Кастелян - 3 (джен)

Путешествие между мирами сродни подъёму из тёмных анабиозных глубин. Сначала к тебе лениво возвращается рассудок и возможность связно мыслить; затем к реальности пробивают дорогу слух и осязание; за ними появляются силы разорвать веки и получить возможность видеть. И лишь в последнюю очередь снимается мышечный паралич: неосознанные рывки могут навредить хозяину и поранить тело.

В этот раз ни вернувшийся слух, ни зрение помочь не могли: в помещении, где я очнулся, было тихо и темно. Воздух влажный и затхлый. В застоявшиеся, отлёжанные конечности вместе с тысячами болезненных иголочек возвращалась чувствительность. Во рту пересохло, глаза были полны песка. Сильно хотелось пить и… в туалет.

Я лежал на животе. Пол подо мной усеивало множество мелких камешков… или, скорее, осколков: неосторожно двинув рукой, я едва не порезался. Ладонь упёрлась во что-то длинное, холодное и железное. Похоже на двустволку.

Желая хоть как-то определиться со своим местонахождением, я перешёл на второе зрение, но рассмотреть что-либо не успел. На безымянном пальце толкнулось основательно забытое ощущение: домашнее тепло и искренняя радость пробудившегося кольца Саргаса.

Живём! Родной Замок опять доступен! И где бы я сейчас ни обретался, а приходить в себя лучше дома. Ухватив ружьё — негоже оружейной стали валяться неизвестно где во влажной атмосфере, — я перешёл.

В первый момент мне показалось, что я угодил к завязке сюжета о Конце света: глаза после темноты ослепило, а многострадальные уши сжались от непрерывного орудийного грохота. На голову обрушился поток холодной воды, одежда быстро вымокла насквозь.

Лишь спустя несколько секунд я понял, что мне «повезло» с моментом возвращения домой: вокруг набирала обороты Грозовая ночь. Есть у моей местной погоды такая особенность: дважды в год, когда солнце делит пополам сезон дождей, проходя свой максимум отклонения на север или юг, выпадает ночь — именно ночь — водопадного ливня и жуткой, небывалой, невозможной тропической грозы. Молнии бьют непрерывно — без дураков, десятками одновременно и повсюду вокруг. Полумрак и паузы не прилучаются ни на секунду — только непрерывный рваный стробоскоп и жуткий грохот от горизонта до горизонта. Из-за концентрированной озонной атмосферы становится трудно дышать, а магический поток через фокусирующий колодец возрастает на два порядка.

В эту ночь можно заполнить любые накопители, но главная её ценность в другом: именно в этом возросшем потоке волшебства появляются в значимых количествах некоторые реликтовые аспекты, в обычное время на планетах практически отсутствующие. Грозовая ночь — время для выплетания необычных, нестандартных, редкоаспектных кружев.

Такой вот у меня в Саргасе Йоль: Новый год два раза в год. Ещё два раза бывает Лита: при прохождении солнцем зенитной кульминации. И у местной Литы — свои, Природные дары, но о них как-нибудь в другой раз. Что же касается формального равноденствия-Мабона — оно здесь вообще каждый день. Астрологов бы сюда, яркий Марс поискать…

А вот простудиться от моего домашнего ливня мне ещё ни разу не удавалось. Все насморки и ангины — исключительно после посещения Британии.

Взбодрившись родным тропическим душем, я поднялся, засветил «Люмос» и заспешил под крышу, стараясь не спотыкаться о наваленный штормами валежник. Зайдя в Замок, выкроил-таки минуту посетить попутный санузел, но далее незамедлительно проследовал в атриум.

Дождь барабанил по стеклянной крыше, а навстречу ему, заметный даже обычным зрением, величественным столпом истекал в небо мощный магический водопад. Как же здесь уютно!

Замковое дерево предстало передо мной в том же состоянии, в котором я запомнил его в самайновом сне: листья на кончиках ветвей начали подсыхать. Всё, родная, я дома. Зайдя под густую крону, обнаружил спрятавшуюся на ветке Ночь. Призрачная птица дремала с закрытыми глазами, что наблюдалось впервые на моей памяти, но встрепенулась, стоило мне осторожно коснуться древесного ствола. Сколько же я отсутствовал, если умаялся даже патронус?

— Неужели… кха… это не сон? — попытался я протолкать несколько слов сквозь пересохшее горло.

Пить хотелось жутко, но ещё сильнее было желание просто стоять, прислонившись щекой к золотистой коре, смотреть патронусу в глаза и «принимать отчёт» находящейся с тобой на совершенно одинаковой волне волшебной сущности. Ночь тоже была безмерно рада моему возвращению.

Из «отчёта» выходило, что ничего непоправимого не случилось, но в Замке сейчас добавилось беспорядка, поскольку я не перевёл его в режим консервации перед уходом. Ну да кабы знать… Я ведь каникулы летние собирался праздновать, а не День сурка в немом кинематографе.

— «Какая ерунда, Ночь», — ответил я мысленно. — «Приберёмся. Я присяду, можно? Колени дрожат, хотя только что со сна… Сколько ж я спал, интересно?»

С облегчением опустившись на мягкий дёрн, я привалился спиной к стволу. Здесь — моё любимое место в Замке. Ночь слетела вниз и устроилась на бортике Фонтана. С жадностью посмотрев на воду кристальной чистоты, я был вынужден отказаться: отхлебнув даже один глоток, я уже не остановлюсь, а это может быть губительно в моём состоянии. Но… маг я или нет?

Достав палочку, я вызвал «Агуаменти» и, наконец, напился. Половина появившейся воды вылилась на одежду, но это мало что изменило: я и так мокрый. Потянувшись к Хранилищу — о, мне доступно замковое Хранилище, как же я отвык от нормального склада! — я вытащил пакет с совиным печеньем. Коржики были с давно забытым, магазинным вкусом — здесь Луна ещё не освоила готовку моего любимого лакомства, — но всё равно пошли с энтузиазмом. Я понял, что жутко голоден.

— «Не знаю, дошло ли до вас то, что я рассказывал вам во сне», — начал я повествование, не отрываясь от вдумчивого пережёвывания. Мыслеречи свободный рот не требуется. — «Так что начну, пожалуй, с праздничного пира. Директор выступил с помпезной речью и подвёл итоги года. Позиции в школьном рейтинге были предсказуемы и устойчивы, никто никому на пятки не наступал и сюрпризов не сулил. Но Дамблдор внезапно вынул из воздуха и насыпал Гриффиндору добавку, утроив количество рубиновой щебёнки в банках. Утроив, представляете? Предлагаю вам оценить обоснование, которым он снабдил свой подарок»…

Повествование шло своим чередом. Через полчаса одежда странным образом высохла, а Замок выставил на бортик стакан горячего молока: ему не нравилось, что я питаюсь всухомятку после стольких дней непонятного голодания.

А ещё через полчаса — я как раз дошёл до непонятной крысы и первого урока у МакГонагалл — меня незаметно сморило в сон. Говорят, нахождение без сознания — это не полноценный отдых; а может быть, поспать хочется всегда после перехода между мирами — не знаю. Я заснул тут же, под деревом, привычно растянувшись на траве, убаюканный мирной дождевой дробью и потоками родной магии. Грозовая ночь только начиналась, впереди было ещё десять часов веселья.

* * *

Как всегда, мне снилась парадоксальная, бессвязная, но интересная ерунда.

Я видел хорошо знакомую Тисовую аллею, на которую бодро въехал хорошо знакомый, но почему-то трёхэтажный «Рутмастер». Как он поместился на узкой полосе между припаркованными автомобилями и как собирался разворачиваться на нашей карликовой улочке — вопросы, которые во сне задавать глупо. Обиднее другое: я не рассмотрел, кто с него сошёл, поскольку наблюдал со стороны водителя.

Затем была совсем уж уморительная сцена: в доме, пропахшем кошатиной и кислой капустой, за столом, накрытым старой, изорванной когтями скатертью, среди множества немытых чайничков, блюдец и фотоальбомов, старуха Фигг радушно потчевала прошлогодними печеньями и жиденьким чаем кавалера ордена Мерлина первой степени, Великого чародея и волшебника… ну, вы поняли. Брандспойт… извините, Дамблдор живо поддерживал ведущуюся беседу, но от угощения умело уклонялся.

Пожав плечами, я «наведался» к себе домой и понял, что всё уморительное сегодня только начинается. Дурсли не выдержали отсутствия бесплатной рабочей силы в моём лице и завели себе… домовика. Размениваться на испытательный срок не стали и сразу поселили его в моей (недолго бывшей) комнате, пропустив карьерную ступеньку «десять лет в чулане под лестницей».

На одежде и питании прислуги мои опекуны, конечно, сэкономили. Домовик, тощий и заморенный, одетый в старую грязную наволочку, неприкаянно сидел на столе посреди тёмной комнаты, осеняемый одним лишь лунным светом из окна.

Внезапно свет что-то заслонило. Снаружи в окно второго этажа заглядывала любопытная рожа Рональда Уизли. Рассмотреть детали в комнате ему мешала нелепая деревянная решётка: оконный проём с какой-то стати оказался забран жердями старого обветренного штакетника. Уверен, это точно делал не дядя: он, всё же, имеет какое-никакое отношение к строительному делу. А вот на косорукие поделки архитектора «Норы» это смахивает с куда большей охотой…

Лёгкое на помине, родовое гнездо Уизли предстало всем своим неординарным видом. Рядом с покосившейся многоэтажкой, на закрытой деревьями лужайке несколько детей увлечённо играли в квиддич в одни ворота. Я рассмотрел троих рыжеволосых парней и незнакомого белобрысого летуна, сидящего явно на своей метле. Или он был черноволосый? Или чернокожий?.. Всё же расстояние было приличным… А ещё в этой спокойной, идиллической картине не присутствовало ничего абсурдного, так что она быстро сменилась следующей сценой.

Пыльная, сильно захламлённая магазинная лавка в стиле «все поверхности чёрные». С потолка свисают какие-то цепи, крючья для говяжьих туш, зажимы и кузнечные клещи. На стенах — ржавые пилы, топоры палача и кандалы для удержания буйных слонов. Среди всего этого подержанного инвентаря промышленных холодильников что-то позабыл лорд Малфой, ведущий неспешный деловой разговор с продавцом за стойкой. За никогда не мытыми оконными стёклами снаружи угадывается огромная фигура Хагрида, зачем-то забредшего в Лютный переулок. Стоя на противоположной стороне улицы и пользуясь своим огромным ростом, Хагрид вытирает обшлагами грязь со свисающей вывески, дабы прочесть название «Яды и потрава… кого-то там».

Знакомое ателье мадам Малкин. Леди Малфой у стойки забирает упакованный заказ — ох уж эта уравниловка со школьной формой, будь она неладна! — и исподтишка наблюдает за Молли Уизли, копошащейся в секции подержанных мантий для девочек. Выражение лица хранительницы древнего рода нечитаемо. С одной стороны, здесь вполне уместной могла бы быть умеренно-высокомерная брезгливость; с другой — на леди Малфой сейчас никто не смотрит, а любой женщине понятна ситуация, когда одиннадцатилетняя девочка вынуждена идти в школу-пансион одетой в подобные обноски. Это ведь не мальчики-сорванцы, которые, будем честными, обращают внимание на свой внешний вид только тогда, когда им заняться больше нечем.

А может даже, чем Мерлин не шутил, мать единственного наследника соотносит сейчас одарённость детьми семейства своих давних врагов с положением собственного Рода? Кто знает, какие мысли может себе позволить благородная леди в те минуты, когда на неё никто не смотрит?

Книжный магазин «Флориш и Блоттс», наблюдаемый изнутри с верхнего балкончика. Обычная покупательская толчея, характерная для последних дней августа. Несмотря на игры с внутренним расширением пространства и торговые площади в два этажа, главному книжному магазину волшебной Британии далеко до Waterstones или WHSmith. Тесно здесь. Удивительно много в волшебной Британии любителей чтения, несмотря на все усилия школьного образования последних десятилетий. А уж в дни предсентябрьского бума тут и вовсе не протолкнуться.

Словно этого мало, какая-то очень неумная душа решила именно в эти дни провести в магазине встречу с фанатами. Ни в июле нельзя этого было сделать, ни в сентябре. Представительский уголок магазина оккупировал какой-то болливудский попугай в сине-золотом наряде. Выставив зубы на просушку, клоун совмещал раздачу автографов с проведением напряжённой модельной фотосессии. В очереди за заветным росчерком теснились дамы всех возрастов, от дошкольного до бальзаковского, и занимала эта вакханалия не менее половины всей доступной площади первого этажа.

Дам постоянно теснил деловой субъект с колдокамерой и магниевой вспышкой. Любой нормальный портрет снимается с расстояния не менее двух метров — в противном случае у вас получится физиономия без ушей и с раздутым подбородком бывалого дегенерата. Об этом знает любой фотограф, и магия здесь совершенно ни при чём. И два названных метра — это абсолютный минимум: ростовые портреты, которые требовались лощёной златокудрой роже, заставляют отходить с колдокамерой ещё дальше.

У меня не нашлось цензурных слов! Хоть фотосессию-то эта ходячая реклама зубной пасты могла бы организовать отдельно и в другое время? Уж для неё-то присутствия поклонников точно не требуется: фотограф, наоборот, гонит все случайные затылки прочь из кадра.

Сутолока стояла, как в лондонской подземке за полчаса до забастовки работников метро, а потому это являлось лишь вопросом времени, когда кто-то кому-то отдавит ногу и не пожелает извиняться со всеми положенными церемониями и унижением.

Завязку драки я пропустил, а вот дерущихся опознал вполне уверенно. Рон Уизли сцепился с Грегори Гойлом. В силу большего профессионализма Грегори, шансов у Рона было немного, однако благодаря сопоставимому весу он успешно связывал Гойла боем, давая возможность разобраться с повесткой основной дискутирующей паре: Драко Малфою и Джинни Уизли.

Драко совершенно по-девчачьи вцепился Джинни в густые волосы, в то время как рыжая фурия уверенными экономными движениями рихтовала блондину породистое лицо. Несмотря на бескомпромиссность закипевшей битвы, сильно повредить друг другу воюющие стороны не могли: одна рука у Драко оказалась занята каким-то старым учебником, ну а Джинни была вынуждена работать кулаками вслепую и без замахов.

Недалеко от них, у книжных стоек обреталось семейство Грэйнджеров в полном составе. Миссис Грэйнджер пребывала в шоке и, похоже, разыскивала глазами ближайший телефон для вызова полиции. Мистер Грэйнджер крепко и умело удерживал рвущуюся к потасовке Гермиону, и делал это совершенно правильно: такие свалки растаскивают составом не менее чем один к одному, в противном случае дерущиеся временно забывают текущие разногласия и совместно выдают по щам непрошенному миротворцу.

Среди бестолково мечущейся толпы выделялось ещё одно разумное существо: «домовик Дурслей» в грязной тряпке, занявший неприметную позицию среди книг и внимательно наблюдавший за дерущимися. В тот момент, когда очередной удар заставил Драко выронить книгу и она полетела в сторону чьей-то корзины с покупками, домовик поднял руку, щёлкнул пальцами…

Мощный удар распахнул двери лавки, внутрь влетела Мама Молли. С ходу врубив режим суппрессивной сирены, с грацией ледокола на марше она ломанулась через непролазную толпу к неутихающей зарубе. Появившаяся секундой позже леди Малфой лучше помнила свою волшебную природу, а потому, не теряя времени, вынула палочку, вывела вензель чего-то площадного и охлаждающего, уверенно прицелилась…

Всё происходящее вдруг затмила фигура большого чёрного пса, лежащего на невообразимо грязном каменном полу. Стало холодно, повеяло безнадёжным отчаянием и одиночеством. В направленных в мою сторону потухших глазах мелькнула тень неопределяемой, но оживляющей эмоции. Пёс с трудом поднял голову. Зазвучал чем-то знакомый голос…

* * *

Я вздрогнул, вырываясь из объятий необычного сна. Призрачная сова продолжала сидеть на бортике, переливалась золотыми звёздами и… я глазам своим не поверил — чистила перья! Против воли губы растянулись в улыбке: хоть одно дорогое мне существо пребывает в полном порядке. Жаль, что снится мне обычно вот такая сюрреалистичная ерунда, а не Ночь, Луна или…

Луна! Сонную негу как рукой сняло: я тут прохлаждаюсь на природе, а что там с подругой — не выяснил даже в общих чертах. Рефлекторно вызвав «Темпус», я ещё раз убедился, что в Саргасе он не работает: что-то такое необходимо магическим часам, что имеется только на Земле. Волшебная радиостанция с сигналами точного времени какая-нибудь, не знаю…

Настроившись, я попытался перейти к дому Лавгудов в деревне. Переход не сработал. Аналогичные попытки оказаться в привычных местах Хогвартса, в его окрестностях или в Косом переулке также не увенчались успехом. Я уж было начал беспокоиться, а не застрял ли я в Саргасе навсегда, переусердствовав с намерением больше отсюда никогда не уходить, но внезапно сработал переход по точке последнего ухода в Замок.

* * *

Я опять оказался в тёмном помещении с усеянным осколками полом. Вот, значит, как… «За исключением переходов в Саргас, туда и обратно». Логично. Если бы из Саргаса можно было, как и раньше, переходить в любую «заякоренную» точку на Земле, то переход «Земля-Саргас-Земля» работал бы как приемлемая замена мгновенным перемещениям по Земле. Теперь нужно учитывать, что у меня не всегда получится убежать из опасного места полноценно: возвращаться придётся туда же, уповая на уход опасности за прошедшее время.

В мягком свете зажжённого светляка передо мной предстало подвальное помещение средних размеров: минимум отделки, мощные сводчатые потолки, холодная влажная атмосфера и неглубокий дренажный желобок, проложенный посреди комнаты. Пол был усеян поблёскивающими осколками, а у дальней стены валялись остатки ростового зеркала: старая деревянная основа, сейчас щеголявшая рваной дырой размером с голову, да оторванная от неё подставка с латунными шарнирами. Очень похоже на действие моего разрывного дуплета, вот только… Вот только это было *не то* зеркало.

Жаль. Зря страдал. Хотя понятно, что артефакты такого уровня не уничтожаются простым ударом по амальгаме. Ну ничего, Земля круглая, в каком-нибудь углу обязательно свидимся.

Ещё в комнате имелось две двери. Одна из них, по-подвальному крепкая, из окованных железом дубовых досок, вела в коридор и была заперта на засов снаружи. Вторая, решётчатая, беспрепятственно открывалась в такое же помещение рядом. В нём, в свою очередь, было уже три двери… Нет, я в этих лабиринтах могу долго так бродить!

— Фиби! — позвал я, не особо на что-то надеясь.

Домовичка в знакомом фиолетовом платье появилась с некоторой задержкой. Поражённо вытаращила глаза, прикрыла рот ладошкой.

— Милорд… мистер Поттер вернулся!

— Надеюсь, что так. Мы ведь в Хогвартсе?

— Да. Мы в старых подземных кладовых, — домовичка с неприязнью посмотрела на обломки резной рамы.

— Перенеси меня к главному входу в замок, — попросил я, протягивая руку.

Фиби с готовностью ухватилась за неё, но сразу же отпрянула.

— Фиби не может перенести мистера Поттера, — сказала она удивлённым голосом. — Фиби не понимает, почему.

— Хм… «Никаких мгновенных перемещений», — пробормотал я. — Всё нормально, Фиби, меня ограничили в воспитательных целях. Отсюда есть другой выход?

— Фиби не знает, — огорчённо свесила уши помощница. — Домовики редко ходят по подземельям ногами, у них нет на это времени.

— Что ж, придётся исследовать этот лабиринт самому, — вздохнул я. — Ты свободна, Фиби. Позову тебя, если окончательно заблужусь.

Блуждать, однако, не пришлось. Цепочка полуоткрытых решётчатых дверей выстраивала полудюжину пустых кладовок в небольшую подземную анфиладу, оканчивающуюся знакомым техническим помещением в жанре «радость водопроводчика». Вертикальная металлическая лестница уходила вверх на полтора десятка метров, так что когда я наконец упёрся макушкой в деревянную крышку люка, подгибающиеся ноги меня еле держали.

Люк продемонстрировал несвойственное сегодняшнему дню дружелюбие: он не был завален, заварен, заклинен ржавчиной или заперт на засов снаружи. С натугой и скрипом несмазанных петель провернулся и откинулся, давая мне возможность выползти на горизонтальную поверхность и обессиленно растянуться на полу, пережидая дрожащую слабость в коленках.

По свисавшей с потолка цепи и глиняному корыту на полу я узнал бывшее пристанище Пушка. Самой трёхголовой собаки, к счастью, не обреталось: комната пустовала. Прочие детали не просматривались: «Люмос» погас, факелы не горели, свет в небольших количествах пробивался снаружи через щели у дверного косяка и огромную замочную скважину, пронзавшую добротную створку насквозь. Совиному зрению хватало в обрез, а зажигать новый светляк было лень.

Отлежавшись и восстановив запас глюкозы в мышцах, я поднялся, закрыл люк — не хватало ещё, чтобы в тот многоэтажный колодец кто-нибудь угодил в темноте, — и шаркающей походкой двинулся к выходу в коридор. Дверь оказалась заперта, но магический замо́к послушно пропустил замкового Хранителя. Я подслеповато сощурился от непривычно яркого света факелов и… оказался задушен в объятиях.

* * *

Сирень, гвоздика и ночные фиалки. Жемчужные кудри на новенькой мантии, короткий тонкий писк.

— Вернулся!

— Луна! — я, наконец-то, смог вдохнуть. — Ты как здесь оказалась? Опять стихийно аппари…

Стоп. А которая это Луна? Помнится, в мире, где доступен мой Замок, подруга ещё не бывала в Хогвартсе ни разу.

— Он всё такой же, Ночь, — не ослабляя хватку, тихо пробормотала девочка. — О важном не думает и спрашивает о ерунде. Я на поезде приехала, Гарольд-Саргас. Дожидалась тебя здесь.

— На каком ещё… Слушай, я после подвала грязный весь…

— И ответов не слушает!

Луна отстранилась и придирчиво меня осмотрела.

— Та-ак, давай на тебя поглядим… Вернулся — это раз. — Наклонив голову к плечу, подруга заглянула мне под чёлку. — Совой побывал — два. А что это у нас тут такое колючее…

Голос подруги приобрёл шутливо-обвиняющие интонации, пальцы извлекли наружу оберег.

— И кто же это ему сделал, интересно? — девочка покачала головой, с показной сокрушенностью перебирая подвески. — Узелки знакомые, и мозгошмыги толково расшмыгивают…

— Луна, понимаешь…

Я осёкся, потому что с лица подруги вдруг сошли и игривость, и улыбка. Застывшим в искреннем удивлении взглядом она смотрела на покрытую непонятным мне значками слюдяную пластинку, являющуюся центром композиции. Не желая отвлекать специалиста несвоевременными вопросами, я и сам поглядел на оберег вторым зрением.

Действительно, кружево на пластинке отличалось от окружающего букета. Тот же неизменный лунный жемчуг, не поддающийся интерпретации моими скромными навыками, но выполненный… несравнимо профессиональнее, что ли? А не к этой ли части оберега прикоснулась та женщина?

Я поднял глаза и успел заметить отголосок тоскливой печали, мгновенно убранной у меня из-под носа. Сохраняя отстранённую серьёзность, подруга бережно вернула оберег на место и вновь посмотрела на меня. Я ожидал объяснений или комментариев, но услышал иное:

— Саргас, представь меня замку, пожалуйста.

— Э-э… Хорошо. А как?

— И кто здесь хозяин, интересно? — слабая улыбка заставила факелы загореться чуть ярче. — В том большом зале, где все едят. Я бы, кстати, тоже не отказалась поужинать.

— Конечно. Попросим домовиков.

Мы начали спускаться по лестнице, и у меня появилось немного времени подумать. Которая же это из двух подруг? Называет меня Саргасом, но безразмерной сумочки не имеет, иначе не была бы голодной. Ужин… Я посмотрел на вечернюю темноту за окном, потом догадался вызвать «Темпус». Начало девятого. Лестницы чистые и незатоптанные, детворы нет, хотя снизу доносится слышимый совиным ухом характерный гул.

А поезд… какой ещё поезд? Зачем ей семь часов езды, если в Хогсмиде есть камины? Или…

— У нас с тобой одна судьба, Саргас, — Луна, как всегда, услышала часть моих мыслей. — Никаких прыжков и полётов, как и у тебя.

— Вот оно что, — хмыкнул я. Гул становился громче, и было ясно, что он порождается множеством разновозрастных голосов. — А что за поезд? Не знал, что тут есть регулярное железнодорожное сообщение.

— Общения нет, — рассеянно протянула Луна, внимательно рассматривающая теряющийся в темноте верх лестничной шахты. Как всегда, запрокинувшую голову подругу пришлось держать за локоть, чтобы она не навернулась на ступеньках. — Но сегодня красный поезд ходит.

— Погоди, а как ты собралась назад… — начал было я, но осёкся.

Мы достигли главного холла. К многоголосому гомону ученических голосов добавился дробный перезвон разномастных столовых приборов. Я наконец-то догадался вызвать редко используемое заклинание, с трудом припомнив его формулу: «Tempus Chronicus».

01 сентября 1992, 8:06 p.m.

Что-то ты сегодня слишком рассеян и расслаблен, Гарольд. Собирайся, здесь не курорт.

— А каникулы-то у меня опять отобрали, — пробормотал я, вторя своим мыслям.

Начало моего второго курса. Год, прошедший *там*, вылился в два летних месяца *здесь*. Что-то должно было поменяться, «исправиться»… Так, стоп, а герб? Я судорожно проверил мантию, но здесь всё было без изменений: гриффиндорский лев на сапфировом поле. Мантия, кстати, нуждается в чистке…

— Тебе ли сожалеть о лете, Саргас, — протянула Луна.

— Тут ты права, — согласился я, останавливаясь вместе с нею на пороге Большого зала.

* * *

Церемония распределения, конечно, уже прошла, и даже вступительная директорская речь миновала наши уши стороной. Распределяющая шляпа мирно покоилась на табуретке перед президиумом. Изголодавшиеся ученические сотни споро насыщались обильным банкетным угощением. За факультетскими столами прибавилось много новых лиц.

— Луна тоже хочет быть здесь, — произнесла подруга, глядя на зачарованный потолок с очень знакомой улыбкой.

Облачность на иллюзорном небе торжественно разошлась, и в зал заглянула любопытная ночная красавица. Луна взяла меня за руку, и мы неспешно двинулись к Шляпе. В зале горели десятки факелов и тысячи свечей, однако это был не электрический свет, так что лившееся с потолка и сгущавшееся на белокурой фигурке серебристое сияние совершенно не терялось на фоне праздничного освещения.

Как всегда, на нас никто не обращал внимания. О чём волноваться? Один-два отвалившихся по дороге первогодка — это, наверное, статистическая норма для здешнего климата. Впрочем…

— Что за маглы тут шляются? — донёсся с гриффиндорского стола знакомый голос. — Перси, сюда разве пускают простецов?

Кое-кто оказался более внимателен, нежели голоден. А может быть, рыжая подруга заметила давно высматриваемую белобрысую товарку. Ничего, заветная Шляпа уже совсем рядом. Только вот Хогвартса я что-то не слышу…

— Да Полоумная своего магла притащила, приколистка, — вещал меж тем не привыкший сдерживаться голос. — А обратно его как — на мётлах?

Дамблдор по обыкновению увлечённо терзал кусок баранины, не отвлекаясь на назойливые мелочи до тех пор, пока не утолит первый голод. МакГонагалл щебетала со Спраут. Флитвик был не вполне добровольно привлечён к беседе с… Ба! Этот болливудский попугай из магазина восседал здесь же, за учительским столом! Неужели у нас в программе появятся бальные танцы? Или он специалист по изящной словесности?

Первым нас заметил Снейп, поприветствовавший меня перекосившимся непонятной эмоцией лицом и заставивший слегка потеплеть оберег на груди. Следующим оказался Флитвик, ловко вывернувшийся из беседы под предлогом обязательств перед наполненной тарелкой. Далее таиться стало невозможно, ибо я поднял с табуретки Шляпу.

— ПОЛОЖЬ, ГДЕ ВЗЯЛ! — заорали на весь замок дурным голосом, но запнулись и продолжили куда тише: — Мерлин! «Вы вернулись, милорд!»

Разумеется, мы немедленно оказались в фокусе общего внимания. Голоса и звяканье приборов мгновенно стихли. Одинокой нотой отзвенела вилка, выроненная директором под стол. Прекрасный момент, чтобы представить новую ученицу.

— Повернись к детям лицом, — попросил я Луну, проигнорировав табуретку. И мысленно обратился к Шляпе: — «Примите ещё одну ученицу, уважаемая. У меня личная просьба: отнеситесь к ней внимательно».

— «Я ко всем отношусь внимательно», — слегка обиделась Шляпа.

Мельком оглядев зал, я набрал воздуха в грудь…

— Мистер… — начала было раскочегариваться МакГонагалл.

— Мисс, — перекрыл я спокойным «Сонорусом» дурацкое «Поттер». — Лавгуд, Полумна.

После чего опустил Шляпу на белокудрую голову и облегчённо выдохнул. Всё, Хогвартс, принимай её под крыло, не одному же мне с нею всё время возиться. И ещё мне всё меньше нравится то обстоятельство, что я тебя не слышу.

— Что вы себе позволяете? — МакГонагалл выросла рядом из серой тени. — Вы… Мерлин! Что за вид? Что с вашей мантией?

— Извините, мэм, — буркнул я. — С галер прямиком на бал. Сейчас почищусь.

— И это тоже! Но… Это же мантия Рэйвенкло! У кого вы её украли?

— Да что с вами? — не выдержал я. — Весь год я проходил в синих цветах. Что опять не…

Я осёкся. Что-то я уже с трудом вспоминаю: когда у меня появился синий цвет, в «прошлом» году или в «позапрошлом»?

МакГонагалл, меж тем, потеряла дар речи. Пауза затягивалась. Я набрал воздуха, чтобы повторить объяснения про сбой с перекрашиванием, но меня опередили.

— Пойду набью оборзевшему маглу рожу, — сообщили деловым тоном на весь зал. — Перси, пусти! МакКошка устала, нашему декану нужно помочь.

Декан возмущённо развернулась, чтобы навести порядок в трюме, но ей опять помешали.

— Р-Р-РЭЙВЕНКЛО! — абсолютно счастливым голосом гаркнула Шляпа.

Сияя загадочной улыбкой, Луна сняла головной убор и бережно передала его мне, после чего рассеянно обвела взглядом сапфировый стол. МакГонагалл споро перехватила бесценный артефакт и собралась было вновь разразиться нотациями, но её задавили аплодисментами: сначала одиночными, но постепенно усилившимися до обычных, приветствующих новую ученицу в своих рядах. Продолжая улыбаться и иногда отвлекаясь на потолок, Луна последовала к призывно машущей Пенелопе Кристал.

— Займите своё место, — строго приказала МакГонагалл. — Мы поговорим позже.

Ну, как говорят гриффиндорцы, наконец-то дадут пожрать. Я уверенно дотопал до конца стола, после чего потратил ещё минуту, чтобы всё же сменить изгвазданную робу на запасную — с такими же синими элементами. Руки очистились заклинанием, с лицом я ничего сделать не мог и решил сегодня смириться с временным бескультурьем. Заняв, наконец, привычное место, растерянно уставился на одинокую тарелку без салфетки при ней.

— «Фиби, дай хотя бы нож с вилкой», — обратился я к домовичке.

Я понимаю, что с немытой моськой требовать полного банкетного комплекта неуместно, но с единственной ложкой в руках я чувствую себя, словно голый… гриффиндорец, да. Получив просимое, приступил к позднему ужину, заодно изучая обстановку.

Дамблдор растерял прежний аппетит и сочетал вялое пережёвывание с бросаемыми исподтишка взглядами то на меня, то на сапфировый стол, то куда-то в сторону рыжей компании.

Снейп тоже был бы не прочь посверлить меня любопытным рентгеном, но на него как раз переключил внимание «золотой попугай», так что зельевар был вынужден демонстративно сосредоточиться на содержимом своего блюда. Ограбивший дискотечную костюмерную субъект совершенно не смущался отсутствием зрительного контакта и не сдерживал голос. Прислушавшись, я с удивлением понял, что он консультирует Снейпа по вопросам варки какого-то сложного зелья. Он что, зельеварение нам будет преподавать?

Грэйнджер взирала осуждающе, но сидела в компании Браун и Патил, а в руках умело удерживала нож и вилку. Я улыбнулся ей тепло и совершенно искренне.

Рон Уизли отчего-то отсутствовал. Заставить его пропустить такое обжиралово могли только обстоятельства непреодолимой силы наподобие смерти, комы или исключения из школы. Неужели сегодня Новый год и моё желание исполнилось? Впрочем, общее количество рыжих не изменилось: место Рона сейчас занимала Джинни, что-то горячо доказывавшая Перси. Под мантией у девчонки просматривался джинсовый сарафан совсем не гриффиндорской расцветки.

Драко восседал в компании своей свиты и с надменным видом вещал окружающим о чём-то важном. Удивительное дело, но его слушали. Случайно встретившись со мной глазами, одарил меня злым и неприязненным взглядом.

Ну и из приятного: у нас появилось множество новых лиц. Находились они в начале стола: именно там на первом праздничном пиру рассаживают первогодков, дабы их могли рассмотреть преподаватели, — так что мне они были видны плохо. Я отметил лишь непоседливого мальчугана с волосами мышиного цвета, сидящего напротив Джинни и высматривавшего кого-то в гриффиндорском коллективе.

Зал наполнился совиным уханьем и хлопками птичьих крыльев: подоспела почта. Нужно прикрыть еду. Уж не знаю, кто завёл такой обычай — доставлять корреспонденцию к завтраку, а не в гостиные, но вылавливать разгорячённых птиц из разлитого какао или развороченных салатниц… Минуту! Какая ещё утренняя почта?!

Первый увесистый конверт больно ударил меня по носу, второй — отхлестал по щекам. Далее почтовые отправления полились потоком, снабжаемые отборной птичьей руганью. Каждая сова старалась отбомбиться ношей по наиболее уязвимой части моей головы. Пришлось уйти в глухую оборону, игнорируя бардак и свалку, устраиваемые раздражёнными птицами у меня на столе.

Практически одновременно появились три патронуса, столь же одновременно начавшие говорить.

— Гарольд, с тобой всё в порядке? — спросил аист голосом Ксенофилиуса Лавгуда. — Помощь нужна?

— Поттер, да пропустите же сов! — рявкнула лань голосом Снейпа. — Нужна ваша помощь в зельеварне.

— Мальчик мой, куда ты пропал? — исходя заботливой патокой, произнёс третий патронус, чью форму я не видел, потому что закрывался руками от сов. — Это существо называется патронус. Ответь ему, пожалуйста: где тебя искать?

Бомбёжка конвертами и бедлам растревоженного курятника наконец сошли на нет. Я осторожно опустил руки и оглядел окружающие руины. Окрестности стола были… разграблены. Совы стребовали обильную компенсацию морального ущерба и предпочли взять её натурой.

Сидя за соседним столом ко мне спиной, Луна заботливо отпаивала из кубка старую неясыть.

Рядом со мной терпеливо дожидалась ответа призрачная… курица. Глядя на неё, смеяться не хотелось совершенно: к любому патронусу я отношусь с тем же почтением и уважением, что и к моей Ночи. Каким фактором определяется внешняя форма этих мудрых сущностей, мне неведомо, но если это существо выбрало для себя именно такую оболочку — на то должны быть не менее мудрые причины.

— Буду первого сентября к ужину, — ответил я. — «Прости за беспокойство, пожалуйста. Доставить послание».

Курица… ну не похожа она на феникса, даже на старого и облезлого! Так вот, курица исчезла, чтобы тут же появиться рядом с директором. Я же принялся собирать размётанные послания и прятать их в сумку. Позже почитаю.

Среди конвертов затесался один приметный, для официальных отправлений Министерства магии. Вызов на подтверждение регистрации анимага? Не забыть бы вскрыть его в первую очередь и как можно быстрее.

Упрятав письма, я обречённо достал кулёк с совиным печеньем. Ещё раз оглядел стол. Самое вкусное пернатые почтальоны унесли с собой, остальное раскидали и перемешали с совиным пухом и тыквенным соком. Придётся и на этом пиру довольствоваться сухим пайком. Можно, конечно, попросить Фиби заменить посуду, но на меня сейчас смотрит столько глаз — и детских, и взрослых, — что демонстрировать подобные привилегии было бы верхом глупости.

Я не понимаю: почему назойливые письма отправляли другие, а виноватым оказался я? Закроюсь от сов и не пущу к себе больше ни одной, кроме Букли. Узнать бы ещё, как от них закрываться…

Я ещё не подозревал, что позабыть о спокойном окончании банкета сегодня суждено не только мне.

* * *

Обычно я не прислушиваюсь к тому, что обсуждается в гриффиндорском активе во время приёма пищи, но иногда это становится невозможно игнорировать. Постепенно повышавшая градус дискуссия в противоположном конце стола внезапно разразилась воплем:

— Как — Поттер?!

По позвоночнику пробежала тонкая ледяная струйка. В воздух взлетело полсотни отбивных: Джинни срочно понадобилось самое большое блюдо на столе. Как думаете, каких размеров должно быть блюдо, всё ещё вмещающее столько отбивных к середине банкета?

На меня одномоментно свалилось слишком много разнонаправленных раздражителей: предупреждение замка по неизвестному поводу; непонятный паровозный гудок за окном; ну и эти взлетевшие в воздух вкусности, сопровождаемые поднявшимся галдежом и криками. А потому я недопустимо долго тормозил, соображая, зачем Джинни несётся ко мне с пустым блюдом наперевес. Ну а дальше события понеслись вскачь.

Я попытался уклониться к полу, обернуться совой и отлететь подальше. Первое удалось, второе — нет. *Никаких полётов.* И оно к лучшему: Большой зал осветила молния магниевой вспышки, а магловскому фотоаппарату глаза́ не отведёшь. К сожалению, моё совиное зрение этого не перенесло: на какое-то время я почти ослеп. Откуда здесь вспышка? Неужели этот ряженый попсовик прихватил с собой в школу и фотографа?

— Получай!

По столешнице, где я только что находился, нанесли сокрушающий удар. Судя по характерному звону, массивное фарфоровое блюдо раскололось, но у Джинни должен был остаться в руках порядочный кусок. Однако меня сейчас заботило другое…

— Стоять, тварь!

Сильно полегчавший, но всё равно твёрдый и увесистый обломок приземлился мне на загривок. Паровозный ревун усиливался, явно приближаясь к нам. На только что получившую своё спину вывалился ледяной водопад.

— Н-на́ ещё!

Я извернулся и, не вполне осознавая зачем, ухватил девчонку поперёк талии и потащил прочь. Меня опять ослепило: сволочной папарацци сделал второй кадр.

Рёв усилился до максимума, а потом оставленное позади боковое витражное окно разлетелось вдребезги, и в зал с жутким грохотом вломилось что-то огромное и тяжёлое. Завопили сотни глоток, заскрежетали сдвигаемые махиной столы, продолжил реветь гудок. В поднявшейся панике мало кого интересовали два сцепившихся в потасовке гриффиндорца.

— Грабли убрал, недоумок!

Обессиленный спасательным рывком с тяжёлой ношей, я повалился на пол, увлекая за собой и рыжую. У неё, в отличие от меня, силы были не растрачены. На мои лопатки обрушился град энергичных тумаков.

— ТИ-И-ИХО! — сонорусом завопил Дамблдор.

Если паника и утихла, то ненамного. Бензина в огонь подливали непрерывные гудки ревуна и… проклятые вспышки! Желая хоть как-то ориентироваться в происходящем, я переключился на магическое зрение… и успел отбить летящее в Джинни парализующее заклинание откуда-то со стороны президиума. Пошли вон, мы сами разберёмся!

— В глаза смотри, тварь! — меня в два рывка перевернули и схватили за грудки. — Ты думаешь, я тебе клоун? Долбаный паяц на базарном балагане? Н-на!

Если верить второму зрению, на том месте, где совсем недавно находился «мой» участок гриффиндорского стола, стоял… автомобиль? Похожий силуэт, по крайней мере, вырисовывали многочисленные чары, нафаршировавшие корпус этого средства передвижения под завязку. Машина хлопала дверьми, прыгала на месте, ревела клаксоном и… по-моему, пыталась вытолкнуть из себя пассажиров, за что-то ухватившихся внутри и не желающих покидать взбесившееся нутро добровольно.

Отвлекшись на отбивание фирменного снейповского водяного шара, я пропустил удар с другой стороны. От души замахнувшись, рыжая фурия влепила мне правым в скулу. Я поплыл, а потому следующий прилёт по носу почти не почувствовал.

— … целый год! — когда я отошёл от кратковременного грогги, Джинни меня уже почти не трясла, а в голосе появились рыдающие всхлипывания. — Если я деревенщина неотёсанная, надо мной можно так измываться, да?

— Прости, пожалуйста, — невнятно произнёс я начавшими распухать губами. Похоже, меня ещё и по зубам отоварили.

За четверть минуты, пока я переваривал суровые ведьмины кулаки, бешеная машина сумела вытряхнуть из себя всех седоков, приподняться в воздух и развернуться. Ещё секунда — и автомобиль, надсадно вопя, выскользнул в разбитое окно и удалился в неизвестном направлении.

Следующее прилетевшее к нам заклинание было отчётливо медицинским, так что я не стал его задерживать. Всхлипнув и обмякнув, Джинерва Молли Уизли рухнула мне на грудь.

Проклятый папарацци щёлкал камерой, не переставая.

* * *

— … Большой зал разгромлен. Уничтожено старинное витражное окно! Чудо, что никто не пострадал!

Левый глаз распух и почти не открывался, губы тоже не просились на обложку модного журнала. Пара зубов шаталась, но все были на месте и целыми. Кровь из носа удалось остановить, но она постоянно норовила потечь опять, так что я старался не наклонять голову.

— Вам что, наскучил школьный поезд, мистер Финниган? Или он для вас недостаточно хорош, мистер Уизли? Захотелось явиться на пир с помпой и фанфарами? Поздравляю, шалость удалась!

— Мэм, во всём виноват барьер! Он не хотел нас…

— МОЛЧАТЬ!! — рявкнула МакГонагалл, грохнув по столу кулаком и излишками магии. — Ваши байки будете травить недоумкам из нового набора!

В кабинете директора, помимо самого хозяина, присутствовали МакГонагалл и Снейп. На ковре песочили Рона Уизли, Симуса Финнигана и вашего покорного слугу — за компанию. Джинни накачали успокоительным и оставили в больничном крыле.

— Витраж из Кентербери прошлого века — кто, по-вашему, оплатит его восстановление, мистер Уизли?

Последние слова МакГонагалл заставили рыжего испуганно побледнеть. Собственно, главное вы поняли: на том летающем автомобиле прибыли эти два недоумка — Уизли и Финниган. Где они раздобыли зачарованный автотранспорт и почему не поехали на поезде, я пока не понял, да особенно вникать и не стремился. Недоумки есть недоумки. Приземление в Большом зале через выбитое окно прекрасно вписывается в их дурацкую историю естественным финальным аккордом.

— Кхм, Минерва, — нарушил молчание Дамблдор. — Я думаю…

— Витражное окно — ещё не самое печальное в этой истории, — неприязненным голосом сообщил Снейп, выкладывая на стол газету. — Вот, полюбуйтесь. Они триумфально засветились в вечерней прессе. *Сегодняшней*, заметьте!

— Мерлин… — ухватилась за сердце МакГонагалл, прочтя подзаголовок. — Четыре случая, шестеро свидетелей…

— Это только то, что успело до отправки в печать, — продолжил забивать гробовые гвозди зельевар. — Полагаю, их эпохальный вояж наблюдала половина Британии. Магловской Британии!

— Теперь нас точно исключат, — едва слышно буркнул Финниган. — А я тебе говорил!

— Куда бо́льшая ответственность ожидает владельца «Форда», — нанёс добивающий удар Снейп. — Как только вышедший из-под контроля артефакт отыщут, определить его хозяина труда не составит. И хорошо, если эта рухлядь не начнёт теперь блистать на магловском небосклоне сама, по своей воле. В противном случае растяпе грозит минимум Азкабан.

Повисла тяжёлая тишина, меня, впрочем, не особо обманывающая: кто у нас председатель верховного суда, утверждающий подобные приговоры?

— Мы пойдём собирать вещи, — убито сообщил Уизли. Когда он успел их разложить, интересно?

— И не надейтесь отделаться так легко! — отрубила МакГонагалл. — Вы получаете последнее предупреждение. И я сегодня же напишу вашим родителям!

Дадим детишкам второй шанс… Похоже, Снейп был со мной на одной волне: радио «Охренев FM», круглосуточно.

— Но, директор Дамблдор, эти хулиганы нарушили Закон об ограничении магии несовершеннолетних! — попытался он воззвать к минимальной справедливости. — А этот жуткий акт вандализма…

— Кхм… Без сурового наказания они не останутся, Сев… профессор Снейп. Но его назначит декан Гриффиндора.

Усталый пессимизм на лице декана Слизерина красноречиво отражал, что он думает о неотвратимости и суровости возмездия за учинённый беспредел.

— Минерва, к ним ещё что-нибудь есть?

— Нет. — МакГонагалл холодно посмотрела на любителей автофристайла по витражам. — Оба, прямо отсюда следуете в свою спальню, нигде не задерживаясь и никуда не сворачивая. Вам ясно?

— Я, это… — Невероятно, но у Рона в подобной ситуации возникли какие-то неясности или, не ровен час, возражения. — Профессор, я бы хотел глянуть… как распределяют мою сестру.

Трое взрослых, не сговариваясь, посмотрели на мою опухающую физиономию.

— Церемония распределения давно закончилась, — сухо произнесла МакГонагалл. — Твоя сестра тоже попала на Гриффиндор.

— Здорово!

— И, что касается Гриффиндора…

— Профессор, — решил нарушить молчание и хитрозадый Финниган. — Но ведь когда мы садились в автомобиль, семестр ещё не начался. Значит, с нашего факультета не снимут баллы?

Я устало отвернулся и посмотрел в окно. Честно говоря, мне даже вздыхать не хотелось. Мне вообще сегодня лучше разговаривать по минимуму: я не понимаю, что здесь происходит, каким был *здесь* предыдущий год и что мне нужно «помнить» о нём. В синей мантии я не ходил, но уже успел засветиться дурацкой фразой. Завязываем с…

— Оба — в спальню! — рявкнула потерявшая терпение МакГонагалл. — Живо!

Дважды повторять не пришлось, и уже через полминуты медлительная горгулья закрыла за второкурсниками проход. Педагоги переместили своё мрачное внимание на меня. Оберег нагрелся, и я привычно населил мысли созерцательной пустотой.

— Мальчик мой, — проникновенно начал директор. — Что происходит?

Звучит тревожно, но слишком уж неконкретно. На всякий случай я отгородился умеренным Щитом пустоты и проверил готовность перенаправляющего чары портала — пока что неактивного. Зрение переключилось на магическое. Лицо продолжало удерживать непонимающее выражение.

— Что с твоей одеждой? — поинтересовался Дамблдор, не дождавшись реакции на первый вопрос.

— Там пол был грязный, — промямлил я разбитыми губами. — Щас почищусь…

— Прекратите юлить! — подключилась МакГонагалл. — Почему вы в синих цветах?

Я заторможено посмотрел на сапфировый шарф и пожал плечами. Дождавшись ещё одного окрика, поведал о том, что мантии перекрасились сами собой, все сразу. Снейп обратил внимание на герб, Дамблдор с озабоченным видом полез в сейф и достал солидный артефактный фолиант. Открыл, пролистал до нужной страницы, посмотрел сам и показал другим.

— Он на Гриффиндоре, — произнесла МакГонагалл с облегчением. Снейп дежурно скривился. — Но почему…

— С этим разберёмся позже, — Дамблдор запер сейф и перешёл к следующему пункту. — Гарри, зачем ты подрался с этой девочкой? Ты её знаешь?

Я подрался, надо же? Хорошо, что за лицом следить нетрудно: свежие гематомы маскируют лучше любой балаклавы. А ещё хорошо, что переполох с проверкой моей текущей принадлежности к факультету замылил мою оговорку о «проходил в этом весь прошлый год».

Итак, драка. Проще всего свалить всё на рыжую: сама налетела, сама надавала тумаков, а что нашло на эту дуру — не ведаю. Но мне решительно не хочется подставлять нормальную девчонку в первый же её день в нашей школе выживания. Она и так сама себя здорово подставила.

А ещё, чем меньше я переведу на неё стрелок, тем меньше её будут допрашивать обо мне. Попробуем съехать на тормозах.

— Видел на вокзале, — нейтрально ответил я. — Мать звала её Джинни вроде. Миссис Уизли то есть.

— И почему же порядочные ученицы лезут на вас с кулаками, мистер Поттер? — с ледяной иронией поинтересовался Снейп.

— Гриффиндорцы иногда дерутся и мутузят друг друга, — произнёс я с туповатым видом, но без улыбки. Трудно улыбаться с разбитыми губами. — Таков уж наш факультет, профессор Снейп.

— Немыслимо! — возмутилась МакГонагалл. — Не смейте возводить напраслину на Гриффиндор, позоря его своими…

— Кхм, — кашлянул Дамблдор, как-то странно сверкнув очками. — Допустим. Гарри, где ты был летом? Почему тебя не было дома?

О, вот на этом моменте я уйду в глухую оборону, и причина тому — Квиррелл. Неизвестно, как объяснили общественности его пропажу или смерть, но понятно, что меня с этим *пока что* не связывают. Квиррелл пленил меня скрытно, в безлюдной школе и вне директорского плана. Погиб любитель тюрбанов так же внепланово. И если уж моё тело не обнаружили за лето, я или исчез до сентября из разгромленной комнаты с зеркалом, или туда никто не наведывался после праздничного пира. И я не собираюсь давать директору настолько вкусный компромат на себя, самоподставляясь под подозрение в убийстве пока что непонятно какой степени. Пусть уж лучше мне вменяют самоволки и хамское отношение к руководству.

— Мальчик мой, молчание здесь неуместно, — произнёс Дамблдор, когда пауза неприлично затянулась.

Ладно, попробуем взбаламутить воду провокацией.

— Наверное, мне нужно было вломиться через второе окно, — буркнул я. — Сейчас бы уже спокойно сидел в спальне, распаковывая вещи.

МакГонагалл потрясённо хватанула ртом воздух. Дамблдор уставился на меня так, будто видел в первый раз. Снейп состроил гримасу мрачного удовлетворения только что сбывшимся прогнозом десятилетней давности.

— Вот к чему приводят ваши вторые шансы, Альбус, — произнёс он негромко.

— Гарри, — Дамблдор смотрел на меня серьёзно. — Ты отдаёшь себе отчёт в том, что сейчас сказал?

Щит усилился. Палочку Дамблдор пока не доставал, но я не знаю, сколько времени ему для этого требуется. Слой Пустоты увеличит подлётное время враждебного конструкта и даст мне возможность отреагировать активацией портала. Вся предназначенная мне гадость попадёт директору в спину. Заранее активировать портал не стоит: неизвестно, как отреагирует на него сканирующая меня сейчас магия легилимента.

— Я прибыл в школу к началу семестра, профессор Дамблдор, — нейтрально ответил я. — Почему вас беспокоит, где и как я отдыхал летом?

МакГонагалл сокрушённо качала головой, но в разговор пока не вступала. Снейп нацепил маску нечитаемого презрения.

— На тебя поступила официальная жалоба из Министерства магии, — приоткрыл Дамблдор часть претензий. — Ты колдовал вне школы. Это серьёзный проступок, и снятием баллов за него не отделываются.

Это ещё что за новости? Нужно срочно знакомиться с набежавшей корреспонденцией. Если я правильно помню закон… А, кстати!

— Откуда известно, что это был я?

— Колдовство замечено на Тисовой, 4. Из магов там живёшь только ты.

— То есть, летом я всё же был дома? — парировал я несложным умозаключением, продолжая обдумывать, кто и зачем меня так подставляет. — Ну, Министерство же не может ошибаться? Или может?

Некоторое время директор смотрел на меня без своей обычной улыбки.

— Минерва, быть может, стоит отстранить мистера Поттера от игры в факультетской сборной? — задумчиво спросил он наконец.

Каюсь, я не смог удержать удивление от кратковременного прорыва на лицо. Это ещё что за новости? Все наши договорённости, «бенефисы», «в следующем году будет новый ловец» — всё это побоку? Что тут происходило в «прошлом»? Что ещё мне нужно сделать, чтобы окончательно порвать с дурацкой игрой? «Нимбус» сломать? Главный витраж расколошматить? Закурить в Большом зале?

— В конце концов, защита чести факультета — это привилегия, — по-своему понял моё замешательство Дамблдор. — Хулиганам не место на этом посту, какими бы талантливыми они ни были. Незаменимых людей нет.

МакГонагалл не вмешивалась в воспитательную риторику директора, но было видно, что от идеи замены ловца она не в восторге. А вот мне, например, не очень понравились последние слова Дамблдора.

— Я не прикасался к палочке на летних каникулах, — решил я не дразнить гусей. Сказанное было абсолютной правдой: каникул у меня не было.

Директор потомил меня минутой давящего молчания, хотя мне показалось, что в его глазах мелькнула тень удовлетворения моим «испуганным прогибом».

— Есть вещи, за которые с детей спрашивают по-взрослому, Гарри, — подвёл он итог беседе. — Ступай и подумай над своим поведением.

Выйдя из кабинета, я зашагал в направлении гриффиндорской гостиной. Есть тут один туалет по пути, редко посещаемый ввиду непопулярности окрестных маршрутов. Зайдя туда, я выбрал самую грязную кабинку, заперся изнутри и перешёл в Саргас.

* * *

Разобравшись с первоочередными вопросами и выпроводив коллег, директор некоторое время сидел неподвижно и обдумывал сложившуюся ситуацию. Он не мог решить, радоваться ему или напрягаться в связи с неожиданным возвращением Гарри Поттера.

О том, что мальчик отсутствует в доме на Тисовой, Дамблдор узнал в начале августа, когда подошло время «эвакуации» Избранного в Нору. Арабелла Фигг в очередной раз повредила ногу и целый месяц не имела возможности передать тревожные новости наверх: каминный порох не вовремя закончился (старуха как раз и следовала за ним в Косой переулок, когда ступня неудачно подвернулась на плиточной выбоине), а резервного связного Флетчера законопатили в магловский миграционный изолятор. Связь удалось восстановить лишь младшим Уизли, сообщившим наконец начальству через родителей, что «спасать» с Тисовой некого.

Опрошенные Дурсли подтвердили, что мальчишка в Литтл-Уингинге не появлялся: не вышел к долго ожидавшему его на вокзале Вернону и не добрался позже, своим ходом. Дальнейшее расследование показало, что и в Хогвартс-экспрессе Гарри никто не видел. Директор досадливо поскрипел зубами, но пенять было не на кого: именно он и сократил в своё время штатное взрослое сопровождение школьного состава.

Но главная неожиданность ожидала Дамблдора около дома: «кровная материнская защита» отсутствовала.

Никакой защиты от Гарриной матери — на родственной крови или по каким-то другим принципам — конечно же никогда и не ставилось. Однако Дамблдору в доме на Тисовой требовался сложный комплекс магического воздействия, работающий автономно в его отсутствие: отваживающий магов, регулирующий поведение Дурслей, многофакторно влияющий на подрастающего Гарри… Всё это должно было работать именно автономно: интеллектуально, адаптивно, на собственной подпитке без участия мага. У председателя Визенгамота просто не было времени наведываться в Литтл-Уингинг каждую неделю или каждый Гаррин выброс. Роль у Гарри хоть и не второстепенная, но и у директора это — не единственный театр на содержании.

А потому Дамблдор поступил не раз проверенным способом: вызвал из-за Грани магическую сущность и заключил с ней контракт. Нет, не Тёмную. И нет, Дамблдор принципиально не знал и не желает знать, какая именно сущность нейтральных или светлых планов откликнулась на его вызов в тот раз. Оба «нет» связаны с ответственностью, которая может ему грозить, если, чисто теоретически, его когда-нибудь схватят за локоть и подвергнут допросу с глубоким контролем истинности ответов.

Так что, начертив на земле не слишком мощную печать — нейтральные и светлые твари не требовали серьёзной защиты, — Дамблдор разместил в нужных местах аванс и окончательную оплату — в общей сумме несколько человеко-лет «азкабанского молока», — повернулся к диаграмме спиной и произвёл вызов. Почувствовав рядом сильную нейтральную сущность, он, всё ещё не поворачиваясь, произнёс условия договора — как всегда, в расплывчатых формулировках, но с большим количеством обязанностей, — сформулировал срок — до наступления семнадцати лет или до момента, когда малолетнему магу перестанет требоваться опека Защитника, — не глядя указал на оплату и финализировал свою часть договора собственной магией, произнеся «Dixi».

Через несколько мгновений аванс исчез, а фиал с оплатой окуклился останавливающей время магией, пряча и печать договора, и награду за его выполнение. Констатировав принятие сделки, Дамблдор покинул Литтл-Уингинг — молча и так ни разу и не обернувшись. Можно было не сомневаться: тварь сделает всё, что заказано, ведь оплата была более чем щедрой. Дамблдор мог спокойно сосредоточиться на других делах: твари — не люди и на контракт, который они не в состоянии выполнить, не соглашаются.

Это было в восемьдесят пятом. А сейчас директор нашёл на Тисовой лишь давно погасшую септаграмму да пустующий слот оплаты. Фиал с молоком был изъят. Штатно изъят, как справедливая награда за полностью исполненный контракт. И Дамблдору оставалось лишь гадать, какое из двух поставленных им условий сработало столь парадоксально, что и тварь, и магия приняли его без колебаний.

Поиски пропавшего шпанёнка оказались безрезультатными. Припасённые с младенческих времён волосы не давали никакого отклика: то ли срок хранения истёк, то ли их подросший хозяин был запрятан основательнее. Гарри не отыскивался ни почтовыми совами, ни по меткам на мантии-невидимке. Дамблдор воспользовался министерскими связями и подключил Отдел неправомерного использования магии, но тщетно: каминами мальчишка не пользовался, а надзорные чары на его странной палочке были слишком старыми и не содержали официальных поисковых маячков.

Самым же необычным было то, что Поттера не смог отыскать дамблдорский патронус. Это было серьёзно. В Британии оставалось не очень много мест, где можно спрятаться от такой магии.

И подозрение Дамблдора пало на Малфоя. Уж очень странные шевеления замечались за ним этой весной. Нет, директор и мысли не допускал, чтобы Люциус мог выкрасть и заточить национального героя в собственных казематах: это было бы настолько тупо, бесперспективно и сказочно удачно для Дамблдора, что… ну не бывает таких праздников, короче говоря. Но вот решиться пригласить адекватного гриффиндорца в гости…

И Дамблдор вновь воспользовался связями и собственным даром, чтобы устроить Малфоям неожиданный проверочный рейд из министерства. Попавший в команду экспертов Артур, сроду не допускавшийся к перетряхиванию чистокровных фамильных гнёзд и окучивавший лишь околомагловских неудачников, был снабжён и специализированными артефактами, и чёткими инструкциями, где и на что смотреть прежде всего.

Артур выполнил основную задачу на сто процентов. Досадные мелочи вроде сработавшей при выходе из манора защиты и ледяного малфоевского «Это — можете оставить в подарок» — не в счёт. Ну есть у главы рыжего семейства такое хобби: утащить с каждого рейда хоть что-то в качестве трофея, и все, кому нужно, об этом в курсе. Именно поэтому в доме Уизли нет ни одного одинакового стула. И если Артуру нравится ежедневно завтракать из тарелки с малфоевским вензелем — кто ж ему судья?

Однако Гарри Поттера в малфоевском поместье не оказалось. Поисковый артефакт на остатках младенческих волос обязан был сработать внутри периметра и в такой близости от разыскиваемого, но остался холоден и не показал ни непосредственного, ни даже недавнего присутствия в прошлом.

Дамблдор было нацелился на оставшиеся полдюжины кандидатов понейтральнее, но столкнулся с неожиданно мощным и единодушным противодействием. Прошедший рейд показал общественности просто таки образцовый порядок в доме бывшего пожирателя: не иначе как министерство течёт похлеще ржавого дуршлага. И дальнейшие дамблдорские поползновения вызывали справедливое негодование: бывшие слуги Лорда Волдеморта полностью оправданы Визенгамотом десятилетие назад и давно уже «отдали долги родине». Сколько лет ещё их будут терзать безо всяких оснований, тем более что Величайший Светлый теперь замахнулся и на семьи, вообще никогда и никаких дел с Волдемортом не имевшие?

Или Аврорату вместе с Великим Светлым решение верховного магического суда — не указ?

Аврорат с министерством предсказуемо отступили, тем более что Дамблдор не стал сообщать им, кого именно они ищут. Дамблдор же не хотел однозначно подтверждать на публике своё непосредственное участие в дошкольной жизни Гарри Поттера: такой размытый подход, как и обычно, оставлял ему свободу манёвра между присоединением к себе славы победителя и полного открещивания в случае обнародования некоторых исторических реалий восьмидесятых.

А потому директору оставалось только проверить последнее место, где патронусы имели проблемы с доступом — Азкабан, — неофициально оповестить свои старые контакты в Подлипном городе и Сен-Дени, после чего отложить активный поиск до первого сентября, когда можно будет вполне обоснованно поднять тревогу.

И вот первое сентября наступило. Вместе с ним, отменяя почти запущенный «План Б», на пороге появился блудный Избранный. И директор не знал, радоваться этому или огорчаться.

Целое лето псу под хвост. Щедрое, богатое, двухмесячное лето, когда маленькие маги растут и развиваются интенсивнее всего, а вот назойливая магия Хогвартса ни в малейшей степени их не защищает. Сколько возможностей упущено, сколько выверенных планов списано в помойку! И речь даже не о Норе — речь о том, что этой Норе должно было предшествовать. Поневоле задумаешься: да зачем ты вообще явился, если именно сейчас? Месяцем раньше бы, или вообще никогда…

Но будем реалистами и не станем гневить удачу: прибывший в последний момент Поттер всё же лучше, чем «План Б». *Если*, конечно, с этим Поттером хоть что-то можно сделать. Уж больно рано он отцовский норов стал показывать, мажорчик с чуланных просторов. И лето бездарно растрачено, а в Хогвартсе работать куда как тяжелее…

Дамблдор рассеянно погонял по столу стакан с пучком сувенирных перьев четырёх факультетских цветов. Есть и в Хогвартсе способы. И у Дамблдора ещё есть время, чтобы присмотреться, подправить и перерешать. Два месяца имеется точно. А летний план придётся навёрстывать здесь же, по ходу пьесы.

Директор встал, приглушил свет в кабинете и подошёл к окну. Долго смотрел на ночное небо, где среди быстро бегущих облаков виднелись дрожащие звёзды.

Поттер — не главная проблема старика. Ему непонятно, как двигаться дальше. Конечная цель ясна, но пути к ней медленно, но неуклонно заволакивает туманом. А он — мореплаватель, упустивший в темноте компас и сейчас пытающийся нашарить его по углам и под мебелью.

Старческая ладонь сжалась в кулак. Хрустнули пальцы, отлетели белые искры избыточной магии. Нашарит, никуда он не денется. На то у него и «проклятая» преподавательская должность имеется. А вот мелкую пощёчину Малфоя нельзя ни забывать, ни спускать на тормозах в терпеливую бороду. И ради такого случая очень даже стоило расщедриться на полноценный «сценарный лист». Сам Люциус — пока что вне досягаемости директорских рук, но вот его единственный сын…

Они все у него в руках, мрачно ухмыльнулся Дамблдор трепещущим звёздам. Все до единого. И помнят об этом каждую минуту. И наступающий год должен наглядно освежить их бледнеющую память.

Овсянка на завтрак за прошедшее лето не стала ни на йоту менее вкусной. Не то чтобы я не в состоянии подкрепиться в Саргасе, но зачем же обижать домовиков и уклоняться от угощения, если я никуда не тороплюсь? Поэтому утро среды второго сентября я встретил в Большом зале, степенно поглощая кашу с яичницей и заедая вездесущими тостами с маслом.

Помимо исполнения бракеражных обязанностей моё присутствие преследовало ещё две цели: оценить последствия вчерашнего разгрома и дождаться, когда к завтраку выйдет Луна. Поздороваться, пообщаться и убедиться, что всё в порядке. На праздничном пиру ведь так и не поговорили. Я невольно покосился на сапфировый стол: воронят-первокурсников пока не привели.

Два «ночных» дня в Саргасе прошли по обыкновению плодотворно. Я разбирался с беспорядком, успокаивал Сато, выполнял наиболее неотложные из простых заказов и разбирался с письмами.

«Уважаемый мистер Поттер.

Нами получена информация, что по месту вашего проживания сегодня ночью в 0:32 было применено заклинание Левитации. Как вам должно быть известно, несовершенным волшебникам запрещено применять магию вне стен школы. Согласно параграфу 3 Указа о разумном ограничении волшебства несовершеннолетними от 1875 г., повторное колдовство может привести к исключению вас из вышеупомянутой школы.

Также напоминаем, что любое проявление магии, привлекающее внимание магически неодарённых (маглов), является серьёзным нарушением Статута секретности МКМ (см. раздел 13).

Счастливых каникул!

Муфалда Хопкирк, cекретарь Отдела неправомерного использования магии Министерства магии.

31 июля 1992»

Вот такой подарок на день рождения я получил от родного Министерства. Отлучение от мира магии за два недоказанных применения волшебства по месту жительства — наказание за гранью разумного. Но, насколько я понимаю, «секретарь отдела» — мелкий чиновник, и требовать от него разумных и вдумчивых поступков — глупо: он действует в соответствии с должностными инструкциями и в рамках своих небольших полномочий. Попытается действовать иначе — накажут уже его. Для разрешения подобных ситуаций имеются другие люди.

Я проштудировал действующее законодательство, а сегодня перед завтраком отправил Буклей письмо на имя Амелии Боунс. Плохо быть стреноженным и без возможности обратиться в Министерство лично. И да, белоснежная Букля нашлась в совятне, мгновенно меня узнала и потребовала дежурное угощение. Была проверена стандартной формулой «Возвращайся к хозяину» и оставила болезненный саднящий укус на пальце.

— Гарольд, твоё поведение возмутительно! — напротив меня приземлилась Гермиона. Подросла, похорошела, отдохнула и загорела за лето. — Ты не ночевал на факультете!

Это да. Мне совершенно не хотелось идти туда с разбитой рожей, терпеть подколки праздной публики и отбивать наезды рыжей диаспоры. Я ведь больше не могу перенестись прямо в свою комнату, минуя вход в гостиную. А комнату, кстати, мне ещё предстоит найти.

— Извини, сморило в туалете, — почти не соврал я. Спать после перехода в Саргас действительно хотелось сильно. — Гермиона, ты отлично выглядишь!

— Не смей уходить от ответа! — не дала сбить себя с толку будущий прокурор. — Зачем ты побил эту девочку? Что она тебе сделала?

Вместо ответа я вызвал зеркало и мрачно уставился на своё отражение. За два дня гематомы расцвели во всей своей красе: обширно посинели и даже немного позеленели. Льда поначалу мне никто приложить не дал — дурацкие протяжённые нотации куда важнее, — ну а потом время было упущено. Мне вот интересно: хоть один ребёнок, хоть раз за всю историю человечества внял подобному морализаторскому зудежу, впечатлился услышанным и исправил свою жизнь к лучшему? Зачем унижаться и тратить столько личного времени на абсолютно бесполезное занятие?

Мазь от синяков у меня, конечно же, имелась, но по некоторому размышлению я решил её не применять: в школе и без неё могут возникнуть вопросы, почему на мне всё заживает в три раза быстрее.

— И не надо изображать из себя пострадавшего! — не унималась Грэйнджер. — Джинни вообще в больницу попала! Что это за заклинание? Его нет в книгах!

Я улыбнулся. Если потерпеть Гермиону первые несколько минут, позволяя выйти накопившимся излишкам Порядка, она становится нормальной любознательной девчонкой. Всего несколько минут в день — неужели это так много?

— Привет, Гарольд! — рядом с Грэйнджер на лавку впорхнула Лаванда. — Зря тебя вчера не было: вся слава досталась Рону и Симусу. Их встречали, как настоящих… Вау! Что это за заклинание?

— Ух ты! — С другой стороны от Грэйнджер неспешно приземлилась Парвати. Осторожно потрогала пошедшую рябью отражающую плоскость, а потом повернулась к рэйвенкловскому столу. — Падма, отвлекись от овсянки! У нас найдётся, чем удивить ваше заносчивое племя!

Улыбнувшись, я создал каждой девчонке по зерцалу, чтобы не толпились у моего, и лениво обдумал услышанное. «Встречали как героев», ну надо же! «Эти простые парни смогли — значит, и мы сможем тоже!» Витражей в Большом зале ещё много…

— Гарольд, ты должен нас этому научить! — сообщили мне, наигравшись с новинкой. — Это ж его не только носить с собой не нужно, но и держать рукой.

— Давайте только не за едой, — согласился я, занятый разглядыванием только что приведённых на завтрак воронят-первокурсников. — Это новое заклинание, по нему готовится к печати большая статья.

— Где ты только узнаёшь о них, — покачала головой Падма, перенося свою тарелку к нам за стол. Посмотрела на меня и проследила за моим взглядом. — Кого-то ищешь?

— Вашу первогодку, Луну Лавгуд. Что-то её не видно за столом.

— А! Пенни сегодня тоже не смогла её отыскать, только время зря потратила, — махнула рукой Падма. — Первачки́ из-за этого едва не опоздали на завтрак. Очень странная девочка.

Словно желая продемонстрировать, что всё в мире относительно, в Большой зал шумной толпой влилась группа гриффиндорцев нового набора. Ни один из пришедших не ощущал себя куда-то опаздывающим. Все радовались жизни и с интересом пялились на два новых украшения: огромный фанерный лист, временно закрывавший оконный проём, и сидящего в теньке под ним мрачного второкурсника с синяком в половину лица.

— Поттер! — передо мной нарисовался недовольный Перси. — Опять тебя по всему замку искать приходится. МакГонагалл назначила тебе отработку за вчерашнее. Сегодня после обеда никуда не убегай из зала.

— Она хоть намекнула, чем предстоит заниматься? — уточнил я. — Во что одеваться, как наедаться?

— Будешь помогать стекло восстанавливать, — бросил на ходу торопившийся к своему месту староста. — Как — не знаю.

— Вот интересно, а что будут делать те, кто его разбил? — недовольно поинтересовалась Парвати. Перси её, впрочем, уже не слышал.

— В лучшем случае перелопатят гору навоза, — хмыкнула Падма. — Смирись, сестрица: больше с них всё равно взять нечего.

Обсуждаемая парочка как раз занимала свои лавки за столом, по обыкновению появившись в зале бегущими и растрёпанными.

— Кстати, а что за махина сюда вчера вломилась? — решил я, наконец, прояснить подробности произошедшего. — По звуку похоже на автомобиль, но сам я мало что видел.

— Автомобиль и есть, — Лаванда хищно улыбнулась, намекая на причину моего «не-видения». — Голубого цвета, судя по эмблеме — «Форд», примерно шестидесятых годов.

Хмм… А ведь я уже видел небесно-голубой «Форд» в гараже у одной рыжей семьи. И именно Рон Уизли был одним из тех, кто на нём прилетел. Могу поспорить на свой птичий хвост: он сидел за рулём.

— И кстати, Гарольд, — репортёрская улыбка и не думала уходить с лица Браун. — С чего это та рыженькая девочка на тебя набросилась? Как-то странно она тебя перед этим называла…

На меня внимательно уставились сразу четыре пары девичьих глаз: кто с интересом, кто с прокурорской суровостью. Но не на того напали.

— Каковы бы ни были её причины, — сказал я уверенно, — инцидент исчерпан.

От дальнейшего допроса меня спасли влетевшие в зал почтовые совы. Памятуя о вечернем инциденте, я поставил перед лицом щит попрочнее: вдруг кто-то не донёс письмо вчера и успел только к утренней доставке?

Рядом со мной упал «Ежедневный пророк» и… красный конвертик со знакомыми чарами. Очень интересно!

— НИЧТОЖЕСТВО! — внезапно завопила откуда-то с другого конца стола усиленная сонорусом сирена. — ШКОДЛИВЫЙ ПАРАЗИТ! КАК ТЫ МОГ…

На других столах начал оборачиваться народ. Довольных лиц не было. Посыпалась обильная ругань и требования «заткнуть фонтан», «валить воспитываться в сортир» и «засунуть эту дуру и слушать её оттуда». Крики в основном подкреплялись сонорусом, не уступавшим по громкости вопиллеру. Громовещатель — простое дешёвое зачарование, применение которого сдерживается не волшебным мастерством, а уровнем личной культуры и дистанцированием от быдло-нормы — так же, как и автомобильные колонки на полкиловатта.

— … украсть автомобиль! — орало чудовище. — Да чтоб тебя разорвало! Чтоб ты вылетел из школы, как кусок протухшего…

Куски действительно начали летать: по залу, со всех концов и в направлении шестого Уизли. Народу решительно не нравилась нагрузка на уши, а ревущая белугой миссис Уизли определённо не планировала ограничиваться полуминутной репризой. Преподаватели морщились, но почему-то ничего не предпринимали. Директор задумчиво улыбался.

— БЕССТЫЖИЙ ОХАЛЬНИК! — внезапно заорал «мой» конверт, заставив дёрнуться девчонок. — ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С МОЕЙ…

— СИЛЕНЦИО, ДУРА! — рявкнул я так, что моя палочка едва не выпала из-за уха. Когда она там оказалась, кстати?

«Дура» затихла, продолжая приплясывать с «выключенным звуком». Окрестным столам такой подход понравился: мне ободряюще засвистели и захлопали. А вот директор это почему-то не оценил — покосился на меня и перестал улыбаться.

— … письмо от Дамблдора, — разорялся меж тем «рыжий» экземпляр. — Отец чуть не помер от огорчения. Мы растили тебя совсем другим! Ведь вы с Гарри могли погибнуть…

Чего?!

— … отцу на работе грозит разбирательство, и во всём виноват ТЫ!! Ты…

— ТИХО! — взревел поднявшийся с места Дамблдор. Взмахнул палочкой в сторону посланного Рону вопиллера, и оба красных конверта — и Уизли, и мой — послушно прервали «воспроизведение», подпрыгнули к потолку и распались облачками неприятно пахнущего дыма. Установилась блаженная тишина.

Наверное, Дамблдор решил, что залу не стоит слышать некоторые подробности из проповеди миссис Уизли. А может, прервать родительскую накачку вынудило появление среди летящего в Рона мусора тяжёлых твёрдых предметов. Ну да возмущение окружающих оправдано: они-то с какой стати должны страдать?

— Гарольд, почему ты заглушил свой громовещатель? — обвиняющим тоном произнесла Грэйнджер. И добавила, глядя на повернувшиеся к ней негодующие взоры подруг: — Не надо на меня так смотреть! Эти письма — часть воспитательного процесса!

— Потому что миссис Уизли не несёт передо мной никаких обязательств, — ответил я по возможности нейтрально. — А потому и воспитывать меня права не имеет.

— Но ты…

— Если у неё есть претензии, пусть предъявляет их лично. Или Дамблдору. Или в суд. А то, что сюда прилетело, в нормальных странах называется терроризмом.

Гермиона насупилась, но продолжать тему не стала. А вот Лаванда оказалась более въедливой.

— Видишь, Парвати, мы ему письма летом шлём, а он, оказывается, с рыжей мелкотой развлекается и друзьям ответить никак не может.

Я задумался, ещё раз взвешивая скудные сведения об изменившемся мире. Я не знаю, какая *здесь* Джинни. Но, судя по компании, в которой я нашёл Гермиону, и по Луне, и по тому, что я успел увидеть в самой рыжей фурии, и исходя из соображений, что Луна-то уж могла и сама побороться, чтобы «перетащить» сюда свою подругу… Возьму-ка на себя риск поручительства.

— Джинни — девчонка импульсивная и скорая на кулачную расправу, — произнёс я серьёзно и сразу же основную мысль, без вступительных реверансов. — Но она — настоящая. Без гнильцы. На братьев не похожа.

Падма с Парвати переглянулись. Гермиона нахмурилась. Браун подержала меня под изучающим взглядом, но хмыкнула и кивнула:

— Что ж, присмотримся.

* * *

Первой парой в среду была Травология. Первой и единственной.

Если говорить об учебном плане в целом, он у второкурсников не стал заметно сложнее: наоборот, из расписания исчезли «Полёты на мётлах». Количество учебных часов в неделю осталось примерно таким же, как на первом курсе, однако они стали более… размазанными. Если год назад все пять ключевых дисциплин — Трансфигурация, Чары, ЗОТИ, Зельеварение и Травология — читались исключительно парными часами, то в этом году первые три предмета преподавались отдельными часами, но по нескольку раз в неделю. Зельеварение раздробить не получится по объективным причинам: очень мало можно найти зелий, приготовление которых укладывается в тридцать минут; да и среди полуторачасовых рецептов доминируют лишь малополезные на практике составы. Некоторые дорогие зелья, для примера, варятся месяцами.

Ну а занятия Травологией просто неудобно нарезать на куски по сорок пять минут: пока дойдёшь до теплиц, переоденешься, примеришься к лопате… А по окончании урока нужно ещё отмыться и в замок вернуться. Понятно, что часть этих действий вытесняется на перерывы, но слишком уж часто отбирать у учеников переменки ради коротких дробных подходов к грядкам — тоже не есть хорошо.

Профессор Спраут опоздала на занятия на несколько минут. Выяснилось, что задержал её давешний хлыщ в бирюзовой портьере, неумолкающей пиявкой навязавшийся в компанию.

— Класс, к третьей теплице! — крикнула Помона издалека. — Коллега, моих профессиональных навыков хватает, чтобы компетентно ухаживать даже за дракучими ивами. Позвольте мне…

— Наша дракучая ива кого-то избила? — удивился я, заметив в руках у Спраут большую катушку с бинтами для магического заживления надломанных саженцев и веток.

— Нет, избили саму иву, — злорадно усмехнулась всезнающая Браун. — Этот бешеный «Форд» сразу после побега из Большого зала не нашёл ничего лучше, чем припарковаться у этой «плакучей» садистки, протаранив перед этим крону. Ну и… весовые категории оказались сопоставимы, в общем. Досталось обеим, а машина в итоге сбежала в Лес.

