Танец кукол (гет)

Я нахожусь в удивительном месте. Не знаю, как попала сюда, но мне тут нравится. Через дорогу, на фоне бледного рассветного неба возвышается храм. Может, это и не храм, но про себя я называю его именно так. У него портик с колоннами и круглая крыша, увенчанная скульптурой женщины в длинном одеянии. Между колонн прячутся фонари, женщина держит над головой шар, на шаре сидит птичка. С обеих сторон здание окружают высоченные деревья — своим присутствием они словно подчеркивают необходимость площади, раскинувшейся перед ним. Кто знает, вдруг темно-зеленые ветви и статуи, скрытые в их тени, страшатся свободного пространства?

Единственное, что тревожит в раскинувшемся передо мной великолепии, — слово НЕТ над входом. Правда, это не совсем НЕТ — там есть еще какие-то буквы, но мне не разобрать. И, разумеется, в голове возникает мысль о том, что к храму подходить не следует.

Так нечестно! Храм очень красив, от него веет надежностью, покоем и вечностью. Хочется замереть и любоваться… А потом меня начинает звать площадь, и, махнув рукой на все сомнения, я иду на ее зов. С благоговением поднимаюсь на несколько ступенек, и под ноги ложится золотая брусчатка с закругленными краями. Смотрю на нее и понимаю: здесь мне ничто не грозит.

На площади меня охватывает чувство уюта. Ее простор ни капли не страшит, да и не такой уж это и простор — не поле, не море, не звезды в поднебесье. И вместе с тем хочется раскинуть руки, запрокинуть голову вверх и кружиться-кружиться-кружиться. Что я и делаю — и начинаю захлебываться от счастья. В груди что-то растет, заполняет целиком и вырывается наружу. Я смеюсь до слез, а когда обхватываю себя руками, замечаю, что на мне ослепительно белое платье. Длинное, до середины икр, и рукава тоже длинные, расклешенные. Невеста я что ли? Да ну — лучше ангел 

В ангельской головке вдруг звучит голос: «Танцуй!».

— Слушаюсь, мой повелитель! — с готовностью отвечаю я и начинаю танцевать — раскачиваться из стороны в сторону и провожать эти движения руками. Сначала я делаю это в тишине — только птицы со свистом рассекают крыльями воздух, но потом «Дзинннь» — слышится тонкий металлический звон, который тотчас подхватывают чистые нежные струи скрипки. Я замираю, впитывая мелодию, потом тихо, осторожно начинаю двигаться ей в такт. Мои ноги делают только легкие шаги, руки плетут невидимое кружево, плечи и талия превратились в камертон, звенящий лишь в ответ, — ни ноты фальши. Мы слились — я и музыка. Ветер обрел плоть.

И есть еще кое-что: я знаю, что за мной наблюдают. Мой танец — для невидимого зрителя. Может быть, это вековые деревья, обступившие площадь, на которой я, как на ладони, а может — само небо. Это дает новые ощущения, какую-то ответственность и вместе с тем гордость и наслаждение.

Ветер становится ураганом, когда вступают барабаны и ускоряется темп, но волшебным образом я будто ожившая мелодия. Нет ни капли усталости — только сосредоточенность на теле, на отдельных его частях, которые движутся в данный момент, и на электричестве, проносящемся по коже. Это не просто танец, это такая игра: есть красота и совершенство музыки, и ее надо подчеркнуть, гармонично и поэтично, красотой танца. Игра легкая и вместе с тем увлекательная.

Но в какой-то момент мне начинают мешать. Из-за колонны выглядывает закутанный в черное горбун. Вначале он просто следит за мной, но, набравшись смелости, решает приблизиться. Приходится уворачиваться от протянутых ко мне рук, не теряя при этом ни ноты. Взбегаю по ступеням храма, на прощанье машу рукой и начинаю выписывать восьмерки между колонн портика (в сам храм мне еще нельзя). Это даже забавно: спряталась — показалась, приникла щекой к шершавому камню, прогнулась, протянула руку. И вместе с тем, это очень серьезно. Понятия не имею, что произойдет, если горбун дотронется до меня, но уверена в одном: лучше этого не допускать. И мне ни капли не жаль его. Откуда-то я знаю: он сам выбрал быть таким. Это место волшебное, оно помогло бы ему, но в свое время он оттолкнул помощь и до сих пор уверен, что поступил правильно. Я продолжаю ускользать от преследований нелепой черной фигуры, и в какой-то момент она растворяется в воздухе.

Сразу становится легче дышать, и я ликую: как балерина, высокими прыжками с вращениями делаю два круга по площади и с притопом замираю в центре.

— Я справилась? — вопрошаю, не зная у кого, и в ответ мне шелестят аплодисменты — то ли руки, то ли листья издают эти звуки — неважно, я понимаю смысл и счастлива.

