Пару лет спустя (гет)

Право, как одна хорошая новость помогает воспрять духом и ощутить вкус ко всему земному. Поутру Антрагэ со свежими силами взялся за то, что должен был сделать несколько месяцев тому назад. Солнце на небесах ещё не успело вскарабкаться к полудню, как почтенный барон де Ла Рош, оказывая услугу Антрагэ, повёз его послание герцогу Анжуйскому. Антрагэ заверял его высочество в своей преданности и благодарил за выхлопотанное ему прощение. Барон втайне надеялся, что герцог пожелает с ним встретиться, и не ошибся. Несостоявшийся король Франции был столь любезен, что принял Антрагэ в охотничьем домике в Фонтенбло, соизволив специально приехать туда из Парижа.

Прошедшие пару лет не самым лучшим образом отразились на Франсуа. Герцог исхудал и побледнел, и выглядел ещё тщедушнее и тоньше, чем помнил его Антрагэ. Но хоть под глазами монсеньора и залегли глубокие тени, сами глаза источали огонь пылкости дикого тигра, столь свирепой, что казалось удивительным, что она может полыхать в до такой степени хрупкой оболочке.

С изумлением Антрагэ должен был признать, что герцог вовсе не был побеждён, и после неудавшейся попытки взойти на престол Франции отнюдь не желал сдаваться на милость случайной фортуны.

— Увы, мой дорогой Антрагэ, — воскликнул его высочество после обычного обмена любезностями. — Увы мне, рок преследует меня! А сколько часов, окружённый недругами, я рассуждал о судьбе моего милого королевства, отданного на произвол слабовольному распутнику! Всего горше угнетает это ужасное бессилие! И ряды друзей редеют с каждым днём! Их всех покрывает могильная земля.

Для Антрагэ оказалось несомненной удачей, что монсеньор не вовсе отказался от своих честолюбивых намерений и барон поспешил немедленно откликнуться на столь горький монолог, словами о своей неизменной приверженности любым пожеланиям и замыслам принца.

— И вы, Антрагэ, были столь несправедливо и вероломно обижены моим братом, — продолжал Франсуа. — Как должны кровоточить ваши раны!

— Раны заживут, при должном лечении, монсеньор, — заверил барон. — И пусть численность преданных вам слуг поубавилась, но те, кто ещё остаётся под вашими знамёнами, готовы служить вашему высочеству со всей благонадёжностью и пылом.

— Однако, что за войны можно вести почти в одиночку, Антрагэ?! — герцог выпятил цыплячью грудь. — Чтобы оказать услугу Франции и овладеть короной, которая принадлежит мне по праву… По праву! Я желаю откликнуться на призыв Вильгельма Оранского поддержать восставших фламандцев против короля Испании Филиппа. Так я стану сувереном провинций Нидерландов и у меня будет больше шансов получить венец Франции, чем если бы я обрёк себя на долгие годы бездействия и бесплодного ожидания, пока преставится паяц на троне, который к тому времени погубит королевство. Будучи главнокомандующим во главе армии, я властен легко повернуть свои войска на Париж. Но, чтобы получить свободу действий, нужно завоевать доверие моего дражайшего брата, а страсти хоть и улеглись — я всё ещё под подозрением.

Антрагэ поймал себя на мысли, что весьма туманно представляет себе герцога в роли полководца, но разве он вправе разочаровывать его высочество? Отнюдь!

— Возможно, было бы уместным иметь преданного человека в вашей вотчине Анжу, монсеньор, и усыпить бдительность вашего брата, скажем, раскрытием заговора против короны в этой провинции? Я даже осмелюсь предложить кандидата на роль зачинщика смуты. На самом же деле, провинция, при правильном руководстве, могла бы учинить бунт, когда войска пойдут на Париж.

— Не хотите ль вы просто свести счёты с соперником, так оскорбившем вас, Антрагэ? Идея раскрытия предполагаемого заговора недурна, но не движет ли вами лишь жажда мщения?

— Вы не можете отказать мне ни в храбрости, ни в доблести, монсеньор, ни в моей вам преданности. Ради осуществления ваших планов и стремлений, я готов не колеблясь, пожертвовать своей жизнью. Но если защиту интересов вашего высочества возможно совместить с отстаиванием моей собственной чести, то я не премину это сделать. К тому же ряды ваших недругов поредеют, монсеньор. Арбалет, правильно нацеленный, поражает сразу двух зайцев. Кажется, так говорил последний королевский главный ловчий, ныне покойный? Мир праху его. Я надеюсь, вы не откажете мне за верную службу в этой маленькой услуге?

