Цвет веры (гет)

И будет мир, и будет тишина.

Безмолвным покрывалом ляжет снег,

Следы-проталины оставит в нем весна,

Под звон капели время свой продолжит бег.

И буду я, и будешь рядом ты.

Тепло улыбок, сердца рваный стук...

Из тьмы, огня и мертвой пустоты

Мы вступим сразу в этот светлый круг.

И будет смех, и будут облака

Белее белого над вечною землей.

Все это будет. Точно будет, а пока

Держись, мой друг, я рядом. Я с тобой.

Сириус Блэк ненавидел лазарет Хогвартса еще со времен школы. Лазарет аврората он ненавидел тоже. Его вообще корежило при мысли о любых медицинских учреждениях, потому что все события, с ними связанные, хотелось забыть навсегда.

Но нынешнее возвращение в реальность было особенно паршивым, потому что Сириус Блэк, последний прямой потомок древнего волшебного рода, успел сегодня уйти из жизни. Осознанно, в здравом уме и по своей воле. Существует мнение, что очень страшно умирать, но почему-то никто не говорит о том, что жить порой гораздо страшнее. Особенно когда ты успел с этой жизнью мысленно проститься. Проститься с друзьями, с любимым человеком, простить самого себя за все, что случилось и не случилось. И вдруг кто-то отматывает все назад, и ты вновь можешь дышать и видеть этот проклятый потолок.

Возвращение из Арки не было таким болезненным, потому что тогда Сириус не осознавал, что его жизнь в какой-то мере закончилась. Теперь все было иначе.

Ремус, присутствовавший при его пробуждении, выглядел так, будто тоже успел с ним попрощаться. И теперь радость, мучительная, болезненная, не до конца осознанная, заставляла его без остановки прикасаться то к плечу Сириуса, то к его руке, убирать волосы от лица, как будто он вмиг стал мамочкой у постели больного дитя. Сириус смотрел на Рема, осунувшегося, разом постаревшего, и в голове билось: «Мы уже отыграли свое, Лунатик. Зачем это все продолжать? Ради чего?»

Наверное, подспудно он чувствовал, что с ним что-то не так, но что именно, пока не понимал. Физически он был в относительном порядке. Немного кружилась голова, а в целом бывало и хуже, о чем он и сообщил Рему, чтобы тот наконец перестал суетиться.

Тогда друг опустился на край его кровати и крепко сжал руку. Когда они были подростками, этот жест означал приветствие и иногда поддержку. Что именно Рем хотел выразить сейчас, Сириус не знал.

— Бродяга, — Ремус выдохнул старое прозвище и замолчал.

Если бы Лунатик до этого не сообщил, что все, кроме обоих Моранов, выбрались из дома на Гриммо живыми, сейчас Сириус просто умер бы на месте от беспокойства, потому что вдруг осознал, что плохие новости он воспринимать больше не в силах. Но Рем молчал, сжимая его руку, а значит, воспринимать все-таки придется.

— Ты хочешь сказать что-то, что мне не понравится, — угадал Сириус, и Лунатик поднял на него серьезный взгляд. — Рем, мы знаем друг друга всю эту дурацкую жизнь. Даже если это очень плохая новость, судя по твоему лицу, мне все равно предстоит ее узнать. Так что давай уже, а?

— Я не знаю, как к этому можно подготовить, — неловко усмехнулся Лунатик, и Сириус отзеркалил его усмешку, в то время как сердце замерло.

— Рем, я сейчас наложу на тебя какое-нибудь нехорошее заклятие, — пообещал он, отыскивая взглядом свою волшебную палочку, которую кто-то заботливо оставил на тумбочке у кровати.

Ремус тоже посмотрел на палочку и сильнее сжал его руку.

— Новость в том, что ты… не сможешь наложить на меня нехорошее заклятие. И хорошее тоже не сможешь, — медленно произнес Лунатик.

Что бы о нем ни думал Снейп, Сириус Блэк всегда быстро соображал. И это касалось не только принятия решений в критических ситуациях. Какими бы необдуманными ни выглядели его действия для окружающих, на самом деле он всегда успевал просчитать варианты развития событий. Да, не всегда он выбирал самый безопасный, да, со стороны все частенько выглядело так, будто у него нет нормального плана, но Сириус неизменно осознавал последствия своих действий. Вот и сейчас смысл сказанного Лунатиком достиг сознания за доли секунды, и Сириус понял, что с ним было не так. При всем объективно сносном самочувствии он ощущал себя… пустым. Впервые за свои почти сорок лет.

— Я теперь… сквиб? — его голос прозвучал очень спокойно, и Рем еще сильнее сжал его руку, рискуя сломать пальцы.

— Мадам Помфри считает, что это может быть обратимо… — начал Ремус, но Сириус покачал головой, предупреждающе на него глядя, и друг, на миг прикрыв глаза, просто кивнул.

— Подай палочку, — попросил Сириус, и Ремус беспрекословно выполнил его просьбу.

Палочка ощущалась в руках очень привычно и при этом совершенно бессмысленно. Точно так же в руке могло ощущаться перо или ручка от саквояжа. Или рукоять обычной трости.

Сириус поднес палочку к глазам, потом зачем-то ее понюхал, боковым зрением отмечая, что Рем опустил голову и ссутулился так, будто ему было больно.

Взмахнув на пробу палочкой, он произнес первое, что пришло в голову:

— Люмос.

Наверное, потому, что свет должен быть всегда. Ничего не произошло. Не то чтобы Сириус считал Рема способным на жестокую шутку, однако, когда в мире ничего не изменилось, он почувствовал себя странно. Как будто раздетым. Будто на нем не было даже нелепой больничной пижамы.

— Ясно, — сказал он, чтобы что-то сказать, и, потянувшись, осторожно положил палочку на тумбочку. — Еще новости есть?

— Волдеморт погиб, — негромко сказал Ремус, хотя до этого произнес эту фразу уже раз пять.

Наверное, это должно было показать, что достигнутая цель оправдывала любую жертву. В общем-то, так оно и было.

— Я на минутку, ладно? — неловко пробормотал Рем и, не дожидаясь ответа, выскользнул за ширму. Слушая его торопливые шаги, Сириус задрал голову и посмотрел на потолок.

— Мы победили, Джим, — прошептал он. — Надеюсь, вы с Лил это видите. Прости, что так долго, дружище. И да, я сквиб. Представляю, что бы ты сейчас сказал. И что еще скажет Снейп.

Говоря с потолком, Сириус чувствовал себя немного сумасшедшим. Хотя он теперь имел на это право. Сквибов всегда считали немного недолюдьми. Как и магглов. Что ж, безумец, который поставил себе цель уничтожить «недолюдей», был уничтожен сам.

Сириус прикрыл глаза, улыбаясь и думая о том, что жить иногда гораздо сложнее, чем умереть. Но не отступать же перед трудностями? Джим бы не понял такой слабости.

Теперь, когда стало ясно, что он в общем-то в порядке, дальнейшее пребывание в лазарете было лишено смысла. У мадам Помфри и без него дел хватало, а ему теперь нужно было как-то привыкать к новой действительности. Сириус сел и свесил ноги с кровати. Первый порыв — наколдовать себе какую-нибудь одежду взамен больничной пижамы — разбился о новую реальность. Усмехнувшись, он встал и, игнорируя нелепые больничные тапочки, как был, в пижаме и босиком, отправился на поиски нужного ему пациента. Да, ему непременно нужно было увидеть Гарри, узнать, как сын Нарциссы, убедиться, что с ней самой все в порядке, но это все потом. Прямо сейчас он шел к одному конкретному человеку.

Идя по полутемному лазарету, он размышлял о том, что долгие месяцы, проведенные вне волшебства, должно быть, сильно облегчат ему жизнь в будущем. Наверное, он даже сможет прижиться в маггловском Лондоне. Впрочем, не обязательно в Лондоне. Он может отправиться на солнечное морское побережье, назваться Джеком или… Джимом. Отличное, в сущности, имя.

Пока эти мысли не вызывали восторга, скорее, хотелось удавиться. Но это ведь только начало, правда?

За одной из ширм шептались. Ее Сириус отодвигать не стал. За другой была тишина, но там оказались два старшеклассника, вероятно, те, на которых было наложено заклятие Истинного пути. На стуле между их кроватями ссутулился Рон Уизли. Сириус поспешно отступил. Он не знал, что сказать мальчику. Пока не знал.