Дракучая ива была одной из наших школьных достопримечательностей. Редкого магического вида, похожее на белолоз и вымахавшее на три десятка метров в высоту, растение обладало на редкость сволочным характером: атаковало ударами тяжёлых и крепких ветвей любую движущуюся цель, оказавшуюся в зоне их досягаемости. Как и любая другая гадость из хозяйства Спраут, драчливое дерево приносило много пользы: от уникального целебного медоноса по ранней весне до использования молодых побегов и почек в каких-то зельях или древесной коры в амулетах. Дерево было высажено с полвека назад, на дальних окраинах замковой территории недалеко от теплиц, и огорожено символическим заборчиком: умному достаточно, а дураки сами регулируют свою численность.

Согласно Карте мародёров, у корней ивы начинался один из «тайных» подземных ходов, уходящий за границы карты куда-то в сторону Хогсмида. Вряд ли это совпадение: скорее, администрация таким образом перекрыла один из путей для самоволок.

— Не то чтобы мне было жалко нашего древесного монстра, — сказала Парвати. — Но эту залётную железяку нужно изловить. Судя по вчерашнему поведению, её наделили одушевлённостью, а вот ограничениями на поступки могли не озаботиться.

Здесь я был полностью солидарен с Патил. Зачарователь подсадил в автомобиль чью-то душу — животную, скорее всего, — и именно поэтому получившийся артефакт может убегать, прятаться и вести себя как самостоятельное существо. Интересно, как вообще этот «Форд» появился у Артура Уизли? В то, что он сам его зачаровал, я верю слабо: мистер Уизли даже стены собственного дома подлатать не способен, какие уж тут разумные флаеры!

Быть может, чиновник «конфисковал» удобное средство передвижения у неизвестного мастера в одном из рейдов по «неправомерному использованию магловских изобретений»? Жене сказал, что купил по дешёвке у какого-то магла…

— Говорят, Дамблдор уже вызвал специалиста из Министерства, — опять проявила осведомлённость Лаванда. — Откуда-то из отдела по магловским штуковинам.

Ха! Не нужно быть пророком, чтобы догадаться, кто именно к нам приедет для поимки собственного… извините, опасного автомобиля. Не думаю также, что «вызов» вообще был официальный. Но вот выдавать мистера Уизли без нужды мы не будем: это ударит и по Джинни.

— Всё, профессор, мне нужно вести урок, — отпирающая теплицу Спраут с трудом сдерживала раздражение. — Внимание, класс! Заходим осторожно, внутри перемещаемся с оглядкой, от высаженных растений держимся на расстоянии: здесь имеются опасные виды.

— Гарри! — воскликнул разодетый франт, углядев меня в толпе. — Ты мне нужен на два слова. Вы же не возражаете, профессор, если Гарри опоздает на три минутки? Вот и отлично!

Судя по её лицу, Спраут очень даже возражала, да и я был не в настроении разменивать профессиональный инструктаж на клоунскую болтовню, но сбежавшего с гардеробом манекенщика интересовало только одно мнение во вселенной: своё собственное.

— Гарри! Гарри, Гарри, Гарри! — калибровать баланс белого о блистающие резцы этого пижона можно было увереннее, чем по юбкам свадебного платья. — Я готов себя убить!

На всякий случай я отодвинулся на шаг, но это не помогло: названный Помоной профессором, этот тип в принципе не понимал, что значит «личное пространство». В любом случае свидетели у меня есть: оставляя меня снаружи, Лаванда дружески хлопнула меня по плечу. Прослушивающая сигналка была слишком явная, так что я решил её не обрывать.

— Когда я увидел это, я сразу понял: во всём виноват я и только я!

Находящийся на своей волне, любитель золотых камзолов определённо не привык приступать к сути без получасового разогрева. Чем меньше я буду задавать ему тупых вопросов, тем быстрее он выговорится и отлипнет.

— Ты просто не мог ждать, когда это вновь случится! Тщеславие, Гарри! Скажешь, не так? Я посыпаю голову пеплом, мой юный последователь, ведь это я заразил тебя этой бациллой! Я…

Не желая попусту тратить силы на расшифровку высокохудожественного бреда, я отключил слух и мысленно начал минутный отсчёт. Если этот трепач не уложится в отведённый срок, нагло извинюсь и прошмыгну на урок. Я не припомню в своём расписании ни «Хореографии», ни «Искусства маникюра», так что если этот «профессор» и вправду тут преподаёт, то точно не на нашем курсе.

Тип уложился до падения флажка. В разговоре образовалась устойчивая пауза, подкрепляемая вопросительным выражением на сверкающем обнажёнными зубами лице.

— Ага, — включил я слух, решив, наконец, познакомиться. — А вы вообще кто?

Судя по всему, ляпнул я что-то не то: перед собеседником словно взорвали котёл с горячим жирным супом. Со всей отчётливостью я осознал, что только что сбросил в ноль свои шансы завершить беседу в ближайшие пять минут, не расплевавшись с ним окончательно.

— Ты, наверное, шутишь? — с надеждой уточнил владелец самой вычурной из виденных мною за последнюю неделю завивки волос. — Гарри, признайся, это такой не совсем удачный юмор?

— Э-э… Ну, я ведь отсутствовал, когда вас представлял директор…

— Вояжи с вампирами! Тропою троллей! Каникулы с каргой!

— Эм… Сочувствую, сэр.

— Что?

— Ну, это… каникулы с… каргой.

— Гарри, — тип в бирюзовом колпаке с блёстками полированного золота воскликнул так, будто хватался за последнюю соломинку. — Да ты что же, не читал мои книги?

— Э-э… нет.

— Ну так прочитай! — рявкнул мужик с внезапным ожесточением, убирая белозубую улыбку с разозлённого лица. — Дважды! От корки до корки! Это, в конце концов, твои учебники, Поттер!

Резко развернувшись и раздражённо дёрнув плащом — ну точь в точь по-снейповски, — тип быстро зашагал прочь, сокрушённо качая головой и что-то бурча себе под нос.

Озадаченно почесав макушку, я решил выкинуть непонятного клоуна из головы. Пережили Квиррелла — переживём и этого… торговца лицом. Развернувшись, я протянул руку к дверной ручке, но меня опередили.

— … счастье, что ни одна не завизжала! — дверь в теплицу распахнулась, и наружу вышли Спраут с… Луной. — Мистер Поттер! Раз уж вы всё равно запаздываете — вот, отведите мисс Лавгуд на Трансфигурацию. И мигом назад, у нас сегодня важная работа!

— Конечно, профессор, — согласился я. Не Помоне же топать в замок и обратно: она и так задержалась с началом занятий. — Здравствуй, Луна. Мы тебя потеряли.

— Мозгошмыги нашли здесь много интересного, — протянула девочка, глядя на небо немигающими глазами. — Они никуда не теряются, куда их не теряй.

Спраут покачала головой и вернулась в теплицу. Мы зашагали к замку.

— Ты чего с завтрака сбежала? — спросил я, когда мы отдалились от парникового хозяйства достаточно далеко.

Луна ничего не ответила, лишь крепко взяла меня за руку. В общем, ситуация ясна и без вопросов. Всю жизнь девочка прожила в своём родном доме, под защитой отца, где всё вокруг родное и привычное. Сейчас она впервые ночевала в чужой постели среди чужих людей, очень далеко и от отца, и от дома. Как встретил её факультет — странного ребёнка и выраженного интроверта, не торопящегося налаживать новые контакты в первый же вечер на новом месте?

— Ты голодная? — спросил я, когда мы уже подходили ко входу в замок. — Или привезла с собой запасов из дома? Я не вижу у тебя твоей вместительной сумочки.

— Я не могла взять с собой слишком много, — помолчав, ответила Луна. Что-то мне подсказывает, что речь не о Хогвартс-экспрессе.

— Тогда давай, для начала, ты по-быстрому перекусишь.

Я предложил усесться прямо на ступеньках у входа, достал и разогрел несколько бутербродов, а к ним — чашку какао. Ничего, пять минут погоды не сделают.

— Какое необычное мясо, — заметила Луна, вдумчиво пережёвывая сэндвич. — Оно очень не отсюда.

Бутербродов я «нарубил» сегодня утром в своём Замке — на случай, если меня опять лишат еды в Большом зале. Мясо, конечно же, покупалось не на Земле.

— Тут ты права, — пришлось согласиться мне. — Я даже не уверен, что оно росло не на деревьях или в пробирках. Но оно вкусное и вроде бы даже полезное. Или тебе не нравится?

— Мозгошмыги пока не решили.

— Не будем их торопить. У тебя палочка с собой? Ага… Вот для неё новый дом.

Я протянул Луне браслет новенькой кобуры, которую сделал этой ночью в Саргасе.

— А там есть наша общая кладовка? — первым делом поинтересовалась подруга.

— Там есть кое-что получше. Кобура соединена с моим основным хранилищем. В нём найдётся и перекус, и много других полезных вещей, так что ты не ходи больше голодная, хорошо?

— А твоя палочка уже там? — спросила Луна, надевая кобуру на руку и делая её невидимой.

— *Там* остановлено время. Не уверен, что моей палочке понравится долго находиться в таком скучном месте.

— Нашим палочкам это не помеха.

— Хорошо, — согласился я, перекладывая свою «ветку» в хранилище. — Но ты пока что не колдуй моей палочкой, ладно? Я берегу её нетронутой до разбирательства у мадам Боунс.

— Твоя палочка и сама поберечь может, — протянула Луна, глядя на кобуру странно скошенными глазами. — Это хранилище нужно заполнить доброй едой. А живой виноград я помню! И эти апельсины!

В руках подруги появилась гроздь столового винограда из Саргаса. Вот как это понять: и про кобуру с нашим сквозным пространством знает, и про чудесные фрукты, что я ей носил в «первый год»?

— Нам понадобится много зелий из твоего винограда, Саргас, — Луна меж тем достала из хранилища склянку с противопростудным отваром. — И из слив-цепеллинов… И из тех визжащих корешков…

Остановившийся взгляд погрузился в зеленоватые глубины налитого в склянку отвара, а с лица ушла улыбка. Картина меня не порадовала, но в искусстве распутывания паутины грядущего подруга разбиралась много лучше меня. Нужно лишь не пропускать мимо ушей то, что она говорит в такие моменты. А ещё…

— Ты, главное, помни, что ты не одна, — сказал я серьёзно, позволив ей немного «помедитировать». — Зови меня, если что. С папой общайся. Давай, я тебе монетку зачарую…

— Я теперь всегда могу поговорить с тобой через оберег, — вернула улыбку на лицо Луна. — Ты тоже можешь, где бы ни находился.

— Вот как… — удивился я.

— Ты прав, нужно идти учиться, — вздохнула подруга, поднимаясь на ноги и пряча лишние вещи в хранилище. — Где тут у вас… фигуры транжирят?

* * *

Теплицу номер три наполнял невыносимый многоголосый визг: лютый, сверлящий и злой, словно кто-то потрошил живьём сотню молодых бэнши. В ушах немедленно закололо, а голову ощутимо повело, так что я поспешил поставить развёрнутый наружу «Круг тишины», придав ему форму полуметровой сферы вокруг многострадальной головы. Это помогло.

Переведя дух, я огляделся. Удивительно, но чья-то разумная душа свела на сегодняшней Травологии Гриффиндор и Хаффлпафф, направив слизеринцев в компанию к воронам. Дети занимались массовой посадкой какой-то зелени. Судя по размеру горшков, зелень обещала вымахать в развесистые кусты-лопушарники, но в данный момент присутствовала лишь в виде рассады.

И весь этот жуткий визг исходил именно от неё — по крайней мере, на всех присутствующих на уроке детях было надето по паре плотных звукопоглощающих наушников. Мысленно кивнув самому себе, я отправился переодеваться. Похоже, я знаю, что это за кусты.

Мандрагора. Род многолетних травянистых растений ядовитого семейства паслёновых. Прекрасно и давно известна маглам, и даже популярна в определённых кругах: у одной лишь «мандрагоры лекарственной» имеется полтора десятка синонимичных названий — почти как у аконита. Причиной тому — насыщенность всех частей этого растения алкалоидами вроде атропина, что, впрочем, характерно для многих паслёновых. Ядовитое растение, если употреблять без разбора. Прекрасное сырьё для многих лекарственных препаратов. Может одарить тяжёлыми галлюцинациями, если собственный организм не жалко.

Растение это южное, в наших британских краях не растёт. В Европе — тоже, разве что в Средиземноморье. Похоже, Хогвартс заказал оптом несколько ящиков рассады с намерением вырастить недешёвый вид самостоятельно и использовать в качестве ингредиентов.

Переодевшись, я присоединился к трудящемуся коллективу и присмотрелся к деталям производимой работы. К сожалению, объяснения Спраут я пропустил, но мне ничто не мешает перенять нужный опыт визуально. Для этого только нужно выбрать компетентную компанию — вот эту, скажем, с Лонгботтомом и Патил во главе и Грэйнджер с неким хаффлпаффцем — по-моему, его зовут Джастин Финч-Флетчли — на подхвате. Отследив по паре пересаженных руками профессионалов побегов, что именно нужно делать, чем поливать и как удобрять, я не торопясь принялся за работу и сам.

Конечно же, «магловские» виды мандрагоры не визжат, в отличие от её магической разновидности — Mandragora stridens. Тут как с красной белладонной: только этот, неизвестный маглам вариант растения годится для приготовления зелий.

Легенды утверждают, что толстый мандрагоровый корень имеет форму маленького человечка. Якобы, если вытащить мандрагоровый куст из грунта, он начинает извиваться, сучить ножками, строить плачущие рожицы и вопить на всю округу из открывшегося рта. Особо продвинутые специалисты даже поведают вам о деталях полового диморфизма: «мужских» и «женских» видах растений и их корней.

После второй бутылки огневиски вы узнаете, что мандрагора претерпевает все виды человеческого созревания: маленький младенчик вырастает в шкодливого отрока, покрывается подростковыми прыщами, обретает бунтарский характер, перелезает в соседние горшки и устраивает безобразные вечеринки. Очевидно, будущее потомство они вынашивают положенный срок, рожают живьём, вскармливают грудью и берут кредит на обучение.

На деле же корни мандрагоры, так же как и корни большинства растений в нашем мире, просто имеют сложную, но случайную форму, напоминающую человека не более, чем кучевое облако — э-э… любой объект, который вы в нём увидите. А вот визжащий звук присутствует. Он генерируется магией в воздухе вокруг листьев, если растение начать вытаскивать из земли. Никаких ртов не раскрывается и вообще ничего не движется и не извивается.

Ведь будь у этой травы визжащий рот, его можно было бы заткнуть, верно?

Защитный «крик» мандрагоры опасен для человека — как особым звуковым спектром, так и магическим воздействием, наложенным на этот спектр. Визг молодого растения вызывает дезориентацию и временную глухоту, а от годовалого и старше — потерю сознания и даже смерть.

Я высаживал уже третий куст, когда меня кто-то бесцеремонно ухватил за плечо. Обернувшись, я обнаружил Спраут, что-то беззвучно мне выговаривавшую и протягивавшую защитные наушники ярко-розового цвета. Очень может быть, что похозяйничавшей здесь с утра Луне не понравился их первоначальный цвет и она захотела меня порадовать. Наушники я, конечно же, надел: Спраут была настроена решительно.

Словно дожидавшийся этого, Рон растолкал стоящих рядом Томаса и Финнигана, показал на меня пальцем, после чего все трое начали беззвучно ржать, надрывать животы и корчить рожи. Я культурно зевнул, поправил розовые ушки и вернулся к работе. Пусть повеселятся, у них не так много возможностей для развлечения.

Трудящиеся руки оставляли свободной голову, так что я невольно задумался над прочитанным сегодня «Пророком». Помимо передовицы о виденном в десятке мест летающем автомобиле — к счастью, без информации о пассажирах, — и небольшой заметки «Мордобой на первое сентября: мы присутствуем при рождении новой традиции?», имелась и ещё одна странная статья: об участившихся случаях попадания поддельной мандрагоры в продаваемые зелья. Судя по фразам наподобие «как мы сообщали ранее», статья являлась частью серии, берущей начало где-то в июле-августе. Любому разбирающемуся в теме человеку понятно, что серия заказная. Трудно представить — я невольно покосился на еле заметное марево вибрирующего вокруг растения воздуха, — что опытного зельевара можно обмануть «ненастоящей» мандрагорой, ведь корешки продолжают издавать тихий писк, даже будучи собранными и обработанными для хранения, весь свой шестимесячный срок, в течение которого они сохраняют пригодность для использования в зельях.

Тем не менее кто-то потратился на заказную серию, дискредитирующую на некотором промежутке времени существующий в Британии рынок мандрагоры. Трава для нас неэндемична, ей необходим тёплый солнечный климат, а потому её или импортируют, или выращивают в парниках с системой продления светового дня и на особых удобрениях.

Случайно ли то, что Хогвартс в этом году закупил оптовую партию саженцев «гарантированно настоящей» мандрагоры, гадать пока что рано. Но вот то, что Луна упомянула сегодня «зелье из визжащих корешков»…

— Профессор Спраут, а что вы будете делать с этими остатками? — спросил я, покончив с последним горшком.

Поскольку я опоздал к началу занятия, а до обеда у меня имелось свободное окно, я остался поработать и после урока — вместе с Лонгботтомом. Нам с Невиллом и нужно-то было добить лишь пяток горшков на двоих: рассады оставалось ещё с запасом, но на большее количество кустов просто не оставалось места в теплице. Вот на эти-то остатки саженцев я и положил свой хозяйский глаз.

Вы ведь ещё не забыли, какой именно климат у меня в Саргасе?

— Утилизируем, — поморщившись, ответила Спраут. — Жаль, конечно, но мы и так их высадили с большим избытком. Заняли всю теплицу, а для нужд школы обычно не требуется и пятой части. Воду взбаламутили эти статьи о подделках. Директор распорядился пустить избыток выращенного на продажу.

Хмм… Ну вот и выгода нарисовалась. Мелкая какая-то, правда…

— Можно мне забрать остатки рассады себе?

— Зачем они вам, мистер Поттер? — внимательно посмотрела на меня Помона. — Это опасные растения, их не высаживают на огороде за домом.

— Есть возможность вырастить их в нормальных условиях. У… моего знакомого. Обещаю, маглы на эту грядку не наткнутся.

— Маглы на них обычно и не натыкаются, поскольку для магических растений требуется наличие повышенного магического фона.

— Я бы тоже взял немного для наших теплиц, — вступил в разговор Лонгботтом. — Вам прислали хорошую партию, профессор.

— За вас я не беспокоюсь, Невилл, — ответила Спраут. — Мистер Поттер, некоторые люди варят из мандрагоры… скажем так, не совсем достойные зелья.

Вы ещё не забыли об алкалоидах? Паслён, белена, дурман и табак — всё это из одного с мандрагорой семейства. Картошка и помидоры, кстати, тоже.

— Этого не будет, — серьёзно заверил я. — Мне моя трезвая голова пока что очень дорога. А ещё, если у нас всё получится, обещаю делиться с Хогвартсом всхожими семенами.

Да, есть такой момент. Специальные удобрения и искусственный свет позволяют вырастить в парниках Шотландии мандрагору зельевого качества, но не позволяют получить всхожие семена. Счастье, что южные поставщики не дошли пока что до изуверской магловской идеи: закладывать невсхожесть от будущего урожая на уровне генома. Если у меня всё получится, Хогвартс сможет сэкономить на ежегодных закупках рассады этого вида.

— Хорошо, мистер Поттер, — приняла решение Спраут. — Вы показали себя ответственным молодым магом в прошлом году. Но если в Хогвартсе случится хоть один дурмановый делирий…

— … То я поклянусь, что ни один из полученных мною саженцев к этому не причастен, — ограничил я свою ответственность. Мало ли кто ещё пролезет в теплицы или к снейповским кладовым?

Ростки мы с Невиллом поделили по-братски: каждому вышло по два десятка, при том что высажено сегодня было более сотни растений. Действительно с избытком: разве что на продажу или в Мунго.

— Сегодня же отправлю бабушке, — сказал Невилл. — Ты тоже не медли: долго эти саженцы не продержатся, особенно если их далеко нести придётся.

— Если часть завянет — так тому и быть, — не вдаваясь в подробности, ответил я.

Похоже, в поменявшемся мире Невилл не помнит о моём винограде. Стало быть, и знания Снейпа о противопростудном отваре — под вопросом. Интересно, а о своём аконитовом зелье он в курсе?

Я сидел на ступеньках главного входа, коротая время перед обедом. Изготовление садовой посуды и пересадка мандрагоры заняли два часа саргассова времени. Визжащие кусты разместились под открытым небом и на удалении от Замка, но высажены были в горшках — для удобства переноски созревших растений к месту разделки.

Погода стояла солнечная и тёплая. Рядом примостилась Гермиона, уткнувшаяся в какую-то красочно оформленную книжку и ничего вокруг не замечающая. Подглядев через плечо пару строчек, я улыбнулся: в кои-то веки подруга отвлеклась от поедания знаний и увлеклась дамским романом.

И да: раззолоченный франт оказался тем самым развлекательным фантастом в мире британских магов — Гилдероем Локхартом. О этом мне поведали девчонки после урока, и именно его бестселлером в номинации сказочных мемуаров зачиталась Грэйнджер.

Рядом щёлкнула фотокамера, заставив меня рефлекторно вздрогнуть. К счастью, вспышки не было: солнечный день позволял обойтись без неё. Я повернулся на звук и увидел давешнего первокурсника-гриффиндорца с «мышиными» волосами, держащего в руках обычный магловский фотоаппарат… с огромным вспышечным отражателем! Так…

— Не сердись, Гарри, — несмело улыбнулся он. — Я Колин Криви. Я хотел… Ой!

Рывком оказавшись рядом с ним, я ловко выхватил у него камеру. И что у нас тут? Недорогая модель с простым несветосильным объективом. Собственно, дорогую технику ребёнку в школу отдавать бессмысленно: разобьют или украдут. А вот вспышка…

Стандартным в ней было лишь крепление на «холодный башмак». Тросик синхроконтакта ощущался каким-то… неэлектрическим. Имелся огромный — размером с голову самого Криви — круглый зеркальный отражатель. А вместо лампы — рулон бумажной ленты, порционно подаваемый хитрым шестерёночным механизмом, и устройство поджига на каком-то механико-магическом способе срабатывания. Лента, конечно же, была непростая: на ней через равные промежутки были наклеены полудюймовые пакетики, туго набитые магниевым порошком с окислителем вроде бертолетовой соли. Старший брат детских пистонных боеприпасов. Пулемётная обойма долбаных световыжигательных снарядов.

— Мне сказали, что электрические вспышки в Хогвартсе не работают, — правильно разгадал мою отвисшую челюсть Криви. — Гарри, отдай, пожалуйста.

— Отдам, когда переделаю, — ответил я, осторожно отсоединяя вспышку и возвращая Колину камеру без химического лазера. — Поснимай пока под открытым небом.

— А…

— Ты правильно заметил, что у нас здесь проблемы с электричеством, — строго посмотрел я на парня. — Освещение в замке умеренное, глаза к нему у всех привычные. И тут — твоя карманная молния.

— Гарольд прав, — оторвалась от чтения Гермиона. — Ты вчера весь зал задымил своими блицами.

Что есть, то есть. В своё время фотографов с магнием гнали в три шеи не только из-за яркого света или громких хлопков. Вонючий дым от такой вспышки не тает, словно пар над чайником, а белёсой неаппетитной мукой оседает на сиятельные причёски, дорогую одежду и изысканные блюда. Так что «папарацци» на светских церемониях обзавелись быстрыми ногами задолго до появления в обиходе этого слова: зачастую, сделав исподтишка единственный репортажный кадр, отважные документалисты хватали камеру и бежали от разъярённой охраны.

— Но моя плёнка ничего не «увидит» без вспышки, — растерянно возразил Криви. — В замке и правда мало света, особенно вечером и в пасмурные дни. А на длинную выдержку снимать не получится: никто не станет столько ждать в неподвижности.

Хмм… В случае необходимости беспокойных пациентов можно фиксировать целой плеядой замораживающих заклинаний. Но учить пацанёнка плохим вещам в первый же день мы не будем. Пойдёт по стезе фоторепортёра — сам научится.

— Мы — маги, Колин. Свой свет мы создаём сами, без костылей. Вот, смотри. — Я протянул руку и беззвучно зажёг в воздухе «Лунный свет». — Видишь фонарь?

— Нет. Какой ещё… — Криви осёкся и завертел головой. Окрестные ступени, собственная мантия, даже протянутая с любопытством рука мальчишки — всё это засияло, отражая яркий свет непонятно где прячущегося источника. Начинающий фотограф очень быстро оценил изменившиеся условия возможной съёмки — много быстрее некоторых наших сертифицированных профессоров.

— Как… Это ведь волшебство, да, Гарри? Самое настоящее! — Неугомонный Колин «ощупывал» активную область руками и даже нырял в неё с головой, чем-то напоминая своей беспрерывной живостью патронуса-куницу Грэйнджер. — Вот теперь я верю… А то какие-то крысы из сахарницы…

Вот кого нужно в Хрустальный мир в качестве генератора идей, печально подумал я. У меня уже давно не получается столь искренне удивляться.

— Заклинание неслепящего света совсем новое, его придумали всего год назад, — отвлеклась от книги Гермиона. — До этого использовали светлячок попроще.

На кончике палочки из виноградной лозы загорелся обычный «Люмос». Желание поделиться распирающими голову знаниями у Грэйнджер больше, чем увлечённость интересным романом. Проблема в том, что среди однокурсников она не может найти никого, кому эти знания были бы интересны: вокруг либо лентяи, либо не менее сведущие люди. Ей бы успокоиться и начать использовать прочитанное к собственной выгоде… Но не будем подрезать ей крылья.

— Гермиона у нас — специалист по свету, — сказал я совершенно серьёзно. — Если попросишь её, обучит паре волшебных трюков. Правда, в первые несколько месяцев — только из самых простых. «Солнечный столп» тебе пока рано.

Я внимательно посмотрел на Грэйнджер. Та нахмурилась, поджала губы, но кивнула.

— У тебя ведь родители — тоже обычные люди, Колин? — уточнила она.

— Ага! Мой папа — молочник, так он до сих пор не верит в магию. Похлопал нашему декану в ладоши, сказал «Отличный фокус!» и дал ей с собой большую бутылку сливок, когда уходила.

Гермиона недовольно свела брови, а я искренне расхохотался. Отец у Колина — не промах и уверенно опознал кошачью душу.

— Жаль, сегодня утром на столе не было молока, — продолжал меж тем неумолкающий Криви. — Мы с Деннисом привыкли выпивать по большой кружке на завтрак и на ужин. Отец говорит: день без молока — день без роста.

Хороший вопрос, кстати. Почему вместо нелепого тыквенного сока здесь не дают молоко? Или хотя бы вместе с ним? В магловской школе у меня даже выбора не было: молоко выдавали бесплатно и обязательно заставляли выпить, если нет справки от врача. Закон действует по всей стране чуть ли не со Второй мировой войны.

— Надеюсь, его дадут на ужин, — тараторил мальчишка. — Гарри, давай кого-нибудь попросим нас сфотографировать. Представляешь, если проявлять плёнку в особом растворе, фотографии начинают шевелиться! Я хочу сделать много снимков и отправить отцу, чтобы показать нашу школу.

— Э-э, Колин, будь осторожнее с отправкой колдографий маглам, — осадил я парня, представив не верящего в магию весельчака-фермера, демонстрирующего прикольные движущиеся картинки соседям. — Мало ли кто их случайно у вас увидит. Собери альбом, покажи на каникулах родителям, но в доме не оставляй. И с моей фотосессией стоит повременить: вряд ли миссис Криви обрадуется твоим приятелям с настолько разбитыми рожами.

Гермиона не преминула оторваться от романа и подержать меня под обвиняющим «исподлобьем».

— Ничего, зато папа одобрит, — бесхитростно заверил меня настоящий сын молочника. — Гарри, а ты подпишешь мне фотографию?

— А зачем тебе подпись, если мы оба и так на ней будем в одном…

— Поверить не могу! — воскликнули рядом знакомым слизеринским голоском, но почему-то с типично гриффиндорской громкостью. — Поттер раздаёт автографы!

Я с интересом оглянулся. Змейки-второкурсники, идут откуда-то большой группой мимо нас — возможно, с каких-то занятий на обед. Малфой, уловив общее внимание, продолжил вдохновенно вещать.

— Леди и джентльмены! Аттракцион неслыханной щедрости! Спешите занять очередь: Гарри Поттер раздаёт автографы! Предложение ограничено!

Опять он какой-то злой, высокомерный и презрительный. Ну почему перестраивающий окружающую действительность фактор всегда отыгрывается на блондинистом Драко? Неужели нам суждено быть врагами?

— Один гриффиндорец захотел сфотографироваться с другими гриффиндорцами, — с показной задумчивостью протянул я. — Казалось бы, при чём здесь Малфой?

Со стороны слизеринцев донеслось несколько сдержанных фырканий.

— А я знаю! — весело подхватил Криви. — Он просто завидует!

— Я?! — взвился было Драко, но, вспомнив о толпе вокруг, быстро взял себя в руки. — А чему тут завидовать, по-твоему? Нелепому шраму на лбу? Или тому, что нашего героя может побить любая девчонка-первокурсница?

— Уж чья бы корова мычала, — подняв голову от книги, со значением произнесла Гермиона.

Задумываться над тем, что имела в виду Грэйнджер, времени не было. Видимость самообладания опять отказала Малфою: он изменился в лице, покраснел и раздражённо выплюнул:

— Твоего мнения, грязнокровка, никто не спрашивал!

— Хм, — негромко произнёс я в наступившей после слов породистого блондина тишине. — А Флитвику то же самое сможешь повторить?

Похоже, Драко уже и сам понял, что перегнул палку, но сил или путей к отступлению он для себя не видел.

— К твоему сведению, Поттер… — начал было он, но… возможность мирно завершить дискуссию похоронило появление нашего классического раздражителя.

— Пожарь себе слизняков, Малфой! — громогласно порадовал нас обновлённым репертуаром Рон Уизли, «совершенно случайно» проходивший мимо.

— Пф, — с охотой переключился на эту грушу для битья Драко. — Если они рыжие, то почему бы и не пожарить? Ты просто так предложил или уже всё сам опробовал?

Уизли сжал кулаки и сделал шаг вперёд, но вышедший ему навстречу Крэбб внушительно хрустнул костяшками пальцев.

— Хотя о чём это я? — Драко демонстративно оглядел одежду рыжего. — Учебники нынче дороги, так что ваша семейка, поди, всё лето слизняками перебивалась?

Чем-то в этой фразе Малфой попал в точку. Рон в бешенстве выхватил палочку — отчего-то надломленную и неряшливо перемотанную бинтами, — но был вовремя остановлен сопровождавшим Рона Финч-Флетчли. К нам приближался Локхарт.

— Что я вижу! — воскликнул он голосом Санты на детском утреннике. — Автографы! Я обожаю автографы! Гарри, скорее сюда! Так, вы все отойдите… Вот отсюда будут наилучшие тени. Приступайте, Криви. Несколько кадров в разных ракурсах.

Судя по лицу пацанёнка, тратить половину плёнки на этого попугая ему совсем не улыбалось. Но Локхарт был фотомоделью со стажем и вполне мог заподозрить неладное, если начать его снимать с закрытой крышкой на объективе. Поэтому Колин выбрал компромиссное решение: первый кадр выполнил честно, а вторым просто пожертвовал, сделав на него десяток щёлкающих экспозиций без перемотки плёнки. На дешёвенькой камере гриффиндорца за перемотку и взвод затвора отвечали разные рычажки.

— Гениально! — подвёл итог фотосессии Локхарт. — Чего не скажешь о тебе, Гарри.

Народ за время съёмок успел рассосаться, даже Грэйнджер не выдержала суеты и решила переместиться в более подходящее для чтения место. Не имея толпы зрителей, профессор счёл нужным не тратить силы на улыбку.

— Должен заметить, Гарри, ты слишком рано взялся раздавать автографы, — произнёс Гилдерой без тени веселья. — Не по чину это в твоём возрасте. Ты уже выполнил моё задание?

— Э-э… какое задание, профессор?

— Видимо, ранняя слава чрезмерно ударила тебе в голову, — губы на лице недавнего клоуна обрели жёсткость, а глаза стали холодными и колючими. — Минус десять баллов Гриффиндору, мистер Поттер. Возьмитесь за ум, пока не поздно.

Развернувшись, Локхарт бодро зашагал в замок, на ходу возвращая себе привычную сценическую пластику. Ещё один… «причудливый» преподаватель, вздохнул я. Мистер с Очень Важными Тараканами Которым Все Должны Кланяться. Оно, конечно, у взрослых нервов меньше, но если вся школьная профессура вдруг окажется с «особыми потребностями», то у кого тогда детям останется учиться адекватному взрослому поведению?

— Гарри, что произошло? — удивился Колин. — За что он тебя?

— Да я и сам не понял, — отмахнулся я. — Он приказал изучить какие-то книги про его подружку-каргу, но сделано это было лишь пару часов назад.

— А…

— Не бери в голову. С баллами тут полный произвол: декан Слизерина Снейп весь прошлый год старательно валил Гриффиндор, а директор на заключительном пиру просто добавил из воздуха столько, сколько было нужно для бесплатной перекраски Большого зала в кумачовый цвет.

Разумеется, после этих слов Колин перевёл взгляд куда-то за моё плечо.

— Минус десять баллов Гриффиндору за нарушение формы одежды, — произнесли сзади знакомым мрачным баритоном.

Я обернулся. Снейп сегодня был по-особенному холодным и неприветливым, словно… я потерял существенную часть доверия в его глазах. Впрочем, если напрячь память, «год назад» меня просили зарезервировать время в конце июля для какого-то визита… Было ли это здесь? Ждали ли меня к себе?

— И ещё минус десять баллов за неподобающий внешний вид, — продолжил зельевар, неприязненно рассмотрев моё лицо.

После чего повернул голову к Криви и попытался придавить его своим фирменным взглядом. Колин в ответ бесхитростно улыбнулся, отступил на шаг и сфотографировал Ужас подземелий до того, как не ожидавший столь молниеносной реакции профессор успел убрать из кадра свой сверлящий рентген. Я лишь завистливо вздохнул. Талант! У меня никогда не получится делать столь уникальные и яркие снимки.

— Ожидаю вас сегодня в зельеварне после ужина, мистер Поттер, — завершил беседу Снейп.

— Да, профессор, — сообщил я его спине.

Подождал, пока Снейп удалится достаточно далеко по пути к теплицам, и сообщил Криви:

— Так и живём, Колин. Пошли на обед.

* * *

— Тебе чего тут надо, магл?

Джинни обедала в дальнем конце гриффиндорского стола. Рядом с ней сидела Луна, не придававшая особого значения расцветке скатертей. Разместились они так же, как и я год назад: спиной ко всем, максимально отгородившись и отделившись.

— Здесь моё обычное место, ведьма, — сказал я спокойно, присаживаясь напротив.

Джинни ухватила свою тарелку и попыталась выскочить из-за стола, но у неё на плечах повисла Луна. Некоторое время продолжалась возня, сопровождаемая выкриками «Пусти, Полоумная!», но Джинни быстро сдалась, как и всегда, когда Луна исподтишка помогает себе магией. Я же внезапно осознал, что за суровой свирепостью рыжей фурии проглядывает отчаяние загнанного в угол зверька: похоже, младшую Уизли за прошедшее утро успели за что-то достать и «задразнить». На Гриффиндоре с этим просто.

— В этом месте собираются компании, не любящие шума и суеты, — сообщил я, продолжая выдерживать спокойный тон без намёка на иронию или превосходство. — Здесь не принято обижать, подкалывать, кидать бомбы в тарелки соседям и смеяться друг над другом. Если тебе нужна тихая гавань на Гриффиндоре — приходи сюда.

Распалённой досады в рыжем взгляде стало чуть меньше, но назвать приветливым её угрюмый вид всё ещё было нельзя.

— Ты что, сказать не мог? — зло бросила она. — Нравилось делать из меня дуру? Ты…

— Сказать — не мог, — ответил я, глядя на Луну. — Ты не дура, Джинни, поэтому подумай сама.

Джинни поиграла желваками на сжатых челюстях, посмотрела на Луну и прикусила губу.

— Приземляйся, Колин, — бросил я наконец белобрысому парню, который с удивлением взирал на происходящее, но, к его чести, не делал попыток ухватиться за фотоаппарат. — В ногах правды нет.

— Кто тут попусту поминает дураков? Они не стоят доброго обеда. — Рядом с Джинни приземлилась Парвати. — Нашего полку прибыло?

Джинни с подозрением посмотрела на нового человека, после чего со свойственной ей прямотой поинтересовалась:

— Ты что, из Египта?

— Нет, но наши с Падмой родители — из Индии, — совершенно беззлобно ответила Патил. — А почему Египет? Ты там бывала?

— Я — нет. Только мама с папой. У нас там Билл работает. Мой старший братец, он…

Направляемая опытной *собеседовательницей*, Джинни расслабилась и распустила сжатую с самого утра пружину. Парвати умело вытаскивала житейскую информацию о новом человеке, делясь взамен сведениями о себе и окружающих. О вчерашнем инциденте по молчаливому согласию никто не вспоминал — даже у Грэйнджер хватило такта буравить строгим взглядом только меня, но не младшую Уизли, да и то лишь первые несколько минут.

Я представил остальных двоих первокурсников, упомянув, что Луна — это и есть тот человек, который выращивает цветные помидоры на деревьях. Парвати предсказуемо заинтересовалась, а раскрепостившаяся к тому времени Джинни стала с энтузиазмом «сдавать», чего ещё необычного культивирует на своём огороде подруга. Луна по большей части молчала и улыбалась, но было видно, что она совсем не против обедов в такой компании.

Криви посетовал, что фанерный щит за спиной затеняет и без того не слишком светлый стол. Грэйнджер охотно зажгла светляк, и дальнейший разговор сопровождался редкими щелчками фотокамеры.

Я по большей части молчал, выбрав роль благодарного слушателя, поддакивателя и наблюдателя. Немного настораживало внимание Дамблдора, пришедшего сегодня в зал к самому началу обеда и не таясь присматривавшего за нами со своего места.

Ещё мне не понравился школьный наряд Джинни. Мантия была поношенной и, что куда хуже, испорченной неумелым применением «Репаро»: в чёрную материю кое-где словно вплавились коричневые и тёмно-синие участки. Исправить такое можно только вручную, безжалостным удалением пёстрых «заплаток» и последующим скрупулёзным рескульптингом. Но это старьё подобных усилий не стоило.

Вопрос с одеждой немного прояснился, когда обсуждение перешло на сломанную во время эпичной парковки палочку Рона Уизли.

— Вашему Рону нужна новая палочка, — заявила Грэйнджер. — Такой, которая у него сейчас, колдовать опасно.

— Без вариантов, — махнула рукой Джинни — к счастью, свободной от ложки. — Нас и так еле собрали в школу.

Опомнившись, она настороженно оглядела окружающих, но никто не собирался над ней смеяться.

— Малфой что-то говорил о дорогих учебниках, — задумчиво припомнил я.

— С этим трудно спорить, — подхватила Браун. — Шестьдесят пять галеонов за комплект по ЗОТИ.

Я обалдел. Больше трёхсот фунтов за один учебник по ЗОТИ? Он что, золотой?

— У нас купили один набор на всех, в рассрочку на полгода, — мрачно поведала Джинни. — Он сейчас у Перси.

— Ты не одна такая, — успокоила её Патил. — Нам с сестрой тоже взяли один на двоих.

— Мы вообще не покупали, — сказала Браун. — В библиотеке должны быть, там почитаю.

— Ага, почитала одна такая, — поморщилась Грэйнджер. — Нет его на выдаче. Книги востребованы, желающих более чем достаточно. Те два комплекта, что приобрела школа, сегодня разобрали влёт и сидят впятером над одним томом. Мадам Пинс с завтрашнего дня организует очередь под запись.

— Можно же взять бывшие в употреблении, в лавке подержанных книг, — поделился я очевидным опытом.

— Шутишь? — хмыкнула Браун. — Это Локхарт, Гарольд. Его старьевщикам не сдают. А «Каникулы с каргой» так и вовсе новинка этого года.

— Так Локхарт — преподаватель ЗОТИ? — удивился я ещё больше. — А при чём здесь дамский роман? Где «Основы ЗОТИ» Тримбла или…

— Это не дамский роман! — возмутилась Грэйнджер.

— Нет больше Тримбла. — Парвати была более информативна. — Ты что, письма из Хогвартса не получал?

— Я, э-э…

— Вот, читай. — У педантичной Гермионы письмо было в сумке. — Это очень безответственно, Гарольд! У нас целых семь новых книг, а ты…

Вместе с Грэйнджер своё письмо мне передала и загадочно улыбающаяся Луна. Отрешившись от обличительной лекции Леди Порядка, я углубился в изучение списка. Действительно, целых семь единиц, ценой от семи до пятнадцати галеонов. Всякие «вампиры», «тролли» и «упыри», а вот слов «магия», «бой», «защита» или «заклинания» нет ни в одном названии. У Луны — то же самое. Хм… Что меня смущает?

— Минуту! — поймал я паузу в тираде Гермионы. — Это что же, учебники одинаковые для всех курсов?

Народ озадаченно замолчал. Не сговариваясь, мы посмотрели на Джинни — у неё в семье было максимальное число «разнокурсников».

— Ну да, — помедлив, подтвердила она. — Мама ещё обрадовалась, что можно обойтись одним сборником на всех. А чего не так? У нас младшие всегда учились по книгам старших.

Не тратя времени на ненужные разговоры, Браун упорхнула в репортёрскую командировку — оперативно подтверждать горячую информацию.

— Но не для всех же курсов сразу, Джинни, — пояснила наше недоумение Парвати. — Если все пять лет, от первачков до выпускников, тебя учат по одному учебнику, это значит, что тебя не учат вообще ничему.

С этим доводом не могла не согласиться даже нахмурившаяся Грэйнджер.

— Это что же, он просто впарил сотням учеников своё полное собрание сочинений по розничным ценам? — оценил я размах аферы.

— Но Гарольд, их же многие покупают и так, хоть они и дорогие, — воскликнула Гермиона. И добавила тише: — Да и книжки-то интересные.

— Это entertainment, Гермиона. Индустрия развлечений. Билеты в Ла Скала бывают и за сотню галеонов, а на финал Чемпионата мира — так и в тысячу можешь не уложиться. Люди готовы платить большие деньги за любимое удовольствие, но это происходит совершенно добровольно. А здесь…

— Народ, всё верно, — плюхнулась на место запыхавшаяся Лаванда. — У всех пяти курсов список одинаковый. Люди в основном пока не подозревают, но в некоторых семьях на Хаффлпаффе, в которых дети учатся на разных курсах, уже выражают осторожное недоумение. Комплект купили далеко не все и лишь потому, что книжки популярные и останутся в семейной библиотеке.

— Зуб даю: Локхарт не позволит просто так отказаться от покупки каждому ученику своего отдельного комплекта, — выдал я пессимистичный прогноз. — Вариант «прочту в школьной библиотеке» не пройдёт.

— Ага, — вступил в разговор Колин. — У нас это «ЗОТИ» было сегодня утром. Так он сходу контрольную устроил на пол-урока, хорошо ли мы знаем его биографию. Прошёлся по рядам, проверил учебники, поснимал кучу баллов с тех, кто решил сэкономить. А ещё грозился, что из школы будут исключать, если не выполняешь правила.

— Нужно дать альтернативу тем, кто не желает платить за удовольствие видеть золотые корешки на своих полках, — предложил я. — Сделать копии с библиотечных книг всем, кто не может сделать их сам.

— Картинки двигаться не будут, — поморщилась Грэйнджер.

— Там ещё и двигающиеся картинки есть? — удивился я.

В наших учебниках встречалось множество схем и диаграмм, но ничего из этого не двигалось. Незачем! Однако Гермиона достала одну из книг — ха, обрез и вправду раззолочен! — и продемонстрировала несколько качественных колдографий. Герой на всех фото был один и тот же.

— И чему полезному этот сюжет обучает тебя в дисциплине «ЗОТИ»? — спросил я, стараясь не обидеть явно заболевшую новым кумиром Грэйнджер. — Как позировать на поверженном тролле? Честно говоря, я бы предпочёл пару-тройку толковых тактик самого боя.

В отличие от меня, Джинни была более прямолинейна и безжалостна к нежным чувствам собеседников.

— Сядешь вот так на метлу — мигом навернёшься с раздавленными яйцами, — мрачно припечатала она. — Пустобрех с бигудями.

— К твоему сведению, Гилдерой Локхарт — кавалер ордена Мерлина третьей степени! — сурово отбрила Грэйнджер.

— А Джинни у нас — прирождённая летунья, — мягко возразил я, не позволяя загнать обратно в угол только начавшую оттаивать Джинни. — Ты лучше вот на какой вопрос ответь, Гермиона. Откуда во всех этих геройских моментах берётся фотограф? Ну и заодно — студийный грим и идеальная причёска?

Грэйнджер надулась и решительно водрузила на стол всю гилдероевскую стопку: отыскивать колдофото, демонстрирующее мою неправоту. Я вздохнул. Конечно, постановочная съёмка, постфактум иллюстрирующая известные исторические события, отнюдь не делает их автора лжецом; но в том-то и дело, что Гермиона полагала бо́льшую часть этих снимков подлинными, а развлекательный сюжет — документальной истиной.

Пользуясь возникшей в разговоре паузой — собеседникам нужно было обдумать уже сказанное, — я поймал взгляд Луны и «постучался» к ней в мысли. Немедленно утонул в океане тёплого света, увидел смотрящего на себя парня с обширным фингалом и ощутил приглашение не стоять на пороге, а чувствовать себя как дома.

— «Как ты, Светлячок?»

— «С вами двумя — получше. Ты про Джинни хотел спросить?»

— «От тебя ничего не скроешь. Если я закажу ей мантии, сможешь их подогнать?»

— «Это доброе дело. Но мозгошмыги говорят, что школьную одежду ей желаешь выслать не только ты. Так что неси одну мантию, а к ней — зимние сапожки».

— «С сапожками дело обстоит намного проще», — улыбнулся я, думая о Средоточии. — «У северян они получаются лучше всего».

Наш умозрительный диалог занял лишь несколько мгновений, после чего я задумался о неожиданных доброхотах малолетней ведьмы. Между тем Браун решила вернуть беседу в практическое русло.

— На книгах Локхарта наверняка стоит защита от копирования, — сообщила она. — Да и в суд могут потащить, если начнёшь делать это публично и для всех.

— Только не в нашем случае, — возразил я. — Локхарт объявил свои бестселлеры обязательными учебными пособиями. Согласно Уставу, любой учебник должен быть представлен в библиотеке. А любую находящуюся в общем доступе книгу из библиотеки разрешается копировать при условии, что это делается в учебных целях.

— Точные ссылки можно? — Браун посерьёзнела.

— Сейчас найду, — кивнул я, доставая свой том Устава. Номера параграфов я, конечно, помнил, но не был уверен, что в изменившейся реальности они остались прежними. — Однако общий смысл здесь в том, что любую книгу из библиотеки ты имеешь право конспектировать, понимаешь?

— А конспектировать можно самописным пером, «Цепким взором», думосбросом, домовиком-скриптором… — Парвати понимающе кивнула. — Толково. Не то что министерское Уложение о торговле и промыслах.

— Тут ключевую роль играет, хочешь ли ты запутать регулируемое поле или…

— Фред! — рявкнули откуда-то со стороны входа. — Эта гнида уже тут!

Я поднял глаза и меланхолично посмотрел на рыжих близнецов, только что явившихся на обед и во весь опор ломанувшихся ко мне с не очень приветливыми физиономиями. Моё бездействие, впрочем, продолжалось лишь до тех пор, пока Джордж не вытащил на бегу палочку. Совершенно не таясь.

После этого братья на полном ходу рухнули на пол, разбивая в кровь носы, а неизвестная сила, вцепившаяся им в пятки, на этом ограничиваться не стала и потащила оба тела за эти самые пятки прочь из зала, волоком по грязному камню и с пересчётом всех препятствий на маршруте. Неинформативные вопли рыжего дуэта были культурно заглушены «Силенцио».

Джинни, заполошно вскочившая при первых криках с намерением что-то предотвращать, взирала на экзекуцию с раскрытым ртом, а по окончании действа восхищённо повернулась к подруге:

— Луна, научи меня этой подлянке!

Я обречённо опустил голову. Тому, что Луна перенимала мои беспалочковые трюки, я не удивлялся. Но ведь она каким-то непостижимым образом умудрялась обучать чему-то и Джинни! И что окончательно удручало — Джинни прекрасно осознавала, к кому именно нужно обращаться за помощью!

— Мистер Поттер! — выросла рядом МакГонагалл. — И дня не прошло! Да до каких же пор…

— Не кипятись, Минерва, — негромко произнёс подошедший к нам Флитвик. — Если дети бегают по столовой с палочкой наперевес, они слишком рано явились на обед.

После этого он повернулся ко мне.

— Через двадцать минут этот стол нужен мне пустым и чистым, мистер Поттер. И ваше присутствие рядом — тоже.

* * *

Первые витражи появились едва ли не раньше, чем люди научились делать достаточно прозрачное оконное стекло — я имею в виду, через которое можно было не только освещать комнату, но и глядеть наружу. Тонкие пластинки мрамора или селенита вставляли в ажурную каменную решётку, и на просвет это смотрелось лучше, чем глухой кирпич. Ещё красивее выглядела роспись цветной эмалью по стеклу. Оптической прозрачности не требовалось: на такие картины смотрели снизу вверх.

Позже стекло научились делать по-настоящему цветным без потери прозрачности, добавляя в горячую стеклянную массу минеральные соединения нужного состава и концентрации. Оксид железа, хром, олово и мышьяк давали многочисленные оттенки зелёного, от «морской волны» до изумрудного или насыщенно-тёмного. Кобальт и оксид меди делали стекло синим, а никель и марганец — фиолетовым.

Благородные металлы тоже отметились. Знаете ли вы, что коллоидное золото — красного цвета? Добавление золота в следовых количествах давало не менее благородное рубиновое стекло. А чистая металлическая медь порождала настолько интенсивный красный цвет, что в необходимой для окон толщине стекло получалось чёрным. Поступали иначе: тонкий слой «медного» стекла наплавляли на прозрачную основу, после чего гравировкой снимали нужные участки. Получался контрастный рисунок белыми штрихами по красному фону.

По-своему использовали нитрат серебра: брали тугоплавкий стеклянный лист и рисовали на нём этим красителем на силикатной основе. Нитрат серебра даёт богатый спектр жёлтых оттенков: от бледно-лимонного до оранжевого, но главное — таким способом можно изображать любые полутоновые переходы. После нанесения красителя стекло обжигали в муфельной печи, вплавляя картину в прозрачную основу. А ещё эту же краску можно нанести на синюю основу, и при смешении получается зелёное… ну, вы поняли.

Разноцветные кусочки вставляли в фигурную свинцовую оправу, на стыках спаиваемую оловом. Комбинировали цвета, накладывая друг на друга пластинки разных цветов. Картины стали ещё богаче, когда поверх цветной основы освоили роспись красками из легкоплавкого стекла, а оправу научились делать тоньше. В современных витражах применяют гравировку, многослойное травление, огранку стёкол, изгибание поверхности, вплавление декоративных элементов, флуоресценцию и многое другое.

Уникальные возможности для витражного искусства предоставляет магия. Любые оттенки, в любых комбинациях, полутонах и сложности рисунка вы можете внести в стеклянную основу напрямую, рескульптингом. Не нужны никакие мозаичные пластинки и свинцовые оправы: вы создаёте яркий разноцветный рисунок непосредственно на цельном полотне оконного стекла. Можно взять стеклянный кубик и нарисовать в его глубинах объёмный цветной сюжет. Можно добавить свечение и даже заставить его двигаться, управляя перемещением молекул минеральных красителей в стеклянной толще.

Примерно представляя, какая работа меня ожидает после обеда, я прошедшей ночью немного подготовился: проштудировал ознакомительные статьи, купил несколько стеклоокрашивающих составов и «облагородил» на пробу парочку стеклянных листов. Результат удивил даже меня: картины получались неожиданно легко. Никаких многостадийных техпроцессов, муфельных печей, шаманства с режимами охлаждения… Есть только одна проблема: я не умею рисовать. Совсем. Нельзя быть совершенным во всём.

Вот если дать такую возможность Луне… Это ведь в моих силах: смастерить волшебную кисточку-аэрограф, рисовать которой витражи будет не сложнее, чем акварельные рисунки. Запас красителей, находящийся или в ручке, или рядом в коробке, перетекает в хрустальную глубину, повинуясь воле и фантазии художника…

— Это был бы дивный подарок на день рождения, — задумчиво протянула Луна, как всегда подслушавшая мои мысли.

Не сомневаюсь, что подруга может пожелать, чтобы кусок стекла сразу стал таким, каким ей надо. Но у всего есть цена.

— Я постараюсь, Светлячок, — пообещал я. — Сюрприза, правда, не получится: тебе придётся поучаствовать как эксперту-испытателю.

— Я попрошу мозгошмыгов поискать место под студию, — улыбнулась Луна.

Разбитый Уизли витраж не отличался ни художественной ценностью, ни сложностью использованных технологий. Это был простой набор разноцветных стёкол, объединённый в красивый, но несложный геометрический узор. Никакой росписи, тонких деталей и прочих изысков не присутствовало.

У этого минимализма я видел две возможные причины. Во-первых, боковые витражи (в отличие от главного, находящегося за преподавательским столом) заказывались у маглов, а потому не могли содержать никаких волшебных сюжетов: фигур чародеев с палочками, сказочных животных из Запретного леса, какой-то магической символики и прочего нарушающего Статут материала. Почему эти витражи понадобилось заказывать у маглов, в то время как куда более искусный центральный ансамбль несколькими веками ранее изготовили в мастерских самого Хогвартса, для меня оставалось загадкой.

Вторая причина — оптическая. Чем больше мелких деталей присутствует в витраже, тем хуже через него видно местность за окном. В идеале стеклянную картину нужно рассматривать на фоне неба, снизу вверх. Однако Большой зал выстроен на скалистом обрыве, и из его окон открывается чудесный вид на Чёрное озеро, горы и Хогсмид. Именно эти разноцветные окна видят первокурсники, плывущие к замку на лодочках. Кто-то принял правильное решение не усложнять картину, оставив окна цветными, но «проглядываемыми».

А вот паечный переплёт был латунным. Традиционная свинцовая оправа не выдержит веса и ветровой нагрузки конструкции размером три на пять метров. Немудрено, что «Фордик» вписался в габариты проёма с запасом. Большой зал — он и вправду большой.

Флитвик сдвинул вместе несколько обеденных столов, накрыл их большим белым полотном, после чего выложил монументальную оконную раму.

— Минерва утверждает, что вы прилично владеете «ручным» трансмолдингом, мистер Поттер. Это так? — спросил он.

— Не думаю, что могу с нею сравниться, профессор.

— К сожалению, профессор МакГонагалл занята в связи с началом учебного года. — Флитвик указал на два больших ящика, принесённых домовиками. — Здесь — все осколки, которые удалось собрать замковым брауни. Наша задача — составить их в правильном порядке, сплавить трансмолдингом, заключить и зажать в оправе. Главное условие — не разрешается использовать «Акцио» и «Репаро». Понимаете, почему?

— Предполагается дальнейшее комплексное зачарование?

— Герметизация, утепление, самоочистка, ветровая и ударная защита, — удовлетворённо кивнул полугоблин.

Хороший пример, когда заклинания вида «ни о чём не думай, только выведи готовую формулу» неприменимы. Нужно работать управляемыми чарами и… головой. Вдвойне печально, что Флитвик всё ещё учит нас ананасным танцам.

Услышав о противоударной защите, я невольно покосился на центральный витраж за преподавательским столом.

— Это изделие уверенно выдержит и драконий таран, — правильно понял мой взгляд Флитвик. — Боковые же окна были рассчитаны на попадание бладжера, но не куска металла в две сотни стоунов. Теперь мы это учтём. Однако зачарование — моя работа, мистер Поттер. Сейчас же… Молодые люди, в этом году я не припомню дюжины провинившихся на праздничном пиру.

— А мы тоже хотим поучаствовать! — сообщила Сьюзен Боунс, оглашая общую волю собравшейся толпы.

Указанная дюжина, состоящая в основном из красных и жёлтых мантий первого и второго года обучения, с интересом обступила сборочно-реставрационный верстак. Ещё бы: это вам не огороды вскапывать — такое событие не каждое десятилетие случается. Можно будет все оставшиеся годы смотреть на памятное окно и говорить: это я его собирал!

— Что же, — Флитвик оценил серьёзность намерений добровольных помощников и принял решение. — В таком случае я пока что не нужен. Боунс и Грэйнджер — ответственные за бардак, Поттер — главный технолог. Позовёте меня, когда переплёт будет собран. Это чертёж, а здесь — запасной материал с завода, если осколков не хватит. — Флитвик указал на ящик с трафаретными надписями выраженно индустриального вида. — Постарайтесь успеть до ужина. Помните об ограничениях!

— Палочки спрятать и до ужина не доставать! — упростил я себе задачу технологического надзора. — Колдовать никому не придётся. Наша задача — сгруппировать осколки в исходные кусочки витража.

Идеальная командная работа, доступная даже первокурснику со стажем обучения в один день. В моих запасах нашёлся набор одноразовых защитных перчаток для всей нашей оравы. Грэйнджер с Боунс закрепили за каждым помощником его персональный цвет, и работа по сбору грандиозного паззла в пятнадцать квадратных метров закипела. Вчитавшись в чертёж и сверившись с аналогичными окнами в соседних проёмах, я наложил на стол полупрозрачную иллюзию того, что должно получиться в итоге, дабы облегчить подбор стеклянных групп, после чего занялся восстановлением разорванной и деформированной сетки витражной оправы. Соединение латунных желобков при помощи оловянного припоя решил не повторять: это делали маглы, а маг может «вплавлять» металлические части друг в друга напрямую, нисколько их при этом не нагревая.

Так уж получилось, что от гриффиндорского дома в деле были лишь те, кто находился рядом со мной за обедом и застал подошедшего ко мне Флитвика. Что касается барсучат… они всегда появляются там, где необходимо подобное участие. Сами собой. Секрет факультета.

Старшекурсники подходили, рассматривали копошение мелкоты, давали совет использовать «Акцио» и шли дальше. Близнецы тоже поприсутствовали в рядах зрителей. Я на них не реагировал, но опять же лишь до тех пор, пока они не попытались подбросить в коробку с осколками какую-то гадость. После этого для них нашлось неотложное занятие до самого ужина: там, где много воды, белого цвета и хорошей акустики. Если любите однообразные несвежие приколы — этот вам также понравится.

Осколками мне заниматься не пришлось: после того, как я разобрался с оправой, уже подоспели первые собранные группы. Рескульптингом в нашем коллективе на должном уровне владел пока что только я.

— Гарольд, когда ты уже научишь меня трансмолдингу? — недовольно спросила Гермиона.

Для себя она выбрала самую сложную и многочисленную категорию паззла — бесцветные стёкла. Прекрасной цепкой памятью, которая необходима при сборке по принципу «где я уже видела такой край?», в нашем коллективе обладала только она.

— Начнём сразу же, как только у тебя получится превратить спичку в иголку без палочки, — серьёзно ответил я. — Это обязательно произойдёт, Гермиона. Просто не спеши. Порядок — твоя родная стихия, но тебе нужно научиться… *переупорядочивать* вещи с лёгкостью и без затрат.

— Что-то тут становится темновато, — задумчиво протянула Луна, взявшая на себя неприметную роль отыскивать и размещать самые неочевидные кусочки в других группах.

Грэйнджер рассеянно глянула на потолок — и клонящийся к вечеру сумрак над нашим уголком сменился уверенным солнечным полуднем. Луна довольно улыбнулась. Сёстры Патил переглянулись: выполнять без палочки «Неслепящий Люмос» Гермиона пока что не пыталась, но сейчас она, похоже, даже не заметила своего случайного успеха.

— Интересно, а кто тут обычно вправляет битые окна? — задала Джинни актуальный вопрос. — У моих братцев стёкла в комнате постоянно вылетают, но там хоть магией чинить можно. А здесь?

— Стёкла в окнах зачарованы от таких ударов, — ответила разбирающаяся в подобных вопросах Падма. — Этот витраж просто на особом положении, ты же слышала.

— В «Истории Хогвартса» говорится, что несколько сотен лет назад замок умел чинить себя сам, — поделилась прочитанными сведениями Грэйнджер, жадно наблюдая за тем, как я при помощи рескульптинга обжимаю в оправе восстановленные и выставленные на своё место фрагменты витража. — Что могло сломаться? Ведь было бы здорово, если бы эта наша работа делалась сама. Почему его до сих пор не наладили?

Никто не спешил отвечать. Магловоспитанные не знали точного ответа, а чистокровные так или иначе имели представление как о постепенной деградации магического искусства, так и о том, что это лучше не обсуждать при посторонних.

— Здесь нужен целитель, а не наладчик, — рассеянно пробормотал я, делая окончательную подгонку размеров устанавливаемого фрагмента. — Но наш витраж замок вряд ли восстановил бы, даже будь с ним всё нормально…

Мои вчерашние подозрения подтвердились: Хогвартс не откликался. Он ощущался живее, чем в мире без Саргаса, но до полноценного бодрствования ему было далеко. Чего ему не хватает, а? И где это взять?

И, конечно же, витраж прошлого века замок вряд ли стал бы восстанавливать: сомнительно, что такой новодел внесён в чертежи.

— Почему? — вырвал меня из раздумий нетерпеливый голос Гермионы. — Почему не восстановил бы? И почему…

Меня словно холодной водой окатило. Разболтался, кретин! Срочно выводи разговор из этой любопытной толпы вокруг!

— Потому что этот витраж делали маглы, — сказал я настолько уверенным тоном, что переспрашивать у меня после этого решились бы немногие. К сожалению, Грэйнджер как раз входила в их число.

— А почему…

— Ты чего сборку прекратила? — перебил я её.

— Так осколков больше нет, — сообщила Грэйнджер. — Осталась несобираемая мелочь. Наверное, часть стекла попала внутрь автомобиля, и он увёз её с собой.

— Значит, пришло время вскрывать ЗИП, — кивнул я, примериваясь к заколоченной крышке «заводского» ящика. — Осталось совсем немного, давайте поднажмём. У нас есть все шансы поужинать с нормальным окном.

— Интересно, а какое наказание досталось вашим лихачам? — спросила Боунс, имея в виду Рона с Симусом.

— Я слышала, после ужина они будут драить все полторы сотни экспонатов в Зале наград, — блеснула осведомлённостью Браун. — Без магии.

— Эй, а это разве нормально? Расколошматили одни, а чинят другие?

— Конечно, нормально, — печально улыбнулся я. — Ведь разрушение и созидание — это разные таланты, Сьюзи.

— Это «Волкоядие» Дамокла Белби? — мрачно уточнил я то, что без труда видел и сам.

— Откуда вы о нём знаете? — совершенно предсказуемо ответил допросом на вопрос Снейп.

— Оно ведь не работает? — дежурно проигнорировал я попытку зельевара дёрнуть то, что плохо лежит.

— Сомневаюсь, что вы выписываете гильдейское приложение к «Вестнику зельевара», Поттер. — Внимательной подозрительности во взгляде Снейпа стало в три раза больше. — Однако я пригласил вас в надежде на то, что… ваш дилетантский, но результативный подход поможет исправить имеющиеся недостатки.

— Сожалению, профессор, — негромко ответил я, осторожно проводя костяшками пальцев по стенке цинкового котелка. — Оно несводимо… В смысле, его невозможно собрать, компоненты слишком разнобойные.

Кажется, я где-то подхватил привычку Луны к постоянному словотворчеству.

— Что, совсем ничего нельзя сделать? — раздражённо уточнил Снейп. Злился он, впрочем, не на меня: просто его или кого-то ещё ожидала менее приятная альтернатива.

К сожалению, в новой реальности Снейп не помнил собственного рецепта, выведенного по моим дилетантским подсказкам «от немого — слепому». Но «волчьим зельем» он занимается не просто так — что сейчас, что в «прошлом году».

— Вам оно очень нужно? — осторожно поинтересовался я. — Насколько срочно?

— Конкретно я — в гробу его видел, — мрачно отрезал Снейп, хотя я почему-то ему не поверил. — Полнолуние через десять дней, Поттер.

Он неравнодушен к проблеме приобретённой ликантропии, хотя и скрывает это за резкими отповедями. Нужды Мунго, согласно его высказываниям, он тоже в гробу видел. Однако сегодня к этому показательному ворчанию примешивалась досада: словно его заставляют заниматься задачей, за которую он и так бы взялся рано или поздно.

— Тогда пойдём по короткому пути, — решился я, доставая чистый лист пергамента и карандаш. — А вы в ответ не будете спрашивать, откуда у меня этот рецепт.

— Откуда у вас этот рецепт? — поднял на меня тяжелый взгляд зельевар, вдоволь начитавшись текстом довольно длинной инструкции.

Память и слух у него прекрасные, так что я посмотрел на собеседника с умеренной укоризной.

— Вопрос серьёзный, Поттер, — не принял игру Снейп. — Я не могу предлагать людям неизвестный состав. Даже если… некоторым из них нечего терять. Всему есть предел.

Отговорка. В «прошлый раз» это его не останавливало, да и экспериментаторский энтузиазм был куда более смелым.

— Давайте будем считать, что я увидел его во сне, — вздохнул я. — Мне приснилось, что вы вызвали меня на финализацию «успокоительного», я отказался её делать, вы дали мне почитать книжку по ликантропии, а потом мы, с руганью и проклятиями, создали этот состав под вашим руководством и с моим дилетантским ассистированием.

Взгляд Снейпа был достаточно красноречив, но мой собственный вид решительно сообщал ему, что иной версии он не услышит.

— Несмотря на нелепость вашего вранья, зерно истины в нём имеется, — произнёс зельевар наконец. — В этом рецепте присутствуют детали, характерные для моего… варочного почерка.

Водяной знак мастера зелий, надо же. Век живи — век учись.

— И что же, этот состав работает? — перешёл к конструктивному обсуждению Снейп, осознавший, что новых личных подробностей из меня не вытянуть.

— Не настолько сказочно, как у Белби, — вздохнул я. — Превращение происходит, но оборотень сохраняет человеческий разум в звериной форме. Не беснуется, не атакует — просто пережидает положенные часы, лёжа на полу.

— Недостаток сказочности свидетельствует в пользу работоспособности, — пробормотал зельевар, продолжая изучать рецепт. — Каков режим приёма?

— Качественно сваренное зелье достаточно принять один раз, в любой из семи дней перед полной луной, — припомнил я результаты Снейпового же исследования. — Некачественно — несколько раз.

— А… с вашей финализацией?

— Профессор, вы переоцениваете возможности… некоторых снов, — не дал я себя подловить на потере адекватности. Где бы мне это проверять было, спрашивается? — Скажите лучше, зачем им вообще позволяют обращаться?

— Что вы имеете в виду?

— Ну… Оборотни же превращаются в зверя при восходе полной луны, правильно? Так не давайте им его застать!

— В подвал или под землю загонять, что ли? — посмотрел на меня как на идиота зельевар.

— Я осознаю, что это наверняка пробовали, — возразил я. — Но Земля же крутится! Можно убегать от восхода, аппарируя на запад. Или, не знаю, в самолёт сесть. Да хоть бы на полюс трансгрессировать — на тот, где сейчас полярный день и никакого полнолуния полгода не восходит.

— И что же, в вашей книжке об этом ничего не нашлось? — иронично усмехнулся зельевар.

— Нет, — покачал я головой. — Только… немного физиологии и куча легенд.

— Немудрено, — чему-то удовлетворённо кивнул Снейп. — Ладно, поскольку вы иногда реально помогаете… Этого не пишут в общедоступных изданиях, так что слушайте краткую выжимку.

Снейп спрятал неработающее зелье и присел за свой стол.

— Точных знаний о причинах и механике обращений нет. Согласно господствующей теории, превращаться оборотня заставляет повысившаяся концентрация некоторого… фактора, гормона, магохимического агента — в специализированных статьях его условно называют «вер-желчью», «ликан-багрянцем» и тому подобной поэзией. Гормон накапливается в течение лунного месяца, после чего сжигается во время пребывания зверем. Именно поэтому обычный ликан не может обернуться дважды за полнолуние.

— Пожалуй, гормональная механика наиболее вероятна, — пробормотал я. — Уж слишком многогранную цепочку реакций она запускает. И что же, этот «фактор» не пытались искать и выделять?

— В нашем столетии имелось несколько сообщений о близости очередного исследователя к крупному прорыву, — с мрачным сарказмом изрёк зельевар. — Результат неизменно выходил плачевным… для испытуемых. Но мы отвлеклись.

Снейп сделал паузу, убедившись, что я готов слушать дальше.

— Факторов, так или иначе служащих спусковым крючком для «накопленного» превращения, несколько. Безусловным является момент наступления малого парада «Луна — Земля — Солнце». Если ликан ещё не обернулся до этого, он оборачивается, где бы ни находился: под землёй, на полуденной стороне, на полюсе — неважно. Не спасает даже твердь в двенадцать тысяч километров.

— Странно… Почему же оборот обычно связывают с восходом полной луны? — недоумённо спросил я, ибо в этом мнении сходились все прочитанные мною книги.

— Потому что обычно так и происходит. Принудительная смена формы в момент противостояния выполняется, если ликан не обернулся до этого. Однако начало оборота может спровоцировать и пребывание под ночным небом с взошедшей луной за пятнадцать-двадцать часов до момента парада. Вышел на ночную прогулку — обернулся досрочно и в предсказуемый момент; решил спрятаться — оборачиваешься по астрономическим часам.

Я ненадолго задумался.

— Но ведь плоскости орбит Луны и Земли немного не совпадают, — припомнил я астрономию. — Точное выстраивание на одной линии происходит далеко не каждое полнолуние.

— Верно, — кивнул Снейп. — Несмотря на это, разница в несколько градусов делу не мешает. Хотя чем точнее парад, тем сильнее зов луны. И… не менее двух раз в год совпадение становится практически полным…

— Лунное затмение, — не замедлил я заполнить педагогическую паузу. — Которое не совсем затмение.

Если Солнце, Земля и Луна выстраиваются в одну линию, Земля затеняет, закрывает Луну от Солнца. Полного «ухода во тьму» не происходит: Луна продолжает освещаться небольшой долей солнечного света, рассеянного земной атмосферой после прохода её по касательной. Помните, какого цвета солнце вблизи горизонта на закате? Вот такие же «закатные лучи» продолжают подсвечивать Луну даже в глубине земной тени. Ярко-серебристое светило становится тускло-красным.

— Ночь волчьего гона, — мрачно закончил свою мысль зельевар. — Полнолуние с максимальной вероятностью того, что укушенный станет новообращённым ликаном вместо того, чтобы умереть.

— «Луной кровавой усыновлённый», — пробормотал я. — Так это не метафора…

Какая ирония: ликане, резвящиеся зверем на заливаемых лунным сиянием просторах, ещё лучше себя чувствуют, если «лампочку выключить», оставив только аварийно-красное освещение.

— Что вы там… — Снейп недоумённо нахмурился. — Что это за язык?

— «Луной кровавой усыновлённый», — перевёл я на английский. — «В разуме светлом оставайся». Это из финализирующей формулы к нашему составу.

— Поттер, вы что, змееуст?

— Это что, похоже на шипение или свист? — быстро растеряв благодушное настроение, окрысился я.

Куча гласных, прекрасное слоговое сопряжение, гортань не напрягается, несмотря на практически музыкальные тонемы, — и это при том, что, поскольку это сказовый Син-Талиш, некоторые места предполагают, гм… полифоническое произношение для полного раскрытия деталей. С помощью магии, конечно, если речь о человеческом речевом аппарате.

— Я никогда не слышал парселтанг, но ваша речь очень странно звучит, — с непонятным выражением произнёс зельевар.

— Певуче? — подсказал я, с трудом удержавшись от озвучивания сарказма вслух.

— Скрипуче! — огрызнулся Снейп, конечно же, уловивший все оттенки недосказанного.

Развивать тему он, однако, не стал. Вздохнул и сухо завершил нашу встречу:

— Мне понадобится два-три дня, чтобы приготовить новое зелье. На сегодня вы свободны, Поттер.

* * *

С этим нелепым змеиным языком все просто помешались, размышлял я, возвращаясь в гриффиндорскую гостиную из Выручай-комнаты незадолго до начала комендантского часа. Ладно бы «заряженные» фольклорными страшилками дети или непонятно чего добивающийся Дамблдор. Но Снейп? Его-то куда заносит? У него своих проблем мало, чтобы выслеживать намёки на одиозные слухи?

И главное: о чём вообще можно говорить со змеями, буде удастся наладить с ними коммуникационный канал? Примитивные существа, мозгов меньше, чем у курицы. Что они могут поведать? Где ближайшая теплотрасса и пруд со вкусными лягушками? И как — существительными, прилагательными, глаголами? Вы правда полагаете, что им доступны человеческие абстракции? Я бы ещё согласился поверить в ограниченный мысленный обмен, но — исключительно образами. Язык для этого не нужен.

Опять я чего-то не знаю. И спросить-то некого. Что-то может знать мистер Лавгуд, но переписке такое не доверишь, а долететь до него я не могу. Леди Ровена… недоступна. Я не могу найти её перстень, но даже будь он у меня — мгновенные перемещения недоступны.

Ещё одна загадка — влияние положения небесных тел на магические процессы. Нравится мне это или нет, но похоже, что это объективный факт, действующий с небольшой силой, но с большой точностью. Нужно отбрасывать свой диванный скептицизм и начинать подыскивать подходящую модель. Меня не удовлетворит наличие тысячи правил и формул, мне необходимо принципиальное понимание, почему так происходит. Формулы с правилами лягут колбасой и маслом на хлебную основу осознаваемой сути. Только в такой последовательности.

Дверь с портретом Полной Дамы по обыкновению резво убралась с дороги.

— Гарольд, ну сколько тебя можно ждать?

— Я делал копии гилдероевских шедевров, — сообщил я, пробираясь к компании примерно того же состава, что была за обедом. — Вот это да! Неужели в Хогвартсе завелись настолько крупные крысы?

— С чего ты взял?

— А на мышей такой зверюге охотиться — себя не уважать!

Рядом с Грэйнджер на диванчике вольготно разлёгся крупный рыжий котяра. Первый же взгляд на него в магическом зрении заставил подобраться, но внимательное изучение обнаружившегося у кота магического ядра позволило облегчённо выдохнуть. Не анимаг — животное; но животное волшебное.

— Его зовут Живоглот, — сообщила Гермиона. — И он всеяден. Иногда даже чересчур.

— К одной крысе он, впрочем, особенно неравнодушен, — усмехнулась Парвати. — И как только лишай от неё подхватить не боится!

— Да вы что? — восхитился я. — Неужели Чесотку наконец уберут с обеденного стола?

— Её зовут Короста! — выкрикнул из своего угла Рон, заставив нас непроизвольно прыснуть. — Держи своего живодёра в наморднике, Грэйнджер!

Тем временем Живоглот, с самого начала беседы разглядывавший меня немигающими янтарными глазами, осторожно постучался ко мне в сознание. Это было знаком определённого доверия — обычно его племя общается только с хозяевами, — так что я ослабил щиты, поймал его зрачки и настроился на максимальное желание понять чужое полотно. Замелькавшие образы ожидаемо оказались нечитаемы, однако я уже имел некоторый опыт общения с патронусами. Спустя несколько мгновений мы с котом отыскали «общую волну».

Знакомая старая крыса с болезненно-розовыми проплешинами на неопрятной седеющей шерсти, окружённая затейливо клубящимися зеленовато-бурыми разводами — то ли следствие недостаточно качественной мысленной связи, то ли часть восприятия кошачьих органов чувств. На крысиный образ накладывался человеческий: невысокий лысый толстяк с бегающими водянистыми глазами. Вот вы какой, мистер Петтигрю.

У обоих отсутствует палец на правой передней конечности, продолжил передавать образы Живоглот. И это довольно странно: моя аниформа, например, не настолько сильно привязана к человеческой, чтобы воспроизводить порезы и увечья друг друга. Наоборот, в «спрятанном» состоянии «половинка» усиленно регенерирует.

Последним образом была Гермиона, окружённая живыми светлыми гранями и… в чём-то похожая на неразумного котёнка. Живоглот беспокоился за свою хозяйку. Беспокоился из-за крысы.

«Я знаю», — мысленно вздохнул я. — «Не знаю только, что с этим делать. Но опыт усмирения этого шакала у меня имеется. Хозяйку в обиду не дадим».

— Его зовут, — машинально поправил я, отчего-то вспомнив Луну. «А ещё крыса», впрочем, добавлять не стал. Такого эпитета Рон пока что ещё не заслужил.

Как это обычно и бывает при мысленном общении, наша с котом игра в гляделки заняла от силы пару секунд.

— Живоглот — приличный кот, — продолжала меж тем Грэйнджер. — Будь уверен, он в состоянии отличить дичь от питомца, но у него инстинкты! Все кошки охотятся на крыс, так что его азарт вполне естественен!

— Это не совсем кот, — негромко возразил я и добавил совсем уж тихо: — И не совсем крыса.

— Не совсем? — Грэйнджер немедленно потеряла интерес к пустым препирательствам с Уизли. — Кто ещё это может быть?

— Это книзл-полукровка, — ответила Патил, осторожно поглаживая кота за ухом. Я бы вот, скажем, лезть со всякими нежностями к такому серьёзному зверю не решился бы, но у Парвати особые отношения с животными. — Тебе разве не сказали?

— Нет. — Грэйнджер по-новому оглядела своего питомца. — Я вообще-то за совой в магазин пришла, но он так на меня смотрел… Но погодите, я читала о книзлах. Длинные уши с метёлками, львиный хвост и пятнистая окраска. Живоглот совсем не такой!

— Именно поэтому тебе продали его без лицензии, — сказала Парвати. — Полукнизлы похожи на кошек, их выдаёт лишь приплюснутый нос да совсем не кошачий ум.

— На твоём месте я бы освоил мысленное общение с питомцем, — добавил я. — Тогда твой волшебный кот раскроет свои способности в полной мере.

— Он умеет разговаривать? — поразилась Грэйнджер.

