Филька (гет)

— Слышь, Бугор! Дуська-то загуляла. Второй день, как в дозор не ходит. С котами по крышам ошивается. Вот бы, пока они там любовь крутят, нам в тёплый курятник пролезть? Там цыплятки, маленькие, вкусненькие, арргх… — бесхвостая крыса захлебнулась слюной.

— Ты потише бы орал, Куцый, спалимся же! — крупный чёрный пасюк ответил недовольным ворчанием.

— Да кто услышит-то, Бугор? Дуська гуляет, куры в загородке — да и боятся нас-то, Цирику пофиг, а этот вонючий тупик эволюции нехай слышит, всё равно ничего не понимает, насекомоядная же бестолочь.

Крысы прокрались дальше по двору, а насекомоядная бестолочь — ёжик Филька — прикинулся глухим. Но он всё слышал.

Ёжик Филька был уверен: за добро в жизни непременно нужно воздавать добром. Так его и мама учила — целый месяц, пока он не вырос и не ушёл в самостоятельную жизнь.

Прошлое лето было первым в Филькиной жизни. И всё было бы хорошо, но надо же было ему пораниться, пролезая через опутанный металлическими колючками забор. Лапка потом загноилась и сильно болела, кормиться он не мог, сильно похудел и очень плохо соображал. В поисках убежища он влез на огород к тем самым людям, с которыми жила Дуська. И спрятался под крыльцом. Хорошо спрятался, никто бы не нашёл, никто бы просто туда не добрался.

И там, скорее всего, Филька бы и помер, если бы не Дуська. Это она его нашла. Обнюхала, легонько потрогала лапкой — на что он еле сумел пошевелиться, — фыркнула презрительно, вылезла наружу и начала заунывно и очень громко орать.

И добилась того, что пришли люди, вытащили пока ещё тогда не-Фильку из-под крыльца и стали лечить.

Плохо тогда было ежу, настолько плохо, что он и шипеть-то почти совсем не мог, не то что кусаться. Но ранки промыли, лапку забинтовали, несколько дней потыкали шкурку длинными иголками — и ежу стало значительно лучше.

В один из тихих дней, выбравшись из неглубокой коробки погреться на солнышке, ёжик встретил Дуську. Кошка вытянулась на краю мощённой плиткой дорожки и с удовольствием грелась на солнышке, прикрыв глаза и время от времени растопыривая украшенные изрядными когтями пальцы на лапах.

Ёжик чувствовал себя обязанным за спасение собственной жизни и не счёл возможным промолчать.

— Прекрасная леди, прошу прощения за беспокойство, но не могу не поблагодарить вас за великодушную помощь и спасение ничтожного меня.

Дуська лениво приоткрыла янтарный глаз, глянула снисходительно на источник беспокойства — и мурлыкнула:

— Не стоит благодарности, юноша. Раненым следует помогать. Вы были на моей территории, это обычный долг гостеприимства.

— Я был бы рад оказаться вам полезен, прекрасная леди! — вежливо фыркнул Филька, но в этот самый момент хозяйка позвала Дуську из летней кухни:

— Дуська! Дуська, где ты там? Дульцине-ея, поди-ка сюда!

И Дуська, плавно поднявшись и грациозно потянувшись, не спеша пошла на зов.

А Филька стоял, очарованный кошачьей грацией и великодушием, а ещё и тем, что прекрасная кошачья леди этого двора на самом деле носит не банальное имя Дуська, но гордо именуется Дульцинеей. И это ей очень идёт.

В то лето Филька слишком долго восстанавливался после болезни и не сумел достаточно отъесться до осени. И когда хозяева усадьбы поставили для него в сарае удобный ящик, решил, что зазимовать здесь будет очень удобно. А в начале апреля, проснувшись, обнаружил, что хозяева согласны его подкармливать на первых порах вкусно пахнущими хрустящими комочками. И, конечно, задержался, чтобы подкормиться.

Хозяева усадьбы в сарае устроили загородку для вылупившихся меньше месяца назад цыплят. Ёжик не ходил туда: пахло слишком аппетитно, и он опасался сожрать неположенное и тем нанести обиду приютившим его людям. Зато насекомых в огороде уничтожал с удовольствием, раскапывал гнёзда муравьёв и ловил на прошлогодней компостной куче личинки майских жуков. Иногда и яичко ему перепадало. Бывало, хозяйка подкармливала обрезками мяса или остатками с людского стола.

