Сердце Скал. Зверь (джен)

17-24 Осенних Молний, 399 год Круга Скал. Эпинэ, Гальтара

До Старогальтарской дороги Ричард добирался три дня. В провинции царил хаос: часть городов и сёл держала руку мятежников. Правда, бо́льшая часть населения осталась верна Олларам, но убийство Фердинанда II и объявление кронпринца незаконнорождённым выбило у людей почву из-под ног. Власть губернатора Сабве почти повсюду пала; на местах управляли мэрии и советы старейшин. Многие с надеждой ждали прихода Ворона, но смутьяны из сторонников независимой Эпинэ вели себя куда горластее. На дорогах, в небольших деревнях, даже в маленьких городах можно было нарваться на мародёров; когда их ловили, то вешали прямо на городских воротах или на деревьях вдоль главных улиц.

Дик, наученный прежним опытом, ехал, присоединяясь к торговым обозам, которые сновали из деревень в города и обратно. Разумеется, это облегчало его выслеживание, однако Дик почему-то доверял слову Валме, хотя, здраво рассуждая, виконт вряд ли этого заслуживал. Решение, тем не менее, оказалось правильным: захваченный осенившей его мыслью, Дик совершенно забыл о еде. Он вспомнил о ней только к вечеру, когда его случайные товарищи-торговцы уселись за ужин. Соблазнительный запах пищи красноречиво поведал о его глупости: он отправился в Гальтару, не захватив ни крошки съестного.

Он обменял у купца, сильно смахивающего на гогана, свой дорогой тёплый плащ на связку сухарей, вяленое мясо и простую накидку из некрашеной шерсти. Одинокому путешественнику, отправившемуся в опасный путь, не стоило привлекать к себе лишнего внимания.

Его постоянно задерживали разные происшествия — иногда обыденные, иногда зловещие. Несколько раз у небольших деревушек дорогу ему преграждали мужики. Они высыпа́ли на главную улицу с дымящейся вонючей паклей, вооружённые чем попало: кольями, вертелами, лопатами, мотыгами, длинными ножами. Обычно небольшую группу сопровождала свора обозлённых псов. Увидев это зрелище в первый раз, Ричард встревожился, вспомнив гальтарских разбойников. Он даже схватился за шпагу, но мужики не проявляли к нему никакого интереса.

То была облава на крыс. Крестьяне выкуривали их из подвалов и нор, травили собаками, пугали огнём и били всем, что попадалось под руку.

— Эти твари совсем взбеленились, сударь, — объяснил Дику деревенский староста, когда Дик пожелал узнать, что происходит. — И так-то жрут всё, что ни попадя: прошлой зимой годовалому внуку тётушки Готон обе руки обгрызли. А теперь совсем житья не дают: кого не цапнут — человек как ума лишается. Видать, конец света близко, раз крысы так зверствуют!

— А много ли людей у вас заболело? — спросил Дик, с отвращением вспоминая лаикскую крысу.

— Да почитай с полдюжины, сударь. Заперли мы, кого смогли, в погребе; теперь сидят и щерятся друг на дружку, ровно сами они крысы. Когда бы мы их не связали, глотки бы нам перегрызли. Беда, сударь! В прежние-то времена, старики сказывали, ходил по земле некий дудочник, и как заиграет, бывало, на своей дудке, так все крысы сами к нему сбегаются. А он их в Гальтару уводил, в подземный лабиринт, откудова нет выхода. Там бы они все и сгинули. Эх, кабы знать, где этот дудочник и кто он!

— Анэм, — машинально ответил Дик. — Это не дудка, а охотничий рог.

Охота Ушедших промелькнула перед его мысленным взором: Анэм с рогом, способным зачаровывать раттонов; Лит с мечом, способным их убивать; Астрапэ с луком, чьи молнии не позволяли паразитам сбежать, и Ойдма с жезлом — чтобы вызвать дождь, когда с раттонами будет покончено. Дику как в озарении открылась истина: охота Ушедших не являлась пустой забавой.

— Это был рог Анэма, — повторил он, машинально нащупывая рукоятку фамильного кинжала.

Староста взглянул на него с удвоенным вниманием.

— Вы говорите о старом демоне, сударь? — переспросил он и тяжело вздохнул, качая головой: — Тогда нам совсем беда. Старые-то демоны все повымерли.

У Дика словно что-то сдвинулось в сознании.

— У меня была свора гончих, — сказал он напряжённым чужим голосом. — Натасканных на этих крыс. Если я вовремя доберусь до дома, я пришлю их вам.

— А далеко ли ваш дом? — деловито осведомился староста, оживившись.

— В Гальтаре, — ляпнул Ричард, но тут же поправился: — я хочу сказать: рядом с Гальтарой. В Мо́лло, — произнёс он первое припомнившееся название.

Крестьянин в изумлении вытаращил на Ричарда глаза.

— Да разве вы не слыхали, сударь? Летом-то вся Гальтара ходуном ходила! Там всё разрушено. После землетрясения никого не осталось: кто сразу помер, а кто бежал оттудова без оглядки.