За самой дальней ширмой в ряду тоже царила тишина. Сириус осторожно отодвинул светлую ткань и тоже едва не шагнул назад, когда на него с испугом уставился маленький мальчик. Сын Северуса Снейпа. То, что у Снейпа, оказывается, есть сын, так до конца в голове и не уложилось.

— Привет, — сказал Сириус, входя.

Сбегать, когда его уже увидели, он считал недостойным.

— Здравствуйте, — прошептал мальчик, выжидающе на него глядя.

Сириус не умел общаться с детьми, поэтому посмотрел на кровать, будто ожидая помощи. Северус Снейп, разумеется, на выручку не пришел. С чего бы ему так напрягаться? Проще же лежать в своей магической коме или параличе... Сириус не слишком разбирался в нюансах.

— Я пришел проведать… — он обвел пространство неловким жестом.

— Вы давно знаете моего папу? — вдруг спросил мальчик.

— Э-эм, — замялся Сириус, а потом сообразил, что у него ведь есть ответ на этот вопрос: — С одиннадцати лет. Мы вместе учились.

— Вы дружили? — на лице мальчишки появилось радостное оживление.

— Ну, можно сказать и так, — протянул Сириус, пытаясь вспомнить, могут ли люди, находящиеся в состоянии Снейпа, воспринимать окружающую действительность. Интересно, как быстро Снейп его убьет, когда наконец очнется?

— А какой он был в школе? — спросил мальчик, и Сириус очень пожалел, что пришел.

Он не умел общаться с детьми. Он не привык, чтобы на него смотрели с такой надеждой, он не привык быть взрослым и знающим ответы на все вопросы. У него просто не было шансов научиться всему этому.

— Ему удавались зелья, — начал он. — Еще он играл в квиддич. Немного.

На самом деле он мог рассказывать о школьных годах Северуса Снейпа очень долго, но вдруг оказалось, что ни одна из этих историй не подходит для ушей одиннадцатилетнего мальчика. Особенно учитывая, что этот мальчик — сын Снейпа.

Но тот смотрел с таким жадным любопытством, что Сириус почесал затылок и произнес:

— Однажды один человек очень жестоко над ним пошутил. Отправил на верную смерть, прямо в лапы оборотня. — После этих слов ребенок вцепился в безвольную руку Снейпа, лежавшую поверх одеяла, и Сириус тряхнул головой, отгоняя воспоминания о том, каким идиотом он был в школе. — Твоего отца спасли, и он никому не рассказал о случившемся. Не хотел, чтобы из-за него кого-то исключили из школы.

Ребенок нахмурился, а потом спросил:

— А его спасли друзья?

— Да, — после заминки соврал Сириус.

— У него было много друзей?

Больше всего на свете Сириусу Блэку сейчас хотелось сбежать. И он почти сделал шаг назад, но все же остался, приготовившись и дальше врать ребенку, потому что сказать правду у него не хватило бы духу.

— Немного, — вдруг раздалось позади него, и рядом с ним оказалась Нарцисса. — Но они были настоящими. Он обязательно поправится, Том. Мы все этого дождемся и устроим огромный праздничный обед, куда позовем всех-всех его друзей.

Нарцисса так посмотрела на Сириуса, что ему пришлось кивнуть и сказать:

— Обязательно.

Том сорвался с кровати и прижался к Нарциссе. Та обняла мальчика крепко-крепко. Как, наверное, обнимала своего сына. Впрочем, Сириус ведь помнил ее рассказы о прошедших годах. Нарцисса обнимала сейчас Тома так, как никогда не обнимала собственного ребенка.

Сириус представил будущий праздничный обед, и мысль о том, что Нарцисса так опрометчиво и так однозначно отвела и ему место за этим столом, заставила его сказать:

— А я теперь сквиб, представляешь?

Она вскинула голову и несколько секунд смотрела на него так, будто смысл слов до нее не доходил. Хотя вряд ли это было для нее новостью. Если знал Рем, значит, мадам Помфри наверняка сказала и ей.

— Вы не сможете колдовать? — забеспокоился мальчик, вывернувшись из объятий Нарциссы. — Совсем-совсем?

— Совсем-совсем, — кивнул Сириус, радуясь тому, что ребенок обратился к нему и теперь можно не смотреть на Нарциссу.

— Мадам Помфри считает, что это может быть обратимо, — затянул свою песню появившийся невесть откуда Ремус.

— Мадам Помфри, при всем уважении…

— Лучшая целительница Англии, — закончил за него Лунатик, и Сириус закатил глаза.

— Ну, значит, будем считать, что это обратится. Когда-нибудь, — как можно беспечнее улыбнулся он.

— Том, пойдем съедим по шоколадке, — предложил Люпин, и мальчик, к удивлению Сириуса, послушался.

Признаться, он предпочел бы, чтобы его не оставляли вдвоем с Нарциссой. Не подающего признаки жизни Снейпа он в расчет не брал.

Нарцисса ободряюще улыбнулась Тому, дождалась, пока они с Ремом уйдут, а потом потерла висок, словно собираясь с мыслями.

Сириус смотрел на нее, уставшую, бледную, самую родную, и не знал, что ей сказать. Положение беглого преступника, оказывается, еще было не самой паршивой подножкой судьбы.

Нарцисса подняла на него взгляд, а потом неожиданно коснулась его подбородка, не позволяя отвернуться.

— Прости, но я скажу прямо, — начала она, и он кивнул, желая поскорее разделаться с неприятным разговором. — Я не буду говорить, что понимаю твои чувства. Я не понимаю. И никогда не пойму. Мы разные люди. Отдельные. Но ты — тот человек, с которым я готова идти до конца. Я сегодня уже простилась с тобой, я уже потеряла тебя. В который раз в моей жизни. Но ты вернулся. Ты всегда возвращаешься. Помнишь, в детстве ты обещал всегда быть рядом? Обещания нельзя нарушать. Ясно? И если ты считаешь, что для меня имеет значение, сможешь ли ты и дальше готовить свой отвратительно невкусный волшебный чай, то знай, мне плевать. Я сумею наколдовать чай и сама.

По ее щекам покатились злые слезы, и Сириус осторожно стер их тыльной стороной ладони.

— Нарцисса…

— Не перебивай. Я смогу сама. Понимаешь? Я все смогу, кроме одного. Я не могу жить без тебя. И если ты вздумаешь сбежать… в маггловский мир или куда-нибудь еще, просто знай, что я…

Ее голос сорвался, и Сириус, шагнув вперед, осторожно ее обнял.

— Я не хочу больше тебя терять. Я не могу больше тебя терять. Я вообще больше не могу терять, — пробормотала в его шею Нарцисса.

— Ты не потеряешь, обещаю, — вырвалось у него.

В конце концов, какая разница, где и как жить без магии, если на земле есть место, где ты нужен, и есть люди, которым ты нужен? И есть один-единственный человек, который, кажется, выбирает тебя, когда рядом есть те, кто заслуживает этого намного больше.

— У тебя отвратительный вкус, — пробормотал Сириус в ее волосы, и Нарцисса рассмеялась.

— Подтверждаю, — раздался едва слышный голос.

Нарцисса мигом выкрутилась из его объятий и бросилась к кровати со сдавленным:

— Северус…

А Сириус вновь поднял взгляд к потолку, будто там, за высокими сводами на недостижимой высоте чистоты, к которой могут прикоснуться лишь те, кто ушел раньше тебя, Джим мог его слышать. Он скорчил гримасу, показывая, что в его жизни мало что изменилось. Его любимая женщина, выбравшая его, все-таки летит на всех парах к Снейпу.

— А я теперь еще и сквиб, — прошептал он потолку, многозначительно подняв брови.

И почти воочию увидел подбадривающее подмигивание Джима. Молодого, вечно двадцатиоднолетнего. Мерлин, совсем скоро его сын станет старше собственного отца.

* * *

Когда профессор Макгонагалл сообщила Блез о гибели отца, Пэнси рассердилась: неужели эта новость не ждала до утра? Но, видимо, утром предстояло услышать еще немало плохих новостей, поэтому декан Гриффиндора решила их разделить. Пэнси малодушно сбежала, потому что Блез, на которую разом свалились и возвращение памяти Драко, и случившееся с Тео и Винсом, а теперь еще гибель отца, просто сломалась. Да, как настоящая подруга Пэнси должна была бы остаться рядом, но у нее просто не было сил выносить скорбь. Если раньше она думала, что разделенная скорбь будто уменьшается и всем становится легче, то сегодня поняла, что ошибалась.