— Не словами — образами. — Я заметил, что Живоглот теперь пристально смотрел на хозяйку. Он определённо понимает наш разговор. — Это не так просто, но оно того стоит. Он прекрасный шпион и скаут. Мастерски маскируется, бесшумно передвигается — никакая крыса не учует. Ты сможешь видеть его глазами, слышать его ушами, понимать его нужды и отдавать беззвучные указания. А глаза у него, можешь поверить, непростые.

— В перспективе хозяин с питомцем-эмпатом становятся слаженной группой, действующей как одно целое и понимающие друг друга с полумысли, — резюмировала Парвати. — Но придётся потрудиться, проявить усердие и терпение.

— Поверить не могу: я думала, что это всего лишь кот! — Грэйнджер потрясённо посмотрела на «Глотика», после чего решительно отложила неизменную книгу. — Я хочу этому научиться! Что нужно делать?

Проявить терпение и усердие, ага.

— Вопрос на миллион, — вздохнул я, убедившись, что Парвати предпочитает выжидающе смотреть на меня вместо того, чтобы учить общаться с животными. — Это занятие не на один день, так что на ночь глядя приступать не будем. Сейчас же…

Я достал один из скопированных комплектов. Как ни странно, в Выручай-библиотеке гилдероевские фолианты уже присутствовали.

— Вот. Растиражировал два десятка таких стопок. Завтра продолжу, а сегодня голова опухла. Нужно раздать первому-второму курсу, а старшаки могут и сами себе делать.

Я бы занялся этой задачей сегодня ночью в Саргасе, но на всякий случай хотелось соблюсти все формальные ограничения: копированием заниматься только в школьной библиотеке и с библиотечной книги.

Моей инициативой предсказуемо заинтересовались оба наших старосты.

— Не знаю… — Перси с сомнением оглядел крупную красную надпись поперёк форзаца: «Школьная копия (конспект) учебника. Только для использования в учебных целях». — Как бы не вышло у нас проблем из-за этого.

— На обратной стороне я разместил тексты соответствующих параграфов Устава Хогвартса, — показал я нужное место. — Если Локхарт наедет с претензиями, любой первокурсник может показать ему эти буквы — пусть читает и пьёт валерьянку.

— Согласна, — отрубила более практичная Айрис. — Перси, ты перестраховщик. У девочек только одна первокурсница имеет свой собственный экземпляр. На втором курсе — тоже только ваша Грэйнджер. Гарольд, ты молодец. Нужно подсказать этот «рецепт» другим факультетам.

— Вот, я приготовил объявление, — протянул я листок. — Хотел перед завтраком развесить на досках. Здесь описание задумки, «фотокопия» двух параграфов Устава и предложение обращаться ко мне, если на своих факультетах умельцев не найдётся.

— Найдётся… Найдутся, то есть. Старшекурсники умеют копировать через одного, нечего позволять на себе ездить. Давай, я размещу в циркулярном разделе старост, у меня есть такая возможность.

— Ох, Гарольд, нарвёшься ты когда-нибудь, — проворчал Перси, принимая свою половину макулатуры.

— Всегда пожалуйста, — усмехнулся я.

* * *

Отбой ознаменовал окончание долгого дня. Предвкушая отдых в Саргасе, я двинулся к спальням, дабы перейти к себе домой из своей комнаты. Но сюрпризы на сегодня не закончились.

Вместо длинного коридора с десятком дверей по обеим сторонам, сразу за входом на мужскую половину я обнаружил… начало лестничного пролёта. Планировка спальной части опять поменялась, и «мою» комнату ещё предстояло найти.

Пять минут осторожных блужданий позволили набросать мысленный архитектурный абрис. Спальни гриффиндорцев в этой реальности являлись частью башни, а не крепостных стен, а потому вынужденно вписывались в двадцатипятиметровую окружность и размещались на трёх этажах, над гостиной.

На первом жилом уровне башни (на самом деле расположенном в полутора десятках метров над землёй) находился вход на факультет и большая гриффиндорская гостиная, по бокам оставляющая пару сегментов для лестничных шахт, комнат старост и каких-то кладовок. Следующие три уровня были целиком отданы спальням: полукруг для мальчиков и полукруг для девочек. Спален умещалось по три на этаж, и находились они на внешней стороне круга, секторно. Выходящие наружу окна в этих комнатах были прорезаны в дугообразных стенах, отчего комнаты назывались «круглыми». Подоконники в башенных стенах были метровой глубины и прекрасно подходили для сидения на них целиком, с ногами, подушками и печеньем к чаю. Кроме спален, на этаже имелись санузел и душевая, занимавшие центральную часть площади, и вот они-то как раз действительно были круглыми. Ну да в них не живут.

Такая планировка потребовала установки четырёх несущих колонн в гостиной, однако их удачно использовали для огораживания «приватных закутков». Расположение «мокрой зоны» над центром общего зала тоже не вызывало восторга у моего внутреннего архитектора, но у магов имеются свои возможности по гидроизоляции.

Восемнадцать спален на весь факультет. Это что же, и во времена Основателей в Хогвартсе не ждали более полусотни первокурсников в год? Не хочу в это верить. Где-то должны быть ещё жилые помещения, но волшебная школа умеет хранить свои тайны.

И самая актуальная из загадок на данный момент — где моя комната? Я дважды обошёл всю мужскую половину и вот-вот начну вызывать подозрение. Хогвартс, признавайся, где ты селишь несовершеннолетних Хранителей? Все спальни в башне — на виду и заняты. Торцы в дугообразных коридорах использовать нельзя: за стенкой — такой же коридор у девчонок. А выше третьего спального этажа лестницы просто не… Опа! Как я мог её не заметить? Да, в тёмном углу, но… Но это Хогвартс.

Старая, покрытая многолетней пылью дубовая лестница вела на чердак или, учитывая выраженную островерхость крыши, на мансарду. Потолок здесь плоский и отнюдь не десятиметровой высоты, но вместо каменных стен — монументальные стропила. Оконные проёмы врезаны в черепицу. Мансарда и есть. Ещё выше должен быть настоящий чердак, и я обязательно на нём побываю, но сейчас мне больше хочется спать, нежели проводить азартные исследования в потёмках.

Пятьсот квадратных метров чердака… Нет, меня поселили не в спортзале — мансардный этаж был разбит на помещения и имел вполне жилую отделку, но было очевидно, что это особые помещения для особых насельников. Быть может, здесь когда-то жили семейные старшекурсники, командиры каких-нибудь ученических отрядов и прочие привилегированные одиночки.

Мои апартаменты были самыми большими и состояли из трёх комнат: условная гостиная, спальня и, наверное, небольшая мастерская или рабочий кабинет. В шкафах уже были выложены мои книги, коллекция минералов и… обнаружитель аттракторов. Вещи из разных реальностей причудливо переплелись в новой.

В гостиной имелся небольшой, но настоящий камин, который пока что не топился: начало сентября выдалось тёплым. На насесте дремала Букля, как всегда знающая лучше меня, где живёт хозяин. Отсыпав в блюдце рядом с ней печенья, я приступил к ещё одному небольшому, но важному делу, которое желательно выполнить перед уходом в Саргас. Прошёл в кабинет, сел за рабочий стол, пошарил в самом верхнем ящике и достал невзрачный потрёпанный блокнот в когда-то чёрной обложке с нечитаемыми буквами на ней. Разместив блокнот на столешнице, уселся поудобнее и возложил на обложку руки, полностью сняв щиты и давая магии замка себя опознать.

Через минуту на столе лежал артефактный фолиант с лаконичным названием «Хогвартс», а факелы в комнате загорелись чуть ярче.

Здравствуй, Хогвартс, я вернулся.

— Я что, попал на вернисаж?

Ставший привычным за два прожитых года класс Защиты от тёмных искусств разительно преобразился. Его заполонили… колдографии. Большие ожившие снимки висели на стенах, маленькие фоторамки теснились на учительском столе, ростовые фотопостеры без зазоров покрывали классную доску. И будто этого мало, вдоль боковых стен, которые и так не пустовали, выстроилась батарея выставочных эстампов, а с потолка свесилось несколько баннеров.

Участники фотосюжетов стояли, сидели, лежали, бегали, прыгали и летали, попирали, подпирали и выпирали, пели и пили, рисовали картины и картинно рисовались, занимались йогой на мётлах и любовались собой в нарисованных зеркалах. Но всех их без исключения объединяли две неизменные детали.

Во-первых, абсолютно все действующие лица имели общее имя и физиономию. Даже если на снимке было несколько человек, они изображали одну и ту же персону: лощёная рожа рисует автопортрет, рисующий автопортрет с портретом в портрете; холёная рожа показывает зеркалу книгу с холёной рожей и зеркалом на обложке; довольная рожа выстроила зеркальный лабиринт и наслаждается тысячей уходящих в бесконечность отражений, иногда доставая ещё и карманную пудреницу с зеркальцем… Тьфу ты!

Во-вторых, абсолютно все действующие лица усиленно сушили зубы. Иные гримасы отсутствовали напрочь. Можно быть уверенным: если кто-то столь безупречно поставленным образом насилует собственную анатомию, он несёт вам что угодно, только не добрые чувства. Если в мою сторону обращают эту профессиональную «шкуру», я бдительно хватаюсь за кошелёк, начинаю отслеживать окрестные подходы и стараюсь разорвать дистанцию с мошенником. По-моему, единственные, кто уверен в позитивном воздействии своих оскаленных резцов — сами носители «американских улыбок».

Стану взрослее — буду демонстративно доставать кирпич из хранилища. К сожалению, пока что этот «мгновенный гаситель улыбок» мне не по чину.

Главный и единственный герой этой оргии нарциссизма, Гилдерой Локхарт загромоздил своей экспозицией почти всё свободное пространство в классе, после чего совершенно точно оказался безутешно расстроенным, ибо ещё три таких галереи остались невыставленными и продолжали томиться в запасниках и нераспакованных чемоданах.

— Что-то у меня в глазах рябит, — пробормотала Грэйнджер, устало смежив веки и помотав головой.

— Не смотри на них чересчур внимательно, — посоветовала Парвати, вместе с Лавандой сидевшая сразу за нами.

— Почему?

— Их слишком много.

— И что?

— Если телевизор работает от электричества, то подобные иллюзии — от разума смотрящего, — пояснил я на понятном языке. — Им требуется совсем немного, но когда они в таком количестве… Полистай пока свои конспекты, это поможет.

Колдографии — интересный артефакт. Впервые увидев оживший снимок в газете, я подумал, что волшебники научились помещать на бумагу документальные видеофрагменты. Позже выяснилось, что это не так: в противном случае мгновенной фотовспышки было бы недостаточно, она должна была бы или светить всё запечатлённое время, или вообще не быть нужной.

Исходный снимок делается на обычную плёнку обычным фотоаппаратом. Отпечатанную фотографию в самом простом случае обрабатывают специальным зельем — тут же, в фотолаборатории, вынув из ванночки с фиксажем, — после чего картинка обретает возможность иллюзорного движения, если на неё смотрит маг. Иллюзия, если она работает, видится одинаковой для всех и отражает настроение зрителя — или совокупности зрителей, смотря кто ближе к снимку или «громче думает». Из разума наблюдателя берётся не энергия для иллюзии, а… анимационный сюжет. Картинка должна двигаться осмысленно, и смыслом её одаривает — «додумывает» — разумный созерцатель.

Но так бывает только в простейшем случае, если проявкой занимается любитель вроде Колина Криви. В профессиональных фотоателье или при солидных редакциях работают иллюзионисты, которые задают печатаемым снимкам нужный настрой. Выставленные в нашей аудитории колдографии всегда будут демонстрировать полировку зубной эмали, даже если я усиленно пожелаю им захлопнуть хлебало и заняться полезным делом. Но даже в этом случае фотоиллюзионисты задают лишь общий настрой, а вот детали моторики всё равно возложены на разум смотрящего.

Я не знаю, чего хорошего традиционные волшебники находят в постоянно мельтешащем окружении — что в своих живых портретах, что в газетных иллюстрациях. Но понятное дело, что когда тебя исподволь просят оживить десятки совершенно разных сценок одновременно, бедному зрителю приходится нелегко.

Почему я так подробно разбираюсь в этом вопросе? А я решил освоить создание простых иллюзий. Полезное умение для человека, которого убедительно попросили некоторое время обходиться без убийств. В Хранилище нашлась большая коллекция копий из библиотеки Ровены, за которую я пока не брался ввиду царившего в памятные времена цейтнота. Время изучать нагр… наконспектированное.

Между тем тихо наигрывающая музыка — да, в классе тихо играла фоновая музыка! — смолкла, заставив от неожиданности замолчать не замечавших её до этого детей. Музыкальный артефакт выдержал несколько тактов театральной паузы, после чего разразился… фанфарами!

Дверь в преподавательскую комнату отворилась, и на кафедру торжественно восшествовал Гилдерой Локхарт. По-крылатому хлопнув бирюзовым плащом с золотым подбоем, шоумен распахнул улыбку до совсем уж немыслимых масштабов, эффектно воздел руки и с последним громогласным аккордом возгласил:

— Это — я!

Голос был отчёркнут качественной концертной реверберацией, а невидимая фонограмма грянула тысячерукими шквальными овациями. Разумеется, их рефлекторно подхватила не разбалованная ситкомовскими комедиями детская аудитория. Рукоплескал почти весь Гриффиндор. Уизли неистовствовал с открытым ртом, Грэйнджер хлопала искренне — всё же гилдероевские опусы ей нравятся, Браун и Патил от неё не отставали, а Томас с Финниганом выражали восторг по поводу свежего и нескучного подхода к обучению. Среди слизеринцев вежливо аплодировала Булстроуд — оценила презентационный перформанс с точки зрения бизнесмена, а также Крэбб с Гойлом — тупо присоединившись к веселью.

Малфой обозначил пару вежливых хлопков с презрительной миной. Нотт сидел с непроницаемым лицом. Забини, судя по прищуренному виду, всерьёз прикидывал, можно ли без особых усилий избавиться от одного разодетого трупа. Гринграсс изображала холодно-вежливый интерес к мебели, презентуемой навязчивым продавцом.

Мне было всё равно, так как я заранее поставил крест на ЗОТИ в этом году. Но и к овациям присоединяться не спешил, ибо этот артист пока что не заработал и на минуту моего интереса.

— Гилдерой Локхарт, — торжественно сообщил наш преподаватель, как только ему отхлопала не только наша аудитория, но и армия Локхартов на колдографиях. — Кавалер ордена Мерлина третьей степени, почётный рыцарь Лиги защиты от тёмных сил, победитель десятков свирепых чудовищ и…

В чём-то он похож на Дамблдора, подумалось мне. Так же напирает на саморекламу и занудствует в перечислении собственных заслуг, наград и титулов, хотя его совершенно об этом не спрашивают. Немудрено, что эти двое спелись в деле занятия образовавшейся вакансии. Вот только Локхарт, как мне кажется, будет поглупее Дамблдора. Мог бы и ознакомиться, так сказать, с историей вопроса и судьбой предыдущих коллег.

— … пятикратный лауреат премии «Ведьмополитена» за самую обаятельную улыбку, благодаря изумительной пасте «Искрозуб», — вновь добавил громкости и реверберации этот… конферансье. В его руках сама собой появилась яркая картонная упаковка. — Зубная паста «Искрозуб» — истинно волшебный способ получить такую же неотразимую и сияющую…

У него ещё и контракт на встроенную рекламу в школе, вздохнул я. Что интересно, никаких специальных мер контроля за исполнением не требуется: нанимающийся зазывалой клоун просто заключает клятвенное соглашение на произнесение определённого количества раз нужного текста перед целевой аудиторией. Магия не даст схалтурить. Я покосился на слизеринцев. В этот раз от презрения во взгляде не смогла удержаться даже невозмутимая Дафна. Ну ещё бы: так паскудно растрачивать собственный Дар! Не удивлюсь, если этот делец мало на что способен как волшебник к его годам.

— … всего дважды в день, и уже через неделю вы обомлеете от увиденного в зеркале, — вещал рекламный лицедей под гром иллюзорных аплодисментов и кипучий восторг своих нарисованных копий. — А если вы сообщите продавцу секретный пароль «Гилдерой», вы получите клубную скидку в…

Я демонстративно вызвал «Темпус». Восьми минут урока как не бывало. Но прожжённого коммивояжёра подобными намёками не проймёшь: Локхарт моего жеста даже не заметил. Он и не такое видал.

— … первым десяти заказавшим — настенный постер моей новой книги «Каникулы с каргой» в подарок! Зубная паста «Искрозуб»: Smile and Shine! Рази, сверкай и скалься!

Последние слова затянувшегося проморолика совпали с финальным тушевым аккордом и огромной иллюзией искрящихся резцов, разошедшейся от Гилдероевского оскала на метр в каждую сторону.

Говорят, в магловских кинотеатрах царит такое же безобразие: ты сполна заплатил за сеанс, но тебе всё равно показывают гору рекламы. Однако у маглов киномеханик и администрация сидят за прочными стенами, а вот Локхарт — здесь, в паре метров перед вооружённой палочками аудиторией. И мнится мне, недолго ему ходить с целыми зубами, если он продолжит усердствовать в том же духе. Старшеклассники-маги — это вам не дамско-фанатский клуб. В отличие от последних, мы присутствуем на этом балагане отнюдь не добровольно, а потому запас терпения и уровень ожидания у здешних слушателей иной.

— Но не будем об этом, — обозначил переход к делу профессор Локхарт. Доигравшие фанфары сменились тихим фоновым бодрячком. — Можете поверить, я избавился от ирландской бэнши отнюдь не силой улыбки! Хотя иметь безукоризненный вид в любой ситуации — обязанность каждого героя, и в этом вам поможет последняя осенняя коллекция от Малкин, прямо сейчас доступная в…

С самого начала урока нащупавший плетение музыкального артефакта и коротавший время за его изучением, я слегка подправил работу волшебного синтезатора, и… аудиторию разорвал отвратительный визг патефонной иглы, калечащей грампластинку поперёк дорожек. Гилдерой заполошно дёрнулся, на задней парте коротко матюгнулся Уизли, и в классе воцарилась блаженная тишина.

Пижон в дизайнерских шмотках совсем не Малкинского производства, Локхарт внимательно оглядел класс в поисках виновного. Однако все ученики взирали на профессора с одинаковой неприязнью и держали руки на одинаковом удалении от палочек. Вернув лучезарную улыбку на радиатор, преподаватель сменил тему:

— Я вижу, что вы все купили полный комплект моих книг. Как это прекрасно! И начнём мы, пожалуй, с… — Он внезапно осёкся, всмотрелся и поднял с моего стола один из томиков своего авторства. — Не понимаю, как можно истрепать шикарное издание всего за… Рваные панталоны! Что это такое, мистер Поттер?

— Кхм… «Бойня с бэнши» Гилдероя Локхарта, профессор, — ответил я, вставая. Похоже, предстоит неприятный разговор, и я не хочу смотреть на напирающего оппонента снизу вверх.

— Бумага немелованная… Картинки не двигаются… Обрез… — Локхарта внезапно посетила смутная догадка. — Походите, это случайно не…

— Это копия с библиотечного экземпляра, — не стал я затягивать с прояснением неизбежного.

— Как копия?! — воскликнул негодующий какаду. — Какая ещё копия? Мои *книги* покупаются в магазине, а не передираются под полой кустарным способом! Вы же получили список требований на этот учебный год! Вы что, читать не умеете?

— Печатные буквы кое-как осилил, — невозмутимо ответил я, доставая принесённое взбешёнными совами письмо из Хогвартса. — Вот мой список. Слов «книга», «новая» или «купить» нет совсем. Есть только: «Бойня с бэнши. Гилдерой Локхарт». — Я опустил бумажку и указал на томик в его руках: — «Бойня с бэнши», сэр. Текст полный, буквы чёткие.

— Да при чём здесь буквы? — вскричал шоумен. Судорожно пошарив глазами по столу, выхватил оригинальный экземпляр со стопки Грэйнджер и сунул его мне под нос. — Вот, взгляните, если ещё совсем не ослепли! Разве можно сравнивать книгу, приобретённую в официальном магазине, с вашей тряпкой? Книги *покупают*, а не перекатывают, мистер Поттер!

— В списке требований ничего не сказано о том, как именно указанные *тексты* должны появиться у учеников, — возразил я. — И это не придирки к формулировкам: в Хогвартсе считается нормальным пользоваться бывшими в употреблении учебниками, если нет денег на новые.

— Да я засужу тебя за кражу интеллектуальной собственности, — перешёл Локхарт к угрозам, гниловатым даже для маглов. — Ты в два счёта вылетишь из школы с огромным долгом, умник!

— На форзаце приведён текст двух параграфов Устава Хогвартса, которые обосновывают моё право на копию в данных обстоятельствах, — спокойно ответил я. — Если этого не хватит — процедура исключения из школы инициируется моим деканом, профессор.

— Сядь! — гаркнул раскрасневшийся блондин. Сделал пару глубоких вдохов, восстанавливая самообладание, и сгрёб стопку скопированных учебников. — Ваши поделки не соответствуют требованиям моего курса, Поттер. Я их изымаю. Вы обязаны немедленно заказать нормальные издания.

Пожав плечами удаляющейся спине, я занял своё место. Отобрать дешёвую копию — это мелко и бесполезно, ведь я без труда сделаю себе новую. Но что-то мне подсказывает, что этот креативный тип продолжит искать способы отыграться.

Вообще говоря, апеллирование к новомодным «авторским правам» нехарактерно для магов. Эту магловскую заразу магобританское общество подхватило совсем недавно, не иначе как вместе с назойливой рекламой, и понятия «интеллектуальной собственности» в волшебном юридическом поле пока ещё нет. Тем удивительнее, что в Уставе Хогвартса нашлись положения, защищающие учащихся от подобных посягательств. Подозреваю, эти параграфы предназначались для другой ситуации: принятого в личных библиотеках обычая повально защищать магические фолианты от копирования с целью пресечения бесконтрольного распространения родовых знаний. Мол, если уж выставляешь своё учебное пособие как обязательное — снимай защиту. Но вот поди ж ты: прекрасно сработали, так сказать, и на злобу дня.

Гилдерой тем временем вновь запустил фоновое музыкальное сопровождение и с привычным автоматизмом натянул на физиономию зажигательную улыбку. Профессионал, что и говорить.

— Давайте-ка устроим небольшой письменный опрос, — возгласил он таким тоном, будто сегодня предпраздничный день и он отпускает нас с уроков пораньше. — Не волнуйтесь, ничего сложного! Я просто хочу убедиться, что вы внимательно прочитали мои книги и усвоили их так, как они того заслуживают.

Пройдя по рядам, профессор раздал каждому присутствующему листы с вопросами. Вручную, без магии. Это может ещё ни о чём не говорить, но… даже Снейп отправляет нам наши эссе по воздуху, без палочки и всем сразу. А Снейп по основной профессии — зельевар, а не чароплёт. Моё неосознанное предположение об уровне знаний нашего «защитника» сбывается с пугающей быстротой.

Я взглянул на анкету. Шесть страниц, пятьдесят четыре вопроса. В каждом вопросе обязательно имеются слова «Гилдерой Локхарт», выделенные крупной капителью. Я не понимаю, это какая-то секта, а Локхарт — её основатель? Даже британский монарх ведёт себя скромнее. Ладно, чего тут от нас хотят на первом занятии?

«Какой любимый цвет ГИЛДЕРОЯ ЛОКХАРТА?». Орать-то зачем?

«Какова тайная мечта ГИЛДЕРОЯ ЛОКХАРТА?». Это точно ЗОТИ?

«Когда у ГИЛДЕРОЯ ЛОКХАРТА день рождения?». Смирись, убогий, в Магобритании никто не помнит, когда день рождения у Мальчика-Который-Выжил, куда уж тебе!

«Когда у ГИЛДЕРОЯ ЛОКХАРТА второй день рождения?». Эх, живут же люди!

«Когда у ГИЛДЕРОЯ ЛОКХАРТА третий»… Так, пролистываем.

«Каково, по вашему мнению, на сегодняшний день самое грандиозное достижение»… «По вашему мнению»? Ну, никто вас за язык не тянул. Давайте-ка отвечать!

«Каков любимый цвет Гилдероя Локхарта?» — «Полированный галеон» подойдёт. Не спорьте, любой гоблин подтвердит: такой цвет существует, и он-то как раз и есть самый что ни на есть любимый. У шестого Уизли спросите.

«Какова тайная мечта…» — «Знай мы её, она не была бы тайной». Шестнадцати мне ещё нет, так что пошлить не будем.

«Когда день рождения…» — «31 июня», или я буду разочарован.

«Когда второй день рождения…» — «32 июня», чтоб два раза не вставать. И 33-го — на третий и опохмельный. Дядя Вернон всё равно «болеет» после некоторых «дней», а так не болел бы. Главное — не пропустить важную дату на календаре.

«Каков самый идеальный подарок для Гилдероя Локхарта?» — «У меня всё равно нет столько денег».

«Какова самая фотогеничная поза Гилдероя Локхарта?» — «Та, что будет на могильном памятнике». «Пост-мортем» себе заказать не забудь, придурок. И первую страницу в «Пророке» для фотографии в гробу оплати заранее.

«Как звали человека, который назвал метлу в честь Гилдероя Локхарта?» — Серьёзно? «Мой воображаемый друг» подойдёт.

«Выигрывал ли Гилдерой Локхарт когда-нибудь Всебританский Дуэльный Чемпионат?» — «Только если однофамилец».

«Какую продукцию использовал Гилдерой Локхарт для того, чтобы заиметь такую лучезарную улыбку?» — «У меня артефакт заглушения рекламы, извините».

И спустя двадцать пять минут этой пытки — заключительный вопрос: «Каково, по вашему мнению, на сегодняшний день самое грандиозное достижение Гилдероя Локхарта?». У меня имеется много глумливых вариантов, но… Отвечу-ка я серьёзно. Скажем… «Если человек оглядывается на достижения, он не смотрит в будущее. Итоги принято подводить перед концом».

Истекли тридцать минут, отведённые на опрос, и Локхарт собрал бумаги, вновь пройдя между рядами.

— Ай-яй-яй, — сокрушённо покачал головой он, бегло изучая пачку листов. — Почти никто не помнит, что мой любимый цвет — сиреневый.

Вот это поворот! То-то ты одеваешься исключительно в бирюзу с золотом, весь уникально таинственный и неповторимый.

— А ведь в «Йети от Йоля до Йоля» я написал об этом открытым текстом. И даже в «Вояжи с вампирами» никто не заглядывал! Это же так просто запомнить! Помпадур «Кудрявый ястреб» с двумя сотнями крохотных бигуди — моя любимая причёска, указанная в главе двенадцать…

Где-то на гриффиндорской галёрке судорожно закашлялись. Малфой задумчиво провёл рукой по волосам. Грэйнджер зачем-то полезла в указанную книгу. А Гилдероя опять понесло.

— Многим из вас, кстати, не помешало бы навести порядок на голове. Дам бесплатный совет: лучшие причёски делают в парикмахерской Ауры Нормант, и сейчас там как раз…

Музыкальный артефакт невоспитанно пукнул, подрезая на взлёте расцветающую торжеством оркестровую медь. Локхарт опять дёрнулся, в классе повисла секундная тишина, после чего на задней парте жизнерадостно заржал Уизли. Гилдерой недобро покосился на ухохатывающегося рыжего с Томасом, на ухмыляющегося Забини с прыснувшей малфоевской свитой, но размениваться на нотации не стал, ограничившись возмущённым бурчанием под нос:

— Никакой культуры и изящества! Штопаные рейтузы, куда я попал?

Удручённо покачав головой, Локхарт вернулся к беглому изучению анкет, но мне показалось, что он затаил обиду, оставлять которую просто так не собирается. Напрасно он так. Изучив за прошедший год «гриффиндорский актив», я могу поставить галеон против кната, что и Уизли, и Томас ржут совершенно беззлобно. Они искренне уверены, что их веселит сам преподаватель и что все эти звуки — запланированная часть урока.

Между тем расстроенное артистичное лицо внезапно просветлело.

— А вот Гермиона Грэйнджер знает мою честолюбивую мечту! — воскликнул обладатель самой обаятельной улыбки, победно обведя взглядом класс. — Да, я хочу избавить мир от зла и наводнить рынок шампунем для самоукладки моего собственного изобретения!

Затихший было хохот возобновился с новой силой, но Локхарт профессионально проигнорировал неконструктивную реакцию части публики, заинтересованно шаря глазами по девчоночьим лицам.

— Где мисс Грэйнджер? Умница, девочка! И не будем обращать внимания на глумление дикарей. Десять баллов Гриффиндору за отличный с плюсом результат!

Грэйнджер, при первых звуках своего имени прекратившая буравить осуждающим взглядом задние парты и обернувшаяся к Локхарту, натурально засияла. Как по мне, даже в этом классе бывают улыбки пообаятельнее некоторых. И как по мне, незачем избавлять мир от зла, дабы тут же наводнить его другим злом — «собственного изобретения».

А Гилдерой тем временем изучал последнюю анкету в стопке — мою, и лицо его на глазах мрачнело. Дочитав по моим прикидкам до «фотогеничной могилки», он свернул остаток, однако вслух цитировать ничего не стал.

— Нашёлся у нас и антипод, не заглядывавший вообще ни в одну из моих книг, — сказал он вместо этого. — Что ж, мистер Поттер, я вынужден официально пожаловаться вашему декану на то, что вы не выполняете моих указаний. И, чтобы не портить победу мисс Грэйнджер, назначаю вам персональную отработку.

Я вежливо улыбнулся, обозначая приём информации к сведению. Локхарт торжествующе вздёрнул подбородок и развернулся, направляясь на кафедру. Идиот.

— Ну а теперь, — сообщил он за четыре минуты до конца урока, — займёмся делом!

Наклонившись куда-то под учительский стол, профессор с усилием поднял и водрузил на столешницу большую клетку, накрытую до времени плотной тканью. Потревоженный движением, в клетке кто-то несколько раз стукнулся в стенки. Гилдерои в фоторамках, вынужденные потесниться из-за нового предмета на столе, повыхватывали палочки и картинно направили их на скрытую опасность.

— Сегодня я научу вас, как обуздать худший кошмар из известных волшебному миру. — Локхарт обозрел затихший класс и доверительно продолжил: — Будет непросто, но не беспокойтесь: пока я здесь, вам ничего не угрожает. Главное, о чём я прошу — сохраняйте спокойствие.

Гилдерой с театральной осторожностью положил руку на ткань, после чего посмотрел на нас без улыбки.

— Соблюдайте полную тишину, — сообщил он вполголоса. — Не стоит их провоцировать.

Сгустив внимание аудитории до той степени, когда зрители забывают о дыхании, Локхарт рывком сдёрнул покрывало.

— Да!! — гаркнул он что есть мочи. — Это они! Свежепойманные, голодные и злые — корнуэльские пикси!

Тёмно-синие, крылатые, ростом с ладонь и снабжённые кучей острых зубов, в первый момент пикси были ослеплены внезапным переходом от темноты к свету. Рефлекторно отвернувшись от окон и прикрыв глаза ручонками, пара дюжин этих летающих пираний раздражённо застрекотала, на свой лад костеря бестолковую обезьяну, решившую самоутвердиться за их счёт.

Отпрянувшие поначалу от дурацкого окрика преподавателя, дети пришли в себя, вытянули шеи, рассмотрели «худший ночной кошмар» и оценили его как сильно преувеличенную угрозу. По крайней мере, таково было мнение тех немногих, кто поспешил высказаться вслух.

— Да? — поощряюще улыбнулся Томасу Локхарт, и я понял, что наш новый преподаватель решил не тянуть с выдерживанием мести в холодном погребе.

— Да чё они могут сделать, эти козявки? — беспечно крикнул магловоспитанный чернокожий гриффиндорец. — Нагадить со страху?

— Вы так считаете? — Локхарт звучно постучал палочкой по клетке, вдвое усилив недовольный визг её обитателей.

— А-ха-ха, надо было взять из дома мухобойку!

Задние гриффиндорские ряды охватил дружный ржач, отчасти поддержанный Крэббом с Гойлом.

— Даже так? — Гилдерой грохнул палочкой посильнее. Адаптировавшийся к свету, комок визжащих бестий ринулся на стенку в месте удара и едва не повалил клетку на пол.

Ржач превратился в безудержный хохот, сзади заорали «бей мух!» и захлопали учебниками по партам.

— Приготовьте щиты, — сказала нашему кружку Парвати совершенно не смешным голосом. Она видела и знала об этих зверушках больше некоторых из присутствующих.

Я был полностью с нею солидарен, и палочка уже находилась у меня в руках. С секундной заминкой нашему примеру последовала Грэйнджер, ко второму году научившаяся в подобных обстоятельствах сначала выполнять, а потом спорить с более опытными друзьями. Гринграсс вооружилась самостоятельно и не чинясь, а Булстроуд — глядя на Парвати. Что делал Невилл на задней парте, я смотреть не стал, и, к сожалению, это были все, кто воспринял угрозу всерьёз.

— А вот так? — подыграл придуркам Локхарт, разворачивая клетку дверцей к классу и нанося ещё несколько чувствительных ударов.

Пикси принялись ритмично биться в дверь всей толпой, стремясь всё же повалить тяжёлое узилище и, если повезёт, обрести свободу. Галёрка поддерживала их усилия дружными хлопками в такт толчкам и надрывала животы так, что впору было заподозрить распыление веселящей пыльцы в их районе.

— Ну тогда посмотрим, как вы с ними справитесь, — резюмировал преподаватель, открывая дверцу и плавным движением отходя назад.

Визжащий рой вырвался на волю и метнулся к самому раздражающему месту в классе — туда, где громко хлопали обложками и топали подошвами. Безудержный смех сменился испуганными воплями и криками боли: разозлённые пикси первым делом пустили в ход иглообразные зубы. Словно заправские фехтовальщики, они делали молниеносный выпад, оставляли кровоточащую болезненную ранку и мигом отступали назад, давая возможность повторить успех товарке с противоположной стороны.

— Чего встали? Действуйте! — кричал Гилдерой с плохо скрываемым торжеством. — Доставайте мухобойки и загоняйте их в клетку! Это всего лишь козявки-пикси!

В качестве мухобоек народ использовал учебники, сумки и мантии, пытаясь отмахиваться ими от кусачих снарядов, но получалось откровенно плохо. Впрочем, в этом бедламе выделялось два островка делового благополучия: четвёрка слизеринцев — Гринграсс, Булстроуд, Нотт и Забини — и наша четвёрка гриффиндорцев. Мы собрались в две компактные группы и сформировали коллективные щиты. Несколько тварей попробовали их на прочность, но быстро потеряли к нам интерес, найдя более уязвимые цели: ведь мы не кричали, не метались и прочим образом не раздражали синюю нечисть.

Крэбб отмахивался извлечённой из сумки битой загонщика, и было это столь же эффективно, как и гонять пресловутой мухобойкой комаров. Гойл запустил сгустком огня — разумеется, ни в кого не попал, опалил деревянную панель, после чего зашедшая со спины пикси выхватила у него палочку, а ещё одна разбила о его крепкий лоб чернильницу, контузив, залив глаза и выведя идиота из строя до конца боя. Малфой с Паркинсон наконец догадались отойти под щиты однокурсников, но стояли там бестолково и не знали, что делать с вытащенными палочками.

Томас, отмахивавшийся от напасти снятой с себя мантией, очень быстро обнаружил, что стоит с куцым лоскутом в руках, а остальной форменный плащ превращён в мелкофрагментированные лохмотья и распылён по аудитории.

А потом пикси показали, что они таки являются магическими созданиями. Многострадального Невилла, мирно спрятавшегося под партой, зацепили, извлекли, подняли в воздух и забросили на драконьи рога, прибитые к стене в качестве наглядного пособия — к счастью, не на острые концы пузом, но Лонгботтом предпочёл повиснуть без движения на новом месте, изображая бездыханное и безобидное тело. Волшебным же в этом действе было то, что для подобной перевалки хватило лёгкого усилия двух бестий с ладонь размером каждая.

Детьми, однако, занималась лишь самая боевая и крепкая часть мелкого народца. Примерно треть отряда составляла «группу поддержки», которая превращала в мелкую труху всё, что может быть легко достигнуто, разорвано, разломано или разбито. Первыми под промышленный миксер пошли дорогие учебники с мельтешащими картинками и пижонские колдографии со стен и проходов. Чернилами густо заливалось то, что разорвать нельзя.

— Профессор, есть мнение, что демонстрация затянулась, — ледяным тоном сообщила Дафна, подкрепив командный посыл ощутимой порцией холода в аудитории.

Локхарт продемонстрировал самую уверенную из своих улыбок, эффектно вскинул палочку и продекламировал:

— Peskipiksi Pesternomi!

Прозвучало не очень прилично, да и результат оказался соответствующим: брызнуло осколками несколько оконных стёкол, над головами что-то треснуло, и на профессорскую кафедру рухнул четырёхметровый скелет молодой виверны, подвешенный под потолком в качестве ещё одного наглядного пособия. Локхарт едва успел увернуться. Чудом уцелевшие фотографии продемонстрировали улепётывающих Гилдероев, сверкающих отутюженными атласными задами.

Палочку у незадачливого попсовика оперативно реквизировала бдительная «поддержка», а на модельную завивку вылили полулитровую банку эксклюзивных учительских чернил расцветки «бриллиантовый зелёный».

В следующий момент слегка ощипанный Гилдерой оказался у дверей.

— Домашнее задание — загнать их обратно в клетку! — успел крикнуть он перед тем, как захлопнуть дверь со стороны коридора.

Прозвучал колокол, и покусанная часть учеников попыталась покинуть класс по примеру преподавателя. Но надурить пикси можно только один раз: все пути к этому варианту отступления теперь умело отсекались летуче-загонными отрядами.

Поняв, что помощь не придёт и пассивная оборона себя исчерпала, я приступил нейтрализации нападающих: начал прицельно телепортировать порции сжатого воздуха в непосредственной близости от замеченных тварей. Если удавалось попасть, тварь падала оглушённой, ибо, насколько я смог увидеть, даже к удалённым хлопкам их уши болезненно чувствительны. Секундой позже со стороны слизеринской группы полетели сгустки Стужи, вымораживавшие вредин при попадании.

К сожалению, ни тот, ни другой метод не обладал достаточной оперативностью: прицельно попадать в носящиеся метеоры удавалось хорошо если один раз из десяти. Кроме того, твари тоже не изображали из себя безответные мишени и пытались атаковать Дафну за щитами; виновника мерзких хлопков они пока не отследили, но это было лишь вопросом времени.

Однако всё было относительно терпимо, пока в дело не вступила Грэйнджер.

— Закройте глаза! — крикнула она, поднимая палочку над собой.

Помня, кто у нас главный спец по галогенкам в ночи, я поспешил выполнить указание, заодно сосредотачиваясь на втором зрении. Последнее оказалось неожиданно результативным.

— Люмос Радиале Максима! — крикнула Гермиона.

Сквозь веки резануло чем-то бело-фиолетовым, послышался слитный визг и отборные ругательства. Я же вовсю развешивал маячки на дезориентированных, замедлившихся и оказавшихся хорошо заметными в магическом зрении тварях. Наконец поднял для вида палочку и крикнул теоретически ничем не занятую формулу:

— Somnum Parvulis Omnia!

Полтора десятка остававшихся в воздухе вредин попадали на пол, словно перезревшие яблоки с потревоженного ветром дерева. Визг прекратился, а спустя секунду послышался дружный топот и грохот отбрасываемых стульев: Уизли, Томас и Финниган спешили покинуть аудиторию в первых рядах.

— Буду знать теперь, как укрощать мелких в колыбели, — крякнула Браун, гася щит и опуская палочку. — Parvulis, надо же…⁽¹⁾

— Долбаные грифы! — выругался Драко, придирчиво проверяя целостность обсыпанной мусором мантии. — Поттер! Я едва не ослеп! Вы там с дуба рухнули со своими грязнокровками? До сих пор круги перед глазами, ты!!

Чем-то он похож на Снейпа, подумалось мне. Произношением моей фамилии, как минимум.

— Гермиона, проверь, как там Невилл, — отвлёк я Грэйнджер от провоцируемого скандала. — Если его покусали, неплохо бы помочь дойти до…

— Я с тобой разговариваю! — вскипел наследник Малфой, не привыкший, что его игнорируют. — Ты вообще в курсе, что с вами сделает отец, если с моей головы хоть…

В который раз замечаю, что мне судьбой начертано служить громоотводом. Кто бы и чего бы вокруг ни учудил — спрашивают почему-то у меня или с меня. Уже третий год подряд. Ну, мне-то нетрудно, на самом деле. Я покосился на Грэйнджер, немедленно переключившуюся на реальную помощь и опеку, перевёл взгляд на незаметно закатившего к потолку глаза Забини, и на Крэбба, помогающего Гойлу навести порядок на лице.

— Ты бы хоть раз выполнил свою угрозу и написал уже отцу, Малфой, — прервал я привычную «эльфийскую» тираду. — Сегодня как раз прекрасный повод. Расскажи про этого клоуна, про опрос о любимых панталонах, про разгром в классе и про то, как наш преподаватель ЗОТИ сбежал, оставив нас одних на этой бойне.

Говоря это, я переставил клетку поближе к середине класса и при помощи магии начал закидывать внутрь безвольные крылатые тушки.

— А в конце можешь и на меня нажаловаться. Так и быть, разрешаю наврать ярких подробностей.

— Да ты…

— Гарольд, Невиллу нужно в больницу, — прервала пикировку Патил. — Мы отведём, но…

— Идите, меня не ждите. Встретимся за обедом.

К счастью, Лонгботтома не пришлось снимать с рогов — он на них лежал, а не висел, и осторожно сверзился сам, едва заварушка затихла. Но выглядел он со своими кровившими ранками и вправду неважно, да и опирался на Лаванду не просто так.

— Никаких манер, один сплошной Гриффиндор, — едва не сплюнул Малфой. — Пошли отсюда, парни. С дороги, Булстроуд!

— Гарольд, но как же этот разгром? — проявила сознательность Грэйнджер. — Нельзя же оставлять здесь…

— А вот это — полностью головная боль Локхарта, — уверенно отрезал я, забрасывая в клетку очередную синюю тварь. — К счастью, у нас ровно один преподаватель ЗОТИ, и именно он явится сюда на свой следующий урок. Пусть хоть чем-то поучаствует в расхлёбывании своей собственной каши. Иди, помоги девчонкам.

Приближалось время обеда, так что вскоре в аудитории не осталось никого, кроме меня. Убедившись, что все твари свалены в неровный штабель под прутьями клетки и ни одной не осталось лежать где-нибудь в труднодоступном углу, я оглядел разорённый класс. Парты и стулья опрокинуты и размётаны, но целы — они в кабинете ЗОТИ особенно прочные. А вот занавески, наглядные пособия и книги превращены в мелкие обрывки, усеивающие окружающий разгром пополам с битым оконным стеклом.

Что особенно обидно — дорогие гилдероевские издания полноценному восстановлению не подлежат: картинки не оживут. Разбитый вдребезги артефакт можно склеить из осколков, но это не вернёт бывших там ранее плетений и создаст помехи при наложении новых. Да и сам репаро-ремонт оставляет следы, заметные внимательному взгляду. Это я к тому, что пострадавшие сегодня книги не удастся вернуть в магазин.

Общеизвестно, что детям в школу не следует отдавать дорогие вещи: другие дети их обязательно сломают, по неосторожности или из зависти. Сегодня я убедился, что в роли инфантильных разрушителей могут выступать и взрослые. Именно инфантильных: поиграл, нашкодил, разбил окно и смотался со страха.

Вот только в брошенном Локхартом классе оставались не только горы осколков и поваленная мебель. К его удаче, все остались живы, но… отпускать такое без последствий нельзя.

— Фиби, — позвал я. Дождался появления домовички, ахнувшей от открывшейся диорамы, и поставил несложную задачу: — Профессор Локхарт забыл забрать свой учебный реквизит. Отнеси эту клетку в его апартаменты.

— Фиби сделает, — улыбнулась труженица и исчезла вместе с «реквизитом».

Причинить вред преподавателю в текущих обстоятельствах она не может. У меня тоже нет для этого повода: никто серьёзно не пострадал. А вот оставлять в общедоступном классе клетку с опасными тварями недопустимо.

Дверцу клетки я закрывать не стал.

1) «Малых сих», «самых маленьких».

Вернуться к тексту

Сегодняшний обед порадовал довольно редким для нашего замка десертом: мандаринами. По крайней мере, именно их я увидел на большом блюде перед собой, садясь за стол. Вообще-то, фрукты в школьном меню присутствуют, но в основном из нашего климатического пояса: яблоки, груши и сливы, а также клюква, ежевика, смородина, рябина и шиповник, в зависимости от сезона в свежем, мочёном, сушёном, джемовом и компотном виде.

Впрочем, напрасно я поторопился приписать наличие цитрусовых хогвартсовскому меню.

— Магл, Полоумная говорит, что это из твоих запасов, — сообщила Джинни, заедая мандаринкой мясное рагу.

— Её зовут Луна, — рассеянно возразил я, осматривая остальные столы. Действительно, оранжевые шарики были только у нашей компании. — Я и вправду о них забыл. Ты молодец, Светлячок.

— У тебя нашлись знакомые в тёплых краях? — удивилась глазастая Парвати. — Фрукты совсем свежие.

Ну ещё бы не свежие: они прямо с веток попадают в Хранилище и пребывают в остановленном времени. Их соки ещё не успели прекратить циркуляцию, а бока — остыть от тропического солнца. Когда-то я старался собирать самые спелые плоды, забивал ими складские ячейки, но в одиночку не съедал и десятой части, а потому в итоге был вынужден махнуть на сады рукой.

Но вот к закромам получила доступ Луна, осмотрела их свежим взглядом и нашла применение залежалым позициям. Надеюсь, она знает, что делает.

— Наверное, именно там он и получил свой южный загар, — предприняла попытку раскрутить эту тему любопытная Лаванда.

— Э-э…

— А почему она называет тебя маглом? — поломала репортёру игру непосредственная Грэйнджер.

— Неудачная шутка, — небрежно отмахнулся я, отметив, что вопрос заставил Джинни напрячься.

— А подробнее? — ухватилась за новую сплетню Браун.

— При первом знакомстве я представился сидом по имени Магл. — Кто не спрашивает, тому не соврут.

— А когда выяснилось, что ты простой школьник, тебе набили морду, — понимающе покивала Парвати, вызвав дружный смех у девчонок. Они, конечно, поняли, что я ухожу от ответа, так что будут бурить иными путями.

— Расскажите лучше, как там Невилл, — перевёл я тему.

— Укусы оказались серьёзнее, чем выглядели, так что его оставили в больнице, — ответила Парвати. — Ты представляешь, мы не сразу смогли попасть к Помфри! Там забаррикадировался Локхарт и требовал от целительницы, чтобы она никого не пускала, пока не закончит с его величеством.

— Поступок, достойный семикратного героя, — пробормотал я. — Это он чернил на голове застеснялся. И что же вы?

— Любой медик умеет определять приоритет оказания помощи, — поучающе возвестила Грэйнджер. — Мадам Помфри его приструнила, закрыла ширмой и занялась покусанными. Там ещё Томас с Гойлом под дверью дожидались.

— Наша Помфри, оказывается, умеет быть жёсткой, — добавила Лаванда.

Я покосился на пустующее кресло Локхарта в президиуме. В больницу ломанулся, значит. Что ж, у него был шанс. Пикси просыпаются не сразу, но уже должны бы. Я мало что понимаю в шоу-бизнесе, но любой артист должен возить на гастроли фуру с гардеробом, гримёрной и декорациями.

— Кстати, Гермиона. — Я достал из сумки книгу. — Вот, сделал всё, что мог.

Гилдероевская антология в нашем кружке была только у Грэйнджер и Патил. Ничего из этого не пострадало, так как находилось внутри щитового купола; ничего, кроме той книги, что утянул Локхарт вместе с «конфискованной» у меня стопкой «контрафакта». Отправив Фиби, я собрал «Акцио» все обрывки, отлучился в Саргас и починил книгу творческим «Репаро».

— Теперь ты, Колин, — продолжил я, доставая переделанную вспышку. — Давай фотоаппарат.

Новый артефакт представлял собой маленький кусочек кварца, приклеенный к трансмолдированной из нержавейки «подошве» под «башмак». Это было всё, и на первый взгляд совершенно не впечатляло.

— Невидимый шар загорается в полуметре над тобой, — начал я инструктаж. — Свет мягкий, рассеянный и жёлтый, зажигается и гаснет медленнее, виден только в отражении, так что не раздражает. Конус соответствует твоему «полтиннику». Выдержку удваивай, с более размытым движением в вечерних кадрах придётся смириться. В момент открытия затвора камеру в твоих руках примораживает, не давая ей дёргаться и смазывать кадр, так что артефакт работает ещё и как стабилизатор.

— Вау! Стабилизатор в магазине сто́ит, как цистерна молока… — Криви принял камеру и немедленно опробовал её на преподавательском президиуме, как по заказу пялившимся на нас почти в полном составе. Разумеется, Колин сразу же обнаружил недостаток: — А камера стала медленнее, если со вспышкой.

— Это так. Нераздражающей вспышке нужно больше времени для осветительного цикла, чтобы… не раздражать. Её можно включить на постоянную работу, а можно и убрать задержку. Вот регулятор, если ситуация не терпит компромиссов. — Я показал небольшую метку, оживив которую магией с коснувшегося пальца, можно было вызвать иллюзию с регулирующими значками. — Но, думаю, с твоим… *чутьём* чуть тормозящий спуск не должен быть проблемой, если ты о нём знаешь.

Довольный Колин согласно кивнул, вешая фотоаппарат на шею. А вот Грэйнджер было не всё понятно в последней фразе.

— Чутьём? — задала она самый важный вопрос.

— Любой репортажный фотограф должен обладать предвидением, — со вздохом пояснил я, поняв, что заинтересовавшийся чем-то на слизеринском столе Колин не собирается этого делать. — Хотя бы на секунду-другую. Так, чтобы, когда важное событие происходит, ты уже жал на спуск, а не с безнадёжным опозданием наводил объектив на уходящий сюжет.

— Да ладно, — недоверчиво нахмурилась Гермиона, немедленно попав на плёнку недремлющему папарацци. — А как же, эти… апертуры, гидрохиноны…

— Как грамотность и эрудированность при умении сочинять стихи, — печально улыбнулся я. — Здорово помогает, если есть основной дар.

Именно поэтому я и не фотограф, несмотря на купленную когда-то технику. Безнадёжный слоупок-созерцатель, у которого хорошо получаются лишь пейзажи. Тоже немало, на самом деле. Нельзя быть совершенным во всём.

— Ну а теперь давайте обедать!

* * *

— А вот и наш нарушитель! — воскликнул Локхарт из-за письменного стола. — Проходи, Гарри, не стесняйся.

Профессор ЗОТИ не показывался на публике до ужина. Судя по новой завивке на укоротившейся шевелюре, покрашенные зелёнкой волосы ему сбрили под корень и частично отрастили заново при помощи зелий. После этого Локхарт отлучился в Косой переулок к разрекламированной Ауре Нормант и полечил нервы в парикмахерском кресле, а заодно и отменил послеобеденные уроки ЗОТИ у пятикурсников, технично избежав восстановительных работ в собственном кабинете. Ничего, работа не волк и никуда от него не убежит.

Так я думал, пока не явился на ужин. А за ужином МакГонагалл уведомила меня, что моя отработка назначена на сегодня и будет проходить у профессора Локхарта. Какая изящная подстава!

Но не спешите с выводами. Вы думаете, он заставил меня восстанавливать разгром в своём учебном кабинете? Я было тоже так подумал, однако для прохождения отработки мне приказали прибыть в учительскую.

Локхарт сидел в комнате один и сортировал какие-то бумаги. Несмотря на принадлежность помещения всему педсоставу, он уже успел обставить обширный письменный стол десятком собственных фотографий и несколькими стопками «нетленной» беллетристики. Судя по его довольному лицу, рекреационная командировка в Косой удалась на двести процентов, а вот в свои апартаменты он пока ещё не заглядывал.

— Присаживайся вот сюда, — профессор показал на место с противоположной стороны стола, где уже были приготовлены пишущие принадлежности, ещё один набор бестселлеров и парочка долбаных фоторамок. — Будешь помогать сочинять письма.

— Письма? — удивился я.

— Ответы на обращения поклонников. — Гилдерой потряс неопрятной пачкой разномастной бумаги, которую держал в руках. — Обратная связь — очень важная часть работы любой публичной фигуры, Гарри. Встречи с читателями, литературные вечера, благотворительные выступления и — вот это. Будешь букой и отшельником — потеряешь популярность, лишишься доходов и отправишься пасти свиней.

— Эээ… и моя школьная отработка будет заключаться в том, чтобы помогать вам сохранять… благосклонность ваших читателей? — нейтрально поинтересовался я, в последний момент удержав напрашивающееся «приумножать ваши доходы».

— Именно! — не уловив намёка, жизнерадостно подтвердил Локхарт. — Ты провинился и должен отработать собственным трудом по моему усмотрению. Так почему бы не потрудиться во благо своего преподавателя? Садись, Гарри, время дорого.

Вообще-то, это тоже противоречит Уставу. Отработка должна проходить или в рамках дополнительного обучения по проблемной дисциплине, или исключительно на благо школы. Использовать труд штрафников для личных нужд не допускается, в противном случае любой преподаватель мог бы получить в полное распоряжение три сотни рабов, просто назначая им ежедневную отработку по надуманному поводу. Не то чтобы школьники совсем не работали на учителей, но делалось это на добровольно-договорной основе с оплатой труда деньгами, привилегиями или иными благами, тут уж как сторгуются.

И что мне делать? Поднимать бузу неконструктивно. Впрочем… поклонницы, говорите?..

— Извините, профессор, я забыл сходить в туалет перед отработкой, — сообщил я и, не слушая возражений, выскользнул из помещения.

Пять минут отсутствия на Земле дали мне возможность прошерстить каталог торговой станции по замеченной когда-то давно позиции и подобрать подходящий вариант. Заодно я освежил и потренировал нужные чары. Вернувшись в учительскую, я занял своё место за столом и приготовился получать конкретные инструкции.

— Глория Атчестон, — бормотал меж тем Локхарт. — Пишет каждую неделю, так что мимо. Начну отвечать чаще — станет бомбить по три раза в день, а выхлоп не изменится…

Письмо отлетело в стопку слева, а напомаженный павлин уже читал следующее.

— Патрисия Даунинг, — прочёл он. — Бур-бур-бур… абсолютно очарована… взяла у подруги… Что?

Он перевернул лист и посмотрел на конверт.

— Ага, Сажевый тупик. В топку. — Письмо отлетело влево. — Учись сосредотачиваться на правильных целях, Гарри. Десять процентов работы принесут тебе девяносто процентов дохода, остальное можно оставить неудачникам.

Что мне определённо нравилось в этой сцене — за сосредоточенной работой Локхарт не улыбался. Забывал напрягать нужные мышцы.

— Хизер МакДафф, — прочёл Гилдерой следующее имя. — МакДафф, МакДафф… что-то знакомое… Белёная бумага, вензель, духи… выписаны с Сен-Дени. Вот это другое дело! Дурочка на выданье, но у неё есть подруги, и они могут привести ещё подруг, и все они нужного круга…

Локхарт решительно придвинул к себе чистый лист с собственным золочёным гербом.

— Принимайся за работу, Гарри. Бери любую книгу из той стопки и ищи цитаты, подходящие для ответа юной даме, сражённой смелостью и отвагой моего геройства. С десяток для начала хватит. Первые две нужны уже через минуту.

Угу, сейчас! Поспеши, Гарольд! Сможешь показать себя достойно — и до седьмого курса будешь сочинять «эссе» этому хлыщу, пока тот себе педикюр у Норман полирует.

— Дорогая мисс… как там её… — дублировал себе под нос выводимые «фирменной» зелёнкой строчки Локхарт. — Жизнь героя никогда не бывает скучна… Как говорится… Цитату, Гарри!

— Гм… «В голову всё чаще и чаще заползала мрачная мысль», — прочёл я первый попавшийся абзац из наугад открытой «Карги».

— В гол… Стоп! Это не то, дальше!

— «Но в глазах всё чаще и чаще горело пугающее знание цели».

— Мерлин… Ладно, сойдёт. М-м-м… Знание цели может пугать… испугать… напугать… но никогда не омрачает… и… Ещё цитату!

— «Засмотревшись на этот огонь, я едва не пропустил удар по голове».

— Нет! Дальше! Пропусти пару абзацев!

— Эм… «Следующий удар по голове таки достиг и головы, и знаний о»…

— Драные колготы, Поттер! — не выдержал Локхарт. — Ты понимаешь, что такое эпистолярный жанр? Куртуазная беседа? Светский разговор?

— Нет, сэр… Я же не писатель!

— Протухший абсент… За что мне всё это, а? Ладно… — Гилдерой обмакнул перо и продолжил карябать: — Бывает… засмотревшись на этот огонь… можно пропустить не только… Дальше, Гарри! Только смахни сначала страниц пять!

— Кхм… Да. «Приподнявшись и потряся головой, глазам открылась жуткая картина»… Тут оборот не согласован!

Не доверяя своей памяти, я быстро глянул на обложку. Ошибки нет — это настоящая книга! И вот такое здесь не только разрешают печатать, но и успешно реализуют?

— … пропустить не только жуткую… Что ты там бормочешь? Какой ещё обормот? Читай, не останавливайся! Хоть это-то ты можешь сделать?

— Угу… Гм… «Не поворачиваясь, я оглянулся». — Вздохнув, я вытащил фляжку с горячим какао, отпил пару глотков и продолжил. — «Осенняя листва рябила внимательный взгляд, а уши гудели от головного шума»…

Не пытаясь далее вникать в смысл произносимого потока букв, я озвучивал незнакомый мне текст и тихо… офигевал. Как, интересно, этот человек мог сдавать эссе в Хогвартсе? Хотя вру: откуда мне знать, как пишут сегодняшние обзоры в нашей школе? Я же только свои и Гермионины сочинения видел. Мы оба выросли на стилистически выверенной магловской литературе и потому «неявно грамотны», а здесь… Это что же, существенная часть учеников так и выходит из школы с «картина огляделась и предстала»? Интересно, чего такого тёмномагического находит руководство школы в одном часе «Словесности» в неделю?

Ни с какими «оборотными замечаниями» я больше не вылезал. Похоже, Локхарт экономит на корректуре, а потому с радостью припашет к бесплатному квалифицированному труду потерявшего бдительность студента. Спустя минуту эта мысль получила логичное развитие, и я принялся читать с запинками, повторами и по складам. Я тут что ему, собеседование на вечное волонтёрство прохожу, что ли?

— Перекошенные шлицы, Поттер! — не выдержал Локхарт после того, как я в муках дорожал-таки франкенштейна «мгновенноблистательный». — Ты даже читать толком не умеешь?

— Так нас тут этому не учат же, — «удивился» я с самым честным видом. — Зачем спрашиваете, если сами всё знаете?

— Похмельная бездна… Ладно, давай дальше.

— Гм… «В погоне за мерзкой тварью и нарезая уже шестой круг, рука стала уставать держать копьё в руке»…

Что за бред? Какое копьё? Откуда копьё?

— Откуда там копьё? — Локхарт выхватил у меня книгу и вчитался. — Хм… Ах да, копьё. Кстати, это может…

Он вернул мне бестселлер и принялся излагать свежую идею на бумаге.

— … После долгой погони… и славного боя… Верное копьё… нуждается в… Так, а если отец…

Локхарт запнулся, поморщился, перечитал ещё раз несколько строчек и… внезапно грохнул по столу, разрывая бумагу на мелкие кусочки.

— Чтоб тебе ширинку размочалило, Поттер! Дай сюда! — у меня выхватили «цитатник национального героя» и впихнули пачку чистых конвертов. — На! Пиши адреса! МакГонагалл говорила, у тебя почерк хороший. Сделай сегодня хоть что-то полезное!

Конверты я принял с кислой миной, но внутри ликовал. Это — недостающее звено, сильно облегчающее задуманный план. Однако бдительность терять нельзя, поэтому ни о какой каллиграфии не может быть и речи. Не учат нас этому, профессор!

— Слава — неверная подруга, Гарри, — бормотал под нос Локхарт, у которого после взятия в свои руки подбора автоцитат дело пошло веселее. — Сто́ит дорого, сохраняется плохо… Будь ты хоть полный кавалер ордена Мерлина, но если не пребываешь постоянно в центре внимания, то уже через неделю окружающие спросят, кто это такой и чего он тут забыл… Ну-ка, покажи! Проклятье, Гарри, тебе самому-то не противно на это смотреть?

— Я стараюсь, профессор Локхарт!

— Переделывай заново! Мерлин, связался же с дурачком…

Я действительно старался изо всех сил. После того, как ты полтора года пишешь идеальным почерком даже второпях и во сне, пытаться правдоподобно имитировать куриные каракули непросто. А вот с переделкой проблем нет: то, на что без тени сомнений смотрит этот покоритель бумажных чудовищ — иллюзия.

Худо-бедно, но дело у Локхарта спорилось. Помощник в этом отлаженном процессе только мешал, и я был решительно настроен донести сию простую мысль до профессорского понимания. Если дамский фантаст забывал обо мне, листы с готовыми ответами так и мелькали; ну а как только тайный любитель сиреневых полутонов вспоминал о «непутёвом коллеге» и пытался приобщить к ближнему фанатскому кругу, дело загадочным образом стопорилось — не без моего участия.

Так прошло три часа. В стопке «Исходящие» скопилось под сотню запечатанных конвертов. Я как раз лениво обдумывал, что, будь на моём месте настоящий дурачок с более рыжими волосами, и на столе уже загадочным образом отсутствовала бы половина книг, когда произошло это странное событие.

Звук. Шипящий в своей основе, затейливо перемежаемый свистящими переливами и трещёточным дребезжанием. Еле слышимый поначалу, звук возник где-то в восточном направлении, постепенно усилился, неспешно прошёл над нами этажом выше и затих на западе.

Как и в любом большом многоэтажном здании с неидеальной звукоизоляцией, да ещё и по самый чердак заселённого шумной ребятнёй, в Хогвартсе гуляет множество случайных звуков. Вода бурлит в магически зачарованных трубах, транспортная система пересылает куда-то материю, докси и прочая мелочь мигрирует по вентиляции, стаи двуногих каблуко-копытных ломятся к своей судьбе, дон Пивз борется со скукой или рыжие близнецы реализуют чесотку в дурных мозгах — ко всему этому привыкаешь и перестаёшь замечать уже через неделю жизни в волшебном замке. Поэтому единственным следствием произошедшего была лениво-рассеянная мысль «жаль, что тут нет Снейпа с его зацикленностью на рептилоидах», мелькнувшая в голове без отрыва от накладывания очередной иллюзии на конверт.

Через минуту шумяще-свистящий табор двинулся в обратном направлении, и опять через нашу комнату. Чувствовал он себя раскованнее и звучал громче. Вспомнив, что вроде как отвечаю за инфраструктуру замка, я, не поднимая глаз от стола, глянул вторым зрением, кому или чему там у нас над головами стало мёдом намазано. Магический слой реальности воспринимается аурой, а не сетчаткой, так что я могу «видеть» волшебство хоть затылком, хоть подошвами, только не настолько чётко, как это было бы перед собой, и с приложением дополнительных усилий по сосредоточению.

Звук издавался комплексным плетением, вопреки ожиданию перемещавшимся не внутри перекрытий или на соседнем этаже, а непосредственно в нашей комнате, под потолком. Это было довольно необычно, но видимой опасности не несло. Мне почему-то вспомнился снитч на матче со Слизерином, раз за разом пытавшийся привлечь моё внимание и проявлявший с каждой новой попыткой всё большую настойчивость и назойливость. Паранойя, скажете вы? А давайте подождём! Если моя аналогия верна, двумя попытками эта ерунда не ограничится, а мне имеет смысл и дальше её игнорировать.

Обиженный зрительским невниманием феномен ожиданий не обманул. Определённо, Дамблдору не хватает чувства меры: зловещее шипение на этот раз было настолько громким, что его заметил даже увлёкшийся токованием бигудёвый глухарь.

— Что… Что это такое? — Локхарт оторвался от изложения очередной цветистой фразы и посмотрел на потолок. — Гарри, ты слышишь?

— Вы о чём? — разыграл я непонимание дяди Вернона, оторванного от утреннего изучения The Guardian ради болтовни о погоде будущим летом.

— Что-то шипит, будто… — Локхарт вытащил палочку и привстал со стула. — Где-то сверху.

— Тут всегда шумит и шипит, — рассеянно отмахнулся я, возвращаясь к конверту. — Кто-то в унитазе слил, а может, Миртл вышла на вечернюю смену…

— Миртл?

— Скоро комендантский час. — Я со вздохом отложил очередной конверт и вернул перо в чернильницу. — Время «злостных» отработок. А у Плаксы Миртл договор с Филчем о поддержании воспитательного полигона в рабочем состоянии.

— Какого ещё…

— Туалет на втором этаже, — пояснил я как ребёнку, одновременно с намёком зажигая «Темпус». — Там постоянно плавает, и это не просто так.

— Мерлин! — профессор раздосадовано вернулся за стол и тоже посмотрел на часы. — Вот что бывает, когда перерабатываешь допоздна. На сегодня всё, Гарри. Нет-нет, письма на совятню я отнесу сам.

Кто бы сомневался, что мешок личной корреспонденции он отправит на халяву, загрузив на несколько дней всех общественных хогвартсовских сов. Впрочем, не в этот раз, да… Ну и заодно некто Г. Поттер удачно увернётся от подозрений в свой адрес.

Несмотря на поздний час, я плёлся в гостиную нарочито медленно. Назойливое шипение пыталось привлечь моё внимание ещё дважды, возникая вдоль моего пути то за стенами, то на потолке, но было равнодушно проигнорировано. Я прислушивался к другим звукам… И уже у «гриффиндорского» коридора моё терпение было вознаграждено: тишину разорвал далёкий профессорский вопль. Пожалуй, это лучшая колыбельная для сегодняшней ночи, тем более что заканчиваться она не собирается.

Интересно, кто сегодня патрулирует коридоры — Снейп или Флитвик? Хотя о чём это я? Пятница, педсовет и уикэнд — какие патрули? Сам, мистер Локхарт, всё сам.

* * *

В гостиной меня встретили жалостливые стенания Рона Уизли, баюкавшего руку в компании сочувствующих приятелей. По версии рыжего страдальца, руку свело судорогой из-за того, что его четырнадцать раз заставили переделывать полировку Квиддичного кубка школы. Да, Рон всё ещё продолжал вечерами чистить серебро в Зале наград. Я так понимаю, в первый день он по обыкновению попытался сачкануть, но разозлённая выломанным витражом МакГонагалл назначила ему наказание не на время, а на результат. Уизли будет ходить на работы до тех пор, пока всё серебро не засверкает ярче, чем было сразу после чеканки.

Пикси Рона, кстати, не покусали. Интересно, почему?

А на рабочем столе у себя в комнате я с удовлетворением обнаружил сотню гилдероевских писем.

Совы несут письмо по адресу, реально написанному на конверте. Локхарт же, педантично проверяя мою работу, видел иллюзии. Удивительно, что взрослый маг купился на морок ученического уровня, но понаблюдав за нашим преподавателем вчера и особенно сегодня на уроке, я оценил возможные риски как не слишком высокие. А я рисковал, ведь на каждом письме моей собственной рукой было выведено: «Г. Поттеру, башня Гриффиндор, Хогвартс, Шотландия».

Тем не менее шалость удалась. Корреспонденция с таким адресом подпадала под категорию внутренней почты и была просто принесена в комнату домовиком. Откупаться от разозлённых птиц остающимся запасом печенья не пришлось.

Однако соль разыгрываемой шалости находилась внутри конвертов. Вернувшись «из туалета», я незаметно для профессора подменил чернила в его письменном наборе. Обменная телепортация, ничего сложного для мага Пустоты. Сложнее было подобрать нужный оттенок среди имевшихся на рынке предложений. Да, в Средоточии тоже пользуются чернилами и перьевыми ручками, так же как и на Земле до сих пор горят настоящие восковые свечи, капает ароматный сургуч и плетётся гужевой транспорт. Ностальгия и индустрия развлечений здесь — в первых рядах.

К «особым» чернилам прилагался комплементарный состав, полностью их обесцвечивающий и нейтрализующий. Говорю же: индустрия развлечений плюс развитая химическая промышленность. Да: всё, что написано сегодня Локхартом, можно изгладить, просто высыпав на бумагу щепотку сухих бесцветных гранул и покатав их кисточкой по нужным — точнее, ненужным — местам текста. Никаких следов не остаётся.

Через час, уже в мастерской Саргаса, я аккуратно подровнял стопку из сотни гербовых листов, девственно чистых в содержательной части и с подлинной подписью Гилдероя Локхарта у нижнего края. Для генеральной доверенности или переписанного завещания такое не годится, а вот для писем поклонницам или… Да мало ли где ещё будет достаточно знакомой закорючки на бумаге? Я только выжду несколько дней, чтобы отвести от себя подозрения.

Спрятав добычу в Хранилище и сняв перчатки, я пошёл готовиться ко сну.

С Син-Талиш, «Верхней речью» Средоточия, я впервые столкнулся, «откопав» и сняв с консервации библиотечное крыло.

К тому моменту я уже получил доступ наружу, оценил окружающий островной пейзаж и две ночи просидел без дела, восхищённо открыв рот и любуясь звёздным буйством над головой. Я отыскал запущенный сад и заброшенные огородные грядки, расчистил мощёный спуск на пляж, насмотрелся на прибой и опробовал купание в таком количестве воды, которое не видел никогда в жизни.

Жизнь была бы райской, если бы не голод. Фруктов и ягод не хватало, так что я приналёг на скудную подборку книг и журналов о рыбалке, имевшихся в школьной библиотеке. Моим первым орудием стали старые садовые вилы из тётиного сарая. Острога вышла неполноценная, без зазубрин, но способная пришпилить крупную рыбу ко дну и дать мне возможность разобраться с нею руками. Я отыскал подходящую заводь с высоким каменистым берегом и выходил на охоту ночью, бесшумно двигаясь по камням и выискивая спящую рыбу. Света местных звёзд вполне хватало.

Этот способ себя не оправдал, так как требовал слишком много сил и, главное, времени. Я ведь не выживанием здесь занимался, а Замок откапывал. Удочки тоже не подходили, поскольку за ними требовалось следить. Наткнувшись на серию познавательных статей о любительской рыбалке в разных частях света — в Англии-то пойманную рыбу следует отпускать! — я смастерил несколько закидушек, реквизировав из дядиного гаража катушку лески и десяток рыболовных крючков. Пришлось повозиться, подбирая для них подходящее место и наживку, но в итоге у меня появился стабильный источник рыбы: скудный, но требующий минимального участия. Закидушки проверялись три раза в сутки и сворачивались перед уходом на Землю.

К сожалению, этот способ оказался немасштабируем и непродляем. Из-за отсутствия присмотра за снастью рыба часто срывалась и, что гораздо хуже, иногда рвала леску и уносила драгоценные крючки. Мне удалось ещё один раз «взять взаймы» из дядиного рыболовного ящика, а также купить вторую партию в магазине на «сэкономленные» у Дадли карманные деньги, которые он разбрасывал там и сям по дому, но после этого дядя обнаружил недостачу в своём хозяйстве. Не то чтобы ему было жалко копеечного товара — его обеспокоили возможные варианты, что с этими крючками может учудить девятилетняя пацанва. К счастью, дядя Вернон подумал на Дадли, хоть последний всё и отрицал. Но стало понятно, что повторять авантюру не стоит, или я надолго лишусь тех хрупких ростков доверия, что стали проклёвываться между мной и Дурслями.

Мастера не воруют — они созидают и отдают созданное. А я твёрдо вознамерился освоить то мастерство плетений, что увидел в Аспектном зале.

К счастью, к тому времени я начал осваивать создание рыболовных ловушек: из проволоки и одноразовых картофельных сеток, из пластиковых бутылок, из ивовой лозы… Хотя от последней я быстро отказался: не было времени с ней возиться. В конце концов я остановился на каменно-галечных лабиринтах, выстраиваемых на мелководье. Ловилась в них в основном мелочь, но этот способ не требовал дефицитных ресурсов с Земли.

Кроме того, я иногда собирал устриц. Этот ресурс быстро исчерпывается, но в мою пользу играло то, что мои дневные отлучки на Землю длились по пять местных суток, а возню со сбором раковин я мог себе позволить далеко не каждую земную ночь.

Рыба пеклась и варилась на костре, устрицы употреблялись только в варёном виде. Не считая сахара во фруктах, в островном рационе отсутствовали углеводы и жиры, так что на земных завтраках я набрасывался на овсянку тёти Петунии как голодный зверь. Ситуация немного выровнялась, когда я высадил на грядках несколько картофелин, позаимствованных на кухне. «Воткни семечко в землю и быстрее отскакивай, чтоб ростком не зашибло» — это как раз о почвах Саргаса. Проблема в том, где раздобыть семена. Томаты проросли из семечек подгнившей помидорины, морковь и лук зазеленели из морковки и луковицы, а вот огурец удалось перенести лишь много позднее, из купленных семян: зрелые огурцы несъедобны и в овощных лавках не продаются.

Нужно заметить, что Саргас меняет привычные земные растения: помидоры стали жёлтыми и сильно удлинёнными, морковь — цвета красного помидора, картофель приобрёл сладковатый привкус, а крупная белая фасоль выросла мелкой, красной и очень вкусной.

Но урегулировать вопрос с питанием удалось много позже. Тогда же, отойдя от первой ночи под открытым небом, я не знал, за что хвататься в первую очередь: искать пресную воду, или какую-нибудь пищу, или способ развести огонь, или исследовать и восстанавливать Замок в надежде, что где-то отыщется склад со всем недостающим.

Наибольшие разрушения были в атриуме, он же оказался сильнее всего завален странным мусором. Семь замковых крыльев, лучами-радиусами расходившиеся от центра, почти не пострадали, но в них ничего не желало работать, пока полы оставались завалены грязью. Большинство дверей во внутренние помещения оказались заперты и не поддавались моим попыткам их открыть. Я догадывался, что у Замка нет необходимости скрывать от меня свои тайны, и уж если полновластного, но неопытного хозяина куда-то не пускают, на то имеются веские причины, которые просто нужно понять и устранить.

Присмотревшись, я заметил, что усеивающий горизонтальные поверхности мусор — какой-то особенный. Прелая листва, ветки, грязь и песок сверкали на солнце тонкой зелёно-красной искрой, будто обсыпанные изумрудно-рубиновой пылью, и такого эффекта я более не встречал нигде на острове. Что важнее — в присутствии этого мусора я хуже видел магические нити и не мог ими оперировать.

Стало понятно, почему Замок не может избавиться от такого хлама сам, при том что пусть и медленно, но способен самостоятельно восстанавливать даже стены в важных местах.

Ближайшие планы были очевидны — вычистить коридоры, удалив помехи волшебству, но возникло неожиданное препятствие: а куда девать эту гадость? Можно ли её просто свалить на землю, или сжечь, или выкинуть в океан?

Вечером, устало ужиная найденными грушами с апельсиновым десертом и рассказывая замковому дереву о прожитом дне, я поделился и своей проблемой. А ближе к утру, по обыкновению ночуя под деревом, увидел серию сонных образов, которые можно было принимать как руководство к действию.

Следуя инструкции, я отыскал в окрестностях Замка заглублённое сухое помещение, выложенное изнутри необычным камнем — чёрным и жирным на ощупь, очень похожим на графит, но не оставляющим следов на руках. Аномальный мусор следовало сносить сюда и оставлять отстаиваться несколько лет, после чего избавляться обычным способом. Бункерный отстойник располагался отдельно, в нескольких сотнях метров от ближайшей замковой стены. Оценив расстояние, я вздохнул и прикинул, хватит ли мне старой детской коляски до конца работ или стоит спланировать операцию по заимствованию одной из двух тётиных садовых тележек.

Чистка заняла месяц земного времени. К концу работ я познакомился с местным сезоном дождей, изучил территорию, отыскал поблизости подходящий родник и на минимальном уровне освоил рыбалку с готовкой пойманной рыбы.

И когда приготавливаемая рыба перестала получаться недопечённой, обугленной или прогорклой (из-за неверной обработки некоторых видов), она стала… пропадать. Нет, не портиться — просто исчезать. Частично. Приготовлю я, допустим, три штуки с запасом, схожу за водой — и найду на камне только две тушки из трёх. Отвлекусь на минуту от варки — и из кипящей кастрюли исчезает несколько приличных кусков со стаканом бульона. Можно было бы заподозрить наличие на острове какого-то невидимого животного — хотя я пока что встречал тут только некрупных птиц — но таким же «частичным» образом стали пропадать и собранные фрукты, и принесённая вода. Да и воровство прямо из кипятка, знаете ли…

Понаблюдав несколько дней за непонятным феноменом, я махнул на него рукой, а в качестве рабочей гипотезы свалил всё на условного домового. Возможного дикого животного не опасался: во-первых, «оно» ест то же, что и я, а во-вторых, обладает совсем не дикой деликатностью: никогда не забирает больше трети запаса. Осознав это, я просто увеличил норму готовки.

Время показало, что никаких домовых на острове не было. Замок собирал запас еды для меня. Не знаю, что и в какой ситуации произошло с предыдущим хозяином, но к моменту моего появления в Аспектном зале Хранилище Замка было практически пустым. Разумеется, я тогда о своих безразмерных кладовых ничего не знал, да и впервые что-то положить или достать оттуда смог лишь спустя год, уверенно освоив азы сознательного волшебства. Но Замок знал и предвидел чуть больше.

Он готовился к тому периоду, когда мне станет не до охоты, собирательства или готовки пропитания. Когда я даже за водой выйти не смогу — лишь с трудом поглощать готовое и выложенное под руку, мало что из этого сознавая. Замок придирчиво отбирал свежее, лучшее и легкоусваиваемое.

Одним из первых помещений, дверь в которое открылась из вычищенного коридора, оказалось библиотекой.

* * *

При наличии доступа в Саргас нет необходимости в ежедневных пробежках вокруг Хогвартса. У себя дома я и бегаю, и плаваю, и в целом без физической работы не сижу. Но прожив в Хогвартсе неполную неделю, я осознал, что мне не хватает ежедневных кроссов по предрассветному шотландскому холодку. Тёплые тропики не закаливают и не бодрят, да и вообще — это другое.