— Динучча наверняка ещё в Молло, — пробормотал Ричард, пряча покрасневшее лицо: всякий раз, когда упоминали землетрясение, он чувствовал себя преступником. Ласково погладив Сону, он добавил: — Я получил от неё известия.

В местном трактире Ричард запасся бурдюками с водой и объёмистой флягой с местным грушевым сидром — пуарэ́, как его называли эпинцы. В прежнее время юноша непременно пожелал бы сравнить его с надорским напитком, изготовлявшемся из яблок, — разумеется, в пользу матушкиной кухни и искусства. Однако теперь он всего лишь с рассеянным удивлением отметил душистую сладость знакомого вкуса. Будь жив Эгмонт, он сказал бы, что сын просто повзрослел. Но Эгмонта Окделла давно не было на свете.

Старогальтарский тракт, когда Ричард выбрался на него, показался юноше ещё более заброшенным, чем он помнил, и трудно узнаваемым. Землетрясение преобразовало окружающий пейзаж. Часть старых каменоломен обрушилась; одни выработки засыпало землёй, зато другие обнажились, зияя глубокими провалами, уводящими в никуда. Ричарду так и не удалось найти пещеру, в которой его держали бандиты, и люк в катакомбы, через который они с Гиллалуном сбежали от капитана Паганаччо. Вероятно, пещера обвалилась, похоронив в себе всех разбойников, за исключением Жана-коновала. Лезть в новые провалы Ричард не рискнул: кто знает, найдёт ли он внутри вход в Лабиринт? К тому же, Сона не могла спуститься в опасные дыры, а Дику не хотелось расставаться с мориской до последнего.

У него была на уме другая мысль. Легенды, читанные им некогда в библиотеке на улице Мимоз, повествовали о храме абвениатов — средоточии древнего язычества. Тайный ход вёл оттуда в подземное святилище, в котором анакс Золотых Земель и четыре Повелителя избирали нового абвениарха. Ричард был уверен: именно в этом подземном зале Лит, воскресший в его памяти, разговаривал с Каталлейменой. Там и следовало искать Оставленную сестру смерти.

Дик не сомневался, что найдёт Каталлеймену в том же месте, в котором оставил её в прошлый раз.

Правда, в прежний свой приезд он не заметил никакого древнего храма. Но это ни о чём не говорило: тогда он провёл в городе слишком мало времени, чтобы увидеть всё.

Ричард въехал в Гальтару на исходе четвёртого дня.

Спешившись, юноша осторожно пошёл по развалинам, внимательно осматриваясь по сторонам и ведя Сону в поводу.

Странное дело! Землетрясение как будто бы совсем не затронуло город. Он разрушался сам по себе, постепенно превращаясь в каменную пыль. Причины его агонии казались не физическими, а метафизическими. Ещё на подъезде к столице Ричард видел множество развалившихся крестьянских лачуг, а вдоль старогальтарского тракта — куски разбитых вдребезги обелисков, однако в самом городе, казалось, не рухнула ни одна развалина, ни одна ветхая колонна, утыкавшаяся в небо как поднятый перст. Камни, лежавшие на земле и преграждавшие ему путь в прошлый раз, казалось, не сдвинулись с места даже на сотую долю бье. Ричард бродил по мёртвым улицам, полным песка и пыли, и думал, озарённый неожиданной и диковинной мыслью:

«Этот город умирает оттого, что его покинули мы».

Он поднялся на Холм Ушедших, надеясь высмотреть с высоты древний языческий храм, способный привести его к Каталлеймене.

Вечер был ясным, но он ничего не увидел.

Сойдя вниз, он обошёл четыре башни, стоявшие по краям площади. Они возвышались как воины, закованные в непроницаемую броню и опустившие забрало. Любой бы пришёл к выводу, что у них никогда не было ни входа, ни выхода. Ричард смутно помнил, как он блуждал внутри Северной — Надорэа, почти потеряв самого себя; помнил, как услышал голос эра Рокэ и увидел монсеньора на пороге, с головы до ног залитого золотым солнечным светом. Однако сейчас он никак не мог отыскать этот порог. Дик долго простукивал камень чуткими пальцами, мысленно прося его отозваться; он всматривался в толщу кладки, закрыв глаза и прижавшись к ней лбом. Тщетно. Северная башня открывалась только мёртвым, он же был беззастенчиво и бесстыдно жив.

Оставив тщетные попытки, Ричард снова взял Сону за поводья и побрёл вдоль улиц, прикрыв глаза. Всего несколько месяцев назад он блуждал внизу по катакомбам, в земляном чреве этого города, и первозданная тьма пожирала его снаружи и изнутри. Был ли он жив тогда? Или он всё-таки умер там, в Лабиринте? Он не знал этого даже сейчас.

Слова молитвы, которую он произносил в своём бреду, пришли ему на память и теперь:

«Прародитель Лит! Я кость от кости твоей, я камень скалы, воздвигнутой тобою… Стань навеки неотделим от меня, отче Лит, как я неотделим от праха, из которого ты вызвал меня».

