Волчья тень (гет)

1256 год, Декада Мудрой

Девочка упрямо закусила губу, но все равно коротко всхлипнула. Под теплый плащ, подбитый мехом, пробирался холод. Она подышала на израненные пальцы и беспомощно огляделась.

Куда ни кинь взгляд, вокруг — только встрепанный кустарник, да елки в зеленых платьях с серебряной оторочкой. Снег, снег, всюду снег. Высокие сугробы доходили ей почти до колена.

Говорят, это ведьмы призвали раннюю зиму. Метели бушевали слишком часто для декады Мудрой: ведь еще осень. Пора главной королевской охоты... Вот обидно. И зачем ведьмам это? Чтобы Лата поскорей замерзла и их больше никто не топил?

Вот глупые-то. Даже несмышленый ребёнок — и тот понимал, что охотники просто вырубят во льду полынью...

Полы нового плаща намокли, из красного он сделался густо-винным. Девочка поежилась и закуталась в него поплотнее, натягивая капюшон поглубже, но тщетно. Холодно. Так холодно. Зубы застучали.

Ричард, конечно, наговорил ей всякого.

"Я знаю, зачем тебе нужен такой плащ. Чтобы не было видно крови невинных животных, которых ты убьешь своими руками", — сказал он — и рассмеялся.

Не верил, что какая-то девчонка могла охотиться наравне с ним, а может быть, даже и лучше. Конечно, вряд ли она его превосходила… Но зачем принц насмехался? Вот обидно.

Но еще обиднее было потеряться — на первой для нее королевской охоте! За все девять лет своей жизни она не видела ничего величественнее и чудеснее. Развевающиеся плащи, звуки рога, смех и веселье…

А теперь все пропало.

Ненавижу лошадей, с ожесточением подумала она, вновь дуя на озябшие пальцы. Дома, в Утонувшей звезде, ее пони, Сильвер, слушался малейшего прикосновения к поводьям... Но ей не разрешили забрать его с собой. Да она и не хотела.

Новая лошадь, которую ей дали, была настоящей. Взрослой. Вот только это не помогло. Что с глупой кобылой делали конюшие, если с первыми звуками охотничьих рожков та испугалась и понесла?

Никто, наверное, не смог бы удержаться. Вот и она не смогла. Вылетев из седла, сильно ударилась, а очнулась, кажется, в совсем незнакомом месте.

Нет сомнений — теперь девочка заблудилась окончательно. Черные деревья смыкались вокруг и тянули к ней узловатые страшные руки. Она не кричала только потому, что от ужаса перехватило дыхание.

С королем столько слуг, подумала девочка. Меня непременно отыщут. Этот плащ неспроста очень яркий... а королевские гончие способны отыскать куропатку в ледяной пустоши. Только не плакать, решительно приказала она себе. Ни за что не плакать.

Она до боли закусила одеревеневшие от холода губы и двинулась вперед, сама не зная, куда. Мокрый плащ обвивался вокруг лодыжек, содранная поводьями кожа болела. В сапоги набивался колючий снег.

— Птичка унесет боль высоко-высоко в небо, — повторила девочка песенку, которую когда-то пела ее мать. Вслух, чтобы не было так страшно. — Рыбка утопит боль глубоко в море... Мышка зароет боль глубоко в землю...

Но матери нет рядом. И больше никогда не будет, поэтому песенка не помогла. Без леди-матери — это просто слова.

Она шла вперед, и с каждым шагом становилось труднее. Страшные елки цеплялись за полы плаща, на плечи и лицо сыпалась мелкая, острая пыль. И совсем не слышно было ни рожков, ни ржания лошадей, ни голосов придворных.

А вдруг ее не найдут? Никогда-никогда?

Горячие слезы обожгли щеки. Сквозь дрожащую, плывущую пелену она почти ничего не видела.

— Эй! — раздался совсем рядом чей-то встревоженный голос. — Откуда ты взялась здесь, дитя?

Ой!

Поспешно вытирая стынущие на щеках капли, девочка обернулась. И замерла.

Женщина, которая нашла ее в этом жутком лесу, была не похожа ни на кого из тех, кого встречала девочка прежде. На плечи незнакомки был накинут плащ, грубый, домотканый, как у крестьянок. Но она ничем не напоминала крестьянку. Они все либо измученные, печальные, непременно с узловатыми руками, как здесь, в Терравирис, либо хорошенькие, как соломенные куколки, в цветных платьях, полноватые и румяные... Как дома.

Стоявшая перед нею не походила ни на тех, ни на других.

По ее плечу спускалась пшеничная коса, длинная, как у принцессы Гвендолин на портрете. Полускрытое капюшоном лицо казалось бледным и тонким.

Позабыв обо всем на свете, позабыв, что плакать стыдно, с сухим всхлипом девочка бросилась к ней.

Спасительница опустила капюшон, и на мгновение серебряная пыль окутала ее вспыхивающим ореолом. Как будто это какое-то волшебство. Как будто она явилась прямиком из сказки.