Грег справлялся гораздо лучше нее. Он вообще держался молодцом, и Пэнси даже не хотела думать, чего это ему стоило.

Она вернулась в лазарет, из которого мадам Помфри, к счастью, не стала ее гнать. Иначе ей было бы просто некуда пойти и пришлось бы бродить по темным и мрачным коридорам замка. Из альтернативы оставалась еще башня Гриффиндора. Но Пэнси ведь и оттуда сбежала, потому что разделенная скорбь не только не уменьшалась, она умножалась, затапливала и тех, с кем ее пытались разделить. Она душила, давила на плечи, пригибая к земле. И Пэнси не знала, как с ней справиться. А еще у нее внутри все сжималось от осознания того, что Драко и Поттер отправились в неизвестность. Умом она все понимала, но сердце то замирало, то неслось вскачь, и хотелось рвануть туда, чтобы хоть как-то помочь, защитить… Она то и дело прикасалась к галлеону в своем кармане, но тот оставался таким же холодным, как и ее пальцы.

Пэнси сидела у кроватей Тео и Винса, кажется, целую вечность, пока мадам Помфри не заглянула к ней со словами: «Присмотри тут за ними, деточка. Я скоро».

Вскочив с места, Пэнси собралась было побежать за ней, потому что присматривать за Винсом и Тео не было никакой необходимости: им не могло стать ни лучше, ни хуже в ближайшие часы, их уже как бы не существовало, и у Пэнси совсем не осталось сил даже толком поплакать по этому поводу, но сделав пару шагов за мадам Помфри, она поняла, что ноги ее почти не держат. От страха и безысходности. Пэнси вернулась к стулу и, рухнув на него, закрыла лицо руками. Она казалась самой себе маленькой и абсолютно бесполезной. И это она, которая еще каких-то пару дней назад так отчаянно билась за память Драко.

Галлеон в кармане оставался холодным. В лазарете было тихо и траурно, и Пэнси не знала, что лучше: бесконечно ждать, продолжая надеяться на чудо, или уже столкнуться с реальностью, какой бы она ни была, чтобы исчезла уже эта проклятая неопределенность.

Неожиданно все пришло в движение. Заскрипели дверные петли, раздался непонятный шум. Хотелось бы сказать, что в лазарет вернулась жизнь, но, кажется, сюда вошла смерть. Через широко распахнутые двери вплыло сразу несколько носилок, и мадам Помфри, заметившая выбежавшую на шум Пэнси, нервно воскликнула:

— Как славно, что вы еще здесь, мисс Паркинсон. Примените ко всем очищающие заклятия, а я пока подготовлю зелья.

Пэнси Паркинсон была одной из лучших в простейших чарах. Но ее руки так тряслись, что разводы грязи с белого как снег лица Поттера исчезли только с третьего раза. С лица Драко — со второго, с лица Снейпа — с четвертого.

Появившийся наконец в лазарете профессор Флитвик участливо произнес:

— Идите отдыхать, мисс Паркинсон. Вы нам очень помогли.

Никуда она, конечно, не ушла. Забилась в полутемный угол на низенькую скамеечку и, изо всех сил стараясь сдержать дрожь, принялась считать вдохи и выдохи. Это позволяло немного успокоиться, а еще позволяло не думать. Потому что невесть как тут оказавшийся Ремус Люпин вкратце пересказал учителям случившееся, и Пэнси… просто не знала, как ей теперь быть.

Драко, Поттер, Снейп находились на волоске от гибели и неизвестно когда теперь смогут прийти в себя. Одно это стоило того, чтобы умереть от беспокойства. Но этим ведь дело не ограничилось.

Роберт… погиб. Вызвал Исчезающее пламя, вслед за которым явилось Адское, и он погиб, прихватив с собой Лорда.

«Моему кузену едва исполнилось восемнадцать, когда он оказался втянутым в забавы Пожирателей. Там, где он жил, было модным тренироваться в подавлении воли. Рейнард под Империо убил своего друга детства. А после так и не оправился от этого… Поэтому я никому не позволю причинить вред тебе».

Как хорошо было в самом начале, когда она безоговорочно ему верила. Как почти хорошо было в самом конце, когда она убедила себя в том, что он предатель. И как страшно было теперь, потому что уже ничего нельзя было исправить.

«Триста восемьдесят шесть… триста восемьдесят семь».

Дыхание — это основная функция жизнедеятельности организма.

«Триста восемьдесят восемь»

Наверное, если она пока может дышать, со всем остальным тоже справится. Однажды.

Мимо ходили люди. Миссис Малфой о чем-то ее спрашивала, мистер Люпин пытался угостить ее шоколадом. Пэнси что-то им отвечала, мотала головой, уверяла, что все в порядке. Она ведь правда в порядке. Она не пострадала. Ее отец не погиб. У нее самой никогда не появится уродливой татуировки. С ней все в порядке!

Ведь разве сможет она объяснить все то, что чувствует после известия о смерти Роберта? Стянув с запястья браслет, Пэнси сжала его обеими руками.

Они так много говорили друг с другом, и она так мало о нем узнала.

«Четыреста семнадцать…»

Перед ее лицом возник стакан с водой. Еще не подняв голову, Пэнси узнала руку Поттера. Оказывается, она успела изучить его руки. Оказывается, она знала их гораздо лучше рук Роберта. А ведь еще несколько месяцев назад она считала, что всерьез влюблена в Брэда. Мерлин, как же она отвратительна!

— Я не хочу пить, — прошептала Пэнси, пряча браслет в карман мантии.

Она так и не подняла головы и теперь видела, что на Поттере были надеты полосатая больничная пижама и дурацкие тапочки.

— Это не вода, — хрипло сказал Поттер и подсунул стакан ей под нос.

От напитка слабо пахло зельем.

— Надеюсь, там отрава, — сказала Пэнси и, взяв стакан из рук Поттера, выпила содержимое одним глотком.

Поттер забрал стакан, куда-то отошел, но тут же вернулся со второй скамеечкой. Однако вместо того, чтобы поставить ее рядом, у стены, он грохнул ее напротив Пэнси и уселся так, что избежать его взгляда теперь было просто невозможно.

— Как ты? — спросил он, когда Пэнси все-таки заставила себя на него посмотреть.

— А что я? У меня все хорошо. Это вы там все чуть не погибли, — ее голос дрогнул.

Поттер несколько секунд молчал, ожидая, что она еще скажет, а потом повторил:

— Как ты?

И Пэнси прорвало. Она очень наделась, что говорила тихо. Правда надеялась. А еще она действительно не собиралась плакать, потому что на это просто не осталось сил, но пришла в себя уже на полу, сидя в кольце рук Поттера и сжимая в кулаке пижаму на его груди так, что ему наверняка было больно от врезавшегося в шею воротника. Она все говорила и говорила. Об отце Блез, о самой Блез, о том, что она, Пэнси, отвратительная и никчемная, раз просто сбежала, не смогла найти слов. Вот Грейнджер не сбежала от Уизли, разделила с ним его потерю. И от Винса с Тео она просто сбежала, потому что не может на это смотреть, и самому Поттеру она толком помочь не смогла, потому что у нее руки так тряслись, что Флитвику пришлось за ней потом все переделывать. А Роберт… Роберт умер. А она даже не смогла с ним нормально попрощаться. Она говорила с ним как с предателем. Она отвратительная и….

Кажется, к ним кто-то подходил, потому что грудь Поттера под ее ухом вибрировала, когда он отвечал на расспросы тихим голосом. Кажется, кто-то наколдовал им плед, кажется, пол под ними стал теплым. Кажется, мир сошел с ума. И единственным нормальным человеком во всем мире остался Поттер, который не сбегал от чужих слез, не говорил гадости людям, отправлявшимся на свою последнюю битву, не сомневался перед тем, как применить нужное заклинание. И руки у него наверняка никогда не дрожали.

А когда она наконец замолчала, Поттер шумно выдохнул в ее волосы и прошептал:

— Мы со всем справимся. И Роберт не держал на тебя зла, поверь. Он сам выбрал — лгать. Когда ты это делаешь, очень сложно оставаться хорошим для тех, о ком ты заботишься. И иногда нужно просто выбрать: ты нравишься или ты защищаешь.

— И откуда ты только такой умный? — сердито всхлипнула Пэнси, чувствуя, что после слез стало легче. Пусть совсем чуть-чуть, но теперь она уже могла нормально дышать.