Ему почудилось, что камни глухо зашептались под его ногами. Сосредоточившись на своих ощущениях, он совершенно забыл об осторожности, но тем не менее, ни разу не споткнулся о лежащие на земле обломки. Может быть, этим он был обязан внимательности Соны?..

Ричард не успел додумать эту мысль: он едва не впечатался всем телом в какое-то препятствие.

Отступив и открыв глаза, Дик увидел перед собой кусок обвалившейся стены, сложенной из больших каменных блоков и некогда богато украшенной. Прежде она явно являлась частью какого-то здания, но теперь стояла совершенно обособленно: слева, справа и позади неё валялось только каменное крошево и крупные обломки.

Может быть, это и был остаток древнего храма? Ричард внимательно осмотрел огрызок кладки: он был высотой в человеческий рост и длиной всего в пару десятков бье. Площадка, над которой он возвышался, казалась сравнительно ровной: под слоем песка Ричард чувствовал старинные каменные плиты. Однако нигде — ни вдоль стены, ни за ней, ни рядом не виднелось ни единого лаза, даже мышиного. Земля здесь затвердела настолько, словно сама обратилась к камень на столетия заброшенности.

Скорее всего, перед ним были руины какого-то богатого дома — только и всего.

Ричард со вздохом обогнул препятствие. Вместе с Соной они возобновили молчаливое шествие по мёртвым улицам Гальтары — размеренное, как похоронная процессия.

Темнело. Дик понуро брёл с закрытыми глазами, доверившись чутью мориски. Мысленно он повторял молитву Литу, всем сердцем взывая к камням о помощи. То, что шёл он совершенно свободно, хотя в древних развалинах это казалось почти чудом, подтверждало его догадку: камни всё-таки слышали своего Повелителя. Ричард всем сердцем надеялся, что они выведут его на верный путь.

Однако когда через полчаса он упёрся носом в новое препятствие, оно на поверку оказалось старым. Та же стена, которая преградила ему дорогу в первый раз, преградила её и во второй.

Да он просто ходит по Гальтаре кругами!

— Святой Алан! — процедил Дик сквозь зубы, впервые использовав имя почитаемого предка как ругательство.

Но раздражение ничем ему не помогло: усталость и быстро наступающая темнота делали дальнейшие поиски бессмысленными.

Приходилось подумать о ночлеге. Ричард с Соной отыскали наименее шаткую постройку — по-видимому, остатки какого-то древнего особняка, и забились в неё. К счастью, погода стояла ясная: случись дождь, Ричард и мориска вымокли бы до костей в своём ненадёжном убежище.

На рассвете Дик возобновил обход. Солнце только поднималось над Восточной башней — самой плохо сохранившейся из всех, — когда Ричард в третий раз упёрся носом в давешнюю стену. Упрямая развалина оказалась на редкость назойливой: в какую бы сторону ни шёл Повелитель Скал, она неизменно торчала у него на пути.

Это уже не могло быть простым совпадением. Ричард замер в глубокой задумчивости, а потом отступил на несколько шагов от стены, чтобы как следует рассмотреть её. По форме она до странности напоминала большое зеркало с ломанными каменными краями. Ему показалось, что трещины и остатки украшений на ней складываются в неясный, но знакомый узор. Как загипнотизированный, юноша вглядывался в него, мысленно вытаскивая полустёртые линии из глубины каменной кладки. Камень поддавался — неохотно, словно что-то внутри него отчаянно сопротивлялось.

Дик проявил упорство, свойственное всем Окделлам. Мельком ему подумалось, что сейчас он похож на ребёнка, который упрямо тянет увязшего в густой смоле мотылька за тонкие полупрозрачные крылышки.

Узор на стене проступил отчётливее — или так казалось уставшим глазам. Ричард с удовлетворением опознал тонкую фигурку, хрупкие плечи и босые ступни молодой женщины, виденной им лишь однажды. Лицо её, выступившее из камня, было искажено яростью. Ричард дёрнул женщину на себя, и камень с облегчением выплюнул её: так болото со звучным вздохом выбрасывает из своей топкой глубины затянутую по недосмотру корягу.

Вот оно что! Каталлеймена тайно наблюдала за ним со стены древнего храма! Но теперь её сил было недостаточно, чтобы сопротивляться Ричарду.

Вытолкнутая на неровную площадку, Оставленная Сестра смерти пошатнулась, с трудом удерживая равновесие, но устояла. Она гордо выпрямилась перед Диком, сложив тонкие руки на груди, глядя на юношу холодно и надменно.

— Что вам нужно от меня, кузен?

Ричард снял шляпу и учтиво поклонился. Потом выпрямился, стоя с обнажённой головой, и осенний ветер сразу же принялся перебирать и ерошить его отросшие пряди.

— Что вам нужно? — повторила Каталлеймена уже не так сухо, внимательно всматриваясь в его лицо.

Ричард ответил ей с полным чистосердечием и простотой:

— Я пришёл, чтобы торговаться с вами, эрэа.

