Все еще на канате (гет)

Конечно, это было невозможно. Но когда это останавливало мечтателей?

Лэйни Тэйлор, «Мечтатель Стрэндж»

Эта история могла произойти в волшебных и загадочных землях: в густых равкианских лесах, в бесконечных просторах Нового Зема или даже во Фьерданской тундре, где снег искрится на солнце, словно алмазы.

Но она взяла начало в скромном месте — небольшом острове среди Истинного моря. В маленькой деревушке, приютившейся между холмами. На маленькой ферме, в маленькой семье.

История началась с маленького черноволосого мальчика с глазами цвета крепко заваренного чая и пытливым умом.

Но не спешите с выводами: пусть мальчик был маленьким, а его происхождение ничем не примечательным, небо над ним было столь же бесконечным, как и его воображение.

Возможно, стоит сделать уточнение. История началась с двух братьев-сирот, покинувших отчий дом, чтобы попытать счастья в большом городе.

Старший брат — смелый, полный амбиций и огня. Младший — более робкий и осторожный, наивный и ужасно доверчивый. Они горячо любили друга, как могут любить два потерянных ребенка, у которых никого больше не осталось.

Спустя годы, вспоминая, как за ними закрылись ворота фермы Ритвельдов, Каз подумает: «у нас не было ни единого шанса».

Все началось с колоды карт в кармане маленького мальчика. Именно так зародилась магия.

* * *

Кеттердам — зверь.

Уродливый, грязный, живой — одновременно пугает и завораживает. Каз все больше скучал по дому, пока они прогуливались по улицам, и все же не мог перестать глазеть на уличных торговцев и туристов. Цвета, запахи — все было таким новым и чуждым.

Но сильнее всего Каза поразили фокусники, которые выуживали из шляп голубей и букеты роз и ловко управлялись с колодой карт.

Каз пытался повторять их жесты, прежде чем брат увел его от представления, но его движения неуклюжи, а колода карт — потрепанная и неполная. Однако у Каза было полно свободного времени, когда Джорди уходил по делам, так что он тренировался днем и ночью.

Брат уверял, что скоро им повезет, и Каз наивно верил ему. Мечта Джорди о богатстве и процветании — первая невозможная вещь, в которую поверил Каз.

* * *

Другая греза: уютный теплый дом на Зельверстраате. Саския с круглыми и красными, словно яблоки, щечками.

Джорди приободрился, стал чаще смеяться и потерял всякую осторожность. Снова стал брать Каза на прогулки по Кеттердаму.

Они ели сладкие булочки, сидя на мосту и наблюдая за прохожими. Казалось, все наладилось.

В Восточном Посохе в узком доме, зажатом между двумя игорными залами, работала гадалка. Много лет спустя Каз закроет глаза и с легкостью вызовет образ в своем сознании: серебристая краска на двери, отслаивающаяся штукатурка. Серебряная ручка. Нарисованные вороны на дверном проеме.

Каз вспомнит все. Как остановился и дернул за рукав брата, указывая на дверь. Как Джорди, сытый и довольный после приема у Герцунов, взъерошил ему волосы и, глядя на вывеску, присвистнул: «ну, немного веселья не навредит, верно, Каззи?» Как Джорди постучал в дверь. Непривычные Восточному Посоху ароматы арахиса и жареной кукурузы, сена, карамели и животных.

Спустя десятилетия Каз будет тереть виски, часами обдумывая каждую деталь того загадочного места. Вот он, сжимая потной ладонью руку Джорди вошел внутрь, где их встретила узкая темная комната, загроможденная стопками книг и пустыми стеклянными колбами. На небольшом столике стоит лампа с прорезями в абажуре в форме звезд.

За столом сидит женщина в темной вуали с серебряными кисточками.

— Добро пожаловать, молодые люди, — поприветствовала он их и указала на низкий диван. — Присаживайтесь, если хотите узнать свою судьбу.