— Да это последняя страница «Ведьмополитена». Ты просто до нее обычно не дочитываешь.

Пэнси фыркнула и разжала наконец кулак. Поттер тут же принялся вертеть головой, разминая шею, а она прижалась виском к его плечу. Оказывается, вместо дыхания можно считать удары чужого сердца.

«Один, два…» И верить. «Четыре, пять…» И учиться жить заново. «Девять, десять…»

* * *

Рон сидел на стуле между пустыми кроватями, на которых еще недавно лежали Нотт и Крэбб. Теперь кровати были аккуратно застелены. Гарри осторожно задвинул ширму и, подойдя к другу со спины, положил руки ему на плечи. Рон вздрогнул и задрал голову.

— Пойдем в башню? — предложил Гарри. — Меня уже напоили зельем и отпустили.

Рон кивнул, однако с места не сдвинулся.

Гарри убрал руки с его плеч и заложил их за спину. Сесть на одну из кроватей он счел кощунством. Так и остался стоять позади друга.

— Знаешь, в сущности, папа прожил хорошую жизнь, — неожиданно произнес Рон. — Во всяком случае, оставил после себя вон сколько всего.

— Да… — протянул Гарри, не зная, как продолжить.

Но Рон продолжил сам:

— Целую толпу рыжих. — Они оба усмехнулись. — И я знаю, что он погиб не напрасно. Волдеморта больше нет.

— Нет, — эхом отозвался Гарри.

— Твоим родителям повезло меньше. Их не стало еще тогда, когда до победы было далеко-далеко. А папа точно знал, чем все завершится.

Гарри сомневался, что Артур Уизли знал, что Волдеморт падет именно сегодня и что вообще падет, но сжал плечо Рона и кивнул, хотя друг не мог его видеть. Иногда ведь не так уж важно, что было на самом деле. Важна лишь та правда, в которую ты веришь.

— Скажем Джинни вместе, ладно?

— Конечно, — кивнул Гарри, внутренне замирая, но точно зная, что сможет через это пройти. Он ведь сильный. Это без конца повторяла Пэнси Паркинсон, пока рыдала сегодня в его объятиях. Придется соответствовать.

Он ждал, что в груди привычно поднимется глухое раздражение от необходимости соответствовать чужим ожиданиям. Но его не было. Наверное, дело было в том, что чьи-то ожидания вдруг становятся не чужие. Как и сам человек.

От пижамной куртки до сих пор пахло духами Пэнси, и мысль о том, что она сейчас спит после зелья под присмотром Ремуса Люпина, его успокаивала. Ее безопасность и душевное равновесие вдруг оказались так же важны, как безопасность и душевное равновесие Гермионы. Это было странно, но, наверное, правильно. Все произошедшее этой ночью, кажется, было правильным.

* * *

Слезы феникса — это волшебство такого порядка, до которого никому из смертных не дотянуться. Так думал Драко Малфой, сравнивая то, как чувствовал себя всего четверть часа назад и как чувствует себя теперь. Впрочем, то, что, несмотря на все случившееся, в его груди пузырилось что-то, чему он даже не мог дать названия, он относил не на счет драгоценных капель, добавленных в его зелье, а на счет... Гермионы Грейнджер, чью руку он сейчас сжимал.

Обдумать факт своего чудодейственного исцеления прямо сейчас было чертовски важно, потому что иначе пришлось бы думать о том, почему его мать обнимает чужой мужчина. Причем не так, как мог бы обнять посторонний человек в знак утешения, не так, как можно подхватить того, кто вдруг почувствовал дурноту. Нет, рука Сириуса Блэка обвивала талию его матери так, как… будто он имел на это право! «Что вообще здесь происходит?!» — заорал в его голове внутренний голос, который в другое время непременно прорвался бы наружу. Сейчас же Драко инстинктивно сжал пальцы Гермионы и вежливо произнес:

— Добрый вечер.

Его мать крутанулась на месте так, как в ее возрасте было просто непозволительно. Не то чтобы он считал, что у нее какой-то особенный возраст. Но, Мерлин!..

Гермиона сжала его пальцы и чуть дернула за руку, возвращая на место. Оказалось, он успел шагнуть вперед.

— Драко, сынок! Мадам Помфри сказала, что у тебя посетитель. Я не стала мешать. — Щеки его матери заливал такой румянец, что Драко даже думать не хотел, что было перед тем, как они с Гермионой, решив навестить профессора Снейпа, наткнулись у дальней ширмы на его маму и… — Это Сириус Блэк, — указала Нарцисса на мужчину.

— Я понял, — только и смог выдавить Драко.

Нет, ну правда, он видел фото Блэка десятки раз. Они были расклеены по всему Лондону, когда тот сбежал из Азкабана.

Гермиона вновь дернула его за руку. На этот раз с такой силой, что он покачнулся и посмотрел на нее. Она в ответ скорчила гримасу, которая могла означать только «пойдем отсюда».

«Что значит "пойдем"?» — хотелось сказать ему, но вслух он произнес: — Приятно познакомиться, — и смерил Сириуса Блэка взглядом.

— Взаимно, — ответил тот и протянул руку.

Драко не собирался ее пожимать. С какой стати? Этот человек только что обнимал его мать. Да, пусть всего лишь за талию, но, Мерлин!..

Грейнджер подтолкнула его вперед, и Драко обнаружил себя крепко пожимающим руку Сириусу Блэку. Очень крепко. Так крепко, что у того непременно должны были затрещать пальцы.

Грейнджер дернула его назад, а мама сказала:

— Ну хватит!

То, что им вдруг все вокруг командуют, рассердило. И Драко даже собирался сказать об этом Грейнджер, но сделал фатальную ошибку: повернувшись к ней, сразу посмотрел в ее глаза. И в ее взгляде было столько всего, что он вдруг понял: наверное, не стоит судить о людях вот так, не разобравшись, наверное, каждый человек имеет право на свою историю. И на свое счастье. Нет, он, конечно же, так не думал, потому что… Мерлин! Это же его мать! Но почему-то, высвободив руку из пальцев Грейнджер, Драко шагнул вперед и крепко обнял маму, давая понять, что он рядом и никогда никому не позволит ее обидеть. И плевать ему на то, что этот кто-то может быть опасным преступником, коварным злодеем... Да кем угодно может быть! В конце концов, Драко сумел вытащить ее из лап Темного Лорда. Неужели он позволит ей стать жертвой какого-то Сириуса Блэка? Мысль о том, что, возможно, ее не нужно спасать, он оставил на потом. Сейчас и так было слишком много новостей.

— Сириус — крестный Гарри Поттера, — неловко сказала мама, когда он наконец ее отпустил.

— Рад за Поттера… и за вас, — после паузы добавил Драко.

Раньше он сказал бы, что сочувствует, потому что его крестник псих, но сейчас эта фраза так и не оформилась. Вообще, глупости все это. Ну, то есть Поттер, конечно, псих, но Драко и сам в какой-то мере не слишком здоровый.

— Драко, — мама бросила быстрый взгляд на Гермиону и, понизив голос, сообщила: — Фред Забини погиб.

— Я знаю, — тихо отозвался он, чувствуя глухую боль от этой уже не-новости.

— Тебе стоит поговорить с Блез, — глядя ему в глаза, произнесла мама. — Ей очень нужна поддержка сейчас. Поверь. Да и все же…

Что «все же», так и не прозвучало, но он и сам понимал: все же Блез была его невестой, все же Фред был частью их дома, все же это было его долгом.

Драко кивнул, глядя в пол. Есть вещи, которые просто нужно сделать, хочешь ты или нет. Потому что это твой долг и потому что это правильно.

— Тебе правда стоит поговорить с Блез, — неожиданно сказала Гермиона, когда они в уютном молчании прошли половину пути до гриффиндорской башни.

— Да, — кивнул он, замирая от мысли, что Гермиона именно такая, и понимая, что сама Блез вряд ли проявила бы подобное великодушие.

Впрочем, какой смысл было сравнивать два абсолютно разных и абсолютно цельных мира?

* * *

Блез смотрела на огонь, в котором темнело волшебное стекло наколдованных Грегом стаканов. Когда они с однокурсниками так же поминали маму Нотта или дядю самого Грега, Блез наивно думала, что уж она-то никогда не окажется той, из-за кого придется устраивать этот выматывающий душу ритуал. Сейчас в гостиной Слизерина их было всего двое: она и Грег.