Поэтому ранним субботним утром, одетый в спортивную форму, я, как презренный, приземлённый и бескрылый смертный, скатился с чердака в гостиную, намереваясь преодолеть кучу лестниц, коридоров и любопытных взглядов и достичь наконец привычной беговой дорожки, но… Песню подрезали на затакте.

— Поттер, наконец-то! Сказано же — в семь ноль-ноль! Сколько можно копаться?

Посреди гостиной стоял раздражённый Вуд в окружении хмурой гриффиндорской команды по квиддичу. Лица девчонок были помятыми и не выспавшимися, а близнецы болезненно морщились от громких звуков, переваривая похмелье средней тяжести.

Я развёл было в возмущении руки и приготовился выпалить «А не охренели ли вы часом?», но обнаружил, что собираюсь дискутировать с капитанской спиной, успевшей прошагать полдюжины шагов к двери.

— Живо на выход! Мы и так проковырялись кучу времени.

Кэти Белл вдвинула мне в руки метлу, толкнув назад, а Анжелина Джонсон придала начальный вектор, пнув обратно, и конвой двинулся прочь из гостиной. Я вызвал «Темпус». Семь ноль-четыре. Для Гриффиндора — даже не то что не опоздание, а невежливо ранняя явка.

— Что происходит? — негромко спросил я Алисию Спиннет, до сего момента не проявившую агрессии. Напрасные надежды.

— Тренировка, — огрызнулись мне из берлоги угрюмого молчания. — Поттер, ты что, объявлений не читаешь?

— Да я-то тут при чём, — пробормотал я совсем тихо, решив, впрочем, отложить выяснение отношений до момента, когда компания освежится утренним сентябрьским воздухом. Мне всё равно по пути.

Вуд двигался быстро, сильно растянувшаяся команда с трудом поспевала следом, но что-то мне подсказывало, что в одиночку я преодолел бы этот путь ещё быстрее. Лёгкая беговая спортивная форма недостаточно утеплена для многочасового сидения на метле, но я не переживал по этому поводу: всё моё ношу с собой.

Утро встретило нас глухой тишиной и густым непроглядным туманом. Идеальная погода для скоростных полётов в ограниченном объёме, но злорадствовать не хотелось: единственное квиддичное поле расписано по часам. Интересно, а как ловцы находят снитч в подобном молоке, буде таковая напасть застигнет их во время матча?

Метла в моей руке ощущалась непривычно холодной, и это внезапно напомнило мне, что летать-то она подо мной не будет. *Никаких полётов*. Железобетонная отмазка. Гоблинские нотариусы обзавидуются.

На стадионе выяснилось, что туман для задуманного Вудом — не помеха. Тот уверенно повёл команду на тактические занятия, выбрав для этого раздевалку под трибунами.

— Рассаживайтесь, — буркнул он, закрепляя на стене несколько крупных листов с диаграммами. — Я работал над ней всё лето.

— Бедный Оливер, — с клоунским сочувствием вздохнул Джордж.

— Бедные мы, — подхватил подачу Фред.

— Поддувало закройте, — вполнакала огрызнулся капитан. — В этом году мы должны победить.

— Мы и в прошлом году должны были победить, — не унимался Джордж.

— Если б не эпичный разгром в самом конце, — эхом откликнулся Фред.

Я, уже было открывший рот, чтобы вставить в паузу своё «Одну минуту!» и возвестить о вакантной позиции ловца, удивлённо замер. Какой ещё разгром? Три победы из трёх, если ловцом был я. Или тут опять «Невилла в президенты» толкали?

— На то были особые обстоятельства, — со значением возразил Вуд, отчего-то посмотрев на меня.

— Ага, отсутствовавшие на поле обстоятельства, — продолжил хохмить Джордж.

— В аккурат когда они до зарезу были нужны…

Я удивился ещё больше. Судя по всему, в «разгроме» замешано моё отсутствие на поле, и на меня в три персоны пытаются навесить завуалированное чувство вины. Ну, с последним эти артисты слезут там же, где и сели, а вот что за «особые обстоятельства»…

Рассудив, что уйти всегда успею, а вот прояснить неведомые мне ключевые моменты «прошлого года» может быть полезно, я решил задержаться.

Кусая губы, краснея, кряхтя и осторожно задавая наводящие вопросы, мне удалось выяснить следующее. В изменившейся реальности наш последний матч — с Рэйвенкло — прошёл много позже, а именно 21 июня, на следующий день после «чёрной субботы» и за два дня до окончания учебного года, также сдвинутого здесь на день позже. Согласно прозвучавшим намёкам, в этот день я валялся в больнице, и потому гриффиндор продул с разгромным счётом 250:30.

Время для матча — крайне необычное: сразу после прошедших экзаменов. То есть, команды к игре не готовились. Да и публике квиддич не сильно интересен в это время: истекают последние деньки школьной каторги, народ вот-вот окажется дома, а пока что коротает бездельное лето среди цветущих холмов, на озёрных пляжах или в прохладных хогсмидских пивных. И тут в воскресенье всех поднимают аж к завтраку и сонными сгоняют на знойный стадион!

Но главное, что меня возмутило — они играли без ловца. То есть, вообще никакую замену не выставили! Да как так-то?! Любой, даже случайно выловленный и посаженный на метлу гриффиндорец давал нам лучшие шансы на победу, нежели *вообще* без никого! Почему никто из отважных львов не сыграл на «самой почётной позиции в квиддиче»? Почему, в конце концов, на ловца не посадили одну из наших охотниц? Есть у меня нехорошие подозрения, что все они просто…

— … и таким образом, мы получаем преимущество в трёх случаях из четырёх, — завершил меж тем занудную лекцию капитан. — Поттер, ты меня вообще слушаешь?

Вынырнув из мрачных мыслей, я лениво огляделся по сторонам. Фред играется с бегающей между пальцами монеткой, Джордж демонстративно похрапывает на плече у Алисии, но слушать про тактику должен Поттер, с прочей командой во время игры взаимодействующий по минимуму.

— Э-э…

— Вуд, туман развеялся, — подрубила неконструктивную дискуссию Джонсон.

— Точно! — вскинулся капитан. — Народ, все на выход! Не хватало, чтоб ушлые слизни заняли поле по причине его бесхозности.

Поднявшееся солнце разогнало молочную мглу, оставив обильную росу на траве. Несмотря на раннее время и выходной день, на трибунах уже присутствовало несколько «зрителей», среди которых я разглядел Криви с фотоаппаратом.

— Поттер, ловишь снитч, — приступил к нарезке задач капитан. — Фред, Джордж, метаете в него бладжеры. Эл, Кэт — спиральный прорыв с перепасовкой, и забиваете мне в ворота. Поттер, не спи, близнецы замёрзнут! Энжи, перехватываешь мяч и создаёшь помехи девчонкам. ПОТТЕР!!

Последнее слово Вуд рявкнул на весь стадион. Я вздохнул и неторопливо оторвался от созерцания золотистого шилдика «Нимбус-2000» на полированном древке.

— Всё? Я могу говорить?

— Живо в воздух!

— Нет.

— Ты…

— Погоди, Оливер, — вступила Джонсон. — Гарри, в чём дело?

На этот раз все три девчонки смотрели внимательно. Близнецы резвились у колец, Вуд исходил закипающим нетерпением. Говорить «нет» в таких условиях непросто, но чем дальше откладываешь, тем труднее это будет.

— Я не буду играть.

— Приболел? — уточнила Анжелина. — Плохо себя чувствуешь? Хорошо, сегодня иди отлежись…

— Я вообще больше не буду играть.

— Что?! — не выдержал капитан. — Да какого…

— У нас был уговор, Вуд, — твёрдо посмотрел я ему в глаза. — Я играю год, после этого ты выбираешь нового ловца.

Джонсон с удивлением посмотрела на Оливера, но промолчала. Вуд, в свою очередь, если и был удивлён, то рассмотреть это за нарастающей готовностью взорваться было невозможно.

— Поттер, твои выкрутасы уже всех достали! — рявкнул капитан, угрожающе шагнув вперёд. — Где я сейчас возьму нового ловца? Живо садись на метлу и…

Ага, прошла неполная первая неделя, но ловца искать уже поздно. Как и в прошлом году.

— Присмотрись к Джинни Уизли, — невозмутимо предложил я замену. — Лёгкая, быстрая…

— Засунь её себе!.. Ты…

— Нам вряд ли позволят ещё раз взять в команду первокурсника, — негромко добавила в беседу конструктива Джонсон.

— Значит, самое время поискать среди второкурсников, — кивнул я. — Там полно ужаленных кандидатов: Томас, Финниган, Уизли…

Неожиданно пришедшая в голову мысль ощутимо испортила настроение, и я с трудом сохранил на лице неизменно спокойное выражение. А ведь руководство вполне может поставить под бладжеры Гермиону. И она согласится в силу своего паладинского геройства. Это нужно обдумать…

— У Томаса и Финнигана не хватит личной силы для нужной полётной динамики, — всё так же негромко сообщила Джонсон, деликатно избежав слова «полукровки». — А Уизли…

— Поттер, — прорычал Вуд, перебивая Анжелину. — Ты должен нам игру, не забыл?

— Я был должен один прошлый год, а не игру. Год уже прошёл. А кроме того, — решил я выставить более весомую претензию, — мне не понравилось, что на последнюю игру не нашлось ловца.

Понял ли Вуд мои слова правильно или по-своему, но отреагировал он бурно.

— Ты на что намекаешь? — прошипел он с отчётливой угрозой, но… вдруг увидел кого-то за моим плечом и выплеснул гнев мне за спину, яростно гаркнув: — Чего надо?

— А на что это похоже? — ответили с холодной язвительностью голосом Маркуса Флинта. — Или вы этими мётлами поле по утрам подметаете?

Я обернулся. К нам приближалась слизеринская команда в полном составе, бодрая, свежая и облачённая для игры. Мётлы в руках — одинаковые и чёрные, хорошо подходящие под холодно-зелёный цвет униформы. Пижоны, конечно, но на фоне разношерстных полётных снарядов у гриффиндорцев — пижоны эффектные.

Между тем упомянутые гриффиндорцы сгрудились за плечами капитана. С неба спикировали и спрыгнули на землю рыжие близнецы. Намечалась обычная пикировка двух старательно стравливаемых факультетов. Для сравнения, между Хаффлпаффом и Рэйвенкло почему-то никогда не бывает накладок по времени резервирования поля, а вот алым с изумрудными из года в год назначают «совместные» тренировочные окна.

— У нас бронь до обеда, так что можете идти досыпать, — произнесла Джонсон. Капитаны тем временем молча бодали друг друга глазами.

— А у нас — разрешение нашего декана, — ответил заместитель Флинта Грэхем Монтегю, доставая пергамент и передавая Анжелине. — Так что вы ещё успеете на завтрак.

— При всём уважении к декану Слизерина, он — не указ гриффиндорской сборной, — негромко заметил я.

«Разрешение» Снейпа — это что-то новенькое. Судя по одобрительно кивнувшим охотницам — в том числе и в изменившейся реальности. Имей Снейп хоть какую-то власть над чужими сборными, и Слизерин стал бы чемпионом навечно.

— Места хватит всем, — вроде как миролюбиво ухмыльнулся Флинт, вступая в разговор. — Нам нужно опробовать нового ловца.

Как по мне, нетерпеливое желание распаковать новую вещицу — не повод срывать нам тренировку, но Вуд отчего-то заинтересовался другим.

— У вас новый ловец? — спросил он тоном, в котором мне послышался упрёк в адрес собственного ловца.

Флинт обернулся, его команда расступилась, и из-за широких спин на всеобщее обозрение выступил Драко Малфой. Породистое лицо его высочества сияло чистопробным самодовольством, а высота задранного носа годилась для заброски шаттлов на околоземную орбиту.

— Малфой? — удивился Вуд. — А что случилось с Хиггсом?

— Сдаётся мне, Фред, у них новые мётлы, — театральным «шёпотом» сообщил Джордж.

— Теперь понятно, кто вымел все витрины в Косом, — подхватил Фред.

Против ожидания, Флинт не стал препираться с очередной подколкой, а наоборот поддержал её.

— Это так, — сказал он, приподняв тёмное древко повыше и задумчиво любуясь новенькой полировкой. — Лорд Малфой сделал нашей команде очень щедрый подарок.

Хмм… Оказывается, единообразие снарядов — это не пижонство, а спортивное спонсорство. Увы, квиддич в современном его виде — дорогой спорт, так что внешнее финансирование в нём — основа выживания профессиональных команд. Могли ли прародители этой популярной игры, жившие девять веков назад, растившие капусту на болотистых грядках и зачаровывавшие на скорую руку булыжники в качестве бладжеров, предполагать, что их восхитительная забава превратится в банальную битву кошельков?

— Ты хочешь сказать, что это… — Вуд, пристально всматривавшийся профессиональным взглядом в летательный снаряд, не смог сдержать удивления.

— Да. — Флинт провернул древко вдоль оси, заставив сверкнуть в утреннем солнце золотую надпись «Нимбус-2001». — Последняя модель. Появилась меньше месяца назад.

Флинт оторвал глаза от метлы и с сочувствием посмотрел на Вуда.

— «Два Ка» отныне — устаревшая модель, коллеги. Что же касается «Чистомётов»… — Он бросил небрежно-презрительный взгляд на близнецов, но продолжать не стал.

Как по команде, сборная Слизерина единым слитным движением подняла абсолютно одинаковые мётлы, водрузила их на плечи и с превосходством посмотрела на нас.

Оллертоны, конечно, молодцы: успели с новинкой к началу нового учебного года. Но меньше месяца после презентации — это ж сколько могут стоить пилотные экземпляры с начальными серийными номерами, особенно в количестве семи штук? Купить поскорее новейшую крутую палку — там целая очередь из желающих, куда длиннее неотлаженных производственных мощностей нового изделия.

Спортивные спонсоры редко одаривают по доброте душевной, ибо подобный сегодняшнему размер «помощи» идеалистам недоступен. Что Малфой потребовал взамен? Впрочем… как минимум часть требований — очевидна.

Словно отвечая слаженному движению слизеринцев, наша команда в полном составе скрестила взгляды на Драко Малфое. Ожидавший именно этого, белобрысый наследник раздулся вдвое, а задранный нос превратился в катапульту для обстрела яркого Марса.

Напрасно радуешься, Драко. Твоя сборная не нового ловца пришла сюда опробовать ранним субботним утром, а крутые гоночные игрушки, которые им пока что не по карману. Хотя будем объективны: кровь — не водица, и у тебя вполне могут открыться таланты не хуже Хиггсовых.

Вуд владел лицом, хотя, будучи гриффиндорцем, умел делать это хуже Флинта. Капитан просчитывал изменившуюся диспозицию: с одной стороны, опытную занозу-Хиггса поменяли на заносчивого сопляка, которого Флинт ещё и поостережётся напрягать серьёзными тренировками; с другой, топовые снаряды сразу у всей команды… Да ещё и собственный гриффиндорский ловец бузит! Глаза капитана против воли обратились на меня, и теплоты в них было немного.

Тем не менее, конфронтация существенно ослабела, так что стало ясно, что драка на сегодня отменяется… Что, правда поверили? Догадайтесь, кто заявился на огонёк именно в этот момент, невзирая на отвратительно раннее выходное время?

— Чё тут делают тупые слизни? — заорал шестой Уизли, появляясь из-за наших спин в компании Томаса и Лонгботтома.

Ну да, именно по такой работе и истосковались наши языки: объяснять рыжему, что делает на не имеющем к нему отношения квиддичном поле вся наша толпа в спортивной форме. Я отстранённо подумал, что не могу припомнить, чтобы Рон на кого-то «наезжал» в одиночестве. Только если рядом есть внушительная компания «своих», зачастую ещё минуту назад прекрасно обходившаяся без его присутствия.

— А эта поганка чего тут забыла? — и не думал сбавлять громкость начинающий провокатор.

Против обыкновения, Малфой многообещающе ухмыльнулся. Уж кого-кого, а рыжего придурка он окорачивать умел, тем более с такими козырями на руках.

— Я новый ловец сборной Слизерина, Уизли, — самодовольно заявил он.

Вдоволь налюбовавшись выпученными глазами несостоявшегося Рона́лду, Драко не дал отморозившемуся рыжему вякнуть, вовремя выкатив следующий удар.

— Вот, любуемся новыми мётлами, — он задумчиво повращал древком и смахнул воображаемую пылинку. — «Нимбус-2001», который ты вряд ли пока где-то видел. Мой отец купил их сразу на всю нашу команду.

Золотой блеск вожделенной надписи наконец-то нашёл своего благодарного созерцателя. Лицо рыжего стало наливаться свекольным соком.

— Правда, хороши? — продолжил Драко свой мастер-класс словесных унижений подставившегося идиота. — Вы бы бросили клич среди своих. Прошлись с кружкой по рядам. Глядишь, в какой-нибудь глуши отыщется парочка залежалых «Чистомётов» по скидке, до которых ещё музеи не добрались!

Уизли сжал кулаки, по обыкновению готовясь броситься на оппонента в рукопашную, но тут ему на помощь пришёл «интеллект» Дина Томаса.

— Зато мы не покупаем места в команде, — заявил он. — Даже по такому крутому тарифу.

То-то на игру вместо заболевшего ловца никто не вышел, мрачно подумалось мне. Похоже, у нас плату принято взымать на выходе.

Странное дело, но Малфоя, до сего момента демонстрировавшего неплохие навыки словесного фехтования, этот не слишком серьёзный из-за голословности аргумент вывел из себя. Мгновенно растеряв утомлённую спесь с физиономии, Драко прошипел:

— А тебе, ч… грязнокровка… рот никто не разрешал открывать!

Сейчас будет драка, понял я, глядя на шагнувших вперёд близнецов. Малфой, конечно, тот ещё засранец, но не сделать ли мне рыжего немым хотя бы на пару лет? Сколько лишнего мира и покоя прибудет всему замку!

И тут, довольно неожиданно для меня, в дело вступил Рон. Неловко выхватив перемотанную бинтами палочку, он направил её на Драко и заорал:

— Жри Козюли!!

Энергичная тирада из лексикона ясельной песочницы оказалась заклинанием; более того, заклинание сработало. На этом рыжее везение исчерпалось, ибо, спешно вытаскивая надломленную палочку из неудобного кармана, недоученный маг её погнул, а потому проявление волшебства пошло не по плану.

Сверкнуло, грохнуло и плюнуло жирным бурым дымом. Уизли шлёпнулся на четвереньки и, судя по характерно-утробным звукам, собрался на совесть проблеваться. Народ брезгливо отвёл глаза, проверил положение ступней и досадливо поморщился, мигом забыв о драке и прекрасно продемонстрировав, кто на самом деле являлся её катализатором.

Между тем лишнее содержимое отчего-то не спешило покидать лужёный желудок, предпочитая накапливаться у выхода, хлопать по карманам и прикуривать у собратьев по вредной привычке. Наконец, когда тональность тужащихся стонов начала вызывать беспокойство, на траву полезла… густая, тягучая, зеленовато-белёсая колбаса.

Козюля. Большая. И не единственная. Получите, проверьте комплектность и распишитесь в заказе.

Невилл с Дином бросились к Рону и, под всеобщий хохот и улюлюканье, подняли товарища под руки и потащили куда-то в сторону Хагридовой хижины. Шансы на продолжение гриффиндорской тренировки упали до околонулевых, так что в поднявшейся суете я ушёл по-английски.

Редкий случай, когда Рональд Уизли не только огребает за свою же провокацию, но и получает оплату в одиночестве, да ещё и без достижения своей поганой цели. Можно было бы счесть это добрым знаком, но злорадство по определению не может содержать добра.

А толика доброй удачи сегодня будет нелишней. В полдень у меня важная встреча, и до места рандеву ещё предстоит как-то добраться.

— Всё это — лишь косвенные факты, — кисло произнёс офицер Форман, следователь Аврората, к которому меня направила Амелия Боунс. — Твёрдого алиби я пока не вижу.

Ответ главы Департамента магического правопорядка пришёл через сутки и был по-деловому коротким. Мне предписывалось явиться в министерский кабинет к двенадцати субботних пи-эм.

Как добраться до Лондона из северной Шотландии ребёнку, у которого блокировано мгновенное перемещение и полёты? Каминов нет, метёлок нет, нет никакой изнанки… И времени на поиски тоже нет.

На помощь, как всегда, пришла Луна, посоветовав присмотреться к «Ночному рыцарю». И я внезапно обнаружил, что у магов имеется рейсовый общественный транспорт.

Магический автобус — то есть, устройство по определению техническое — перемещается по какому-то поломанному варианту природных, друидских «коротких путей». Путь действительно существенно сокращается, так что рейс от Хогсмида до Лондона занимает от пятнадцати до сорока минут, в зависимости от розы астральных пассатов и выпавшей у кондуктора суммы на игральных костях. «Поломанность» выражается в сильной болтанке, эпизодических инверсиях вектора тяготения и том странном факте, что маршруты «Рыцарей» тяготеют к населённым и урбанизированным участкам реального мира, в отличие от путей истинно природных — ровных, созерцательно-спокойных и проходящих среди лесов, холмов и рек.

Употребляя множественное число, я не ошибся: автобусов на Туманном Альбионе несколько. Три «Рыцаря» таксуют соответственно в Лондоне, в треугольнике «Ливерпуль-Манчестер-Бирмингем» и на линии «Эдинбург-Глазго». Для вызова нужно встать в укрытом от маглов месте, поднять палочку и «проголосовать» одной из нескольких словесных формул или чёткой мыслью об уютной колымаге со спальными местами и чаем в подстаканниках.

У транспорта, движущегося «между этажами» реального мира, налажены своеобразные отношения со временем и причинно-следственными связями, так что «вызов такси» экипажем автобуса зачастую ощущается *до* его выполнения в реальном мире. В итоге водитель слышит вызов, едет на него несколько минут, но прибывает с точки зрения будущего пассажира едва ли не мгновенно.

И да, организационно всё это — непрерывный автостоп. Вы поднимаетесь в салон, сообщаете кондуктору пункт назначения, оплачиваете проездной тариф и занимаете свободное место. Автобус едет, подбирает попутчиков, высаживает доехавших, а через какое-то время прибывает и к вашей остановке.

Общественный таксомотор по лондонской карте, беспорядочно скомканной в компактный бумажный шарик — вот что такое *городской* «Рыцарь».

Иначе обстоит дело с междугородними маршрутами. Линия от севера до юга Британии «комкается» плохо, потому что это направление изобилует обширными неурбанизированными областями. В итоге «покрытие круглосуточного вызова», реализованное в Лондоне, в провинциях вроде Хогсмида заменяется на «периоды потенциального пребывания». Да, потенциального. Для каждой местности имеется расписание некоторых временны́х периодов, в течение которых вы, подняв палочку, с приличными шансами вызовете к себе автобус; вне этих периодов успешный вызов маловероятен. Заметьте, это не означает, что «Рыцарь» в нужное время действительно околачивается где-то в вашей местности; где он пребывает в тот или иной момент на самом деле, лучше не обдумывать, если вам дорог ваш трезвый рассудок. Важно, что автобус *придёт на вызов*.

Такая вот квантовая магия. И как по мне, она полностью соответствует духу британских волшебников: бездумных, иррациональных и шизанутых. Водителей вот только жалко: тот молчун, которого я увидел за баранкой, показался мне… профессионально деформированным.

— Проверьте мою палочку, офицер Форман, — предложил я. — Я нарочно избегал колдовать ею на занятиях. Как получил ваше министерское письмо, так и спрятал её подальше.

— И найду там лишь «Люмосы» с «Мутаборами», а ты подтвердишь, что это ещё с прошлого года, — без энтузиазма отозвался следователь. — Только не говори мне, что не в курсе, как чистить надзорный буфер.

— Там же при каждой записи должна быть дата, — пробормотал я, хорошо помня давным-давно разобранную структуру надзорного блока моего концентратора.

— А ты откуда знаешь? — с подозрением спросил Форман.

— Ну… — Не подавая вида, я лихорадочно подыскивал отговорку. Да о чём вообще тут можно безопасно говорить с окружающими, если даже *это* в Британии является секретом? — Я не знал, просто подумал, что в любом журнале всегда ставят даты при протоколируемых событиях.

В четверг после обеда Букля слетала в центральную контору «Рыцарей» за брошюрой с расписанием, и… это был последний успешный полёт моей совы как почтальона на данный момент. В пятницу утром я отправил её в Лондон с письмом для Юки — на пробу по старому адресу и с наказом не искать адресата слишком долго, если сразу не обнаружится. Но менее чем через минуту после того, как белоснежная труженица выпорхнула из окна, ко мне пришёл сигнал о перехвате птицы и нештатной выемке из её почтовой сумки-кольца.

Несмотря на то, что подобное со мной происходит впервые, Букля подробно проинструктирована на такой случай: не сопротивляться, беречь себя, позволить вытащить из сумки всё, что пожелают похитители, и лететь домой. Я не отправляю этой почтой ничего, что дороже жизни моей совы, а сколько-нибудь важные письма рассыпаются пылью при похищении из пространственного кармана. Письма к Юки входят в эту категорию, так что есть шанс, что оставшийся ни с чем воришка поймёт бесполезность своих действий и оставит птицу в покое.

Букля вернулась слегка растрёпанной и сильно недовольной своим хозяином: не потому, что я её не берегу, а потому, что не разрешаю лично расправляться со всяким мелким отребьем. Клюнув обеспокоенно осматривающего её владельца за палец, сова послала мне мыслеобраз с «отчётом».

Похитителем оказался домовик. То ли совиная память не сохранила гербовых деталей на одежде, то ли их там и правда не было, но определить хозяина воришки не удалось. Лишь старая грязная наволочка — опять же, если птичья память не врёт. Понятия не имею, что это означает: то ли как-то характеризует владельца, то ли в Англии так принято одевать домовиков. В Хогвартсе же когда-то ходили в ветхих тряпках, пока я не обновил общине гардероб. Кстати, увиденное Буклей означает, что домовик — не хогвартсовский: уж яркую-то одежду моя сова запомнила бы. И, пожалуй, не малфоевский: тот не позволил бы позорить свой богатый род расползающимся рубищем на слугах. Сам видел ливреи его домовиков.

Важнее другое. Использовать домовиков для воровства — не конвенционально. Да, брауни могут напасть на человека, но лишь защищая хозяйский дом или хозяйскую семью. А вот так, чтобы их послали пакостить на чужой территории… А если другие тоже начнут так делать? Ушлый умник быстро пожалеет, ибо возможности домовиков куда больше, чем демонстрируется в повседневной жизни.

Позволить себе владение домовиками могут лишь достаточно старые магические рода или маги выдающейся силы. Первые хорошо знают и обычаи, и их подоплёку. Следовательно, мы имеем дело с весьма одарённым, но наглым недоучкой? Почему недоучкой? Потому что тратить такой сильный козырь на легко обнаруживаемое воровство обычной переписки — это… мелковозрастное хулиганство какое-то. Или… маразм?

— Офицер, но ведь там кто угодно мог колдовать! — растерялся я. — Назначать виновного по адресу формального места проживания? Да я же там с прошлой осени не появлялся!

— А где ты был, кстати?

— Летом? Ну… далеко. — Я запнулся. Хотел бы я сам знать, где был. — Не в нашей стране.

Следователь бросил взгляд на моё лицо, и в его глазах промелькнула усталая зависть.

— На юге, что ли, отдыхал? Лазурный Берег, Испания, Египет?

Ага, это он мой загар разглядел.

— Если бы, — вздохнул я. — Вкалывал на… подработках. Всё лето. Офицер, я… не уверен, что смогу правильно назвать то место, где был. Сам не знаю точно.

Здраво рассудив, что для распутывания задачи о шкодливом домовике не хватает данных, я решил отложить бесплодные измышления до появления новых фактов. Утешив Буклю кусочками гуляша, которые отложил со вчерашнего ужина по настоянию улыбающейся Луны, я добавил в свои планы зачаровать совиное кольцо на трансгрессионный прыжок в самом начале полёта, как уже было сделано в иной реальности. Не думаю, что даже домовику под силу контролировать площадь в сотню квадратных километров вокруг Хогвартса.

Однако прямо в тот день времени на это не нашлось: перед походом в Министерство следовало хорошо подготовиться. Этим я и занимался всю вторую половину пятницы до поздней ночи, с перерывом на отработку у Локхарта.

А в субботу мои планы чуть не сорвал Вуд с его нелепой тренировкой. К счастью, тренировка не состоялась, так что я успел позавтракать, привести себя в порядок и выйти за территорию замка под хранительским сокрытием от систем наблюдения. Выбрав безлюдный участок дороги в Хогсмид — а «Ночного рыцаря» следовало вызывать у обочины, ибо на неасфальтированный грунт он прибывал неохотно, — я поднял палочку и произнёс нужную формулу.

Вызов прошёл со второй попытки. Грохнув, лязгнув и «поздоровавшись» карьерным ревуном, в шаге от моего носа вывалился гигантский железный лиховоз. Я резво отпрыгнул прочь, потому что мне показалось, что конструкция разваливается и на меня падает оторвавшийся кусок стены. Но это оказалась лишь нестандартно открывающаяся пассажирская дверь, с затейливостью трансформера развернувшаяся в лестницу с поручнями, тент от дождя и пару масляных фонарей.

Из тёплого салона появился кондуктор: прыщавый восемнадцатилетний парень в мятой униформе, сдвинутой на ухо фуражке и с брутальным вандалозащищённым компостером на шее. Тёмно-рыжие растрёпанные волосы и угольное пятно на носу неумолимо напоминали мне кого-то с нашего факультета.

Гриффиндорец. Однозначно.

— Автобус для ведьм и волшебников, попавших в затруднительное положение, — продекламировал он идеально вызубренную и давно опостылевшую речёвку. — Добро пожаловать на борт Ночного рыцаря!

Я кивнул, миновал колесо от самосвала и поднялся по лестнице, которая вполне могла бы послужить крыльцом для бюджетного коттеджа.

— Я — Стэн Шанпайк, твой кондуктор этим отвратительно ранним утром, — представился парень. — Ты чего так разоделся?

— Э-э… — Я несколько опешил от естественности тона, которым был задан не вполне уместный вопрос, но решил не обострять отношений на чужой территории. — Туда иначе не пустят. Кстати, сколько стоит доехать до Уайтхолла?

— Тридцать сиклей на саму улицу или двадцать пять — к Унылой Будке, — без труда разгадал мою уловку Стэн. — Доплата за остановку на переполненном маглами проспекте. Тебя как зовут?

— Игор Го́ршкофф, — небрежно брякнул я так, чтобы совсем уж не соврать, и отсчитал нужную сумму. — Давай до будки.

— Из Болгарии, что ли? — не унимался Стэн. — Эрни, мистер Игогоршкаф к Министерской Дыре. Это ты у болгарян так загорел, чувак? Я слышал, остров маленький, но жаркий.

— Ага, если океан не штормит, — не стал спорить я. Интересно, а как этот Стэн представляет себе Британию? Хотя, если он никогда не вылезает из своего метробуса… — Куда мне сесть?

— Падай на третье. Чай, газеты, постельное бельё?

— «Пророк» и чай, — вздохнул я, понимая, что если не уткнусь в развёрнутую передовицу с самым деловым видом, этот клещ от меня не отлипнет до самого Лондона.

Заплатив ещё два сикля и вяло отбрехавшись от допроса, а чего это я делал в Хогсмиде и чего позабыл у чинуш, я наконец получил свой напиток и свежую прессу. То ли у Стэна неоперабельный гриффиндор хороших манер, то ли он слишком напористо стучит своим нанимателям. Принять за основу вторую версию для меня безопаснее, так что придётся распрощаться с планами о еженедельных выездах в Косой за покупками. Потерпим до ноября без мороженого из натуральных сливок.

— Тебя пока никто не обвиняет, — вывел меня из воспоминаний голос следователя.

Форман рассеянно похлопал себя по карманам и выудил початую пачку недорогих «B & H». Я обалдело уставился на первые в моей жизни сигареты, обнаруженные у мага в руках. Между тем дознаватель тоже разглядел, чего достал, досадливо поморщился и убрал их назад, продолжив поиски.

— Кури́те, офицер, — сказал я негромко. — Я умею ставить воздушный фильтр.

— Табак угнетает проводимость каналов, — буркнул следователь, вытаскивая коробочку с абсолютно магловскими ментоловыми леденцами. — Да и вентиляция тут…

Покосившись на отдушину минус второго уровня министерских подземелий, с которой почему-то была снята решётка, Форман продолжил:

— Так вот, претензий к тебе пока нет, да и не будет, скорее всего. — Следователь забросил пару конфеток в рот. — Но и оснований закрыть дело лишь по имеющимся фактам — тоже нет.

— И… что теперь?

— Да ничего, — вздохнул он, отыскивая на столе место для коробка. — Начну расследование, побываю на месте, опрошу свидетелей… Но после полутора месяцев безделья там сложно будет что-нибудь найти.

— И… могу я чем-то помочь? Добавить ещё фактов?

— Возможно. — Следователь помедлил. — Несколько ответов под сывороткой вместе с исследованием палочки полностью закрыли бы дело.

Я опешил. Это у них так просто — накачивать детей веритасерумом? Нет, я, конечно, ещё с вечера приготовился в том числе и к этому: есть сваренный мною антидот к сыворотке, готовый к незаметной телепортации мне в желудок, но качество которого остаётся под сомнением и в силу моей неопытности, и в силу незнания точного состава министерского варианта зелья; есть настройка кольца Саргаса, которая выдернет меня, если я больше трёх минут не буду шевелить пальцами на левой ноге; ну и мои обычные противопотравные меры тоже при мне. Но как же процессуальные нормы, согласно которым требуется разрешение Визенгамота на допрос несовершеннолетнего под «Истиной», не говоря уж о минимально-необходимом составе для такого действа?

— Список вопросов мы согласуем заранее, — добавил следователь, видя мои сомнения.

— А кто вам помешает задать несогласованные вопросы под препаратом?

— Просто не отвечай на них, — пожал плечами Форман.

— В смысле? — ещё больше удивился я.

— Так ты же… А, понятно. «Малая сыворотка», парень, не «Абсолютная». Ты можешь либо молчать, либо говорить только правду.

— Гм… Я уж было подумал…

— Да ты что! Аме… начальство мне голову оторвёт за такие развлечения, даже если б тут не Поттер сидел. — Следователь аж о конфетах забыл. — Нам же чистые основания нужны, а не расколоть по-горячему… Гм…

— Извините. Нам просто столько страшилок про сыворотку рассказывали… А что, других путей нет? Просто я не понимаю: столько возни из-за ошибочно сработавшего детектора — неужели так всегда бывает?

Следователь вздохнул.

— Если бы поинтересовались моим мнением, твой случай яйца выеденного не стоит. Всё, в общем, очевидно. И ещё весной хватило бы твоего заявления и исследования палочки. Но в начале лета поменяли процедуру… И из этого отдела, — Форман кивнул на принесённое мной министерское уведомление, — стало приходить слишком много брака. Население завалило жалобами правительство. На жалобы отреагировали, приказав усилить контроль. Контроль возложили на нас. Так что, — следователь забросил в рот ещё пару леденцов, — положительное решение по твоей претензии лишний раз тюкнет по голове этих «рационализаторов». Но нужны твёрдые основания.

Будь это обычный дознаватель… Даже читателям популярных магловских детективов известно, что следователи обычно так и поступают: успокаивают бдительность «свидетеля» доверительной беседой, снимают показания, дают подписать и… Но к этому аврору меня отправила Боунс.

Чувство опасности молчало. Если что, я всегда могу исчезнуть с неправомерного допроса.

— Давайте согласуем список вопросов.

В приёмную главы Департамента магического правопорядка я прибыл за сорок минут до назначенного времени, но Амелию Боунс, наверное, предупредили с поста проверки палочек, потому что секретарь сразу же отправила меня в кабинет. У руководителя такого ранга не бывает свободного рабочего времени, поэтому, кратко опросив меня в течение нескольких минут, мадам Боунс отвела меня к дознавателю Дрейку Форману с наказом не юлить и оказать максимальное содействие, а после беседы опять вернуться к ней в кабинет.

Следователь был занят, так что мне пришлось какое-то время подождать в коридоре. И вот я здесь, согласовываю вопросник для интервью под наркотой, потому что кто-то в Секторе борьбы с неправомерным использованием магии «упростил с целью сокращения расходов» работу надзорного омнивизора.

Форман вызвал эксперта, отправив бумажный самолётик в вентиляционную отдушину, а я получил лишний повод зауважать этого следователя ещё больше: для письма он использовал видавшее виды самописное перо. У глупых и ленивых людей таких перьев не бывает: для обучения подобных артефактов требуется многолетний труд и немалая умственная дисциплина.

Прибывший эксперт забрал у меня палочку и поместил её в принесённый с собой проверочный артефакт, а мне продемонстрировал два тонких запечатанных фиала и простой стакан, при мне же наполненный агуаменти-водой.

— Печати видишь? — уточнил он у меня.

Я понятия не имел, как должны выглядеть министерские печати и насколько затруднено перезапечатывание вскрытого флакона, но этого и не требовалось. Маг достал палочку и скороговоркой произнёс привычную для него клятву о том, что в этих фиалах — Veritas serum minorum и нейтрализатор к ней, собственноручно сваренные и запечатанные клянущимся волшебником и до сего момента более не вскрывавшиеся, в дозировке для взрослого одарённого восьмидесяти килограммов веса.

Первый флакон вскрыли на моих глазах, растворили в стакане половину содержимого и дали мне выпить.

Направить зелье мимо желудка в утилизатор не представляло никакой сложности, однако я, основательно всё обдумав ещё два дня назад, не стал этого делать. Полагаю, не я первый такой умный, что явился сюда с безоаром за щекой или с заранее выпитым антидотом в крови, а потому у здешних дознавателей должна была быть методика надёжного определения, подействовало ли зелье на самом деле. Не исключено, что мне, как магу Жизни, было бы возможно сымитировать ожидаемые признаки, однако я никогда не пил *здешнюю* сыворотку и не представляю, как именно выглядят эти признаки и что конкретно нужно имитировать.

Это только у Дамблдора зелья не имеют вкуса, запаха и заметного для жертвы проявления: ничего не подозревающий бедолага просто начинает болтать, глупить или бузить. А вот на месте министерских экспертов я бы варил такой вариант веритасерума, который вызывает у допрашиваемого заранее известные, характерные и плохо симулируемые побочные реакции организма. Министерству незачем скрывать факт применения зелья, изменяющего состояние сознания.

Дальнейшее подтвердило мою правоту. В голове немного зашумело, а света вокруг стало больше.

— Не тошнит? — спросил внимательно наблюдающий за моим лицом эксперт.

Я отрицательно помотал головой, помня, что зелье уже выпито и лишний раз открывать рот не стоит.

— Аллергии нет, — кивнул эксперт, переворачивая песочные часы на столе. — Ждём минуту и начинаем.

Следователь принялся надиктовывать шапку протокола, а эксперт занялся палочкой. Между тем странности в моём восприятии нарастали. Окружающие предметы начали менять цвета: тёмные шкафы стали розовыми, а тёмные стенные панели — сиреневыми. Светильники на потолке усилили яркость, а свет из фальшивых окон, наоборот, потускнел, превращаясь в ночной пейзаж и переставая освещать находящийся у подоконника стол с позеленевшими бумагами. Голова, однако, не кружилась, мысли были ясными, а второе зрение продолжало работать с прежней чёткостью.

Когда последняя песчинка звякнула мелодичным колокольчиком, эксперт повернулся ко мне и зажёг передо мной обычную магловскую спичку. Я дёрнулся и зажмурился: такое впечатление, будто рядом засветили маленькое оранжевое солнце. Они что, сместили чувствительность моей сетчатки в инфракрасную область?

— Порядок, — кивнул маг следователю, возвращаясь к манипуляциям с палочкой.

— Отлично, — произнёс Форман. — Парень, твоё имя — Гарри Поттер?

— Нет, — привычно отбрил я. Задолбали.

Следователь озадаченно зашелестел бумагами.

— Мерлин, — буркнул он. — Твоё имя — Гарольд Поттер?

— Да.

— Угу… Ты живёшь на Тисовой улице, четыре в Литтл-Уингинге?

— Нет. Последний раз я был там первого сентября прошлого года.

— А где ты живёшь?

— Башня Гриффиндор, Хогвартс, Шотландия.

— Гм… Где ты жил на летних каникулах в этом году?

Я решил промолчать, потому что этот вопрос не был согласован. Ответ «Башня Гриффиндор» был достаточно правдивым для сыворотки, но повлёк бы за собой лавину недоумённых уточнений. В конце концов, мы здесь выясняем факт моего *отсутствия* по конкретному адресу в конкретное время, а не подробности моего бытия в целом.

— Хорошо, — согласился Форман, не дождавшись ответа. — Ключевой вопрос для протокола. Где ты был тридцать первого июля этого года с восьми до десяти вечера?

Этот вопрос был в списке, но я просил его убрать или переформулировать: я не знаю, что отвечать на такую формулировку. Дознаватель на это сказал, чтобы я отвечал «не знаю», если это и вправду так. Такой ответ, однако, предполагал в числе прочих и интерпретацию «я был не в себе», «я потерял память» и прочее, не исключающее факт моего неосознанного, он всё же присутствия на месте правонарушения.

Итак, знаю ли я, где находился в указанную дату *этого* года и в этом мире? Определённо нет. Даже если бы «где» можно было понимать как «в каком месте *той* реальности», я всё равно не могу ответить точно: середина двухмесячных летних каникул примерно соответствует середине зимы в *том* Хогвартсе, а в этот период меня где только ни носило: у Лавгудов, в Париже, в цирке, в гостях у Юки… Зато я уверен, что кое-где гарантированно не был.

— Не знаю, — ответил я после секундной заминки, и продолжил: — Но совершенно точно не на Тисовой, 4, не в окрестностях этой улицы и не где-либо в Литтл-Уингинге с его окрестностями.

Форман поднял глаза на прислушивающегося к опросу эксперта, и тот показал ему два пальца.

— Переформулирую вопрос, — кивнул следователь. — Появлялся ли ты в границах Литтл-Уингинга, графство Суррей, хотя бы на мгновение в период с 29-го июля по 2-е августа 1992 года?

— Нет, — ответил я уверенно.

— Окей. Колдовал ли ты… э-э… заклинание Левитации в указанный период, где бы ты ни находился?

— Я не знаю, что такое заклинание Левитации.

— Я тоже, — буркнул Форман негромко. — Стив, что это за хр… чары?

— Да всё, что угодно, — ответил эксперт. — Это же Хопкирк, её профессия — хороший почерк. Передрала из бумажки, не вникая. Нужно смотреть исходную ленту у надзорников.

— Н-да. Парень, поднимал ли ты что-нибудь в воздух в указанный период?

— Я ничего не поднимал при помощи магии на летних каникулах 1992 года, — ответил я, немного подумав.

У меня не было летних каникул.

— А не при помощи магии? — уцепился дознаватель по привычке.

— Да. Кровь в венах, глаза к потолку, уровень знаний…

— Достаточно, — оборвал меня следователь, мрачно посмотрев на весело хмыкнувшего эксперта. — Стив, что у него с палочкой?

— Ничего криминального, — всё ещё веселясь, ответил эксперт.

— Это мне решать.

— Окей. — Стив что-то сделал с артефактом, и тот расцвёл кольцеобразным призрачным дендритом, медленно шевелящимся в воздухе. — Так… Пятое сентября, то есть сегодня. «Magus in troubles», два раза.⁽¹⁾

— Дальше!

— Четвёртое сентября. «Impedimentum».

— Кхм… Время?

— У него старая палочка, только даты. Интересная работа, кстати.

— Парень, что за «арбалетный купол» в школе?

— Локхарт на уроке выпустил стаю пикси и сбежал, — ответил я, припомнив тот день. — Троих детей покусали.

— Этот певчий клоун теперь и по школам гастролирует? Не кашляй, Стив. Дальше!

— Второе сентября. «Silencio дура».

— Надо бы запомнить… Дальше!

— Первое сентября. «Aquamence. Lumos selino».

— Комплект «тяжёлое утро». Рановато начал, парень. Дальше!

— Восемнадцатое июня. «Saltatium ananas».

— Гм… — Следователь бросил взгляд на календарь. — Экзамены у Флитвика. А на каникулах точно ничего нет?

— Девственная чистота.

— Окей. Проверим контекст поглубже.

— Семнадцатое июня. «Librum reparo».

— МакКошка, второй курс. Было. А теперь уже первый? Дальше.

— Четырнадцатое июня. «Potionem perficio — Non audes oblivisci!».

— Это ещё что за хр..? Парень, что такое «Potionem perficio» и так далее?

Вообще-то, это не ваше дело, офицер. Ну да ладно, лучше пойти на уступки здесь и приберечь кредит молчания для более чувствительных вопросов.

— Финализация зелья. Экзамен по Зельеварению.

— У Снейпа новая программа? «Не смей забывать», надо же. Дальше!

— Пятое мая. «Tergeo».

— Опять провал… Парень, ты палочкой вообще не пользуешься?

Офицер, вы всё ещё избиваете подозреваемых на допросах? Отвечайте только «да» или «нет»!

— Я пользуюсь палочкой, офицер.

— Гм… Несколько палочек? Парень, у тебя только одна палочка — та, которую мы сейчас проверяем?

Я помедлил.

— У меня во владении только проверяемая вами палочка. В прошлом учебном году я дважды колдовал палочкой своей подруги — тест совместимости и «Репаро». Ещё в магазине палочек перебирал варианты при покупке этой.

— Да ты святее Папы… Стив, ещё пару отсчётов, и хватит.

— Двенадцатое… апреля.

— Да вы издеваетесь! И ради чего палочку потревожили в апреле?

— Гм. «Virides scintillae»⁽²⁾.

— Ладно, я понял. — Следователь обречённо вздохнул и начал надиктовывать эпилог выжимки из надзорного журнала. — … Таким образом, экспертиза подтвердила отсутствие неправомерного…

— Мерлин! — вдруг просипел эксперт.

— Что там? — прервал диктовку дознаватель.

Но Стив не ответил. Поколдовав с артефактом, он приблизил заинтересовавший его участок призрачного венка, вглядываясь в многочисленные точки и закорючки вокруг колыхающихся «листьев». Форман привстал, перегнулся через стол и удвоил количество зевак в кабинете.

— Нереально, — сообщил он своё мнение Стиву. — Сбой, навер… Ха! Формула поломанная! Парню повезло, что…

— Она сработала.

— Да откуда тебе…

— Дрейк, я же не учу тебя облавы планировать! — Эксперт указал пальцем на какое-то яркое пятнышко. — Тут столько силы прошло, что…

— Гм… — Следователь повернулся ко мне. — Парень, ты умеешь создавать телесного патронуса?

— Нет, — уверенно ответил я, приветливо улыбаясь новой компании на высоком архивном шкафу. Создавать — не умею.

Ночь, объясни моей палочке, что не всеми нашими достижениями следует хвастать чужим людям.

«Не беспокойся, командир, — прилетел мне окрашенный аэродромной подсветкой мыслеобраз. — Ничего важного мы им не покажем. Это хорошие люди, они могут пригодиться в будущем».

— … не в двенадцать лет, — меж тем говорил дознаватель. — Стив, закругляемся. Полную правду он не говорит, но набранного достаточно для летнего алиби. У нас не бродяга из Лютного, нужно соблюдать процедуру.

— Хорошо, только буфер скопирую. Спроси у него, что за материалы и откуда…

Дверь без стука отворилась, и в кабинет вошла глава ДМП.

— Что у вас? — начала было она, но тут разглядела мою обмякшую в кресле и счастливо улыбающуюся своему патронусу персону, и переменилась в лице. — Дрейк! Ты обалдел?!

— Всё по процедуре, шеф, — выпрямился Форман. — Малая сыворотка, вопросы согласованы, протокол под самописное перо. Мы уже разводим антидот.

Подержав подчинённого под тяжёлым взглядом, Железная Боунс приняла протянутый лист протокола и углубилась в его изучение. Эксперт тем временем размешивал в стакане нейтрализатор, делая это настолько несуетливо, словно именно этим он и занимался под визуальным контролем Формана, когда начальница решила заглянуть на огонёк.

— Пей, парень.

В ответ я покрепче стиснул зубы и с намёком посмотрел на Стива. Тот вздохнул, цапнул палочку из кобуры и произнёс ещё одну стандартную клятву.

— Потерпи, сейчас пройдёт.

Мне показалось, что в артерии впрыснули сотню кубиков жидкого перца. Почему не в вены? Потому что волна огня быстро поднялась вверх и принялась выжигать пространство под черепом. Я бы заорал, но рот под сывороткой лучше терпеливо держать закрытым. Боль, впрочем, оказалась освежающей: в её пламени догорали остатки болтливого дурмана.

Сморгнув выступившую слезу, я обнаружил, что мадам Боунс внимательно изучает моё лицо — так, как это совсем недавно делал Стив.

— Не торопите, пусть окончательно оклемается. Дрейк, помоги ему оформить жалобу. Дело закрывай и мне на подпись. Этому давай полный ход, — она вернула следователю протокол. — Отведи его потом ко мне.

— Да, мэм, — кивнул Форман. — И… Стиву нужен доступ к ленте. Надзорники скоро вообще писать разучатся.

— Санкционирую.

1) Предположительный вербальный вариант вызова «Ночного рыцаря».

Вернуться к тексту

2) «Зелёные искры».

Вернуться к тексту

— Почему ты без сопровождающего? — спросила меня мадам Боунс, когда мы остались одни в её кабинете.

Я испытующе посмотрел на неё. Говорят, это правильный человек: строгий и справедливый, а ещё не отмахивающийся от проблем, если замечает их, проходя мимо. Ей не хочется врать. Но за первым правдивым ответом обязательно последуют новые вопросы. Ладно, попробуем.

— Не думаю, что мне пошли бы навстречу.

— Вообще-то, это обязанность твоего декана — защищать тебя в таких случаях.

— Всё верно. Но МакГонагалл обратилась бы к директору, а директор… — я вздохнул. — Он в состоянии разобраться с этим казусом куда быстрее меня, и у него для этого был целый август с хвостиком, но…

— Он мог не знать, — возразила Боунс. — Ты показывал ему письмо из Надзора?

— Он всё знал и сам, — уверил я. — Это была первая его претензия сразу после праздничного банкета: где я был летом и почему кто-то колдовал по месту моего проживания?

— Очевидно, первая после вопроса, зачем ты прилетел в школу на машине в нарушение Статута?

Мне показалось, что я ослышался, но жёсткий взгляд мадам Боунс исключал этот вариант.

— Ч… что?

Наверное, у меня был настолько ошарашенный вид, что Амелия засомневалась.

— Летающий автомобиль, который видела в небе половина Англии. Разве не ты в нём сидел вместе с друзьями?

Я вхолостую открыл и закрыл рот. Да как вообще такое возможно — подставить под Азкабан посреди настолько ровного места? У них тут есть хоть какие-то представления о доказательном правосудии?

Так, отставить панику. Вообще-то, у меня имеется куча…

— Мэм, — совладав с голосом, начал я. — У меня три сотни свидетелей, не считая преподавательский стол в полном составе. Я пришёл в Большой зал через дверь, с Луной… Полумной Лавгуд. Это первокурсница, она заплутала в замке и опоздала на Распределение. Все уже ужинали. Я её провёл к табуретке, представил Хогвартсу и надел Шляпу. Подбежала МакГонагалл, прилюдно отчитала и отправила за стол. Там налетела куча скандальных сов, которые не могли найти меня всё лето. Потом меня огрела подносом Джинни, поднялся переполох, и только ПОТОМ в окно влетел автомобиль. *Без меня* в нём.

— Вот как? — произнесла Боунс, внимательно изучая моё лицо.

— Ну, спросите… да кого угодно. Сьюзен, например! На меня весь зал пялился, это невозможно забыть. Джинни тогда назвала декана МакКошкой, а Уизли тихо говорить не умеют…

— Хорошо, я уточню. — Амелия задумалась, давая возможность и мне поразмыслить над новой вводной.

Собственно, список тех, кто мог донести этот поклёп до такой персоны, как глава ДМП, невелик, и лидирующий в этом забеге бородач существенно обгоняет всех остальных. Но зачем ему *такое*? Обвинение суровое, но оно легко рассыпается, а потому не имеет официальных перспектив! Разве что создать мне превратную репутацию у министерского руководства, не предполагая моего прямого контакта с Боунс?

А ведь есть ещё громовещатель Молли, вспомнилось мне. Тот, где «вы с Гарри могли погибнуть». Для случайного совпадения эти два эпизода слишком хорошо соответствуют друг другу. Похоже, времени на раскачку нет: Дамблдор опять начал какую-то игру, и на этот раз без двух недель прохлаждения в Визенгамоте.

— Что там за происшествие с пикси? — отвлёк меня от раздумий голос Боунс.

— А, это Локхарт. Принёс на урок клетку с тварями, хорошенько их раздразнил и выпустил в класс — загоняйте, мол, обратно сами. Когда стало туго, он попытался что-то наколдовать, но…

Я кратко описал всё происшедшее: сомнительные учебники, бездарное колдовство, трусливое бегство и три покусанные жертвы в больнице.

— Так… — Боунс придвинула еженедельник. — Он ещё каким-нибудь потокам устраивал подобные… практикумы?

— Н… нет, не думаю. — Наверное, Амелию в первую очередь интересовала судьба племянницы, но судя по тому, что она что-то записывала на страничке «To do», эта опека не обойдёт стороной и остальных учеников. — Он не успел. С того случая Локхарт пока не появился ни на одном уроке и лечит стресс в парикмахерской.

— Лечит? — покосилась на меня Боунс.

— Ну… ему вылили на голову зелёнку, а потом ещё и после отбоя добавили, но я не знаю подробностей.

Покачав головой, начальница продолжила фиксировать планы на бумаге.

— Как там Сьюзен, кстати? — спросила она, не отрываясь.

Вряд ли её интересует здоровье племянницы спустя неполную неделю после каникул, так что…

— Хорошая девчонка, — улыбнулся я совершенно искренне. — Добрая, живая, отзывчивая. Когда мы витраж собирали — впряглась без раздумий. И…

— Витраж? Его доверили вам?

— Ну… Зачаровывал-то профессор Флитвик, я сплавлял для него осколки, а вот собирать всю эту размётанную мозаику…

Я запнулся, сражённый внезапной догадкой. Очень кстати вспомнился тот странный сон.

— Мэм, а могло быть так, что «заклинание Левитации» — это летающая машина? — Я опять замолчал, наткнувшись на изучающий взгляд Амелии, но продолжил. — Ну, не думаю, что это секрет, чей то был автомобиль. И вот… если директор летом меня искал, то близнецы Уизли могли… Время-то как раз ночное, день рождения, а у меня комната на втором этаже…

Глава ДМП устало вздохнула, дописала последние несколько слов и отодвинула ежедневник.

— Я передам твои соображения Форману.

Боунс помолчала, что-то обдумывая.

— Гарольд, я вижу, ты умнее и наблюдательнее своих сверстников, — начала она новый этап беседы. — Может быть, ты знаешь, куда делся ваш профессор Квиррелл? Или что-то слышал об этом?

Я насторожился. Проходить подозреваемым в непреднамеренном убийстве не хотелось.

— Нам сказали, что профессор заболел и был вынужден уехать на лечение, — озвучил я официальную версию.

— Нам сказали то же самое, — Боунс поджала губы. — С теми долгами, которые он набрал после нового года, его никак не могли выпустить из страны. А в Британии его найти не удаётся.

Определённо, информация для служебного пользования. Если мне такое открывают… Хорошо, попробуем так.

— Не думаю, что профессор мог пережить середину лета, мэм, — сообщил я.

— Вот как? — взгляд главы ДМП стал таким, будто её настоящая должность — Верховный судья, а вокруг нас — допрос ключевого свидетеля полным составом Визенгамота. — Продолжай.

— Он подсел… в смысле, питался кровью единорога.

— Интересные знания у первокурсника… Давай подробнее! И откуда такие сведения?

— Я застал его над убитым единорогом. Он стоял на коленях, припал к шее и пил кровь из раны.

— Красное на белом… Представляю себе эту картину. Давно это было?

Она мне не поверила. Ну да, обрисованная сценка — как из наивного старого фильма про Дракулу. И это может показаться удивительным, но цвет единорожьей крови — не общераспространённая информация. В учебниках этого нет, доступ к разделке изредка умирающих лошадок имеют очень немногие, а из тех внутренних органов, что мелкими дольками поступают в продажу как ингредиенты, кровь удаляют насухо по вполне понятным причинам.

— Кровь серебристая, светится под луной. Это было в первой половине апреля, мэм.

— И где же ты это увидел? В школьных подземельях?

— Нет, в Запретном лесу. На отработке.

— Ты что, старшекурсник? Какой ещё Запретный лес?

— Мэм. — Я вздохнул. — Вы спросили, что я знаю о Квиррелле. Я отвечаю. Если вы находите источник в моём лице недостоверным — я не настаиваю.

Сложно выдерживать прямой взгляд главы силового ведомства, но у меня за плечами два субъективных года тренировок на… то есть, со Снейпом.

— Хорошо, рассказывай с самого начала. — Боунс откинулась в кресле, ничуть не ослабляя внимания к моему лицу.

И я приступил к повествованию. Проблема была в том, что я не знал, какая версия произошедшего имела место в текущей реальности, поэтому старался опускать или туманить детали, разнившиеся между моим «первым» и «вторым» годом в Хогвартсе.

— … Мы получили записки, уведомлявшие нас об отработке. Мы — это я, Лонгботтом, Малфой и Грэйнджер. — Боунс нахмурилась, и я поспешил уточнить: — Гермиона Грэйнджер, талантливая маглорождённая гриффиндорка.

Поразмыслив, я решил выбрать вариант с Невиллом. Зуб даю: гениальный талантище в вопросах отлынивания от неудобных работ, Рон и в этот раз умело откосил.

— … Хагрид заверил, что в охоте на маньяка нам ничего не угрожает, потому что он, Хагрид, будет рядом. А когда мы попытались отказаться идти, он предложил собирать вещи и готовиться к утреннему рейсу домой, в Лондон.

Боунс слушала не перебивая и не меняя выражения лица, но её глаза сулили много дополнительных вопросов по итогам моего рассказа. Надеюсь, хотя бы часть из них будет задана не мне.

— … Тропинки были окроплены серебристыми каплями, Хагрид сказал, что это кровь единорога, что он ранен и бродит тут больше суток… И что нам нужно разделиться.

— Что?!

— Мы не выказали энтузиазма ловить маньяка в одиночку, но он настаивал.

— Мистер Поттер, мне кажется, вы должны понимать, что даже если бы исключение угрожало вам на самом деле, оно не стоило бы вашей жизни?

— Мэм, — вздохнул я. — Хагрид — человек незлой, но… преданный. Он не воспринимает полутонов и абстрактной морали. Если его… *проинструктировали*, он *добьётся* выполнения поставленной задачи. Ваш выбор — подчиниться добровольно или с дополнительными проблемами для вас.

Боунс сжала зубы, но ничего не добавила, и я воспринял это как знак продолжать.

— … Мы дошли почти до границы территории кентавров и уже собирались поворачивать назад. Но на очередной полянке наткнулись на это.

— Мёртвый единорог и кровопийца?

— Да.

— Он поднял глаза на вас, и это оказался Квиррелл?

— Он поднял голову, но лица видно не было: он был в балахоне с капюшоном.

— Так какого лешего…

— Запах, мэм. Чесночная вонь и мясная тухлятина. Так в Хогвартсе вонял только Квиррелл.

— И ты учуял это от входа на поляну?

— Не совсем. Он поднялся и пошёл на нас.

— Квиррелл? Застигнутый на пожизненном Азкабане? И сегодня ты всё ещё тут и беседуешь со мной?

— Я направил ему в лицо «Дальний свет». Он ослеп, замахал руками, выругался и аппарировал.

— Что ты говоришь! Полезный приём, нужно бы запомнить…

— Под кронами темно, мэм, хоть глаз выколи, а он ещё и вглядывался вовсю, пытаясь разглядеть нас во мраке…

— Это что, в пещере происходило? Поттер, какое ещё «глаз выколи» среди бела дня?

— Я не сказал разве? Отработка была ночью.

— Что?!

— Сбор был к одиннадцати, а в лес мы выдвинулись ближе к полуночи.

Мадам Боунс опять замолчала, но негодования в её глазах было немного. Она мне не верила. Я тоже не спешил продолжать повествование — мяч на её стороне.

— Меня смущает лёгкость, с которой этот твой Квиррелл уступил поле боя, — сказала она наконец.

Я понуро опустил глаза. Сам над этим долго думал. Уж Квиррелл-то вполне способен был приложить чем-нибудь оглушающим двух первогодков даже невербально. Да и палочкой ему воспользоваться было несложно: нужно лишь не тратить времени на заезженный штамп «медленно поднялся и зловеще двинулся прямо на нас». Очень, знаете ли, по-мажески: забыть о магии и двинуться душить цыплят голыми руками, сначала первого, потом второго.

— Меня тоже, — вздохнул я. — Понимаете, мэм, в прошлом году произошло столько странного, нелепого и… театрального, что… Может, Квиррелла связывали какие-то ограничения?

Боунс коротко побарабанила пальцами по подлокотнику, но возражать не стала.

— Хорошо. Чем закончилась эта история?

— На поляну пришли кентавры. Состоялся путаный разговор, э-э, в их стиле, потом нас нашёл декан. Нам не поверили, что мы на отработке, мы позвали Хагрида и оставшихся с ним штрафников, и после некоторого сопротивления… В общем, он сказал, что это особое распоряжение директора, у него и спрашивайте. Что было дальше, я не знаю.

Амелия ненадолго задумалась.

— У тебя есть предположения, зачем виденному тобой человеку понадобилось употреблять единорожью кровь?

— Думаю, это не такой уж большой секрет, если его выбалтывают первогодкам, — поколебавшись, ответил я. — Кентавры тогда рассказали нам, чем грозит употребление Серебряной крови. А на наше недоумение ответили, что Тот-Кого-Не-Называют рвётся к возрождению, а целебная кровь позволяет ему выиграть время.

— Выиграть время для чего? Нет, погоди. Тот человек на поляне — он пил кровь или собирал её?

— Пил. Серебристая струя стекала по подбородку, и он чавкал.

— Так это был Квиррелл или… — Амелия не стала озвучивать подразумеваемое окончание вопроса.

— Если верить запаху, это был преподаватель ЗОТИ, представленный нам как Квиррелл.

Я спокойно уставился на главу ДМП. Ну же, сопоставляй факты. Руководство следственного ведомства должно обладать куда большими знаниями о признаках некромагии с одержимостью, нежели ваш покорный слуга.

Похоже, Амелия Боунс что-то поняла. Но спросила она другое.

— А для чего требовалось выиграть время?

— Вот на этот вопрос у меня ответа нет, — вздохнул я. — Ну, то есть, мне изнамекались, что директор спрятал в Запретном коридоре Философский камень, за которым охотится Неназываемый при помощи Снейпа, но… сами понимаете.

Я коротко глянул на собеседницу, убедившись в её правильной реакции, и закончил:

— А вот какой легендой приманили Квиррелла, я не знаю.

Боунс надолго задумалась. Встала, подошла к гостевому столику, наполнила стакан агуаменти-водой и сделала пару глотков.

В дверь постучала секретарь:

— Мэм, совещание у министра через пятнадцать минут, вы просили напомнить.

— Спасибо, Хлоя. Передай в приёмную, что я могу немного задержаться.

Заняв своё место, Боунс решила меня немного проверить.

— Как выглядел профессор Квиррелл в прошлом году?

Вздохнув, я кратко пересказал общую легенду и собственные впечатления. Байки о путешествии в Восточную Европу, заикание, безобидный вид, беспалочковая магия на уроках. Ухудшение качества и связности речи после нового года. Усиление запаха на уроках.

— Весной мы уже с трудом его понимали. К маю он окончательно прекратил практические занятия и лишь диктовал нам простые малосодержательные тексты. Позже мы перестали воспринимать и это.

— Его речь ухудшилась?

— Она… У маглов это называется афазия. Он путал слова, менял буквы, не мог выстроить во что-то осмысленное более четырёх членов предложения подряд…

— Ясно. Дальше?

— Он дотянул до конца занятий, но на экзаменах его уже не было. По ЗОТИ мы сдавали только письменную теорию под надзором МакГонагалл.

— А Квиррелл исчез с началом экзаменов?

— Нет, он появлялся в школе то там, то сям, но в разговоры не вступал, вёл себя странно и ни с кем не общался.

— И как долго это продолжалось?

— В последний раз я его видел… это была суббота перед матчем. Двадцатое июня. А на пиру нам уже объявили, что профессор убыл на лечение.

Боунс сделала в блокноте несколько пометок.

— В штате Хогвартса имеется колдомедик. Разве она не обратила внимания на очевидно болезненные симптомы?

— Я не знаю. Может быть, Квиррелл отказался от её помощи — нам о таком не рассказывают.

— Хорошо, а этот запах? Что о нём говорили окружающие?

Я догадался, что́ она пытается выяснить на самом деле, и не стал ломаться.

— И запах, и бездействие мадам Помфри — это ещё один момент, который я не понимаю, мэм. Чесночное амбре обсуждали все, но вынужденно терпели, раз уж сам директор не спешил принуждать сотрудника к соблюдению требований гигиены. Но вот гнилостная вонь… С ним просто никто не смог бы обедать за одним столом.

— Ты хочешь сказать, что распад слышал только ты один?

— Понимаю, как это звучит, но я привык доверять тому, что вижу и слышу сам. Иначе прошлый год я бы не пережил… м-м, с адекватной головой.

— В мире, где иллюзии — это не метафора, твоя позиция выглядит опасно самоуверенной.

— Я это осознаю. Но иллюзии предпочитаю ловить на противоречии в деталях.

Глядя на её скептический взгляд, я не выдержал.

— Мэм, ну чего вы от меня хотите? — Я полез в карман и достал сделанные втихаря копии гилдероевской анкеты. — Вот, полюбопытствуйте. Так выглядят наши контрольные опросы по ЗОТИ.

Подождав, когда Боунс с непроницаемым лицом дочитает первый лист, негромко продолжил:

— Учебная программа, одобренная директором, деканатом и Попечительским советом. Надеюсь, вы видите то же, что и я. — Амелия посмотрела на меня тяжёлым взглядом, но я закончил: — Как я могу полагаться на мнение других, если вокруг — только… это?

Быть может, мадам Боунс и верила мне по-человечески — в конце концов, для вранья можно было бы придумать историю и попроще, а то и вовсе ограничиться коротким «нет, ничего не знаю», — но вот пригодного для официального расследования материала в рассказанных мною сведениях было немного. Да и как иначе-то? Дамблдор не импровизировал, а потому должен был загодя позаботиться об уликах, неподвластных его влиянию.

Можно не рассказывать Амелии о прочих актах прошлогодней пьесы — их вес существенно ниже. Одержимый и воняющий мертвечиной профессор, беспрепятственно допущенный директором в школу, ведущий в ней отнюдь не мирную преподавательскую деятельность, но на протяжении всего года не вызвавший подозрений у снабжённого всеми замковыми охранным системами Дамблдора — это ли не повод для серьёзных вопросов в кабинете следователя? Но даже здесь ДМП нашёл основания лишь для расследования исчезновения должника, набравшего кучу кредитов.

Поддельная статья про Гринготтс? Кукла-дракончик? Полоса препятствий? Директор угрохал кучу свободного времени на спектакль для первокурсников. Странно, чудаковато, но легально.

Тролль на Хэллоуин? Никто ж не пострадал. Церберообразный пёс? А кто ещё, кроме тебя, его видел? Ах, несколько младших гриффиндорцев? А они смогут отличить животное от куклы?

Зеркало-легилимент? Не смешно, мистер Поттер. Меньше шляйтесь по подсобным помещениям, там могут попадаться и действительно опасные вещи.

Часы в кабинете отбили половину второго.

— Мне нужно идти, Гарольд. — Одним движением сделав копию, Боунс вернула мне «тест по ЗОТИ». — Решение по твоему делу придёт официальной почтой. Спасибо, что поделился некоторыми сведениями. Если…

Она испытующе посмотрела на меня, но продолжила.

— Если опять наткнёшься на что-то серьёзное — пиши. Некоторые проблемы в одиночку неразрешимы.

— Да, мэм.

Не желая мешать собирающемуся на совещание руководителю департамента, я направился к выходу. Но уже будучи у двери, решился задать ещё один вопрос.

— Мадам Боунс. Если это не секрет, откуда сведения, что на голубом «Форде» летел я?

— Ниоткуда, — ответила Амелия после короткой заминки. — Ваш директор приходил хлопотать за учеников. Не знаю почему, но мне показалось, что он имеет в виду прежде всего тебя. Была рада ошибиться.

— Спасибо, мэм. Всего хорошего.

Не думаю, что руководитель следственного департамента не обладает навыками противодействия инвазивной легилименции, в том числе постфактум. Да и Дамблдор вряд ли станет рисковать по такому кнатовому поводу. Но ему и не надо. Наш директор даже в предложение из единственного междометия умудряется напустить тумана, а потому направить «показалось» собеседника в нужную сторону исключительно вербальными методами он умеет мастерски. Политик, чего уж тут.

Вопрос в том, зачем ему это? Зачем очернять меня в короткой перспективе?

* * *

«Ночной рыцарь» явился по первому зову, а вездесущий Стэн содрал с меня полуторный тариф «за непопулярный маршрут». С монополистами не спорят, но назойливое вытягивание любых приватных сведений в течение всей получасовой поездки успело порядком надоесть. И нет, я не пытался поддерживать видимость беседы, а упорно молчал, уткнувшись в приобретённый утром «Пророк». Видимо, Стэн мстил мне за то, что я не купил у него газету *ещё раз*: цена на дополнительные услуги ближе к обеду стала выше.

Ничего, мне бы только до ноября дотерпеть. Не вижу причин навязывать им свою компанию и кошелёк, занимая здесь пассажирское сидение, которое можно было бы отдать более достойному. То-то у них сегодня аншлаг: четверо клиентов, из которых половина храпит по кроватям.

У меня вообще сложилось впечатление, что этот автобус некоторые бездомные используют как ночлежку, отсыпаясь на лежанках подобно некоторым пассажирам кольцевых маршрутов лондонской подземки. Небесполезный опыт, вообще-то, нужно бы сравнить цену лежачего билета с оплатой за номер в таверне.

Всегда ли так происходит или Стэн всё-таки отыгрался за два недополученных сикля, но меня высадили на площадке у «Трёх мётел», ещё и «объявив» об этом всей округе автобусным ревуном. Мысленно пожав плечами, я накинул капюшон и вышел наружу.

По случаю субботнего предвечерия на улочках Хогсмида царило шумное студенческое оживление. Вроде бы и прошло всего пять дней с начала учёбы, и жажда развлечений ещё не должна была накопиться среди однообразных будней, но деревня жила приносимыми школьниками деньгами, а потому не упускала случая привлечь свою основную клиентуру в любой день и любыми разрешёнными способами. Так что моя возвращающаяся в Хогвартс фигурка не вызывала особого ажиотажа, теряясь среди таких же нагулявшихся и вызывая лёгкий интерес лишь нехарактерно мелким ростом да тем обстоятельством, что я передвигался на скользунках.

Магические коньки работали неохотно, словно сомневаясь, следует ли считать ли их парение полётом или уже нет. Мне пришлось вдвое уменьшить высоту скольжения, чтобы артефакт вообще согласился активироваться, и это усилило тряску. Неудивительно, что окружающие полагали меня едущим на обычных роликах.

На обед я безнадёжно опоздал и планировал короткую отлучку в Саргас, но в главном холле меня перехватил Перси.

— Поттер, к МакГонагалл в кабинет!

Традиционный педсовет в Хогвартсе проходит по пятницам, однако уже на открытии сезона основной гвоздь прог… извините, главный пункт запланированной повестки — Локхарт — так и не явился на своё дебютное пропесочивание. Первый час планёрки маэстро творчески прогулял, а потом и вовсе активировал панический сигнал откуда-то из района собственных апартаментов. Пока добежали до соседнего крыла, пока скормили отловленному мэтру тройное успокоительное… Одним словом, собрание педсостава было окончательно сорвано.

Выдав Локхарту ещё один суточный бюллетень, легендарного преподавателя обязали кровь из носу присутствовать на перенесённом совещании в субботу вечером. Повестка не терпела долгих отлагательств и тем более спуска на тормозах. С одиозным инноватором следовало согласовать хотя бы минимальные меры по коррекции учебной методологии.

В настоящий момент в кабинете директора присутствовал «малый состав» из Дамблдора и трёх деканов. Спраут отпустили к семье. На календаре была суббота. Часы показывали десять минут девятого. Локхарт задерживался.

— Олух, завари нам цейлонского покрепче. — Директор без улыбки посмотрел на поблёскивающие гипнотическим маятником ходики. — Чайные приборы — только на присутствующих.

Остававшийся свободным стул понятливо отодвинулся от гостевого столика к середине комнаты.

— Филиус, что с нашим окошком в зале?

— Витраж? Вчера закончил зачаровывать.

— А…

— Прослушку тоже восстановил. — Полугоблин дёрнул правым ухом. — Охота тебе в детском трёпе пескарей вылавливать! И так голова пухнет — к обеду уже о тихой вертви мечтаешь.

В целом Дамблдор был готов согласиться с Флитвиком, но некстати растараненный витраж находился как раз напротив места, где уже второй год предпочитал обедать Поттер. И хотя из-за странных помех расслышать удавалось немногое, выбирать директору не приходилось: с нужными людьми Избранный не откровенничал, от заглядывания в глаза уклонялся, а следилки с одежды, благодаря сильной унаследованной магии, вытеснял и выжигал не замечая.

— Ну-ну, — улыбнулся в бороду директор. — Сам же знаешь, возраст у детишек такой, что как бы чего нечаянного не вышло.

Кружок, собирающийся за столом вокруг Поттера, и в прошлом году был весьма примечательный, а уж в этом-то… Сёстры Патил, молодые представительницы древнего и закрытого индийского клана, магия которого старее самого Мерлина — и для Дамблдора было полной неожиданностью, когда одна из них поступила на Гриффиндор. Маглокровка Грэйнджер, типичная дурочка-неофит с промытыми газетной демократией мозгами — из таких получаются прекрасные пулемётчицы на баррикадах, — вдруг проявила неожиданную психологическую стойкость, трижды сорвалась с собственной вербовки и прилепилась — вы не поверите! — к Патил. К традиционалистам похлеще окочурившихся Гонтов!

Кружок выкристаллизовывался вокруг Поттера постепенно и, чего уж там, вопреки его, Поттера, нелюдимого и необщительного характера. Дамблдор вообще долгое время полагал, что руководящая инициатива исходила от Патил, и лишь поставленная в декабре прослушка показала, что роль лидера играет Джеймсов отпрыск. Лидера, который не спешил куда-либо вести свою команду, но который уже добился того, что весь девичий и в большинстве своём чистокровный коллектив буквально смотрел ему в рот.

Даже красавица Браун, зубастая акула из океана слухов и сплетен, и та училась у Поттера держать язык за острыми зубами о действительно важных вещах — и на этой почве нашла, похоже, дружелюбное понимание у Патил.

А в нынешнем году? Недели не прошло — и вот, полюбуйтесь. Колин Криви, наивный и бесталанный маглокровка из фермерской семьи — это на первый взгляд. Но у него, на минуточку, есть младший брат, который тоже вписан в Книгу доступа и также поступит в Хогвартс через год. Двое детей, и оба маги — это не звоночек, это набат! Жаль, в своё время Дамблдор запретил проверку крови магловоспитанных при поступлении в Хогвартс. Боролся с «родовой ересью» и выплеснул с помоями ребёнка. Сколько полезных возможностей из-за этого потеряно: от забора крови своими руками до откапывания заждавшихся дедушкиных завещаний…

Джинни Уизли. Младший ребёнок и единственная девочка из преданной Дамблдору и почти родной семьи. После всех неудач прошлого года это могло бы оказаться воистину приятным и неожиданным сюрпризом — их с Гарри добровольное сближение, — но, Мерлин, не прямо же сейчас! На весь текущий год для них приготовлена совсем другая «учебная программа» — что одному, что другой. Она предполагает обоюдное одиночество, покинутость и безответную увлечённость! И куда делась малышкина скромность и застенчивость? Да, Джинни по своей наследственности — фурия, но эта черта должна расцвести не ранее совершеннолетия, как раз к нужным событиям… Была должна! Что опять пошло не так? Неужели провал со свитером имел куда большие последствия? Или отсутствие Поттера в Норе этим летом сказалось? Она Малфою рожу набила, про самого Поттера не забыла… Близнецов за метлу отмудохала так, что пришлось Помфри в августе в школу вызывать! Если так пойдёт дальше — она и «Ужас Слизерина» сама отпинает и для домашних тапочек нашинкует…

И что же общего между Колином и Джинни к концу первой недели, спросите вы? А они на уроках вместе сидят. А за обедом — в «кружке Поттера»! Трое абсолютно незнакомых людей почему-то нашли друг друга — и это при неописуемой прорве директорских сил, растраченных на сближение Гарри с Рональдом! Словно магнит какой-то: одни тянутся, другие отлетают.

Ну и последняя загадка: младшая Лавгуд. С её матерью Дамблдор был хорошо знаком: таким самое место у невыразимцев — либо в команде, либо в чёрном списке. Гм. А девочка… Молли говорила, она странная, если не сказать сумасшедшая. Однако странности у неё тихие и безобидные, вроде воображаемых друзей или лунатизма среди овощных грядок. Но как же на неё смотрит Поттер… Тут не нужно быть легилиментом, хватит и пары лет за учительским столом. Мерлин, ну почему всё идёт наперекосяк? Да что же, вокруг девчонок мало? Он же натуральный гарем вокруг себя сколотил, зачем ему именно сумасшедшая?

Это нужно ломать… И срочно, если уже не поздно! Сам же потом спасибо скажет! Гм, сумасшедшая… У магов нет законов, по которым психи подлежат обязательной изоляции и «лечению», как это принято у маглов — но только если помешательство тихое. Буйных ведьм и волшебников нейтрализуют быстро и радикально: горы нетипично умерщвлённых маглов не нужны ни магам, ни простецам.