— Стойте! Как вы можете ей хлопать? Это же какой-то балаган! Ее место в кабаре, а не на священной сцене! — раздается чей-то голос у меня за спиной. Как в замедленной съемке, я поворачиваюсь, чтобы увидеть сурового критика, и мне предстает высоченный и страшно худой мужчина с длинными светлыми волосами. Прищуренные глаза и тонкие губы делают его похожим на зверя, злого и голодного.

— Я — Белый Волк, — говорит он мне, — а ты не знаешь, что место таких, как ты, в борделе. Ты будешь задирать ноги, задирать юбку и носить красный клоунский нос — вот что ждет тебя.

Мне холодно, его слова, словно плети, стегают по плечам. Я слышу еще чьи-то голоса, но как будто издалека. Не могу разобрать ничего, кроме «нет». В ушах нарастает шум, мотаю головой из стороны в сторону и, неожиданно потеряв равновесие, спотыкаюсь и падаю. Золото под ногами идет волнами и розовеет, закручивается спиралью и багровеет. Я падаю в разверзшуюся у моих ног гигантскую раковину. Вокруг меня вихрь розовых и голубых искр, довольно быстро он чернеет, и я лечу-парю-падаю в унылой темноте… пока не просыпаюсь в своей постели. Я так и не узнала, какому божеству принадлежит храм.

Так получилось, что я не понаслышке знаю про третий глаз. Чакры, просветление, буддизм не пустой звук для меня. Это не жизненно важная информация, но я живу в мире, в котором борьба за выживание имеет несколько окультуренный характер, и в сутках остается еще немного времени на расширение кругозора.

В прошлом у меня была пара причин, по которым я всерьез строила планы стать монахиней какого-нибудь буддистского монастыря. С тех пор немало воды утекло, все изменилось — вопреки тому, что подростки в это не верят, но когда ироничная судьба подбросила в мою довольно размеренную жизнь куклу с третьим глазом во лбу, я не смогла спокойно пройти мимо. Впереди меня ждал день, похожий как две капли воды на сегодняшний, и неделя — близняшка текущей. Думаю, в таких декорациях не было шанса, чтобы я осталась равнодушной к чему-то из ряда вон выходящему.

И я стала снова и снова приходить в «Детский мир», где на полке стояла и сверкала тремя глазами кукла, у которой, как потом оказалось, одно со мной имя. Я постепенно узнавала про нее все больше и больше. Оказалось, что своим третьим глазом она способна видеть будущее, умеет летать и вообще инопланетянка. Ее страсть — красивая модная одежда и туфли. Собственно, ради последних она и научилась летать — чтобы каблуки жили дольше.

Ева. Ева Табрэй. Вот так просто. Зайдешь случайно в магазин и обнаружишь в витрине улучшенную копию себя. Все то, чем ты могла бы быть, но почему-то не стала. Красота тела и красота души — третий глаз абы у кого не откроется!

И при всем при этом я медлила с покупкой. Не сказать, чтобы я бедствовала в финансовом плане, но мне казалось непозволительной роскошью потратить даже относительно небольшие деньги на куклу. На них можно, например, платье купить, или кофточку — ну вы понимаете, шмотку, одним словом. Или в салон красоты сходить.

Вы будете смеяться, но за те несколько месяцев, что я навещала Трехглазую, я не купила себе ни единого нового наряда. В салоне тоже не была. Чего мне, спрашивается, надо было? Науке неизвестно. И никому не понять, отчего в моей внутренней империи замирало время, когда через нее вереницей шли глянцевые одиночные казематы, а я разглядывала запертых в них красавиц, любовалась тонкими чертами лиц, пышными кружевами, в которые они были одеты… И так одну за другой — по кругу, пока не возвращалась к Еве. Ее окружали сестры, тоже инопланетные создания — с прозрачными ногами, в которых переливались разноцветные блестки, фиолетовыми волосами и встроенными в черепную коробку механизмами. Но моя ведунья выделялась, как тюльпан среди ромашек. По крайней мере, для меня это было очевидно. У других может быть свое мнение.

Так я играла в куклы — не доставая из коробок, прямо в магазине, просто рассматривая их. Вы не подумайте — в детстве я наигралась предостаточно. Но здесь и сейчас я стояла с Евой в руках и не понимала, почему делаю это, зачем снова здесь, чего мне не хватает в этой жизни и что вообще со мной происходит.

Дома и на работе, в свободное время я снова и снова задавала себе тот же вопрос: почему мне вновь стали интересны куклы. И ответ не находился. Ну то есть как, в голову приходили разные варианты, но сердце чувствовало — все не то, одна сплошная глупость и вранье. Лишь одно я знала наверняка — мне нужны куклы, мне нужна Ева. Очень просто.

Развязка наступила неожиданно. Как-то раз, в ходе очередного визита вежливости моим новым маленьким знакомым я обнаружила страшное — предмета моих грез нигде нет. Продавщицы подтвердили подозрения: всех трехглазок раскупили.