Леди Дульцинея же закрутила бурный роман с крупным, поджарым и мускулистым чёрным котом по имени Пират. Это был весьма боевой кот, шкурку его в разных местах украшали старые шрамы, одно ухо было слегка надорвано, глаз косил, и оттого вид у него был лихой и внушительный. Понятно, что леди Дульцинея из всех претендентов на свои руку и сердце выбрала именно его.

Обычно Дульцинея возвращалась домой каждую ночь. И непременно каждую ночь выходила на охоту в сарай. Она славилась своим умением ловить крыс, и те не смели наглеть. Как только Дуська решала, что крысам следует указать, кто здесь главный, сразу же ловила парочку, а то и три, за ночь и складывала трофеи на порожек летней кухни, откуда хозяйка усадьбы убирала их, почему-то негромко ругаясь — но кошку при этом не забывала похвалить и угостить чем-нибудь вкусненьким.

Жизнь была хороша вполне, до самого того мгновения, когда Филька услышал разговор двух крыс.

Леди Дульцинея, похоже, действительно несколько увлеклась витающей в воздухе весенней негой: ёжик не видел её с позавчерашнего дня, хотя и слышал неподалеку громкие кошачьи песни, вопли любви и боевой кошачий клич. И иногда в такие моменты ему казалось, что он слышит голос прекрасной Дульцинеи.

Крысы могли быть очень опасны. Филька не мог рассчитывать на то, что отыщет леди Дульцинею на окрестных участках: лапки его для этого были явно коротковаты. Да и следовало ли её тревожить подобным? Вот, пожалуй, самый подходящий момент, чтобы проявить себя и отплатить Дульцинее добром за проявленную к нему доброту и милосердие.

Крысы не охотились в одиночку. Для лихих дел они всегда собирались вместе, иногда даже целой стаей. И Филька не был настолько самонадеян, чтобы рассчитывать справиться в одиночку со стаей крыс.

Нужен был помощник, хотя бы один. А ещё нужен был план.

И ёжик пошёл к Петюне.

Ёжик Филька познакомился и даже, пожалуй, подружился с петухом Петюней. Хозяйка этого петуха любила за молодость, активность и громкое заливистое пение поутру. Петюня же обожал любить кур и громко орать, обозначая, что на вверенной ему территории есть ответственный защитник и истинный гусар. И ещё он обожал, когда его причисляли к офицерству и именовали майором. Но в целом — с ёжиком делить ему было нечего. Так что они общались вполне мирно и даже по-дружески.

Наступали сумерки, и куры устраивались в сарае на насесте. Филька пробрался в приоткрытую дверь сарая и приветственно пофыркал.

Петюня сонно и недовольно глянул на Фильку:

— Что-о?.. Кто-о? Шёл бы спать, колючка, видишь — ночь скоро, нам с птицами вставать, а мне ещё и птиц будить, не время для глупостей. Спать не мешай…

— Имею точные данные, что готовится вероломное нападение на курятник, господин майор, — ёжик старался говорить как можно тише, чтобы не послужить причиной паники и куриного переполоха, но держался как можно убедительнее, чтобы майор Петюня поверил ему. — Собственными ушами слышал, как две гнусные крысы, Бугор и Куцый, сговаривались напасть сегодня на цыплят.

— Ко-о… Колючка, иди спать, — петух сонно встряхнул перьями, — Дуська ни за что не допустит беспредел, не о чем беспокоиться.

— Видите ли, господин майор, прекрасная Дульцинея сегодня на прогулке, и, боюсь, крысы именно рассчитывают, что на дежурстве её не будет. Они уверены в успехе нападения и собственной безнаказанности! Я решил, что самое разумное — сообщить вам о том, что я услышал, ведь вы боевой офицер и непременно придумаете, как нам сорвать подлые планы крыс, — ёжик вытянулся, преданно глядя петуху прямо на гребень.

— Ко-о… но ка-а-ак? Как мы сможем сорвать их планы? Нам не добраться до цыплят, они в другой части сарая, и хозяйка всегда закрывает решётку — туда ника-ак не попасть, ника-ак… — Петюня озадаченно склонил голову набок.

— Петюня, солнце моё, в углу курятника стоит лопата, которой хозяйка чистит здесь, — вмешалась в разговор небольшая пёстрая курочка, — ты сможешь взлететь на балку в углу? А как только крысы нападут на цыплят, ты уронишь лопату, и все мы поднимем переполох в лучших традициях куриного народа!