— Что вы, напротив, меня это забавляет, но к делу нужно подойти должным образом. Пусть мой брат своими руками уничтожит бывшего сторонника, столь в своё время лояльно с нему настроенного. Он всегда бездумно бросается теми, кто ему верен, и гонит их от себя, я же, дорогой Антрагэ, — глаза герцога снова зажглись жарким пламенем, — приближаю тех, кого могу назвать друзьями, всегда стою на страже благополучия, преданных мне, и исполняю их заветные просьбы. Но если и попытка с армией не удастся, — уныло продолжил Франсуа, — то мне остаётся лишь одна последняя возможность получить престол, если не французский, то хотя-бы английский: посвататься к королеве Елизавете.

Жар глаз герцога потух. Он повернулся спиной к барону и хилые плечи монсеньора приподнялись и опали в тяжком вздохе.

Её английское величество Антрагэ знал только по портретам, она очень походила на своего батюшку, Генриха VIII, столь скандально известного ссорой с папой и своими многочисленными браками. И была почти вдвое старше Франсуа. Она правила своей частью туманных островов уверенной железной рукой, пусть и в расшитой бархатной перчатке. Королева любила наряжаться… Да…

— Да! Нелегко всё-таки быть честолюбивым герцогом, при всём желании ему не позавидуешь, — и Антрагэ невольно задумался: смог бы он, даже за всю Англию? — Впрочем, — оборвал он себя, — раздумывает он тут, что монсеньору не позавидуешь, а сам-то ты в лучшем что-ли положении, Антрагэ? — барон помрачнел.

А герцог быстро справился с минутной слабостью. Повернувшись к Антрагэ, он уже горел прежним пылом.

— Всё же жаль, что преданные сторонники в моём распоряжении весьма немногочисленны…

— Всё зависит от того, каковы эти сторонники, монсеньор, — ободрил принца Антрагэ, — Важно не их количество, но качество.

— Я полагаюсь на вас, Антрагэ, и… одобряю ваш план. Поезжайте, и пусть воздух провинции развеет вашу печаль.

— Значит, быть посему, сир. Я надеюсь, что смогу вас так величать очень скоро, — барон Антрагэ откланялся.

На другой день Антрагэ уже держал путь в Анжу, бережно увозя с собой, спрятанный под камзолом, возле самого сердца, приказ за подписью короля. Для подавления мятежа в этой славной провинции, вотчине столь честолюбиво настроенного принца. Приказ об аресте зачинщика возможного бунта. Имени указано не было. Предполагалось, что оно будет вписано на месте. Только ловкость герцога могла исторгнуть из-под пера его венценосного брата нечто подобное. Как же хитёр его высочество! Антрагэ готов был удивиться, что при подобной изворотливости тот ещё не сделался монархом.

О, дивная удача! Воплощение всего, о чем только можно было мечтать! Приказ грел истерзанную душу барона теплее жаркого пламени и лечил успешнее бальзама. Франсуа понимающе усмехнулся, передавая бумагу Антрагэ в Фонтенбло, а тот вернул улыбку принцу, принимая документ, и склоняясь в изысканно учтивом поклоне. Вот так Антрагэ и очутился опять на службе у монсеньора. Всё возвращалось на круги своя. Жизнь налаживалась.

Эх! Старый добрый провинциальный Анжу! Тюрьма тоже провинциальная. Удобств особых нет… Только и имеется, что дивный свежий воздух через забранное решёткой окошко. Интересно, как быстро слетит с графа позолота? Поглядим!

А если сбежит, то пусть поскитается по просторам Фландрии или Испании, как Антрагэ в своё время. За всё должно быть уплачено той же монетой. За всё. А они ещё не в расчёте.

Антрагэ не торопился, зачем? Пускай, кто хочет, его обгоняет и опережает. Он частенько съезжал с дороги и любовался красотами видов этих маленьких городков с рядами красных черепичных крыш, в гостеприимных трактирах которых барон потом останавливался пропустить чарку-другую доброго вина, а также этих пышных зелёных рощ и дубрав и серебрящейся под солнцем Луары. Стояло благодатное лето. Удовольствие, чтобы распробовать его в полной мере, нужно растянуть. Предвкушение гораздо приятнее свершившегося факта.

Барон дышал полной грудью. В конце концов! Имеет ли он право в кои-то веки понаслаждаться жизнью, которая так прекрасна? Имеет!