Он не позволил ей снова пойти в лазарет, потому что смысла сидеть возле Винса и Тео не было. В спальню девушек седьмого курса он ее тоже не отпустил, потому что… На самом деле, Блез не знала почему. И даже не хотела знать.

Все, что она хотела: отмотать время назад, когда самой большой ее бедой было невнимание Драко Малфоя, его рассеянный взгляд, его мысли не о ней. Мерлин, если бы только можно было вернуть время вспять, она без колебаний окунулась бы в тот горький декабрь, когда Драко от нее ускользал с каждой минутой, с каждым ударом сердца. Потому что тогда она могла отправить сову домой и получить в ответ письмо, написанное знакомым аккуратным почерком.

«Блез, милая, все образуется. Верь мне…» — всегда писал ее отец. И Блез верила. Даже когда была раздавлена, разбита и глубоко несчастна. Верила. Она и теперь не сомневалась в этом ни капли. Потому что отец никогда ее не обманывал. Все обязательно образуется. Только теперь без него. И каким будет это «без него», Блез даже не хотела пока думать.

Грег сидел рядом, то и дело потирая левое запястье в нескольких сантиметрах от пятна свежего ожога, повторявшего очертания черепа с выползающей изо рта змеей.

Такие ожоги сейчас были у всех бывших Пожирателей. Слизеринское подземелье не спало. Оно затаилось. Никто не знал, что произошло, и все боялись пока еще об этом говорить. В комнатах старшекурсников слышались шаги, то и дело шумела вода, откупоривались склянки с заживляющими мазями и обезболивающими зельями.

Утром слизеринцы наберутся смелости посмотреть друг другу в глаза и признаться в том, что почувствовали этой ночью сперва небывалый упадок сил, а потом их резкое возвращение вместе со жгучей болью, принесшей освобождение от клейма.

Но все это будет утром.

Грег пережил момент избавления от Метки рядом с Блез. Так получилось. Если бы у него был выбор, он бы наверняка предпочел шипеть от боли в одиночестве, но так вышло, что гибель Лорда застала его на выходе из лазарета, где они с Блез провели, кажется, целую вечность в скорбном молчании у кроватей друзей.

Блез не сразу поняла, что происходит, однако стоило Грегу сжать предплечье и со стоном привалиться к ближайшей стене, а потом и вовсе сползти на пол, как она бросилась к мадам Помфри. Целительница догадалась не в пример быстрее. Нет, у нее тоже не было ответа на вопрос, чем это все закончится, но у нее были обезболивающее зелье и заживляющая мазь. Грег отказывался возвращаться в лазарет, повторял, что он в порядке, — в общем, вел себя не слишком адекватно ситуации, и Блез пришлось взять все в свои руки. Она уговорила его выпить обезболивающее зелье, а потом сидела рядом с ним на полу, вытирала его лоб влажной салфеткой и повторяла, что все будет хорошо. А когда все закончилось, она смазала чудовищный ожог на предплечье Грега заживляющей мазью и отвела друга в гостиную Слизерина. Он не сопротивлялся. Видимо, чувствовал, что ей нужно о ком-то позаботиться, чтобы не сойти с ума.

А теперь он заботился о ней: молчал, и она чувствовала его теплое плечо. Это ведь так важно — чувствовать чье-то плечо рядом.

Дверь в гостиную открылась, впуская Драко Малфоя. Он был бледным, растрепанным, и из-под мантии с чужого плеча выглядывала пижама.

Грег тут же вскочил. Блез осталась сидеть.

— Как вы? — спросил Гойл.

— Лорд погиб, — ответил Драко, глядя прямо на Грега. — Мы… по-разному. Но в целом нормально.

Грег вытянул руку, показывая Драко ожог на предплечье. Тот бросил один короткий взгляд и, кивнув, произнес:

— Скорее всего, останется шрам.

— И хорошо, — ответил Грег. — Шрамы — это память. Плохо, когда не помнишь. Большой шанс вляпаться во что-то по новой.

Драко снова кивнул и наконец посмотрел на Блез. Грег тут же отступил прочь от дивана, давая ему место. Драко подошел ближе и присел перед ней на корточки. Блез уже и не помнила, каково это, когда он смотрит вот так: с искренней заботой, с сочувствием. И как же мало вдруг это значило теперь.

— Мне очень жаль, — шепотом произнес Драко и накрыл ее сцепленные пальцы своей рукой.

Блез видела, что он говорит искренне. Она посмотрела на его бледную руку. На кисти виднелась ссадина, а на пальце — свежая царапина. Блез отметила все это мимоходом, понимая, что с его рукой что-то не так, но не в силах прямо сейчас думать, что именно.

— Если бы все можно было изменить… — начал он, но она перебила:

— В жизни на самом деле очень редко можно что-то изменить, Драко. Особенно то, что уже сломалось, исчезло или умерло.

Он сильнее сжал пальцы и произнес:

— Мы все позаботимся о тебе и о твоей матери.

Блез слабо улыбнулась. В этом был весь он. Неотвратимо честный. Даже сейчас он не стал врать, говоря «я позабочусь о тебе». Он честно сказал «мы». И в это «мы» входило такое количество людей, что сам Драко там наверняка терялся.

— Я справлюсь, — ответила она и, встав с дивана, протянула руку Грегу. — Пойдем навестим ребят, пока их не отправили по домам.

Грег посмотрел на Драко и сказал: «Извини». В этом «извини» было гораздо больше, чем извинение за вынужденный уход. Драко медленно кивнул.

Блез усмехнулась про себя. В конце концов, начинать с чистого листа было пусть и страшно, но необходимо. Отец будет непременно ею гордиться.

* * *

Магический паралич был, на самом деле, неоправданно легкой платой за то, что он сделал со своей магической сущностью. Как там говорил профессор Дамблдор? «У каждого волшебника есть свой предел, и я за свой шагнул»?

Северус был уверен, что сам он не просто шагнул за предел. Он с разбегу запрыгнул за него так далеко, что нормальные границы его магической сущности просто исчезли из виду.

Когда стало понятно, что Лорд будет ломать Драко, Северус бросил в борьбу всего себя. Это было очень странное чувство. Впервые в жизни он не пытался рассчитывать силы, держать в уме завтрашний день. У него больше не было завтра. Было только здесь и сейчас, и в это здесь и сейчас он вложил всю свою боль от потери тех, кого любил, всю свою ненависть от многолетнего бессилия и невозможности что-либо изменить. У Моранов не было шансов. Ни у одного из них. Даже у Лорда не было бы шансов, если бы он не был хитрым ублюдком, который пользовался чужой магией.

Но в те мгновения это было совершенно неважно. Северус жалел только об одном: о том, что не узнает, чем все закончится.

Судьба решила иначе. Магический паралич лишил его возможности шевелиться, сделав совершенно беспомощным во второй раз за последние сутки, но оставив возможность чувствовать и слышать. Поэтому Северус мог наблюдать и гениальный в своем безрассудстве план юного Морана, и бесстрашие Драко, и сумасшедшую самоубийственную попытку Блэка. Он слышал и считывал происходящее, понимая, что это кара за беспечность последних минут и теперь ему предстоит увидеть смерть людей, которые были для него так важны.

Но Лорд просчитался. Снова. Сломался на такой мелочи, как бунт юной души, не пожелавшей становиться безвольным орудием, и на отцовской любви, укрывшей от хозяина то, о чем на самом деле думал Роберт Моран.

И вот теперь в лазарете, не имея возможности пошевелить ни единым мускулом, Северус впитывал последние новости.

Блэк лишился магии. Влил ее всю без остатка в род Блэков, чтобы дать шанс Драко. Удивлен ли был Снейп? Ничуть. То, что лично он не любил — слово «ненавидел» уже почему-то не всплывало в мозгу — Блэка, не означало, что тот был лишен добродетелей. Пожертвовать собой ради сына Нарциссы было вполне в его духе.

Поттер попал под сильнейший ментальный удар, защищая Драко, и даже умудрился достойно ответить сильнейшим легилиментам современности. Но за его мозги Северус не волновался, потому что был убежден, что у мальчишки их просто не было. Ну хорошо, были, но любить Поттера его все-таки ничто не заставит.

Драко пострадал довольно сильно, впрочем, мадам Помфри как раз приготовила ему зелье со слезами феникса, и значит, еще до утра он сможет покинуть больничные стены. Драко сильный. Он обязательно со всем справится. Раз уж сумел сохранить разум под действием такого мощного артефакта.

