Лихорадка (гет)

За строительство дома Чарльз взялся с большим энтузиазмом. Поручив часть забот дяде Генри, он жил теперь практически на два города, но это его, как ни странно, не утомляло. Во-первых, занятому человеку некогда думать о ерунде, а во-вторых, ему приятно было видеть Скарлетт веселой и воодушевленной. Иногда она проявляла нетерпение, очень часто контролировала процесс и ругала за глаза нерасторопных рабочих, но все-таки по большей части она находилась в отличном расположении духа. А раньше так бывало далеко не всегда.

Послевоенное время, проведенное в Таре, осталось в памяти Чарльза размытым пятном. Наверное, он тогда был слишком измотан душевно и физически, чтобы наблюдать и анализировать, да и не до того было, когда в поле и в доме столько работы. Скарлетт в ту пору ходила сумрачная, уставшая и потерявшая опору под ногами, как и все они. Она редко улыбалась и еще реже улыбалась ему, своему мужу, но когда она все-таки делала это, Чарльз чувствовал себя самым счастливым на свете и готов был свернуть ради ее улыбки горы.

С переездом в Бостон многое изменилось: Скарлетт оттаяла, пробудилась к жизни, а вместе с этим стало понятно, что крутой нрав — это неотделимая часть ее самой. Но, как и положено любящему человеку, Чарльз принимал жену со всеми ее недостатками, ведь идеальных людей не бывает. Ее настроение менялось чаще, чем погода за окном: Скарлетт могла наговорить обидных, жестоких слов и казаться совершенно безразличной, могла, напротив, быть нежной, любящей и ласковой, а наутро снова покрыться коркой льда. Чарльзу в такие моменты всегда казалось, что он видит в глазах любимой странную, таинственную печаль, какую-то застарелую боль, от которой ему очень хотелось ее излечить, если бы он знал, как это сделать. Однажды он спросил жену напрямую, в чем причина ее тоски, на что получил категоричный ответ: «Чарли, сделайте одолжение, не лезьте ко мне в душу».

Выходя в свет, Скарлетт всегда вела себя с мужем самым почтительным образом, более того, перед людьми восхищалась им так, как никогда не делала этого, оставаясь с ним наедине. Чарльза это, с одной стороны, смущало, но в то же время он понимал, что природное обаяние супруги и ее умение располагать к себе людей помогает и ему освоиться в новом, скептически, а то и враждебно настроенном к южанам обществе. Как легко она умела сглаживать острые углы, как свободно находила общие темы для разговоров и точки соприкосновения! В конце концов сам Чарльз, у которого ненависть к янки была запрятана глубоко в сердце, взаимно проникся ко многим из своих коллег-северян искренней симпатией и доверием. Скарлетт была ему не просто женой, она была его боевой подругой, правой рукой, она горела работой мужа едва ли не больше, чем он сам. Скарлетт всегда была полна идей и обладала тонким деловым чутьем, понимала, кому стоит верить, а с кем лучше не связываться, и редко ошибалась в своих суждениях. Обратная сторона талантов миссис Гамильтон состояла в том, что ее кроме дел особо ничего не интересовало. Когда Чарльз пытался заговорить с ней о чем-нибудь другом или поделиться тем, что у него на душе, Скарлетт в лучшем случае молча и безучастно кивала, в худшем — в неделикатной форме просила его помолчать. Если бы Чарльз плохо ее знал, то решил бы, что она нисколько им не дорожит и совсем его не любит, и это, пожалуй, убило бы его.

Отдушину Чарльз находил в общении с детьми. Уэйд боготворил отца и старался быть ему полезным, отец никогда не отмахивался от него, каким бы уставшим или занятым ни был, и не делал никаких различий между ним и сестрами. Минни, с ранних лет обнаружившая в себе тягу к музыке и искусству в целом, много занималась с учителями, которых в большом количестве нанимала ей мать, но все же проводить время с отцом ей нравилось больше. С ним она была просто маленькой девочкой, любимой дочкой и даже могла порезвиться и побаловаться, пока мать не видит. Будучи очень схожими по характеру, брат и сестра, к огорчению Чарльза, не были близки настолько, насколько ему хотелось бы. Уэйд не понимал и не мог понять, почему мама уделяет столько внимания Минни и так ее превозносит, а Минни, поначалу искренне тянувшаяся к брату, потеряла к нему интерес, натолкнувшись на его холодность. Впрочем, они никогда не ссорились, никогда не обижали друг друга и ни о чем не спорили, но и друзьями их назвать было нельзя.