Мне моментально стало наплевать на деньги. Я так испугалась, что больше никогда не увижу свою просветленную тезку! Прибежав домой, я села рыскать в интернете, где еще она осталась в продаже, и нашла только одно место — далекий северный город на берегу моря.

Как хорошо, что я работаю не где-нибудь, а в курьерской службе доставки! Мне не пришлось ломать голову над ситуацией, я просто позвонила в этот город, оформила покупку по безналичному расчету и послала тамошнего представителя своей фирмы забрать Леру и посадить на самолет, летящий ко мне на юг.

Разумеется, все три дня, прошедшие в ожидании, я переживала не на шутку. А вдруг меня обманули? А вдруг меня не поняли, и ко мне летит не Ева? А вдруг случится что-нибудь плохое? Я, как могла, справлялась с волнением, но расслабиться смогла только утром, когда распотрошила очередной мешок, привезенный из аэропорта, вытащила из него свой и достала куклу на свет божий.

Это чудо! Она со мной! Она! Это она! Даже коллеги одобрительно кивали головами, соглашаясь, что кукла шикарная. Успокоенная, я спрятала ее подальше в стол и принялась за работу.

Вечером я сидела дома на кровати и расчесывала длинные розовые с черными прядями волосы моего материализовавшегося alter ego. Потом решила заплести много косичек, достала крученые нитки для вышивания фиолетового цвета — чтобы оттенять розовое, и принялась за работу. Спина под конец болела немилосердно, но зато результат превзошел все ожидания. Прическа стала, как у немой танцовщицы в одном из моих любимых фильмов. Стоит ли говорить, что я положила куклу спать вместе с собой?!

Моя комната преобразилась с появлением в ней Евы. Она могла сидеть на кровати, стоять на комоде или подоконнике — ее было видно везде. И это неуловимо что-то меняло. В моем мире появилось волшебство. Заходишь и понимаешь — здесь живет добрая фея. Скептики скажут — чепуха, но я ведь не к ним обращаюсь. Действительно, поначалу ничего ощутимого не происходило, но спустя какое-то время сбылась мечта: я избавилась от огромной кровати, занимавшей без преувеличения всю комнату. Объявление о продаже было размещено на крупном сайте уже несколько месяцев, и вот наконец покупатель нашелся. Уверена, что это именно Ева приманила его. Я выручила неплохие деньги и изменила свой маленький мирок по собственному вкусу. Свободное пространство давало свободу жить, мечтать, думать, творить. Можно делать йогу или растяжку, качать пресс, танцевать, беситься с друзьями или притащить большой стол, заставить его угощениями, приготовленными своими руками, и наслаждаться новыми ощущениями, почувствовать, что жизнь становится какой-то другой.

Однажды утром я проснулась в необычно хорошем настроении, включила музыку ему под стать и стала собираться на работу. Искупалась, вымыла волосы и принялась их сушить. Музыку сделала погромче, чтобы слышать даже через шум фена, и, само собой, стала приплясывать. Ева стояла на комоде и смотрела на меня. Я отложила фен, взяла ее за пальчики (непередаваемое ощущение — они у нее такие тонкие, длинные), и мы стали танцевать вдвоем. Под первую песню просто дурачились, а второй шла одна из моих любимых рок-баллад — Nothing else matters. После шквала прыжков, ужимок и проходок а-ля ламбада мы замерли на месте, пораженные силой, спокойствием и красотой, которыми дышит эта музыка. Двигаться не хотелось совершенно, только смотреть в серебряные, широко распахнутые глаза. Их взгляд все видел, все знал, все понимал. Ну откуда у этой, по большому счету ширпотребной, куклы такие глаза?! Не иначе как в далеком северном городе над ней поколдовал Дед Мороз.

Мы легонько покачивались на волнах великой песни, пока во второй ее половине не начался прилив. Тогда я, держа Еву в руках, закружилась по комнате. В глазах стояли слезы, а потом появились они — розовые и голубые искры. Сначала их было немного — этакий парящий на уровне лица обруч. Я даже не ойкнула от неожиданности, они показались мне частью моей маленькой партнерши, шлейфом, летящим за ней. Но когда постепенно их стало больше, удивлению все равно не нашлось места в моей голове (наверно, мыслей в ней тоже не было). Я просто смотрела на обволакивающий меня искрящийся кокон и любовалась. Играла музыка или замолкла, не знаю. Из шести чувств осталось только зрение, слишком интенсивную нагрузку оно испытывало на себе. Меня не стало, я слилась с чудесным розово-голубым вихрем. Может быть, Будда испытал под деревом то же самое.