Как тихую сумасшедшую превратить в буйную? Роспуск слухов недостаточен, это не безответная маглокровка, да и не удивишь магов чудаковатостью. Нужен показательный инцидент, желательно с жертвами — вот тогда предыстория сыграет полноценной увертюрой. Не на пустом же месте, мол, а многие годы копилось и не замечалось. Девианты неустойчивы, так что если Лавгуд подтолкнуть, «довести», окружить невыносимыми условиями… Девочка может сорваться и натворить дел. А уж с учётом запланированного на этот год… Дети обожают травить собственных парий, нужен лишь небольшой толчок в виде ненаказываемого образца для подражания. Самое время напомнить Фоули об ответных обязательствах. Но первое, о чём следует позаботиться — изоляция и лишение поддержки.

— Кстати, Филиус, а почему твои воронята за чужими столами сидят? — прервал директор многозначительную паузу. — У нас скатерти не для красоты раскрашены.

Флитвик, занятый анализом многовариантной директорской реплики о «нечаянно вышедшем» среди одиннадцати-двенадцатилетних детей, оказался окончательно сбит с толку.

— Ты о Лавгуд, что ли? — отморозился он, наконец. — Ей непросто объяснить важность подобных условностей, знаешь ли.

— Это отнюдь не условности, — посуровел Дамблдор. — Так что ты уж постарайся, будь добр. И, раз мы об этом заговорили: Минерва, я не думаю, что младшим удобно сидеть в компании старших.

— Что, прости?

— Ну, ты же понимаешь: несмотря на наши старания, полностью этого не избежать. Старшие задирают малышей, буллинг, дедовщина…

— То есть, мне нужно отсадить Джинни от Поттера в компанию близнецов? — МакГонагалл, бывшая в курсе летнего происшествия, оказалась не менее сбитой с толку, чем и Флитвик минутой ранее.

— Кхм… это её семья, всё-таки. В отличие от драчливого Поттера.

— Хорошо. — МакГонагалл давно привыкла не оспаривать даже самые нелепые директорские указания, если они были в отношении рыжего семейства. — Если ты считаешь это правильным — отсажу.

Всё верно, подумал директор. Гарри должен оказаться в одиночестве. В этом году от него мало что зависит, потому что в течение всего года, вплоть до самого финала от него не потребуется никаких активных действий. Во втором акте он — пассивный наблюдатель и одинокий страдалец. Его задача — рассмотреть оборотную сторону общественной популярности и оценить переменчивость людского превозношения. Жаль, с Рональдом он не подружился: получился бы отличный контраст. И однокурсниц мы от него тоже отвадим, только не сразу, не одним махом с младшими…

— Но Альбус, раз уж мы заговорили о Поттере, меня сильно беспокоит эта надзорная репримация, — обломала Дамблдору приятные мысли неугомонная МакГонагалл. — Тебе что-нибудь удалось сделать?

— Кхм… Всё сложно, Минерва. — Дамблдор подавил раздражение и выстроил на лице гримасу мудрой озабоченности. — Закон неумолим, ты же знаешь.

— Но…

— Я работаю над этим, — обнадёживающе соврал Дамблдор и, пока окружающие вновь не припомнили ему «неумолимость законов» в отношении некоторых рыжеволосых, поспешил сменить тему. — Ты, кстати, с ним поговорила? Насчёт квиддича, я имею в виду.

— Да, — помрачнела МакГонагалл. — Поттер не просто так отказывается играть: он не может летать.

— То есть? — насторожился директор.

— Его не слушаются мётлы. Вляпался в какой-то обет или магическое пари, я толком не поняла.

— Что, совсем не слушаются? — Директор выпрямился в кресле. — Точная формулировка, условия, лазейки, вира? Минерва, что значит «не поняла»? Это у него насовсем или что-то можно сделать?

Проклятье, вот этот сюрприз сейчас ну очень некстати! Дело не только в том, что квиддич как ничто другое воспитывает в игроках бойцовские и авантюрные качества, столь необходимые безбашенному герою. Но именно на этот год у Дамблдора выстроены некоторые планы: есть возможность прикрепить к Избранному невидимого соглядатая. Конечно, придётся постараться, и школьным играм здесь отводится немалая роль, но зато потом… Отделаться от *такого* шпиона очень непросто.

Как же досадно, что Поттер куда-то провалился на всё лето, и догонять запланированное приходится впопыхах, по резервному варианту… Который, в свою очередь, тоже вот-вот окажется сорван!

— Не насовсем, — успокоила директора МакГонагалл. — Ему хватило ума ограничить время.

— И?..

— До конца октября.

— Хм, до Самайна, значит, — буркнул директор, не скрывая облегчённого выдоха и не замечая употреблённого им же самим не одобряемого термина. — Это куда ни шло. На первую игру он успевает.

Хоть одна хорошая новость за сегодня. И, пожалуй, следует констатировать, что выбрыки Поттера начинают создавать проблемы. Если обычные воззвания к общественному долгу на него не действуют, у нас найдутся рычаги посущественнее.

— Но, Альбус! — не унималась МакГонагалл. — Он же выйдет на матч совсем без тренировок!

— Он ловец, Минерва, — увещевающе возразил директор. — Да ему и не впервой.

— А, может, возьмём другого ловца? Мне тут рекомендовали Джинни Уизли…

Исключено!! Глупая кошка, ты хоть представляешь, сколько всего заготовлено и распланировано для этих двоих?

— Исключено! Школьные правила в отношении первокурсников однозначны.

— Но в прошлом году…

— Мы попробовали один раз в виде исключения. Результат нам не понравился. — Дамблдор примиряюще вздохнул. — Но разумное зерно в твоих словах есть.

Он посмотрел на Флитвика.

— Филиус, я слышал, есть способ объективно проверить, работает метла под волшебником или нет.

— Имеются специализированные чары, — помедлив и слегка поморщившись, ответил полугоблин. Тему полётов он традиционно не любил. — Проверяемый волшебник берёт в руки свою метлу, а…

— Ты не мог бы проверить Поттера? — перебил его Дамблдор. — А то школьники соврут — недорого возьмут…

Кто при этих словах презрительно фыркнул, директор не понял: все три декана находились перед его глазами. Наверное, всё же кто-то из портретов. Финеас, старый пердун, или кривоносая карга Бёрк…

— Давайте обсудим что-либо помимо Поттера, — не выдержав, брюзгливо высказался Снейп.

МакГонагалл, раздосадованная директорскими отказами почти по всем пунктам, ожидаемо сорвалась на декана-конкурента:

— Ну конечно, на Слизерине все квиддичные задачи решены на десять лет вперёд, — ядовито выпалила она. — Уж с такими-то спонсорами! Нет бы школьные мётлы обновить, но родной факуль…

— Коллеги, нам всем нужно успокоиться, — поспешно пресёк опасную тему Дамблдор. — Северус, мы все здесь, конечно, для другого собрались, но… — директор с неприязнью покосился на часы. — Раз уж Его Блистательность опять задерживается, почему бы не обсудить и… Кстати, Олух, где там наш чай?

Вышколенный домовик, придерживающий заваренный чай как раз под такие моменты, немедленно сервировал малую чайную церемонию: британскую, но с поправкой на предпочтения владельца кабинета. Четыре фарфоровые чашки, рубиново-алые снаружи и позолоченные изнутри, сахарницу в тон и щипчики из жёлтого металла, неизбывную миску с леденцами и «этажерку» с россыпью иных сладостей под вкусы остальных трёх участников — всё же домовики в Хогвартсе зависели не только от директора.

Выдохнув остатки раздражения, деканы не сговариваясь приняли чашки и отдали должные несколько минут тишины прекрасно приготовленному напитку.

— Северус, раз уж теперь твоя очередь, — благодушно прервал молчание Дамблдор. — Чем порадуешь? Как тебе новый набор?

— Как и десять лет до этого, — дёрнул щекой зельевар. — У Криви отобрал фотокамеру до конца урока. Копленд подбросил драконью печень младшей Миллер. Винтер попробовал пещерный алоэ на вкус. Уизли умудрилась нашинковать и сварить двойную норму. Симпсон прокипятил иглы дикобраза. Лавгуд перекрасила котёл в фиолетовый цвет. Ясли в обезьяннике, одиннадцатый год.

— Гм… Надеюсь, ты хотя бы Лавгуд оставил после уроков отмывать свои художества? — поинтересовался директор под смех преподавателей.

— Угу. — Снейп устало прикрыл глаза. — Теперь у меня затейливо раскрашены все рукоятки кранов на мойках.

МакГонагалл с Флитвиком грохнули, едва не подавившись чаем. Дамблдор нахмурился.

— Думаю, подобное безобразие заслуживает…

— Уволь. — Снейп помассировал закрытые веки пальцами. — Пусть её Филч забирает в оборот. Слишком выразительно она косилась на потолок, приговаривая, что звёздное небо смотрелось бы лучше копоти.

Флитвик упал со стула, МакГонагалл была вынуждена спешно поставить чашку на столик. Никто из них не смог бы уверенно припомнить, когда он настолько искренне надрывал животы в последний раз. Дамблдор пожевал губами и хотел было ответить чем-то ещё более суровым, но тут за дверью профессионально поставленным голосом возгласили актуальный кондитерский пароль, и минутой позже на сцену выступил Локхарт.

— Представляете, коллеги, — воскликнул он вместо приветствия. — Эти дармоеды совершенно разучились варить ирригаторы для ногтей! Я хотел перекраситься под дымчатое золото, но грунтовка сохла почти час вместо положенных пяти минут!

— Куда катится мир, — без тени сочувствия буркнул Дамблдор, подчёркнуто внимательно изучая циферблат часов. — Никому верить нельзя.

— Всё вокруг заполонили бестолочи и мошенники, — с готовностью подхватил нестареющую тему экзистенциальный критик. Мрачные взгляды «коллег» пропали втуне: Локхарт не заметил ничего, кроме блестяшек на гостевом столике.

— О, да вы чаёвничаете! Отлично, люблю хороший «пекой». Знаете, когда я путешествовал по Индии, я научил местных аборигенов девяноста девяти способам правильного завар…

— Присаживайтесь, коллега, — перебил раскочегариваемую волынку Дамблдор. Приветливая улыбка, взявшая бразды правления на его физиономии, могла бы насторожить более опытных людей, но Локхарту лишь добавила воодушевления. — Я налью вам чашечку.

Картинно безукоризненным жестом освободив кисти от лайковых перчаток, Гилдерой ухватился за единственный свободный стул с намерением подвинуть его поближе к угощению, но тот за что-то зацепился и не желал отрывать ножки от пола.

— Мы, конечно, в индиях не ходили, но тоже кой-чего могём, — Дамблдор извлёк откуда-то видавший виды гранёный стакан в подстаканнике и взялся за заварочный чайник.

— Э-э… — сражался меж тем с непредвиденной помехой Локхарт. — Тут что-то…

— Британские снобы расскажут вам о правильном фарфоре, неброских цветах и допустимости начинок для сконов. Типичное жиробесие! — Дамблдор яростно тряс расписным заварником, но из носика в стакан упала хорошо если пара капель. — Сходите к Хагриду, и вам сразу станет понятна разница между хорошим чаем и чаем в хорошей посуде.

— Да что ж такое… — раскрасневшийся и вспотевший, Гилдерой демонстрировал сомнительную для мультигероя физическую форму. — Коллеги, вы мне…

— Проклятье! — рявкнул Дамблдор. — Эти водохлёбы всё выжрали!

Он с досадой посмотрел на Снейпа, раздражённо звякнул металлом и полез куда-то в боковую тумбочку стола.

— У нас здесь детский интернат, мистер Локхарт, — голос Дамблдора звучал глухо, пробиваясь наружу среди лязга и звона переворачиваемого содержимого шкафчика. — Опаздывать нельзя! Бывает, приходишь к ужину вроде и вовремя, а еды на столах уже нет. Закон приюта: последнему — кости!

Яростно дёрнув что-то особенно крупное, Дамблдор начал «выбираться наружу».

— Хорошо, если под подушкой припасена заначка! А если нет?

На всеобщее обозрение явился ведёрный общепитовский монстр: старый, с двумя носиками, в копоти и вмятинах на покрытых патиной жестяных боках. Наблюдавший за спектаклем Снейп наконец догадался, что «декорации» для репризы директор просто трансфигурирует на ходу.

— Всё, что осталось. — Дамблдор наполнил стакан па́рящим кипятком, вернулся в кресло и посмотрел на Локхарта без тени былого радушия. — Присаживайтесь, коллега.

Дураком в шоу-бизнесе Локхарт не был и обстановку оценил правильно. А уж когда не смог оторвать ладони от спинки стула, поднял голову и наконец вгляделся в глаза хозяина кабинета, то и вовсе побледнел.

Локхарт был Дамблдору нужен. И в силу некоторых финансовых соглашений, и ради договорённостей не столь меркантильного наклонения, и в обеспечение тех планов, о которых этот фантазёр не догадывался, но в которых ему отведена немаловажная роль. А терпеть рядом с собой говорящие орудия, пока в них сохраняется необходимость, было для директора привычно и обычно: не сложнее абстрагирования от болтающих без умолку шахматных фигурок во время дружеской партии с нужным человеком.

Но всему же есть предел! К Верховному чародею даже Фадж не рискует входить, не застегнув все пуговицы на объёмистом пузе! Этак цирковой пуделина возомнит о себе невесть что и перестанет подчиняться командам, а Дамблдор тем временем растеряет весь авторитет, сколько бы его ни было.

Поэтому в данный момент директор и держал своего подчинённого давящим взглядом, заставив согнуться в нелепой позе и вывернуть шею ради удержания начальственных глаз.

— Садитесь, профессор, — холодно повторил Дамблдор, отпуская наконец гилдероевские руки.

Тот с облегчением отдёрнул их, прижал ладони к животу и поспешно плюхнулся на стул, оказавшись в одиночестве на «штрафном ковре», словно нашкодивший первокурсник перед педсоветом.

— Северус? — сказано было ровным тоном без поворота головы, но Снейпу этого короткого слова оказалось достаточно.

— В силу повышенного магического фона яды некоторых волшебных тварей приобретают в Хогвартсе непредсказуемую вариативность, — начал он. — Нам с Поппи удалось подобрать противоядие лишь к вечеру. Использовано ингредиентов на сумму двести пятьдесят галеонов по оптовым ценам: ввиду срочности исследований мы не экономили. Кроме того, школа на два месяца лишилась собственного источника пикси-пыльцы.

Гилдерой пялился на зельевара с открытым ртом, искренне не понимая, какое отношение его утончённая натура может иметь к каким-то ужасным ядам. Через пару мгновений до него дошло окончание фразы, и к раскрытому рту прибавились выпученные глаза.

— Зачем вы взяли пикси из школьного зверинца, профессор? — не спуская с Локхарта холодного взгляда, поинтересовался Дамблдор.

— Н…но я же читаю Защиту от Тёмных Исчадий! — протолкнув комок в пересохшем горле, начал оправдываться артист. — Юные адепты должны видеть, с кем им…

— Зачем выпустили их из клетки?

— В-в этом не было ничего… Я проделывал это тысячи… П-понятия не имею, почему именно в тот раз…

— Почему вы убежали, оставив детей одних? Почему не поставили никого в известность? Не позвали на помощь так же, как сделали это вчера вечером?

— Я… прозвенел колокол… мне не пришло в голову…

— Ну да, это ж не личный гардероб, — опять прокаркал какой-то из портретов.

— Кстати, да! — приободрился Локхарт. — Моя костюмерная разорвана в клочья! Её стоимость — не двести пятьдесят галеонов! А причёска, а волосы! Кто оплатит мне…

— Филиус? — передал директор эстафету.

— Четырёх тварей найти так и не удалось, — произнёс Флитвик. — Мы с Сильванусом прочесали замок снизу доверху. Если пикси улизнули в Запретный лес — это хорошо. Если же совьют гнездо где-нибудь на блуждающем чердаке…

— … То история ещё не закончена, — подхватил Дамблдор. — Пользуясь своими полномочиями, профессор, вы изъяли из зверинца колонию опасных тварей. Находясь в здравом рассудке, выпустили их на свободу и сбежали. Почему же кто-то, кроме вас, должен отвечать за последствия ваших сознательных действий?

— Да я ж не специально! Кто мог знать, что…

— И ведь история, вероятно, ещё может иметь продолжение.

— Но… Но никто же не пострадал!

Дамблдор вздохнул, констатируя, что этот выпестень популярных поветрий то ли не помнит, то ли не догадался связать прибывших к Помфри *пострадавших* второкурсников с собственной выходкой, а заодно и проигнорировал или не успел переварить информацию о ядах. Ничего, у следующего докладчика припасён более доходчивый материал.

— Минерва?

МакГонагалл выложила на стол пачку разномастных конвертов, до того похожих на привычную для писателя корреспонденцию от поклонников, что Локхарт рефлекторно оживился.

— Это — письма от родителей, пришедшие за последние два дня, — сообщила замдиректора. — Самая умеренная эмоция в них — серьёзная обеспокоенность методами обучения ЗОТИ в новом году и обоснованные сомнения в компетентности преподавателя.

— Можете полностью заверить их, что…

— Самые радикальные требуют запереть ублюдка в клетке с теми самыми тварями.

— Возмутительно! Это призыв к преднамеренному убийству!

— А с учётом вашей аферы на учебных пособиях…

— Кхм, — встрял Дамблдор. — Минерва, я не думаю, что здесь применим подобный…

На этом моменте директор был вынужден отвлечься: подлетевший к окну министерский филин бросил в почтовый ящик позднюю корреспонденцию и, не дожидаясь угощения, направился к школьной совятне: там кормили лучше. Мгновением позже прошедшая проверку почта влетела в кабинет, и на начальственный стол приземлились два конверта одинаково официального вида.

Горячая дискуссия меж тем шла своим чередом.

— Альбус, родители ещё могли бы стерпеть кучу дорогой беллетристики в качестве учебников, — МакГонагалл повернулась к директору. — Но не в сочетании с тем, как «преподают» по этим «учебным пособиям»!

— Я свои права знаю! — неожиданно повысил голос Локхарт. — Профессора имеют право самостоятельно выбирать учебную литературу под выбранную программу!

— В таком случае определитесь, наконец, с программой! — рявкнула МакГонагалл. — Или дети изучают художественную литературу, ограничиваясь литературными же обзорами, или отрабатывают реальные навыки борьбы с выбранными тварями!

— Но зачем разделять? В моих книгах есть всё!

— Покажите конкретно, где в ваших байках от начала и до конца изложена тема: «пикси, их повадки и методы нейтрализации»?

— Я требую уважения! — Локхарт обернулся к директору, но тот был занят вскрытием на удивление прочного конверта. — У меня орден Мерлина за собственные деяния, изложенные в этих книгах!

— Так почему бы не показать личный пример? Вы бросили детей в гнездо с крысами и сбежали! Чем они должны были отмахиваться — вашим любимым шампунем от перхоти?

— Да чего вы к ним прицепились! — патетично взвизгнул зарвавшийся комедиант. — Никто же не умер, в конце-то концов!

В кабинете установилась полная тишина. Трое деканов посмотрели на Локхарта одинаково нехорошими взглядами, а самого лауреата ведьмополитеновской премии обдало волной удушливого жара, щедро приправленного смрадом свежезагруженного крематория. Дамблдор прекратил терзать неподатливый конверт и составил острие этой невербальной отповеди.

— Если бы здесь кто-то умер, — произнёс он негромко, дождавшись гилдероевского глотка всухую, — к вам бы сейчас цеплялся дежурный приёмщик в Азкабане. На предмет болезней, заразных для дементоров.

Гилдерой открыл было рот, но, несколько раз хлопнув глазами, всё же решил ничего не озвучивать. У внимательного наблюдателя, однако, могло бы зародиться подозрение, что «Геракл Магобритании» просто не знает в точности, кто такие дементоры.

— Сегодня утром в Хогвартс прибыл Попечительский совет в лице лорда Малфоя и лорда Гринграсса. — Дамблдор оставил в покое злополучный конверт и приступил к финальной части «доклада». — Их сопровождала леди Августа. У меня состоялся очень неприятный разговор, профессор Локхарт. Вам крупно повезло, что вас в этот момент не было в школе. Мне пришлось отдуваться одному.

Он просто не понимает, что происходит, внезапно осознал Дамблдор. Физиогномика этого болвана читается не хуже открытой книги, и сейчас там превалируют девственно чистые страницы. Попечительский совет, главы могущественных родов, какая-то Августа — всё это для него пустые колебания воздуха. Он видит лишь напряжённую обстановку и настороженно ожидает, когда же эти разозлённые люди покончат со вступлением и заговорят на понятном ему языке.

Директор тяжело вздохнул.

— Послушайте, Локхарт, а может, мне уступить напору Скитер и всё же дать ей интервью? Не знаю, как эта жужелица пронюхала об инциденте со столь умопомрачительной оперативностью…

Вот этот аргумент пронял Гилдероя до печёнок. Записной баснописец беспокойно заёрзал на стуле.

— … но чистосердечная исповедь сняла бы добрую половину неподъёмного груза с моей престарелой совести.

— Господин директор…

— Почему, в самом деле, я должен отдуваться в одиночку? Делать покаянное лицо, выслушивать угрозы о погребении заживо…

— М-мистер Дамблдор! — блеющий Гилдерой забегал глазами по коллегам в поисках поддержки. — М-может, не надо, а?

— Да отчего ж не надо-то? — удивился Дамблдор. — Страна должна знать своих героев!

— Я…

— Пригласим несколько учеников с того урока. Северус попросит у Драко воспоминания, отколдографируем загаженную шевелюру… Статья выйдет — просто бомба!

— Нет!! — взвизгнул бесстрашный покоритель трансильванских вампиров и немезида вайсхорнских троллей. — Прошу вас! Я всё осознал, я больше не буду!

Находись здесь взрослый человек — чего доброго, бухнулся бы на колени, брезгливо подумал Дамблдор. Но этот дошкольник-переросток с минуты на минуту начнёт хвататься за задницу в ожидании порки на конюшне.

— Уверены, что осознали? Или всё же короткую заметку…

— Нет, пожалуйста! Всё, что скажете!

В кабинете рывком похолодало градусов на десять. Гилдерой замер мраморной статуей, выпучившейся на Дамблдора глазами кролика, встретившего удава в момент пребывания на оправке в кустах.

— В ближайший месяц, профессор Локхарт, вы сидите тише вянущей зелени на грядках Помоны. Вам понятно?

— Д-да!

— Никаких зверей! Никаких заклятий! Не смейте даже палочку доставать! Только теория, только гусиные перья и пергамент!

— Н-надо было анкетой и ограничиться…

— В зверинец вам больше ходу нет. В загоны у Леса — тоже. Кладовку с наглядными пособиями мы также запрём, от греха. Мел, доска и ваши руки — чтобы демонстрировать примерный размах ваших трофеев.

— Э-это я умею…

— Через месяц мы решим, что делать с программой дальше.

— М-можно и подольше…

— Двести пятьдесят галеонов будут удержаны из вашего жалования.

— Но…

— Это подбодрит вашу память. Не заснуть целый месяц — то ещё испытание для старушки.

— С-старушки?

— Вам всё понятно, коллега?

— А…

— Ещё раз опоздаете на педсовет — вылью этот кипяток вам на ноги. Спокойной ночи, профессор Локхарт.

Гилдерой вскочил, будто ошпаренный обещанным кипятком, и поспешил к лестнице наружу. Но уже на подходе споткнулся, едва удержался на ногах и… озадаченно замер.

— Н-но почему «спокойной ночи»? Сейчас же всего…

— У вас завтра ранний подъём. ЗОТИ первой парой, а аудитория сама себя в порядок не приведёт.

* * *

— Завтра воскресенье, — буркнул Снейп, когда за Локхартом задвинулась горгулья.

— Ему как раз полный день и понадобится, если напряжётся и поспешит. — Дамблдор опять взялся за отложенный конверт. — Я запретил домовикам ему помогать.

Жалкий вид распиаренного неудачника ни на секунду не обманул директора. Кое-какие неафишируемые факты из творческой биографии этого авто-менестреля однозначно говорили, что, поменяйся Дамблдор и Локхарт местами, и его, директора, уж точно не стали бы щадить ни одно лишнее мгновение.

Собственно, именно поэтому Локхарт сейчас и в школе. И именно поэтому никуда не может из неё деться.

— Альбус. — МакГонагалл после увиденного на совещании выглядела подавленной. — Мы можем его уволить?

— Увы! — Дамблдор продолжал терзать упёртый пергамент. — У него годичный контракт. Должно произойти нечто куда более неординарное, чтобы его можно было выпнуть без последствий.

Разумеется, директор лукавил даже тогда, когда ссылался на договоры и законы. Определённый Уставом кворум деканских и попечительских голосов либо, с некоторыми неустойками, полный консенсус деканата могли бы справиться с подобным ограничением, ибо оное условие оговаривалось в виде ссылки на указанный Устав в одном из контрактных пунктов. Более того, после всего услышанного сегодня утром директор не сомневался, что собрать с лихвой необходимый кворум не составило бы никакого труда. Но зачем дарить коллегам инструкцию к оружию против собственных замыслов, если сами эти коллеги ленятся изучать юридическую казуистику, касающуюся их напрямую?

— Где ты только его откопал? — не унималась МакГонагалл. — У меня некоторые второкурсники справились бы лучше!

— У меня, после недели натаскивания, и некоторые первокурсники потянули бы, — отозвался Флитвик.

— Это только взрослым джентльменам верят на слово, — буркнул Снейп. — Дети обязаны предъявлять превосходный Ж.А.Б.А.

— Вы же знаете, коллеги, как непросто привлечь кого-то таким жалованьем. — Голос Дамблдора окрашивался нотками быстро нарастающего раздражения: конверт ни в какую не желал поддаваться. — Да ещё на эту… мордредову… должность…

Директор не выдержал и, рискуя повредить содержимое, рванул пакет со всей силы. Пергамент помялся, но устоял.

— Троллий натоптыш! — в сердцах рявкнул Дамблдор. — Да в чём твоя проблема, приятель?

Он прекратил бесплодные физические упражнения и внимательно осмотрел обычную с виду упаковку.

— Мерлин! Это же тебе письмо, Минерва! Держи. Сова, должно быть, и тебя углядела через окно.

МакГонагалл без интереса взяла министерский пакет и без проблем вскрыла его, думая о своём.

— Что вы будете делать через месяц, директор? — поинтересовался Снейп.

— Хороший вопрос. — Директор принялся за второй конверт. — Поближе к Сам… к Хэллоуину возьмёшь эту канарейку в оборот, и устроите вместе с ним дуэльный клуб для мелкоты. Восстановим былую традицию.

— Дык… а почему не Филиус? — возмутился зельевар, транслируя при этом обоюдную досаду: и свою, и мастера-дуэлянта Флитвика.

— Потому что мне не нужны лишние трупы, — рассеянно ответил Дамблдор, добывая из конверта первый из нескольких листов. Но, отследив краем глаза искреннее негодование полугоблина, поспешно добавил: — Среди кучерявого педсостава.

— Но… давай тогда вообще без болонки, — попытался воззвать к здравому смыслу Снейп. — Флитвик с Минервой вполне смогут провести первое собрание. Альбус, я же и так из зельеварен не вылезаю!

— Одно занятие, Сев… от силы два… больше и не… Да что за день такой сегодня!! — опять воскликнул Дамблдор, вчитавшись в пришедшее послание. — Теперь ещё и Боунс! Ну как она-то узнала?

Директор брезгливо пробежался по нескольким случайным вопросам из приложенной копии гилдероевской анкеты, рассеянно посмотрел на дверь и на всё ещё стоящий на столе чайник с кипятком.

— Кукарекун удачно избежал бульона, — буркнул он, возвращаясь к основному письму. — Если ДМП тоже начнёт расследование…

— Хвала здравому смыслу! — отозвалась МакГонагалл, всё это время читавшая своё послание. — Они во всём разобрались!

— Ты так полага… Кхм, ты о чём?

— С Поттера сняты все обвинения! — «порадовала» директора довольная МакГонагалл. — Мне прислали официальное уведомление. Репримация аннулирована. Спасибо, Альбус.

— Кхм… — Дамблдор быстро отыскал в своём конверте собственный экземпляр. — Сам удивлён… С чего такая доброта?

— Так… По результатам дознания… Отсутствовал в городе… Было ошибочно принято за… Что? «Летающий артефакт весом около тонны»? — МакГонагалл удивлённо подняла глаза. — Откуда там…

Замдиректора осеклась, переварила пришедшую ей в голову догадку и повернулась к Флитвику.

— Филиус, а сколько весила та летающая колымага из Большого зала?

Дамблдор скрипнул зубами. «Убью рыжего паскудника!», в который раз пообещал он себе.

Этот дождь не походил ни на что, виденное мною ранее. Кирпично-серого цвета с карминово-красным отливом, шероховатый и холодный на ощупь, но с проскакивающими иногда раскалёнными искрами-одиночками. Бомбардирующие меня капли казались одновременно и вытянутыми стреловидными иголками, и объёмными снежинками-ёжиками геометрически правильной формы. Сенсорный коктейль завершал мелодичный перезвон миллионов медных бубенчиков.

Ограниченные возможности человеческого восприятия пытались донести до моего сознания то, что ощущало аурное зрение.

В последние месяцы я забурел, заматерел и даже начал ставить на место зарвавшихся преподавателей. А нынешней ночью объективная реальность опустила меня на дно и показательно ткнула в лужу собственного невежества. В ответ я, кажется, сделал небольшой шажок к пониманию, какое влияние всё-таки может оказывать расположение небесных тел к протекающим на Земле магическим процессам.

Аспекты. Базовые кирпичики того магического стиля, которым я владею лучше всего. Разноцветные нити для плетений, буквы волшебного алфавита, краски на палитре изографа чудес.

Удобнее всего провести аналогию с химическими элементами. Их порядка сотни, они очень разные, могут соединяться друг с другом в самых разных сочетаниях и составлять умопомрачительные композиции-молекулы из сотен тысяч атомов, вылепляя одну из сложнейших известных человеку материй — белковую жизнь.

В продолжение аналогии — люди дают элементам имена. Эти наименования не всегда отражают исчерпывающую суть именованного — скажем, водород вовсе не порождает воду в большинстве реакций, — но описывают одну из характерных граней его проявления или же просто обусловлены историческими причинами. Аспект Огня не обязательно воспламенит и опалит, но вы с большой вероятностью обнаружите его в любом плетении, проявление которого связано с повышением температуры относительно окружающей среды. Аналогично ему, Стужа встретится в волшебстве с «холодком» — пусть даже это будет охлаждение на десяток градусов расплава в доменной печи. Воздух незаменим при газодинамических манипуляциях, Вода — при работе с жидкими средами (в идеале — да, с водой и только водой).

Не все аспекты имеют столь явное физическое соответствие. Жизнь и Смерть не описываются одними лишь четырьмя фундаментальными взаимодействиями. Антагонист Света — Тьма — вообще не объясняется действующей физикой. Даже простейшее её проявление — фонарик, «светящий темнотой» посреди яркого полудня — уже привёл бы теоретиков в уныние по поводу необходимости переделки давно проверенных моделей.

Есть аспекты, названные в честь абстрактных понятий или философских категорий: Порядок, Энтропия, Условность, Стохастичность. Есть аспекты, проявляющие себя в динамике и подмешиваемые ради получения определённого поведения на нужных участках: Равновесие, Коллапс, Разбег. Есть аспекты, о которых мало что известно ввиду закрытости соответствующих школ: относительно Природы и Ментала нельзя даже с уверенностью утверждать, единые ли это начала или же группы с затруднённой дифференцируемостью.

А ещё огромной ошибкой было бы полагать, что в магии всё можно описать аспектным языком. Волшебство бесконечно многогранно. Действие тех же зелий, например, объясняется аспектной моделью лишь частично. То, что вытворяет Луна, не объясняется вообще никакими теориями.

Стоящая рядом подруга загадочно улыбнулась, не отрываясь от разглядывания своей небесной тёзки через мой бинокль. Чтобы чувствовать эту улыбку, мне уже давно не требуется открывать глаза и поворачивать голову. Достаточно улыбнуться в ответ. Да и многое ли рассмотришь ночью, если у тебя нет совиных глаз?

А чего это, кстати, мы с Луной делаем ночью на Астрономической башне? Не угадали! У нас занятие по Астрономии. Практическое, внеплановое и в расширенном составе.

Сегодня одиннадцатое — точнее, уже двенадцатое — сентября, ночь с пятницы на субботу. Полнолуние. А ещё — удивительно ясная, безоблачная ночь. Загодя получив магловский прогноз погоды, профессор Синистра устроила внеплановое практическое занятие: сразу для всех четырёх факультетов и для двух первых курсов сразу. А вы что думаете, такая удача каждый семестр прилучается?

Управиться одновременно с почти сотней учеников непросто, но у Авроры всё продумано. Каждый первокурсник прикрепляется к второкурснику, оба получают персональный проект. Обучая, обучайся. Пары подбираются в пределах одного факультета и однополые — Синистре не до социальных директорских экспериментов, — но никто не мешает «меняться». Так что чистокровная Луна перешла ко мне, а маглорождённый Криви — к не менее чистокровной Падме. Соединение магловских и волшебных знаний как нигде более удачно играет именно в астрономии.

Цель нашей сегодняшней охоты — не астрономическое, а астромагическое полнолуние. Оказывается, в магии играет роль не только выстраивание луны в противостоянии к солнцу, но и случившийся под такое событие поворот *поверхности* луны к Земле особым образом. А вы думаете, луна всегда развёрнута к нам одной стороной? Так оно примерно и есть, вот только Земля «заглядывает» на луну из-под разных направлений. В итоге мы получаем причудливую смесь видимых колебательных «покачиваний» нашей спутницы, называемую «либрацией».

Нужный магам поворот «ловится» моментом одновременного появления на краях диска нескольких приметных кратеров. Список кратеров меняется от полнолуния к полнолунию и берётся из огромных скучных таблиц. Бедные наши головы, в которые никто не пытается вкладывать ни грамма математики до четырнадцати лет, но требовать решения подобных задачек начинает с одиннадцати!

Ну а «проектом на троечку» Аврора предлагает наблюдение «оппозиционного эффекта». Это когда во время полнолуния на лунном диске исчезают почти все тени от гор и кратеров, так что видимая яркость этого диска ощутимо возрастает на несколько часов.

Одно радует: завтра можно не отрываться от подушки хоть до обеда. Полнолуние наступает в половине третьего ночи. Синистра предписала обоим курсам поспать несколько часов перед ужином, но где вы видели двенадцатилеток, добровольно спящих днём, особенно если обычно они этого не делают?

Ничего, в следующий раз все пойдут отдыхать как миленькие: плодотворно работает сейчас от силы десятая часть пар, остальные наблюдают изменённую реальность, обклёвывая носами окуляры.

Не открывая глаз, я поправил висящий на плече фотоаппарат, конфискованный у Криви через полчаса после начала занятий. Колин — хороший парень, но иногда он не дружит с головой. Если бы ему удалось сделать тот замечательный панорамный кадр напряжённых учебных будней, его бы, весьма вероятно, сбросили с самой высокой школьной башни.

Настоящий волшебник растёт. Все настоящие волшебники не дружат с головой.

Меня обиженно пихнули под бочок. Вздохнув, я сосредоточился на небе.

Серо-карминовый поток ослабевал. Пиковый всплеск длился от силы десять минут, боковые лепестки продолжаются часов по двенадцать, но чтобы мне их увидеть, нужно очень сильно напрягать магическое зрение. Что интересно, радиант этого «лунного дождя» находился не на диске, а выше и левее луны градусов на десять.

Это плеть. Тугой жгут из неизвестного аспекта, которым в день полнолуния стегают по Земле неведомые силы межпланетного магического взаимодействия, и который в иное время болтается где-то рядом над эклиптикой, не задевая нашу родную планету. Возможно, жгут исходит с луны, а возможно, на луне есть что-то, фокусирующее поток, приходящий из дальнего космоса.

Наверное, этот аспект — как душ Шарко: кратковременное воздействие полезно, а постоянное — и жить не даст. Орошает карминовым дождём, допустим, магические растения — и на какое-то время после полнолуния они приобретают особые свойства. Напитываются реликтом. Тут-то их и нужно собирать.

Не все аспекты можно встретить в планетарных магических источниках. На Земле я насчитал двадцать шесть элементов, в Средоточии известны пятьдесят семь, из них лишь сорок один встречены на многочисленных планетах этой цивилизации. Остальные имеются лишь в космосе, зачастую в удалении от звёзд или в очень экзотических системах наподобие распределённых коллапсаров. Их, «космических» аспектов, конечно же должно быть гораздо больше, но поиск и исследования затруднены: дар магического зрения в Средоточии встречается так же редко, как и… хотя статистики по Земле у меня нет, будем честны. Для расширения возможностей аурного зрения в Средоточии можно использовать симбиоз с волшебными созданиями — такими, как звёздные дельфины и киты, — но здесь, в свою очередь, уже требуется «сродство душ», которое также встречается нечасто.

Но один момент является общим и для планет, и для космоса: магические источники связаны с жизнью. С любым её проявлением. Жизнь встречается и в космосе, и в пустоте между галактиками: необычная, в чём-то не вполне материальная, но очень даже ощутимая, когда вы оказываетесь в тех краях. Там же, где жизни нет, магия лишь течёт, но не истекает.

И вот поэтому мне больше по душе вторая версия происходящего: что-то на луне фокусирует поток, приходящий откуда-то издалека. Ведь будь на луне жизнь, уж за столько тысячелетий мы бы что-то, да заметили?

Судя по развитости земной астрологии, не одна только луна, но и планеты в нашей солнечной системе тоже что-то фокусируют, направляют и переплетают. И это странно. Я не читал ни о чём подобном в книгах о Средоточии. Нужно поискать специально. Если не найду… я даже не знаю, что и думать. Наша система настолько уникальна?

— Почему я никогда не замечал этого ранее? — спросил я тихо.

Что сказать в оправдание… Всего десять минут в месяц, когда это вообще можно увидеть, и даже в эти десять минут нужно напрягать второе зрение. А оно у меня тоже не стоит на месте: развивается, и до Хогвартса таким острым не было.

— Ты никогда и не смотришь на Луну, — задумчиво протянули рядом. После чего громко чихнули, несколько смазав меланхоличность момента.

Понятливо улыбнувшись, я скользнул в доверчивое сознание. О, ну здесь всё как обычно.

Чёрное, абсолютно беззвёздное небо — не закрытое облаками, а именно потерявшее все звёзды. Луна на небосводе чуть крупнее нашей и частично разрушена: обломки мелким крошевом висят рядом, постепенно выстраиваясь в наклонённое к горизонту кольцо. Место давней катастрофы на лунной поверхности заляпано кляксой на треть видимого диска. Цвет «чернил» очень похож на тот самый, серо-карминовый. В этом унылом месте — стылый холод и дышится с трудом.

С тех пор, как я начал «ходить в гости» к Луне, я нередко застаю её в подобных «местах». Иногда, сидя в Большом зале, она видит на его месте и наполненные солнцем рощицы, и белоснежный мрамор ажурных башен, но чаще всего — вот эту реальность: тёмную, пыльную, холодную и разрушенную. На мой недоумённый вопрос она однажды ответила, что с таким «якорем», как я, ей не страшно заходить и чуть дальше: куда бы она теперь ни забрела, она всегда сможет вернуться.

Девочке, однако, было холодно на чужом морозе, так что я приобнял её за плечи:

— Возвращайся к нам, Светлячок. Ума не приложу, почему тебя заносит на эти помойки.

— Для хорошего нужно потрудиться. — Луна шмыгнула носом. — Само собой случается только плохое.

Ночное небо перед её глазами уже было нормальным, однако холод никуда не делся. Холод… в ногах?

Я успел этому удивиться, а потом меня мягко вытеснило из чужого сознания. Ну, всем нам иногда хочется побыть одному, однако сейчас эта уловка меня не обманула.

Я осторожно приподнял полу её мантии и успел заметить, как одна ступня, отогревавшаяся поверх другой, поспешно встала на землю. Ступня, одетая лишь в колготки.

— Луна, ты обалдела? — спросил я тихо, но строго. — Ты почему босая?

Ветер на верхотуре, ночные плюс шесть и холодный камень. Не знай я Луну получше некоторых, подумал бы, что это не очень здоровое чудачество.

— Хитрые нарглы предложили моим туфелькам поглазеть на другие места, — вздохнула подруга.

— Иными словами, им приделали ноги. — Я достал самые тёплые меховые тапки, которые у меня были. — До сих пор думал, что крысы живут только на нашем факультете.

Луна опять шмыгнула. Я разогрел заклинанием тапочки градусов до пятидесяти, вложил в них одноразовые стельки с химическим подогревом и положил на землю.

— Горячо-о… — протянула подруга с ощутимыми нотками блаженства в голосе.

— Ну и что тебе самой мешало сделать то же самое? — продолжил я бурчать, протягивая Луне простудный отвар и по-быстрому размешивая в другой чашке горячее молоко с мёдом. — Я тебе доступ сама-знаешь-куда зачем дал?

— Это же не еда. — Луна пошевелила меховыми носками и закашлялась.

— Не уверен, но вроде я говорил не только о еде. — Я протянул подруге горячую кружку. — Что мне скажет мистер Лавгуд, если ты приедешь на каникулы с артритом?

— М-м… Хорошее имя для одного знакомого наргла — «Артрит».

Я вздохнул. Разбираться с малолетними клептоманами недосуг. Накуплю ей обуви с десяток пар, это проще. Нужно только мерки снять. И одежду…

— У тебя только туфли погулять увели? С одеждой всё нормально?

— Угу…

Нет, и одежду тоже. Чтоб если украдут, она всегда смогла взять сама, не дожидаясь меня. А что вообще девчонки носят? Кхм… Придётся спрашивать у Парвати.

— Теперь скажи мне честно… — Я дождался, когда Луна согреется, и лишь затем перешёл к основному вопросу. — У тебя проблемы с соседями?

Луна отрицательно мотнула головой.

— С однокурсниками? Со старшими ребятами?

— Нет.

Луна мне не врёт, так же как и я ей. Но глаза она сейчас опускает. То ли не говорит полную правду, то ли я задаю не те вопросы. Понятно, что пытается что-то скрыть, но в мысли к ней заходить не хочется.

— Саргас, не надо никого наказывать. Пожалуйста.

Наказывать, стало быть, есть за что.

— Луна, бери всё, что найдёшь, если создаётся угроза здоровью. Одежда, обувь, инструменты, всякие мелочи — они вообще всегда в твоём распоряжении. Может, ты свой сундук ко мне переложишь? Хочешь, отделю тебе собственную кладовку?

— У меня нет от тебя секретов.

— Одно другому не мешает.

Луна улыбнулась, посмотрела мне за спину и отхлебнула из кружки.

— Почему вы не работаете, мистер Поттер? — К нам подошла совершающая «обход территории» профессор Синистра.

— Э-э… Полнолуние наступило восемь минут двадцать секунд назад, профессор, — повинуясь наитию, назвал я момент кульминации «дождя».

Аврора вызвала приглушённый красноватый «Темпус» с секундами, сверилась со своими записями. Внимательно посмотрела на меня.

— Использование моделирующих артефактов — это здорово, — строго сказала она. — Но цель сегодняшнего занятия — научиться определять нужный момент *наблюдениями*, мистер Поттер.

— А такие артефакты тоже бывают? — удивился я. — Кхм. Я… мы пользовались исключительно наблюдаемой картиной.

Ещё один испытующий взгляд.

— Хорошо. Если вы лукавите, пусть это останется на вашей совести. — Аврора посмотрела на Луну — стоящую с кружкой в руках и биноклем на шее. — Мисс Лавгуд с вами в команде? Тогда по пять баллов Гриффиндору и Рэйвенкло. Вы пока что единственные, кто справился.

Синистра продолжила обход. Луна, ухватив второй рукой бинокль и возобновив наблюдения, но уже не неба, а чего-то интересного в кронах Запретного леса, тихо пробормотала:

— И вот этот человек учит нас осторожности, Ночь.

Я вздохнул. Возразить было нечего. Стоило догадаться хотя бы секундами не бравировать.

* * *

Проводив Луну до Вороновой башни, я перешёл в Саргас и вдоволь отоспался, после чего провёл день, зарабатывая деньги гильдейскими заказами.

Вас, наверное, интересует, чем же я занимаюсь на этой стороне моей жизни? Всё ещё тачаю сумки и кошельки, зачаровываю патроны и делаю переговорные амулеты? Не без этого. Если нет другой работы, и такая рутина приносит денежку, заодно удерживая деловые связи. Но всё чаще от гильдии мне перепадают особые заказы.

Одноразовые. Неповторяющиеся. Неплохо оплачиваемые, но всякий раз требующие составления нового проекта, поиска новых подходов, освоения новых практик. Вот как сейчас.

Трансгрессионный газосос. Нет, не уборочный. Добывающий.

Основу пищевой промышленности в Средоточии, как и на Земле, составляет сельское хозяйство. И если в производстве животного сырья реакторный белковый синтез с переменным успехом конкурирует с выращиванием инопланетных коровок на автоматизированных фермах, или генно-модифицированных морских гадов — в аэраторных чанах, то для растительной пищи аграрному производству альтернативы нет. Это экономически оправдано. Гидропоника в закрытых объёмах вынужденно применяется в мирах с холодной или агрессивной средой, а вот там, где солнца и тепла в достатке, возделанные поля занимают существенную часть суши, работая и на внутренние нужды, и на экспорт.

А растениям нужны удобрения. Без строительного материала пшеница не даст свои двести инопланетных центнеров с гектара. И на первом месте среди удобрений — азотные.

Азот можно взять из воздуха и химически связать в нужную формулу. Первый этап на этом пути — получение аммиака; первый и самый затратный по энергетике. Ничего принципиально нового в Средоточии не придумано: сложности диктуются химией и строением атома, а не технологией. Эн-Аш-Три хоть и выгоднее Эн-Два, но сначала мисс Эн нужно уговорить расстаться с товаркой-близнецом. Волшебных катализаторов, применимых в промышленных масштабах, так и не найдено.

А энергия на дороге не валяется. Даже в Средоточии.

А между тем готового аммиака в природе навалом: на ледяных гигантах, например. Это такие планеты, большие и холодные. Как наши Уран и Нептун.

Несмотря на «ледяное» название, планеты в основном состоят из газов, сверхкритической жидкости и твёрдых льдинок: водорода, гелия, метана, воды и — да, аммиака. Несмотря на то, что массовая доля аммиака в целом не впечатляет, распределён он по «внутренностям» небесного тела неравномерно: погрузившись в толщу планетарного «бульона» на требуемую глубину, можно набрести на слои его сосредоточения.

По идее, именно здесь и нужно размещать автоматизированную добывающую станцию: защищённую от холода и высокого давления огромную «подводную лодку» с нулевой плавучестью. Но есть одна проблема: доставка.

Ледяные гиганты — большие планеты с глубоким гравитационным колодцем. Корабли Средоточия, конечно, не на химическом топливе летают, но каждый такой трансфер всё равно влетает в копеечку. Это ведь будет перевозка первичной переработки, а не невесомого хайтека. Плюс особая защита и возможность летать не только в пустоте, но и в ледяной криокаше. Идея не окупится.

Здесь могла бы помочь магическая телепортация. Могла бы, но не может. Не «в лоб». Если вы мгновенно поднимаете миллион тонн жидкости из гравитационных глубин высоко в космос, это нарушает закон сохранения энергии. Магии это не нравится, и она берёт за такое волшебство изрядную цену. Слабые и даже средние маги не потянут. А только таких вы и сможете нанять в «переносчики».

Почему вообще нужны волшебники? Уж в Средоточии-то, наверное, эту самую магию давно смогли автоматизировать — и каст заклинаний, и сбор «магической энергии»? Ответ прост: нет, не смогли. Это пока не удалось никому. Магия не автоматизируема. Что-то простое получается переложить на артефакты, но в целом волшебству требуется разумная воля. Сбору волшебной энергии на дальней перспективе — тоже. Источники — только там, где жизнь, не забыли? У меня в Замке идёт наполнение накопителей, но всё чахнет и хиреет, если меня долго нет. Подозреваю, что даже если я отсутствую *недолго*, в Саргасе «на хозяйстве» всё равно кто-то остаётся. Или что-то. И вот именно «ему» нужно моё присутствие хоть на пару дней в неделю.

Возвращаясь к телепортации. Цену можно существенно снизить, если использовать обменную телепортацию: содержимое двух удалённых друг от друга камер просто меняется друг с другом. Если в обеих камерах была примерно одинаковая масса, нарушения законов сохранения не происходит.

Именно этот принцип и реализуется в создаваемой сейчас нами газососной платформе. Трансгрессионная камера наполняется очищенным и обогащённым аммиачным сырьём, после чего мгновенно переносится на перерабатывающий завод на жилой планете здесь же, в системе. Вместо сырья в камере появляется то, что на «другой стороне» не особо нужно: песок, камни, морская вода — всё предварительно охлаждённое ранее пришедшим сырьём. Жертвенная масса выбрасывается из кормовых сопел, а в камеру поступает новая порция к отправке.

Разумеется, к проектированию завода я отношения не имею. На мне — прецизионно отъюстированное обменное зачарование дальнего действия, для работы с которым хватит сил среднего мага. А ещё связь. Радиосигнал с Земли до Урана летит почти три часа, не забыли? Никакого нормального производственного процесса на таких скоростях не получится, вам же нужно как-то управлять этой махиной дистанционно. А вот магия подобия, например, работает мгновенно. Я и этого не говорил? Только не рассказывайте земным учёным — они сожгут вас на костре, чтобы тематику лабораторий не ломали. И протеевы листочки в мусор не выкидывайте.

Хорошо продуманное зачарование от специалиста магии пространства — меня то есть, — учитывающее большинство рабочих ситуаций и, главное, оптимизированное под них. Если не ленясь потрудиться при проектировании, это окупается низкими затратами в эксплуатации. Заказчик сможет нанять несколько слабых магов, распределить их по сменам — и они будут работать «живой батарейкой» и «разумной волшебной палочкой», несколько часов в день раз за разом запуская несложный производственный каст.

Это чудовищно скучная работа, которая, тем не менее, очень хорошо оплачивается. Экономия у завода приличная, а специалисты, даже такие — в недостатке. Довольны будут все. Вот только…

Вот только я, всё сильнее вживаясь в мистическую ветвь волшебства, всё чаще задумываюсь и задаюсь одним непростым вопросом.

Если магия — разумна, как она относится к одарённым, растрачивающим свой дар в настолько рутинном и неразвивающем деле? Можно ли сжигать собственную Искру на прозябание в роли шестерёнки, которую кому-то слишком дорого делать из железа? Что происходит с такими волшебниками по прошествии десятилетий их конвейерного труда?

И какой ответ придётся держать мастеру, изготавливающему платинную основу для таких живых шестерёнок?

— Нет, чудовище! — холёный Локхартов палец нацелился мне в макушку. — Я не позволю тебе убивать невинных людей!

Я индифферентно шмыгнул носом. Решение очевидно: нужно позволить убивать виновных людей.

— А он мне в ответ: «Но я же ХОЧУ ЕСТЬ!» — патетично заорал лицедей театра одного актёра. — Гарри?

— Но я же хочу есть, — послушно промямлил я, меланхолично рассматривая совиную печеньку у себя в руках.

Как по заказу, у Уизли на задней парте жалобно и звучно отозвался пустой желудок. Неожиданный аккомпанемент удачно отрезонировал с тишиной затаившего дыхание класса. Народ радостно заржал.

— Партерные короеды, Гарри! — в сердцах рявкнул профессиональный рапсод собственных нетленок. — Ты же играешь оборотня, опоённого Зельем болтливости!

— Дык, я и болтаю, профессор. Так-то я молчун по жизни, вы же знаете.

Локхарт начал было набирать воздух для чего-то особенно экспрессивного, но в любительскую экранизацию влезла Грэйнджер.

— Профессор, но в начале урока это был вампир, а не оборотень!

Режиссёр-постановщик схватился за голову, уставился в пол и глухо зарычал. Не отрывая глаз от паркета, безошибочно вперил палец в настырную рецензентшу и отчеканил:

— Мы договорились, что вы будете молчать на моих уроках, мисс Грэйнджер! Эта лекция — для Гриффиндора, а не для воронов! Если уж попали к грифам, то хотя бы притворитесь, что вы в красных погонах!

Со стороны Слизерина послышались незлые аплодисменты, немедленно подхваченные гриффиндорской мужской галёркой. Последним просто нравилось всё, что унижало «противную заучку».

Грэйнджер возмущённо открыла рот, не зная, с какой темы начать: то ли с недопустимого в профессорских устах факультетского жаргонизма, то ли с немыслимости предположения, будто она может быть кем-то иным, кроме истинной гриффиндорки.

— Договор, Грэйнджер! — повернулся к ней преподаватель. — Вы помните условия? Вы молчите — и я ставлю в конце урока двадцать баллов Гриффиндору. Вы открываете рот — и я снимаю пятьдесят! Выбор за вами!

На Гермиону было жалко смотреть. Двадцать баллов за урок она не смогла бы получить, даже если бы ей позволяли отвечать всякий раз, когда она тянет руку. Это было предложение немыслимой щедрости. Но с другой стороны — ну как же можно молчать, если тебе есть что сказать по теме лекции?

Пользуясь тем, что Гилдерой переключился на высокопарный сценарный монолог, я незаметно улыбнулся. Девчонку закаливают. Уж не знаю, как у Локхарта с интеллектом, но струну он подобрал верную. Одно слово: знаток женской психологии.

Жаль, что Гермиона всё ещё остаётся одной из тех немногих, кого интересуют эти абстрактные баллы в песочных бутылках. Они с Перси — два сапога пара. Будущая староста, к гадалке не ходи.

После провального эксперимента с пикси Локхарт резко поменял учебную программу. Отныне мы держали палочки в чехлах и изучали исключительно изящную словесность, а уроки ЗОТИ превратились в литературные вечера с авторским декламированием художественных «учебников». Гилдерой выходил на середину класса и показывал в лицах, как и в каких выражениях он боролся с очередным чудовищем, а в качестве ассистента на роль монстра вызывал вашего покорного слугу. Все гилдероевские битвы проходили один на один, так что более одного ассистента ему не требовалось.

Формальных причин отказаться у меня не имелось. И хотя я делал всё для того, чтобы моя актёрская игра выглядела максимально отвратной, это веселило аудиторию ещё сильнее. Локхарт понял, что нашёл удачное решение: пусть и извращённым способом, но он открыл-таки возможность поднабрать популярности и в нашей школе. Классическая клоунская реприза: один комический паяц и один трагический. Комик осыпает трагика тортами и ругательствами, трагик меланхолично отряхивается.

— … А у меня всего ночь, чтобы подобрать нужный рецепт! — надрывался Локхарт, взывая к воображаемой луне на потолке. — Всего одна короткая ночь — измыслить то, что ещё никому и в голову не приходило!

Единственное, что печалило златокудрого импресарио — его находка работала только на двух факультетах второго курса. Он бы с удовольствием ангажировал нерадивого Поттера своим подсобным инвентарём на все уроки в календарной неделе, но тут уже сам Поттер имел законные основания уклониться от подобной чести.

А дела на других курсах у Локхарта шли неважно. Это только малолетних детей преподаватель-самодур может тиранить безнаказанно и безответно, а вот со старшими студентами нужно проявлять разумную осторожность. Они терпеть не станут.

— Что здесь может сработать? — Гилдерой метался от парты к парте, будто попсовик с приглушённым микрофоном, выпрыгнувший со сцены в зрительный зал «поближе к народу». — Сабельный осот? Слишком остр и горяч. Конопатая конопля? Законопатит с концами. Пестроструйная петрушка? Грохающий горох? Огорчительный огурец? Тыкающая тыква? Нет, нет, НЕТ! Всё, всё не то!.. И тут!! — Гилдерой надсадно возопил и потянулся к классу, будто пожираемый трясиной утопающий — за спасительным шестом: — Кто, кто мне подскажет, что прислало Гениальное Озарение по почте?!

— САЛАТ-ЛАТУК! — слитно гаркнул класс.

Это кино дети смотрели уже шестой раз. Хотел бы я сказать, что они его ненавидели, но… Красной половине аудитории оно нисколько не надоедало: уроки шли весело, а Локхарт изобретательно импровизировал и фантазировал, подчас с лютым пренебрежением к логике рассказанного минутой назад. Ну а Слизерин умел скрывать истинные эмоции за маской вежливого равнодушия.

Так вот, о старших курсах. В начале октября группа неустановленных лиц набила зарвавшемуся профессору его холёную морду. Подкараулили в безлюдном коридоре и устроили молниеносную «тёмную». Причина, вероятно, была очень весомой, потому что пойманных на таком ожидало бы однозначное исключение из школы. Снейпа, например, за всё десятилетие его одиозного эпатажа так никто и не побил.

Но обошлось: нападавшие не переговаривались, а «тёмная» была в прямом смысле тёмной: с применением Перуанского порошка мгновенной тьмы. Благо практические навыки у «бойца с бумажными троллями» оставляли желать лучшего. Снейп вот до сих пор может оставаться не бит именно потому, что и засаду бы обнаружил, и действенное сопротивление оказать способен, и отыскать постфактум истинных виновников более чем в состоянии.

После этого из гилдероевских речей на уроках исчезли ультимативные требования выкупать его учебники каждой твари по паре — то есть не только основными, но уже и запасными комплектами. Он по-прежнему не пропускал ни одного повода выказать своё презрение «помойным тряпкам» кустарных копий, но *требования*, да ещё и по два комплекта на каждого ученика — исчезли.

На этом последние пункты негласного общественного договора «Локхарт против школьного населения» были утрясены. Каждая сторона отныне готова терпеть другую, если демаркированные границы не нарушаются. К сожалению, окончание войны с коллективом не означает прекращения конфронтации с отдельными его членами.

— … Я знал, что этим подлым тварям никогда нельзя верить, — продолжал Локхарт. — И оказался прав! Упырь сидел в засаде на вершине высоченного дуба и ждал, когда я пройду под деревом, чтобы в стоярдовом прыжке сломать мне шею…

Гермиона стиснула зубы, опустила голову и закрыла лицо руками. Ей *очень* хотелось прокомментировать каждое второе слово в этих вольных авторских фантазиях, но двадцать очков — это двадцать очков.

Я же усилил отталкивающий щит вокруг себя. Геройский монолог подходил к концу, а отсутствие у Локхарта возможности лапать, хватать и тормошить своего ассистента позволяло мне удерживать меланхоличную отстранённость от того действа, которое преподаватель полагал моим унижением.

Локхарт основательно меня невзлюбил. Была ли тому причиной анкета, уязвившая его в лучших чувствах; или кампания против его книжной аферы со мной в зачинателях; или моё полное игнорирование его попыток вывести меня из себя; или же он подозревал меня — абсолютно правильно, кстати! — в начавшихся проблемах с его почитательницами — доподлинно не известно. Как по мне, и всех четырёх причин сразу было бы недостаточно, чтобы возыметь такой эффект, но я — не он.

Рано или поздно ему надоест изводить меня детсадовскими приёмами. Рано или поздно этот нарыв прорвётся. Он — не Снейп, он не способен терпеть мнимые унижения десятилетиями.

И развязка может оказаться очень нехорошей.

— Поняв, что обнаружен, крысолак оглушительно завыл, — приступил Гилдерой к кульминации. — Гарри!

Я вздохнул и вяло откусил от печеньки. Уизлевский желудок отозвался совсем уж истошно и отчаянно — точь в точь как леденящий душу переливчатый вой. Народ едва не попадал со стульев.

— Поттер, дай пожрать! — заорал Рон, обиженно перекрикивая общий ржач.

Я искренне удивился, но всё же выудил из кармана совиный коржик покрупнее и кинул его на галёрку. Пойманное птичье лакомство немедленно исчезло в голодном рту.

— Вкушно! — пришла уже рыжему пора удивляться. Народ начал икать.

— Это попкорн, — пояснил я недобро глядящему на меня Локхарту. — Рон сегодня не завтракал.

— Я, кажется, приказал вам завыть, мистер Поттер.

Томас с Финниганом дружно изобразили полицейские сирены.

— Я не умею, профессор, — вздохнул я. — У меня другие таланты. Почему бы вам не пригласить сюда Томаса вместо меня? Глядите сами: натуральный злодей, если постарается не смеяться.

К воющим присоединились Крэбб с Гойлом. Этот разговор тоже происходил не в первый раз: и отказ от вытья, и новая «отмазка», и приглашение присмотреться к кому-либо с гриффиндорской галёрки. Гилдерой предсказуемо ответил, что ему виднее, и продолжил повествование.

Интересно, зачем он вообще пошёл преподавать в школу? У него прекрасный бизнес, благодарное фанатское сообщество, высокая популярность и доходы… Были. Что он забыл среди сопляков, мало что понимающих в дамских романах и не имеющих столько свободных денег, сколько согласны платить домохозяйки? Сколько встреч с фанатами он мог бы провести за эти месяцы? Сколько нетленного текста сочинить? Вряд ли Дамблдор оставляет ему достаточно свободного времени на писательский труд. Хогвартс — каторга для энтузиастов, а не удвоитель галеоно-часа.

— … В последний момент я слегка придержал ход, и нетопырь со всего размаху грохнулся на землю, на дюйм разминувшись с моей сонной артерией. — Иллюстрируя озвученное, профессор изобразил что-то вроде танца живота в исполнении стареющего донжуана. — Не дав ему опомниться, я повалил зверюгу в грязь. Гарри! Ляг на землю!

Не споря о том, зачем валить на землю монстра, который уже вписался в грунт вместо геройской шеи, я сходил за свободным стулом и положил его перед профессором на пол.

— Это ещё что такое?!

— Дык, эта… Люди вальсируют со стульями, когда учатся танцевать, профессор. Вот и тут тоже — воображаемый партнёр… то есть монстр на земле. Или он у вас на бок приземлился? Щас перевернём!

С задних рядов донеслись подколки про другое количество ног и несоответствие пола.

— Ты мой ассистент! Мне нужно показать, как усмиряют вурдалаков! Ляг на землю!

— Там и вправду грязно, профессор. Извините.

— Что ж, — развёл руками Локхарт, театрально призывая класс в свидетели. — Поскольку мистер Поттер не желает выполнять свои обязанности, нам всем придётся напрягать воображение. Итак, метаморф вмазался в землю с вышибленным дыханием, и у меня была всего секунда, чтобы сделать всё необходимое!

Гилдерой выхватил палочку столь широким жестом, будто собирался дирижировать сводному оркестру на половине стадионных трибун. Я насторожился и усилил защиту.

— Во мгновение ока я оказываюсь на загривке и втыкаю палочку в незащищённое горло!

Локхарт бросился ко мне с палочкой наперевес, но наткнулся на невидимую стену и отпрыгнул назад.

— Проклятье, Поттер! Убери щиты!

Щас! Мне уже однажды воткнули Авадой в ногу. Насколько я понимаю школьную «судебную систему», взятки с этого придурка в любом случае будут гладки.

— Извините, профессор. Вы бы взяли всё-таки муляж, а то вдруг чего не так пойдёт.

Почему он вообще достал палочку, вот вопрос. Шестой раз мы слушаем его историю, и до сего дня он обходился только словесным помолом макаронных изделий.

— Я профессионал, Гарри! Этот приём я выполнял тысячи раз, и вам всем совершенно нечего бояться!

Вот профессионалы-то как раз никогда не размахивают заряженным оружием.

— Нет, профессор. И, пожалуй, хватать меня и тыкать даже простой деревяшкой — тоже не надо.

— Снял щиты, живо! Или ты не вылезешь с отработок до конца года!

Дело не в том, что «профессионал», преподающий ЗОТИ, отчего-то бессильно уговаривает второкурсника снять слабые невербальные щиты. Дело в том, что его палочка сейчас чем-то «разогрета». Кто знает, что за незаметная контактная гадость там припасена?

За что он меня так не любит, мопсина злопамятная? Ну да ладно, тогда и мы терпеть не будем.

— Обойдётесь. Вы руки после туалета не моете.

Слитное «фу-у-у!» по всему классу было лучшим образчиком месяца, как именно следует завывать вурдалаку на гоне. Вопреки опасениям, Локхарт не взорвался, лишь опасно сощурил глаза. Ох, непростую пакость он мне готовил!

— Как профессионал скажу тебе, Гарри: врать тоже нужно умеючи. За такое в приличном обществе на дуэль вызывают.

— Я к вашим услугам, — состроил я на лице наивную улыбку. — Но вы же не станете мыть руки ледяной водой?

— Ни в коем случае! Это вредно для кожи!

— Ну вот. А горячий кран в вашей личной уборной подклинило. На это ещё Квиррелл жаловался.

Прозвенел звонок, отвлекая народ от недоумения, откуда мне могут быть известны такие подробности.

— *Профессор* Квиррелл! — не выдержала Грэйнджер.

Локхарт шумно вдохнул воздух и с мстительным удовольствием рявкнул:

— Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора!

* * *

Идя на обед в Большой зал, я размышлял над своими хранительскими проблемами. Путь по замку для бескрылых длинен и извилист, да и я никуда не спешил, так что время для обдумывания у меня было.

Найденная в моём рабочем столе Книга Хранителя была ненавязчиво заложена кусочками пергамента в двух местах: водопровод и… некоторые системы внешней защиты Хогвартса. Намекали ли мне на предпочтительную очерёдность задач или именно этими проблемами был занят предыдущий Кастелян — не имеет значения: на эти две замковые структуры мне как минимум следовало обратить внимание.

Водопровод казался более лёгкой задачей. Ну ещё бы: мы прошлой зимой систему отопления в авральном режиме вытянули, а тут какая-то вода в трубах… Так я думал, пока не посмотрел на «упрощённую» схему замкового водоснабжения. После чего отложил Книгу и решил начать «с чего попроще»: а как это устроено у маглов. Отыскал пособия для самоделкиных, почитал и окончательно приуныл.

Вы думаете, водопровод — это просто трубы, краны и, для особо продвинутых, водонапорная башня с насосом и датчиками уровня? Ну, именно так ведь всё рисуют в школьных учебниках? А ничего, что трубы меняют линейные размеры при смене температуры? А водонапорные баки у себя хоть кто-нибудь на чердаке видел? А в своём посёлке разброс высот прикидывали? Почему в низине водяная струя из крана вас не сносит, в то время как в высотке на вершине холма вполне себе бодро течёт? Сто метров — это десять атмосфер разницы!

И ещё этот непонятный, но всесокрушающий монстр — гидроудар. И кавитация. Ржавчина, накипь, механические загрязнения, застойные области…

Я сидел с магловским каталогом трубопроводной арматуры и как баран пялился на выглядящие одинаковыми штуковины, ранее воспринимавшиеся мною как нефункциональные наросты на трубах: то ли результаты плохой обработки, то ли брутальные резьбовые соединения, то ли плоды тайной ненависти водопроводчиков к излишне длинным и ровным участкам их металлических кишок. Регуляторы давления, редукторы, фильтры, клапаны, компенсаторы — всё работает без электричества, пассивно и даже с минимумом движущихся деталей. Насосы, датчики, гидроаккумуляторы…

Магия добавляет новые возможности. Трубы в Хогвартсе зачарованы на обнуление трения, сохранение тепла, отталкивание известковых отложений и устойчивость к ржавлению. Резьбовых соединений нет: элементы просто сращивают в единый монолит. Насосов как таковых тоже нет: перекачивают чары на определённых участках гладкой трубы. Но понимал я в этом пока что критически мало. Вот, скажем, зачем нужна такая штука: труба по неизвестной причине расходится на три, несколько метров идёт в виде тройной спирали и потом опять соединяется? Или вот: почему водопровод в замке построен преимущественно на множестве вертикальных стояков и коротких горизонтальных ответвлениях от них, в то время как теплотранзит тяготеет к горизонтальной сети? Это и у маглов так, или только здесь, у нас?

Я мог присмотреться и рассказать, что делает то или иное заклинание на отдельном элементе трубопровода. Но я не понимал, почему вся система в целом построена именно так, а не иначе. И не развалится ли она, если внести в неё то или иное изменение.

Браться за ремонт без полного понимания нельзя. До сих пор удивляюсь, как мне удалось заменить теплогоны в прошлом году. Но там всё намного проще: магия перегоняла невесомое *нечто*, и мне лишь нужно было восстановить целостность этой сети. А вода — очень даже весомое, а ещё вязкое и несжимаемое вещество.

Ну и имелось ещё несколько объективных причин не спешить с активными действиями.

Для начала, водопровод действительно не горит настолько, насколько это было с отоплением в прошлом году. Трубы подтекают, напор кое-где слабый, вода по утрам еле тёплая — жить можно. Куда хуже будет, если это рухнет из-за моих «подновлений».

Во-вторых, я «бескрыл». Как, не имея возможности пользоваться полётными артефактами, я буду управляться со всеми этими стояками в вертикальных шахтах? Как добираться к месту работы через весь замок?

Третья причина весомее. За мной, похоже, следят.

Может быть, это паранойя — периодическое ощущение чужого взгляда в спину. В своей комнате мне совершенно спокойно, в гриффиндорской башне — тоже. В учебных аудиториях почти отпускает, в Большом зале, да ещё, извините, в туалетных кабинках тоже дают ненадолго расслабиться. Но стоит выйти утром из гостиной в замковый коридор — всё, начинается бурение затылка.

Длится это с середины сентября — сразу после полнолуния и вместе с открытием театрального сезона имени Локхарта на уроках ЗОТИ. Я уже голову себе сломал, кто или что это может быть. Замковые домовики мне верны: специально спрашивал у Фиби и у Барона. Портреты висят не везде. Привидения этим не занимаются. Следилка не была бы такой избирательной по территориям. Меня ведь именно что ведут наружным наблюдением: поджидают на выходе из предсказуемых мест вроде гостиной или Большого зала.

«Старые нарглы подглядывают чужими ушами сквозь завесу» — так сказала Луна. Понимай, как хочешь. В любом случае подруга не на шутку обеспокоилась и попросила на время свернуть всю тайную деятельность в замковых коридорах.

Может, я «простудился» под «лунным дождём»? Но если у вас паранойя — это не значит, что за вами не следят. Будь у меня возможность мгновенного перемещения, наружную слежку я бы оставил с носом, сразу прыгая из своей комнаты к месту работы.

Но нет худа без добра. Ожидая возвращения своих способностей к полётам и прыжкам, я имею возможность основательно изучить «Теоретический курс водопроводчика», чем и занят со всем усердием и интересом. А заказчик слежки, глядишь, потеряет к тому времени ко мне интерес: постоянное наблюдение отнимает ресурсы, бесполезно сжигаемые на подглядывание за скучным и законопослушным занудой. Если же мне срочно понадобится куда-то попасть среди ночи — есть мантия-невидимка.

А о защитных системах поговорим в следующий раз: я уже подошёл к Большому залу.

* * *

— Гарольд, ты идёшь сегодня в дуэльный клуб? — спросила Лаванда, когда с горячим было покончено.

Сидеть за обеденным столом в тёплой дружеской компании нам позволяли недолго. Сначала появился по-гоблински холодный Флитвик и исключавшим любые споры голосом отчитал Луну, потребовав впредь принимать пищу со своим факультетом и вообще помнить, куда именно она распределена.

Сразу после него необычную заботу проявила МакГонагалл, подойдя и забрав Джинни «к детям своего возраста, во избежание нежелательных инцидентов со старшими». Пересадили девочку отчего-то в исключительно мужской коллектив на год-два старше: Рон, близнецы, Томас, Финниган, Джордан и прочий гиперактивный львятник, с Перси на контроле.

И вот уже три недели мы обедаем в своём прошлогоднем составе, без щебетания молодого пополнения на застольных перемываниях костей. С Луной я могу переговариваться на любом расстоянии, а сидит она за своим столом так, что мы можем видеть лица друг друга. А вот Джинни новая компания на пользу не пошла: неутомимый рыжий огонёк стала мрачной и замкнутой, несмотря на то, что за едой её ежеминутно тормошат. Нужно бы с ней поговорить. Большой зал — не единственное место для совместного времяпровождения. Выполнение домашних заданий за общим столом в библиотеке пока никто не запрещал.

— Нет, Лаванда. Там наверняка обяжут участвовать в боях.

Двухметровые афиши о первом собрании Академического Профессионального Всебританского Боевого Дуэльного Клуба Имени Гилдероя Локхарта — все слова с большой буквы — появились сегодня утром при всех досках объявлений и сразу же вызвали небывалый ажиотаж. Выглядело так, будто кто-то из руководства решил возобновить традицию дуэльных спаррингов пятилетней давности, чтобы дети совсем уж не закисали: год назад Квиррелл хоть чему-то нас учил, а в нынешнем — одни лишь деревенские спектакли. Чарующую иллюзию портили имя и фамилия «основателя клуба». По прошествии месяца его художественного свиста слабо верилось, что наш профессор хотя бы «Люмос» зажжёт без осечки.

Афиши могут зазывать только в балаган. Истинный режиссёр указан в акрониме.

— Так это же здорово! — удивилась Браун. — Или ты боишься?

Я укоризненно посмотрел на неё. Но пронять такими гляделками можно было кого угодно, только не Лаванду: та отзеркалила мне гримасой нарочитой заинтересованности.

— Не хочу раскрывать свои карты, — ответил я.

— Да какие там карты, — отмахнулась Парвати. — Будем осыпать друг друга щекоткой. Это же учебные дуэли. Зря ты отказываешься, Гарольд: в таких поединках можно научиться нормально защищаться.

Как по мне, даже самые слабые карты за просто так дарить глупо. Отчего-то вспомнился сон с принудительной демонстрацией своих детских страхов руководству школы.

— Защите должны учить на уроках ЗОТИ, — буркнул я. — Почему мы даже не удивляемся, что об этом никто не вспоминает? Тем более что дуэль отличается от спарринга на занятиях так же, как квиддич — от «Полётов на мётлах». Свободная бойня без строгих правил.

— Бойни не допустят! Разрешают только безопасные заклинания, без исключений!

И как именно они собираются не допускать, интересно? Для экономии времени наверняка будут выгонять сражаться сразу с десяток пар. А над закипевшей свалкой — один лишь этот ходячий калейдоскоп. Что он сможет сделать, если даже у Снейпа котлы взрываются на каждом уроке?

Чем вы замотивируете детей соблюдать правила на «дуэли»? Дисквалификацией с олимпиады? Кого — всех придурков, получивших возможность оторваться на антагонистах? Зуб даю: нас ещё и против Слизерина выставят.

— С безопасными заклинаниями даже хуже, на самом деле, — пробормотал я.

— Ты перегрелся у Гилдероя под софитами? — хихикнула Лаванда. — Как это может быть хуже?

Я вздохнул. Как же им объяснить…

— Ладно, смотри. На дуэли нужно нейтрализовать противника, так?

— Не обязательно…

— Обязательно. Иначе это не дуэль, а отработка приёмов со спарринг-партнёром на уроке.

— Ну… Я пока не понимаю ход твоих рассуждений.

— А вот слушай. Нейтрализовать оппонента в регулируемом поединке без возможности как-то ему навредить — намного сложнее, чем в реальном уличном бою, когда можно бить в полную силу. На дуэли мне придётся постараться, чтобы у условного Фроджа даже кровь из носа не потекла.

И раскрыть больше карт.

— С другой стороны, — продолжил я, не давая Грэйнджер возмутиться самой мыслью о том, что гриффиндорец может сражаться с гриффиндорцем. — Самому мне защищаться в таком поединке придётся по максимуму, не рассчитывая на то, что противник будет деликатничать и избегать смертного боя.

И вскрыть ещё больше карт. Понаблюдав за мной в принудительном «учебном» бою, заинтересованные стороны узнают часть моих защитных техник и учтут их в своих будущих нападениях. До сих пор мне удавалось выйти сухим из воды лишь потому, что нападавшие не знали ни о моей способности «удлинять» путь летящего конструкта, ни о возможности обращения их магии против них самих. Обойти такую «защиту» несложно: достаточно ударить чем-то площадным или кастуемым по месту, а не из палочки.

А потому видеть мои реальные возможности будут лишь те, кто больше ничего никому рассказать не сможет. Цинично? А постоянно и как самим собой разумеющимся пытаться меня убить или покалечить — не цинично?

— Знаешь, это уже чересчур, — не утерпела Гермиона. Но я опять её мягко перебил.

— Ещё раз: безопасный бой требует бо́льшего мастерства и контроля, нежели безоглядный махач. Дело даже не в злой воле. Кто у нас вообще будет заморачиваться подобными тонкостями? Неумеха Финниган со спонтанной пироманией? Рон с перебинтованной палкой?

Грэйнджер посмурнела и задумалась. Пусть Локхарт нас ничему не учил, но были и другие уроки, на которых можно было вдоволь налюбоваться на навыки «колдунства» своих однокашников. Финниган у Флитвика постоянно поджигал наглядные пособия, а перед Уизли на Трансфигурации вообще больше никто не садился.

— Ну и… — Я заколебался, но всё же продолжил. — Ответственность за промахи у нас пониженная. Даже если Уизли убьёт меня Авадой у всех на глазах, его поймут и простят.

— Ну знаешь! Применение непростительных заклятий не предполагает амнистии! — отчеканила Грэйнджер. — Они потому и…

— Гарольд, я согласна с Гермионой, — серьёзно посмотрела на меня Парвати. — Существуют грани, за которыми, как ты иногда выражаешься, не отмажут.

То-то аврорам разрешили применять «неотмазываемые» без ограничений. И как-то «забыли» отменить эти «чрезвычайные меры» после окончания войны.

— Есть у маглов такая категория преступлений, — помолчав, тихо ответил я. — «Против человечества». Если вы помните, Рон Уизли поставил под угрозу само существование расы волшебников, среди бела дня пролетев через всю Англию на своём драндулете. Такое не прощается даже больше, чем Авада. И как, его наказали? Сурово? В углу хоть пару часов заставили постоять? Сладкого на завтрак лишили?

Я заметил, что Дамблдор странно смотрит в нашу сторону. Интересно, тут что, прослушку опять поставили? Надо бы проверить на досуге.

— Но он же целую неделю… кубки драил… — Гермиона возразила, потому что в силу своего правдолюбия не могла не озвучить единственный адвокатский довод. Хотя и она прекрасно понимала, что подобное наказание никак не соразмерно проступку.

— Это за расколоченный витраж, — глухо отрубил я, закругляя тему. Зря я её вообще начал.

Со стороны преподавательского стола раздались крики, звон посуды и грохот отбрасываемой мебели. Подскочивший со своего места Локхарт отпрыгнул на пару метров назад, выхватил палочку и дрожащей рукой нацелился куда-то в сторону тарелки с бараньим рагу. К выходу из зала мирно летела почтовая сова.