Нарцисса была в порядке, если не считать испуга и чувства вины за то, что она не перенесла в Хогвартс тело Морана. Все это он успел узнать от нее до прихода Тома. Северус понимал: знай она, что он все слышит, не была бы так откровенна. Но его грела мысль, что, несмотря на его неподвижность и бесполезность, она все еще рядом с ним и без конца прерывает свою исповедь словами: «Ты только возвращайся скорее». А еще раз за разом повторяет: «Когда ты поправишься…»

И в этом расписываемом ею будущем сплошь радостные картинки. Немного, на взгляд Северуса, нереальные, но кто он такой, чтобы не давать дорогим ему людям мечтать? Разве не ради этого они вели войну долгих двадцать лет?

Ширма тихонечко отодвинулась, и к кровати подошел его сын. Еще до того, как Нарцисса обратилась к мальчику по имени, Северус понял, что это именно Том. Его душу затопило безграничное тепло. В одной из газет он прочел однажды фразу: «Властимила Армонд прожила долгую жизнь, чтобы в итоге бездарно умереть и превратиться в пыль. Так чем же тогда она отличается от любого из нас?» Первым порывом у Северуса в тот момент было найти ничтожество, написавшее жалкую статью, но потом он остыл и ничего делать не стал. Причин тому было много: начиная с тайны, которой был окутан их с Властимилой роман, и заканчивая тем, что расплата журналиста за язвительные слова не вернула бы ее к жизни. И вот теперь Северус думал, что Властимила сама ответила всем бездарным писакам, пытавшимся задеть ее при жизни и после смерти. Она не превратилась в пыль, кто бы там что ни думал. Она продолжилась в другом человеке. В своем маленьком сыне.

Северус многое отдал бы сейчас за то, чтобы обнять Тома и помочь ему забыть этот кошмар. Только не стиранием памяти, потому что, что бы ни говорил Альбус Дамблдор, нужно менять не прошлое, а настоящее: не отнимать воспоминания, а делать так, чтобы все плохое забывалось само, потому что хорошего вокруг больше. А еще он многое отдал бы за возможность сказать спасибо Властимиле за это ни с чем не сравнимое счастье — быть отцом.

Сообщи Северусу кто-нибудь еще месяц назад, что его мозг будет выдавать вот такие избитые истины, которым место на страницах «Ведьмополитена», он бы рассмеялся в лицо говорившему.

А потом к нему пришел Блэк. И пока бывший гриффиндорец вытуживал из себя общение с его сыном, Снейп думал о том, что, кажется, все действительно закончилось. Тома не оставят без присмотра. Со скорбной обязанностью по отправке Теодора и Винсента их семьям Макгонагалл справится сама. Равно как и с проверкой прочих детей на заклятия. Он наконец может отдохнуть.

Это уже не его война, как без конца повторял ему внутренний голос, уговаривая просто отключиться и не пытаться цепляться за реальность. И Северус почти сдался на его уговоры, почти позволил тягучей дреме увести себя в небытие. Но его сын вдруг трогательно разволновался от новости о том, что Блэк утратил магические силы, а Нарцисса впала в отчаяние. Пусть она и говорила правильные вещи, но Северус ведь слышал: ей плохо и страшно, она до смерти боится того, что Блэк взбрыкнет, решит, что он больше здесь не нужен, что он слабак и прочее, прочее… Мерлин! Да, это больше не его война. Но это его мир.

— Подтверждаю, — попытался сказать Снейп, когда Блэк заметил, что у Нарциссы отвратительный вкус. И у него неожиданно получилось.

Кажется, ему удалось побить собственный рекорд. Кажется, в мире не было магов с подобными способностями. И кажется, это не имело никакого значения. Потому что именно сейчас значение имел лишь шепот Нарциссы:

— Я знала, что ты вернешься. Я верила!

И с трудом повернув голову, Северус увидел слезы счастья на бледных щеках. Слабо сжав ее ледяные пальцы, он улыбнулся, понимая, что она действительно верила, хоть у нее и не было для этого ни одного основания: в истории не существовало волшебников, которые смогли бы вернуться к жизни после повторного магического паралича.

— Я тоже верил, — соврал Снейп.

Ни во что он, конечно, не верил. Он ведь был из тех людей, которые просто действуют и готовы нести ответственность за результат.

Но мир, в сущности, ведь держится не на таких, как он. Такие, как он, вносят смуту, нарушают чьи-то планы. А мир и гармония строятся на таких, как Нарцисса, которые просто верят, и их вера творит чудеса.

* * *

Малфой с Гермионой ушли не сразу. Сначала Гермиона проследила за тем, как Рон принимает успокаивающее зелье, потому что уже давала ему похожее пару часов назад и теперь волновалась, чтобы не было передозировки. Пока она привычно суетилась вокруг Рона, Гарри с Малфоем в одинаковых больничных пижамах топтались рядом, не зная, куда себя деть от неловкости.

Это врагами можно стать за одну минуту, а друзьями… Впрочем, Гарри пока не готов был заглядывать в будущее. Он просто смотрел в одну точку, слушая негромкий голос Гермионы, и чувствовал присутствие Малфоя. И впервые оно не раздражало. Во всяком случае, не так сильно, как могло бы.

Рон уснул почти мгновенно, вызвав тем самым приступ паники у Гермионы, которая посчитала это симптомом передозировки. Гарри с Малфоем синхронно переглянулись, и слизеринец негромко сказал:

— Его состояние можно проверить.

— Точно. Я совсем уже, — всплеснула руками Гермиона и схватила с тумбочки свою палочку.

— Когда половину жизни живешь, ничего не зная о волшебстве, получается вот так, — Гарри указал слизеринцу на Гермиону. — Я тоже не всегда вспоминаю, что что-то можно проверить с помощью волшебной палочки. Или передвинуть, или…

— Постараюсь всегда держать это в уме, — кивнул Малфой, и услышавшая его Гермиона, оглянувшись на миг, расцвела такой улыбкой, что в Гарри шевельнулась привычная ревность.

Он точно знал, что самым главным в последних словах Малфоя для нее было слово «всегда».

А потом Гарри сам выпроводил их, сказав, что присмотрит за Роном, что тут Сириус и, вообще, он просто хочет немного побыть в одиночестве, а не отвечать на миллион возможных вопросов в гостиной Гриффиндора, потому что, возможно, не только Пожиратели почувствовали падение Волдеморта.

Гермиона явно разрывалась между желанием остаться с ним и уйти с Малфоем, поэтому Гарри принялся их выпроваживать с удвоенной силой. Малфой при этом в их с Гермионой спор не вмешивался — стоял в стороне и кутался в мантию, которая была ему широка: что-то с колдовством Гермионы сегодня явно было не так. И этот аргумент Гарри тоже использовал в споре, заявив подруге, что ей нужно отдохнуть.

Когда они наконец вышли, Гарри задвинул ширму и, вернувшись в кровать, долго не мог устроиться на неудобной подушке. Наконец он кое-как улегся и принялся смотреть на Рона. Без очков он толком его не видел, но от мысли, что Рон рядом, было спокойнее. Глядя на друга, Гарри думал о том, что почти ничего не чувствует. Вернее, чувствует столько всего, что впору тоже выпить успокоительного и отключиться на пару суток.

«Жизнь можно просто жить», — сказал ему полчаса назад бледный Малфой умирающим голосом.

В его исполнении это прозвучало не слишком жизнеутверждающе. Но чем больше Гарри об этом думал, тем больше признавал, что в словах слизеринца был смысл. «Но как? — хотелось спросить ему. — Как жить, если… Если нет цели, если…»

Ширма отодвинулась, и из-за нее выглянул Сириус. Гарри резко сел и суетливо схватил с тумбочки очки. Они так и не поговорили толком. Ну, не считать же разговором отрывистые команды Сириуса там, на Гриммо? Команды, которые они с Малфоем выполняли беспрекословно.

— Не спишь? — спросил крестный и откинул волосы с лица.

— Нет, входи.

Сириус тихонько задвинул ширму и посмотрел на спящего Рона.

— Как он?

Гарри пожал плечами.

— С виду нормально. Но сам понимаешь.

— Понимаю, — кивнул крестный. — Это нужно просто пережить. Потом… не заживет, нет, но болеть будет меньше.

— Ты о моих родителях сейчас? — вырвалось у Гарри.