Слово «карас» на мгновение промелькнуло в мыслях у обоих, но не прозвучало. В холодном взгляде Каталлеймены блеснул жадный интерес, однако она не спешила его обнаруживать.

— Торговаться? О чём?

— На эра Рокэ напали раттоны, — ответил Дик прямо, как всегда. — Несколько дней тому назад, возле Эр-Эпинэ. Вы знаете об этом?

Каталлеймена чуть заметно кивнула.

— Мои слуги защитили его, — сухо проговорила она.

— Выходцы, — подтвердил Дик, довольный, что разговор сразу принял нужное направление. — Но один из выходцев хотел отомстить эру Рокэ. Разве они не менее опасны, чем раттоны, эрэа? У ваших слуг сохраняется остаток собственной воли, не так ли? Почему? Почему Катари не утратила прежней памяти и хотела мести? Разве мёртвое не мертво?

— Какое отношение это имеет к вашему приезду сюда? — саркастически поинтересовалась Каталлеймена. — Вы хотите поторговаться со мною за вашу бывшую королеву? Помнится, вы были её верным рыцарем!

Дик жарко покраснел и не смог выговорить ни слова. Он действительно любил Катари и жаждал совершить во имя неё подвиги. Пусть она оказалась не той, за кого себя выдавала, но сейчас он словно бы предал её — или память о её лживом идеальном образе.

— Мне жаль, — произнесла Каталлеймена, потешаясь его смущением, — но в таком случае вы напрасно проехались до Гальтары. Я не могу воскресить эту лживую кошку, о которой вы так трогательно беспокоитесь. Упокоенный выходец погибает сразу и навсегда.

— Как вы смеете!.. — по привычке вырвалось у Дика, но он тут же прикусил язык и проговорил — глухо от подавленного раздражения: — А как же Пегая кобыла, эрэа?

— Что Пегая кобыла? — нахмурилась Каталлеймена.

— Ведь она не человек! — начал развивать свою мысль Дик с нарастающей горячностью. — Почему? Почему она единственный нечеловек среди выходцев? И почему она сильнее других?

Каталлеймена усмехнулась. Разжав скрещённые на груди руки, она прошлась по площадке перед стеной, погружая босые ступни в каменное крошево. На её тонкой коже не оставалось ни малейших следов. По-видимому, она размышляла.

— Забавно, — сказала она словно бы про себя. — Забавно, что этот вопрос задают мне впервые — и задаёт именно тот, кто мог бы и сам догадаться об ответе! Вы так слепы, кузен, что не способны узнать собственного вассала?

«Что это значит?» — поражённо подумал Дик и гордо вскинул голову.

— Я прекрасно знаю, что Пегая кобыла была когда-то нейдорским пони, — ответил он высокомерно. — Но пони не мои вассалы, даже если принадлежат мне.

Каталлеймена расхохоталась от всей души.

— Пони! — воскликнула она, смеясь. — Пони! Так вы приехали, чтобы выторговать у меня пони? Мечтаете сами завладеть Пегой кобылой, кузен? Отличная лошадь для такого лихого наездника, как вы! Ха-ха-ха!

Ричард молчал, сжав зубы. Видит Создатель: насмешки, которые он некогда слышал от Ворона, научили его терпению. Если потребуется, он сумеет вынести дурной характер прабабки эра Рокэ и не скажет ни словечка в ответ!

Каталлеймена, кажется, догадалась о его решении. Она перестала смеяться и небрежно пожала плечами.

— У животных нет души, мой маленький кузен, — снисходительно объяснила она. — Поэтому они и не могут стать выходцами. Только осколок души, сохраняющийся в теле, не позволяет мертвецу умереть окончательно. Вы спрашиваете, почему у выходцев остаётся собственная воля? Потому что такова человеческая душа. Память о собственном драгоценном «я» и бесконечные дурные желания — такова её природа. Вот вам и ответ.

— А Пегая кобыла? — упрямо повторил Ричард, не давая сбить себя с толку.

— Не животное, — отозвалась Каталлеймена и впилась в него долгим испытующим взглядом. — Вовсе нет. Хотите, я расскажу вам об этом?

В синих глазах бессмертной женщины блеснуло странное торжество, и Ричард весь внутренне подобрался от дурного предчувствия. Каталлеймена явно готовила ему какой-то скверный сюрприз.

— Кто же она? — спросил юноша внезапно севшим голосом.

— Он, — поправила Каталлеймена. — Мальчик. Пегая кобыла — это маленький эорий Дома Скал. Ваш вассал, кузен. Однажды, много кругов тому назад, этот дурной сорванец стащил пони и удрал на нём верхом от нянек и служанок. Он носился по лесу и в конце концов угодил в надорское болото — их много в тех местах, которые вы называете своей вотчиной. Я пожалела дурачка и попыталась спасти его, но он захлебнулся раньше, чем я успела ему помочь. Однако его расковавшийся пони ещё агонизировал, и мне удалось сохранить в скотине осколок души её глупого хозяина. Этого не следовало бы делать, учитывая, что животные мне не подвластны… Ваш дурной вассал постоянно отбивается от рук и бродит, где пожелает. Кажется, один из ваших друзей, некий унар Паоло, очень некстати сел на него. Помните ли вы Паоло Кальявэру, кузен? Милый, добрый юноша. Ему очень не повезло оказаться в вашей компании! И любознательному отцу Герману тоже… Ну что? Теперь ваше любопытство удовлетворено?