Джорди сел на диван, а Каз устроился рядышком, свесив ноги. Его цепкий взгляд выхватывал диковинные вещички: с потолка свисает пустая птичья клетка, в шкафу стоит банка с саламандрой. На кресле в бархатной обивке лежит то ли лисья, то ли собачья маска с длинной мордой и острыми ушами. Каз немного побаивался смотреть на гадалку: в темной вуали, скрывающей лицо, она походила на демона, о котором ему рассказывал Дирк в Лиже.

В чаше по правую руку гадалки лежали серебряные монеты, которые притягивали к себе взгляд. У Каза так и чесались руки их пощупать.

— Я уже знаю свое будущее. Но услышать подтверждение не помешает, — уверенно заявил Джорди.

Гадалка мягко рассмеялась.

— О, да, у вас уже все спланировано, верно? Сначала посыльный, потом клерк, затем — купец, — рукой, затянутой в фиолетовую бархатную перчатку, она указала на Каза. — А как насчет тебя, мой мальчик? Каким ты видишь свое будущее?

Каз вопросительно взглянул на Джорди, и когда брат кивнул, застенчиво произнес:

— Я хотел бы стать волшебником. Показывать людям настоящую магию, а не фокусы с картами.

Он ждал, что женщина рассмеется, как сделал господин Герцун, но она лишь торжественно кивнула.

— Что ж, это благородное занятие. В мире слишком много шарлатанов и мало настоящих магов. Я почту за честь, если вы выберите эту стезю. Так давайте узнаем, что готовит вам будущее.

Гадалка осторожно крутанула ободок абажура, и по комнате заплясали звезды.

Она забормотала.

Джорди сжал руку Каза.

Воздух стал густым и тяжелым от запахов карамели, сена и конфет — казалось, можно было почувствовать сладость на языке. Где-то вдалеке часы пробили десять.

Бим. Бом. Бим. Бом. Бим. Бом.

Карамель, жареная кукуруза, сахарная вата. Сено и дровяной дым.

Каз закашлялся.

Женщина щелкнула пальцами, и абажур перестал вращаться. Луч света в форме звезды упал на руку Каза.

— Я вижу. Я действительно вижу, — серьезно произнесла она.

— Что вы видите? — спорил Джорди, подавшись вперед. Его глаза лихорадочно блестели — Что нас ждет?

— Вам не заключить сделки, Джордан, — пустым голосом поведала гадалка. — Ваши дни уже сочтены. Но… тебя, Казимир, ждет настоящая магия, если ты сильно того пожелаешь.

— Что это вообще значит… — возмутился Джорди.

Гадалка качнула головой.

— Это все, что я могу вам сказать.

Джорди с досадой поднялся и потянул за собой Каза.

— Какая пустая трата денег. Я не стану платить за такой паршивый рассказ.

— Я никогда не просила тебя платить, Джордан.

Гадалка встала. Ростом она была едва выше Джорди. Протянув руку, она нежно похлопала Каза по руке, там, где замерла солнечная звезда.

— Но я говорила серьезно, Казимир. Все твои желания могут исполниться. За определенную плату.

Каз попятился.

— Не уверен, что понимаю вас, госпожа…

— Брось, Каз. Это мошенница пытается напугать тебя, — Джорди направился к выходу, таща его за собой.

Последнее, что увидел Каз — как гадалка села и спрятала лицо в ладонях.

Он спрашивал у брата, откуда гадалка узнала их имена и что значили ее слова, но рассерженный Джорди ничего не ответил.

И только в съемной квартире Каз разжал руку, на которой каким-то образом отпечаталась звезда, и обнаружил на ладони серебряную монету с вороном.

Джорди мгновение рассматривал ее, прежде чем забрать. Когда Каз на следующий день пришел к Герцунам, Джорди отдал ему монету — в ней проделали отверстие через которое пропустили кожаный шнурок, чтобы Каз мог носить ее на шее.

Больше они о ней не говорили.

* * *

Мрачное предсказание сбылось в срок.