Лаванда с Парвати понимающе захихикали. Грэйнджер с укоризной уставилась на них, чем только усилила девичий смех.

— Не везёт Локхарту с поклонницами, — отсмеявшись, констатировала Браун.

— Профессору Локхарту! И это благодарные читатели, а не поклонницы!

Слово «благодарные» вызвало новый приступ хохота.

— Обучить бы тебя тысячам этикетных тонкостей всех времён и народов, — состроил я мечтательную мину. — А потом поставить репетитором при юном герцоге и консультантом по геральдике при главе рода. Разве плохо получилось бы?

А вы думаете, нельзя найти счастливого применения даже неисправимому и всепроникающему педантству? Вы плохой руководитель, если это так. Впрочем, у Гермионы много иных талантов, чтобы прожигать их вхолостую на подобной должности.

Локхарт меж тем убедился, что доставленное письмо не спешит взрываться или плеваться кислотой, а потому с опаской вернулся за стол и попытался палочкой отодвинуть конверт подальше. Зря.

С бабским криком «Это тебе из сэкономленных продуктов, сволочь!» в сиятельное лицо влетело парой тухлых яиц. Локхарт опять подпрыгнул, зацепился сослепу и опрокинулся вместе со стулом. Зал заржал.

Что поделать, в последний месяц дела с поклонницами у маэстро и вправду шли не очень. В лучшем случае приходящие письма были простыми вопиллерами: разозлённые читательницы справедливо полагали, что письменный вариант их «благодарных отзывов» будет отброшен после первого же прочитанного предложения. Но — я незаметно покосился на Парвати с Лавандой — британские ведьмы в большинстве своём умелее и изобретательнее британских колдунов.

А ведь я даже не пытался проявлять хотя бы каплю фантазии. Просто регулярно, два раза в неделю слал по очередному адресу короткое письмо с одной-единственной фразой:

«Жрать тебе нужно меньше, подруга».

Понятия не имею, почему они все так сильно обижаются.

— Основатель нашего дуэльного клуба — тот ещё бретер, — в очередной раз отдышавшись от хохота, протянула Лаванда. — Как думаете, нас в этом клубе хоть чему-нибудь научат? Это теперь такая замена ЗОТИ, только перенесённая на вторую половину дня?

— Вряд ли, — покачала головой Парвати. — Будет как со Снейпом: всё нужное вы должны знать уже к первому уроку, приступайте к варке, а я пойду посижу в кабинете. Гарольд прав: стоит сходить в спальню и одеться попроще.

«Официально» никто из нас не обязан сейчас знать ни «Протего», ни «Ступефай», ни «Петрификус» с «Экспеллиармусом», ни прочую дуэльную «обязаловку». Не показывали нам этого пока. Квиррелл смог вести адекватную практику лишь до середины зимы, а этот рифмоплёт… Ему бы впору и самому с первачками за партой посидеть.

И вот к чему нам, спрашивается, дуэльные поединки, если мы ничего из дуэльного не видели и не знаем? Кулаками помахать?

— Руководи клубом Флитвик — учили бы, — вздохнул я. — Но поскольку у руля — балетмейстер, нас натренируют правильному углу уставных поклонов и выверенной скорости приветственных реверансов.

Мрачневшая с каждой репликой Гермиона не выдержала:

— Так что же, практиковаться вообще ни с кем нельзя?

Отчего-то все опять посмотрели на меня.

— Можно. — Я помедлил, вспоминая дона Пивза. — С наставником, которому доверяешь. С хорошими друзьями. Когда спаррингующие уверены друг в друге. Когда есть причина, по которой никто из двоих в будущем не воспользуется во вред знаниями, полученными о партнёре в поединках.

Ну или не проявлять при своём сопернике ничего серьёзного, понадеявшись на его адекватность. Нужно бы мне и вправду отработать стандартные дуэльные связки, чтобы на публике использовать только их.

И, разумеется, не связываться с придурками, уверенными в своей безнаказанности или вообще ни о чём не думающими в силу придурковатости. Спарринг-партнёр должен желать чему-то научиться, а не надрать тебе задницу во что бы то ни стало. Этих гасят без затей и свидетелей, вплоть до потери интереса к надиранию.

— Так, может быть… — Гермиона обвела нас испытующим взглядом. — Нам попробовать друг с другом… Ну, поучиться?

Воцарилось задумчивое молчание.

— Я бы с Гарольдом попрактиковалась, — сказала Парвати. — А то мы с сестрой давно знаем друг друга как облупленных. Впору в парной команде сражаться.

— Да мы все бы попрактиковались, — хищно улыбнулась Лаванда. — И не только с ним.

— Только не вздумай сказать, что я девочка! — насупилась Гермиона, неправильно интерпретировав мою заминку с ответом.

— Дело не в этом. — Я посмотрел на зелёный стол. — Вряд ли нам позволят такое счастье.

В центре слизеринского стола, в окружении личной команды сидел и смотрел в нашу сторону довольный жизнью Драко Малфой. Поймав мой взгляд, он предвкушающе ухмыльнулся и провёл рукой по горлу.

Обед закончился, но до «заседания» клуба было ещё больше часа. Девчонки ушли в гостиную, я же остался в зале, потому что обратил внимание на Луну, сидящую особняком за своим столом.

Здесь было темно, ветрено и шёл хлопчатый серый снег. В окружающих руинах не сохранилось облицовки Большого зала, однако его можно было узнать по очертаниям сломанных стен. Темноту и вьюжные завывания разбавляли жёлто-багряные отсветы огня и грубая гортанная речь. Рядом, укрывшись от ветра за кучей камней, группа закутанных в лохмотья волосатых личностей грелась у костра. На импровизированном вертеле из куска арматуры готовилась неидентифицируемая тушка размером со свежеванного зайца.

Наколдовав несильный «Круг невнимания», я присел рядом с подругой на холодный камень и приобнял подмерзающие плечи, укрывая их под свою мантию. Звать её обратно необходимости не было: если она сюда ходит, ей это зачем-то нужно. И повторять Луне что-то по нескольку раз излишне: она слышит и слушает всё, что я ей говорю, подчас даже лучше меня самого.

Ну разве что я вижу, что какие-то мои слова ей приятны сами по себе.

Некоторое время мы просто сидели молча.

— Саргас, к Самайну мне нужны жемчужины.

— М-м… Жемчуг? Сколько, какой?

Очередной оберег будет плести?

— Не жемчуг. Жемчужные серёжки, для Гермионы.

Я замер. Вот оно что…

— Ты… Тебе нужно замкнуть петлю?

Ну да. С чего я взял, что та маленькая коробочка, переданная мне Луной во сне в прошлом году, появилась просто из воздуха? Недешёвый ювелирный артефакт, который кто-то должен был сделать.

— Да. Тебе придётся побыть одну ночь без меня.

Мне придётся найти на рынке Средоточия те самые серёжки. Впрочем, если это уже произошло, значит, проблем быть не должно.

— Это не опасно? — я внимательно посмотрел на подругу.

— В твоём Замке? — Луна улыбнулась, глядя на окружающий пейзаж. — Там тепло и лето.

Как бы я хотел перетянуть и её в Замок на постоянной основе — в реальности, а не во сне! Это сняло бы разом кучу проблем. Трения с рэйвенкловцами в Вороновом гнезде от неё так никуда и не делись. Да и… Луна — это тот человек, с которым мне, убеждённому одиночке, хотелось бы жить в одном доме больше, чем самому с собой в одиночестве.

Я с теплотой вспомнил ежедневные самоволки к её деревне. «Короткий путь» ведь никогда не пролегает по одному и тому же маршруту. Сколько всего я за тот год увидел…

— Твои полёты, Саргас, — повторила Луна мои мысли. — Ты заразил меня новыми местами. Когда у меня появится больше свободы, я хотела бы путешествовать. Хотя бы часть досуга отдавать другим землям. И водам. И небесам.

Пришла моя очередь оглядеться по сторонам. Нет уж, мы найдём что-нибудь более приличное.

— У тебя будет такая возможность, — пообещал я.

Полагаете, путешествия у магов такие же, как у маглов? Тяжеленные рюкзаки, палатки, куча припасов на своём горбу, сухой паёк, готовка на костре, оправка в кустах и ночные вахты по очереди?

Нет. Маг просыпается дома, неспешно завтракает и аппарирует туда, куда он дошёл вчера вечером. Следует по маршруту до обеда, после чего прыгает домой, отмывается под горячим душем и кушает аппетитный супчик с домашними разносолами. При желании — вместе с собранными на нехоженых тропах заморскими фруктами.

Я вообще слабо понимаю, что означает слово «экспедиция» в книге Скамандера. И зачем продаются палатки в Косом переулке — тоже. Разве что путешествие проходит настолько далеко, что не помогает ни цепочка аппараций, ни перенастраиваемый порт-ключ. И отеля в окрестностях нескольких сотен километров — тоже нет. И на порт-ключ денег не хватает.

Но я — маг Пустоты. Я смогу обеспечить свою подругу достойными средствами перемещения и хранения. Будут ей и другие земли, и другие воды, и ночлег в своём доме.

Луна благодарно прижалась ко мне, и это внезапно пробудило в моей голове неожиданную ассоциацию.

— Живоглот! — озвучил я осенившую догадку.

— Хороший друг для Гермионы, — согласилась Луна.

— Да, но она всё ещё не может его услышать. И сейчас я, кажется, понял, почему.

Грэйнджер упражнялась в попытках «услышать» своего кота уже несколько недель. С учётом того, что чужой полукнизл достучался даже до меня, человека с преобладанием логического мышления, её тотальные неудачи на этом поприще выглядели странно. Им двоим словно стена какая-то мешала.

Стена в виде жемчужных серёжек.

— Прости, Саргас, — вздохнула Луна. — Твоя Видящая замечает не всё. Открывать камни преткновения в чужом обучении — это твой талант.

— Ничего страшного. Нужно попросить Гермиону подстроить артефакт, чтобы он не закрывался наглухо от одного конкретного фамилиара.

Лёгок на помине, рыжий и очень конкретный фамилиар появился на мёрзлой земле, потёрся о мои ноги и запрыгнул к нам на камень, подлезая загривком под ладонь Луны. Всем своим видом он показывал, что тоже видит окружающий пейзаж и решительно его не одобряет.

— Проблема в том, что Гермиона и сама не помнит о серёжках, — вздохнул я. — И я не знаю, стоит ли ей…

— Не стоит, — протянула Луна, умело выглаживая котяру за ушами. Отчего-то *здесь* на его удлинившихся ушах появились роскошные кисточки, словно у настоящего книзла. — Ей до времени не стоит о них помнить. Предоставь это мне, Саргас. Я научу Живоглота, как договориться с серёжками своей хозяйки.

Рыжий наглец окончательно разомлел и заурчал, привалившись к тёплому боку подруги всем своим неполным пудом. Он вообще позволял себя гладить только девчонкам. Губа не дура.

Какое-то время мы посидели молча. Луна немного отогрелась под двумя мантиями — моей и своей. Я как раз начал задумываться о некоторых странностях окружающей нас иллюзии, когда из-за камней, отделявших нас от костра, к нам вышел один из дикарей. Он, наверное, никого не ожидал здесь застать, потому что начал разматывать шкуры со вполне очевидными намерениями, но вдруг замер, ошарашенно уставившись на нас.

Не понял!

— Он нас что, видит? — я не менее ошарашенно смотрел на заросшее, грязное, но безбородое лицо.

Где мы вообще находимся? Это точно просто видение?

— Чуть-чуть.

Услышав мой голос, местный обитатель вздрогнул и негромко вскрикнул. Тембр был высокий: то ли подросток, то ли невысокая девушка.

Луна улыбнулась и медленно протянула девчушке что-то, что держала обеими руками. Ладони у неё были призрачными и словно сотканными из света своей полунощной покровительницы. «Варвара» отступила на шаг назад, готовая дать дёру при малейшем опасном движении, но отчего-то не спеша звать подмогу из-за камней. Луна улыбнулась вновь, наклонилась и положила предмет перед собой на землю.

После чего тихо произнесла несколько незнакомых мне слов.

Предмет оказался вполне реальным: свёрток из белой ткани, частично разметавшийся от ветра и приоткрывший краешек оберега в стиле Видящей. Сложная плетёнка из хрустальных злаков в защитной силиконовой трубке, сорочье пёрышко, мелкая галька с берега Чёрного озера, неогранённый рубин… Кляня себя за недогадливость, я переключился на второе зрение и глянул на варварку, но тут… каменная глыба под нами начала медленно и бесшумно двигаться назад.

Прежде чем вокруг опять оказался Большой зал, я успел увидеть несформированную ауру одарённой.

* * *

Двигалась лавка, на которой мы сидели. Стол уже успел отъехать к противоположной стене, а медленно ползущая сидушка намекала, что её тоже неплохо было бы освободить. Мы поднялись, дабы не мешать домовикам готовить Большой зал к предстоящему клубному собранию.

— Просьба освободить помещение всем, кроме второго курса! — объявила стоящая в дверях МакГонагалл. — Сегодняшний клуб — только для второкурсников!

Судя по вялости недовольных реплик, неожиданной новостью для окружающих это не стало. Возможно, об этом уже сообщил мелкий шрифт в тексте афиш, не знаю: мне хватило полуметрового заголовка, чтобы проигнорировать всё остальное.

Настроение начало портиться. Появились нехорошие предчувствия.

— Долбаная буффонада, — буркнул я, приступая к целенаправленному движению на выход. — В Хогвартсе есть хоть какие-то курсы, кроме моего?

Стоит признать, что задумка по разделению не лишена некоторого смысла. Первокурсники не могут сражаться рядом с пятикурсниками: это опасно. Старшим же студентам будет скучно слушать о тех заклинаниях, которым будут учить первачков. Но могли бы хотя бы первые два курса объединить!

— Будь осторожен, Саргас, — поддержала мои опасения подруга.

— Да я вообще не собираюсь тут быть. Пусть всякие рыжие с белобрысыми себе морды полируют.

— Я тоже белобрысая.

— У тебя морды нет, Светлячок.

— А Джинни — рыжая.

— Её тоже не обзывай! Нормальное у Джинни лицо.

— Я передам ей твои слова.

МакГонагалл встретила нас у выхода, будто вековой бурестой — молодую и резвую волну.

— Куда это вы собрались, мистер Поттер?

— Наружу. Тут сейчас бить будут, я это не люблю.

— Вам придётся остаться: на первом собрании присутствует весь ваш курс. Проходите, мисс Лавгуд. Где вы умудрились найти снег в Большом зале?

Это ещё что за новости? Что значит «весь курс»?

— Мэм, клуб — это по определению добровольное участие, — не позволил я взять себя нахрапом. — Принудительным бывает только лишение членства.

— Не умничайте. УИЗЛИ, ОБА — вылезли из-под стола и на выход! ЖИВО!

Так, понятно. Можно побрыкаться, но мудрее будет не переть буром, а спокойно отойти в уголок, отвести глаза и исчезнуть на пару часов к себе в Замок. Где бы тут… А вот, кстати, под столом — отличная иде…

— И пока вы опять куда-нибудь не испарились, — словно читая мои мысли, МакГонагалл вновь обратила на меня внимание и впихнула мне в руки какой-то полированный металлолом. — Отдадите этот кубок лично Локхарту. Награда победителю. Не вздумайте кому-нибудь перепоручить: я дала его лично вам!

А она поумнела, отметил я, принимая у строгой шотландки громоздкое ведро с ручками. Неужели у нас появится нормальный декан?

Извлечённая МакКошкой из какого-то кармана с расширением пространства, «награда победителю» оказалась почти в половину моего роста, что кардинально снизило мою мобильность и незаметность. Похоже, меня начинают воспринимать всерьёз, и это не радует. Откантовав запчасть от хагридового тромбона к ближайшей лавке у стены, я поставил её основанием кверху, сел рядом, положил голову на стол и задремал. Ну а что ещё делать? Побег из зала после всего сказанного был бы глупой детской выходкой в духе рыжих близнецов.

Попробуем поверить МакГонагалл на слово.

Проснувшись минут через двадцать посвежевшим и отдохнувшим, я обнаружил собравшийся в помещении второй курс, заботливо запертые входные двери и возведённый во время моего отдыха длинный помост отвратительного золотого цвета. Зачем нужен помост, если в зале уже имеются прекрасные и ровные каменные полы, и почему его покрасили сверкающей краской — вопросы, на которые мне лень было искать ответы.

Хотя о чём это я? Всегда и во все времена сцену выстраивали для того, чтобы на ней выступали актёры. Болливудским актёрам требуется золотая сцена. Конец интриги.

Куда актуальнее загадка, почему они решили проводить поединки в Большой столовой, в то время как у нас имеются прекрасно оборудованные боевые дистанции на третьем этаже? Я покосился на зачарованный потолок, на старые фрески и большие витражные окна. Им что, не жалко всего этого? Витражи защищены, но по большей части от ударов снаружи: пусть и с усилием, но боковые окна необходимо уметь разбивать изнутри на случай крайней необходимости вроде пожара. В Боевых покоях вообще нет окон, зато стены экранированы от большинства известных заклятий.

Может, руководству школы просто не хочется наводить воспитуемых на мысль, что у нас когда-то преподавалась нормальная боевая магия? Ну так и шли бы на улицу со своими подвижными играми! Как там говорил тот русский писатель? «Ночевать в столовой, а зелья варить — в туалете»? Или он кроликов в ванной выращивал?

Факелы в зале вспыхнули ярче. Грянули фанфары, успевшие изрядно поднадоесть за последний месяц. Сопровождаемый бурей фальшивых оваций, в зал блистательно явился Локхарт — аккурат из тех самых дверей, из которых МакГонагалл выводит будущих первокурсников первого сентября. Свой сегодняшний наряд он ещё ни разу не надевал: белоснежная сорочка, вышитый золотом жилет под горло, плотные белые лосины, золотые сапоги в обтяжку и белоснежный плащ с золотым подбоем, хитро подвязанный для ношения на левом плече. Среди одетых во всё чёрное студентов он смотрелся… контрастно.

Безошибочно разглядев самую большую блестяшку в зале, Локхарт восшествовал на помост. Помост разразился десятком ослепительных фейерверков. Сейчас сменится музыка, и Траволта станцует нам диско.

— Как это чудесно! — разметал семафоры златокудрый конферансье. — Все сегодня пришли! Столько юных глаз! Столько любопытных ушей! Подходите же ближе! Всем ли меня видно? Всем ли меня слышно?

Бандерлоги, хорошо ли вам меня видно?

— Профессор Дамблдор одобрил мою инициативу организовать в школе Дуэльный клуб, друзья! Дуэли — это здорово! Дуэли — это круто! Ты выиграл на дуэли — и ты герой! Ты проиграл — и ты лузер, донный планктон и жалкий неудачник, вроде тех лохов, что до сих пор не знают о прекрасной парикмахерской Ауры Нор…

В зале взревел рассерженный автомобильный клаксон. Честное слово, это не я! Старшекурсники наладили успешный бизнес: артефакт «дави рекламу» за пару сиклей, с несколькими популярными в этом сезоне «мелодиями» вроде только что прозвучавшего хита. Ничего сложного: просто переделанный вопиллер и парочка «Конфундусов» на магловских дальнобойщиков с просьбой «подудеть вашим зверем, пожалуйста». Но расходятся, как горячие пирожки.

Локхарт выдавил заразительный смешок и вернулся к теме.

— Зачем ещё нужны дуэли? Защищаться! Вы научитесь защищать себя, если того потребует ваша жизнь. А она потребует, можете поверить и моему опыту, и моим книгам. Будет требовать очень часто, и юбилейная антология «Весь Гилдерой» — обязательное настольное руководство для всех, кто хочет удержать свою жизнь при себе, хе-хе, подольше!

Я продолжал сидеть за столом у стены, и никто не обращал внимания ни на меня, ни на перевёрнутый золотой горшок рядом со мной. Если вокруг тебя слишком много золота, глаз перестаёт его замечать, фильтруя повседневность и сосредотачиваясь на редкостях вроде зелёной травы, полевых цветов или простой, неподвижной фотографии. Я с ностальгией припомнил выставку тепличных культур, устроенную Спраут в Большом зале в рамках мер по спасению от замерзания прошлой зимой. Десяток декоративных кадок с развесистыми кустами здорово освежили бы обстановку нашей столовой. Ведь оживляют же её новогодние ели!

— А ассистировать мне согласился профессор Снейп! — разорялся меж тем специалист по выживанию с помощью пятикратной улыбки. — Он немного разбирается в дуэлях, так что его участие…

Здесь Гилдерою пришлось незапланированно прерваться: зал разразился самыми шквальными овациями, встречая поднявшийся на сцену мрачный Ужас подземелий. Одет он сегодня был едва ли не чернее, чем в самые чёрные дни, но хлопали ему все: даже я зааплодировал. Локхарт достал нас до печёнок.

Снейп мастерски сделал вид, что ничего не слышит, но его уничтожительная, идеально-выверенная кривая усмешка, с которой он взирал на коллегу, говорила лучше тысячи поклонов и расшаркиваний.

— Хех, да, — проиллюстрировал Локхарт поговорку про гуся и воду. — И не беспокойтесь, мои юные друзья! Я профессионал, так что ни один зельевар сегодня не пострадает.

Я с подозрением покосился на стоящую рядом со мной «награду победителю». Может, это надгробие? Право слово, никакого золота не жалко. Народ скинется, Снейп добавит, кредит возьмём…

Тут мне пришло в голову, что я банально растрачиваю время на ерунду. Что нового, интересно, я собрался увидеть или услышать на гилдероевских гастролях по Большому залу? Мне хватает его продувного гения на уроках, и вся его драматургическая риторика давным-давно изучена. Так что я развернулся спиной к шутовскому ристалищу, достал «учебник мага-водопроводчика» и углубился в чтение.

Заклинание обнуления трения оказалось довольно остроумным и многообещающим. Вот, например, если все унитазы в туалетах сделать идеально скользкими, нам больше не потребуется ни воды для смыва, ни необходимости в их периодической помывке: на таких поверхностях вообще ничего не задерживается. Хотя… нет, вода всё же понадобится: водяной замо́к никто не отменял. Зато ногами на фаянс больше не залезешь: чревато мгновенными травмами.

На внешние раздражители я не отвлекался: ни на шлёпнувшееся рядом белое одеяло, при ближайшем рассмотрении оказавшееся пижонским плащом; ни на выкрики и овации юных болельщиков; ни на типично-дешёвую боевиковскую озвучку «мухобойкой по куску говядины»… Болливуд есть болливуд, мало ли кого там на экране высокохудожественно пинают и валяют.

Оторваться от книги меня заставил лишь повторно рявкнувший возглас:

— Поттер!

Обернувшись, я застал массовую пантомиму «мы будем на тебя смотреть, но не скажем, зачем позвали». Наконец Снейп, стоящий на помосте и выглядящий отчего-то чуть добрее и довольнее обычного, выполнил жест футбольного судьи «на точку!».

— Не, — покачал головой я. — Без меня. Я тут только домашку делаю.

— Все, пришедшие в первый раз, обязаны драться, мистер Поттер, — пафосно возразил Локхарт. — Выходите на бой!

— Не выйду, — невнятно ответил я, давя зевоту. — Можете исключить меня из клуба за нарушение… чего-нибудь.

— Да он зассал! — заорал Уизли.

— А вот вам и первый желающий подраться, профессор!

И, не обращая внимания на дальнейшие трепыхания, развернулся к столу. Но Локхарт сумел удивить.

— Поттер! — рявкнул он вновь. — Я вызываю вас на дуэль! Здесь и сейчас!

Народ ахнул. Это было уже интересно: даже если мне просто удастся повалять по полу нашего расфуфыренного петуха, всю текущую неделю можно считать удавшейся. Но из затеи можно извлечь и больше!

— Да что вы говорите? — буркнул я, не отрываясь от книги.

— Причина — ваше поведение на последнем уроке! Я требую сатисфакции!

— Допустим, — процедил я, лениво повернув голову. — А что получу я?

— Вы мне её предоставите!

— Это получите вы. Что получу я в случае своей победы? Ваша вира?

— Вы что, надеетесь победить — МЕНЯ?

— Не имеет значения, на что я надеюсь. Ваша вира, мистер Локхарт? Вы дуэльные-то правила читали?

— *Профессор* Локхарт! — не выдержала Гермиона.

— В контексте дуэли — нет, — мягко возразил я, не давая возмущённому танцору открыть рот. — Ваша вира, мистер Локхарт?

— Так и быть! Десять баллов Гриффиндору в случае моего невероятного поражения! — Гилдерой произнёс это с таким наигранным пренебрежением, что стало понятно: в правила он не заглядывал.

Он писатель, а не читатель.

— Не пойдёт, — покачал головой я. — Вы их легко заберёте. Хорошо, виру назначу я. До конца своего контракта в Хогвартсе вы оставляете меня в покое.

Послышались одобрительные возгласы и несколько слизеринских хлопков. Этот спектакль нравился народу куда больше. Да и за прошедший месяц уже не только Локхарт, но даже и Поттер в антрепризах начал приедаться.

— Думаю, мистер Поттер слишком много на себя берёт, — театрально захохотав, обратился к аудитории Локхарт, после чего повернулся к Снейпу. — Коллега, не назначить ли кое-кому отработок до конца года?

— На здоровье, — пожал я плечами, возвращаясь к книге. — А драться вам придётся с Уизли.

— Хорошо, я согласен!

Другое дело! Ради такого «приза» можно и попотеть, тем более что в поединке со взрослым с моей стороны будет оправдан и более расширенный арсенал, чем с одногодками. Спрятав книгу, я встал, сунул за ухо палочку и поднялся на сцену под аплодисменты однокурсников.

Локхарт встретил меня ослепительно-профессиональной улыбкой и куда менее свежим одеянием: похоже, пока я штудировал водопроводные глубины, его лосинами несколько раз вытерли пыль, причём не только на помосте, но и на полу в зале. Я вежливо улыбнулся в ответ.

— И раз уж мы заговорили о правилах, — полыхая торжеством, возгласил Локхарт, — я выставляю замену!

И зала раздалось слитное «Фу-у!». Я не выдержал и захихикал. Сколько лет этому субъекту? Ещё пять или уже шесть?

— Скажем… профессор Снейп! — осчастливил нас своим выбором мастер баечных баталий.

Мой безудержный смех подхватили весёлым свистом и таким же хохотом окружающих.

— Боюсь, вас не устроит оплата моих услуг, — процедил сквозь зубы декан Слизерина. А челюсти он, похоже, сжимал для того, чтобы не сорваться в хихиканье вместе со всеми.

— Но… но вы же мой ассистент! — растерялся книжный интриган.

И тут внезапно на сцену явилось новое действующее лицо: высокомерное, белобрысое и отчего-то совершенно не разогретое общим весельем.

— Я хочу сражаться с Поттером! — возгласил Драко Малфой с таким вызовом, будто бросал мне в ноги тонну перчаток.

Нахмурившемуся Снейпу эта идея не понравилась, а вот Локхарта привела в восторг.

— Отлично! Замечательно! Идите же к нам! — поспешно расцвёл он. — Посмотрим, как знаменитый Гарри Поттер сразится с истинным воплощением доблести и отваги!

Зазвучавшие аплодисменты были откровенно неоднозначными — ну ещё бы, прозвучал весьма сомнительный для слизеринца комплимент, — но Малфой это проигнорировал. Несколько секунд — и он оказался на середине помоста напротив меня.

Что ж, покоримся неизбежному. На какое-то время мне показалось, что Локхарт и вправду горит желанием надрать задницу возмутительно наглой «восходящей звезде и конкуренту», но его мгновенное переобувание всё расставило на свои места. Дело не в нём. Тут, похоже, столько усилий приложено, чтобы ваш покорный слуга оказался на этой сцене, что… Неизвестно, что случится, если я поломаю им этот спектакль. «План Б» великого махинатора может понравиться мне куда меньше.

— Напоминаю: никакого смертоубийства! — вылепил строгое лицо Локхарт. — Никакого насилия! Всё, как я учил: разворачиваетесь спиной друг к другу, расходитесь и начинаете на счёт «три». Всем всё понятно? Тогда поприветствуйте соперника!

Гилдерой отошёл на десяток шагов. Малфой картинно исполнил приветствие палочкой, после чего, не опуская её, состроил мне «зверский» оскал и провёл левой рукой по горлу. Меланхолично откусив печеньку, я улыбнулся и отсалютовал ему средним пальцем. Гриффиндор заржал.

— Ну что за пошлое непотребство! — разозлился Локхарт. — Зачем я столько времени здесь распинался? Мистер Малфой, этот жест выполняется с большей амплитудой! Мистер Поттер, возьмите палочку в руку!

Я покосился на Снейпа. Тот мрачно буравил меня многозначительным взглядом. Ну и чего ты за своим крестником не приглядываешь, а?

— Она там, где надо, профессор.

— Ну хватит! Или ты подчиняешься, или..

— Полагаю, — рассудительно вмешался Снейп, — что если мистер Поттер не желает использовать палочку наиболее оптимальным образом, это проблемы мистера Поттера.

Гилдерой развёл руками, показав зрителям размеры своего отчаяния в попытках наставить нас на культурный путь.

— Я сделал всё, что мог! Хорошо, начинайте расходиться.

* * *

Я усилил второе зрение и сосредоточился на Малфое. Тот прогревал палочку. Поняв, что честного поединка не будет, я тоже сделал кое-какие приготовления. Опять балаган и клоунада, как же это достало…

— Раз! — торжественно возгласил Локхарт. — Дв…

Малфой атаковал, не дождавшись даже «двух». Оно, может, и традиционно для слизеринцев, но не на законной же дуэли!

— Ступеф… АЙ, блин!

Трудно разворачиваться, если пол под тобой внезапно становится идеально скользким. Не за воздух же хвататься! Малфой грохнулся на каток самым неудобным образом, и я немедленно убрал скользоту, маскируя странную неуклюжесть блондина непонятно откуда взявшейся на помосте лужей воды. Мощный, от души посланный «Ступефай» ушёл в потолок, отдавшись по зубам присутствующих болезненным резонансом сработавшей защиты. Вандалы великовозрастные, ну неужели другого места не нашлось?

— Я сказал, никакого насилия! — дёрнулся Локхарт.

Я продолжал медленно шагать по своей половине помоста, терпеливо ожидая счёта «три».

— Серпенсортия!

К чести Драко, палочку при падении он из рук не выпустил, так что прямо с пола сколдовал новое заклинание. Я привычно притормозил его Пустотой, а палочку Малфоя, пользуясь сложностью жестовой составляющей нового заклинания, вырвал из холёной кисти и отбросил подальше в угол. Мол, сам удержать не смог, применив заклинание не по своим силам.

Заклинание и вправду было нестандартным. В воздухе сформировалась «пластилиновая кукла»: трансфигурирационный анимированный конструкт вроде памятной свиньи авторства МакГонагалл. Животина, форма которой одним лишь вторым зрением пока что не определялась, должна была приземлиться мне на загривок, но, поскольку я удлинил конструкту полёт, вынужденно шлёпнулась на середину помоста.

— Змея! — завопили детские глотки.

— Прекратить безобразие! — заорал Локхарт. — Никакого насилия, было же сказано!

Всё как я и предполагал: безопасность на наших дуэлях ограничивается художественными прыжками и экспрессивным фонтанированием кипятком.

— Стойте смирно, я уберу змею! — рявкнул Снейп.

— Нет уж, лучше я! — взвизгнул Локхарт с каким-то нездоровым азартом. — Дисцедо Фингалум!

На этот раз грохнуло серьёзно. Полыхнуло дикой магией, Локхарта снесло в сторону Малфоя, а «змею» вместе с остатками гилдероевского шедевра — куда-то в боковые окна. Сверкнула голубая вспышка, многострадальное витражное стекло со звоном раскололось, а «змея» отрикошетила детям в тыл.

Мне, однако, было не до того: меня вновь атаковали. Сверху!

Откуда-то с проходящего по стене зала карниза в меня полетело неизвестное плетение. К счастью, я вовремя его заметил, так как «смотрел» примерно в том же направлении: напоминаю, я всё ещё шёл по длинному помосту, повернувшись спиной к основной потехе и терпеливо дожидаясь счёта «три».

— Всем в стороны! — гаркнул Снейп в толпу вокруг змеи.

Неизвестное заклинание я без труда уморил в Пустоте, но следом немедленно полетело ещё одно такое же. Я увидел, как и где оно формируется, но я не видел самого волшебника! Узкий карниз, там и ребёнок не поместится, а главное — от второго зрения очень трудно спрятаться! Людей под маскировочными чарами я прекрасно вижу: ауру мага иллюзиями не спрячешь!

— Да отойдите же в стороны! — ревел Снейп, продираясь сквозь паникующую толпу. — Дайте мне её увидеть, я развею!

Третье заклинание полетело не в меня, а выше, так что для щита Пустоты работы не нашлось. Сформировавшись в трёх метрах над моей головой, плетение разразилось… знакомым переливчатым шипением.

В зале внезапно стало тихо. Снейп, наконец-то получивший зрительный контакт, рявкнул:

— Фините инкантатем!

«Кукла» с хлопком развеялась. Ей и оставалось-то недолго: Драко формировал её без нормальной материальной основы, так что живёт такое не больше минуты.

— Ах, я чуть-чуть не успел! — воскликнул Гилдерой-неваляшка, уже успевший выкатиться на середину помоста.

Я же продолжал внимательно изучать тот кусок карниза, откуда прилетали «шипящие» плетения. Даже глаза прикрыл, но это не помогло: на карнизе не было видно никого живого и ничего необычного.

— Да он же змееуст! — заорал кому-то неугомонный Уизли.

Как такое может быть? Сверху точно кто-то был: в момент каста на мгновение появлялась чья-то странная аура, но только на это короткое мгновение. Как «оно» может так прятаться? Даже будь у него мантия-невидимка, выглядело бы это иначе: кисть с палочкой из-под мантии нужно высовывать, когда творишь волшбу, и в магическом зрении это выглядит как яркая звёздочка, внезапно начинающая рисовать узоры на пустом месте.

— Поттер!!

Что-то в злом выкрике Снейпа заставило меня прервать исследования и обернуться к народу. Толпа встретила меня странной смесью детских эмоций: заинтересованных, удивлённых, настороженных, испуганных и даже злых. Релевантным фоном этой картине служил промозглый октябрьский ветер, вместе с дождём врывающийся в зал через разбитое окно. Погода к вечеру обещала испортиться окончательно.

— Он натравливал змею на Джастина! — не унимался Уизли. — Я сам видел!

О, так змееуст — это я? Дамблдор решил разыграть старую карту? Или моей хохмы с рептилоидами тут не было?

— Чем натравливал? — уточнил я, добавив в голос презрения. — Затылком?

— Ты специально повернулся на секунду!

А ведь на меня никто не смотрел во время шипения: все были заняты непонятно где ползавшей змеёй. Тут наврать о том, чего «видел», можно сколько угодно. И некоторые впечатлительные особы, похоже, начинают верить рыжей клевете.

— Поттер! — выбираясь из толпы на помост, ко мне продвигался Снейп.

Но я его проигнорировал. Выпускать такое на самотёк нельзя.

— И ты это сам видел?

— Да!! Ты повернулся и зашипел, приказывая змее напасть!

— Это серьёзное обвинение, Уизли. — Я сделал несколько шагов вперёд. — Ты готов подтвердить всё то же под сывороткой правды?

Рон мигом растерял весь пыл и отступил на шаг назад.

— Мои родители будут против! — быстро нашёлся он.

— Тогда засунь свой язык в задницу и не клевещи, а иначе в Аврорат обращусь уже я! — Мой голос звучал уверенно, а намеренная грубость была рассчитана на такое же эмоциональное воздействие на толпу, каким пытался давить и Рон. — Мне, в отличие от тебя, под сывороткой сегодня скрывать нечего, так что я…

— Поттер! — недобро рявкнул дошедший до меня Снейп. — Вас недержание и зуд одолели — повыпендриваться именно в такой момент?

Я удивился. Может, он и вправду меня не видел, а может, его Дамблдор «попросил» помочь Уизли — не имеет значения: я не буду позволять ему топить себя.

— Это «пластилин», профессор, — сказал я негромко, состроив равнодушную мину и не отрывая взгляда от зельевара. — Какой ещё «змееуст»?

Лицо Снейпа закаменело: он понял мою мысль и принял решение не настаивать. Надеюсь, клятва крёстного сильнее его обязательств перед директором.

Анимированный транс-конструкт, если он создан без привлечения жертвенной души, умеет не больше, чем его создатель: «интеллект» куклы является небольшим подмножеством личностного слепка «скульптора». А потому, если «пластилиновая» змея понимает парселтанг, то змееустом является и Драко.

Развернувшись, я зашагал прочь с помоста.

— Эй! — воскликнул Локхарт. — Это что, признание поражения, мистер Поттер?

Ну что за настырный идиот!

— Поражение потерпели вы, профессор. Техническое. Ввиду неявки на дуэль.

— Да ты…

— Вызывающая сторона не имеет права на замену, — озвучил я очевиднейшую истину, которая, конечно же, зафиксирована и правилами.

Чего уж там, даже выставление замены вызываемой стороной выглядит тухловато и является приемлемым лишь в ограниченном ряде случаев. Дети недаром тянули своё «фу!».

— Здесь я устанавливаю правила!

Чтоб я ещё когда-нибудь заключил с тобой хоть какое-то соглашение! Похоже, в твоей голове подобные категории просто не помещаются.

— В таком случае поражение потерпела ваша замена — ввиду дисквалификации за удар до разрешающего сигнала, — спокойно возразил я. — Поздравляю с отличными кадрами.

— Да ты сам ни одного удара не нанёс! Какая ещё победа?

— А я всё жду, когда наш болтливый арбитр родит-таки слово «три»! — не выдержал я.

Холёное гилдрероевское лицо пошло красными пятнами, и мне показалось, что он вот-вот выхватит палочку. Это было бы просто чудесно: Локхарт умудрился-таки достать и меня. Но нежелательное в дальней перспективе развитие ситуации пресёк Снейп.

— Три! — возгласил он.

— Акцио Палочка Драко Малфоя, — произнёс я, притягивая из угла выбитый концентратор, после чего продемонстрировал залу трофей: — Разоружён без насилия.

— Дуэль завершена, победитель — мистер Поттер, — объявил Снейп, принимая палочку крестника под редкие аплодисменты зала.

— Я не давал разрешения! — взвизгнул Локхарт.

— А вы и не можете судить собственную дуэль, — устало огрызнулся я, сходя с помоста. — Кто его вообще поставил во главе клуба…

— Об этом не по чину судить уже вам, — буркнул Снейп негромко. — Завязывайте, Поттер.

«Развязывать» глупые дискуссии и вообще находиться здесь хоть одну лишнюю минуту в мои планы не входило. Рассудив, что всё, зачем я был сегодня нужен руководству в этом зале, уже произошло, я просто покинул «собрание клуба» через ту самую дверь для первокурсников. В этот раз мне никто не препятствовал.

Не буду я больше идти навстречу МакГонагалл в подобных просьбах. В школьных заботах помогу, а в общественных — она себе не хозяйка.

— Полоумная, да когда ж ты уже уснёшь!

К себе в комнату я вернулся около полуночи. После ужина мы вместе с несколькими старшекурсниками спешно восстанавливали разбитый витраж. На дворе стоял отнюдь не мягкий сентябрь, так что комфортное тепло в общую столовую требовалось вернуть как можно скорее: собачий холод во время приёма пищи не понравился даже невозмутимо-позитивному Дамблдору. Впрочем, прореха в этот раз была меньше: гилдероевский «фингалум» уступал размерами магловскому автомобилю и разбил лишь несколько сегментов в оправе.

Заседание клуба, кстати, тоже надолго не затянулось: на холодном ветру да без тёплых мантий мало кто захотел выслушивать блистательную ораторию «главного дуэлиста Британии», которой тот экспромтно разразился, дабы полечить нервы после моей эскапады.

Долгий день завершился, можно было отправляться в Саргас, но меня не покидало ощущение, что я что-то забыл. Покрутив эту мысль так и этак, но ничего в результате не вспомнив, я решил для очистки совести проверить самое важное для меня — Луну.

После босоногого происшествия на Астрономии я старался хотя бы несколько раз в неделю «навещать» подругу по обереговой связи перед отбоем: пожелать спокойной ночи и убедиться, что у неё все в порядке. Сегодня с подобным визитом я безнадёжно опоздал, так что ожидал увидеть лишь тягучую вязкость глубокого «медленного» сна, но, к своему удивлению, застал подругу не только бодрствующей, но и всеми силами борющейся со сном.

Луна лежала с открытыми глазами под задёрнутым пологом. Сквозь занавесь пробивался свет индивидуального прикроватного фонаря: соседка тоже не спала и, судя по раздражённому шелесту страниц, читала в своей постели.

— Доброй ночи, Светлячок. Ты чего не спишь?

— Гроза, Саргас, — мысленно ответила подруга. — Уймётся лишь к утру.

— Да уймёшься ты наконец? — огрызнулись из-за полога.

Сопоставив это с возгласом, прозвучавшим в момент моего появления «в гостях», я удивился.

— У тебя что, кровать скрипит, когда ты ворочаешься?

— Нет, — беззвучно покачала головой Луна. — Просто Роза различает по дыханию, сплю я или бодрствую.

Свою комнату Луна делила с Розалиндой Фоули, раздражительной кареглазой шатенкой с жиденькими волосами и вечно поджатыми губами.

«Нежную Розу» раздражало буквально всё: громкие голоса и шёпот, яркие цвета и чёрная школьная униформа, суета вокруг и нерасторопность исполнения её просьб, наличие людей рядом и полное их отсутствие тогда, когда они нужны. Всё это создавало досадные помехи и отвлекало от решения действительно важных задач — каких именно, никто не знал. Не того полёта птицы.

Две девочки — весь девичий набор Рэйвенкло в этом году. Ничего не поделаешь, специфика факультета. За невестами следует идти на Хаффлпафф: там их в два раза больше, чем женихов.

Казалось бы, два человека в одной комнате — почти царские условия. Луна — тихая и чистоплотная соседка, прекрасно чувствующая других людей и никогда не лезущая с общением к тем, кто отреагирует на него негативно. Да, она со странностями, но вам придётся приложить усилие, чтобы заметить её присутствие в гостиной или появление на обеде в Большом зале.

Тем не менее, главным объектом раздражения для Розалинды служила именно Луна. И больше всего она бесила Фоули в их общей спальне. Может быть, Роза сдерживала абсурд своего характера при свидетелях, а может, просто жаждала владеть «жилплощадью» единолично и срывала досаду от несбытности этой мечты на первейшей «виновнице» происходящего. Ну сами посудите: по всем полученным от старшего брата раскладам выходило, что в этом году она будет единственной девочкой-первокурсницей на врановом факультете. Она — одна, по-королевски — на всю трёхместную комнату. И тут — такой облом!

И кого же наряду с ней признали достойной самого умного Дома? Эту… ПОЛОУМНУЮ!

— Хорош сопеть — спи давай! — прошипела она в сердцах. — Послала же Шляпа попутчицу…

Так или иначе, сейчас у нас была проблема поважнее: гроза.

— Как же я мог о ней забыть? — покаянно вздохнул я.

Видел же всполохи, когда старшекурсники совместными усилиями вставляли последний восстановленный сегмент, а потом удерживали стёкла магией под шквальными порывами, в то время как Флитвик спешно обновлял на раме противоветровой щит.

Грозовая ночь — время, когда Луне лучше не спать. Одной. Мог бы оборачиваться совой — нашёл бы способ пробраться к ним сейчас на факультет и заночевать на спинке у изголовья.

— Саргас, побудь со мной сегодня, — попросила Луна. — Ночь присмотрит за твоим Замком.

Идея была здравая, а мне не пришла в голову лишь потому, что практики работы с «лунным оберегом» у меня ещё мало. Быстро приготовившись ко сну, я едва ли не в первый раз разобрал свою постель в *этом* Хогвартсе.

— Никогда бы не подумала, что глаза могут прилипаться так сильно, — пожаловалась подруга. — Я вот не хочу спать, а они — хотят. Дома я обычно вставала, ходила по комнате, открывала окна и дышала холодным ветром… А здесь — Роза-угроза.

— Ты напрасно во всём ей покоряешься. Эта комната твоя в той же мере, что и её.

— Это напокамест, — тихо буркнула Луна.

— Э-э… Что ты имеешь в виду?

— Расскажи мне сказку, Саргас.

Я вздохнул.

— Тебе сколько лет, Полумна дщерь Ксенофильева?

— Одиннадцать с половиной, — как ни в чём не бывало ответила Луна. — Я на полгода младше тебя, Саргас. На сто девяносто семь дней.

Я обалдел. Эту цифру, вообще говоря, нужно было когда-то высчитать. И зачем-то.

— Это важно?

— Мне кажется, ты иногда считаешь меня маленькой. Девочки взрослеют быстрее, Гарольд. Сто девяносто семь дней — это ерунда. А ты любишь обращать внимание на ерунду.

— Девочкам твоего возраста уже не рассказывают сказки на ночь.

— Папа мне рассказывал. В такие ночи.

Луна повернулась на бок и уставилась в полутьму так, будто я находился на соседней пустующей кровати. Выглядело это настолько правдоподобно, что я на всякий случай огляделся и проверил, где я. Не хватало и вправду потерять бдительность и непостижимым образом оказаться в женской спальне. Визгу будет — до утра никто точно не заснёт.

— И не говори, что не знаешь сказок, — протянула Луна. — Ты читал их недавно, из этого своего… Перекрёстка миров. Если тебе можно, то и мне тоже. Я младше.

Поймала на горячем — так это называется. Что же, попробуем и вправду отнестись к Видящей серьёзно. Полумна Лавгуд никогда ничего не делает просто так.

— Ты же ничего не поймёшь в сказках Средоточия, — сделал я последнюю попытку оправдаться.

— Не твоя кручина, скальд. Ты рассказывай, а я попробую подпевать.

— Ну хорошо.

Я сосредоточился, выбрал подходящую историю, споткнулся уже на первой требующей перевода фразе, вздохнул и начал:

— В далёкой-далёкой галактике…

— Нет, — улыбнулась подруга. — На исконном языке.

Я крякнул. Син-Талиш Сказовый — это… сложно. Но если уж Луна перешла на старую речь, дело серьёзное. Может, она так язык учить будет. Выучил же я его в своё время… не по книжкам.

— Будь по-твоему. Хм… Далеко-далеко, за окраинами Старой Ветви, на тихой садовой планете жил да был маленький игрушечный дрон-орнитоптер. И была у этого дрона мечта… Э-э… — Я спохватился, вспомнив, кому и что рассказываю. — Дрон — это…

— Не нарушай улаженных стежков, — попросила Луна.

— Ага, — сдался я окончательно. — Хм… И была у этого дрона мечта: стать живой, настоящей птицей…

Рассказ полился спокойным лесным ручьём, не прерываемый ни раздражёнными возгласами соседки, ни всполохами молний за окном.

— … Маленький хозяин давно забросил своего стрижонка в ящик и забыл о нём. Батареи были старыми, и у дрона не хватало сил долго держаться в воздухе. Махолётный привод разлажено жужжал, а крылья бестолково бились о стены и скидывали мелкие вещи с полок…

Что-то похожее я слышал в далёком детстве от тёти Петунии, читавшей сказки на ночь маленькому Дадли. Там, правда, был плюшевый заяц, желавший стать настоящим кроликом… и попасть в суп, не иначе. Но подробностей, пригодных для пересказа, память от тех времён не сохранила.

— … На чердаке летнего флигеля доживали свой век дряхлые домовые искины, и стрижонок часто слушал, как они бурчат между собой на позабытых каналах. И вот однажды среди помех и стариковского брюзжания он услышал интереснейшую беседу. «А что такое быть настоящим? — вопрошал один. — Это значит быть особенным? Или ярким? Или…»

Минут через пять Луна действительно стала подпевать. Мысленная мелодия удачно накладывалась на текст, создавая последний, сказовый слой. Откуда подруга знает правила, которые я и сам помню не в совершенстве — вопрос из тех, которыми я давно зарёкся задаваться.

Луна пела колыбельную — себе, мне и всему замку. Вправлялись неустроенные изломы и вывихи, укладывались ровно перекрученные нити, утихало волнение и беспокойство. Изменить единомоментно к лучшему суть такой громады, как Хогвартс — задача, неподъёмная и для общебританского ковена. Но Луна довольствовалась маленькими шажками по своим силам — так же, как и я.

Как оно обычно и бывает, окончание сказки мы досматривали в нашем общем сне.

* * *

Случайно это получилось или у Замка Саргас была собственная воля в отношении обеспечения нашего совместного выживания, но первым помещением, в которое мне удалось попасть из очищенного коридора, оказалось библиотекой.

Наверное, библиотеки всех эпох и народов выглядят… ну, не одинаково, но пусть будет «узнаваемо». Спокойная рабочая обстановка, удобное место для чтения и, конечно же, множество стеллажей для «книг». Будь это пергаментные кодексы, папирусные свитки, рисовые «гармошки» или даже глиняные таблички — место, где хранят и читают множество овеществлённых знаний, будет примерно таким, с поправкой на эпоху. А вот если на полках — бутафорские барельефы из подобранных по цвету «корешков», то — да, рядом и холодильник с пивом может найтись, и постоянно работающий телевизор, и мишени для дартса.

Книги на полках оказались вполне привычными «переплетёнными тетрадями». Часть — с бумажными страницами, а часть… Наверное, это был пластик: мягкий и приятный на ощупь для страниц, и похожий на прочное оргстекло — для прозрачных обложек. Но главное было не в этом. Пластиковые книги были чем-то неуловимо похожи друг на друга, будто печатались не в тысячах типографий множества городов и стран, а… на одном-единственном станке, где-то тут же, в Замке, быть может, прямо одним из тех непонятных приборов, что стоят рядом, в библиотеке.

Буквы в книгах размещались в горизонтальных строках и были похожи на красивый растительный орнамент: изящные штрихи и завитки. И да, это были именно буквы, а не иероглифы, хотя во многих книгах они графически группировались в «иероглифоподобные» слоги. Вроде бы как-то похоже устроено корейское письмо, но здесь литеры вписывались не в квадраты, а в треугольники: попеременно вершиной вверх и вниз, отчего организованный таким образом текст напоминал пчелиные соты.

Алфавит, похоже, был единым, а вот его оформление… В самом простом варианте это были предельно упрощённые глифы, нарисованные штрихами одинаковой толщины — вроде ходового английского рубленого шрифта. Вариант посложнее добавлял буквам изящества, штрихи становились разной толщины и обзаводились красивыми узелками там и сям. В некоторых книгах буквы группировались в «сотовые» треугольники. Между строк добавлялись точки, чёрточки и пометки красным цветом.

Но самый интересный текст имелся в бумажных книгах. Строки на «настоящих» страницах прорастали многочисленными «побегами», вплетаясь друг в друга густыми зарослями, изобилующими разноцветными «колючками»-чёрточками и «ягодками»-точками. Если бы не более бледный цвет этих «джунглей», читать текст было бы невозможно, поскольку строки перестали бы быть различимыми. Наверное. Не было у меня навыка такого чтения.

Увидев эту картину впервые, я заподозрил некое нетрадиционное для Земли украшательство, но… Не могут издатели украшать сотни и тысячи страниц подряд. Декоративный шрифт обалденно смотрится в заголовке и эпиграфе, но если вы начнёте печатать книги — нет, не вязью даже, а хотя бы курсивом, — читатель отправит вашу вырвиглазную самобытность в топку. Декорации читаются с куда большим трудом. Мы готовы терпеть не более нескольких курсивных строк подряд, а лучше — не более нескольких слов на абзац.

Одно можно было сказать со всей определённостью: библиотека для меня пока что не представляла никакой пользы в силу незнания языка. Не нашлось ни одной книги на английском: оставалось разве только картинки смотреть. Более того, бо́льшая часть книг ещё и оказалась заперта в шкафах с дразняще-прозрачными дверцами. Книги там были как на подбор — бумажные и с тем самым «проросшим джунглями» алфавитом на внушающих уважение корешках из подозрительно похожего на кожу материала.

Несколько странного вида устройств, установленных в отдельной зоне читального зала, оставляли ещё меньше надежд на удовлетворение моего любопытства: они были мертвы, «оживить» их не получалось, и даже об их предназначении сказать что-либо было трудно. Что вы можете предположить, глядя на большой массивный стол со стеклянной столешницей, под которой герметично закреплён поддон с разноцветным песком? Ну, то есть, с десятком вёдер мелких, калиброванных и тщательно перемешанных песчинок, каждая из которых покрашена в яркий цвет из богатой палитры? А поможет вам, если я добавлю сотню блестящих металлических шариков размером от вишни до апельсина, хаотично окружающих обрез стола и никак не реагирующих на осторожные прикосновения? Вот и мне спустя день, потраченный на исследования, удалось лишь понять, что песок — не грязно-серый, каким показался на первый взгляд, а удивительно-пёстрый при очень близком рассмотрении.

А потому библиотека была бережно заперта до тех времён, когда мне удастся очистить больше помещений, отыскать способы «оживить» какое-нибудь оборудование или хотя бы найти в других комнатах случайно завалявшийся букварь со словарём.

Однако через несколько дней история получила неожиданное продолжение.

Дурсли как раз посадили меня на сутки в чулан, «в наказание». Дадли искал в дядином гараже баночку краски, подходящей для заборных автографов; он вскрывал имеющиеся запасы банок одну за другой в поисках нескучного колера, но не рассчитал минимальных требований к ловкости и вывернул две пинты «Фуксии Фанданго» прямо на бетонный пол. К счастью, мистер Дурсль и его машина были на работе, но вечером, по обыкновению въезжая в гараж задом, дядя изгваздал протекторы в приметном заразительно-розовом веселье. Дадли перевёл стрелки на меня, и ему «поверили». Из политических соображений, конечно же: врать девятилетний кузен умел ещё хуже, чем читать этикетки на банках, так что меня «наказали» за «разлитую краску», а его — за то, что не закрывал уже проверенные банки, так что краска в них покрылась засохшей коркой.

В итоге меня загнали в чулан с разрешением выходить только в туалет и на помывку за собой посуды: голодом в этот раз не морили, только скукой.

В Замке я появился, настроившись на семидневную рыбную диету и плодотворную работу по откапыванию следующего крыла, однако в атриуме, на траве под рябиной меня ожидала странная штука.

Корона. С завязочками под горло.

То есть, не настоящая корона, конечно же, а блестящее эластичное устройство, надеваемое на голову и застёгиваемое под подбородком, чтобы не слетало. В нём было чуть-чуть сложной магии и очень много — технологии. Не земной. Устройство не было лишено изящества во внешнем дизайне, а потому совершенно точно не являлось экспериментальным и малопроверенным. Это обнадёживало.

Замок пока что не давал поводов усомниться в своём добром ко мне расположении, а потому я осторожно надел «корону» на голову. Выложенная мягким материалом конструкция удобно легла на кожу и волосы, но больше никакого эффекта это не возымело. Вздохнув, я защёлкнул удобные застёжки. И вот теперь реакция последовала: спустя несколько секунд мягко захлопнулись решётчатые створки дверей, ведущих в атриум. Сами собой и все семеро. Прямо как в дешёвом триллере: малолетний идиот попался, и сейчас ему начнут откручивать, душить и переваривать его дурную голову.

Жевать мою голову никто не стал, а спешно расстёгнутые ремешки разблокировали и двери, наглядно продемонстрировав, что я не в мышеловке и что в моих интересах не покидать сердце Замка, когда начнётся… что-то, связанное с этим шлемом марсианина-телепата. А ещё лучше сесть под дерево: именно здесь вдруг обнаружилась двухлитровая пластиковая бутылка с водой, куда-то пропавшая пару недель назад, и кусочек печёной рыбы.

Хмыкнув, я снял шлем и основательно подготовился к предстоящему действу: напился из родника у Замка, набрал ещё воды и нарвал немного фруктов, принеся эти запасы в атриум: судя по бутылке, дело предстояло не на пять минут. Позавтракал здесь же: кусочек рыбы в свою очередь намекал, что время ограничено и не стоит тратить его на рыбалку и готовку на костре.

Устроившись поудобнее в корнях замкового дерева, я застегнул «корону». Двери медленно закрылись, а через несколько секунд «выключилось» и кольцо на пальце. Я согласно кивнул: убегать и дёргаться я не собирался. Убедившись в этом, Замок сделал следующий ход.

Рядом появился белый пластиковый ящичек-контейнер со странным комплектом внутри. Больше всего это напоминало манжету от того устройства, которым доктора измеряют давление у пациентов, но без груши для накачки воздуха, зато с солидным обвесом откровенно медицинского вида, крепившимся прямо на гибком материале. К манжете прилагался баллончик спрея и лист с инструкцией.

Инструкция была изложена на том же языке, что и книги в библиотеке, но, к моей радости, на девять десятых состояла из картинок, а не текста. Согласно наглядным иллюстрациям, манжету следовало закрепить на локтевом сгибе левой руки, обильно обработав перед этим из дезинфицирующего баллончика собственные ладони, манжету и локоть. Выполнив требуемое и повинуясь дальнейшей инструкции, я принял лежачее положение и выпрямил левую руку. Ожидавшая именно этого, манжета торжествующе-плотно охватила сустав и, погудев немного, больно ужалила руку, выбрав для этой садистской выходки самое нежное место. Я дёрнулся, но сжавшее мой локоть отвердевшее устройство хорошо знало своё дело и не позволило мне согнуть руку обратно.

А через полминуты меня сморило в сон. Последней связной мыслью было то, что картинки в этом медицинском «комиксе» шли слева направо, а стало быть, и письменность с большой вероятностью имеет это же направление.

Манжета оказалась оснащённой внутривенным инфузором, автоматически нащупавшим нужный сосуд и уверенно выполнившим ту работу, которой медсёстры учатся не один месяц. Вопреки приставке «ин-», умное устройство для начала изъяло у меня капельку крови, провело необходимый анализ и внесло финальные изменения в хранящиеся в отдельной ампуле несколько миллилитров целевого препарата, после чего, растягивая изуверское удовольствие и внимательно следя за моим состоянием, вводило мне этот препарат в течение часа.

Очень непростое, высокотехнологичное устройство-лаборатория, да ещё и одноразовое. Но целевой препарат был ещё интереснее.

Комплексный стимулятор образования и организации нейронных связей — то, как я это впоследствии интерпретировал в сильно упрощённом виде. Инъекция, возвращающая взрослому человеку несколько лет уникальной способности детей-дошколят к обучению — при том, что мозг взрослого человека уже и сам по себе сформирован и развит, так что не сравнится по когнитивным возможностям с детским. Её не делают таким, как я — девятилеткам, потому что это будет бесполезным выбрасыванием на ветер большей части её баснословной стоимости. Земной двадцатипятилетний молодой специалист, получивший такую инъекцию, может стать выдающимся и весьма разноплановым гением — если возьмёт на себя труд использовать дарованное время по полной. Потому что трудиться в эти несколько лет ему придётся за десятерых рабов на галерах.

Даже теперь, имея в личном портфолио несколько дорогих проектов, у меня не нашлось бы и сотой доли стоимости одного инъекционного курса. Но об этом позаботился предыдущий владелец Замка. Он не оставил мне ни денег, ни золотых слитков, ни даже еды. Он подготовил и подарил… возможность. А Замок посчитал целесообразным не дожидаться моего двадцатипятилетия. И оказался прав.

Не знаю, в чём тут дело: мой ли вариант препарата оказался не совсем стандартным, или его действие наложилось на удивительную магию, странные почвы и растущие на них местные фрукты, — но я чувствую его работу до сих пор. Как мне кажется, даже спустя двенадцать прожитых с Замком лет этот дорогой коктейль всё ещё функционирует, позволяя с лёгкостью поглощать новые знания, хотя не должен был бы сработать и на десятую часть своей номинальной силы. Дело даже не в лёгкости. Я не теряю интереса к новым знаниям — вот в чём состоит главный его дар.

Помните, какими надоедливо-любознательными могут быть маленькие дети? Я проснулся через пару часов именно таким неугомонным почемучкой. А что это за штука? А зачем тут столько земли? А кто её сюда наносил? А куда вот это тянется? А почему оно так высоко? А что это вы делаете? А куда вы идёте?

Счастье, что я был один. Я насел бы и на тётю Петунью, и на дядю Вернона, потому что сопротивляться этой неудержимой тяге было невозможно. Голову разрывали десятки вопросов. Любопытные глаза шарили по атриуму и замечали всё больше и больше интересных деталей. Мозг уже успел вырастить тысячи новых чистых страниц и был не на шутку озабочен тем, что даже эта ничтожная от запланированного часть до сих пор не начала заполняться ничем полезным.

Но Замок не позволил мне бездельничать слишком долго. Дав минуту на утоление жажды водой из бутылки, он активировал «корону». В мою голову хлынул… учебный процесс. Изнывающий от познавательской жажды разум сполна получил вымаливаемую пищу. Опасайся своих желаний.

Много позже в школьной библиотеке мне приходилось читать о том, как научные фантасты видят будущее профессионального образования. Кто-то рисует «гипнопедическое» обучение во сне — как будто природа всё то время, пока существует человек, а до него и животные, заботливо хранила в наших организмах огромные когнитивные мощности для усиленной мозговой деятельности именно во сне, скрытые и никак не задействованные, но потреблявшие ресурсы и упорно удерживаемые от мутаций. А кто-то и вовсе предпочитает «заливать» знания напрямую в мозг чуть ли не из шприца: заглотил, мол, в пятницу таблетку «Проектирование малых межсистемных кораблей, первый уровень» — а в понедельник уже можешь идти на работу и вставать к кульману младшим научным сотрудником.

К сожалению, для того, чтобы в чём-то подняться и чему-то научиться, нужно изрядно потрудиться. Новые связи в мозгу организуются только так: через неудобство и боль. Всем нам хотя бы раз приходилось мучиться, зубря наизусть какой-нибудь бессмысленный текст вроде «Редкая птица долетит до середины Темзы, не подохнув по пути от её испарений», или лихорадочно поглощать накануне экзаменов полугодовой курс, успешно прохалтуренный в течение штатного семестра. И все мы помним ту болезненную тесноту и зубовный скрежет, которыми сопровождается подобное действо.

Именно этот мучительный процесс и проходил сейчас в моей голове: не только в полной мере, но и с почти на два порядка большей интенсивностью. Я — и только я — реально и *самостоятельно* «читал», осознавал, раскладывал по полочкам и усваивал новые сведения, периодически выполняя контрольные задания и сдавая «освежающие» тесты по старым темам. Препарат-стимулятор позволял мозгу выдерживать чудовищный темп. Мнемоиндуктор на моей голове не оставлял мне шанса уклониться от учебного процесса хотя бы на секунду. Локтевая манжета-лаборатория контролировала биохимию и добавляла в кровь какие-то витамины. Оркестровое трио этих садистов обеспечивало чудесную запоминаемость и отсутствие потерь при усвоении материала.

Мнением совершенно непривычных к таким измывательствам мозгов и их безграмотного хозяина никто не интересовался. Кратковременно выныривая из учебного полубреда, я питался подсунутыми под руку фруктами, горячим бульоном и кусочками рыбы — теми самыми, что «уворовывались неизвестным существом», пил воду в неограниченном количестве, а когда приходило время — засыпал, убаюканный замковым деревом и прямо в его корнях. Спать мне никто не мешал и с дополнительной нагрузкой в виде гипнопедии не безумствовал, так что мозг полноценно отдыхал и восстанавливался за ночь. Но с восходом солнца я вставал, оправлялся в землю чуть в стороне и вновь приступал к учёбе.

Спустя сутки мозг привык к нагрузкам и втянулся в процесс. На третий день мне стал интересен преподаваемый материал, так что учёба пошла интенсивнее.

Мнемоиндуктор не учил меня магии, математике или сакральным тайнам мироздания. В мою голову вкладывали… знание языка. Это логично: освоив язык, остальное можно худо-бедно выучить по книгам. Не зная никакого языка, невозможно освоить ничего другого. Кто-то должен «на пальцах», напрямую индуцируемыми в неизвестные мне центры головного мозга образами ассоциировать базовый набор предметов, действий и абстрактных понятий со словами или иным способом внешней коммуникации.

Будь это «пиджин-инглиш», с лихвой хватило бы и суток учебного марафона. Но в мою голову закладывали… «Разумную речь» Син-Талиш. Хорошо закладывали, основательно и не мелочась — сразу на академическом уровне и с академическим же подходом к структурированию материала.

И это был воистину чудесный язык. Я влюбился в него сразу же, как только распробовал.

* * *

Син-Талиш был принят в качестве основного языка Средоточия восемь тысячелетий назад. Как это происходило и кто над этим работал — в доступных мне хрониках я не нашёл. Восемьдесят веков — срок, слишком долгий даже для высокоразвитой поливидовой цивилизации, колонизировавшей к сегодняшнему дню дюжину версумов и континуумов. А у них тогда чуть ли не докосмическая эра была.

В одном можно быть уверенным: это или искусственный язык, или… дарованный извне, от кого-то ещё более мудрого, развитого и древнего. В нём почти нет «неправильных глаголов», супплетивов и прочих архаизмов с атавизмами; отсутствуют следы необузданных заимствований и бытовых упрощений. Он как будто с самого начала был создан «правильным», с чистой стройной структурой, огромным понятийно-выразительным потенциалом и наперёд иммунизированным от всех известных «проблем развития». А ещё он совсем не менялся со временем, несмотря на бездну прошедших веков. Но это тема отдельного разговора.

Подобно многим земным языкам, здесь имеется четыре рода: мужской, женский, средний и общий. Осознав это в первый раз, я посмеялся, представив всю глубину разочарования земных фантастов: несмотря на несопоставимое с земным видовое разнообразие, природа не стала умножать сущности. Мужской и женский пол — всё, что ей нужно для комфортного процветания.

Общий род используется в основном во множественном числе, если озвучиваемая совокупность — разнородна. И да, множественное число здесь сохраняет полное изменение по родам: можно сказать «всех (мужчин) и всех (женщин)», ограничившись лишь местоимениями в нужных родах. Син-Талиш создан для точных и красивых формулировок.

Раз уж мы заговорили о грамматических числах… Во многих земных языках имеется отдельное, «двойственное» число для случая, когда предметов — ровно два. В некоторых языках есть ещё и «тройственное», и даже «квадральное», а также «паукальное», разграничивающее «многое» от «нескольких». Как правило, это архаичные формы, до наших дней дожившие лишь в следовых количествах («оба/обе»), а потому в Син-Талиш отсутствующие изначально. Не знаю, почему в древности было важно выделять разговор именно о двоих, но наше время эту нужду не подтвердило.

А ещё земные языки спорят, что считать множественным числом: когда предметов «больше одного» или когда их «два и более» — то есть, говорить ли «полтора литра» или «полтора литров».

Но в чём сходится подавляющее большинство грамматик — множественное число всегда больше единицы. Безо всяких оговорок.

А вас не удивляет, что «ноль предметов» — это почему-то тоже всегда «много»? В немалом количестве языков. Меня вот удивляет. А то, что среди филологов совсем не встречается математиков, способных подсказать и подправить формулировки в энциклопедиях и учебных пособиях — удивляет вдвойне.

А вот в Син-Талиш имеется отдельное число для нуля предметов. Это посчитали более важным, чем для «двух» или «нескольких». Помимо употребления с числительным «ноль», нулевое число используют для обозначения отсутствия чего-либо, в данный момент или вообще. «Пива нет» можно сказать одним словом. Употребление термина «пустота» в нулевом числе выдаёт в вас философа, постулирующего принципиальное отсутствие оной в природе. Я её так никогда не называю. Она одна и она существует.

И последнее из четырёх чисел — для отрицательных величин. Минус один или минус десять — без разницы. Помимо математического смысла, «отрицательное грамматическое число» используется для выражения недостачи чего-либо: хоть кирпичей на стройке, хоть ума в голове. Последнее особенно обидно.

Ну и вот подумайте, как мог появиться такой язык, как Син-Талиш, если на Земле цифру «ноль» начали писать, когда уже умели считать до миллиона, а окончательно узаконили как полноправное число чуть ли не пинками Леонарда Эйлера.

Одиннадцать основных падежей вряд ли впечатлят бывалого лингвиста, а вот то, что словоизменение исключает омонимию в пределах одной лексемы, вызывало моё одобрительное уважение. Неоднозначности вроде «платье весло задело» в Син-Талиш не встречаются.

Глагольные времена и залоги… Можно, я не буду о них рассказывать? Стройная система со сложнейшим синтаксисом, без «неправильных» исключений, за исключением «быть» и «небыть»… Упомяну лишь одну деталь, поразившую меня больше всего.

Вечностное время. Если прошлое неотделимо от будущего или, особым грамматическим вариантом, если отсутствует даже такая категория, как причинно-следственное отношение — применяется *оно*. И нет, речь не о технической невозможности измерения времени; речь, например, о *месте*, где времени не предусмотрено и бытие однажды означает бытие всегда.

Где может родиться наречие, в котором подобные материи введены в грамматику? Добавление лишней категории в язык, исключающий омонимию словоформ, обходится дорого и должно происходить на этапе его создания. В быту «вечностные» конструкции не употребляются, это удел редких философских трактатов. Между тем «вечностное время» не редуцируется и не теряется, этой теме исправно учат всех детей в школах и тренируют его использование в эссе.

И это, пожалуй, главная загадка языка. Любое земное наречие меняется со временем: обогащается новыми нуждами, освобождается от неиспользуемых конструкций, скрещивается заимствованиями, засоряется жаргонизмами, извращается невежественными искажениями и засильем хуторян во власти… Восемьдесят веков должны были изменить язык до полной неузнаваемости. Достаточно посмотреть, какая чудовищная пропасть зияет в английском языке между фонетическими и графологическими берегами, разошедшимися в уродливом оскале всего за одно тысячелетие… Ведь большинству населения просто не нужны девяносто девять процентов этих стройных языковых конструкций.

Но Син-Талиш не меняется. Он не деградировал под нужды народа — он *вытягивает* народ к своим вершинам. Как будто… какое-то волшебство удерживает его в первозданном виде, укрепляя костяк и превращая *слово* в незыблемый скелет цивилизационной культуры.

Впрочем, и сам язык во многом идёт навстречу нуждам народа. Синтаксис Син-Талиш — многослойный и предполагает несколько уровней семантической сложности, выражаемых и фонетически, и на письме. Самый простой — бытовой «Алан-Талиш», прекрасно подходит для простой переписки и повседневных разговоров, если, конечно, вы не аристократ и не дипломат. Самый сложный — философский «Даресин-Талиш», инструмент учёных и мыслителей. На письме это выражается простыми буквами в ровных строчках для «Алана» или теми самыми «джунглевыми зарослями» для «философов». В устной речи, помимо дополнительных структурных связок добавляется сложное интонирование, не напрягающее, впрочем, гортань и речевой аппарат.

И особняком находится «Сказовый Талиш». Мне было известно, как он формулируется, как пишется и произносится, у меня имелся особый и весьма обширный словарь этого диалекта. Не было понятно лишь, зачем он существует. В излагаемом мне курсе этой информации не давалось, а в моей библиотеке я впоследствии нашёл лишь весьма смутные намёки. Может быть, об этом всем известно как само собой разумеющееся, а может, об этом не принято говорить в общедоступных источниках.

А диалект довольно странный: всех правил написания «корона» мне сообщить не смогла, оставив мнемограмму, что данный экземпляр индуктора не имеет нужных изобразительных возможностей. Зато устный слой был явно не для людей или, скажем так, не для людей без специальных средств воспроизведения: интонирование было полифоническим. Для идеальной и полной передачи смысла в сказовой речи звучали два тона. Чтобы говорить на ней, нужен был какой-то вокодер, или заклинание, или… Или декламировать нужно вдвоём?

Много позже мне удалось найти «Сказу» практическое применение: оказалось, на него хорошо ложится магия. Зелья финализировались очень легко — если, конечно, удавалось придумать красивую строфу. Без минимальной словесной красоты этот диалект не озвучивался: так уж он был устроен. Произносимый текст просто вырождался в «философское» наречие.

Но всё это было делом многолетнего будущего. Тогда же, скорчившись под родным деревом, на траве лежал девятилетний пацан, страдая и скрипя зубами от первого в своей жизни использования собственной головы на полную мощность. Одиннадцать основных падежей — это очень непросто, но даже и два падежа представляли бы собой нешуточную преграду. Посудите сами: ведь я знал один только английский язык, в основном устно. В английском языке вы не догадываетесь о том, что существительные склоняются, пока вам об этом специально не расскажут на примере других языков. Простота хуже воровства.

Я очнулся через двенадцать местных суток. Отработавшие своё индуктор с манжетой отпали и развалились на куски, став похожими на потемневшее папье-маше: к утилизации отходов в Средоточии относятся серьёзно. Перекусив фруктами, я здесь же под деревом провалился в обычный, здоровый десятичасовой сон.

Меня ожидало возвращение на Землю и неприятный разговор с Дурслями: на каких помойках я пропадал почти два дня и почему явился такой грязный и заморенный. Я стоял, глупо хлопал глазами и терпеливо пережидал град справедливых упрёков; стоял и боялся произнести хоть слово: мне казалось, что я забыл английский язык, и что если я вишенкой на торте ещё и заговорю неизвестным наречием, станет гораздо, гораздо хуже. И словно этого мало, всё это время меня продолжал изгрызать беспощадный внутренний «почемучка».

В школе я едва дождался окончания первого урока, чтобы провести пятнадцатиминутную перемену в Саргасе. «Корона» подарила мне лишь знание языка и скромный по объёму базовый словарный запас. Остальное предстояло изучать самому, а пятнадцать минут в школьных коридорах — это полтора часа в библиотеке Замка.

Далее последовал второй скучнейший урок в школе, снижение оценки по письменному тесту после того, как я не смог дать устное пояснение подозрительно качественному изложению темы на бумаге, и следующие блаженные четверть «переменочных» часа, большую часть из которых я, к величайшей досаде, был вынужден потратить на рыбалку и готовку: запасы рыбы в Замке подошли к концу.

Так и повелось: я пожирал замковые фолианты, а вдобавок записался в школьную библиотеку и начал выпрашивать книги у Дурслей. Дамские романы давали минимальный полезный остаток, зато я от корки до корки изучил пособия по садоводству и огородничеству, являвшиеся частью тётиного хобби, и дядины сборники по строительному делу. Школьная библиотекарь, удивлённая моим усердием, иногда приносила почитать и толковые книги из собственных запасов, а на следующее лето организовала мне доступ в библиотеку средней школы через дорогу от нашей. Дядя начал использовать меня на подхвате в гараже, дозированно делясь навыками мужской работы, а тётя стала доверять работу в саду более квалифицированную, нежели полив и прополка клумб вручную. Но главной сокровищницей был Замок.

А поступив в Хогвартс, я впервые встретил и собрата по неутолимой жажде знаний: Гермиону. И, безошибочно разглядев в ней себя девятилетнего, я никогда не отказывал ей в дележе сокровищами, доставшимися мне бесплатно. Поверьте, я могу отличить чистое стремление к познанию от корыстного интереса к усилению своих позиций и тем более от назойливого желания поразнюхать обо мне новых приватных подробностей.

И ведь Гермионе никто не колол нейронного «допинга». Она талантливее меня в этом отношении, и мне нисколько этому не завидно. Ей бы ещё научиться наблюдать и анализировать. Но мы работаем над этим, и пока что вполне успешно. В плане обучения наблюдению я возлагаю большие надежды на Живоглота.

Но вот какая мысль иногда посещает меня после странной реакции Снейпа на звучащий Сказовый Син-Талиш, а ещё увереннее — после сегодняшней «дуэли». О правильном произношении сказового наречия я знаю только из сведений, вложенных мне в голову мнемоиндуктором. Аудиозаписей сказовых текстов у меня нет, практиковаться не с кем. А диалект этот очень странный. Чудной. Сродственный магии.

Точно ли окружающие слышат то же, что и я? Все ли окружающие слышат одно и то же? Не является ли сказовая ветвь языка знаниями, предназначенными не для всех ушей?

И ведь не задашь подобный вопрос Снейпу: «а вам что послышалось, профессор?». Он-то уж точно стребует с меня на порядок больше, чем выцедит в ответ, да ещё и с неизвестной степенью правдивости.

Звёзд на этом небе не было. Не то чтобы их что-то закрывало — видимость составляла бездонную прорву в любую сторону, — просто в наблюдаемых пределах не нашлось ни одного солнца, достаточно близкого, чтобы восприниматься отдельной точкой. А вот галактики на небе были. Много. Маленькие, очень маленькие и почти неразличимые среди вытянувшихся в нити скоплений своих соседок.

Твердь под ногами тоже отсутствовала. Забавно было бы оказаться на планете-шатуне в десятке мегапарсек от ближайшей звезды, но я висел над бездной. Да и нечем мне на тверди стоять: ног не видно, тела нет. Но тело определённо ощущается.

Доверившись инстинктам, я попытался на пробу двинуться вперёд — куда глаза глядели. Получилось. Словно невидимые крылья тихо вздохнули за спиной, и я плавно заскользил в набегающем под маховые перья потоке. Знакомые ощущения.

Говорят, вдали от галактических масс и гравитационных полей физические законы могут отличаться от привычных нам по ближнему космосу. Согласно моим представлениям, здесь должен царствовать глубочайший вакуум, однако пространство вокруг словно наполнял невесомый эфир, отталкивавший меня в нужную сторону, стоило лишь «попросить» его об этом взмахом эфирных же крыльев.

Вот только каких же размеров должны быть эти крылья? Будь тут хоть «эфир», хоть пресловутая «тёмная материя» с отталкивающими гравитационными свойствами — среда не может быть по-земному плотной. Крыльям требуется стать воистину огромными, чтобы обеспечить нужную «парусность». А сравнить собственный масштаб мне пока не с чем.

Просыпающееся восприятие добавляло новые детали. Появился прохладный ветерок, бодрящими струями овевавший невидимые перья и иногда покалывавший, будто свежая газировка. Бездонная пустота расцветилась тонкими дымными кудрями неизвестных мне полей или пространственных структур. Обоняние задышало ароматом безграничного простора, словно в цветущих хогвартсовских горах по весне. В уши зашептал удивительный звёздный хорал, среди которого удалось опознать разве что басовитое реликтовое эхо Большого взрыва.

Наконец я увидел и собственное тело — призрачное, невесомое, сотканное из неизвестных излучений и сокрытых от земной науки взаимодействий, но вполне чёткое и узнаваемое.