У Ричарда занялось дыхание. Так вот что произошло в Лаик с отцом Германом и бедным Паоло! Вот почему никто и никогда так и не нашёл их тела!.. Но разве он, Ричард Окделл, хоть как-то виноват в этом? Мог ли он предотвратить подобное несчастье? Он не знал.

Ричард судорожно сглотнул и с трудом произнёс прерывающимся голосом:

— Так Пегая кобыла… мой вассал?

— Был им когда-то, — подтвердила Каталлеймена. Её, похоже, радовало, что своим рассказом она ударила Ричарда по больному месту. — Теперь вы, конечно, не имеете над ним власти. Но его детская память ещё хранит страх перед своим сеньором. Когда вы, мой добрый кузен, принялись топить его в камне, он узнал вас. Он ведь всё посмертие боялся, что ему достанется от главы Дома за своевольный побег! Что поделать! Мальчишке едва сровнялось девять, когда он сделался выходцем. Смерть не прибавила ему ума.

— И когда я стал топить его, он вспомнил, как захлебнулся в болоте… — пробормотал потрясённый Дик, чувствуя, что на лбу у него выступает холодный пот.

— Именно так, — подтвердила Каталлеймена, сверкая синими глазами. — Мальчишка узнал вас и теперь боится всей памятью своей мизерной прошлой жизни. Зато Повелитель Скал оказался слеп и не узнал собственного вассала. Вы удивительно не наблюдательны, кузен.

Каталлеймена усмехнулась совсем как эр Рокэ, и Ричард почувствовал себя последним глупцом. Но как, как он мог даже предположить подобное?!

К счастью, умница Сона дёрнула за повод, и Дик опомнился. Он приехал в Гальтару со вполне определённой целью. Что бы не говорила Оставленная, он не позволит ей обыграть себя. Слишком многое стоит на кону.

— Так что же вам нужно? — вкрадчиво спросила Каталлеймена. За несколько прошедших минут, пока Ричард предавался раскаянию, она успела подойти слишком близко, и теперь смотрела прямо в глаза юноше. — Вы приехали, чтобы выторговать у меня Пегую кобылу, так?

— Нет! — в ужасе воскликнул Дик, отшатываясь. — Но как можно, — продолжал он торопливо, — как можно сохранить осколок души в мёртвом теле? Разве живое не умирает от этого?

Каталлеймена медленно закивала головой, как кивает змея перед нападением.

— Умирает, — подтвердила она. — Поэтому выходцы всегда ищут живых. Они существуют, поглощая чужие души — их тепло. Жизнь — это тоже магия. Она служит выходцам пищей, так же, как и раттонам.

— Но как можно удержать душу? — настаивал Дик, с трудом удерживая нить собственных мыслей. — Мой вассал был мёртв, когда вы поместили в пони кусочек его души. Вы сами это сказали. Каким образом можно сделать что-то подобное?

— Вы забываете, кто я, кузен, — презрительно ответила Каталлеймена, гордо выпрямляясь. — Я эорий, так же, как вы. И даже больше, чем вы. Во мне горит огонь Ушедших. Мне отдала своё бессмертие Ойдма. Я была участницей этого обряда, и я знаю, как передаётся пламя вечности.

Ричард, пошатываясь, отступил от Оставленной. Так значит то, о чём он догадался уже давно, действительно правда! Сила, способная творить бытие, пламя, которое являлось природой Ушедших — вот что подарило Каталлеймене вечную жизнь.

Огонь Этерны.

Ричард действительно нашёл то, что искал.

— А как же твой сын? — спросил он тихо, устремив на Оставленную потрясённый влажный взгляд. — Разве ты не хотела отдать ему частицу своего бессмертия? Разве не его ты оплакиваешь до сих пор?

Каталлеймена вздрогнула всем телом и резко отвернулась. Похоже, теперь Ричард своим непредумышленным вопросом ударил её по больному месту.

— Мой сын не захотел бессмертия, — глухо ответила она. — Он прожил долгую жизнь и пожелал умереть так же, как все люди. И сын моего сына тоже.

Дик уставился на неё неверящим взглядом.

— Неужели никто из Раканов не захотел вечной жизни? — воскликнул он. — Это невозможно! Так не бывает!

— Мой правнук, — согласилась Каталлеймена. — Он был совсем юношей, когда умирал. Я отдала ему часть своего бессмертия, но из-за этого я изменила обряд, и он стал холодным — слишком холодным даже для вечности!

— Почему ты не отдала всё как Ойдма? — спросил Дик удивлённо.

