100 дней: Фальшивка (джен)

Прикидываться настоящим легко, когда кто-то этого хочет. Нуждается в этом, отчаянно вцепляется даже в тень тебя, глупую и бессмысленную иллюзию, способную сломаться от неосторожной мысли. Так просто притвориться, что ничего не изменилось, и тогда, может быть, ты и сам на секундочку, на крохотный миг поверишь… Сможешь обмануть самого себя. Хотя бы ещё на чуть-чуть, секунду, минуту, час, вечер.

Забыть, как всё на самом деле.

Вэй Ин с первого вздоха чувствует, что что-то — всё — не так, как мало от него осталось, как тяжело снова смотреть на этот мир. Ведь не зря то, что связано со смертью, всегда оставляли тёмному пути. Сжигающему тело и испепеляющему разум, заводящему в дебри собственного сознания, истощяющему душу.

Он слишком много отдал ещё при жизни. Его вообще не должно было тут быть. Вэй Ин знал это, знал хорошо и крепко, потому что всегда был достаточно умён. Он рассчитал всё, сидя в своей пещере на Погребальных Холмах после пробуждения Вэнь Нина. Разрушение души можно замедлить, но не обратить вспять, а разбившись — она не поддавалась восстановлению. Темный путь выпивал её по капле, впитывал, забирал себе. После смерти Вэй Ина не должно было остаться ничего, и он готов был умереть. Он сам выбрал этот путь.

Ему не нужна была эта фальшивая повторная жизнь. Он просто не мог её прожить теперь, когда больше всего напоминал себе треснувший кувшин — с виду целый, но на самом деле обладающий глубинным изъяном, который невозможно исправить.

И, в общем-то, Вэй Ину всё равно. Почему бы не Лань Чжань? Он благодарен ему за возможность отвлечься на что-то иное, кроме собственной неправильности, ощущения, будто он заблудился во времени и пространстве. Так гораздо проще представить себе, что ничего и не было. Ни разрушения Пристани Лотоса, ни войны, ни Погребальных Холмов… Что всё хорошо, как в тот день, когда Вэй Ин впервые переступил границу Облачных глубин.

Но иногда этого недостаточно, и той, что может помочь, остаётся Ченцын. Единственная, кто стала свидетельницей всего его глупого, короткого, бессмысленного существования, которое он не смог даже по-настоящему закончить. Вэй Ин уходит подальше или даже встаёт на меч и летит, лишь бы найти уединённое место и остаться наедине с её голосом. Играть, не думая ни о чём, просто вкладывая все чувства в музыку, уноситься в её потоке и лететь, быстрее и выше, чем на мече в юности — такой далёкой, почти нереальной…

Иногда у Вэй Ина возникают сомнения — а было ли всё это или просто ему приснилось? Жив он или мёртв? В своём уме или давно уже нет?..

Так он встречает того, кто задаёт себе те же вопросы.

Точнее, не встречает, нет, это неправильное слово. С Сиченем он знаком слишком давно, чтобы можно было так говорить. Узнаёт? Понимает? Замечает? Да. Он замечает его, случайно выделяя из общей картины фона, потому что тот тоже не чувствует себя настоящим.

Здесь не за что зацепиться. Не должно быть, за что. У главы Ордена Лань свои проблемы, которыми он загружен по самую макушку, но это неважно. Потому что Вэй Ин видит этот взгляд, замороженный, недвижимый, как у ожившего мертвеца. Когда одна твоя часть уже мертва, а остальное — почему-то нет. И бесполезно пытаться связать одно с другим или не обращать внимания, отвлечься и заглушить пустоту чем угодно.

Но Вэй Ин ничего не говорит. Это не его дело.

Пока однажды Сичень не садится под соседним деревом — тихо, почти неслышно, — прислоняется к нему и закрывает глаза. Просто слушает, не говоря ни слова. Вэй Ин продолжает играть и со временем забывает о чужом присутствии, отпуская себя в музыку, распадаясь на движения пальцев, губ и создаваемые звуки. Это всё, что ему нужно.

Сичень уходит раньше, чем Вэй Ин о нём вспоминает, и так даже лучше.

Когда луна проходит половину небосвода, всё повторяется.

И снова. И снова. И снова.

Однажды они начинают играть вдвоём. Просто так получается, что голос Лебин гармонично соединяется с Ченцын, и они начинают петь дуэтом. Ни одна из них не перекрывает другую, не подчиняется второй и не мешает. Каждая ведёт сольную партию, но остаётся не единственной.

В такие моменты Вэй Ин чувствует себя почти настоящим, не фальшивкой, куклой с написанным именем, которой отвели определённую роль в обмен на жалкое подобие имитации жизни. Именно здесь, когда ему не нужно притворяться, что всё хорошо или хотя бы нормально, а просто — быть. Когда он существует, призывая всё то, что ощущает, и выражает это через музыку.

А вовсе не когда улыбается Лань Чжаню и знает — он не понимает, насколько эта улыбка фальшивая.

Они не говорят. В этом нет необходимости или смысла. Что они могли бы сказать друг другу? Нас не существует, нас нет, но вот они мы, здесь и сейчас, настоящие. Но лучше бы мы умерли, чем оказались здесь.

А несколько лет спустя они так же молча растворяются в лесах, с лёгкостью и без сожалений. Не думая о том, что оставляют позади.

Дуэт их флейт — чёрной и белой — остаётся в веках.