на месте, подставляя лицо струям холодной воды.

«На самом деле, было бы неплохо умереть прямо здесь и сейчас», — подумал Гэлбрайт, отрешенно глядя на тяжелые капли дождя, падающие с неба. «Для меня это лучше, чем дожить до старости, ничего не понимая в этой жизни»... Но здравый смысл, смешанный с трусостью, настойчиво подсказывал ему, что нет, умирать стоит только в крайнем случае, он не может сдаться на пустом месте, даже если его душа действительно этого хочет, потому что жизнь — это подарок судьбы, которым нужно пользоваться как можно бережнее...

Когда Гэлбрайт вошел в свою квартиру, вся его одежда была насквозь пропитана водой. Стянув с ног тесные лакированные туфли, он встал в носках перед зеркалом и пристально вгляделся в свое отражение. Ему было трудно узнать себя в этом промокшем до нитки существе, лицо которого под воздействием алкоголя выражало лишь тупое, почти животное безразличие.

— Неужели это я? — сорвалось с губ Гэлбрайта. — Как я дошел до такого?

Продолжая смотреть в зеркало, инспектор думал о том, как, если что-то случится, он мог бы объяснить свое состояние другим. Ну, не считать же объяснением тот факт, что накануне целого дня отпуска он решил — вероятно, впервые в своей жизни — напиться до потери человеческого облика? Мало кто воспримет эту отговорку всерьез. Хотя, подумал инспектор, это не так уж и страшно — главное, не забывать, что послезавтра ему нужно будет вернуться к рабочему процессу. В глубине его души вдруг шевельнулось и заныло предчувствие чего-то плохого...

Он ожидал встретить следующее утро с горячей головой, заложенным носом и упадком сил, но каково же было удивление инспектора, когда он проснулся в своей постели совершенно здоровым. Определенно, ничто не указывало на то, что вчера он провел вечер под проливным дождем. Гэлбрайт даже специально измерил свою температуру — тридцать шесть и шесть по Цельсию, термометр, в отличие от самосознания, обмануть было невозможно. «Что ж, — подумал он, — это значит, что один день своего отпуска он проведет в отличной форме».

Садясь завтракать, он подумал, что причина, по которой ему не стало плохо, заключалась в том, что до этого он выпил в баре по меньшей мере десять бокалов «Браун Хорс» — неудивительно, что при таком количестве алкоголя в его организме простуда просто не поддавалась. Гэлбрайт вспомнил, что он просто сбросил свою мокрую одежду в ванной, даже не потрудившись отжать ее. Слава богу, в его гардеробе висел точно такой же строгий костюм — в свое время инспектор специально купил два одинаковых комплекта, понимая, что он, полицейский инспектор, всегда должен появляться на публике в манере, внушающей уважение.

Надев новый костюм, от которого исходил легкий аромат одеколона, Гэлбрайт посмотрелся в зеркало в прихожей — да, теперь никому точно не придет в голову мысль о том, что прошлой ночью этому суровому усатому мужчине довелось опуститься до уровня самых отвратительных отбросов общества. Он вышел из дома, не имея никакого плана дальнейших действий. Вчерашняя попойка была настоящим «расслаблением» — если это можно так описать. Гэлбрайт всегда питал отвращение к азартным играм или поиску девочек легкого поведения — можно сказать, он приходил в ужас от одной мысли, что такое вообще возможно. Поэтому он решил просто прогуляться по городу. Отряхивая пыль с рукавов, инспектор шел вверх по улице, бесцельно оглядываясь по сторонам и слегка покачиваясь в такт звучащей в его голове песне, которую он слышал еще в бытность студентом Полицейской академии Портленда.