Ее глаза, большие, карие, совсем-пресовсем человеческие, смотрели на меня, будто вспарывая душу, добираясь до самого центра моего внутреннего лабиринта. Ее руки, может быть, тонкие, длинные и хрупкие, а может, пухленькие, с такими милыми изгибами локтей — их форма таилась от меня под черной-пречерной одеждой — были безвольно опущены, как увядшие подсолнухи. А я так хотела, так мучительно хотела, чтобы они тянулись ко мне, чтобы нуждались во мне, хотели обнять… У нее явно случилось горе: она была почти вся в черном. Никогда, кстати, не понимала, зачем кукол одевают в этот жуткий цвет! А у этой даже волосы были как вороново крыло, как два больших широко расправленных крыла. И все равно я влюбилась — глаза оставались неотразимы. А одежду можно и заменить.

Я нашла эту куклу на одном из сайтов, оставшихся в истории браузера со времени поисков Евы. Она была большой, фарфоровой, дочкой именитого мастера... Но главным для меня достоинством являлся все-таки размер. Я хотела обнять, прижать к себе, не боясь сломать. Ева — такая дюймовочка, ее можно брать только двумя пальцами, и мне хотелось большего. После того волшебного опыта, когда я кружила с ней по комнате и вокруг нас засверкал розово-голубой вихрь, я жаждала продолжения — но больше не получалось.

Я старалась, как могла: выбирала музыку все тщательнее, танцевала все неистовее, но ничего не происходило. Я злилась, металась в поисках, сходила с ума от желания повторить — и ни разу не подумала на себя, что сумасшедшая, что привиделось, померещилось, закружилась голова. Я четко знала, что видела, понимая при этом, что видела чудо. И не собиралась отмахиваться от волшебного видения, стоявшего до сих пор перед глазами, стоило их закрыть. Хоть это и было только раз. Ну и что? Выпускной бал на корабле был в моей жизни тоже однажды, и его чудесные моменты мне точно никогда не повторить, но я вечно буду вспоминать их.

Нельзя забывать чудеса! В твоей маленькой скромной жизни их вряд ли наберется с десяток — не отмахивайся потом, охраняй, как дракон сокровища, и тогда на Страшном суде тебе будет, что предъявить в оправдание. Я говорю «тебе», но на самом деле думаю о себе. Во-первых, так все делают. А во-вторых, мне кажется, что ты, читающий сейчас эти строки, не так уж непохож на меня и кое в чем мы можем даже совпадать.

Разве ты не понимаешь, что чудо, произошедшее со мной, изменило всю мою жизнь?! Тогда я расскажу тебе про сны, ставшие посещать меня, а потом вернусь к рассказу про куклу, которую решила назвать Капля.

Мне снилась площадь перед древнегреческим храмом, небольшая и вымощенная золотом. Я стою на ней, справа и слева от блестящего на солнце квадрата зеленеют деревья, за спиной — храм, впереди — бесконечность, дорога. Я стою, и идти по дороге совершенно не хочется. Я стою… Мне так хорошо стоять. Я чувствую волшебство площади, проникаюсь им. И это длится, и длится, будто Фаусту тоже понравилось, и он воскликнул свое знаменитое «Остановись!», и боги послушались. В мире воцарились тишина и гармония. О, я вдоволь насладилась ими! Они словно изменили меня, изгнали прочь беспокойство, суетность, всю эту мышиную возню под половиком, что я считала жизнью. Я стояла на золотой площади, тихая, молчаливая, и в груди стучало сердце, отзывавшееся теперь на совсем иные позывные.

После того как внутреннее превращение мое было завершено, новый зов не заставил себя ждать. Он сказал: «Танцуй!», и я затанцевала. Для меня играла скрипка и шелестел ветвями ветер, а я для них всю себя превратила в музыкальный инструмент. Вот так мой сон взорвался действием, полным беззаботной радости и огня.

Но, как часто это бывает, прекрасные сны оборачиваются кошмарами, и за мной явился Черный Охотник. Он преследовал меня, хотел схватить и унести в свое черное зловонное подземелье. Мне удалось сбежать, но сменивший его Белый Волк достал меня зубами, и я провалилась сквозь землю. На прощание сон вновь изменился и одарил меня столь желанными моему сердцу розовыми и голубыми искрами.

Я проснулась и не могла понять чувств, переполнявших меня. То ли мне страшно, то ли радостно. Разумеется, я плакала — это проще всего, реветь от переизбытка чувств. Хорошие они или плохие — неважно, слезы все приведут к равновесию, и добро, и зло.

Этот сон стал приходить ко мне ночами. Я не знала, как к нему относиться, ненавидеть или желать продолжения. Он и мучил меня — слова Белого Волка были безжалостны — и делал счастливой. Ощущать мир по-новому, так, как в начале сна, — восхитительно! Чистое сердце, исправленная душа дарят такую безмятежность. И самое главное — мне было безумно интересно, что означает искрящийся вихрь. И эта тайна стоила того, чтобы ее разгадать!