Сова. Иного и быть не может. И неважно, что хвостовые кометарные перья тянутся на десяток корпусов, а упругие сильные крылья можно вообще распахнуть на любой требуемый размах — сова угадывалась столь же уверенно, сколь безошибочно мы объединяем сипуху с филином и разделяем домового сыча от соколиной пустельги.

Мне вдруг стало легко и беззаботно. Я не видел полётов несколько месяцев, они ни разу не пригрезились мне даже во сне. А сейчас я вновь вернулся в родную стихию — туда, где можно стремительно нестись в любую сторону, без досадных помех и надуманных преград, заглядывая за горизонт и ожидая от открывающихся просторов лишь массу интересного и увлекательного.

Здравствуй, небо! Я вернулся домой.

Сделав несколько мощных махов и развив приличную скорость, я заложил лихой вираж, закрутил бочку и прямо так, дурачась и не прекращая её, попытался выполнить ещё и сальто мёртвой петли… И судорожно забил размётанными крыльями, останавливая полёт: мои глаза уловили постороннее движение.

Ну вот! Вроде и безграничен космос, а куда ни сунься по факту, обязательно уткнёшься в чью-то чужую компанию.

На некотором удалении от меня шёл бой. Воевали существа… м-м, сходной со мной природы: призрачные тела из силовых полей неизвестных взаимодействий, расположенные в неведомом количестве измерений; редкие атомы межзвёздного вещества, скрепляющие тонкие энергетические нити; и ажурная кружевная вязь из последних, выходящая в нашу реальность затейливыми узелками как раз по месту атомов-крепежей. Та самая таинственная межгалактическая жизнь, обитающая там, где просторов больше, чем гравитации и света, вместе взятых.

Звёздные рыбы. Киты, дельфины и акулы — вот первые слова, неосознанно приходящие на ум при взгляде на этих существ. И не имеет значения, что «киты» с их крыльями скорее похожи на драконов, «дельфины» щеголяют растроёнными ласточкиными хвостами, а «акулы» явно произошли от кальмаров с сотней тонких щупалец, закрученных в сложную бурлящую спираль. И уж подавно без толку напоминать, что земные дельфины и киты не имеют к рыбам никакого отношения. Названия отыскались в памяти как давно известные сведения, а суть этих видов была для меня столь же очевидна, как и то, что я — сова.

Киты были настоящими исполинами: огромными, медлительными и, судя по всему, неплохо защищёнными со спины природной «бронёй». Собственное преимущество они использовали грамотно, сгрудившись своей полудюжиной в компактную относительно их масштабов сферу.

Дельфины защищали китов. Ловкие, стремительные и зубастые, они без проблем могли дать отпор двум-трём акулам одновременно. Проблема заключалась в том, что они успевали не везде. Акул было слишком много, и в таком количестве они могли позволить себе быть неутомимыми. У нападающих имелись все шансы взять обороняющуюся команду измором.

Одна из акул внезапно лишилась половины щупалец и вспухла разлетающейся кляксой, превращаясь в рваное, угасающее энергетическое облако. Поскольку дельфины не имели отношения к этому успеху, я внимательнее присмотрелся к бою и… обнаружил четвёртого участника конфликта.

Крохотные искорки, скорее даже пылинки, едва заметные поначалу и… чужеродно *не-лёгкие*. Неприятно выделяющиеся ощутимой гравитацией. Похоже, массы в каждой пылинке сосредоточено намного больше, чем в дельфине или даже ките. Это что, маленькие коллапсары?

А может, это мы, призрачные левиафаны, слишком легки и невесомы, а слабо мерцающие пылинки как раз-таки состоят из нормального вещества? Что заставляет их двигаться? Почему они ведут себя столь разумно? Каков их истинный размер?

Окружающий космос равнодушно безмолвствовал. Никто не спешил отвечать на мои вопросы. Не на что опереться, чтобы оценить наши масштабы. Я даже не уверен, что наблюдаю события в привычном течении времени.

Как ни странно, именно пылинки обладали в этом бою самым мощным оружием. Выстрелы невидимых орудий корёжили пустотную метрику, на миг создавая длинный и тонкий лепесток сильно искривлённого пространства. Тела призрачных акул взрезались, будто рассекаемые алмазным скальпелем бритвенной остроты — если, конечно, лезвие этого скальпеля попадало в шуструю тушу. И вот с этим как раз были большие проблемы.

Несмотря на то, что линейные размеры разрушительных лепестков были сопоставимы с длиной китового туловища, «выстрелы» пылинок очень редко достигали цели. Такое впечатление, что пальба велась вслепую: мельтешащих дельфинов пылинки «видели» и «по своим» не попадали, а вот акул — не ощущали. Огонь был по большей части массово-заградительным.

А ведь это космические корабли, внезапно понял я. Чтобы настолько радикально искривлять метрику пространства, нужно много энергии — вот откуда взялась неосознанная ассоциация с орудиями. Даже мне, плывущему в безопасном отдалении от битвы, было неприятно наблюдать и ощущать эту приобретающую режущие свойства пустоту. Где-то в «пылинках» работают мощные реакторы, суетится многочисленная команда… И если корабли кажутся пылинками, какие же огромные должны быть размеры у самой мелкой из акул?

Я ещё раз внимательно оглядел картину боя, пытаясь понять, что за причины могли объединить в общей битве столь разнородную жизнь.

Действия акул оставляли двоякое ощущение. Если смотреть на отдельных особей, преобладала агрессивная, но бестолковая злобность. Твари просто пёрли напролом, пытаясь добраться до незащищённых участков и не планируя даже на шаг вперёд. Но вот тактика всей стаи в целом заставляла усомниться в их глупости и заподозрить наличие неплохого коллективного разума.

Это отвлекающий манёвр, вдруг понял я. В то время как основной ударный кулак слепо бился в стену глухой обороны, вроде как без дела роившееся по дальним окрестностям разреженное облако из менее сильных товарок слишком уж удачно накапливалось над противоположным «полюсом» китового лагеря. Если сейчас основные атакующие силы резко ударят, дельфины будут вынуждены бросить к прорыву все резервы, и тогда…

А что тогда? На что вообще надеется эта стая пираний? Киты для них слишком толстошкурны, а дельфины могут за себя постоять…

Стена из китовых спин на короткое время разошлась, и в приоткрывшемся проёме я увидел то, что они защищали и прикрывали. Молодняк. Детей. Китовых и дельфиньих. Уж не знаю, насколько к звёздным рыбам применимы наши представления о детях, но выглядит логичным, что даже энергоматериальные твари могут начинать жизнь маленькими, слабыми и нуждающимися в защите.

В полном соответствии с моими «предсказаниями» акулы пошли на штурм. А с меня, доселе сохранявшего созерцательную отстранённость — ну мало ли какая борьба за существование ведётся в животном мире глубокого космоса, — разом слетела вся нейтральная непричастность. Не люблю, когда нападают на детей. Им что, взрослого мяса мало?

Не задумываясь, я от души ударил Пустотой. Выдох новорожденным пространством пришёлся перед «диверсантами» и оказался неожиданно результативным: выстроившуюся в атакующую иглу группу акул во мгновение ока смело на дальний край оперативного объёма, будто мелкий мусор под порывом предгрозового шквала.

Суматоха поднялась такая, словно на изнеженный полуденным солнцем переполненный пляж сыпанули щедрым слоем колотого льда для шампанского. В первое мгновение я опешил, но быстро опомнился и наложил на себя самый сильный круг невнимания. Не давая передышки и усиливая хаос, нанёс ещё один «разжижающий хлопок» по основной атакующей группе, после чего отплыл в сторону — не спеша, прикрываясь отводом глаз и несколько раз сменив направление. И лишь после этого выдохнул, заново осмотрел поле боя и дал волю собственному удивлению.

Непосредственного вреда акулам мои «хлопки» не принесли: Пустота не бьёт в традиционном понимании этого слова, противник просто оказывается очень далеко вопреки своей воле. Но сумятицу моё вмешательство внесло изрядную, а главное, полностью сорвало коварную атаку на «детинец». Удивляться же заставляла невероятная сила моего выдоха: на Земле кратковременный хлопок породил бы от силы километр нового вакуума, да и то если «от души», а здесь… Может, я ошибся с оценкой масштаба, и «пылинки» — вовсе не боевые корабли?

А может, усилившийся выдох связан с тем, что я как раз-таки не на Земле, а *очень* далеко от ближайшей планетарной массы? Согласно сведениям из библиотеки Саргаса, Пустота — стихия глубокого космоса, и ей очень тесно там, где много обычного вещества. Я могу отправить за можай летящую в меня гору, но не способен рассечь этим же способом даже маленькую ягодку: Пустота не может проявиться внутри сплошного твёрдого тела. Знаменитое расширение Вселенной происходит лишь *между* галактиками, и, наверное, логично, что именно между галактиками эффективность моей стихии будет…

От несвоевременного анализа новых наблюдений меня отвлекло леденящее ощущение чужого взгляда. Кто-то внимательно осматривал окрестности, выискивая дерзкого джокера, столь талантливо испоганившего прекрасно рассчитанный и почти сыгравший расклад. Однако уроки бодания со Снейпом не прошли даром: мои эмоции были не теплее реликтового излучения на заднике небесной сферы, а отвод глаз продолжал мягко морочить направленное внимание, так что вскоре методичный и цепкий, но вслепую шарящий взор сместился далее.

Меня определённо искали, причём обе стороны. Ощущение чужого интереса приходило ещё несколько раз, и… окраска этих «сеансов» была разной. Часть акул отвлеклась от общего боя и согласованно закружилась, выплетая поисковую сеть, хотя по скорости прочёсывания было понятно, что меня ожидают найти гораздо ближе того места, где я затаился на самом деле.

От китового острова отделился маленький дельфин, заметался из стороны в сторону, потом замер и… неуверенно двинулся в мою сторону. Подавив несвоевременное ругательство, я уж было приготовился медленно отползать на новую позицию, но дельфин опять замер, завертелся на месте, углядел что-то новое и быстро ломанул в совершенно другом направлении.

Я, тем не менее, решил проследить за излишне глазастой тварью, но напрасно: секунд через пять дельфин приблизился к группе сородичей, изошёл облаком искр, нырнул в толпу и затерялся среди своих.

Пришлось вернуться к наблюдению за боем, мысленно кусая локти от досады. Знал бы, что у меня столь мощный выдох — бил бы осторожнее. Можно не останавливать врага в лоб, а, например, вынуждать его промахиваться: так обманывать вражеских командиров можно куда дольше. Ну да теперь-то они настороже и…

И тут до меня дошло, что я напрасно так трясусь из-за своего возможного обнаружения. Даже если они все ломанутся на меня, я могу мгновенно оказаться далеко от них, просто выдохнув Пустотой навстречу. Это всё косность *земного* мышления: там такие фокусы в лучшем случае выбьют все стёкла в округе.

У акул, правда, могут найтись неизвестные мне дальнобойные атаки или иные способы противодействия. Особо удивлёнными моей выходкой они не выглядели, поэтому для таких как я у них должны…

— Ты их видишь? — зазвучал в голове тихий ручеёк образной мыслеречи. — Пожалуйста, дай посмотреть твоими глазами!

Натренированный тем же Снейпом, я и ухом не повёл. Рядом никого не было, и мало ли к чьему «каналу» я мог случайно «подключиться». Не стоит сбивать спокойную концентрацию. Лучше обратить внимание на поле боя: здесь, похоже, акулами готовилась ещё одна обманная атака, и у меня появилось ощущение, что делается это чуть более демонстративно, чем требуется: спасибо теперь уже дамблдорским тренировкам, выработавшим у меня специфические театральные вкусы. Кого здесь заманивают поучаствовать, уточнять не требовалось, но вопроса «Что делать?» это не снимало: атака готовилась настоящая. Вмешивайся или нет — хорошо не получится.

— У колючек защищать получается намного лучше, — не унимался высокий голосок. — Но они должны видеть нападающих. Пожалуйста, друг, позволь мне смотреть твоими глазами! Колючки станут видеть и смогут нормально работать.

Заподозрив неладное, я ещё раз внимательно осмотрел окрестности. Однако заметить говорящего удалось, лишь когда я догадался переключиться на магическое зрение. Это оказался давешний «глазастый» дельфин. Он обнаружился совсем рядом, вёл себя тихо, был совершенно невидим для обычного зрения и… я бы сказал, слегка приплясывал от нетерпения. Приплясывал… по-детски?

То, что призрачные твари могут столь талантливо маскироваться, оказалось для меня неприятным открытием. Никакая Пустота не спасёт, если парочка акул подкрадётся со спины и вцепится мне в загривок. Но дельфину стоит отдать должное: он сначала полностью исчез с радаров и лишь затем прилетел ко мне. Позаботился о том, чтобы не раскрыть моё местоположение врагам. Это заслуживало открытия небольшого кредита доверия.

— Зачем вам мои глаза? — спросил я так же тихо, не особо на что-то надеясь. — Вы и сами их прекрасно видите.

Как ни странно, меня услышали и поняли.

— Мы видим, но колючки видеть не могут, — с энтузиазмом включился в полноценный разговор дельфин. — Я могу показать им то, что увижу вместе с тобой. Я умею.

Похоже, «колючки» — это те самые искорки-корабли. Действительно, ощущение от точечных сгустков плотного вещества в окружении всей этой безграничной пустоты… царапающее и колючее.

— Так покажи им то, что видите вы сами, — резонно озвучил я очевидную мысль.

— Не могу! То есть, колючки не могут. Мы, рыбы-дельфины, видим слишком иначе. А у тебя есть много сродства с колючками, я чувствую.

Похоже, я опять как открытая книга для всех мимо проходивших и лениво заинтересовавшихся.

— Так, ещё раз. Ты будешь смотреть моими глазами и передавать мою картинку «колючкам», потому что картинку из твоих глаз они воспринять не в состоянии?

— Да!

— А что здесь вообще делают колючки?

— Выпасают-охраняют нас. Здесь опасно. Долго объяснять.

— То есть, они с вами давно. Тогда как колючки видели что-либо раньше? Не поверю, чтобы они согласились пойти в опасное место, будучи полностью слепыми.

— Среди колючек был хороший Поводырь. Опытный и сильный. Это тот, кто умеет интер… принимать и пересказывать видимое нами. Но накануне была серьёзна битва. Пираньи нащупали слушающего Поводыря и ранили разум. Он… Колючки называют это «кома». Остался только его ученик, но он пока мало что умеет. Он будет принимать, но… он не сможет пересказывать слишком тяжёлое, от таких, как мы. Твой взор для него легче.

Дельфин нетерпеливо дёрнулся и переметнулся на другую сторону.

— Пираньи почти закончили построение, — в голосе рыбы зазвучало беспокойство. — Друг-сова, пожалуйста, давай поможем колючкам увидеть наших врагов! Я отвечу на твои вопросы по ходу этого важного дела.

Сова?! Хотя нет, это моя интерпретация присланного дельфином мыслеобраза.

— Тебе ничего не грозит, — взмолился дельфин. — Ты же видишь: мы не умеем врать.

Это я действительно чувствовал. Врать при обмене мыслеобразами вообще очень тяжело, но природа этого существа сознательную ложь не предусматривала в принципе. Наш разговор был похож на общение с Ночью, но как если бы она вдруг стала непоседливым ребёнком. Я просто отдыхал душой.

— Хорошо, — решился я. — Что от меня требуется?

— Дай мне присесть за твоими глазами, — сразу же подлетел ко мне дельфин, на ходу сворачивая развевающийся хвост, уплотняясь и уменьшаясь в размерах.

— Попробуй.

Дельфин и так был меньше меня, теперь же и вовсе стал размером с две-три моих головы. Крылья-плавники мягко охватили мою шею, грудь и голова прижались к моему затылку. Очень знакомая позиция: патронус Луны точно так же летал на моём загривке.

Картинка перед глазами вдруг стала глубже и пестрее.

— Ух ты! — произнесли мы одновременно.

— Ты так чётко видишь! — удивился дельфин.

— Сдаётся мне, это не только моя заслуга, — осторожно покачал головой я.

— Так всегда бывает, когда смотрят двое, — небрежно отмахнулся дельфин. — Я добавил немного от своих глаз — столько, сколько сможет принять молодой Поводырь. Так… Не мечись взглядом. Медленно осмотри всё поле, панорамой. Я захвачу картину, дальше будет полегче.

— Ты уже связался с этим… поводырём?

— Да. Колючки принимают наш чёткий образ, на мостиках кипит работа.

«На мостиках»…

— По ним не скажешь, — с сомнением оглядел я продолжающую палить в молоко «колючую эскадру».

— Конечно! И ещё какое-то время так и будет, — с готовностью пояснил дельфин. — Вожаки пираний — очень умные противники. Если у колючек вдруг разом откроется зрение, не надо быть звездочётом, чтобы понять, откуда пришла помощь. Если не найдут нас, примутся нашаривать Поводыря. А он у нас пока единственный остался, а закрываться толком не… Нет! Не делай этого!

Акулы попытались повторить нападение из засадной позиции. Заметив это и не увидев особого противодействия «от наших», я было собрался выдохнуть немного Пустоты, дабы хоть как-то помешать атаке, но дельфиний крик удержал меня в самый последний момент. И не зря: «совершенно случайно» пролетавшая мимо искра-корабль «вслепую» чиркнула заградительным лезвием, да так удачно, что две мелкие акулы развалились мерцающими облачками.

— Друг-сова, не выдавай нашу позицию! — взмолился дельфин. — Ты же видишь, пираньи тебя выманивают. Колючки не первый поход нас защищают, они хорошо знают своё дело. Но защищать одновременно и тебя со мной, и китов они не смогут.

— Я могу перемещаться очень быстро. Если на меня бросятся акулы, я отпрыгну в сторону или отброшу их самих.

— И оставишь нас всех без глаз, — последовало резонное напоминание. — Это ведь хорошо, когда каждый делает то, что у него получается лучше всего, правда? Это правильно. И красиво. Вот я хорошо прячусь, а колючки хорошо атакуют…

Некоторое время я молча наблюдал за непонятной мне, но довольно вялой суетой, потом пожал плечами.

— Ущербно это как-то. И бесперспективно.

— Что именно?

— Ну, не могут же ваши защитники вечно изображать слепоту.

— Что они задумали на этот раз, я не знаю, — задумчиво протянул дельфин. — Но им зачем-то нужно немного потянуть время. Колючки могут быть очень стремительными: они долго бездействуют, что-то изучают, рассчитывают, а потом раз! — и начинается кипящий переполох, а трети врагов уже нет!

— Рассчитывают и изучают?

— А! Видишь те режущие удары, которыми они разят? На них даже отсюда неприятно смотреть, — дельфин поёжился. — Но этого мало. Колючки как-то по-особому умеют объединять несколько ударов в один, и этот их совместный удар выходит жуть каким мощным и дальним: намного мощнее, чем простая сумма одиночных лезвий… Не знаю, как пояснить, это надо видеть.

— Что-то вроде фазированной решётки, — пробормотал я. — И что? Почему до сих пор так не ударили?

— А потому, что такой удар требует точного знания, куда бить. И кого. Место, плотность, состав поражаемого… Ну, так мне рассказывали. Понимаешь?

— Ага… И вот тут-то на сцену выходят наши глаза?

— В точку! Нам ведь надо первым ударом поразить как можно больше пираний. Потому что они сразу всё поймут и поменяют тактику. Колючки должны всё рассчитать, в нужный момент вроде бы случайно выстроиться в нужные фигуры… Вот они и изучают будущие цели. А ещё, конечно же, пытаются найти… Вот!

Дельфин встрепенулся, как будто вспомнил что-то важное.

— Друг-сова, попробуй поискать вожака! Если сможем его обнаружить, это было бы самым полезным из всего полезного за поход!

— Вожака? И что же в нём может быть *настолько* важного? — не понял я. — Если он действительно умён, у него должен быть заместитель на случай своего поражения во время боя.

— Нет никакого заместителя, — с готовностью просветил меня дельфин, которому, похоже, нравилось отвечать на вопросы. — Пираньи — это рой. Единое существо. То, что вертится вокруг китов — щупальца, а вожак — его мозг. Обрубание отдельных щупалец лишь немного ослабляет стаю, но порази вожака — и стая замрёт бесполезным телом без головы.

— Ага, осознал. Даже здесь всё сводится к поимке снитча. Хорошо, кого мне искать? Как он выглядит, этот вожак?

— А вот этого никто не знает.

— В смысле? Его никто не видел?

— Его видели много раз. Но в каждой стае вожак маскируется по-разному. В каждом рое его вид уникален.

— Хм… Можешь привести примеры?

— Они могут скрываться в глубокой невидимости. Могут находиться слишком далеко. А однажды нам встретилась стая, в которой вожак выглядел как обычная пиранья, роившаяся вместе со всеми. Мы очень долго искали его за пределами поля боя, пока колючки не догадались проанализировать поведение полутора сотен акул. — Дельфин вздохнул. — К поиску этих существ нельзя привыкнуть. Они прячутся со всей своей немалой изобретательностью. Это основа их выживания.

— Хм. Совсем уж далеко они отлететь не могут: время реакции упадёт. Полная невидимость тоже маловероятна: работа управляющих нитей должна оставлять следы.

— Верно. Но и вожаки это знают. В общем… давай его поищем!

Как найти мастера пряток, если его не видят десятки куда более опытных профессионалов? Я пристально осмотрел окрестности, честно пытаясь обнаружить кого-то необычного и незамеченного ранее, но не преуспел. А обстановка на поле боя постепенно накалялась. Искорки-корабли имитировали частичное перенастраивание сенсорных систем, позволяющее им обнаруживать приблизившихся акул, и то там, то сям располовинивали особо наглые экземпляры. Акулы, в свою очередь, усиливали натиск.

Лениво обдумывая пессимистичную мысль, что я даже этого инфантильного дельфина под маскировкой обнаружить не мог, пока на магическое зрение не переключился, я вдруг осознал, что этот самый трюк может пригодиться и в нынешних поисках. Звёздный непоседа на моей шее вздрогнул от неожиданности, когда окружающая нас действительность расцветилась новыми гранями бытия.

— Взор искусной сути, — выдохнул он, придя в себя, и продолжил с сожалением: — Друг-сова, я придержу большую часть из этого здесь, а то наш Поводырь быстро сгорит. Ему и так непросто, а ведь здесь больше трёх колючьих измерений. Но ты прав, нужно смотреть глубже: вожаки существуют не только в осязаемой яви.

— Как и все вы.

— Как и все *мы*, друг-сова. Ты очень похож на нас. Но и сродство с колючками у тебя имеется. Это для нас загадка, а я люблю загадки.

Истинный рэйвенкловец.

— Колючки… — ухватился я за удобный случай уточнить этот вопрос. — Это ведь вами данное прозвище? А они сами себя как-то называют?

— Много как. Звездоловы. Небесные сейнеры. Люди-человеки.

Всё-таки люди. Какого же размера их корабли?

— Тогда сродство действительно имеется. Я тоже человек.

Дельфин на моей шее лишь улыбнулся со снисходительной добротой: мол, зачем спорить с неразумным упрямцем? Все, что нужно, было сказано, а размеры шеи этого «человека» говорят сами за себя.

Наш разговор не мешал мне внимательно осматривать поле боя. Магическая «явь» добавила новых красок наблюдаемой картине. Китовое ядро полыхало неидентифицируемым многоцветным костром. Удивили колючки-корабли: будучи крохотными искрами, в волшебном зрении они обзавелись странными конструктами, больше всего похожими на огромные цветы ромашки, лепестки которой сделаны из стрекозиных крыльев. «Крылья» не были неподвижными: они динамично поворачивались и выгибались синхронно корабельным манёврам, словно были…

— Ментальные паруса, — подтвердил мою интуитивную ассоциацию дельфин. — Именно благодаря им дебелые колючки порхают, будто невесомая звёздная пыль. А даём им эти паруса мы! А если точнее…

Но я его уже не слушал, хоть это и была, вне всяких сомнений, ценнейшая информация. Чуть в стороне от «передовой», на расстоянии пяти диаметров китового ядра я увидел её: висящую в пустоте нескромных размеров призрачную каракатицу, хаотично шевелящую сотнями тонких щупалец-лучиков. Акулы, дельфины и даже пылинки-корабли с распахнутыми лепестками-парусами пролетали сквозь неё, не замечая. В обычном зрении её видно не было.

— Да, — отследил мой интерес дельфин-посредник. — Это очень похоже на вожака. Но там ничего нет, друг-сова.

— То есть как нет? В обычном зрении — да, но…

— Колючки давно обнаружили это мочало. И основательно всё проверили. Там ничего нет.

Я с сомнением посмотрел на тонкие тяжи, каждый из которых призрачной нитью соединял «пираний» с невидимой тушей. Нити колыхались в такт периодически накатывающему шуму.

— Не понимаю. Что значит «проверили»? И как обнаружили?

— У колючек есть свои способы, — с готовностью принялся разъяснять дельфин. — Они называют их «радары» и «сенсоры». Видят не так чётко, но неподвижное большое тело нащупать могут. Колючки отыскали это мочало ещё до того, как ты… взбаламутил простор. И тогда же всё изрезали в этом месте своими лезвиями. И до сих пор режут на всякий случай. Но там ничего нет. Лезвия рассекают пустоту.

Подтверждая правоту дельфиньих слов, под очередную шумовую волну сквозь призрачную тушу пронеслись сразу три искорки-корабля. Орудия у них были активированы в режиме непрерывного поражения, так что устоять «мочало» не могло никак. Но залпы прошли впустую: работы для лезвий не нашлось.

А ещё я вдруг осознал, что уже какое-то время слышу звук, которого здесь быть не может: шум морского прибоя. Причём прибоя злого и сурового: не накаты тёплых волн на галечный пляж, а удары холодного десятибалльного шторма по высокому скалистому берегу.

— Странно, — пробормотал я, продолжая смотреть на нити. — Существо, которого здесь вроде бы нет, управляет пираньями как будто именно отсюда, по едва заметным каналам.

— Верно, — кивнул дельфин. — Этот морок встроен в цепочку управления, но поражать в том месте нечего. Это какая-то загадка, друг-сова. Нам попался хитрый и умелый вожак. Нужно искать дальше.

Я собрался было последовать совету, но внезапно события ускорились и понеслись вскачь. Двигавшиеся вроде бы хаотично, «колючки-корабли» в какой-то момент выстроились в несколько правильных узоров. Напряжённое поиском зрение резануло десятком исполинских игл, пропоровших акульи порядки и собравших обильную жертву. По-видимому, сейнерские корабли закончили «расчёт» и нанесли-таки свой консолидированный удар.

Вожак понял, что ситуация с видимостью его армии поменялась, и немедленно отреагировал. Акулы резко прянули в стороны, разрывая дистанцию и рассредотачивая ряды. По моим скоротечным оценкам, не менее четверти вражеских солдат остались растекаться энергетическими облаками, будучи уничтоженными неожиданной атакой.

Шум «прибоя» усилился, и акулий вожак ударил в ответ. Магией ударил! Ну или сочетанием чётко видимой магии и каких-то иных взаимодействий. Аспекты и плетения были мне незнакомы, однако результат оказался плачевным для сейнеров: один из кораблей вспыхнул огненным шаром, второй — окутался облаком пара, и ещё два, как мне кажется, перешли в дрейф, лишившись то ли двигательной тяги, то ли команды. У многих кораблей сорвало часть лепестков-парусов.

Вожак начал готовиться к повторному удару, но делать это слишком часто он, похоже, не мог: ему требовалось время на «перезарядку». Чтобы отвлечь сейнеров, он вновь бросил акул в атаку. А вот мне применение мощной враждебной магии позволило наконец увидеть её источник.

— Есть! — крикнул дельфин. — Кажется, мы нашли его!

Три сферы, сотканные из запутанной, многомерной, геометрически правильной сетки. Три маленьких пульсирующих сгустка неизвестных аспектов в центрах сфер. Сложная, не опознаваемая на таком расстоянии структура, наполняющая сферы. Но важнее было другое: три шара располагались вдали от кипящего боя, в вершинах равностороннего треугольника. Центром треугольника было то самое «мочало», на месте которого «ничего нет».

— Распределённый разум, — возбуждённо произнёс дельфин. — Настоящие тела — далеко, а на поле боя — работающая обманка, являющаяся суммой действия этих трёх частей. Сумму можно обнаружить, а слагаемые — нет. Если бы не твоё зрение…

Вспыхнувшие во время магического удара, сейчас «умные сферы» медленно гасли, но совсем исчезнуть не могли: вожак творил новое колдовство. Ну же! Будет этим кто-нибудь заниматься? Шторм ревёт не переставая, я уже начинаю подмерзать от прилетающих ледяных брызг…

До меня внезапно дошло, что сон, в котором я, судя по всему, нахожусь, начинает разваливаться. Нельзя слишком сильно напрягать интеллект во сне!

— Друг-сова, сосредоточься на нём! Нам достаточно всего одной сферы! Колючки готовят удар, но им нужно больше данных! Всего одна любая сфера: разум не работает без трети мозга!

Сцепив зубы и борясь с поднявшимся ветром, я с трудом удерживал себя у сонной грани. Между сферами начали проскакивать тягучие чёрно-красные молнии: равносторонний треугольник становился видимым, колдовство близилось к завершению своего формирования. Сейнерские корабли, уже особо не скрываясь, выстроились в правильную окружность. Тройка вражеских сфер попыталась уйти из-под удара, провернувшись вокруг центра треугольника, но колючки наконец разродились объединённым выстрелом.

На месте одной из сфер вспыхнуло небольшое солнце. Обострённые чувства оглушило мощным магическим откатом сорвавшегося плетения. Я ослеп, а когда проморгался, обнаружил, что вишу над беснующимся северным морем, а прямо подо мной продолжает темнеть давешний тригон. Огромных размеров исполинское здание — замок-цитадель или толстая крепостная стена, — выстроенное в виде геометрически правильной фигуры. Три корпуса или три сегмента стены, составляющие монолитный равносторонний треугольник. Дождь поливает словно из бездонных хлябей, ураганный ветер безуспешно пытается найти на голой скале хоть одну ещё не вырванную травинку, а разыгравшийся шторм ожесточённо колотит налетающими волнами рукотворную твердыню, сложенную из стылого тёмного камня.

Тоскливо и оглушительно завыла сирена. Стало очень холодно. Знакомое отчаяние безнадёжности начало замораживать сердце. Силы ушли и сделать очередной вдох было нечем…

* * *

Утро тридцать первого октября выдалось традиционно пасмурным. После небольшого ночного шторма пляж оказался захламлён грудами водорослей, мелким топляком и разноцветно-пёстрым галечником. Есть у меня подозрение, что схожим образом решается проблема удобрения плантаций на острове: эти самые водоросли регулярно валятся на сушу сверху, вместе с некоторыми осадками. Я уже говорил, что Саргас — это странный и удивительно интересный мир?

Но ничто не сравнится по удивительности с той пургой, что наснилось мне в нынешнем году под Самайн. Расскажи кто этот сюжет старине Фрейду, он решил бы, что его троллят, и сильно обиделся бы. Не хочу даже пытаться гадать или анализировать. Немного жаль впустую потраченной «вещей ночи»: у меня была надежда увидеть сегодня Юки. Что-то нет от него никаких вестей.

Что ж, примем за условный результат, что мне нужно опасаться треугольников. И, это… План закаливания стоит форсировать. Стыд и позор: неженке Поттеру стало холодно под морскими брызгами! Море не замёрзло, стало быть, вода не ниже минус двух. Где здесь холод-то?

Тридцать первое октября — это суббота. Утром занятий нет, а вечером запланирован праздничный ужин с тыквами. Нам повезло и можно отдохнуть, скажете вы? Да кто ж позволит детям отдыхать в выходные дни! Неумолкающий Локхарт анонсировал иммерсивно-костюмированную феерию. «Смертины у Смерти», премьера сезона, явка обязательна. Волдеморта на них нет: уж он не преминул бы заглянуть на огонёк, «пожрать деликатеса», так сказать. Нашёл на чём пиариться, раззолоченный плакат по коррекции прикуса.

А «иммерсивность», вероятно, означает глубокое вовлечение зрителей в процесс. Добровольно и не очень. После проигранной «дуэли» Гилдерой сдержал слово и подотстал от меня на уроках, но человек он мстительный, а неудовлетворённое желание поквитаться обладает накопительным эффектом. Чую я, мне сегодня приготовлена уникальная роль примы-балерины для всех многосотенных полчищ нежити, поверженных и брошенных под картинное попирание его золочёной пяткой. Но этот масштабный план мы ему поломаем, хладнокровно уклонившись от присутствия на открытии сезона. Честь невелика: этих неведомых сезонов у Локхарта по два на месяц открывается.

А меня ждут родители. Тем более что в восемьдесят первом году этот день тоже пришёлся на субботу.

К сожалению, вырваться из замка сразу после завтрака не удалось: таких, как я — самых умных и решивших проигнорировать гала-концерт национального драматурга, — набралась едва ли не половина школы только среди младших курсов, а старшеклассники послали детский утренник лесом едва ли не в полном составе.

Туалет на первом этаже, где я рассчитывал отсидеться начальные полчаса творческих извержений, являлся прекрасным и хорошо скрывающим от чужих глаз убежищем, но только не в том случае, если в него набивается два десятка галдящих пацанов. МакГонагалл, отправленная на поиск и выгон пинками филонящих воспитанников и только что вычистившая симметричный нам «девчатник», в мужской приват-покой входила уверенно и целенаправленно. Незадачливые конспираторы были вынуждены вернуться в Большой зал, уже погружённый в сценическую полутьму: витражные окна занавесили, а факелы заставили гореть пошлым бледно-зелёным светом.

В сюжет одноактовой пьески я не вникал и даже не знаю, был ли оный вообще в наличии или нам по обыкновению показывали импровизирующий поток гилдероевского сознания. Но от омерзительных декораций абстрагироваться никак не мог.

Локхарт где-то достал несколько тонн основательно сгнивших пищевых отходов. Всю эту вонючую тухлятину он разложил по четырём факультетским столам в Большом зале, не забыв прихватить с помойки и густые стаи навозных мух с мошкарой. Выглядело это… Я не буду описывать, как это выглядело и чем мы дышали, можно?

Нас рассадили за эти самые столы, словно на праздничном пиру, и именно в этом моменте, вероятно, и заключалась пресловутая «иммерсивность». Мы сидели, пялились на цветущие в полуметре плесневые «кроны», дышали через раз и бдительно следили, чтобы стекающая со столов «подливка» не попадала на нашу одежду. Средние курсы помогали первогодкам поставить воздушный фильтр.

Вместе с Локхартом пьесу играл человек, чьё деятельное амплуа мне приходится видеть очень нечасто: Сивилла Трелони. Она была одета в серый балахон, держала на плече сломанную косу из хозчасти, ходила между рядами и пророчила жуткую погибель каждому из присутствующих, индивидуально, без пропусков и ни разу не повторяясь. Что Сивилла, что Гилдерой вещали экспрессивно, стенаниями и надрывным криком, оба вместе и абсолютно не обращая внимания друг на друга.

Кроме них, в зале присутствовало ещё двое взрослых: МакГонагалл и Снейп. Оба — по необходимости: нужен был кто-то, кто удерживает «зрителей» на своих местах.

Я сидел, обозревал выложенное на поганых дерюгах непотребство и молча свирепел. Решил ли Локхарт податься в тяжёлый авангард или просто едет кукухой в попытках вернуть уплывающую популярность — мне без разницы. Он совершенно необучаем, вот что плохо. Не помнит, как жёстко высекла его жизнь за подобную выходку всего месяц назад. Вот что́ мне с ним делать, а? Вновь «вернуть реквизит» в личные покои, но в этот раз ночью, когда он подушку давить будет? Но домовиков же жалко! Убирать-то придётся им: этот трубадур даже шнурки по утрам завязывать брезгует, вне всяких сомнений. Эвон, гнильё на столах — полностью настоящее! Наколдовать имитацию ему, видать, умений не хватило.

На протяжении всего этого, с позволения сказать, акта современного искусства я сидел, нацепив на себя не слишком мощный отвод глаз. А чего? У нас тут не занятия, имею право. Тем более что Локхарту хватило и детской дозы: он меня не видел, и для организации армии зомби заднего плана ему пришлось довольствоваться десятком безответных барсучат-первогодок. И нужно заметить, многие им в этот день позавидовали: дубак в столовой стоял по-ноябрьски стылый. Как, я ещё не сказал? По распоряжению Локхарта камины в Большом зале погасили с вечера. Аутентичный «могильный холод» завершал его иммерсивный гештальт.

Нас спасло то, что обед в этот день был запланирован на час раньше по причине праздничного ужина. Нет, не так. Нас спасли ранний обед и… Колин Криви.

К концу второго часа даже МакГонагалл оказалась убаюкана занудной историей о Смертельном балу, раз в пятьсот лет устраиваемом Смертью в честь годовщины своей смерти по причине смерти от неназываемых причин. Именно эту собачью вахту и выбрал наш бессменный папарацци, дабы без помех отыскать идеальное место и ракурс, взобраться на полку огромного зального камина, навести фокус, дождаться идеального момента и сделать серию снимков в беспощадном вспышечном режиме. Сизая Сивилла, только что напророчившая смерть в кипящем масле, смерть в пролитой на лестницу дюжине ядов и смерть в ярчайшем белом огне, оглушительно заорала в неподдельном ужасе, за что получила ещё один хладнокровный кадр в глаза. Не останавливаясь на достигнутом, Криви сделал ещё несколько цепких снимков, демонстрируя воцарившемуся на сцене бедламу совсем уж криогенную температуру эмоций, и только после этого прижал камеру к груди, профессионально спрыгнул на пол и спешно драпанул из зала по заранее спланированному маршруту.

Дальнейшая проявка и печать фотографий показали, что руки у фотографа не дрожали. Как и всегда у Колина Криви.

На сцене, как уже было сказано, бушевал базар, бедлам и шабаш, который умудрялись создавать всего два взрослых человека. Прочий зал аплодировал — единодушно, истово и непонятно кому. Снейп, не став дожидаться окончательного пробуждения МакГонагалл, заглушил Сивиллу, дождался вдоха у Локхарта и мрачно предложил поблагодарить уважаемую труппу, ибо «перед подачей еды на столы их ещё требуется отмыть, а это делается не мгновенно по щелчку пальцев».

Дважды повторять не пришлось: давка на выходе из Большого зала образовалась плотная — куда там кинозалам после появления титров. Народ спешил покинуть душную помойку, боясь услышать в спину, что это всего лишь антракт и запланировано ещё два отделения.

Никогда ранее свежий осенний воздух не казался нам столь изысканно-прекрасным. Никогда до этого мы не замечали, как же одуряюще чудесно могут пахнуть прелая листва, дровяной дымок и запекаемые на кухне тыквы. Всё познаётся в сравнении, правы древние мудрецы.

Локхарт близок к своему коллапсу. Мне даже делать ничего не надо: он погубит себя сам. Его могло бы спасти немедленное бегство из Хогвартса и восстановление писательского статус-кво, но он упорно гребёт ко дну самой гиблой трясины. Он продолжает оставаться в школе по собственной воле и проявляет в этом занятии живейшую инициативу, в противном случае мы не видели бы от него подобных нынешней «премьер». Вольному воля.

И поспособствует этому, я уверен, завтрашняя статья в «Пророке». Прекрасно иллюстрированная свежеотщёлканными колдографиями, дополненная впечатлениями очевидцев от Браун и оживлённая гением Риты Скитер. Она всю ночь глаз не сомкнёт, и вся типография будет стоять у неё над душой, но номер выйдет вовремя и как всегда сенсационный.

На обед я решил не оставаться: это было предсказуемое место и время, где меня можно отловить и припахать. И не думаю, что моё отсутствие выглядело вызывающе: за неполный час приведения Большого зала в порядок аппетит не успел вернуться к большинству присутствовавших на «Смертинах» зрителей. Всем казалось, что их одежда продолжает отдавать тошнотворным смрадом. Отчасти так и было. Ну, разве что отдельным рыжим всё было нипочём.

— Черныша не обижай, — протянула Луна, заботливо поправляя воротник куртки из магловского комплекта, в который я поспешно переоделся. — И постарайся вернуться к восьми.

— Да, дорогая, — шутовски поклонился я, за что заработал кулачок под бочок. Но потом посерьёзнел. — Луна, будь осторожна. Если всё пойдёт как в прошлом году, нам наверняка организуют ещё одну… развивающе-иммерсивную подлянку.

— Без тебя не начнут, — подруга невесело посмотрела на горизонт. — Всё, Саргас, иди. Времени не так много.

* * *

До Годриковой лощины меня опять довёз «Ночной рыцарь». Глазастый Стэн оказался обладателем совсем не гриффиндорской памяти, зато гриффиндорской беспардонности у него хватало на двоих: замучил меня вопросами, почему это я езжу то в Министерство, то в Лощину, хотя живу рядом с Хогвартсом. Чую, с общественным магическим транспортом придётся распрощаться. Надеюсь, сегодня ближе к ночи ко мне вернётся способность летать.

Могила родителей вновь оказалась заросшей и захламлённой парковым мусором. Даже сломанная бурей ветка присутствовала. То ли «здесь» я не чистил могилу в прошлый октябрь, то ли всё это налетело всего за год. Говорят, нечистоплотные смотрители устраивают что-то подобное, если им перестают оплачивать «подписку на присмотр», но здесь — я покосился на деревенскую церквушку — городок небольшой и все у всех на виду. Скорее всего, это просто так странно поменялась реальность. А может, местные жители отчего-то невзлюбили конкретно эту покойную семью.

Работы для меня одного оказалось неожиданно много, так что когда я закончил приводить надгробие в порядок, уже темнело. Достав небольшую табуретку, я устало разместился у памятника и организовал себе стакан воды. Некоторое время мне хотелось просто посидеть, отдохнуть от трудов и ни о чём не думать.

Через несколько минут рядом со мной тихо и тоскливо заскулили.

Снейп в этот раз ко мне не присоединился. Зато в компанию набился он: крупный чёрный пёс неизвестной породы, невообразимо худой и грязный. Первоначально я застал его рядом с развалинами родительского дома: он сидел под одичавшим розовым кустом с каким-то поникше-обречённым видом, смотрел на обгорелые стены и вот так же тихо поскуливал. Видя его истощённое состояние, я хотел было поделиться с ним куском мяса, но пёс отследил моё движение к сумке и живо ретировался.

Позже он появился у могилы. Сидел, наблюдал за моей работой, иногда помогал в меру сил: злополучную ветку мы оттаскивали вместе. Я не очень люблю собак и ничего не понимаю в собачьих породах — хотя есть у меня подозрение, что даже Мардж не смогла бы уверенно его классифицировать, — но благородство типажа этого пса было очевидно даже мне, и этого не могла скрыть ни жуткая худоба, ни колтуны и неухоженность. В природе такие не рождаются.

И вот сейчас он лежал на земле и тихо скулил. Он не выпрашивал еду. Он смотрел на могилу. На мраморную плиту с двумя именами и одинаковыми датами при них.

«Черныша не обижай»

Я вздохнул.

— Есть будешь?

Пёс замолчал и неторопливо повернул ко мне голову. Потом понял, что его с потрохами выдаёт виляющий хвост, с достоинством поднялся и принял сидячее положение.

— Тебе собачьей еды? Или человеческой?

Собачье благодушие мигом улетучилось. Пёс подобрался, покосился в сторону ближайших зарослей и приготовился драпать.

— Уж прости, но после случая с одной мерзкой крысой я проверяю на анимагию всех неглупых зверушек вокруг, — спокойно и безучастно сообщил я. — Мне без разницы, от кого и почему ты бегаешь. Мне просто показалось, что у тебя наступила чёрная полоса и тебе не помешает немного помощи. Но если есть желание разорвать дистанцию, я на общении не настаиваю.

Пёс внимательно на меня смотрел. Он понимал, что я как-то связан с похороненными здесь людьми, и он определённо был связан с ними сам. Я три часа заботливо расчищал памятное место, хотя все эти три часа у меня была масса возможностей сграбастать в плен ничего не подозревающего помощника.

— Ну так что? Сырая вырезка? Или бифштекс? Сырая? Бифштекс?

На последнем слове пёс негромко гавкнул. Я кивнул, трансфигурировал из песчаной присыпки тарелку и выложил на неё доброго размера стейк-филе, пожаренный с кровью. Пёс принюхался и недоверчиво на меня уставился.

— Хочешь, поменяемся? — я продемонстрировал ему точно такой же кусок, который положил себе на хлебную лепёшку с намерением догнать пропущенный обед. — Мясо необычное, но оно настоящее и не отравлено.

Поколебавшись, пёс решил мне поверить и махнуть рукой на всё остальное. Наверное, он действительно серьёзно оголодал и нуждался в нормальной пище. Видя работу его челюстей, я добавил рядом ещё две порции, а к ним — миску чистой воды. После чего и сам приступил к восполнению сожжённых калорий, а заодно к обдумыванию всего, что произошло со мной после дуэли.

Как я и ожидал, байка о Поттере-змееусте народу зашла. Ну да не для того вся эта суета организовывалась, чтобы сойти на нет через два дня: интригу заботливо продолжали подогревать. На Гриффиндоре громче всех разорялся Рон, чуть умереннее — близнецы, а старших интеллектуалов ненавязчиво окучивал Перси. Жаль, ибо мне казалось, что этот парень стремится вырваться из семейной трясины. Ну да, может, его чем-то обязали или заставили.

На Хаффлпаффе заметнее всего работал Джастин Финч-Флетчли, маглорождённый из богатой семьи, весь прошедший год утомлявший нас рассказами, как печально он не поехал в Итон из-за Хогвартса. Это именно его на дуэли напугала возможной атакой «змея» Малфоя.

Пропаганда у барсуков велась через нагнетание паники, и многие первокурсники косились на меня с откровенной опаской. Увы, но паникующий мужик действует на девчонок заразительно, а девочек на Хаффлпаффе большинство. Зато у меня появились обоснованные подозрения, а не свистит ли Джастин относительно положения своей семьи: если сплетни он распространял намеренно, мне трудно поверить, чтобы отпрыск британских элитариев столь низкопробно «шестерил» перед директором; а если и вправду паникует на ровном месте, ему не место в Итоне, потому что там социальная борьба куда зверинее нашей, и публичная жёсткая порка применяется не просто так.

На Рэйвенкло слухи тонко распространял старшекурсник. Кто именно, установить не удалось: просто именно старшекурсники эту тему и обсуждали, во вполне компланарном ключе с другими факультетами. Об этом мне скупо поведала Падма, а я понял, что настаивать на подробностях не стоит.

Что-то неладное творилось на врановом факультете. Что-то, почти незаметное среди младших курсов, но вполне осязаемое у старшеклассников. Какая-то общая… тайна, идея, дело, клуб — я не знаю. Вороны — не гриффиндорцы, они не шушукаются и не оглядываются из-под надвинутых капюшонов, но какая-то общность всё равно ощущалась, если достаточно долго за ними наблюдать. Нехорошая общность. Не все были в неё вовлечены, но все её… опасались. Сёстры Патил едва заметно угасали и переводили разговор на другое, если тема приближалась к чему-то, связанному с интересами выпускных курсов или будущей жизни взрослеющих рэйвенкловцев.

Так или иначе, но змееустовских сплетен я не опасался: неделя-другая, и они сойдут на нет. Народу надоест потерявшая свежесть тема, под которую не удаётся найти никаких реальных оснований. Погаснет без топлива, а нудящего о тёмном маге Уизли просто будут гнать взашей, как с философским камнем.

Куда больше меня беспокоили проблемы Луны. Её всё сильнее и настойчивее гнобили на факультете. Дразнилки в гостиной стали нормой, и оттого она предпочитала бывать там пореже. Я видел, что она терпеливо переносит все выходки школяров и с недетским великодушием не замечает наносимых обид, но она всё же человек, а последовательно-скотское отношение не идёт на пользу даже святым людям. Флитвик сохранял абсолютное равнодушие к новой коллективной забаве, но что печальнее, и Падма также старалась не вмешиваться, если дело происходило публично и ограничивалось лишь грубыми словами. Падма — не слепая, и это не было равнодушием. Это заставляло задуматься, откуда дует ветер, вращающий все эти визжащие флюгеры, и насколько он опасен.

Положим, коллективные обзывалки — нередкое явление в детских общинах, и утомлённые опытом педагоги обращают на такое не больше внимания, чем на содранные коленки или вывалянные в болоте штанины. Положим, даже мелкое воровство в нашем с подругой случае являлось минимальной из имеющихся проблем. Однако Луна стала испытывать трудности с попаданием к себе в комнату! Было уже несколько случаев, когда вечером ей приходилось томиться у спальни перед запечатанной дверью, потому что «Розе надо переодеться». Длительность «переодевания» росла и обещала перейти сначала на всенощную, а потом и круглосуточную вахту.

Застав Луну в гостиной после отбоя в первый раз, староста Кристал проследовала вместе с ней к спальне и требовательными ударами разбудила «переодевающуюся» соседку, которая уже успела безмятежно посмотреть несколько коротких снов. Сделав ей подобающее внушение — это общая для двоих комната, и никаких запоров от сожительницы быть не должно, — она отправила Луну добирать остаток ночи в собственной кровати.

Но Роза не сдалась и попросила кого-то из старших зачаровать запоры так, чтобы они тихо открывались сами, если перед дверью появляется старостовый значок. Сигнальный блок «Староста перед дверью!» не являлся для воронов чем-то неопробованным, так что в следующий раз перед Пенелопой просто разыграли пантомиму «я не знаю, почему этой полоумной везде мерещатся закрытые двери».

Что печально, Луна всё прекрасно понимала заранее, но что ещё ей оставалось делать? Открывать замки своим всепроникающим Даром она не хотела. Не то достоинство, да и светить таким не стоит. Не на её факультете.

Сейчас мы с Луной совместными усилиями изготавливали имитацию старостина значка: я зачаровывал очередной вариант, а Луна пробовала её на отклик кустарного детектора в пока что не запертой двери. Однако глобально это проблему не решало. Я не собирался превращать данную историю в спортивную викторину меча и щита.

Школа предоставляет ученикам обязательный доступ к пропитанию, жилью и магии. Детей нельзя этого лишить. Это один из краеугольных камней ученического договора. Флитвик не может его игнорировать.

* * *

Рядом со мной опять заскулили. Пёс наелся, напился, принял прежнюю позу и вновь смотрел на могилу. Я вздохнул. Если он горюет по своим знакомцам, я мало чем могу ему помочь.

— Здесь лежат мои родители, — тихо проговорил я в опускающуюся на кладбище темноту. — Считается, что они поставили точку в последней войне. Кто-то из них — или оба вместе — уничтожил сошедшего с ума маньяка. Оба заплатили последнюю цену.

Помолчав, я вяло обозначил кивок в сторону злополучной ветки.

— Благодарная Британия — спасителям отечества.

Пёс тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Собрался было вновь постенать, но вдруг замер, вскинул голову, вскочил на ноги и ошалело уставился на меня. Я без энтузиазма покосился на видимую в ночном зрении фигуру.

— Если ты тоже из дурацкого фанклуба мальчика-выживальчика, я пошлю тебя за горизонт — с пожеланием вернуться, когда меня тут не будет.

Но пёс меня не слушал, лихорадочно к чему-то принюхиваясь. Потом взвизгнул, прянул ко мне и зарылся мордой в бок под правую руку. Я рефлекторно убрал ладонь и положил её на свалявшуюся шерсть. Из-под ладони начали эмоционально повизгивать.

Я опять вздохнул. Ну почему ко мне всё время липнут экзальтанты? Против воли вспомнилась вопящая не своими голосами парочка с сегодняшнего спектакля, но я с досадой отогнал эту тошнотворную картину прочь. Не удивлюсь, если Локхарт ныне обзаведётся новым хлёстким прозвищем, вроде Помойного генерала или Борца с отбросами.

Я опустил глаза на пса. Шерсть была жутко грязной и ощутимо пованивала, но я сомневаюсь, что после «Смертин» от меня несло намного лучше. Тут нет ничего, с чем не справятся вода и кусок мыла. Ну и ещё живая душа, коей досталось больше, чем мне. Может быть, даже детская.

С некоторых пор я обращаю внимание лишь на гнильё иного рода.

— Тебе, часом, помощь в обратном превращении не требуется? — уточнил я. — А то застревают иногда, если в первый раз.

Пёс отрицательно буркнул. Ну, была бы честь предложена. Остальное — не моё дело по большому счёту.

«Черныша не обижай»

— Где-то я тебя видел, — произнёс я задумчиво. — Не очень давно. Или очень…

Стемнело окончательно. Я различал окружающее лишь благодаря совиному ночному зрению да зажжённым окнам деревенской церкви, в которой началась вечерня перед Днём всех святых. Как и чем ориентировался в темноте псовый анимаг, я не знаю. Собаки вроде бы даже на свету видят хуже, чем нюхают. Но у анимагов…

Я замер, внезапно осознав, что́ именно произошло десять минут назад. Я сумел произнести фразу про крысу-анимага вслух! Неужели…

— Крыса, — проговорил я медленно и тихо, в любой момент ожидая забивающего гортань железистого удушья. — Питер Петтигрю. Анимаг-крыса. Считается погибшим. Несколько лет жил у Уизли в семье. Второй год живёт на Гриффиндоре у Рона Уизли в кармане, прикидываясь фамильным питомцем. Лишайный потрох, я сумел произнести всё это вслух!

Сумел раз — сумею и второй. И… и что? Что теперь с этим делать? Амелии Боунс его сдать? Или МакГонагалл? Да кому угодно, лишь бы чирей этот из детских спален убрать! Он же не связан никакими клятвами, он…

Я вдруг обнаружил, что собачья морда под рукой отсутствует, а сам пёс опять восседает передо мной с умоляюще-вопросительной миной вокруг глаз.

— Что? — не понял я, с трудом восстанавливая контекст «беседы». — Ты меня тоже недавно где-то видел?

Пёс сделал непонятное движение головой, но нетерпеливости во взгляде не убавил.

— Крыса? Ты знаешь этого Петтигрю?

Движение в этот раз было вполне узнаваемым: взрослый человек именно таким образом презрительно сплёвывает на землю. Всё-таки взрослый.

— Гм… Я тоже подозревал, что это сволочь. Вроде бы его прибил какой-то псих по имени Блэк, но, видать, кое-что плохо тонет, если не приколочено ко дну.

Выражение на пёсьей морде нарисовалось странное. Собака заметно увяла и поникла. Увы, я не кинолог-физиогномист. Хотя…

— Но газеты, как всегда, всё переврали.

Пёс повеселел. Нда. То ли он знает ещё и этого психа, то ли…

На церковной колокольне степенно и звучно ударили «de profundis», призывая помянуть от века почивших предков. Спохватившись, я вызвал «Темпус».

— Слушай, мне пора бы выдвигаться в школу, а то я вроде как в самоволке.

Пёс одобряюще осклабился, вывалив язык на вечерний холодок.

— Тебе ещё какая помощь нужна? — спросил я, поднимаясь на ноги. — Подумай.

Пёс вздохнул, посмотрел на могилу и опять сник.

— Надеюсь, прихожане не повалят на кладбище именно сегодня, — пробормотал я, озабоченно выискивая «посадочную площадку» для неоплана-переростка. — А то «Ночной рыцарь» сюда обычно не спешит. Что, надумал чего-то?

Пёс развил странную деятельность, пытаясь что-то мне высказать: то метался вплотную ко мне, то демонстративно поворачивался куда-то в сторону *от* церкви.

— Не понимаю. Мне пройти к тем зарослям? Зачем?

Пёс отрицательно вякнул и опять куда-то посмотрел. Над горизонтом. Так, минуту, там не только заросли, но и…

— Север? Что-то на севере? Хогвартс?

Два собачьих «да» были мне ответом.

— Э-э… Тебе нужно в Хогвартс? Или к Хогвартсу?

Пёс радостно кивнул. А вот моего благодушия поубавилось.

— Там, вообще-то, дети, — холодно сообщил я, присаживаясь вровень с его глазами. — А я тебя не знаю, приятель. Зачем тебе наша школа?

Пёс посмотрел по сторонам в поисках подходящей подсказки, потом ещё раз мотнул головой, изображая презрительный плевок.

Крыса, стало быть. Мне одного мутного анимага на территории мало, будет и второй ему в компанию?

«Черныша не обижай»

Извини, Луна, вопрос серьёзный. Он не закадычного дружка своего искать идёт. А если они там войну устроят? С другой стороны, а что ему помешает самому к нам доковылять, на своих дв… четверых?

— Жить будешь за территорией школы, — постановил я. — Там Лес рядом, дичи много по осени, не оголодаешь.

Пёс согласно кивнул. Я помедлил, внимательно глядя ему в глаза.

— Тронешь ребёнка — я тебя найду.

Никаких дешёвых угроз. Также помедлив, пёс серьёзно кивнул, принимая предостережение к сведению.

— И последнее: я тебя вымою. Иначе нас в автобус не пустят.

Этот момент вызвал наибольшее собачье неприятие, но я проигнорировал ожидаемые возражения. Облезлую вонючую псину без ошейника не допустит в автобус даже такой неопрятный фрик, как Стэн Шанпайк. А надеть на себя сбрую из чужих рук не согласился бы даже я: вполне может статься, что колечко для шеи окажется неснимаемым.

Помывка много времени не заняла. Я разогрел в воздухе водяной шар размером с бладжер, вспенил его измельчённым мылом и прошелся по шкуре несколькими турбулентными волнами. Сменил воду и повторил ещё дважды, в конце добавив шампуня вместо мыла. Пёс энергично вытряхнул влагу из шерсти, а я высушил его тёплым воздухом.

Благородство породы теперь было очевидно даже слепому, вздумай он убедиться в этом на ощупь. Крупное поджарое животное с завивающейся и чёрной как смоль шерстью. Не собака. Мифическое что-то. Не бывает таких собак.

Такого точно не будут гнать палками и отстреливать ступефаями. Его и в деревне накормят без проблем, если глупить не станет. Хотя зачем, спрашивается, ему побираться по деревенским дворам? Благородство аниформы кое-что говорит и о самом маге под такой личиной: это не неумеха вроде небритого «рыцарского» кондуктора. Почему он продолжает оставаться в собачьей шкуре?

Эту мысль я обдумывал, дожидаясь вызванного автобуса. Тот, как всегда, вывалился из темноты внезапно, ослепив клиентов десятком фар и поприветствовав уши карьерным сфорцандо. Искренне надеюсь, что подобное «здрасьте!» слышно только на «автобусной остановке», а не в набитом добропорядочными англиканами храме неподалёку.

Из автобуса начала высыпаться посадочная конструкция, а потом пёс продемонстрировал мне, что с ним не всё так просто. Он цепко заглянул в открывшийся проём, что-то там усмотрел и… беззвучной чёрной молнией порскнул прочь.

Не понял! Нужда припёрла перед поездкой, что ли?

— С вами Стэн Шанпайк, ваш авральный проводник-кондуктор в этой восхитительно-бешеной и кровавой ночи!

Совиное зрение различало пса притаившимся далеко в кустах. Никакими собачьими делами он не занимался, возвращаться тоже не планировал.

— Что там? — настороженно спросил кондуктор.

— Сто грамм, — буркнул я, оборачиваясь и поднимаясь по лестнице. — Мне в Хогсмид, постели не надо.

Наивный албанец.

— Сидячих мест нет! — радостно поделился новостями Стэн. — С тебя двойной тариф за перегруз!

— Угу, — произнёс я, давя ругательство. Внутри автобус оказался переполнен.

Проклятье, да чтоб я ещё раз!.. Может, я уже могу летать? Без нагрузки в виде этого мутного пса… Выйти, пока не поздно? А если я ещё не могу…

Шипяще лязгнув, дверь за спиной захлопнулась. С дребезжащим грохотом перевозчика стеклотары салон рванул прочь. Я едва не остался на кладбище, но вовремя ухватился за какую-то болтающуюся железяку. Выбор сделан, покоримся неизбежному.

— Зубная щётка, горячее пиво, карта Лондона?

Я лишь поморщился, глядя на галдящий ад в салоне. Народ как на подбор оказался возбуждённым, пьяным и нуждающимся в помощи хирурга. Сидячие места были отданы… неходячим пассажирам. Порезы, ожоги, выпирающие обломки костей, окровавленная одежда… Тип на давешнем «месте номер три» пытался удержать в руках сизые вываливающиеся кишки. Место номер четыре занимала прикроватная тумбочка, из открытой дверцы которой торчала пьяная в дым женская голова. Живая. Тело находилось в топологически перекрученном пространственном кармане, стихийно отгрыжевавшемся при аппарационном расщепе.

Рядом ещё один оригинал шил сапожной иглой разорванное горло приятелю, перегнувшись через ряд и не обращая внимания на болтанку внутри стиральной машины. Стежки ложились неровно, парочка проходила через левый глаз. Пациент не возражал: он был в глубокой коме.

— Бинты, костыли, шовный материал?

Все, кто ещё мог двигаться, что-то отчаянно продолжали праздновать. Было полное впечатление, что меня занесло в фанатский лагерь после финала Кубка чемпионов. Или на винокурню, загруженную на сто пятьдесят процентов мощности. «Горячее пиво» не было метафорой.

— Мухоморный скипидар, горлодёрная наливка, драконий самогон?

Зачем? Зачем, скажите, мы всей компанией со Снейпом варим зелья для этих психов? Зачем их лечат? Зачем тянут за ноги назад, на *этот* свет?

— Куда мне приткнуться? — глухо уточнил я.

— А куда найдёшь! Не боись: через две остановки — Мунго, там большинство сойдёт.

И что же, интересно, они так рьяно отмечают? Не победу в войне, это точно. На что я вообще мог надеяться в такой день, идиот? Они Конец света не заметят, не то что какого-то там Волдеморта.

— И как, говоришь, тебя зовут?

Делай, что должно, Гарольд.

— Зовут? Обычно неправильно.

* * *

— Мэн, это подозрительно!

Стэн не соврал: спустя две остановки и два тошнотворных разгона кондуктор ударил в латунный колокол, рявкнул «Мунго!» — и несметная толпа двинулась на выход. Ломанулась, похромала, поползла и поволоклась за ноги при помощи сердобольных корешей. В салоне сразу стало просторнее и тише, но отнюдь не чище и свежее. Верхние палубы продолжали вдохновенно гудеть, на первой же остался лишь пяток индифферентных тихонь, либо спавших на багажных полках, либо неотрывно пялившихся в окно.

— Имя не может быть таким чудным и коротким. «Игогоршка»? Ерунда собачья.

Я вычистил заклинанием наименее загаженное сидение и наконец-то бросил на твёрдую поверхность свои усталые кости. Не тут-то было.

— Ты что-то скрываешь, парень.

В честь великого Дня всех шизоидов Стэн Шанпайк даже побрился. Но делал он это не иначе как на рабочем месте: сначала на шее появилось несколько отвратительных порезов, затем их попытались расчесать грязными ногтями, потом горло обогатилось крупными жёлтыми фурункулами. А первую лекцию профессора Снейпа будущий кондуктор непредусмотрительно скурил.

Что характерно, щетина в результате никуда не делась.

— Не пытайся отмалчиваться, чувак. Я от тебя не отстану.

Стэн затачивал зубами ноготь, которым перед этим разрыхлял всё сильнее беспокоящую его щетину. Вздохнув, я посмотрел ему за спину. На стенке, отделяющей водительское место от салона, висел большой приметный транспарант: «Их разыскивает Аврорат».

— Нравится? — отследил мой интерес бдительный гриффиндорец. — Моя личная коллекция!

На стенд пришпилили шесть колдографий разной степени давности и просаженности. «Фенрир Грэйбек», «Агриппина Одноухая», «Кощей XXV младший», «Неизвестный маг», «Подозрительная ведьма» и «Паскудный разбойник». На трёх последних картинках виднелись тип в шляпе и тёмных очках, надвинутый на мрачный провал капюшон женской мантии и улепётывающий вдаль козлиный зад.

— Он что, не заплатил за проезд? — вяло кивнул я на шестую фотографию.

— Откуда ты знаешь? — недобро сузил глаза кондуктор.

Я безучастно перевёл глаза за окно.

— Подозреваю, тебе отказали в поступлении на аврорские курсы, — пробормотал я ночному пейзажу.

— Я не говорил, что хотел стать аврором!

— Угу. Ты наверняка провалил испытание по Зельям, — я покосился на давно не мытый пол, — и Чарам.

— Зато, к твоему сведению, ЗОТИ у нас вёл сам Аластор Грюм! Знаешь, кто это?

Я пожал плечами, не отрывая взгляда от окна.

— «Прирождённый аврор растёт!» — сказал он мне! Понял, нет? Постоянная бдительность!

Я промычал что-то невнятное. Штормовая болтанка убаюкивала, хотелось закрыть глаза и подремать.

— Где-то я тебя видел, мэн, — задумчиво почесал трахею дорожный болтун. — Где-то…

Он обернулся и посмотрел на стенд. То ли сличал детали с провалом в капюшоне, то ли подыскивал место для седьмой фотки.

— Вот что, — решительно наставили на меня обгрызенный палец. — Я, пожалуй…

Что именно мне угрожает, дослушать не удалось. В мрачном салоне наступил погожий день, а на заплёванную палубу ступила солнечная лань. Стэн едва не вывернул челюсть от изумления.

— Поттер! — рявкнула лань хорошо знакомым голосом. — В какую дыру вас опять законопатило?

На верхних палубах наступила подозрительная тишина.

— Про кладбище можете не врать — вас тут нет!

Что ж им так неймётся, мысленно простонал я, бросив взгляд на «Темпус». Ещё и половины восьмого нет. Снейпа с ужина сдёрнули — зачем?

— Я в «Ночном рыцаре», профессор. Еду с кладбища, буду в Хогсмиде минут через пятнадцать.

Терпеливо ожидавшая ответа лань исчезла. Надеюсь, Снейп вернётся за праздничный стол к нелюбимым тыквам: аппарировать в идущий по изнаночным рукавам «Рыцарь» невозможно. Хотя патронусы находят меня даже здесь.

Плохо, что улизнуть незаметно в этот раз не получилось. Меня вызовут к начальству, пропесочат и назначат отработку. Плевать: я и так собирался помогать Снейпу с самайновой варкой. Хуже, что за мной могут усилить слежку и контроль. А могут и не усилить: должны были привыкнуть, что я пацан себе на уме и гуляю там, где хочу.

— Ты! Я знал, что ты брешешь! — в меня ткнули обвиняющим перстом. — Красивой чепухи наплёл, добренькими глазками похлопал — думал, хватит? Стэна не проведёшь, понял? Ну-ка, вставай! Щас мы с тобой пойдём в одно правильное местечко… Вставай, я сказал!

Кондуктор дёрнулся ко мне, намереваясь сграбастать за шкирку и куда-то потащить, но ожидаемо наткнулся на дежурный щит, уверенно отшлифованный на Локхарте.

— Сопротивление при аресте? — Стэн побагровел и поднял голову к потолку. — Эй, там! Помогите мне кто-нибудь! Нужно доставить жулика на допрос!

Сверху глумливо засвистели и непечатно поведали, куда именно кондуктор может доставить подобные просьбы и прыщавого себя в придачу. То ли Стэна здесь знали как облупленного, то ли этой ночью здесь не ездили любители Аврората.

— Ты меня прямо сейчас собрался куда-то вести? — лениво уточнил я.

— А чего жд… Мерлин!

Кондуктор бросился к двери, потом к водителю, потом к лобовому стеклу. Как по заказу, в данный момент мы пролетали над гигантской туманной пропастью, распахнувшейся от горизонта до горизонта. Настоятельно не рекомендуется покидать подобные автобусы до полной остановки в реальном мире. Никогда.

— Ладно! — метнулся Стэн к какой-то таре, выглядящей как потасканный ящик для инструментов. — Тогда я пока… Ага!

Со злорадным торжеством мне продемонстрировали антикварную фотокамеру первой половины века. Ту, в которую уже заряжают среднеформатную плёнку, но ещё с мехами-гармошкой при объективе.

— Зафиксирую-ка я пока твою гнусную рожу, прохиндей!

— Угу. И надпись при ней: «Он скрывает своё имя».

— Именно так я и собираюсь… Да что за… тёмная… магия!

Стэн лихорадочно пытался перевести камеру в рабочее положение, давя на кнопки, тряся аппарат и пытаясь силой выдвинуть те его подвижные части, что сейчас были зафиксированы в походном положении. Я ему не мешал.

Я давно заметил, что маги, практикующие *только лишь* эмоционально-кастуемое волшебство, отчего-то поголовно страдают «кнопочным кретинизмом»: странным нарушением мелкой моторики в отношении этих самых кнопок, рычажков, защёлок и прочих *механических* органов управления. Палочкой они управляются виртуозно, почерк имеют каллиграфический, в плюй-камни играют — заядлые гольфисты обзавидуются; но стоит дать им в руки автоматический зонтик или даже запираемую на ключ шкатулку — начинается суетливая катастрофа и тотальное выпадение из рук. Не здесь ли коренится часть предубеждений, будто магия принципиально антагонистична технологии?

Вот и Стэн сейчас страдал, постепенно выходя из себя. Хотя именно в его случае я бы не был уверен в избирательности синдрома: с бритвой он тоже дружит, как кошка с собакой.

— Да… пожирательская ж отрыжка!

Потеряв терпение, Стэн дважды саданул тонким механизмом по кондовому стальному поручню. Механизм предсказуемо уступил насилию: на пол полетела задняя крышка и рулон безнадёжно засвеченной плёнки.

— К Мордреду эти танцы!

Вконец раскочегаренный правдолов отшвырнул фотоаппарат и полез под тужурку за палочкой.

— ХОРОШ!

Стэна словно кнутом стеганули. А я понял, что впервые слышу голос водителя «Ночного рыцаря».

— Но… Эрни, он же…

— Он не сказал тебе ни слова неправды! — Водитель говорил со странным акцентом, не поворачиваясь, не прекращая крутить баранку и косясь на молодого напарника через зеркало заднего вида. — Его имя можно перевести и так.

— Да какая разница, как…

— Пассажиры могут представляться, как угодно, — рявкнул Эрни. — Хоть Гэндальф Серый, хоть Венера Милосская, хоть Отвали за Горизонт с Такими Вопросами Стэн!

— Да!! Отвали в канаву с твоими «подорожниками», Стэн! — душевно заорали с верхней палубы.

— Ты всех достал своей «бдительностью»! — не унимался Эрни. — Распугал клиентов с нашей линии! У тебя два предупреждения и ты вот-вот получишь третье!

Из кондуктора словно воздух выпустили.

— Эрни, я…

— Делом займись! — рявкнул шофёр. — Вторые сутки салон не мыт, а должен освежаться каждый час!

— Но я…

— Так швабру бери, если палочку не осилил! И живей давай: в Хоге опять толпа сядет!

Став внезапно удивительно покладистым, Стэн шустро добыл названный инструмент, окунул тряпку в ведро — и уже через минуту его глухие окрики «Ноги подними!» раздавались из задней части салона.

— Извини его, парень, — помолчав, устало произнёс Эрни. — Шанпайк, конечно, бестолочь и гриффиндурок, но у него больная мать на содержании.

И, вздохнув, добавил:

— Это всё Грюм с его шизанутыми агитками.

Я согласно кивнул, решив ничего больше на это не отвечать. Кто такой Грюм, я понятия не имел.

Остаток поездки я провёл в тишине и покое, заново привыкая к мысли, что в Британии встречаются и вполне вменяемые маги. Может быть, их даже большинство. Если ты провёл два месяца в локхардовом дурдоме и два года под общей дамблдорской редакцией, об этом не мудрено и позабыть. Нельзя поддаваться негативным деформациям.

А ещё мне было непонятно, какого рожна я до сих пор не выставляю Круг тишины при появлении вестников-патронусов?

По-птичьи стремительно вынырнув из подмирной мглы, трёхэтажная громадина приземлилась на центральной деревенской площади. Стравив лишний воздух из тормозных цилиндров, Эрни от души вдавил самый большой клаксон на баранке. Трижды. Добрый вечер, Хогсмид!

Оказавшись наконец на твёрдой земле и подняв глаза, в первый момент я решил, что проспал зомби-апокалипсис и сейчас являюсь единственным живым куском мяса. К счастью, десяток стягивавшихся ко мне из темноты калеченых доходяг интересовал не я, а проём за моей спиной: это были новые пассажиры, жаждущие прокатиться в бетономешалке до Мунго. Или до круглосуточных пабов в Косом.

Я поспешно отступил в сторону, и уже через минуту мы остались на импровизированной остановке втроём.

— Здравствуйте, профессор МакГонагалл.

— У меня нет слов, мистер Поттер!

— Добрый вечер, министр Фадж.

Физиономию британского министра магии помнит всякий, кто регулярно просматривает «Пророческие» передовицы. В жизни Корнелиус Фадж оказался невысоким полноватым крепышом под полтинник, осанистым, со спутанными седыми волосами под котелком и усталым озабоченным лицом. Лицо довольно успешно изображало дружелюбное добродушие, однако профессиональный цепкий холодок в глубине глаз разрушал эту иллюзию на корню. Не бывает добродушных людей на таком посту.

— Ох и заставил ты нас поволноваться, Гарри. — В благосклонный коктейль на министерском лице добавили строго отмеренную дозу укоризны. — Мы уж подумали… Но хорошо, что всё обошлось.

— Извините, министр, у меня и в мыслях не было отрывать вас от дел, — вздохнул я. — Да и что со мной могло статься? Кому я нужен?

— Вы ещё спрашиваете? — подключилась возмущённая МакГонагалл. — Исчезли из школы, никого не предупредив! Что мы должны были думать, да в такой день, когда…

В любом, даже самом пустом и глухом месте, где по какой-то причине появляется верховный правитель вашей страны, зеваки самозарождаются будто мухи на грязном белье. Вот и сейчас Фадж обозрел ещё недавно малолюдный пятачок и негромко произнёс:

— Минерва, я не думаю, что здесь подходящее место и время. Да и Гарри выглядит уставшим.

МакГонагалл оценила обстановку, начальственно мотнула головой и приказала:

— В мой кабинет, Поттер. Прямо по этой дороге и никуда не сворачивая!

* * *

Бредя по укатанной брусчатке вдоль озера, я размышлял над тем, что могло понадобиться в нашей тролличьей глуши целому министру магии. Озаботился моей внезапной пропажей? Так полдня отсутствия одного из школьников в прямой видимости — это совсем не повод для беспокойства. Выходной день плюс «вонючее утро» — и можно быть уверенным, что сегодня половину школы доискаться не могли: все опасались ангажирования на ещё одну культурно-массовую принудиловку.

«В такой день, когда»? А в какой? Может, начальников напрягло обилие истерии в эту сумасшедшую ночь? Испугались, что меня прирежет какой-нибудь псих? Испугались, что я сам поддамся безумию? Но министр-то зачем? У них толковых авроров не нашлось? Толковые авроры действительно существуют, я лично с некоторыми знаком.

Может, сегодня случилось что-то ещё? Что-то, к чему нежелательно привлекать даже «своих» авроров? Но почему, в таком случае, здесь суетится целый министр, но при этом нет Дамблдора? Директор школы занят? Сидит на важном совещании у министра?⁽¹⁾

А может, Гарольд, ты заболел эгоцентризмом? Никому ты не сдался, мир вокруг тебя не вертится, а Фадж приехал в Хогсмид по своим фаджевским делам, заодно и с МакГонагалл кружку пива пропустить да былое вспомнить. Годовщина окончания войны, как-никак. Которую Британия почему-то никак и нигде не отмечает.

Я посмотрел на тёмную осеннюю хмарь, низко нависающую над землёй. Отмаюсь под приступом начальственных нотаций, вернусь к себе в комнату, выпрыгну в леток — и свечой взмою в небо. Пробью холодную слякоть, вырвусь под искристый звёздный купол и докажу наглой луне, что она вновь не единоличная хозяйка в нашем небе! И мою Луну с собой позову. Пусть тоже поздоровается с конкуренткой.

Скользунки активировались и подняли меня на максимальные полтора метра над землёй, наглядно доказывая, что полёты вновь стали мне доступны. Поднялись, повисели — и медленно опустились на камни. Нет у меня сейчас желания нестись в Хогвартс во весь опор.

Фадж здесь из-за меня. И Дамблдор отсутствует не просто так. Всё то время, пока я шёл по дороге, меня неустанно сверлил давешний наблюдательный взгляд. Можете считать это паранойей, но сегодня это ощущение посетило меня впервые только вечером и именно в Хогсмиде.

Я неспешно поплёлся к замку.

Дамблдор обстряпал очередной хэллоуинский спектакль и прямо сейчас заканчивает последние приготовления. Снейпа и МакГонагалл сдёрнули с праздничного ужина, а Фаджу не сидится дома, потому что занавес вот-вот поднимут, а главный актёр куда-то запропастился. Теперь его наконец нашли и больше не выпустят из вида ни на секунду. Если я прямо сейчас исчезну с этой дорожки хоть на час, с директора станется поднять в ружьё Аврорат, магловскую полицию и роту пулемётчиков на хагридовых мотоциклах. Вовсе не на мою защиту.

Покоримся неизбежному, не теряя бдительности. Не всё в этой жизни зависит от двенадцатилетних пацанов.

Я намеренно притормаживал свою прогулку к замку, полагая, что оставшаяся с министром МакГонагалл закончит разговор и догонит меня по-кошачьи. К сожалению, надежды не оправдались и в главном холле Хогвартса я оказался в одиночестве. Из восточного коридора доносился размытый эхом пиршеский гомон, но спешить в Большой зал было поздно: скоро восемь и праздничный ужин вот-вот закончится. Лестничная шахта и западный коридор были погружены в тишину.

Ну-с, улыбнулся я, картинно разводя руки в стороны и глядя на верхние пролёты. Блудный герой вернулся и занял своё место. Выпускайте кракена!

Лестницы ответили стрекочущим журчанием «парселтанговой аудиозаписи». Серьёзно? Спасибо, не интересует. После памятной «дуэли» обращать внимание на шипящие шумы стал бы только полный идиот. Я сожалением посмотрел в сторону зала. Если бы не приказ МакГонагалл, сидел бы уже там, стараясь захватить хотя бы остаток праздника. Сейчас же… а не подождать ли мне своего декана прямо здесь, в холле?

Шипение настойчиво усилилось, а потом к нему добавился хлёсткий жидкий плеск по камням. Я оглянулся и обалдело уставился на струю воды, падающую из шахты на ступени парадной лестницы. Где-то на верхних этажах случился потоп?

Вода низвергалась с площадки второго этажа. Наверное, старую трубу прорвало, нужно найти и перекрыть задвижку. Я ещё раз оглянулся на зал: пойти позвать старика Филча? Ужин и так почти закончился, он и сам это вот-вот увидит.