— Я не могла оставить его одного, он был слишком юн! — огрызнулась Каталлеймена с яростью. — Нельзя было бросить на него всю Кэртиану!

— Так твой правнук стал первым выходцем? — догадался Дик. От мистического ужаса у него волосы зашевелились на голове.

— Ему просто не хватало магической силы, — забормотала Каталлеймена горестно. — Он пытался забрать её у родных, у других членов семьи. У друзей. У тех, кто знал его человеком. Он уводил близких одного за другим, превращая в себе подобных, но не насыщался сам. Я не могла этого больше вынести. Я упокоила его.

— Так выходцы питаются магией? — осенило Ричарда.

— Жизнью. Жизнь — это тоже магия, кузен, единственная магия, которой обладают простые смертные. Поэтому даже раттоны не брезгуют людьми.

— Раттоны… Раттоны пожирают людей? — ужаснулся Ричард.

— Магию. Для них это пища, как для тебя хлеб и вода. Но у простых людей много не возьмёшь: они легко умирают. Повелители сильнее, но их кровь слишком опасна: она способна уничтожить выходца. А раттонам приходится пускаться на хитрость: заманивать Повелителей в ловушку обманом. Они играют на ваших жалких желаниях и глупых слабостях.

— Они смогли одурачить Робера в Сакаци, — пробормотал Дик про себя.

— А тебя самого — в Нохе, — подтвердила Каталлеймена презрительно.

— А как же астэры? — встрепенулся Дик. — Наши спутники?

— Они не люди, — равнодушно ответила Каталлеймена. — Даже не животные. Это сгустки магии, только и всего. Их воля и разум зависят от воли и разума Повелителя. Если Повелитель не знает о них, они засыпают. Разве ты не помнишь, как твой литтэн спал в Гальтаре? Если связь между вами нарушена, ваши спутники становятся лёгкой добычей. Раттонам ничего не стоит выесть их изнутри.

Ричард внезапно вспомнил о Повелителе Ветра. Им считался эр Рокэ, но на самом деле эр Рокэ родился Раканом.

— А если Повелитель… пропал? — спросил юноша севшим голосом.

— Тогда его спутники обречены, — холодно ответила Каталлеймена.

— То есть, это значит, — воскликнул Дик взволнованно, — что белые ласточки погибли?!

— Все.

Ответ Оставленной прозвучал, как выстрел из пистолета.

— Святой Алан!— пробормотал Дик, мысленно подсчитывая потери. — Вместо них остались крылатые ведьмы. Раттоны, сожравшие эвротов. Сколько же их? Шестнадцать?

— Двоих ты убил, — любезно напомнила Каталлеймена.

— Но если их так много, они наверняка уничтожат эра Рокэ! — воскликнул Дик в тревоге.

— Мои слуги защитят его! — повторила Каталлеймена надменно.

— Выходцы! Которые по твоим собственным словам ничуть не лучше раттонов!

— Они гораздо лучше твоих Изначальных тварей, кузен! — взвилась Каталлеймена. — Твои твари способны сожрать весь мир!

Изначальные твари! В голове Дика словно вспыхнул яркий свет. Так вот куда Ушедшие заманивали раттонов во время охоты!

— Они нужны для защиты Кэртианы, не так ли, кузина? — торжествующе спросил он. — Рог твоего отца очаровывал раттонов, и они бежали на звук — сюда, в Лабиринт, где Изначальные твари пожирали их?

Каталлеймена скривила губы в недовольной гримасе.

— Зачем ты спрашиваешь о том, что и так знаешь?

— Где этот рог?

— Разве ты не слышал в прошлый раз? Он потерян. Когда погиб последний Повелитель Ветра, рог пропал. Если ты хочешь купить именно его, кузен, мне нечего тебе продать. Проси чего-нибудь другого. Что тебе нужно?

— Я хочу спасти эра Рокэ, — ответил Дик спокойно и решительно. — Не только от твоих выходцев или раттонов. Я хочу избавить его от проклятия. До конца нынешнего круга осталась всего неделя. Если эр Рокэ погибнет без наследника, весь наш мир сгинет в никуда, и ты ничего не сможешь с этим сделать. Кэртиана не выживет без своего анакса!

— У него будет наследник! — громко выкрикнула Каталлеймена. — Я одна могу родить его и я сделаю это!

Дик с удивлением посмотрел на Сестру смерти, и в его памяти внезапно всплыли слова Ворона, сказанные в Нохе, у Башни Истины.

— Меня не привлекает инцест с фамильной окаменелостью. Я лазаю к дамам в окна, а не в гробы!

До Дика вдруг дошёл смысл этого высказывания, казавшегося раньше полным бредом, и неожиданно для самого себя он громко и безудержно расхохотался.

Каталлеймена дёрнулась как от удара. Её бледное лицо окрасилось румянцем гнева. Не говоря ни слова, она повернулась и шагнула к стене, из которой Ричард недавно вытащил её. Юноша понял, что ещё мгновение — и Оставленная исчезнет. Он напряг все силы, запрещая камню принимать женщину. Каталлеймена толкнулась в стену рукой и остановилась, ошеломлённая: путь, ставший для неё привычным за многие столетия, впервые оказался закрыт.