Каз вспомнил о нем, когда, стуча зубами от холода, жался к брату на улице. Если Джорди тоже вспомнил о предсказании, то ничего не сказал на этот счет. Вскоре он уже мог только хрипеть, пока совсем не затих.

Каз сильнее прижимался к брату, стараясь его отогреть. Сам он чувствовал жар, как от костра. Монета приятной прохладой прижималась к груди.

В бреду лихорадки Каз вернулся в тесную комнату в Восточном Посохе. На стенах кружились звезды. Пахло яблоками в карамели, кукурузой и сеном. Как в цирке, который однажды приехал в Лиж. Гадалка в черной вуали возвышалась над ним, заполнив собой небо, так что звезды образовали корону на ее голове. Глаза ее сияли, как два солнца. В руках она держала маску шакала.

Все твои желания могут исполниться.

Казу хотелось немного отдохнуть. Хотелось, чтобы грудь перестала болеть да кончилась лихорадка.

Все твои желания…

Он провалился в блаженную тьму, а когда очнулся, стояла морозная тишина.

* * *

Он кричал, пока не охрип. Сил почти не осталось. Выход был только один.

Джорди лежал неподвижно, и его тело уже начало разлагаться. Каз закрыл глаза и попытался убедить себя, что перед ним не брат, а просто манекен, который можно использовать. Вещь, а не человек.

«Плыви, Каз, — с отчаянием подумал он. — Плыви, иначе умрешь».

Он схватился за труп брата, как за спасательный круг, и поплыл.

Монета все еще была при нем, и Каз пытался сосредоточиться на ощущении влажного металла и не замечать склизкую кожу Джорди под пальцами.

«Плыви, Каз».

Он греб.

Монета. Монета, желания. Он готов загадать их все.

Он греб. Монета прижималась к сердцу.

Каз дал волю воображению.

Соборы, дворцы… нет, никаких зданий, никакого смога, никаких домишек Кеттердама с осыпающимися кирпичными стенами. Нет, пусть будет место под открытым небом… Только шатры, как в передвижном цирке. Палатки под бесконечным голубым небом, пение цикад в сочной зеленой траве. Поздняя весна, канун лета. Тепло и безопасность.

Карамельные яблоки, жареная кукуруза.

«Плыви, Каз. Мечтай, Каз».

Он греб, не в силах больше видеть воду и язвы на теле Джорди.

Стол из вишневого дерева. На нем расставлены кушанья: пироги и рагу, свежие фрукты и булочки с сахарной посыпкой. Картофельное пюре. Горки печенья с семечками подсолнуха. Хатспот. Свежий хлеб.

Он почти мог ощутить вкус свежей выпечки на языке. Он так устал. Закрыть бы глаза, всего на мгновение…

«Плыви, Каз. Плыви, Казимир» — шептал в голове манящий голос гадалки.

И он греб.

Монета нагрелась и стала теплее, чем вода и тело Джорди.

Каз закрыл глаза.

Место, где все дети, оказавшиеся на улице, нашли бы прибежище. Место, где их не тронут. Место, где их не коснется ни одна болезнь.

Где вечно тепло и безопасно.

Каз пытался грести, но ноги его уже не слушались. Он прижался щекой к груди Джорди и слушал гул крови в ушах. Монета так раскалилась, что жгла кожу — Каз бы сорвал ее, если бы у него остались на это силы.

Шатры, еда, тепло. Улыбающийся Джорди в цилиндре, как настоящий взрослый. И я тоже взрослый; высокий и сильный, чтобы никто не смог выгнать меня на улицу.

Место, где никто и никогда не оставит меня. Где никто бы не умирал, как мама, папа и Джорди.

Каз мечтал.

И когда проснулся, то не перестал видеть сны.

* * *

Какое-то время в лагере не было никого, кроме них с Джорди.

Джорди, молчаливый и неподвижный, проводил свои дни в алом шатре. Он не обращал внимание на крики Каза, не выходил наружу — только целыми днями сидел в кресле-качалке, как у их отца, и раскачивался взад-вперед. На голове у него красовался высокий черный цилиндр.