— Кровь! — зашипели на фоне «парселтанга». — Я чую кровь!

— Да засунь ты её… — не выдержав, я выхватил из Хранилища кусок щебёнки и швырнул в сторону «шипящего» плетения. — В портмоне!

Камень стукнулся в стену и укатился по полу, но эффект это возымело преполезнейший: шипение мигом заткнулось и больше на сцену не возвращалось.

Я в бессилии посмотрел на нештатный водопад, а потом опять в сторону зала. Да когда ж мне позволят нормально работать? Я прихожу со своими материалами и вкалываю на общественных началах — и всё равно вынужден ползать по теням, носить маску и уходить от слежки. И сами не делают, и другим не дают!

Успокоившись и поразмыслив, Филча решил пока не вызывать: это могла оказаться дебильная детсадовская забава «заткни слив и выкрути краны на максимум», а с таким я справлюсь и сам. Просто удивительно, сколько лет отдельные личности могут угорать с одного и того же детского анекдота.

Скользунки позволили передвигаться по коридору без риска замочить ноги, хотя обязательной нужды в них не было: вода текла ручьём, но не рекой. Почему я всё-таки двинулся в возможную засаду? Да просто разозлился! Что это за школа, если ученик даже по центральному коридору пройти не может, не попадая на подставу? Если всё настолько плохо, от меня мало что зависит. Иди, не иди…

Шедевр малолетнего вандализма не заставил себя долго искать. На древнем резном камне ярко светилась надпись, сделанная «несмываемой» фосфоресцирующей краской поперёк половины стены. Перед надписью неизвестный мелкий придурок вывесил меховое чучело на верёвке. Довершала художественный замысел потопная река, сочившаяся из-под двери «воспитательного» туалета Плаксы Миртл. Надпись была перевёрнута.

Надписи я уделил не более десяти секунд. Сходу она не читалась, в водном отражении — тоже, потому что была не зеркальным переворотом, а как в книгах печатают ответы на загадки. Выворачивать шею было лень, а меня больше интересовала выливающаяся из туалета вода. И факелы.

Окрестные факелы горели ярко: нехарактерно ярко для школьных коридоров. К гадалке не ходи: это сцена. Сейчас подвалят зрители и начнётся спектакль. И на часах у нас… без пяти восемь. Что ж, Луна, я не опоздал.

Рядом деликатно зажглась фотовспышка и дважды щёлкнул затвор.

— Клёво! — Колин Криви опустил камеру, которой только что запечатлел бескомпромиссный выкрик юного гения. — Чего пишут?

— Без понятия, — буркнул я. — Вряд ли координаты бабушкиного клада.

Так… Пол в замковых туалетах делают немного ниже уровня коридора, плюс дренаж и небольшой наклон. Если течёт из-под двери, в туалете уже сантиметров пять минимум и решётка забита. Это ж сколько времени оно там течёт? Весь ужин? Долбаные ушлёпки…

— Чер-тоги тайн от-крыты, — прочёл по складам Криви, вывернув-таки голову набок. — Вра-ги воло… наследника, бе-регитесь.

— Угу, — машинально отметил я запинку hair-heir. — «Берегитесь», поди, через четыре «и»?

— Не-а!

Оторвавшись от проблемы водоотведения, я уделил-таки должное внимание и граффити. Хм… Очень интересно.

— Колин, будь другом, сделай и мне копию этой фотографии.

— Без проблем. А зачем?

— Почерки хочу сличить.

— Вау! — воодушевился Криви. — Ну да, Филч за своего кошака порвёт!

— За какого…

Я перешёл на магическое зрение и обомлел: «чучело» было живым! Быстро оказавшись рядом, убедился в правоте Криви: это была миссис Норрис. В коме. Так… верёвка не проклята, узел без сигналок… Плевать на подставу, старика жалко! Куда ж её…

Я зашарил глазами по зарешёченным подоконникам, потом обозвал себя идиотом, бросил на пол полено и поспешно трансфигурировал его в столик. На руки — драконьи перчатки, верёвку режем у узла простым ножом. Всё, магические отпечатки пусть сами ищут.

Я бережно положил миссис Норрис на столик и углубился в изучение её состояния, не обращая внимания на собирающуюся вокруг толпу.

На животное определённо подействовали не самой обычной магией. Кошачья плоть трансформировалась и стала упруго-дебелой, будто сделанной из резины. Шерсть при этом осталась без изменений.

— Трепещите, грязнокровки! — выкрикнули рядом малфоевским фальцетом. — Тренируются на кошках, а следующими будете вы!

Кровь сильно загустела, но продолжала продвигаться по сосудам и капиллярам, как бы странно это ни выглядело с точки зрения физики. Сердце медленно работало: не толчками, а мягкими неспешными сокращениями нужных отделов, завершая цикл за несколько минут. Аура была живой, но уплотнилась и ужалась до точных размеров тела, перейдя в режим глухой магической защиты хозяина.

— Что здесь происходит? — прозвучал голос Флитвика.

Это не обычные проделки близнецов с раздуванием языков и подрывом ушных раковин. Нечего и думать вмешиваться в такое без серьёзных знаний и опыта. Нужен целитель. Разве только совсем альтернатив не будет.

— Мы шли, а тут Поттер ковыряется…

Где эти паскудники могли раздобыть такое проклятие? Оно у них одноразовое или это теперь в каждой тарелке будет?

— Мистер Поттер!

Что вообще кошка тут делала? Филч же всегда с ней вместе на ужине сидит! Уж за праздничным-то столом — точно!

— Мистер Поттер, что всё это значит?! — это уже МакГонагалл.

Так, минуту! Если кошка окаменела, то Филч…

— Где Филч? — я поднял глаза. — Кто-нибудь видел Филча? Он на ужине был?

А вокруг, похоже, собрались первые несколько курсов в полном составе. МакГонагалл, Флитвик, вон там Снейп спешит на огонёк, широковещательное эхо Локхарта приближается… Это — сцена, хорошо подготовленная и освещённая. Не буду даже интересоваться, с чего вдруг вся эта толпа свернула сюда с четырёх путей к своим гостиным.

— Завхоз был на ужине, — донеслось из толпы.

— Да только что в зале видели!

У меня отлегло от сердца. Значит, кошка была в одиночестве.

— Мистер Поттер! — рявкнула МакГонагалл. — Что вы… Зачем вы это сделали?

— Да из вредности! — не выдержал я. — Расписался для потомков, краску спрятал и остался дожидаться этого аншлага!

Декан хватанула вхолостую воздух, хлопнула глазами и зашарила по обстановке новым взглядом. Ничего, она всё в состоянии понять сама, просто в напряжённой ситуации поначалу теряется. А вот…

— Отойдите, Поттер!

К столику протиснулся Снейп и немедленно приступил к диагностике. Я не стал ему мешать, отыскал в первых рядах Грэйнджер и отошёл к её компании.

— Это возмутительно! — насела на меня Гермиона, как всегда сэкономив на «здрасте». — Гарольд, где ты был?

— Трансмогрифианская пытка! — громогласно брякнул Локхарт, успевший добежать до самой гущи и теперь толкавшийся возле Снейпа. — Живых не оставляет!

— На кладбище, — тихо ответил я.

— Что?! Что ты там…

— Вы как, фотографии Рите уже отправили? — уточнил я у Браун.

— Разумеется, — улыбнулась будущая акула пера. — Проявят в редакции. Ты не уходи от ответа. И что там с миссис Норрис? Нам отсюда не видно.

— Посмотри лучше на этот свет, Лаванда, — поднял я глаза к потолку. — Только ты одна и оценишь…

— Однажды это проклятье убило половину города, — продолжал зажигать в прямом эфире Локхарт. — Я едва успел спасти от жуткой участи остальных. А был ещё у меня случай… А кстати, я и сейчас могу!..

Орудующий палочкой Снейп якобы неловко двинул локтем — и появившийся из плаща гилдероевский концентратор улетел хозяину под ноги. С прибаутками «ах, шалунья!» тот полез его подбирать, но тут уже не дремал подошедший к столу Флитвик. Дирижёрская палочка улетела юзом в другой конец коридора. К концу второго месяца об обезьяне с гранатой знали все учащие и учащиеся в Хогвартсе.

— Что?.. — прозвучал из-за спин надтреснутый голос. — Что у вас там?

Гомон как по команде стих. Перестал щёлкать затвором Криви. Дети расступились, Снейп с Флитвиком подняли глаза.

— Она жива, — быстро сказал я спешащему мимо завхозу. Снейп мрачно зыркнул на меня.

— Миссис Норрис… — в ужасе простонал старик. — Что… Что с моей кошкой? Кто её?..

В его голосе звучала искренняя боль и отчаяние. Он давно привык к мелким гадостям от малолетних волшебников и собственного бессилия перед этой напастью, но его единственного питомца воплощение ученических угроз пока что обходило стороной. Миссис Норрис хранил сам замок.

— Она жива, Аргус, — повторил зельевар, незаметно сжав старику плечо.

— Что здесь происходит?

Как и полагается высокому начальству, Дамблдор прибыл к середине акта. Быстро оглядев орлиным взором, все ли декорации на месте, и незаметно поморщившись от привнесённого актёрами произвола, он возглавил команду экспертов у моего столика.

— Так что случилось с кошкой? — напомнила о присутствии друзей Парвати.

— Какое-то трансфигурирующее проклятие, — тихо ответил я. — Тело стало жёстким, будто старое седло, сознание в коме, но жизнь теплится. Что-то непростое.

— Да это же Ахеменидова Казнь! — поймал инсайт Локхарт. — Убивает весьма мучительно, но медленно! Как жаль, что меня тут не было, я бы спас несчастную от выворачивающих судорог!

— Она жива, Аргус, — ещё раз озвучил общий вердикт Дамблдор. — Только оцепенела.

— Ясно, как дважды два! — немедленно подтвердил невыключающийся репродуктор.

— От чего, я пока не знаю, — продолжил директор. — Кто её нашёл?

— Я, — не стал я тянуть, пока меня вытащат на свет другие.

— Сам же её и замучил, — вякнул Рон на всю округу, «негромко» комментируя тему с приятелями. — Ясно, как дважды, э-э… «да»!

Директор укоризненно покосился в сторону «Золотого трио», как теперь за глаза называли Уизли, Финнигана и Томаса, с буксируемым иногда на жёсткой сцепке Лонгботтомом. Трио мгновенно замолчало. Лонгботтому замолкать не требовалось, он и так не из болтливых.

— Ты видел здесь что-нибудь необычное? — вернулся директор к дознанию.

Я красноречиво покосился на надпись над столом.

— Если «грязнокровка» у нас теперь — обычное слово, то, пожалуй, ничего, — ответил я, не дождавшись реакции на свой намёк.

— О да, времена меняются, — ядовито проворчали откуда-то из слизеринских рядов.

— Дважды «да», милейший!

— Кхм…

— Странно, что мистер Поттер появился именно здесь, — вдруг присоединился к допросу Флитвик. — Место для праздничного вечера не самое посещаемое. Да и на ужине я его не видел. Что он здесь делал?

Народ притих. Устало вздохнув, я обвёл взглядом панораму из сотни лиц, отчего-то тоже решивших посетить унылый перекрёсток около запертого туалета.

— Мне стало интересно, где рождается наш новый водопад на лестницах, профессор, — огласил я очевидное. — Как, наверное, и большинству из здесь присутствующих.

И, кстати, воду неплохо бы наконец перекрыть. Неужели это беспокоит одного только меня?

— Человек невиновен, пока не доказано обратное, Филиус, — добавил таки навоза в кусты Дамблдор. Потом опять обратился ко мне: — Мальчик мой, нам важны любые детали. Это поможет быстро поставить миссис Норрис на ноги.

Хм. Это он меня опять на свою «шипучку» выводит? Как же вы достали…

— Ну, если бы меня спросили, — туповато произнёс я, посмотрев на испоганенную стену. — Я бы начал с проверки, не появилось ли чего нового на прилавках у «Зонко».

— Охренел, шрамонос?! — взревел Джордж, безошибочно распознав намёк раньше других. — Да ты…

Удивительно, насколько болезненно пакостники воспринимают обычные для них обвинения, если именно в этот раз они почему-то к пакости непричастны. Но у меня тоже выбора нет: меня топят и я перевожу стрелки на солдат соперника.

— А то не хотелось бы, — чуть повысив голос, я направил на рыжего незамутнённый взгляд, — чтобы опробованное на кошках пошло в люди!

— Тихо!! — гаркнул Дамблдор, пресекая готовящийся подрыв активно-гриффиндорской фракции.

Смотрел он при этом на меня, изучая известные лишь ему детали задумчиво-цепким взглядом над линзами очков-половинок. Этот взгляд меня отрезвил: а не переборщил ли я часом, идиот остроумный? Не хотелось бы, чтобы директор начал воспринимать меня всерьёз. Хотя… да что я сказал-то такого? И куда бы я вляпался, не оказывай сопротивления?

— Почему вы отсутствовали на ужине, мистер Поттер? — Флитвик вернул захромавшую вагонетку разговора на свои рельсы.

И вот тут у меня обозначилась дилемма: или промолчать и подставиться, или выдать при всех алиби про самоволку и открыть ящик Пандоры «а что, так можно было?». Но положение спасла МакГонагалл:

— Я отыскала его двадцать минут назад. Мы коротко поговорили, и я послала его в свой кабинет.

— Не думаю, что это заклятие под силу второкурснику, — буркнул Снейп не оборачиваясь.

— Не думаю, что ужин длился лишь двадцать минут. — Флитвик буравил меня внимательным взглядом. — Где он был до этого?

В первое мгновение МакГонагалл опешила от настойчивости, с которой декан другого факультета докапывался к её студенту у неё же на глазах. Но быстро взяла себя в руки и холодно уточнила:

— Мы прямо здесь педсовет проведём?

— Кхм, — решил наконец вмешаться Дамблдор. — Давайте-ка и вправду расходиться. Для детей здесь нет ничего интересного. И…

Он наконец обратил внимание на Филча, всё это время понуро горбившегося над своей любимицей, игнорируя бессмысленные споры и гладя кошачий затылок подрагивавшей рукой.

— Мы её вылечим, Аргус, — вздохнув, произнёс директор. — У Помоны в теплицах полно мандрагор. Вырастут, вызреют, мы сварим зелье…

Я навострил уши. Вот оно что! Если в первом акте вешают ружьё…

— Я сварю отличное зелье! — с энтузиазмом влез едва не забытый Локхарт. — Камнерыв, Бесхребетный размягчитель, Жавелевая вода! У меня двадцать лет опыта…

Нужно внимательно изучить, что варят из мандрагоры. Или лучше сразу спросить у кого-нибудь знающего? Если это окаменение лечится неким зельем, мне следует представлять требования к мандрагоровому сырью. Опасаюсь я всё складывать в одну корзину спраутовских теплиц: уж больно много кустов мы высадили для одной лишь кошки.

— Жавелеву воду попробуете на себе, — с презрением отозвался Снейп. — Остальное пригодится на бальзамировании. Специалист х…

Окончание фразы зельевар зажевал: стоя рядом с Филчем, резал ножом травника верёвочную петлю на кошачьем торсе. «Хвастливый», наверное. Или «художественный».

— Кхм… Минерва, почему дети ещё здесь?

— Да… Старосты! Постройте младших по парам и…

— Дык а чего там написано-то? — наивно крикнули из толпы. — Мы не видим отсюда, там перевёрнуто!

— Живо по гостиным! Не хватало ещё непотребства на заборах перечитывать!

Директор оглянулся на надпись и — я не готов поклясться, но уверен процентов на девяносто — грязно выругался одними губами.

— «Чертоги тайн открыты!» — просветили доброхоты с другого конца толпы. — «Трепещите, враги…»

— Довольно! Перси, Кристал — почему они ещё здесь? — начала распаляться МакГонагалл. — Поттер, вы остаётесь! Отработка сами знаете за что — прямо сейчас. Уберите эту гнусность со стены, и можете быть свободны.

— Кхм, Минерва. Гарри устал, я не думаю, что нужно прямо сейчас…

— Да ему работы — минут на пятнадцать. Аргус, идите отдыхать, мы всё сделаем. Не волнуйтесь, миссис Норрис оживёт, обещаю. Северус сварит отличное… Поттер, вы с ума сошли?! Это комната для девочек!

— Нужно же перекрыть эту воду! — возразил я, останавливаясь у самой двери. — Мистер Филч, вы идите, я помню, где задвижки в «воспитальнике». На вас сапог нет, а там сейчас…

Учитывая, что убирают воспитательные засоры девчачьего туалета в основном штрафники мужского пола, трогательная забота МакГонагалл о детской нравственности умиляла. Без иронии.

— Леший знает что! Поттер, вы точно ничего не сломаете?

— После близнецов-то?

— Ну хватит уже! Не все мысли стоит озвучивать!

— Я! — подбежал Локхарт в бело-оранжевом хеллоуинском плаще. — Я справлюсь с этой задачей идеально! У меня тридцатилетний опыт работы в…

— Кхм! Минерва, я буду у себя в кабинете.

— Альбус, дождись, пожалуйста, у меня важные новости.

— Отойдите все! — возвестил Локхарт, размахивая палочкой так, будто раскручивал лассо для заброски отсюда в Запретный лес. — Эта дверь падёт перед истинным…

— Щиты на ноги, мэм, — сказал я негромко. — Сейчас потоп хлынет.

— …Ал-лохомор-ра Дуо! — вперил палочку в несчастную дверь покоритель туалетных шпингалетов.

Сверкнуло голубым, и дверь с гулом распахнулась наружу, едва не приложив импрессарио по дурному лбу. Из помещения хлынула накопившаяся за дверью вода. Нас рядом к тому моменту находилось четверо, включая Снейпа. Догадайтесь, у кого единственного не оказалось щитов на ногах?

— Мои шёлковые панталоны! — взвизгнул Локхарт, пытаясь отпрыгнуть назад. — Замшевые штиблеты! Кашемировый ж…

Не стоило ему делать прыжки за спину в рвущейся наружу воде. Приземлился он горизонтально.

— Я тут больше не нужен, — буркнул Снейп, картинно разворачиваясь на сто восемьдесят. И ведь врёт как дышит: он же специально задержался посмотреть.

— Ну-с, что тут у нас, — облетел я по широкой дуге трепыхающегося Локхарта и вплыл на скользунках в помещение.

Дренажная решётка оказалась ожидаемо забита кусками старого пергамента. Специально ведь принесли с собой, пачкуны! Эванеско… Ещё Эванеско! Ещё! Есть отлив!

— Минус пятьдесят баллов Гриффиндору! — крикнул Локхарт. — За отвратительное… э-э…

— Профессор, идите уже и вы отдыхать, — раздражённо отозвалась МакГонагалл. — Плюс пятьдесят баллов Гриффиндору за помощь по хозчасти! Спокойной ночи, профессор Локхарт.

Хлестало не из унитазов, и это было прекрасной новостью. Хлестало из рукомойников, всех восьми сразу. Все восемь сливов заткнули бумажными пробками. Эпическое, трудолюбивое упорство! Эванеско… Эванеско… Экскуро…

— Уизли, Финниган, Томас! Вам особое приглашение нужно? Вылезли из ниши, я сказала!

— Мэм, но это важно!

— Ещё слово, и «это важное» вы будете выписывать на досках, пока меловой карьер не изведёте! Живо по спальням!

С кранами ситуация была хуже. Большинство удалось закрыть, но у двух были оторваны рукоятки, а последний просто вырван из трубы. Не иначе как приржавел, а открыть очень хотелось. Варвары…

— Что здесь? — спросила МакГонагалл, стоя на пороге. Вода перестала вытекать в коридор, но всё ещё стояла квадратным озером в туалете.

— Краны своротили. Я перекрою подачу, а на днях вылеплю похожие. Мы с Филчем их и поставим.

Я сдвинул панель в одном из углов помещения — совершенно несекретную, просто декоративную, — получил доступ к стояку и закрыл задвижку на рукомойники. Наступила блаженная тишина.

МакГонагалл небрежно взмахнула палочкой — и вся вода с пола мгновенно исчезла. Эх! Вот что значит взрослый маг, как бы я собой ни кичился.

— Поттер, — задумчиво сказала преподаватель, глядя на индустриальный дизайн за панелью. — Не подавайте пока здесь воду. Вообще. Туалетом не пользуются, и мне надоело, что отсюда постоянно хлещет.

— Мистер Филч потеряет площадку для отработок, — напомнил я, перекрывая и два остальных вентиля.

— Боюсь, в ближайший месяц Аргусу будет не до этого, — вздохнула она. — Уберите надпись и найдите меня в кабинете, сегодня или завтра. Мы не договорили.

* * *

— Минерва, присаживайся. Чай почти заварен.

— Я ненадолго.

— Не бывает недолгих вопросов, длящихся меньше чашки чая. Уж поверь старику. — Дамблдор отложил карандаш и осторожно закрыл большую чертёжную папку, в которой что-то визировал. — И, пока Олух там копается, хотел сказать насчёт утренника. Поверь ещё раз: я не знал.

— Я…

— Локхарт согласовал со мной сценарий, но о декорациях…

— Да не было там сценария, один бред на голубом глазу. — МакГонагалл устало вздохнула. — Поппи чуть кондратий не хватил, когда она услышала, зачем мы выгребаем все запасы спирта и крысобоя.

— Крысо…

— Полы тоже чем-то нужно было обработать.

— Мерлин! — Директор снял очки и начал протирать их пёстрой ветошью. — Я поставлю это ему на вид отдельно. Олух, ну где ты там?

На столе начал появляться чайный набор: для разнообразия кобальтово-синий с золотыми каёмками и белым цветочным рисунком.

— Пей, — директор кивнул на чашку, спешно дочищая вторую линзу. — Чего-нибудь к чаю? Тыквенный пирог в этом году чудо как хорош.

— Не надо. До сих пор обоняние не восстановилось.

— Кхм… Я планировал поручить ему хотя бы драмкружок. Думал, он хоть в этом не налажает. И меня ещё спрашивают, почему в Хогвартсе нет уроков литературы!

Дамблдор водрузил очки на нос и присоединился к чаепитию. По традиции, несколько минут были отданы молчанию и чудесному напитку.

— Где вы нашли Поттера? — начал директор новую тему, когда чашки опустели наполовину.

— В «Ночном рыцаре».

— Кхм. Это шутка?

— Встретили в Хогсмиде. По его словам, он ездил в Годрикову лощину на могилу родителей.

Для разнообразия директор не стал давиться чаем: просто замер с поднесённым ко рту куском пирога.

— Что… Как он узнал?

— Без понятия. Мне кажется, Северус может знать чуть больше. Самую малость.

— А…

— Нет, это не он ему рассказал.

Директор нахмурился.

— То есть, он просто вышел, вызвал автобус… Как он проник за территорию?

МакГонагалл не ответила, но её усталый взгляд был достаточно красноречив. Внешний периметр Хогвартса в мирное время представлял собой дырявое решето. И нельзя сказать, что некоторые из этих дыр не были организованы начальством намеренно. Нет, по-настоящему опасных посетителей сторожевые чары не проигнорируют, но вот знакомых замку учеников…

Директор задумчиво покрутил чашку перед собой.

— Похоже, я знаю о Гарри меньше, чем мне представлялось до сих пор, — пробормотал он.

— Иногда я повторяю это по нескольку раз на дню, — согласилась МакГонагалл. — Альбус, есть новости поважнее. Сириус Блэк пропал.

— Он давно проп… Что?!

— Исчез из камеры.

— К… как исчез? Куда?

— Обнаружили два дня назад. Я с Фаджем разговаривала. Об этом пока не объявляли, надеются, что он всё ещё на острове.

— Так… — директор оправился от первоначальной растерянности, отставил чашку и подобрался. — Рассказывай всё с самого начала.

— Пищу заключённым на нижних уровнях разносят сам знаешь кто. Раз в два дня по уровню проходит надзиратель: проверить наличие живых и умерших. В этот раз он был в запое и один обход пропустил. А когда наконец вышел на дежурство, камера Блэка обнаружилась пустой.

— То есть не два дня, а…

— Да. Дверь заперта, замок не взломан. Хотя какие там замки, всё на дементорах держится.

— Кхм… И?

— Прочесали тюрьму. Прочесали остров, дважды: людьми, потом дементорами. Сегодня ночью ещё раз выпустят дементоров, с утра поищут труп… Ты был занят, министр просил, чтобы ты до обеда с ним связался.

Дамблдор встал, прошёлся по кабинету и на какое-то время замер у окна, что-то обдумывая.

— Катера за эти шесть дней отходили?

— Дважды. И одно прибытие. Припасы, ротация охраны.

— Тоже… с запоями?

— Нет, там всё строго, министр уверен. Полная проверка каждого человека и «вымораживание» пустого судна дементорами.

— И всё?

— Мало, что ли? Кровь, аура, оборотный карантин, смена одежды. Дементоры морозят досуха, никакие тайники не спасут.

Директор вздохнул и вернулся за стол.

— Он уже в стране.

Произнесено было уверенным тоном. МакГонагалл пару раз хлопнула глазами и уточнила:

— Альбус, ты что-то знаешь?

— Просто предчувствие. Нужно начинать готовиться к… — Дамблдор запнулся и вскинул голову. — Гарри! Он же шлялся через пол Британии! Они случайно не могли…

— Пересечься? Поттер приехал живой и здоровый. Не думаю, что Блэк при встрече пощадил бы его.

— Возможно… Ты не заметила каких-нибудь странностей в его поведении? Подавленности?

В ответ МакГонагалл растерянно указала рукой куда-то в сторону лестницы с горгульей.

— Кхм, да. Тяжёлый вечерок. Но всё-таки? Может, он рассказывал, что встретил каких-то странных… субъектов или?..

— Рассказывал. Он встретил целую толпу странных субъектов. Теперь он лучше представляет, для кого режет «кровяной винегрет» по праздникам.

— Мордред! Ну до чего не вовремя!

— Альбус, если ты намекнёшь, что тебя беспокоит, мне будет проще отвечать тебе предметнее.

— Да день этот, будь он неладен… Не обращай внимания. — Директор устало помассировал переносицу. — Что там с… этим?

Он кивнул в сторону выхода.

— Всё уже убрали. Только Филч с его кошкой…

— Убрали? — удивился директор. — Мне показалось, краска несмываемая.

— Да, Поттеру она поначалу не давалась. Но сейчас всё чисто, стена в первозданном виде.

— Кхм. Ну и хорошо.

Судя по тону, «хорошо» было не более чем наполовину, но пояснять директор ничего не стал.

— Так, ну и чтобы закрыть тему Поттера. Эту самоволку прощать нельзя!

— Я уже назначила ему неделю у Снейпа.

— Хорошо, но мало. У него слишком много свободного времени! Он вернул себе возможность летать?

— Мне, знаешь ли, сегодня не до этого было.

— Значит так. Осталась неделя до матча, и я хочу, чтобы он всю эту неделю с метлы не слезал! И ночевал тоже с нею в обнимку! Я поговорю с преподавателями, они ослабят нагрузку для гриффиндорской команды на это время. Пусть тренируются ежедневно.

— Поле всего одно…

— Полностью для Гриффиндора до выходных! Слизерин и так на малфоевских палках накататься не может, пора немного отдохнуть.

— Хорошо. Снейпу только сказать не забудь.

— Да… Утром учёба, днём квиддич, вечером Снейп. Ночью спать без задних ног.

— А эссе ему когда делать?

— А зачем ловцу эссе?

— Альбус, ты что, солдафон одноглазый — с такими шутками да в этом кресле?

— Кхм… Разберётся, не маленький. Да, и пусть тоже берёт себе «Нимбус»! Рухлядь эту его конфискуй и отдай Роланде на доламывание. Ловец должен летать на самой быстрой метле! Это обязательно!

— Как скажешь.

Минерва МакГонагалл предпочла и на сей раз не спорить с директором. По её глубокому убеждению, любой ловец должен как минимум *желать* играть в квиддич. Но и директор был по-своему прав: в тех случаях, когда в матче принимал участие Поттер, Гриффиндор выигрывал.

* * *

Я сидел в своих гриффиндорских апартаментах и задумчиво взирал на Карту мародёров.

Светящаяся краска на стене оказалась зацепистой и несмываемой. Потерпев поражение со стандартным Экскуро, я сделал небольшой соскоб, отлучился ненадолго в Саргас и провёл химический анализ имевшимися у меня средствами. К счастью, несмываемость имела обычную, немагическую природу, так что по возращении в Хогвартс мне удалось настроить рескульптинг и разложить красочную плёнку на нейтральные компоненты, после чего магическая чистка сработала великолепно.

МакГонагалл удалось застать в своём кабинете: время было ещё детское. Я подробно поведал о поездке, о состоянии могилы, о царящем психозе в этот беспокойный вечер. На вопрос, откуда я узнал о месте захоронения родителей, отвечать не стал: если они сами мне ничего не рассказывали о папе с мамой, то и это их тоже не касается. Играете сплошь занятых да равнодушных — вот и будьте ими.

Мне впаяли неделю отработок у Снейпа с Филчем — ага, а то бы я её на «подорви-козла» спустил! — и отправили наконец отдыхать.

Но полетать совой мне сегодня не светит.

Карта мародёров. Четыре квадратных метра «неразрушимого» пергамента, испещрённого тонкими линиями, разноцветными пометками и именующими надписями. Сводный монитор системы наблюдения замка. Лёгкий ответ на вопрос, «какая сволочь». Мог бы быть.

Проблема в том, что на Карту нужно смотреть в тот самый момент, когда «эта сволочь». Никакой «записи на кассету» Карта не ведёт и возможности «отмотать на час» не предоставляет. И «Альбом Хранителя» тоже об этом молчит. То ли нет такой возможности в принципе, то ли сегодняшний Хранитель не дорос пока до возраста доверия.

А просматривать ретроспективу ситуации в школе мне край как не помешает. Пакости — не беда. Меня *очень* беспокоит мандрагоровая аллея, высаженная у Спраут на драгоценных тепличных площадях. Не бывает таких совпадений. Нам здесь что, половину детей откачивать придётся?

Я провёл рукой, меняя настройки — и каждое имя дополнилось несколькими крохотными пиктограммами при них: «сидит», «лежит», «спит», «староста», «мальчик», «девочка»… Если действовать толково, нужно бы расшифровывать магический поток, идущий к Карте, и записывать выловленную из него информацию. Но… я так и не разобрался, как это устроено. Следящая магия, интеграционная магия, магия оживления зданий, магия объективной визуализации… Нельзя объять необъятное, нельзя быть специалистом во всём. Не сразу, по крайней мере. Не с отсутствующей литературой, документацией, учителями и наставниками!

Разбираться в том потоке, что я наблюдаю при Карте, всё равно что расшифровывать нервные импульсы, идущие из глаза в мозг. Там тоже нет никакой документации.

Всё, что мне сегодня доступно — фиксировать итоговое изображение. К счастью, Карта — объективная иллюзия и ей не требуется оживляющий её наблюдатель. Бери да фотографируй. Вопрос — чем? Чем снимать четыре квадратных метра тонких деталей? Да ещё минимум несколько раз в минуту?

Колдокамеры, как у Колина Криви? Плёнка быстро закончится. Кинокамеры? Увы, формат любительского кинокадра настолько мал, что мелкие детали размоются зернистостью плёнки. А мне нужны имена!

Видеомагнитофон? Даже если бы он работал в Хогвартсе, пятьсот телевизионных строк — это ещё хуже, чем девятимиллиметровый любительский кадр.

IMAX-кинокамера? Хорошая сказка на ночь, Гарольд. Помечтай и Луне потом расскажешь. Но что-то в этом есть…

Я с тоской посмотрел на манящие облака за окном, после чего ушёл в Саргас — спать.

Пробудившись у себя в Замке рано утром, я засел за изучение доступных техномагических решений в области оптики и фиксирования изображений. Затем купил на торговых площадках Средоточия несколько готовых устройств, никогда не предполагавшихся разработчиками к совместному использованию, и с руганью, докупками, короткими выходами в ночной Хогвартс и большим количеством собственных чар приступил к сколачиванию из этого зоопарка работоспособного фоторегистратора.

К утру земного воскресенья франкенштейн был собран, установлен и проверен, а его создатель — морально выжат и вымотан, но устало доволен и удовлетворён достигнутым.

Основу монстра составлял объектив. Качественный. Очень. Чтобы проецировать без потерь четыре квадратных метра мелких деталей, вам потребуется очень хороший объектив. На Земле ребёнку такой никто не продаст. Заказ не примут.

Изображение проецировалась на тонко матированную корундовую пластину размером с тарелку из Большого зала, и это было всё, что присутствовало в обычном пространстве. Остальное пряталось в свёртке, уберегаемое от магического фона Хогвартса.

Собственноручно и особо тщательно наложенные протеевы чары передавали изображение на такую же пластину в защищённой части. Далее работало уже техномагическое устройство из Средоточия, захватывающее изображение с пластины и… выжигающее его микронными слоями внутри корундового же цилиндра со специальным «вытравливаемым» легированием.

Непонятно? Ну, представьте себе батон салями, сделанный из цельного куска сапфира. Очень тонкий нож терпеливо режет колбасу микронным ломтиками, а на каждом из них рисует то, что происходит на Карте раз в три секунды. Вот то же самое происходит и у меня, только ломтики остаются в колбасе, неотрезанными. Но с изображением на них.

Одного «батона» будет хватать на неделю. Запас цилиндров был мною закуплен, а механизм подачи новых цилиндров взамен заполненных прилагался к «выжигателю».

Отдельно было изготовлено устройство просмотра «видеозаписей» и устройство копирования цилиндров: вынимать из записывающего слота полузаполненный цилиндр лишь для того, чтобы просмотреть его в спокойной обстановке, было непрактично.

Почему я упомянул спокойную обстановку? Из-за размеров. Чтобы изображение не размывалось по краям, мне пришлось отодвинуть объектив от карты на восемь метров. Потом разобрать прототипированные сопли и смонтировать всё заново на прочной стальной раме, переселив получившегося спортзального монстра поближе к крыше, в одно из больших чердачных помещений.

А вы думали, фотокопирование чертежей — это просто? Нет. Это вам не «дважды ударил палочкой — и лодка поплыла сама собой».

Я ещё раз оглядел результат двухдневного труда и устало улыбнулся. Хагриду бы понравилось. Карта закреплена на прочном дубовом щите. Стальной каркас щита приварен к общей раме. Рама снабжена диагональными укосинами и прибита к полу. В дальнем конце помещения к этой же раме приварен стальной ящик с поблёскивающей изнутри фронтальной линзой. Даже если раму оторвут и начнут играть в футбол вымершие динозавры, взаимное расположение Карты и объектива не сдвинется ни на миллиметр. Карту ярко освещает магический свет, а на дверях в помещение обновлены и доработаны качественные запоры. Враг не найдёт.

Но чего-то тут не хватает.

Я поднял палочку, приглашая и её поучаствовать в нанесении финального штриха.

«Tempus Chronicus Tempus»!

Яркая зелёная надпись зажглась у левого верхнего угла пергаментного полотна. Дата, время, секунды. До сих пор не знаю, откуда берётся точный хронометраж, но теперь эти запитываемые от магии Хогвартса цифры окончательно придадут нашим картинкам статус документа.

— Устал я что-то, — пробормотал я в пустоту. — Но это поправимо.

Первое ноября — хорошая круглая дата, чтобы с осторожностью возобновить наши ежедневные заплывы в Чёрном озере. И плевать, что на выходе из факультетской гостиной меня опять будет ждать невидимый соглядатай. Пусть смотрит и давится от зависти!

1) Мне вот тоже непонятно, почему в третьей книге сбежавшего от тётки и потерявшегося Гарри ночью встречает целый министр магии, но совсем не Дамблдор, вместо или вместе.

Вернуться к тексту

«Два провала в один день. Самайн полностью оправдывает всю свою дурную славу».

Стылый ночной косохлёст бессильно дробился о ромбики оконного переплёта. Ясное и звёздное ещё два дня назад, нынче небо было наглухо затянуто рваной облачной хмарью. Дождевые потоки искажали наблюдаемую перспективу, делая непросматриваемыми любые дальние горизонты. Видимыми оставались лишь ближайшие дворы, скупо освещённые замковыми факелами.

«В точности как мои планы».

Эмоциональная магия. Очень много лет назад Дамблдор сделал ставку именно на неё, и до недавних пор у него не возникало повода пожалеть о своём решении. Простая в освоении, дающая много всего и сразу. Идеальный выбор для ленивых простаков.

Представил свет — и стало много света. Представил счастье — получил телесного патронуса. Пожелал убить — беспрепятственно убил. Пожелал замучить — и вот у тебя в руках непревзойдённое по силе пыточное проклятие. Главное, чтобы желания были искренними и ненависть — незамутнённой.

Дети в этом — настоящие мастера. Чистая детская обида превращает белобрысую макушку оппонента в тыкву. Желание спрятаться в шкафу перенесёт через полмира и обратно, причём совершенно безопасно. А вспомнишь, как пронзительно больно колет в ягодицу иголка — и ты на первом же уроке сумеешь посеребрить кончики спичек.

О да! Он, Дамблдор, умел завести детский класс: оживить, растормошить, увести за собой в сказку, заставить с нетерпением ждать следующего занятия… У него абсолютно все первогодки на первом же уроке серебрили спичку! Отдельные таланты вроде Минервы — получали швейное шило целиком.

Жаль, Минерва этого не понимает. Научилась делать, но не умеет учить. Это совсем не одно и то же, к сожалению.

И к большому сожалению, огнедышащего дракончика так не сделаешь. И даже свинья из стола не получится.

Делая ставку на эмоции, Дамблдор не имел в виду себя самого. Только очень недальновидный глупец захочет многое и сразу, проигнорировав проблемы в отдалённой перспективе. А чистокровный Слизерин понимает толк в перспективах. Этих детишек с самых сопливых носов учат сдерживать эмоции, а с первых каракулей «мама» — началам концентрации, медитированию и профессиональному терпению. Начинают они как весьма посредственные, бесталанные маги; но этот путь не имеет обнаруженных границ.

Кроме смерти. И даже смерть можно обмануть, продлив себя в детях.

Эмоциональная магия — прекрасный выбор для черни или, как сегодня говорят, «электората». Эмоциональный волшебник деформируется: становится импульсивным, вспыльчивым, экзальтированным. Он не может говорить тихо, он не способен сидеть ровно и долго, он прыгает по темам как блоха по горячим сковородкам. Рутинная работа валится из рук, о зачаровании артефактов можно и не мечтать, и даже стены его дома не выйдут одинаковыми, ровными и без кособоких «особенностей».

Увы, это общая беда тех, кто вынужден ежедневно продуцировать эмоции. Посмотрите на актёров — сами всё поймёте.

Но зато эмоциональным магическим сообществом очень легко управлять. Через эмоции. Кричи громче всех. Поднимай, зажигай, накачивай толпу! Нагребай, наваливай уверенно, да побольше, да поабсурднее! Пусть оппоненты захлебнутся, пытаясь тебя переспорить! Глупые интеллектуалы: чем чудовищнее ложь, тем охотнее в неё верят.

Да… Они с Геллертом многому научились у маглов. Миллионы умнейших мозгов и неисчерпаемый кладезь идей, как специфически-магловских, так и извечно-общих для всего человеческого рода.

Дамблдор устало вздохнул, аккуратно снял очки и помассировал лицо ладонью, добавив немного освежающей магии. Несколько мгновений постоял, прикрыв глаза.

Если бы всё было так просто! В лидеры выбивались бы горластые да драчливые, вроде Рона Уизли или Сириуса Блэка. К счастью, толпа не теряет остатки базовых инстинктов и выбирает по несколько иным критериям, а потому, видать, человечество всё ещё коптит небо бренного мира, обеспечивая учебники истории новыми главами по заезженным сюжетам.

Узловатые старческие пальцы прошлись по прохладной влаге, матовой вуалью укрывающей запотевшее стекло. Тщетно: пейзаж снаружи яснее не стал.

Гриндельвальд. Белокурая бестия. Адреналиновый наркоман контроля. Гений расчётов, стратегических прогнозов и многоходового планирования.

Однажды они на спор проникли в архив специальных исследований Эвиденцбюро, и он, юный Дамблдор, едва не обзавёлся тогда своей первой ранней сединой. Без палочек, без магии, без единого наколдованного аусвайса… Геллерт просто шёл и считал секунды. Одними губами, едва слышным шёпотом. Тридцать восемь — ухватить недоеденный бутерброд. Сорок два — свернуть за угол. Сорок семь — поддёрнуть ковровую дорожку. Пятьдесят четыре — зайти в опустевший на полминуты кабинет. Пятьдесят восемь — умыкнуть толстый скоросшиватель из открытого бюро. Шестьдесят девять — коротким шёпотом проинструктировать Дамблдора. Семьдесят пять — кинуть бутерброд в открытое окно. Семьдесят девять — громко закашляться. Восемьдесят один — Дамблдор, повинуясь поданному знаку, с самым уверенным видом шлёпает скоросшивателем на стол перед собирающимся что-то у них спросить чиновником. Восемьдесят четыре — с занятым видом свернуть за угол. Восемьдесят семь — без суеты укрыться в символической нише. Девяносто два — идущий по коридору лысый растяпа отвлекается на голубей, дерущихся за выкинутый бутерброд. Девяносто три — он спотыкается на Мерлин знает когда поддёрнутом ковре, но удерживает равновесие. Девяносто четыре — вылетевшее из кармана удостоверение попадает точно в подставленную ладонь Гриндельвальда.

Эта белобрысая сволочь, словно издеваясь, провела его длиннейшим зигзагом через всё здание, побывав чуть ли не в каждом коридоре. Леденящий душу отсчёт завершился в подвале, у штурвалов рельсовых архивных стеллажей аккурат на цифре «тысяча пятьсот». К огромному облегчению Дамблдора, обратно они ушли через аппарацию, отколупав себе на память по шильдику с двуглавыми орлами. Шильдик этот у директора до сих пор прибит на приметном месте в хогвартсовском кабинете.

Геллерт и искры́ в тот раз не наколдовал: он *просчитал* маршрут заранее. Все бесхозные бутерброды и покинутые кабинеты. И ведь «Ума палаты» у них тогда ещё не было…

Дамблдор глубоко вздохнул и вернул очки на нос. Подошёл к насесту Фоукса и добавил в и без того наполненную кормушку горсть экзотических зёрен: бисеринки перуанского амаранта, чищеные ядра сибирского кедра и огненные монетки кайенского перца. Сам феникс отсутствовал: шлялся по неведомым далям, где нет ни дождя, ни слякоти. Но привычный ритуал ухода за фамилиаром успокаивал и помогал упорядочить мысли. Вот, кстати, тоже нехороший признак: в этот цикл огненная птица решила переродиться на месяц раньше. Даже здесь все расчёты укатились псу под хвост. Как же ему не хватает светлого ума бывшего напарника…

В их с Гриндельвальдом тандеме Дамблдор играл отнюдь не пассивную роль. Геллерт — мозг и расчёт, Альбус — лицо и харизма. Там, где пасовал холодный рассудок, убеждала вера. Нет, не религия: просто люди в какой-то момент становились уверенными в том, чего хотел Дамблдор. Главное — самому в это искренне поверить. Хотя бы на миг. На тот бесконечно краткий миг, когда меняется данная нам в ощущениях реальность.

Это был его, Дамблдора, дар. Именно так они проходили через посты без документов, мимо бдительных сотрудников при своих незнакомых лицах, да и просто там, где не находилось ниши, угла или повода спотыкнуть. Ниш и оставленных на полминутки кабинетов в здании военной разведки вообще не очень много, знаете ли: это вам не Хогвартс.

И это была отнюдь не легилименция или «конфундус». «Конфундусом» и тем более суггестивным мозгоходством можно сделать больше, вот только и известно о них каждой серьёзной собаке в волшебном мире. А потому и методики противостояния, и дисциплина профилактических проверок разработаны давно и применяются на постоянной основе — ну, теми, кому до этого есть дело.

Да и многого ли добьёшься однократным внушением? Думаете, ударил по мозгам — и можно идти отдыхать? А о десятках родственников «переубеждённой» жертвы вы не забыли? О сотнях знакомых? Если общественно значимая фигура внезапно полностью меняет поведение, это, знаете ли, куда хуже, чем вообще ничего не делать и решать проблему традиционными способами: взятками, шантажом, старыми связями или долгами.

Иное дело «театр». Ему верят сразу *все*. В единый миг, наступления которого Дамблдору ещё ни разу не удавалось отследить, сотни людей и миллионы взаимосвязей неощутимо меняются так, как необходимо режиссёру и актёру в одном лице. Не нужно продумывать детали до элементарных мелочей: лишь общую канву, лишь искреннее *ощущение* нового мира. Остальное доделывает… мироздание. Коллективная аура. Магия метафор. Проекция вдохновения. Да хоть дребезжащий шестерёночный автоматон размером с планету, дёргающий за ниточки пять миллиардов кукол — какая вам разница, как, если это работает?

Дамблдор печально улыбнулся. Конечно, вот так сразу очаровывать на большой сцене у него и в мечтах не выходило. Начинал он, скорее всего, неосознанно, со своей семьи в раннем детстве, а сознательно тренировал дар уже на магловских ребятишках из Нагорья, по два-три за раз. Подрос, поступил в Хогвартс, пообтёрся в «серьёзных взрослых коллективах». Сделал несколько… *ставок* у странного зеркала, найденного им в заброшенной подсобке. И одна из «раздач» внезапно сыграла. Очень удачно сыграла.

Вот тогда-то, что называется, карта и попёрла. В том числе и у зеркала. Сколько их у него после того уже сыграно, тех *ставок*… Но самое первое его Пари — именно про «театр». Он рискнул — и таки выиграл свой Золотой ключик.

А вторая «раздача» находится в игре до сих пор. И останется там до конца жизни.

Сеточка морщин на старческом лице стала жёстче, а в глубине выцветших глаз мелькнула тень векового страха, с которым ты давно уже сжился и даже выделил неприятному соседу отдельную комнату, но так до конца и не привык к его выходкам.

Всё имеет свою цену. Иногда её удаётся скостить, иногда — взять в долг или обменять на риск, но бесплатно и хорошо бывает только на входе в мышеловку.

Вот и его дар не обходился ему бесплатно. Каждый серьёзный выход на сцену изматывал физически и иссушал морально. Ты должен отдаваться спектаклю целиком, чтобы мир тебе поверил. Истинные шедевры не клепаются по нескольку полотен в месяц. Нельзя ставить такое на поток.

И каждый раз Дамблдора изводил этот страх: что, если станет только хуже, а у него не будет сил всё исправить?

Всё изменилось, когда он встретил Геллерта. Сценарии стали выверенными и безошибочными, а «выступления» — точечными и менее изматывающими. А главное — в его жизни появилась цель. Далёкая лучезарная цель Общего блага. И маршрутный план для её достижения. Чёткий план на многие десятилетия. *Их* с Геллертом план.

Дамблдор глубоко вздохнул. Покачался с пятки на носок, бездумно глядя в окно, ещё раз вздохнул и вернулся за стол. Придвинул к себе большой альбом для чертежей, давно лежащий на столешнице. Провёл рукой по верхнему листу.

Звёзды. Бытует мнение, что они не могут влиять на нашу земную жизнь. Это не так. Влияют. Определённо влияют, но — всем своим комплексом. В расчёт нужно брать сразу всё — все десятки тысяч источников Марагинской сферы, все искажающие аберраты, метеорные пояса, зыбнущие вуали, линзы Ибн аш-Шатира и, конечно же, планеты с лунами. Неподъёмная задача. Не имея «Палаты», даже гений Гриндельвальда был вынужден ограничиваться упрощённым набором из двухсот сильнейших пиков. С помощью «Палаты» Дамблдор мог учитывать и полторы, и две тысячи пиков на приемлемых отрезках в неделю-месяц протяженностью.

И лишь объединение этих двоих — Геллерта Гриндельвальда и диадемы Ровены Рэйвенкло — позволяло учесть полный комплекс на весь планируемый период.

Метровый чертёжный лист перед директором был испещрён сложнейшим многоцветным узором. Линии — густые и тонкие, сплошные и пунктирные, живописно гладкие и хаотично метущиеся — покрывали плотный пергамент многослойными вышивками, принадлежавшими перу художника и кисти математика, рукам поэта и палочке волшебного инженера. Узелки, символы, числа и надписи помогали разбираться в этом полотне знающим людям и вызывали неприятную рябь в глазах у пытавшегося присмотреться случайного наблюдателя. Чертёж не был двумерным: кружево уходило вглубь листа сотнями бесплотных плёночек-этажей, мудрёно расщеплявшихся и переплетавшихся между собой. И таких листов в альбоме была плотная толстая пачка.

Кто-то из маглов сказал, что хорошая инженерная конструкция должна быть красивой. В этом воплощении вычислительного труда красоты хватало. Великолепный танец нарисованных планет был идеальным.

Великий гороскоп. Судьба мира. То, от чего не отвертеться, что бы ты ни делал.

Это не было будущим. Это был инструмент для тех, кто делал будущее. Точки воздействия. Моменты бифуркаций. Варианты последствий. Характер возможных проблем и цена достижимого. Вероятностные веера и ветви резервных планов. Скипетр тайной власти над миром. Или, в данном случае, — над магической Европой с Британскими островами в центре событий.

Геллерт понимал в этих формульных букетах намного больше. Но и Дамблдор за годы их совместной работы многому научился. Они оба здорово выросли и как маги, и как осознанные манипуляторы. Страшно представить, кем бы стал Гриндельвальд, сохрани он свободу и по сей день.

Не хочется даже думать, что скажет Альбус поверженному партнёру, если перспектива идти к нему на поклон превратится в неизбежность.

Гороскоп был рассчитан до две тысячи двадцатого года. Пять метоновых циклов — естественная периодичность, завязанная на пару самых сильных небесных факторов: солнце и луну. Вполне достаточно для построения нового мира или переселения в новую оболочку. Если бы только не Геллерт с его диктаторской одержимостью… И не выходка Тома Риддла, казавшаяся поначалу непринципиальной мелочью… И не это долбаное небо!

Дамблдор скрежетнул зубами и невидяще покачал головой. Помассировал виски, после чего отхлебнул из стакана остывшего крепкого чая. Вот ведь тоже, набрался дурмстранговских привычек: скоро век уже этим репьям в бороде, а вкусно именно так: холодным, с подстаканником и ложечкой! Особенно если без лимонных долек… Жаль, перед коллегами так не попьёшь. Нельзя.

Потерзав пергаментную стопку, директор извлёк ещё пару листов, после чего, усилив свет над столом и вооружившись крупной лупой на бронзовой ручке, принялся внимательно изучать рисунок.

Гороскоп исправно работал почти век. Тем, кто знаком с наукой прогнозирования, это может показаться невероятным, но это так. Чертежи прекрасно обходились без своего создателя, успокоенного в Нурменгарде. Дамблдор блестяще оседлал волну популярности, свалившуюся на него после пленения бывшего соратника, и сумел превратить её в триумф победителя самого опасного мага столетия и врага всего человечества. Выбор и взращивание нового национального зла также прошли как по писанному: только смотри на лист нужного года да вноси изменения согласно выбранному пути. Восхождение нового Тёмного лорда и десятилетие смутного времени превратили Дамблдора в опытного политика, а показательное развоплощение британской немезиды и вовсе произошло секунда в секунду — хронометр можно сверять. И какой глупец после этого станет утверждать, что звёзды для него ни при чём?

В этот раз Дамблдор выбрал стезю мудрой осторожности и работы чужими руками: возраст уже такой, что и поберечься бы не грех. Не стоит перетягивать всю славу себе, уж поверьте столетнему старцу: высокий шкаф громче падает. Управлять лучше из тени… было бы, не будь Дамблдор Актёром. Актёры должны блистать под софитами, а не из-за кулис.

Так или иначе, орущего младенца, извлечённого из руин с развороченным лбом, спешно переправили к магловской родне, а в стране был дан старт заранее подготовленной кампании имени Мальчика-который. Крёстный, правда, пытался дёргаться, но продолжалось это недолго. Наведя порядок на поле, Дамблдор приступил к десятилетию пожинания плодов с неспешной подготовкой к новому раунду, ещё не подозревая, какую свинью подложил ему свежеупокоенный Том Риддл.

А в 1991 году Великий гороскоп перестал исполняться.

Прекратив бесполезное занятие, директор отбросил лупу и осторожно снял очки с покрасневших глаз. Хотел ведь лечь пораньше… Вся предыдущая ночь прошла в подготовке, думал, сегодня наверстает. Ну конечно, планы всегда сбываются, особенно такие.

Поначалу Дамблдор вообще ничего не заметил. Расхождения были незначительными, но прогрессировали — медленно и неуклонно. Ему потребовался целый год, чтобы заподозрить неладное. Сегодня, после эксперимента с Локхартом можно утверждать совершенно точно: гороскоп не работает. Точную дату «излома» выявить невозможно, это нужно было делать сразу. А без неё причину можно искать долго.

Что могло пойти не так? Что изменилось? В Ираке что-то сдохло? В разваливающейся России? В Восточной Европе? Трижды проклятая Албания опять выродила кадавра в своих лесах? Как там называются те места сегодня… Юго-Славия? Или это севернее?

Да сотню леших вам в попутчики, какая ещё «Славия»? Всё под небесами! Если вокруг *такие* изменения, что-то произошло именно там! Что-то появилось на небе, причём крупное и рядом, как бы дико это ни звучало! Или исчезло, не приведи Моргана…

Директор раздражённо двинул опустевшим стаканом.

— Олух, ещё чаю! Холодного, без сахара. И найди уже стакан побольше, чтоб тебя вши сожрали!

Проклятый нищеброд! Долбаный трущобный голодранец! Отмылся, оделся, освоил нож и вилку — а всё равно остался помойным нищим, который сморкается в занавески, когда никто не видит!

Три реликвии! Три из четырёх! И его ещё называют учёным! Вот вы бы назвали археологом улыбчивого типа, который распечатывает тысячелетнюю гробницу и первым делом карябает на ветхих фресках «Томми был здесь первым»? А культурным лидером — «исследователя древностей», который нацарапал свой вонючий автограф на тысячелетних реликвиях Основателей? Ты, оригинальный отпрыск «древнего рода» — ты что думаешь, до тебя никто не мог этого сделать? Десять *древних* веков, а?

Да крестраж можно даже на собачьей какашке крепить — всё равно он станет неразрушимым, но зато внимания будет привлекать куда меньше! Зачем реликвии-то, а? Три из четырёх!

Этот «адепт тайных знаний» о помойках своего детдома — он хоть посмотрел, ЧТО поганит? «Выдающийся искусник и небывало сильный маг» — заглянул ли, что там за зачарования? Да умеет ли он вообще это делать, кладезь надмирных откровений и второй Ньютон волшебного мира?

«Чаша мира» Хельги Хаффлпафф. Компромисс между переговаривающимися сторонами: обязательно изыщет, если он вообще возможен. Действительно и по-настоящему взаимовыгодный, а не дебелое очарование, которое всё равно рано или поздно развеивается.

«Ума палата» Ровены Рэйвенкло. Вычисления, «взор учёного», небывалые глубины анализа и памяти. Живые, *волшебные* вычисления, а не магловский машинный суррогат. Это, что ли, было бы пакостному Риддлу излишним? Или, может, ему свой дипломатический гений черепушку жал?

Ну и «Чертоги тайн». Никто не знает, что поместил в своём медальоне Салазар, но если помнить, кто такой был змеиный декан, к любым его скупым высказываниям нужно относиться предельно серьёзно. И теперь, благодаря «истинному наследнику Слизерина», мы с вами вряд ли что-нибудь узнаем. «Благородный правнук» совершенно точно знал, что именно нужно делать с тысячелетней реликвией своего собственного Рода. Только его и дожидалась.

Как же жаль, что эта подзаборная шпана не начала с меча Годрика! «Разитель душ» — именно то, что и требуется для страдающих креативом очумелых пальчиков. Говорят, этот клинок даже дементоров режет, как поросят на бойне. Глупые байки про гоблинов могут лишь позабавить: будь у зелёных шкур такие кузни, они бы не сидели по норам да банкам, опутанные клятвами после последней войны.

К боггарту байки! С чем теперь идти к Геллерту, буде директор действительно на это решится? Что может сделать нумеролог без диадемы Ровены даже при его-то светлом уме?

Дамблдор сокрушённо покачал головой. Унимая подступившую изжогу, ухватил новый стакан и сделал щедрый глоток бодрящей горечи. Ну хоть тут всё нормально! Не меньше двух пинт, и ручка удобная.

— А подстаканник где? — проворчал он беззлобно.

— Это не стакан, это пивная кружка, — ответил невидимый домовик.

— Всё самому нужно делать… Ложку дай!

Ложка под пивную кружку подходила только столовая, но Дамблдору было всё равно. Если пить чай не вынимая ложку из стакана, получается в два раза вкуснее. Нужно только перед коллегами не забываться. Нда, коллеги…

Локхарт был его лакмусовой бумажкой. Обычной лабораторной мышью на «проклятой» должности, полностью отданной под директорские эксперименты. По доброй воле этот импрессарио никогда не согласился бы на школьную каторгу, но директор шантажировал его, припугнув малоизвестными деталями истории с «каргой». Не сам, разумеется: через третьи руки «анонимно предупредил», затем устроил «неудавшееся покушение» и организовал «случайную встречу с благодетелем».

Блистательный боец с нечистью, Локхарт был безумно рад укрыться на год за стенами волшебного замка от дышащих в затылок родственников «стёртого». Дамблдор великодушно вошёл в положение «за пару небольших услуг и необременительное коммерческое партнёрство». И — добро пожаловать на лабораторный стол, мышка! На крыску ты не тянешь, уж извини.

Гилдерой должен был протянуть стандартный учебный год. Директору требовалось посмотреть со стороны, как работает аналогичный ему талант актёра. Насколько благосклонно геройская тема воспринимается публикой, какие недочёты следует учесть при корректировке подходов и что из полезного имеет смысл перенять. Со сцены да из-под софитов видно далеко не всё, знаете ли. Ну и «коммерческое партнёрство» обещало весьма приятные дополнения к записям в лабораторном журнале.

Результат обескураживал и вгонял в ступор. Прошло всего два месяца, а уже было понятно, что на позицию профессора ЗОТИ нужно срочно искать нового человека. Локхарт спёкся. Сгорел на работе. И что самое печальное — из-за полной неработоспособности артистического таланта. Мастер профессионального очаровывания домохозяек, которые за каждый кнат на рынке торгуются как за последний, — этот мастер не смог понравиться трём сотням сопливых детских носов!

Это по-настоящему пугало. Если ему придётся не только идти вслепую по неразведанному пути, но ещё и жить без своего основного дара… Что он будет делать, если его игре перестанут верить?

Дамблдор обхватил голову выставленными на стол руками и некоторое время сидел вот так: молча, неподвижно и без заражающего оптимизма в позе.

Ничего. Как говаривали в Дурмстранге, талант не пропьёшь. И вековой политический опыт. И наработанные связи. И не последнюю по силе магию. На столе будто сама собой появилась древняя суковатая палочка. Дамблдор жёстко усмехнулся. А не твои ли это часом шалости, самка собаки-потаскухи? Закисла и заскучала? К новому хозяину рвёшься? Думаешь, с ним будет веселее? А ты оглядись, осмотрись вокруг повнимательнее: кто ещё тебе такое веселье предложить сможет? Всё поле тщательно выполото, все окрестности зачищены. Скоро тут будут только заклинание вызова авроров изучать. В том числе и сами авроры.

* * *

Что же. Время вспоминать забытые навыки и действовать по старинке. Если сценарий залило чернилами, нужно импровизировать. И начать следует с того, что уже прибыло на порог и нетерпеливо стучится в двери. Дамблдор резко выдохнул и решительно ополовинил кружку с чаем.

Побег Сириуса Блэка. Без закладок, без разогрева встречающей стороны, без дорожек из хлебных крошек на нужную сцену в нужное время. А главное — очень не вовремя. Как и любая проблема в этой жизни. Дамблдор задумчиво посмотрел на горгулью у входа. Хм…

Ужас снаружи, ужас внутри?

Добродушная улыбка под бородой превратилась в хищный оскал. Будет вам пьеса, шалуны непослушные. Не хотите детских утренников по сценарию — добро пожаловать на взрослую импровизацию. Вам понравится. «Ночное Экскуро» к финалу освоите все, на бессознательном автоматизме.

Шаг первый: хлебные крошки. Директор спрятал палочку и призвал из дежурного сейфа приятно звякнувший мешочек. Оценивающе взвесил его в руке. Лучшие крошки для людей делаются из золота. К счастью, этой глупости у Дамблдора пока что хватает. А вот времени мало, и тянуть с этим нельзя ни в коем случае. Если жареные известия дойдут до некоторых крысиных хвостов раньше посоленной дорожки…

Короткий взгляд на часы. Время позднее, но именно сегодня в департаменте нелегального использования магии аврал не меньший, чем в Мунго. А потому… Дамблдор поднялся, подошёл к камину и бросил в него полщепотки пороха.

— Молли? Извини, что так поздно. Артур уже дома?.. Ну да, ну да, мы тут тоже учеников по кладбищам отлавливаем… Нет, у меня скорее приятные новости, но нужно подсуетиться… Конечно, подожду.

Директор разогнулся и обнаружил, что всё ещё держит мешочек с галеонами в руках. Досадливо поморщившись, отправил его по воздуху на стол. Не хватало только перепутать золото с порохом. Вот уж радости будет по всей школе — наверняка продолжения каждый год потребуют!

— Артур? Доброй ночи… Да, у самого тут этим добром хлещет, аж водопады по лестницам… Нормально там всё сегодня?.. А, ну это как водится, туда им всем и… Да, да… Слушай, не хочу тебя задерживать. В общем, в министерстве тема нарисовалась: поощрительная премия самым многодетным семьям и… Ну а ты думал? Конечно, важ… Дык а кто у нас в Британии самая многодетная семья?.. Да, представь себе… Я не знаю, сколько ещё, но конкурентов у вас… Это не соревнование, это пиар. Чем массовее, тем… Думаю, галеонов двести струсить можно. Да, двести — точно…

Отлично, наживка предложена и заглочена. Теперь тянем леску к берегу.

— Я к чему: нужна фотография в «Пророк»… Ну а ты думал? Акулам тоже кушать нужно… Да… Значит, Чарли и Билла подберите из домашнего альбома, поместим рядом. А остальных снимем завтра, сплочённой семейной группой… Артур, деньги утечь могут! Тебе двести галеонов лишн… А я отпущу мелочь по такому поводу, да и сам с ними прибуду… Ну конечно, о чём речь! Да, насчёт фона! Я думаю, если снять вас всех посреди домашнего уюта… Почему?.. Что, совсем не прибрано?.. Гм…

Дамблдор мысленно ухмыльнулся. Люди — такие предсказуемые существа!

— Ну тогда на фоне школы… Нет, снаружи. Стены замка, природа, совы… Отлично… Да вообще всю живность тащите: совы, крысы, Чарли на драконе… Ну а как иначе-то? Вот с чем гуляли, а вот на чём теперь летаем… А упыря можно выковырять с чердака? Ну и не надо его тогда. Но всех остальных… Отлично! Тогда к десяти я жду вас с Молли у себя в кабинете. Рон как раз проснётся… Ну а чего тянуть? Тут знаешь, сколько ушлых… И да, Артур, возьми нормальную мантию вместо дежурной!.. Нет, это не тот случай. Министерство не одобрит, и будут вместо вас на передовице какие-нибудь МакМилланы… Вот-вот… Ага, а туда же!.. И чья бы корова… Ну так и я о том же. Ладно, Артур, не хочу и дальше отбирать у тебя куски от ужина… Да, спокойной!

Так… С покупателем несуществующей партии драконовой крови мы договорились. Теперь нужно отыскать продавца… Взяв себе минуту на обдумывание, директор бросил следующую порцию зеленоватого порошка.

— Корнелиус? Ещё пыхтишь?.. Угу… Омерзительная, не то слово… Да нормально с ним всё, уже драит туалеты… Угу… Да, Минерва сказала, поэтому я и… Не каминный разговор… Проливные дожди дерьма со следующей недели, тут ты… Я к чему. Есть вариант подсластить горечь… Ага. Нет, спонсор имеется, но нужно твоё участие в прессе… Тебе понравится… Не каминный… Скажем, завтра в двенадцать… А раньше я как раз и буду занят этим твоим подсластителем… В «Хромом фестрале»? Окей… Угу… Корнелиус, просто выспись. Мои старческие кости шепчут мне, что мы проспали всё, что можно было проспать. Пусть подчинённые прочёсывают, а нам надо… Угу… Завтра поговорим. До встречи.

* * *

Закончив у камина, Дамблдор вернулся в кресло и отхлебнул чая. Задумчиво покусал губы.

Поскольку гороскопы и всё с ними связанное были для директора не на последнем месте, он держал в школе двух специалистов: астронома и… прорицательницу. Держал вопреки давлению коллег и попечительского совета: зачем нам здесь нужны именно эти дисциплины при том, что отсутствуют куда более первостепенные?

Почему студентам несколько лет читают астрономию, расширяя горизонты их представлений о Вселенной, при том что в школе нет географа и дети толком не знают даже, на каком острове они живут? Почему ведьма на этой должности колдует реже, чем читает магловские специализированные издания? Почему директор мирится с её ежегодными летними отлучками в какую-то чилийскую глухомань «по обсерваториям»?

Впрочем, всё это было лишь задорным птичьим щебетом по сравнению с тем, какое перемывание костей устраивали педагоги вечно пьяной Сивилле.

И вот теперь пришла пора воспользоваться своей предусмотрительностью и получить у специалистов пару консультаций.

Общаться с Трелони сегодня было выше директорских сил. Прошедший день мог поспорить с прорицательницей по градусу сумасшествия, а терпения сразу на обоих у Дамблдора не хватит. А вот Аврора была не только адекватным человеком, но и ночным существом: как и Хагрид, поздно ложилась и поздно вставала.

Аврора нашлась в аудитории-амфитеатре, выстроенной у основания Астрономической башни. Чернокожая учительница упорно именовала это помещение «Планетарием», хотя никаких планет здесь не было уже при Диппете. Круглая арена, ряд восходящих кольцевых лавок и идеальный сферический потолок — это место было любимым убежищем школьного астронома, заменявшим ей и кабинет, и учительскую бытовку, и, эпизодически и по неподтверждённым сведениям, даже личные покои. Дамблдор надеялся, что в это позднее время она тоже будет здесь, проверяющей эссе или работающей со своими непонятными бумагами, — и он не ошибся.

— Доброй ночи, Аврора, — поздоровался директор фразой, которая уже давно перестала забавлять их обоих. — Не помешаю?

— Отнюдь, — откликнулась преподаватель, продолжая накладывать резолюцию на очередной пергамент. — Сама хотела устроить перерыв.

— Что читаешь? — спросил директор, дабы подойти к интересующей его теме не с третьей фразы за вечер.

Смотрел он при этом на раскрытый журнал со свежей статьёй по астрофизике. Красивые картинки с галактиками, если кто не знает, там бывают редко. Зато очень много рваных графиков и скучнейше-заумной цифири.

— Это лич. — Синистра покосилась на журнал лишь на мгновение, после чего вернулась к кардинальной правке эссе какого-то неудачника.

— Что?! — опешивший директор опасно сверкнул очками.

— Пульсар со скучным номером, — ни на градус не обеспокоившись, пояснила Синистра. — Назван так романтично, потому что вблизи всех убивает. Астрономы — те ещё выдумщики.

— Кхм… Ну и чтиво у тебя!

— Это, Альбус, первая система, где нам, людям, удалось найти планеты. Первые планеты у другой звезды, понимаешь? Не под Солнцем. — Аврора кивнула на журнал. — Результаты наблюдений ещё перепроверяются, но промежуточные итоги уже печатают.

— Да ты что! — директор попытался найти хоть что-нибудь похожее на планеты среди безвкусной абстрактной мазни на желтоватых страницах, но не преуспел. — И что? На них живут как на Земле?

— Вряд ли. Даже если там когда-то и жили, нейтронная звезда шансов не оставляет.

— Кхм…

Геллерт во всей этой галиматье понимал бы больше, с сожалением признал Дамблдор. А я вот так до конца и не разобрался, что за линзы и аберраты скользят по Марагинской сфере. Одно выручает: память у меня была хорошей. В юности.

Нельзя быть специалистом во всём. Политическая возня убивает всё свободное время. Места саморазвитию не остаётся.

— Слушай, Аврора, — сказал он неожиданно для себя. — Объясни старику, если можно. Это ведь совсем не похоже на звёзды. Что вы здесь видите? Как тут вообще можно что-то увидеть?

Присев рядом, он провёл пальцами по ощетинившейся цифрами странице. Ладонь остановилась на особо пилообразной штакетнице, то там то сям обогащённой хвостиками погрешностей.

— Это радиотелескопы, Альбус. Через них приходится видеть только так.

— Но почему? Неужели нельзя взять телескоп получше? Или побольше?

— Куда уж больше, — печально улыбнулась Синистра. — У «Аресибо» трёхсотметровое зеркало, оно висит в естественной впадине и вращаться не может. Вместо него вращается Земля, а астрономы просто ждут, когда она соизволит развернуться в нужную сторону в течение суток.

— Трёхсотметровое? — Дамблдор честно попытался представить себе этого гиганта. Получалась неправдоподобная ерунда вроде двух квиддичных полей, поставленных в колонну друг за другом. — И что же, всё равно…

— Увы. Чтобы увидеть звёзды звёздами, потребуется зеркало размером с Землю. А лучше с земную орбиту. Вокруг солнца.

— Но… Мерлин! Но зачем?

— Чтобы смотреть дальше. И иначе. — Аврора отложила открыженное эссе, опустила перо в чернильницу и откинулась на стуле. — Ничего, мы привыкли. Пользуемся тем, что есть. Нам хватает.

Дамблдор крякнул, но продолжать не стал. Полистал журнал и увидел, наконец, снимок привычного звёздного неба: какие-то россыпи, туманности, пара непонятно куда указывающих стрелок и несколько ярких светил с крестообразными лучиками. Привычная картина ободрила директора: не боги горшки обжигают.

— Тут… в министерстве разные слухи ходят, — осторожно приступил он к основной теме. — Я обещал поспрашивать. В общем… Скажи, на небе в последнее время ничего нового не появлялось?

— Там постоянно что-то появляется. Комета Галлея подойдёт?

Дамблдор поморщился: об этой скандальной каменюке с хвостом слышал даже он. Ну почему эти учёные всегда изображают непонятливых домовиков?

— Нет, это слишком лёгкое. А что-нибудь… — директор показательно сжал кулак над столом, — посущественнее?

По мнению Синистры, именно комета Галлея и являлась самым существенным поводом для слухов, домыслов и паники в бестолковом министерстве. Сколько досужих бредней и журналистских спекуляций было вылито в людские уши во время последнего появления этой красавицы у Солнца — бумаги не хватит перечислить. Да обыватель, поди, о других кометах и не знает — только об этой, наскипидаренной и раскочегаренной непростым репортёрским хлебушком. И это всё — в конце двадцатого века.

— Ну тогда сверхновая? В Большом Магеллановом Облаке?

— А это…

— В южном полушарии. Отсюда не видно.

— Вот оно что… И когда?

— В восемьдесят седьмом.

— Гм…

— Сто шестьдесят три тысячи световых лет.

— Тьфу ты! Да как вы вообще смогли там что-то разглядеть?

— А она была ярче, чем всё Облако, вместе взятое.

— Кхм… Аврора, что-нибудь поближе бы, а? Венера, Медведица, Сириус…

Последнее слово прострелило многострадальные директорские внутренности внезапным приступом изжоги. Проклятая отрыжка мародёров…

— Если бы сверхновая зажглась на месте Сириуса, жизнь на Земле стала бы невозможной, — терпеливо ответила детская учительница астрономии.

И эти слова внезапно легли бальзамирующим согласием на директорские мысли. От Сириуса скоро и так жизни не станет, безо всяких сверхновых. Лишний год ему потерпеть было трудно, бродяге блохастому?

— Кхм. Я так понимаю, эти ваши сверхновые — вовсе не новые? А очень даже старые?

— Совершенно верно. Это смерть звезды. Последнее «прощай» нашему миру. Иногда, впрочем, не последнее.

— Это да: некоторых не выпроводишь, даже попрощавшись… — Дамблдор задумчиво потеребил пуговицу-бубенчик на робе. — А по-настоящему новых звёзд нет? Они вообще когда-нибудь появляются?

— Их полно вокруг: и зарождающихся, и только загоревшихся, и молодых…

— О! Так это…

— Это весьма долгий процесс, Альбус. Дольше, чем живут горы за нашими окнами. Звезда рождается очень скучно и безо всякой помпы. Медленно проступает из тумана и ещё долго этим туманом окружена. Но даже этого людям увидеть не дано.

— Гм… Тумана у нас хватает…

Директор погрузился в задумчивость и помрачнел. Синистра терпеливо ждала.

— Но тогда… Стало быть… На небе что-то пропало?

— На небе всё на месте, ничего не пропало. Коллеги встали бы на уши, пропади хоть какая-нибудь звезда при сличении фотографий. У нас припасены почти вековые архивы отпечатков. Мы именно так сверхновые и ищем. В том числе.

— Кхм…

— Могу развеселить ученической байкой, раз уж ты такой смурной.

— Да?

— О Полярной звезде.

— Э-э… Полярной?

— Первым её отмочил Поттер. Пробурчал на уроке, что…

— Опять Поттер! Ты хоть наказала его?

— Нет. Байка мне понравилась.

— Аврора, он совсем распоясался. Тут пожалели, там отпустили — а сегодня он на кладбище сбежал!

— Там, наверное, пахло лучше…

— Ну хоть ты не вспоминай!

— Извини.

Дамблдор достал пакетик с лимонными дольками, дежурно-безуспешно предложил собеседнице и закинул парочку в рот, дабы хоть как-то поднять паршивое настроение. А Аврора в который раз подумала, что начинать наказывать распоясавшихся неплохо бы с другого конца: поближе к руководству и порыжее волосами. Тех, кого не наказывают — тех и не любят, не так ли?

— Так что за байка?

— О! Ты конечно же знаешь, что наш звездный купол вращается вокруг определённой точки… — Синистра призвала к себе листок ученической звёздной карты.

— Я был в составе комиссии, принимавшей твою ЖАБу, если ты ещё не забыла.

— Не забыла. — Синистра ткнула пальцем в пересечение звёздных меридианов на карте. — Эта точка… эти две точки называются «полюсами мира».

— Пять баллов Рэйвенкло.

— Именно в этой точке в северном полушарии находится приметная яркая звезда.

— Э-э… это шутка?

— Полярная звезда. Альфа Малой Медведицы. Незаходящая, у нас над головами.

— Аврора, да это… Да если б это было…

— Это было бы красиво, — мягко улыбнулась астроном-педагог. — Именно с этой звезды я бы и начинала свою первую лекцию под ясным небом.

— Кхм-м… — Досаду в директорском кряхтении можно было заливать в бензобак: так по-детски его давно не разводили. — Вот недаром Локхарт взял этого клоуна в ассистенты!

— Может быть. Но поттеровское недоумение — «А где Полярная звезда?» — отчего-то поддержали несколько маглорождённых.

— Несколько?

— Гермиона Грэйнджер. Колин Криви.

— А, ну эти…

— У нас в Хогвартсе маглорождённых вообще мало, — напомнила Синистра. — А уж тех, кто обращает внимание на ночное небо в магловских городах… Мы ведь только здесь и начинаем учить их ориентироваться на небесных дорогах.

— Кхм… Так, ну а ты-то? Ваши маглы…

— Нет никакой Полярной звезды. И Alpha Ursa Minor — тоже нет.

— Что, букву потеряли?

— Так получилось исторически. Это не одно такое созвездие с пропусками. На то Медведица и Малая.

— Мордредовы мозгошмыги, — рассеянно пробурчал Дамблдор, с отвращением пережёвывая разбегающиеся мысли.

«Байка Поттера» на причину развала Великого гороскопа не тянула даже с большой доплатой. Но других кандидатов вообще не было! Где прикажете искать зацепки теперь, если астрономы ничего не знают?

— Мозгошмыги унесли её, когда делали в мире генеральную уборку.

Дамблдор замер, боясь поднять глаза на собеседницу и убедиться, что он не ослышался.

— Объяснение Лавгуд было колоритнее всех прочих, — с улыбкой закончила свой рассказ Аврора.

— Тьфу ты! — гаркнул директор с плохо скрываемым облегчением. — Эта полоумная… Кхм… Не смотри на меня так! Знаешь, мне, как директору, до сих пор непонятно, почему мы должны быть богадельней ещё и для ненор… особо-проблемных особ! Кхм.

— Она разумнее и мудрее многих особ её возраста, Альбус. Нам, учителям, это видно. А дети… детям положено быть жестокими к непохожим на них. Да и тут не всё одинаково. Поттер, например, прекрасно понимает все её чудачества, а глядя на него, и другие…

— Опять Поттер! Сказал же Минерве держать их…

— Я сама видела: он заботится о Лавгуд, как брат о младшей…

— Да хоть брат, хоть сват, хоть…

Директора, словно молнией, пробило мгновенное яркое видение из его юности. Разошедшийся негодованием старик просто замер с открытым ртом на полуслове.

Мерлиновы пуговицы, что он творит? Ведь… Он ведь тоже когда-то заботился… безо всяких «как». Хорошее это было время или плохое, но сегодня, всякий раз вызывая патронуса, он…

Да какой он ей брат, окатило директора ледяным прибоем «голоса разума». Сопли подбери, ты сколько лет в школе работаешь? Или на пенсию захотел, кости охладить в душевной компании? Там тебе патронус точно на полную вахту понадобится!

Директор едва заметно покачал головой. Цель. У него есть Цель. У Цели есть цена. Цена соответствует Цели, к сожалению, и это лишний раз подтверждает правильность выбранного пути. А потому вставай, Альбус, и делай то, что должен. Цель тебя оправдает.

— Извини. И чем же закончился тот урок?

— Я задала им написать эссе: «Чем была бы полезна Полярная звезда?»

Мне бы очень пригодилась такая звезда, печально подумал Дамблдор. Незаходящая, неподвижная, неподвластная течению времени, неизменно путеводная к нужной Цели. Если карта сломалась, и одной звезды хватило бы.

— Спасибо, Аврора. Пойду обрадую министерство, что искать первопричину своих проблем им придётся чуть пониже. И поближе.