— Прошу простить меня, эрэа, — проговорил Ричард, с трудом пытаясь сдержать рвущийся наружу хохот. — Но разве эр Рокэ согласился с вашим любезным предложением?

Каталлеймена даже не повернула к нему головы.

— Неважно! — ответила она сквозь зубы. — Когда он поймёт, что иного выхода нет…

— Он уже нашёл выход! — перебил её Дик. — Он хочет, чтобы его место в Кэртиане занял Ринальди Ракан. Так же, как и ваш сын, кузина, эр Рокэ готов умереть!

На сей раз Каталлеймена обернулась к Дику всем телом. Глаза её расширились.

— Но это… Это не выход! — выдохнула она. — Ринальди никогда не согласится. Он больше не Ракан. Он Одинокий. Он не может остаться здесь навсегда!

— Но он может снять проклятие, которое наложил, когда был человеком! — воскликнул Дик звонко. — И тогда эр Рокэ выживет!

Каталлеймена в сильном волнении отошла от стены. Похоже, эта простая мысль никогда не приходила ей в голову. Она была слишком сосредоточена на собственных обидах и мечтах о мщении.

— Если Леворукий простит потомка своего брата, — горячо заговорил Ричард, пытаясь развить свой успех, — то Излом будет эру Рокэ не страшен. Проклятие спадёт, он выживет, а потом выберет себе такую жену, какую пожелает, и станет отцом — так же, как его отец и все его предки до него. И тогда Кэртиана будет спасена! Если эр Ринальди простит, всё изменится.

— Он никогда не простит! — резко бросила Каталлеймена прямо в лицо Дику. — С ним поступили несправедливо. Беатриса Борраска была такой же лживой, похотливой кошкой, как твоя бесценная королева, кузен. Они с Эридани попросту оболгали Ринальди. Он имеет право на воздаяние.

Ричард обомлел. Такого он даже не предполагал.

— Но разве месть — это самое главное, кузина? — спросил он встревоженно. — Разве для Одинокого нет ничего важнее прошлой человеческой жизни?.. Нет! Это не так! Ему важнее настоящее. Огонь Этерны — вот что для него дороже всего на свете! — выкрикнул он во весь голос догадку, которая осенила его в Эр-Эпинэ. — Отдайте ему этот огонь — и он простит всё, раз и навсегда забудет любые обиды, которые пережил человеком! Вы можете помочь ему возродить Этерну. Ойдма подарила свой огонь вам, а вы знаете, как передать его неповреждённым. Да вы только что сами признались в этом!

Каталлеймена молчала и только смотрела на Ричарда огромными остановившимися глазами.

— Если вы отдадите свой огонь Ринальди Ракану, он простит эра Рокэ, — договорил Дик, чувствуя, что внутренне весь дрожит от напряжения. — Он снимет проклятие, и всякая опасность для Кэртианы пропадёт. Я пришёл сюда для того, чтобы выкупить у вас пламя Этерны, кузина. Вот что мне нужно на самом деле.

— А!.. — медленно протянула Каталлеймена. Застывшее лицо её казалось какой-то деревянной маской. — Вот что вам понадобилось, кузен Литтион!.. А что я получу взамен?

Дик бросил взгляд на бледную, почти не различимую тень у своих ног. Уезжая в Гальтару, он оставил Рамиро своему эру в качестве дополнительной защиты от раттонов. Но теперь литтэн был нужен ему самому.

Он мысленно позвал гончую. Бледная крошечная тень начала постепенно наливаться чернотой и расползаться у его ног как чернильная клякса. Спустя несколько минут она приняла форму собаки, а ещё спустя мгновение сам Рамиро поднялся из неё, высунув язык на манер запыхавшегося от быстрого бега пса.

Ричард опустился на одно колено и снял с литтэна ошейник, сплетённый Гиллалуном, когда они ещё находились в Молло после спасения из Лабиринта. В потайном кармашке Дик спрятал карас, выпавший некогда из меча Раканов — лучший тайник трудно было придумать. Зажав камень между пальцами, Ричард поднялся и показал его Каталлеймене, которая следила за его действиями глазами, горевшими синим огнём.

— Ты получишь то, что хотела, — негромко сказал он, поднимая карас, крепко сжатый в руке.

— Твоё повелительство? — произнесла она хрипло.

— Да. И моя жизнь, — просто ответил Дик.

Каталлеймена медленно покачала головой, не отводя, однако, глаз от караса.

— Короткая человеческая жизнь в обмен на моё бессмертие? — спросила она. — Этого слишком мало.

Но Ричард не дал себя обмануть.

— Нет, — ответил он спокойно. — Не человеческая жизнь. Род Лита должен был длиться в Кэртиане вечно. Его семени назначалось рождать Повелителей Скал круг за кругом, пока жива Кэртиана. Но у меня нет наследника. С моей смертью кровь Лита иссякнет, как ты и хотела. Я предлагаю честный обмен, Каталлеймена. Бессмертие моего рода на твоё личное бессмертие. Это справедливо.