— В большей мере, — снова кивнул Сириус, не отводя взгляда от лица Рона. — От меня тогда будто часть отрезали. Я не сошел с ума в Азкабане только потому, что поклялся себе выбраться и отомстить за них. Шестнадцать лет прошло, а я все еще иногда говорю с Джимом. Придумываю, что он бы мне ответил. И Рем с ним говорит. Как видишь, не заживает, но… болит вправду меньше.

Сириус усмехнулся своим мыслям, а Гарри вдруг понял, что сам он никогда так не тосковал по родителям. Нет, он, конечно, тосковал, но как ребенок, который хотел, чтобы его обняли, хотел услышать голос мамы, почувствовать теплые руки, узнать, что он самый лучший. Но это ведь было о нем самом. Он тосковал о себе, лишенном любви и заботы. А Сириусу было больно за друзей: за Джеймса Поттера и Лили Эванс, которых он знал и любил.

Гарри посмотрел на крестного. Тот, почувствовав его взгляд, повернулся и вопросительно поднял брови.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, и Гарри накрыло волной стыда за свое дурацкое поведение, за свои недоверие и злость. На самом деле стыдно ему стало еще там, в гостиной Блэков, когда он увидел Сириуса в деле: Сириуса-аврора, Сириуса-защитника. Его откинуло в тот день, когда крестный упал за Арку и казалось, что это уже навсегда. И вот сегодня он снова едва не потерял его. Да, Сириус ему не отец и никогда им не станет, поэтому глупо пытаться увидеть в нем Джеймса Поттера, глупо надеяться на то, что он будет вести себя так, как того хотелось бы Гарри или кому-то еще. В жизни ведь все гораздо сложнее.

— Прости меня, пожалуйста, — прошептал Гарри, сглотнув. — Я вел себя как придурок.

Сириус указал на кровать Гарри:

— Не возражаешь?

Тот мотнул головой и подвинулся, уступая место.

— Все мы частенько ведем себя как придурки, — сказал крестный, присаживаясь рядом. — Знал бы ты, что мы с Джимом творили в молодости. Перед Снейпом сегодня так стыдно стало.

— А мне перед тобой, — едва слышно выдавил Гарри.

— Брось, — Сириус обнял его за плечи и чуть притянул к себе. — Все в порядке.

И этим он тоже, наверное, отличался от остальных отцов. Он не собирался воспитывать и был готов легко прощать. Сириус на миг сильнее сжал его плечо и убрал руку.

— Что теперь будет? Ну, с твоими документами и вообще?

Крестный некоторое время молчал, собираясь с мыслями, и Гарри начало накрывать паникой. Дом на Гриммо разрушен, и больше нет места, которое могло бы служить убежищем беглому преступнику.

— Профессор Флитвик сказал, что его давний приятель работает в отделе по противодействию особо опасным магическим правонарушениям. Отдел вне ведомства аврората, поэтому есть шанс, что отношение к моему случаю там будет… другое. Как все немного утрясется, он узнает, что можно сделать. Но, если что, у меня есть запасной вариант.

— Какой? — Гарри подтянул колени к груди и обхватил их руками, вглядываясь в крестного и отмечая, что ему очень нравится на него смотреть. Потому что Сириус — вот он, живой, настоящий. Улыбается, отбрасывает волосы, лезущие в лицо.

— Я могу получить маггловские документы, — огорошил его крестный.

— Подожди, это же незаконно, — шепотом произнес Гарри, покосившись на спящего Рона, как будто тот мог подслушать и кому-то доложить. — Волшебник не может жить по маггловским документам. Любой маг должен быть зарегистрирован и…

— А я больше не маг, — широко улыбнулся Сириус и развел руки в стороны.

— В каком смысле? — не понял Гарри.

Сириус оторвал его правую руку от колена и энергично ее пожал.

— Приятно познакомиться, Сириус Регулус Блэк, новоиспеченный сквиб. Мадам Помфри в шоке, обещала завтра, точнее уже сегодня, ввести в такой же шок колдомедиков из Мунго. У нее есть возможность сделать это, минуя официальные каналы. В общем, пытается меня обнадежить, но… — он выпустил ладонь Гарри и снова развел руками.

Гарри окатило жаром, когда он представил, что мог сегодня очнуться и узнать, что больше не может колдовать. И это притом, что он-то столько лет жил, вообще ничего не зная о волшебстве, а Сириус был частью волшебного мира с самого рождения.

— Сириус, — только и смог выдохнуть он и, бросившись вперед, обнял крестного за шею. — Мы справимся. Мы найдем лучших колдомедиков, мы со всем разберемся, — шептал он, комкая воротник больничной пижамы крестного.

Теплая ладонь опустилась на его спину.

— Эй, это все неважно, Гарри. Как сказала Нарцисса, я просто не смогу теперь наколдовать свой отвратительно невкусный волшебный чай.

Гарри разжал руки и, отодвинувшись, посмотрел в глаза Сириусу. То, как прозвучали последние слова, заставило его спросить:

— А она сможет? Наколдовать для тебя?

Сириус криво улыбнулся, неловко повел плечом, а потом вдруг улыбка слетела с его лица, и он серьезно кивнул.

— Ну так это же здорово! — воскликнул Гарри, стараясь не думать о том, насколько странно обсуждать подобное с собственным крестным, а еще о том, что Нарцисса Малфой — мать Драко Малфоя. Мерлин, как же так-то?

Улыбка приклеилась к лицу ошалевшего Гарри Поттера. Ну, ничего. В конце концов, жизнь можно просто жить. Даже вот такую странную. Правда, ему нужна пара секунд на то, чтобы это все переварить. И Сириусу, кажется, тоже.

Передышку им обоим неожиданно принесла Паркинсон.

Когда она отодвинула ширму, Сириус тут же пружинисто встал и потрепал Гарри по волосам, совсем как ребенка.

— Я буду с Ремусом. Ты заходи в любую минуту.

Он улыбнулся Пэнси и широким жестом пригласил ее войти.

— Ага, — севшим голосом произнес Гарри вдогонку крестному, но тот уже ушел.

Паркинсон выдавила из себя улыбку и, войдя, остановилась в нерешительности.

— А Драко нет? — она указала на Рона так, будто не была уверена, что это не Малфой.

— Нет, он ушел. А это Рон. Он спит после зелья, — Гарри выдал нелепую фразу, одернул пижаму и, выбравшись из-под одеяла, свесил ноги с кровати.

Нужно было, наверное, встать. Или наколдовать для Паркинсон стул. Или… Ничего сделать он не успел: Пэнси неожиданно села рядом, хотя и сама могла наколдовать стул. Наверняка красивый. Даже идеальный. У нее вон как хорошо получались всякие заклинания. Гарри поймал себя на том, что приход слизеринки принес не передышку, а, кажется, повод для паники. Во всяком случае, сердце у него отчего-то принялось бухать в груди с такой силой, что сидеть рядом с наверняка слышавшей это Паркинсон было неловко.

— Ты же уснула, — тон у него получился обвиняющий.

— Проснулась, — пожала плечами Пэнси, не поднимая взгляда от пола, а потом добавила шепотом: — Спасибо тебе. Ты очень помог мне сегодня.

Она так сильно сцепила руки, что у нее побелели пальцы. Гарри хотелось их коснуться, чтобы она чуть расслабилась. Ну правда. Хватит с них того, что его почти подбрасывает на кровати от нервов.

— Не за что, — выдавил он непослушными губами. — Обращайся, если что.

— А можно? — Пэнси вскинула голову и посмотрела на него в упор.

У нее были темно-карие глаза. А в скудном освещении лазарета они казались совсем черными. А еще у нее были очень длинные ресницы, которые она наверняка увеличивала какими-то чарами. Последняя мысль заставила его нервно усмехнуться, и Паркинсон чуть отодвинулась.

Гарри попытался уцепиться за ее вопрос, но почему-то выдал:

— А ты ресницы заклинанием удлиняешь?

Глаза Пэнси на миг расширились, а потом сощурились.

— А тебе подсказать нужное? Будешь пользоваться?

До Гарри дошло, что он ляпнул что-то не то.

— Я… Да. В смысле, нет. Да… можно обращаться, — наконец вернулся он к ее вопросу. — Тебе всегда можно.

Наблюдавшая за его словесными упражнениями Паркинсон подняла взгляд к потолку и покачала головой.

— Поттер, Поттер, — ее голос прозвучал устало, а Гарри вдруг понял, что так произносит его фамилию только Пэнси.

Не формально, не язвительно, не пытаясь задеть, а просто называя его по фамилии, данной ему отцом. И Гарри нравилось, как это звучит. Ну да. Он Поттер.