Расстановка сил в доме начала меняться, когда подросла Мэдж. В отличие от тихой и покладистой Минни, она очень быстро сообразила, насколько полезно иметь старшего брата. Во-первых, на нем можно ездить верхом, как на коне, и всячески использовать для игр. Во-вторых, с его помощью можно пробираться на кухню и доставать лакомства, которые тщательно припрятывала от сладкоежки Мэдж Мамушка. В-третьих, в случае чего старшим от взрослых всегда достается больше, на то они и старшие. Уэйд сам толком не понял, как попал под влияние маленькой темноволосой бестии, дружба с которой не приносила ему ничего, кроме нагоняев от Мамушки и гневных окриков матери, зато с затейницей Мэдж никогда не бывало скучно. Скарлетт постоянно жаловалась Чарльзу, что их младшая дочь плохо влияет на Уэйда и из-за нее он совсем отбился от рук, но отец семейства только пожимал плечами, не в силах разлучить эту хулиганскую парочку. Не справлялась даже Мамушка: после ее воспитательных нотаций дети смиренно давали обещание, что будут вести себя хорошо, но уже через полчаса Мэдж тихонько, чтобы никто не услышал, подбивала Уэйда на очередную мелкую шалость.

Тем сильнее отдалялась от них Минни, которую они почти никогда не брали в свои игры, ведь Минни, как считал Уэйд, очень воспитанная, примерная девочка, и она ни за что не станет шалить вместе с ним и Мэдж. На самом же деле ей вовсе не хотелось быть особенной, постоянно получать похвалу и одобрение от взрослых, если брат с сестрой отвергают ее из-за этого. Видя негласный разлад между детьми, Чарльз всеми силами старался объединить их и сдружить между собой, объяснял Скарлетт, что нельзя все время ругать одних и хвалить другую, но все же в Минни было нечто, что вызывало у ее матери безграничное обожание к ней и в конце концов делало девочку одинокой в собственной семье.

Дом, светлый, добротный, просторный и чуточку помпезный дом в традиционном южном стиле был построен и полностью готов к переезду к маю 1873 года. Это оказалось большим событием не только для семьи Гамильтон, но и для всего общества Атланты, оплотом которого по-прежнему выступала «старая гвардия» южан, гордых и непокоренных, несмотря на свое стесненное положение. На протяжении восьми лет после окончания войны они отстаивали свои права и свою честь как умели, как могли, отказываясь принимать новые порядки республиканского правительства. Пришлые янки до сих пор были самими презираемыми жителями города наравне с продажными подлипалами, и им приходилось поддерживать добрососедские отношения исключительно с себе подобными. Впрочем, не было похоже на то, чтобы они сколько-нибудь от этого страдали, но ветеранам «старой гвардии» такая позиция была принципиально важна.

От дяди Генри до Чарльза дошли слухи, что старожилы до сих пор не простили им со Скарлетт отъезда на Север, однако не в правилах Чарльза было верить слухам. Еще меньше подобные вещи занимали Скарлетт — она без всякого стеснения разъезжала по Атланте в своих дорогих нарядах, которых впрок накупила в бостонских модных салонах. Новоселье она планировала устроить с широким размахом и начала готовиться к нему за целый месяц, продумывая меню и всю программу до мелочей. Праздник должен был сочетать в себе чисто южные увеселительные традиции и утонченность северных светских приемов, особенности которых Скарлетт выучила досконально. Такого в Атланте точно еще ни у кого не было — миссис Гамильтон возлагала на этот вечер большие надежды и мечтала стать его королевой, а Чарльз, хотя и не был любителем роскоши, к желанию жены относился как к закону.