Я всегда гордилась тем, что не любопытна. В мире, в котором я жила, любопытство считалось типично женским качеством, такой небольшой простительной слабостью, существовала поговорка про Варвару и ее оторванный нос. Я знала, что ко мне это не относится, и то был небольшой повод возвыситься над окружающими. Сейчас я понимаю, как глупо это было, — точно также как, например, ходить зимой без куртки и заявлять, что совершенно не холодно. Но мне нужно было хоть чем-то гордиться в себе. Должна была быть хоть какая-то компенсация моему одиночеству и чувству собственной неполноценности, и я выбрала звание почетной победительницы любопытства. Сующие нос не в свои дела были мне отвратительны. Их бесцеремонность вызывала гнев. Я считала, что в основе любопытства лежит отсутствие событий в собственной жизни, и про себя советовала всем подглядывающим в замочную скважину пойти почитать книжку или заняться спортом, да чем угодно, но оставить людей в покое. А мир вокруг будто сошел с ума. По телевизору бесконечной чередой шли передачи, в которых разношерстная толпа сначала просматривала короткий сюжет о какой-нибудь душераздирающей истории, а потом начинала комментировать увиденное и приставать с вопросами к приглашенным очевидцам и участникам событий. Более мерзкого зрелища, транслируемого на всеобщее обозрение, для меня не существовало. Было похоже на стаю шакалов, что окружили жертву и терзают, откусывая от нее, еще живой, куски плоти. Я настолько не желала иметь с этим ничего общего, что просто возвела не-любопытство в культ. Я нарочно не интересовалась людьми, ни окружающими, ни знаменитостями. Малейшее упоминание о том, что кто-то родил кого-то, или изменил, или бросил, вызывало тошноту.

К чему я все это рассказываю? Да к тому, чтобы ты, мой читатель, понял, как удивительно для меня было вдруг почувствовать любопытство. За много лет я забыла, как это бывает. А тут, как на грех, на мою голову свалился не какой-нибудь завалящий секрет мироздания, а самая настоящая тайна. Она была настолько непостижима… Я не имела ни малейшего представления даже о том, в каком направлении думать, и ощущала себя пещерным человеком, увидевшим в небе молнии.

Может, во всем виноваты пришельцы. Или смертельная опухоль в моей голове. Может, это знак свыше — но тогда какой в нем заложен смысл? Или, наоборот, это проделки домового — тут подтекст искать не стоит, ему просто захотелось пошалить. Может, меня выбрали для своих экспериментов секретные государственные спецслужбы, и дом напичкан оборудованием, следящим за каждым моим шагом. Может, в меня влюбился колдун и на расстоянии насылает морок, чтобы напугать, а потом появиться — этакий рыцарь в сияющих доспехах, спасающий даму и, как нечего делать, завоевывающий ее сердце. А может быть, это у нас семейное, и надо спросить маму — не случалось ли ей видеть вокруг себя будто бы одеяло, сотканное из мириада искр, окутывающее с головы до ног. А может, к маме обращаться не стоит — ведь она не моя мама, меня удочерили во младенчестве, и настоящие мои родители — король и королева сказочной страны. А может, нет у меня никакой мамы, а только папа — сумасшедший ученый, и я вовсе не человек, а биоробот, который дал сбой от перегрузки механического вестибулярного аппарата.

Самая лучшая и любимая идея заключалась в следующем. Искры полетели вокруг меня, потому что в моих руках была Ева. Это она — причина волшебства, это она — принцесса из сказки, чудом попавшая в наш грубый материальный мир.

Почему именно эта идея стала любимой? Все просто — она давала шикарное логическое обоснование моему новому увлечению. Я могла и дальше покупать кукол, говоря себе, что это нужно для научного эксперимента. Так что, окрыленная новой свободой, вооруженная высокой миссией и счастливая, как ребенок под Новый Год, именно это я и сделала. И только финансы, точнее их отсутствие, могли мне помешать, ведь я хотела сразу около десятка игрушечных длинноволосых созданий. Тот сайт был огромен, удачно сконструирован, масса фотографий — одно удовольствие рассматривать.

Я узнала, что кукол любят во всем мире — и в Америке, и в Азии, в России, Польше и Германии. По всей земле живут люди, сделавшие изготовление кукол своей профессией. Это могут быть крупные фирмы, и маленькие частные мануфактуры, очередь за куклой в которых составляется на годы вперед, и даже таланты-одиночки, ваяющие абсолютно штучный товар. Кукол сейчас делают из фарфора, винила, пластика, резины и смолы. Наверняка что-то забыла, упустила, но я тут не лекцию читаю… Хотя наверно похоже.  Бывают куклы — младенцы и соблазнительные красавицы в нижнем белье. Бывают мальчики и девочки, герои фильмов, мультиков и представители национальных колоритов. Индианки и японки, Скарлетт О’Хара и Алиса в Стране Чудес… Есть серии кукол, для которых с нуля создаются жизнеописания, кто-то, обладающий недюжинной фантазией, придумывает им друзей и модные предпочтения, домашних питомцев и черты характера. Это целый мир, в который я, не колеблясь, шагнула.