— Ангел мой, голубушка Пеструшка! Ка-ак разумно и своевременно умеешь ты сказать нужное слово! — заворковал Петюня и, наступая на курочку обширной грудью, увлёк её за курятник — любить.

А ёжик потопал к будке Цирика. Лопата — это, конечно, хорошо, и переполох куры устраивали замечательно, но хозяева могут и не проснуться, когда куры начнут орать, а если проснутся — так могут и не прийти в курятник, чтобы посмотреть, что случилось. А нужно было, чтобы они не просто пришли, а прибежали, да побыстрее.

— Господин полицейский! Разрешите обратиться, — близко подходить Филька не рискнул, потому старался фырчать как можно громче. — Нынче ночью, осмелюсь доложить, возможно нападение. Коварные враги замыслили набег!

— Р-р-р, вуф! — Цирик не дал себе труда даже выбраться из будки, так и ворчал изнутри. — Кто тут ещё такой баламутит? Колючий бездельник? Никому не позволю! Неча тут!

— Господин полицейский, если ночью получится шум в курятнике — прошу вас, зовите хозяев, — ёжик очень старался говорить убедительно, но с Цириком отношения у него не сложились ещё с прошлой осени.

Однажды он неосторожно подошёл близко к сидящему на цепи Цирику, и тот его поймал. Тогда Филька был ещё очень слаб, у него едва-едва хватило сил свернуться клубком. Цирик катал его по земле вокруг будки, кололся и лаял; наконец, хозяйка усадьбы отобрала у него Фильку — слегка обслюнявленного, но в целом невредимого.

С тех пор Филька слишком близко к собаке не подходил, а Цирик, не простив ему невольного поругания, втихую обижался.

Но теперь надежда на то, что при курином переполохе Цирик залает и привлечёт внимание хозяев, у ёжика всё же появилась.

А теперь самое важное.

Филька понимал, что ему придётся дежурить ночью: куры могут просто-напросто заснуть и не услышать, как крысы полезут в загородку к цыплятам. Но ёж — животное ночное. Ему ночь не спать — раз фыркнуть. И Филька заступил на стражу.

Он немного покатался по прошлогодней листве, чтобы получше замаскироваться, и спрятался за углом курятника, рядом с кучкой веток прошлогодней малины: хозяева уже их срезали, но ещё не успели сжечь.

Скоро окончательно стемнело. Куры устроились на ночёвку и затихли. Хозяйка закрыла курятник на ночь. Взошла луна.

Сидеть в засаде оказалось нелегко: лапы затекали, хотелось пробежаться.

Хотелось гулять в компании симпатичной ежихи, или жевать аппетитно пахнущих жуков, или искать лягушек. Но вместо того приходилось постоянно помнить, что нужно оставаться неподвижным, не фыркать, не топать и не пыхтеть. Хорошо, что ветра не было, и очень правильно Филька сделал, что в листве покатался — так меньше заметен будет его собственный запах.

Время тянулось медленно, Фильке уже стало казаться, что он сидит в своей засаде бесконечно, скоро и утро наступит — неужели крысы струсили? Наверное, лучше, если они передумали лезть в курятник, цыплята целее будут.

Среди полной тишины вдруг раздались шорох и лёгкое постукивание откуда-то сверху. Филька насторожился, но ничего не произошло.

Снова стало тихо и скучно. Сонно и спокойно: тишина, куры спали, Цирик дрых, даже кошачьих песен не было слышно. Ночь пахла прелой листвой, аппетитным комбикормом, курами, немножко крысами…

Крысами?! Филька проснулся вмиг и в последний только момент успел удержаться, чтобы не расчихаться. Началось!

Стараясь не шуршать и не топать, ёжик потихоньку подбежал к стенке курятника и здесь уже услышал крысиную возню внутри загородки для цыплят и шепоток: «Давай, Куцый, ползи живее, весь лаз загородил».

И тут уже Филька начал фыркать и топотать что есть мочи! И скрести лапками дверь курятника! Да что там этот Петюня, мёртвым сном заснул, что ли, а ещё майор!

И тут — наконец-то! — в курятнике с грохотом обрушилась лопата, куры устроили грандиозный и великолепный переполох, с хлопаньем крыльями — не хуже, чем могло бы получиться у гусей, с великолепными истерическими воплями: «Караул! Пожар! Грабят! Убивают! Спасите!!! Куда-ах!»