Каталлеймена промолчала, пристально глядя на него. Ричард стоял прямо перед ней — неподвижный, как утёс, твёрдый и незыблемый, как скалы. Осенний ветер ласково играл его волосами.

— До конца этого круга осталась всего неделя, — продолжал Дик решительно. — Найди Одинокого и проведи обряд, который Ойдма проводила с тобой, не меняя в нём ничего. Отдай всё. В обмен на пламя Этерны проси у Ринальди прощения для эра Рокэ и его рода. Ринальди ты легко сумеешь отыскать: он твоей крови, и вдобавок, в нём, как и в тебе, горит огонь бессмертия. Я знаю: после обряда ты умрёшь, но твои потомки станут править Кэртианой и унаследуют власть Повелителей Скал. Разве это не то, чего ты всегда хотела? Я отдаю это тебе.

Каталлеймена продолжала молчать — то ли в нерешительности, то ли в слишком сильном изумлении. Ричард, поражённый её бесчувственностью, начал горячиться.

— И ты ещё назвала Катари лживой кошкой! — воскликнул он, глубоко задетый. — А разве ты сама не клялась, что предпочла бы умереть со своим мужем, чем жить вечно? Значит, ты столетиями лгала — всем, и самой себе тоже! Антемион погиб, защищая Этерну. Он потерпел поражение, как мой отец в Ренквахе от эра Рокэ. Но ты — ведь ты можешь победить там, где он проиграл. Ты можешь выиграть эту битву после него и ради его детей. Разве это не стоит всего, что у тебя есть?.. Моя матушка не стала бы раздумывать ни секунды. Она спасла бы дело моего отца, будь у неё такая возможность, даже если бы сама в него не верила!

Каталлеймена как зачарованная сделала шаг по направлению к Ричарду.

— Если меня не станет… — произнесла она прерывающимся голосом, — если меня не станет, Рокэ лишится моей защиты. Все мои создания исчезнут вместе со мной.

— Тогда нам нельзя терять времени, — решительно ответил Дик. — Пусть они прямо сейчас сгонят всех раттонов в Гальтару.

— Им это не под силу, — призналась Каталлеймена просто. — Иначе я давно сделала бы это. Это под силу только тебе, кузен Литтион.

Ричард посмотрел на неё вопросительно. Каталлеймена пояснила:

— Я уже сказала тебе: раттоны питаются магией. Средоточие магии Кэртианы — Сердце Скал. Только ты и Рокэ можете взять его в руки. Ты и сам знаешь это. Ты уже касался его. Когда ты покажешь его раттонам, все они сбегутся к тебе.

— И тогда… Тогда родится Зверь, не так ли? — спросил Дик. — Что такое Зверь?

— Преддверие конца, — ровным голосом ответила Каталлеймена. — Все магические силы Кэртианы находятся в подвижном равновесии. Если ты нарушишь его, все стихии выйдут из-под контроля. Ты можешь вызвать Зверя по своему желанию, но остановить его способна только твоя смерть. Но разве не ею ты сейчас торгуешь?

Ричард кивнул и на минуту задумался.

— Раттоны увидят Сердце Скал? — спросил он.

— Да, если ты поднимешь его на Блуждающую башню.

— Как мне позвать её?

— Тебе не нужно звать, — ответила Каталлеймена с лёгкой улыбкой. — Она придёт к тебе сама.

Ричард оглянулся вокруг: четыре башни Гальтары стояли на своих местах, и над Холмом Ушедших возносилась Терраса Мечей, чьи каменные лезвия блестели сейчас как стальные. Пора было заканчивать торг.

— Тогда решено, — отрывисто произнёс он. — Жизнь за жизнь, кузина, бессмертие за бессмертие.

Он разжал пальцы и протянул Каталлеймене карас, лежащий на открытой ладони.

— Бессмертие за бессмертие, — эхом повторила она и взяла камень.

Договор был заключён. Ричард поклонился и надел шляпу. Затем он повернулся лицом к низкому осеннему солнцу, чтобы насладиться его последним ласковым теплом. Каталлеймена больше не интересовала его.

— Кузен Литтион.

Она окликнула его уже стоя у стены. Ричард давно отпер камень, но Оставленная почему-то не торопилась исчезнуть в его глубине.

— Я хочу спросить тебя, кузен, — произнесла она так просто, словно была его сестрой — Айрис, Дейдри или Эдит. — Помнишь ли ты то имя, которым называли меня мой отец и Ант?

Откуда же Дик мог узнать его? Как он мог помнить вещи, случившиеся на заре мира? Разве последний Окделл был свидетелем творения? Однако, глядя в лицо, такое юное и прекрасное, он произнёс не задумываясь — так уверенно, словно называл имя сестры:

— Ага́пэ.

Каталлеймена улыбнулась и кивнула ему на прощанье.

— Постарайся не умереть до того, как загонишь Изначальных тварей назад в Лабиринт, кузен.