И больше всего на этом новом для себя свете я возжелала одну американскую девочку по имени Пайпер . Мама и папа — Лианна и Джерри — наградили ее настолько живым, человеческим лицом, что аж дух захватывало. У них это здорово выходило. У Пайпер много братьев и сестер, и всех их отличало одно — Жизнь. Они все казались настоящими детьми. Обычные дети играют в Море волнуется раз и очень правдиво замерли на месте.

Наверное, если подумать, Пайпер похожа на меня. Цвет глаз и волос те же самые. Выражение лица — и грустное и вместе с тем знающее обо всем, что было, есть и будет. Мудрость в глазах и печаль на губах. Тем и околдовала.

Денег Пайпер стоила просто бешеных, хотя продавалась в маечке — трусиках. Что и говорить — классическая коллекционная кукла в действии. Может, я бы и купила ее сразу, не взирая на цену. Но в наличии не было, только под заказ, и срок ожидания исчислялся десятками недель. Я подумала-подумала и вышла прямиком на американский сайт ее семьи, где и заказала за триста с чем-то долларов, что оказалось намного меньше запрашиваемого в моем уютненьком интернет-магазине. Ждать, правда, папа Пайпер приказал мне год, но я смирилась с этим, придумав вот какую историю.

Я в положении, жду ребенка. Это будет девочка, у нее уже есть имя. Пайпер — в нем звенит музыка и поблескивают хрустальные горошинки. Я буду ее очень ждать, любить заранее, пока она растет во мне, присматривать приданое. Есть шикарный розовый комплект, с бантиками по подолу и белыми колготками. А вот с туфельками беда — никак не могу выбрать. Но ничего, время еще есть. Пока Пайпер появится, туфельки найдутся.

Так я себя утешала, оказавшись в совершенно новой для себя ситуации. Никогда и ничего в своей жизни я не ждала столь долго. Как вы думаете, что я сделала? Ну конечно же переключилась на других кукол. Их было несколько.

Дороти из Страны Оз — из великого клана Байярди, уже девушка, а не ребенок, в бальном платье в неизменную голубую клетку, с ярко накрашенными губами и глазами. Внезапная трактовочка, но симпатичная.

Девочка по имени Софи из серии «Дети с хомячками». Мне очень понравилось ее чистое личико и яркие одёжки. А ее брат Джейкоб, одетый, пожалуй, еще лучше, напомнил мне о сыне, который мог бы у меня быть.

Белльвайн. Впервые я столкнулась с тем, что для куклы может быть придумана целая биография. Когда я прочла ее — не роман конечно, но увлекательно, мне даже показалось, что мы с такой девушкой могли бы подружиться, если бы встретились.

Алиса в Стране Чудес из семейства Доллип. Их там было несколько, и большинство в кружевах, локонах и цветах. А меня привлекла другая, простенько одетая, как в оригинале, зато с таким открытым лицом и ясными глазами, что было непонятно, почему она не шевелится — ведь она же живая!

Ангел Ноэль… Фарфоровое рождественское чудо! Она очень похожа на мою Каплю, только меньше ростом и одета в белое. Я сильно колебалась, выбирая между ними. Капля вышла победительницей по очкам, решающее она набрала именно за свой рост. Я об этом уже вам рассказывала. Непреодолимое желание тискать и все такое…

Теперь я закончу рассказ про свою вторую куклу и, спорим, вы ни за что не догадаетесь, чем все обернется!

Сайт заверял, что ждать заказанную куклу придется четыре недели. Я согласилась. А куда деваться — тут они диктуют правила. Но в итоге срок растянулся вдвое. Самое забавное то, что я даже не могла на них сердиться. Когда мне позвонил менеджер и сообщил, что кукла у них, можно забирать, я лишь прыгала от счастья.

Как и в случае с Евой, забрать Каплю я послала курьера своей фирмы. Все прошло гладко, быстро, и за пару недель до Нового Года я встретилась с ней. В огромной розовой коробке она прибыла ко мне в офис. Первое, что я отметила про себя, — это странные размеры коробки: она была слишком длинной для такой ширины, или, наоборот, слишком узкой для такой длины. Я решила не обращать на это внимания — мало ли какие бывают коробки, и приступила к неимоверно волнующему — к распаковыванию. Каково же было мое разочарование, когда я извлекла из этой дурацкой коробки Каплю! Она оказалась совершенно ей под стать — несуразно длинной, со слишком узким туловищем. Личико, правда, было именно тем, в которое я влюбилась по фотографии. Но общее впечатление было — базука, черная мини-пушка, которую с таким смаком вскидывали себе на плечо герои Шварценеггера и Сталлоне в фильмах тридцатилетней давности.