У нее добрые глаза, поняла девочка. Большие, зеленые — и очень-очень добрые.

— Я потерялась, — прошептала она и покачнулась. — Здесь где-то охотники... Королевские охотники… Не те, которые ведьм ловят… а которые зверей… и сам король. А моя лошадь понесла, и я упала...

От облегчения, что ее наконец нашли, девочка опустилась бы прямо в сугроб, если бы ее не подхватили ловкие, сильные руки.

— Совсем продрогла, — женщина укоризненно покачала головой. — Вот что, тебе нужно отдохнуть и согреться.

Девочка молча кивнула. Только бы не оставаться одной в этом страшном лесу!

Она покорно шла вслед за незнакомкой, стараясь не показывать, как сильно устала. Но та, кажется, поняла все без слов, и взяла девочку за руку. Какие шершавые у нее пальцы...

— Как тебя зовут? — спросила она спустя некоторое время.

— Энни, — откликнулась девочка сонно и тут же поправилась. — Анна, с вашего позволения.

— А меня можешь называть Риной.

В голосе Рины Анне почудилась улыбка.

И больше не было страшно. Даже больно почти не было.

Анна закрыла глаза и представила, будто идет, держась за мамину руку... И почему-то, впервые с тех пор, как мама умерла, ей стало не тоскливо, а очень спокойно. Как будто она — кораблик, качающийся на волнах.

Наверное, это и вправду волшебство: ей встретилась настоящая лесная фея, как в сказке.

* * *

В маленьком домике, совсем не похожем на королевский замок, вкусно пахло травами. В очаге пылал огонь. В котле, подвешенном над пламенем, что-то весело бурлило.

В тепле заледеневшие пальцы закололо, и они с трудом справились с застежкой противного, насквозь мокрого плаща. Как приятно было его сбросить!

Оглядываясь, Анна несмело присела на лавку.

И тут ее взгляд упал на дальний угол, где тихо сама собой покачивалась резная колыбель. Но ее удивило не это. Подумаешь, пустяк — колыбель сама качается. В сказках чего только не бывает... Кроме...

— Ой, у вас младенчик! — воскликнула Анна.

Кто бы мог подумать, что у фей бывают малыши. Грета говорила, они рождаются сразу взрослыми и в платьях.

Рина, склонившаяся над очагом, резко обернулась:

— Тс-с, разбудишь!

— А можно посмотреть? Пожалуйста! — взмолилась Анна шепотом. Злить фей — опасно, но ей так хотелось хотя бы одним глазком взглянуть.

Вот Ричард обзавидуется, когда узнает, что она видела!

Фея Рина перестала хмуриться и улыбнулась краешком рта.

— Только тихонько.

На цыпочках Анна подкралась к колыбели, и, привстав насколько хватило роста, заглянула внутрь. Там мирно посапывал увы, уже не младенчик, а крошечный ребенок. Светлые кудряшки осеняли колечками белый, чистенький лобик, веки казались тонкими, прозрачно-лиловыми, как лепестки цветка.

Если бы ребенок повернулся, можно было бы посмотреть, есть ли у него стрекозиные крылышки, а так...

— Это мальчик или девочка?

— Девочка.

Ну конечно. Разве у феи может родиться мальчишка? У мальчишек тяжелые мечи, их никакие крылья в воздух не поднимут.

Анна отошла от колыбели. Сотня вопросов вертелась у нее на языке, но она не осмеливалась их задать.

— Садись туда, — кивнула Рина на скамеечку в углу. — Займусь твоими руками. Как же ты их так поранить умудрилась? Где перчатки?

Анна послушно села, куда ей было велено, и принялась болтать ногами.

— А я одну перчатку потеряла еще в Рейнхилле. Вторая слетела уже потом…

За маленьким окошком сгущались чернильные сумерки. Анна поежилась. Если бы она сейчас была там, снаружи...

— Боишься темноты? — проницательно спросила Рина, окуная полоски ткани в густое зеленое варево. — Хочешь, расскажу тебе сказку?

* * *

.

Когда Владыка создал этот мир, был он таким же, как эта мгла за окном: пуст, тёмен и холоден. И тогда взяла Матерь тонкое веретено и свила на нем пламя.

Вышла у нее тонкая огненная нить, и осталось только смотать ее в клубочек. Славный клубочек получился! Бросила Матерь его в высокое черное небо, и засияло солнце неподвижным огненным шаром, и стал мир наполняться светом и теплом.

Обрывки нитей упали на землю, и загорелись от них костры. И пришли к кострам дети рода человеческого. И воцарился на земле вечный день.

Пока однажды в Чертог богов не явилась кошка. Прыгнула она к Матери на колени и замурлыкала так громко, что по небу прокатился первый гром.

И задрожали люди в страхе, и пламя костров стало гаснуть.

Спрыгнула кошка прямо на облако и стала играть с огненным солнечным клубком. Ударила она его лапой, и покатилось солнце по небу. И был закат, и был рассвет, и день, и тьма ночная.