Залаял Цирик, вначале неуверенно, а потом равномерно, добросовестно: «Враги! Тревога! Подъём! Нападение!»

Шум поднялся знатный, но не успел Филька порадоваться, что крысиные планы не удались, как прямо на него выскочил Бугор.

Глаза крысы бешено сверкали огненно-красным, а в зубах он держал слабо трепыхавшегося цыплёнка.

Всё случилось так быстро, что Филька не успел понять, как преградил пасюку путь; но Бугор бросил цыплёнка, раззявил пасть, сгорбил спину и пошёл, сипя, на Фильку:

— Вот кто нам всю мазу порушил, ах ты фраер вислоухий, каюк тебе, порву! — и прыгнул, стараясь попасть когтями Фильке в глаза.

Филька опустил спереди иголки, закрываясь от жуткого пасюка. Что-то ударилось об его колючки так сильно, что его оттолкнуло назад. Затем Филька услышал звонкий жуткий вой, смешанный с рычанием, раздался удар, как будто кто-то спрыгнул на землю с высоты, болезненный взвизг, хрип — всё смешалось воедино. И настала тишина. Только кто-то рядом рвано дышал. Потом этот кто-то хмыкнул и проговорил голосом Дульцинеи:

— Юноша, разворачивайтесь уже, всё кончено.

Филька осторожно выглянул из-под колючек. Рядом с ним в позе египетской богини сидела леди Дульцинея, у ног её лежал дохлый Бугор. За спиной у кошки, хрипло попискивая, пытался подняться на ноги утащенный крысой цыплёнок.

Цирик дежурно лаял. Куры сдержанно продолжали переполох. К курятнику быстро шла всклокоченная со сна хозяйка в рабочем халате внакидку и резиновых чунях, из-под её халата выглядывала ночнушка.

Из-за курятника выглянул чёрный котище Пират, держащий в зубах дохлого Куцего, бросил крысиный трупик на землю — и растворился в тени.

Действительно, для крыс всё было кончено.

Хозяйка ахала, причитала и хвалила Дуську, которой достались лавры за уничтожение двух крупных крысиных авторитетов. Дуське в награду была торжественно выдана немаленькая рыбина, и кошка утащила её куда-то за курятник: кажется, желая поделиться с Пиратом. Фильке пришло в голову, что кошка и кот появились совершенно не случайно, было похоже, что они планировали заманить крыс в ловушку; а он-то переживал, воображал себя героем. Да он просто под лапами у специалистов мешался.

Что с насекомоядного взять, эх…

Постепенно все участники ночной тревоги угомонились, и Филька тихо радовался, что утащенный крысой цыплёнок остался жив: хозяйка забрала его на ночь в дом, чтобы обработать раны и полечить. А ведь из-за непродуманного Филькина плана всё могло закончиться совсем не так благополучно!

Пока Филька размышлял о собственной никчёмности, Дульцинея вернулась. И перед носом у Фильки на землю легла запашистая и восхитительная свежая рыбья голова.

— Вы сегодня показали себя храбрецом, юноша, — сказала кошка. — Я горжусь тем, что мне выпала честь дружить с вами. Вы действовали разумно и очень помогли нам в борьбе с крысами. И спасли не одну невинную жизнь. Вы заслужили эту награду.

Филька даже немного растерялся.

— Но… но я же не сделал ничего особенного, это ведь вы защитили меня от крысы. Сам я ни за что не справился бы, я неуклюжий, не умею быстро бегать и драться…

— Но вы умеете вести разговор с любым зверем или птицей, учтиво и с уважением. И вы действительно сегодня очень помогли нам. Вы очень храбрый и весьма достойный юноша, — ответила ему Дульцинея.

Потом Филька с большим удовольствием грыз рыбью голову в укромном уголке за курятником. Жизнь точно была необыкновенно хороша, и он смог сегодня отплатить прекрасной Дульцинее добром за добро.

А Дуська, глядя с крыши на довольного ёжика, тихонько сказала своему кавалеру:

— Я была бы горда, если бы у меня был котёнок, настолько же храбрый, как этот юный ёж.

На что Пират одобрительно улыбнулся, мурлыкнул и обещающе потёрся бакенбардой о Дуськино ухо.

В их распоряжении была вся ночь, до самого утра. Крысы сегодня потеряли вожака, и до рассвета точно не осмелятся даже носа высунуть из нор.