Его руки холодны. Грудь не вздымалась.

Он Джорди и не Джорди. Он рядом, но самом деле не здесь.

Когда Каз упал перед ним на колени и разрыдался, Джорди взглянул на него, не мигая, и в его карих глазах на миг мелькнуло отчаяние.

Лагерь, даже безлюдный, тих и прекрасен. Дорожки посыпаны мелкой галькой, ракушками и черным песком. Трава сочная и душистая, как вокруг фермы Ритвельдов. Бабочки и толстые шмели — все серебристо-черные — собирают нектар с маков, тюльпанов, роз и других цветов, о которых Каз и не слышал. Ивовые деревья шумят, когда теплый ветерок проносится меж ветвей.

Небо всегда ясное, лишь изредка проплывают по небу густые облака. Воздух пахнет так, будто недавно прошел дождь.

В центре располагается шатер Джорди, рядом с ним черный с круглой сценой посередине и низкими деревянными трибунами для зрителей. Есть еще огромный шатер, украшенный серебряными звездами. Внутри Каз обнаружил длинный стол, стулья и несколько пустых гамаков.

Стол сделан из вишневого дерева, как Каз и предполагал. Когда большие часы рядом с шатром бьют семь утра, двенадцать и шесть вечера, на столе появляются тарелки с едой. Каз пытался накормить Джорди, но брат не стал есть, поэтому Каз с аппетитом уминал чизкейки, печенье и пироги, пока у него не заболел живот.

Каз исследовал территорию, спал и ел. После бесчисленного количества дней Каз решился найти выход. В отчаянии он прошел сквозь туман, окружающий лагерь, и попытался перелезть через ограду, как перелезал через забор на ферме.

Но забор на ферме был деревянным, а этот сделан из металла. Он обжег пальцы холодом, Каз разжал хватку и упал. Перед тем, как потерять сознание, он увидел белую кость, торчащую из ноги.

На рассвете, когда Каз пришел в себя, его нога уже срослась, пусть и неправильно. На столе из вишневого дерева ждала трость с набалдашником в форме головы ворона. Джорди при виде хромающего брата промолчал, как и всегда.

Пчелы и бабочки все также кружат над благоухающими цветами. Черный песок мягок на ощупь. Ощупывая рубец на покалеченной ноге, Каз гадал, каковы правила магии и кто сотворил это место. Может, это наказание от Джорди за то, что Каз затащил его сюда, а потом пытался бросить, сбежав.

Все твои желания могут исполниться. За определенную плату.

Джорди вернулся другим. Его нога зажила неправильно. Значит, существовал предел невозможному.

Он жив, и брат рядом с ним. Но какой ценой?

Больше Каз не пытался сбежать.

Карты, которые он раньше таскал в кармане, теперь новые и блестящие. Каз раскладывал их на траве и день напролет разглядывал нарисованные фигурки, забывая обо всем остальном. Делать все равно больше нечего. Так он и коротал время, тщетно ожидая, когда появится выход.

И между ударами часов и скрипом кресла-качалки Джорди Каз рос.

* * *

Со временем появились люди.

Худые и напуганные дети. Какое-то время они бродили по лагерю, набивали животы и пытались прокрасться в алый шатер, который Каз ревностно охранял, а потом, когда им становилось скучно, когда одолевала тоска по дому, пытались уйти. Они просили Каза отпустить их, словно это в его власти; пытались перелезть через ограду.

Конец всегда один. Туман, окружающий лагерь, поглощал их целиком, а когда рассеивался, на месте ребенка оставался ворон. Птицы гнездились в шатре Джорди и уже не пытались покинуть лагерь.

Появлялись новые подростки. Каз предупреждал их об опасности, но они все равно пытались уйти.

«Джорди, — умолял он брата. — Джорди, дай им то, ради чего можно остаться».

Брат, как всегда, хранил гробовое молчание.

Каз сжал в ладони монету и пожелал изо всех сил. Хотя вряд ли у него получится создать что-то толковое.