Увидели Владыка и Матерь, что мир их хорошо устроен. И решили они, что будут у них дети.

Первенцем их был Воин, могучий и сильный. Открыл он глаза и увидел, что дети и жены слабы и беззащитны. Тогда сковал Воин меч крепкий и поклялся быть щитом от всякого зла и беззакония.

Следующими детьми богов были близнецы: и явились они из чрева Матери, держась за руки. Столь же похожи и столь же различны, как рассвет и закат.

И взял Владыка сыновей крепкой рукой своей. И нарек одного Добрым. А второго — Светозарным.

Младшей дочерью была Мудрая. Явилась она в белых, блистающих одеждах и рассмеялась. Смех ее раскололся, рассыпался по небу — так появились звёзды.

Росли и мужали братья, расцветала и постигала новые знания сестра, но счастье даже среди богов скоротечно.

И сказал Светозарный Доброму:

— Разве не крепки наши руки, не остры мечи? Разве мы не достойны править? Разве Воин не силен, Мудрая не умна, а мы не милосердны и справедливы? Так для чего нам Владыка, зачем нам Матерь? О, брат, свергнем же нашего отца с престола!

Беззаветно любил Добрый своего близнеца, но стало ему страшно. Заплакал Добрый, и пролился на землю первый дождь.

Не хотел он предавать ни брата, ни отца с матерью — и пошел за советом к сестре. И сказала Мудрая:

— Тьма поселилась в Светозарном.

Разгневался Владыка, отобрал у сына своего прежнее имя, нарек его Темным и изгнал, заточив в высокой облачной башне. А вход Матерь и Мудрая запечатали серебряным замком и поклялись охранять его, не выпуская Темного в мир.

— Замок этот, — сказала Рина мягко, — и есть луна. Видишь, какая она крепкая? Ни за что Темный не вырвется.

Анна вздрогнула.

— Она становится маленькой, а потом опять подрастает... Почему?

Рина усмехнулась.

— Видишь ли, Добрый так любит своего брата, что тайком пробирается в его серебряную тюрьму, и пока он крадется мимо, тень падает на замок.

— А что потом?

— На одну единственную ночь новолуния Темный и Добрый меняются местами, и Светозарный, как прежде, шагает по земле во тьме.

— И Матерь с дочкой ничего не замечают? Как же они тогда защищают людей?

— Нас защищают другие слуги матери. Стоит им заметить в небе замок Темного, они немедленно напоминают ему, что земля и люди под защитой.

И, словно бы в ответ на ее слова, близко-близко раздался волчий вой.

— Вот видишь? Мы в безопасности.

Запах трав кружил голову, вгонял в сон.

Анна засыпала, будто околдованная волшебной пыльцой фей, засыпала так же крепко, как спал ребёнок Рины. Жаль, подумала Анна, пока веки ее становились все тяжелее. А я так хотела посмотреть, как она летает... Как... летает...

* * *

— Анна! Проснись!

Она испуганно распахнула глаза, не понимая, где находится. Спустя мгновение вспомнила. Лошадь... Лес... Фея!

— Вы меня спасли, — шепнула Анна. Что бы в таком случае сказал отец? — От своего имени и от имени благородного Син... Син...

Еще поклониться надо... Она запуталась, сбилась и пристыженно смолкла.

Рина весело рассмеялась.

— Ну что, маленькая госпожа, руки уже не болят?

Анна покачала головой. Конечно, было немного обидно, что фея считает ее маленькой, но... она же фея. Грета говорила, они живут столетиями. Для нее, наверное, и мама показалась бы маленькой госпожой.

Добрая фея Рина помогла ей надеть восхитительно теплый, сухой плащ. И когда он успел высохнуть? На миг Анна задумалась, не прошло ли триста лет, пока она спала — с феями такое случалось. Но, поразмыслив, решила, что так делают только злые феи. Рина же добрая и обязательно выведет ее из чащи.

Снова вокруг сомкнулся лес. Под ногами скрипел снег. Но теперь Анна больше не боялась. Обратный путь показался ей гораздо короче.

— Пойдешь по короткой тропинке, — сказала Рина, — и встретишь там своих. Только никуда не сворачивай.

Она выпустила руки Анны, и, наклонившись, пристально взглянула в лицо.

— Иди и ничего не бойся, поняла? Я рядом. Если что, помогу.

В руках ее, будто сам собой, возник маленький сверток.

— Посади сюда цветок, когда немного подрастешь. На капельке своей крови и того, кого полюбишь всем сердцем.

Она шепнула ей еще несколько слов и отступила на шаг назад, словно растворяясь в зеленой полутьме.

Из-за деревьев неслышной серебряной тенью навстречу Анне вышла тонконосая собака. Четыре бесконечно длинных мгновения девочка и зверь смотрели друг на друга. Еще секунда — и собака сделала всего один плавный, бесшумный шаг навстречу.

Будто повинуясь чьему-то приказу, Анна коснулась ее теплого лба. Собака склонила голову...

И так же, как Рина, растворилась во тьме.