— Что у нас происходит? — неожиданно спросила Пэнси.

Гарри чувствовал, что это очень важный вопрос. Слишком важный для почти трех часов ночи. Ему было очень страшно дать неправильный ответ. Ведь еще совсем недавно Пэнси рыдала в его объятиях и обвиняла его в том, что он сильный, вообще ни в чем не сомневается, что у него все получается и он как-то умеет со всем справляться. Не соответствовать этим лестным обвинениям вдруг оказалось очень страшно.

— У кого у нас? — нервно выпалил Гарри и покосился на Рона, который ну никак не мог сейчас выступить поддержкой. И до утра не сможет.

Пэнси как-то странно улыбнулась и медленно встала.

— Стой! — Гарри вскочил следом, зацепился за тапки и не упал только потому, что Пэнси схватила его за плечи и помогла удержать равновесие.

— Поттер, как ты только умудрялся все время спасать мир с такой неловкостью? — в ее голосе слышалось глухое раздражение.

— Ну, видишь, как-то умудрялся, — шепотом ответил он, потому что Пэнси стояла совсем рядом и все еще держала его за плечи. — Слушай, я не знаю, что происходит… У нас происходит, — решительно добавил он и для наглядности ткнул пальцем себе в грудь, а потом в плечо Пэнси. — Но я не хочу, чтобы это… больше не происходило.

Наверное, это было недопустимо, неправильно по отношению к Кэти и по отношению к Роберту. Особенно к Роберту, но жизнь ведь можно просто жить. Ее… нужно просто жить. И Гарри, кажется, не был готов к тому, чтобы в этой жизни вдруг не стало Паркинсон.

— Ага, — совсем неаристократично ответила Паркинсон и ткнулась лбом в его плечо.

Ему не оставалось ничего, кроме как крепко обнять ее и прижать к себе, мысленно обещая, что в этой новой жизни он позаботится о том, чтобы ей не было страшно и чтобы ей больше никогда не пришлось так горько плакать, как она плакала совсем недавно. Для этого ведь и существуют… друзья, правда?

— Ага, — повторила Паркинсон, как будто он произнес последнюю мысль вслух.

* * *

Утром в главном зале царила давящая атмосфера. Гермиона не знала, как это работает, но вся школа была в курсе случившегося. Слизеринцы выглядели притихшими, многие — заплаканными. Места Нотта и Крэбба пустовали.

Если вчера Снейп говорил о том, что ученикам подольют зелье в напитки, поэтому старосты должны были обеспечить стопроцентную явку, то теперь было понятно, что никакого обмана не понадобится: каждый в этом зале готов был принять любое зелье добровольно. И если в гриффиндорцах Гермиона и так не сомневалась, то мрачная решимость слизеринцев ее удивила.

Блез Забини сидела между Драко и Гойлом, но общалась преимущественно с последним. Хотя Драко не избегала: Гермиона видела пару раз, как они о чем-то переговаривались. Расстраивало ли это ее? Пожалуй. Но жизнь вообще такая штука, в которой каждую минуту можно найти сотню поводов для расстройства. Вот только стоит ли? Может, лучше обратить внимание на то, как он чуть заметно улыбается, стоит им встретиться взглядами? Или как вертит на запястье часы, которые она ему отдала? В конце концов, просто порадоваться тому, что он живой и все помнит?

И Гарри живой. Вот он рядом. Хмурится и что-то говорит Джинни. И Джинни жива. И тоже рядом. И да, она переживает страшную утрату, но они все вместе. Они уже провели больше часа утром в комнате Гермионы на полу перед камином, и Гарри обнимал Джинни, а Рон просто смотрел в огонь. И Джинни, выплакавшись, наконец сказала, что все будет обязательно хорошо, потому что папа всегда так говорил.

И никто не стал ей возражать. А значит, все вправду наладится!

Наконец в зале блеснуло несколько ярких вспышек. Зелье выявило заклятие на пятерых учениках: трех слизеринцах и двух когтевранцах.

Традиционно мрачный Северус Снейп жестом пригласил их подойти и, что-то негромко сообщив, повел их в сторону выхода. Все это время в зале царило гробовое молчание.

Оцепеневшая Гермиона сжала под столом ладонь Рона, и тот пожал ее руку в ответ.

— Все будет хорошо, Кевин! — раздался голос со стороны когтевранского стола, когда Снейп и пятеро учеников были уже в дверях.

Шестикурсник Когтеврана обернулся и помахал рукой, а потом поклонился, как будто был актером на подмостках. В зале раздался смех, а потом аплодисменты. Сперва редкие, они быстро переросли в шквал оваций. Гермиона тоже хлопала изо всех сил, чувствуя, как в груди развязывается один из многочисленных напряженных узелков. Потому что с Кевином, с которым она не перекинулась и парой слов за все время учебы, действительно все будет хорошо. И с остальными ребятами тоже. Ведь заклятие удалось обнаружить.

Северус Снейп поднял руку и жестом опытного дирижера собрал все аплодисменты в кулак.

— Разумеется будет, мистер Волкер. И да, сегодняшнее мероприятие не повод не готовиться к тесту по зельям, — закончил он привычно раздраженным тоном.

В зале раздался смех. Зелье со слезами феникса исцелило тело профессора зельеварения, но, похоже, оказалось невластным над его характером.

— Спасибо, профессор! — услышала Гермиона от кого-то из стоявших рядом со Снейпом учеников.

Снейп скупо улыбнулся и вывел ребят из зала навстречу спешившей к ним мадам Помфри.

* * *

Драко Малфой вышел из главного зала, оставив притихшую Блез на попечение Гойла и Пэнси. Наверное, в эту минуту мир праздновал победу добра, а кто-то, возможно, скорбел о Лорде. Ведь в его окружении были безумцы вроде тетушки Беллатрисы.

Здесь же, в стенах Хогвартса, все казалось таким же, как и вчера. С той лишь разницей, что теперь Драко Малфой вернул себе память и бессонная ночь так и не дала ответов на то, как относиться ко всему произошедшему и что делать с тем чувством, которое просто в нем не помещалось, все время грозясь вырваться наружу. Только это ведь в нем бушевала буря, а в окружавшей его действительности ничего не изменилось. Гермиона Грейнджер по-прежнему сидела за столом Гриффиндора рядом с Поттером и Уизли и лишь изредка бросала на него взгляды. А этого вдруг оказалось отчаянно мало.

Драко бродил по опустевшим коридорам Хогвартса, то и дело меняя направление, когда в поле зрения попадался кто-то из учеников. Время шло, а ответа на вопрос, как жить в новой реальности, у него пока так и не было.

Или же был?

Драко резко выдохнул и в очередной раз изменил направление, хотя вокруг никого не было. Просто теперь он знал, куда именно идет. Он шел, выбросив все мысли из головы, и просто считал шаги. В душе страх боролся с азартом. Драко Малфою было семнадцать. Возраст, в котором уже поздно начинать верить в маггловские сказки. Но он почему-то загадал, что, если ему суждено быть с Гермионой Грейнджер, она непременно будет ждать его в кабинете прорицаний на первом этаже.

Конечно, символичнее было бы оказаться там, где началась эта странная история: в его комнате в родовом поместье Малфоев. Драко невольно усмехнулся, вспомнив, как в предпоследний день летних каникул обнаружил нелюбимую тогда еще гриффиндорку, сжавшуюся в комочек за его кроватью. Знал бы он тогда, чем все это обернется.

Увы, его комната, как и само имение, прямо сейчас были недоступны. Но, если говорить о символичности, можно ведь начать отсчет и с первого настоящего поцелуя?

На семьсот шестнадцатом шаге он остановился перед закрытой дверью. Отсчитал три удара сердца и повернул старинную ручку до основания.

На столе, заколдованном под плато, сидела Гермиона Грейнджер. Маленькая и очень потерянная.

Услышав скрип двери, она вскинула голову и неверяще улыбнулась.

— Я тебя нашел, — зачем-то сказал он, наконец понимая, ради чего выжил вчера.

Ради того, чтобы видеть ее улыбку. И просто начать наконец жить. И верить в то, что он обязательно справится с этой непростой задачей.

— КОНЕЦ -

Друзья, 12 мая в 18:00 (МСК) запланирован стрим, приуроченный к окончанию истории. Приходите обсуждать и виртуально обниматься.

https://vk.com/public158483622?z=photo-158483622_457241968%2Falbum-158483622_00%2Frev