Я огорчилась, но виду перед коллегами решила не подавать, а они только ахали и восхищались, смешные. Вскоре рабочий день был окончен, вместе с ним, кстати, и рабочая неделя, и я, запаковав Каплю обратно, отправилась домой. Я надежно обмотала розовый картон клейкой лентой, сделала из нее же ручку, чтоб было удобней нести, и все равно шла по улице, прижимая коробку к груди, как младенца. Такая странная вещь — куклофилия.

А на следующий день я отправилась в магазин за одеждой для новорожденных, чтобы переодеть Каплю. Я долго прикидывала, как бы мне ухитриться и взять ее с собой, не смахивая при этом на городскую сумасшедшую. Никаких вариантов не нашлось, и кукле пришлось остаться дома.

Мне повезло, я набрала целый ворох нарядов. Привезла их домой, стала примерять — это тяжело, надо вам сказать — одевать куклу с длинным волосами, набивным туловищем и на треть фарфоровыми руками и ногами. Ну да ладно, зато в одном из вариантов пропорции Капли чудесным образом преобразились, и передо мной предстал обычный подросток, одетый в симпатичный унисекс. Ветровка с капюшоном была особенно хороша: сочно-желтая, она так здорово сочеталась с полночным мраком волос!

Я влюбилась заново — мне явилась совсем другая кукла, не та, что смотрела на меня с фотографий на сайте, и уж точно не та, что пришла в коробке. Это было мое дитя, моя ласковая и жизнерадостная Капля, а никак не серьезная и одинокая Мэй Лин! Я стояла, смотрела на нее и чувствовала, как нежность подступает к горлу…

Хотелось чего-то особенного, но вместе с тем на меня накатила ужасная усталость. В итоге мы сели смотреть фильм. Заново сгибать кукольные ноги у меня не было сил, и я поставила Каплю на пол рядом со своим диванчиком. Мне казалось, я идеально выбрала место, ей должно было быть все отлично видно. Смотрели мы «Милые кости». Не знаю, почему был выбран именно этот фильм. Я видела его раньше и прекрасно помнила, как проплакала почти все экранное время. Может быть, из-за цвета брючек главной героини, такого же, как у новой толстовки Капли. Не знаю — не знаю — не знаю! Когда кино кончилось, я стала вставать с дивана, толкнула ногой Каплю в спину, она упала ничком на паркет, и ее фарфоровая головка разбилась на несколько частей.

Я завыла — так мне потом сказали родные. Но сама этого не заметила. Только лицо горело, и было невыносимо смотреть, как устроены милые глаза изнутри. Капля лежала передо мной на спине, я перевернула ее, взяла за ручки и больше совсем ничего не могла сделать. Глаза мои милосердно закрылись сами собой. Я стояла на коленях, мотала головой из стороны в сторону и твердила «нет».

В чувство меня привела какая-то мутная боль в ладонях. Сконцентрировавшись на ней, я поняла, что это ногти впиваются в кожу до мяса. Как же так?! Приподняв опухшие веки, я воззрилась на свои сжатые кулаки — они были пусты. Осоловело перевела взгляд выше и увидела отнюдь не комнату, а с десяток удивленных и при этом очень красивых лиц. Меня окружала целая толпа незнакомого странно выглядевшего народа. За ними ничего не было видно, но небо над головой ошарашило своим ярко-желтым цветом. Я была в Долланде. То, на что не хватило магии танца Евы, стало возможным благодаря жертвоприношению Капли.

Я открыла глаза и почему-то закрыла обратно. Потом снова открыла… и мне захотелось закрыть их опять, но я удержалась, подумав, что, наверно, со стороны выгляжу глупо. Когда получилось справиться с глазами, из-под контроля вышли брови (уползли вверх) и рот (раскрылся до такой степени, что, видимо, в его намерения входили сразу две вороны).

Так я и стояла кривляющимся столбом на золотой площади из своего сна. Над головой желтело небо, а вокруг уже собиралась толпа. Ну ладно, не толпа, человек десять или пятнадцать. Спрятать местную архитектуру они за своими спинами не могли. И поначалу (в первой части сражения с лицом) я смотрела только на нее, на два удивительных дома, стоящие у дальней от меня границы площади. Они были небольшие, очень красивые и будто ненастоящие. Словно я в сказку попала, в ту, что про пряничный домик. Или в страну Оз — там, где дверь посреди пустыни стояла. Я, конечно, совсем не пустыню перед собой наблюдала, а два причудливых домика и высокий забор, терявшийся далеко слева и далеко справа. Вот он-то как раз и наводил на мысль об ином мире, который уже почти здесь, совсем рядом. Надо только пройти в одинокую, неуместную среди песков дверь или, как в моем случае, между двух домов.