Ложась спать, Каз снова чувствовал давно забытые ароматы из комнаты гадалки. На следующее утро в лагере появились палатки и арена.

Конечно. Это не лагерь, это — цирк. А каждому цирку нужна труппа.

Каз грезил о цирке. О зрителях у ворот. Об артистах.

И его желание исполнилось. Теперь, чтобы попасть сюда, нужно было заключить сделку. И новички оставались. Некоторые из них все равно пропадали — забывали есть и спать, полностью поглощенные магией своих инструментов. Но они оставались.

Однажды, лежа в гамаке, Каз взглянул на свою труппу и улыбнулся.

* * *

Прикосновениям Каз учился постепенно.

Он не трогал Джорди. Брат все такой же холодный и склизкий, как на Барже Жнеца. Казу хватило одного раза, чтобы поклясться самому себе больше никогда этого не делать. Поначалу он старался наладить физический контакт с новичками: похлопывание по спине, пожатие рук. Но каждый раз, стоило ему коснуться другого человека, как перед глазами вставали картины с гниющими трупами, а к горлу подступала желчь.

Каз отыскал в сундуке пару перчаток и бросил попытки побороть свой недуг — они казались ему унизительными и не стоящими трудов.

Но потом появилась Инеж.

Она вышла из тумана одним ранним вечером; отблески заходящего солнца образовали ореол над ее головой, позолотили кожу.

Вокруг ее талии была обернута проволока, и Каз молча наблюдал, как она с восхищением осматривает ее. Она была неразговорчивой, но внимательной и, кажется, понимала правила Цирка.

И когда Каз спросил ее имя, оно слетело с ее губ легко, как перышко.

С той поры Инеж снилась ему каждую ночь. Каз бы решил, что вообразил ее, как и Цирк, но он не верил, что мог создать нечто подобное.

У Инеж самые красивые глаза, и она ловкая, как кошка. Каждое ее движение взвешенное и обдуманное.

Каз не мог оторвать от нее взгляд.

Он пораньше заканчивал свое выступление, чтобы одним глазком увидеть номер Инеж. То, что она делала на проволоке, было невероятным.

Ради нее он был готов сражаться со своей слабостью, терпеть головокружение и тошноту.

Когда Каз поцеловал Инеж, то дрожал, как мальчишка, которым оставался где-то глубоко внутри. Поцелуй на вкус был, как невозможность. Как мечта, о которой он не осмелился бы грезить.

* * *

— Теперь ты знаешь правду Инеж, — голос у Каза охрип после долгого рассказа. — Это место — ловушка, в которой я запер себя и всех остальных. Я не могу спасти тебя.

Сидящая на столе Инеж моргнула. В ней осталось достаточно человеческого, чтобы она понимала его, но Каз видел, как с каждой секундой она теряет крупицы себя. Скоро она полностью превратиться в ворона.

Еще одна птица, которая будет выполнять его команды на арене, брать зерно с ладони. Думать об этом было невыносимо.

— Инеж, — Каз протянул руку, и Инеж потерлась о ладонь головой. — Инеж, почему ты это сделала? Почему?

«Почему ты хотела уйти от меня? Теперь ты никогда не сможешь этого сделать, и все, что мы построили — разрушено».

Ей же нравилось это место. Она с легкостью вписалась в труппу и стала неотъемлемой частью Цирка.

Каз запустил руку в воротник рубашки и вытащил монету. Шнурок пришлось заменить, но сама монета была такой же блестящей и идеальной, как в тот день в Восточном Посохе.

Каз обвел пальцем выгравированного ворона.

Плыви, Каз.

Плыви, Казимир.

Глаза Инеж, ее улыбка и смех. Он была полна жизни. И вдохнула надежду в него самого.

— Я тебя не отпущу. Ты не можешь оставить меня, — выдохнул Каз.

Быстрым шагом он вышел из палатки. Инеж вспорхнула ему на плечо.

Полы шатра Джорди бесшумно раздвинулись перед ними.