Вечером накануне праздника он увидел, как в зале на высокой табуретке за пианино сидит шестилетняя Минни, играет и поет «Славный голубой наш флаг», а с двух сторон ее с умилением слушают Мелли и Скарлетт. Заметив Чарльза, они обе заулыбались ему.

— Чарли, вы только послушайте, как она поет! — глядя на дочь затуманенными нежностью глазами, воскликнула Скарлетт. — У Минни талант!

— Умница, милая! — гордо произнес Чарльз, подойдя к Минни и поцеловав ее.

— Завтра она поразит всех гостей, — щебетала Скарлетт. — Все будут в восторге от нашей Вильгельмины!

— А разве Уэйд не будет выступать? — удивился Чарльз. — Мне кажется, Минни тяжело играть и петь одновременно, Уэйд мог бы ей помочь.

— Да вы что! — его жена тотчас нахмурилась и посуровела. — Уэйд не обучен игре на пианино, а петь… Ему же медведь на ухо наступил! Он только опозорит нас перед всеми.

— Не опозорит, если хорошо отрепетировать песню. Еще же не слишком поздно? Ну вот, как раз есть время подготовиться.

— Чарли, я предлагала Скарлетт то же самое, но она не захотела меня послушать, — смущенно призналась Мелли. — Я тоже считаю, что Уэйд может что-нибудь представить гостям.

— Два голоса против одного, — Чарльз лукаво подмигнул сестре.

Скарлетт оказалась в меньшинстве, и это ее сердило.

— Если еще спросите мнения Эшли, будет три голоса, — с улыбкой добавил он после паузы. — Против одного твоего, дорогая.

— Ладно, вы меня уговорили! — нехотя и с раздражением сдалась Скарлетт. — Но если что-то пойдет не так, отвечать за провал будете вы, Чарли!

— Все пройдет хорошо, Скарлетт, — уверенно сказал Чарльз и погладил дочь по голове. — Они ведь у нас такие умницы.

Минни с красными ушами тихо сидела за инструментом, растерянная и смущенная спором родителей, предметом которого она оказалась. Она всегда чувствовала себя неловко, когда мать при ней начинала принижать Уэйда, ей отчего-то становилось стыдно, хотелось убежать и спрятаться, и если бы не присутствие отца с тетей Мелли, она наверняка бы расплакалась.

— О, тогда я сей же час позову Уэйда! — обрадовалась Мелли и, подобрав юбки, поднялась со стула. — Мы вместе подготовим чудесный номер!

— Вот и замечательно, — удовлетворенно кивнул Чарльз.

В дверях зала показалась Мамушка. Поднимаясь по лестнице, она запыхалась, и в голосе ее была слышна одышка.

— Мистер Чарльз, к вам пришли, — сказала она.

— Кто, Мамушка?

— Миссис Мерриуэзер и миссис Элсинг, хотят поговорить с вами.

Чарльз в недоумении переглянулся сначала с женой, а затем с сестрой.

— Очень странно, они не предупреждали о визите. Ну хорошо, мы примем их сейчас. Скарлетт, идем со мной, дорогая. Мелли, а ты пока порепетируй с детьми, будь так любезна.

— Мистер Чарльз! — остановила его Мамушка. — А про мисс Скарлетт они ничего не говорили, только про вас.

Скарлетт напряженно сузила глаза, сердцем чувствуя неладное.

— Не думаю, что они могут сказать мне что-то такое, что не предназначалось бы для ушей Скарлетт, — возразил Чарльз. — Нехорошо хозяину одному принимать гостей без хозяйки, не правда ли, Мамушка? Скарлетт, идем.

Мамушка неодобрительно покачала головой, глядя вслед молодым господам. Для нее в свое время было большим открытием, что мистер Гамильтон, невзирая на внешнюю скромность и мягкость, обладает упрямством не меньшим, чем его супруга. Его невозможно было переубедить в том, что он сам считал правильным, а со Скарлетт они не сталкивались лбами только потому, что любовь была единственной на свете вещью, которую он ставил выше принципов.