Я присмотрелась к ним получше и решила, что это такие гигантские куличи на Пасху, с золотисто-коричневой корочкой и разноцветной глазурью на треугольных, а не плоских крышах. Тот, что справа, — размером побольше, зато к левому притулилась башенка, увенчанная высоченным шпилем с крестом: в итоге полная гармония. Забор был одного цвета с куличами, но без глазури — на его стенах она превратилась в разноцветное драже, равномерно воткнутое по периметру. И только сад за забором был обычным, зеленым в этом странном месте.

Люди тоже удивили меня своей внешностью. Вокруг их собралось уже предостаточно для того, чтобы мое внимание переключилось на них. Богом клянусь, они его заслужили! Такого изобилия красивых лиц я не видела никогда! Все они, парни и девушки, стайкой окружившие меня, были ангельски прекрасны. Сияющие, как драгоценные камни, глаза, пышные и блестящие волосы, стройные фигуры. Одежда на них тоже была удивительной, маскарадной что ли: одна девушка, вероятно, увлекалась вестернами и Майн Ридом — ее наряд и волосы были, как у индейской скво. Рядом с ней умирала от любопытства, что случилось, ученица закрытого английского пансиона в залихватском беретике, клетчатой мини-юбке, гольфах и черных ботинках на высоченной подошве. Это была почти обычная школьница, вот только развевавшиеся за ее спиной синие волосы были длиной до пят. Еще одна девушка с довольно скромной (всего-то до пояса) волной каштановых волос предпочла изысканный городской стиль: кожаная куртка, платье и шарф ему в тон, сапоги на шпильках. Из рамок привычного выбивалась лишь большая, злая и взъерошенная кошка у нее на руках. Рядом с прелестной кошатницей стояли: самый настоящий пират, весь в черном, от гигантских ботфорт до треуголки и копны кудрей под нею, и… внезапно самого обычного вида парень в шляпе и светлом костюме. Он, пожалуй, был единственным, кто не блистал сказочной красотой.

Молчание, вызванное внезапностью появления моей скромной персоны, длилось недолго. Самая настоящая принцесса в шикарном бальном платье из атласа в бело-голубую клетку сказала: «Привет!», и улыбнулась, а я залюбовалась ее белыми, идеальной формы зубками. Городская изысканность тоже сказала: «Привет!», поставила кошку на землю и протянула мне руку. Я заколебалась в нерешительности: мне стало страшно — такой тонкой и хрупкой казалась ладонь. Но доброта, сквозившая в ее взгляде, ободрила меня, и я ответила на приветствие.

Вот где со мной случился шок! Я увидела робко потянувшуюся навстречу незнакомке руку, и эта конечность могла принадлежать кому угодно, но только не мне! Ладонь у меня широкая, пальцы кривоватые, ногти короткие, абы как на скорую руку подстриженные. Я, конечно, люблю представлять, что у меня руки царственной леди и временами даже пытаюсь следить за ними, чтобы они, насколько возможно, этому соответствовали. Но врать себе не умею, поэтому знаю прекрасно, что руки у меня самые обычные, не бог весть какие. Сейчас же я смотрела на самую прекрасную, изысканную и благородную, тонкую, с французским маникюром, но совсем не мою руку. А ощущения в ней были мои! Нервные синапсы, или как там еще это называется, передавали их в мой мозг! Я не только видела, как эти холеные-точеные пальцы судорожно вцепились в протянутую незнакомкой руку, но и чувствовала теплоту ее кожи и силу ответного пожатия.

— Что это? — ужаснулась я. На большее ума не хватило. — Как это может быть?

— Расслабься, детка, ты в Долланде, — улыбнулась девушка, — Это не сон, поверь! — продолжила она увещевания. — Это такое место, страна, как Париж или Токио. Ты была в Париже? Увидеть его и умереть, да? А здесь умирать не надо, и ты не умерла. Я так понимаю, ты не кукла, да? Ты человек… Только люди так бурно реагируют, — последние слова она произнесла с новой улыбкой.

А я ничего не понимала: какой Париж, какая кукла? Хотя… Капля! Моя родная, милая, любимая, красивая, чудесная Капля! Нет! Она разбилась! Нет, не так, все еще хуже: я разбила ее! О, я — чудовище! Как я могла?! Своими руками, которыми только что расчесывала ей волосы… Нет, опять не так: не руками, а ногой. Я просто пнула ее… Я — чудовище!

Наверное, шквал этих мыслей отразился на моем лице.

— Подожди, Белльвайн! Куда ты несешься на всех парах?! Аккуратней, она совсем в шоке! Ее срочно надо к Венере, — придвинулась поближе принцесса, первой поздоровавшаяся со мной.

— Да, наверно, ты права, Дор. Ну-ка, народ, расступись, дело чрезвычайной важности! Бэйл, Руфус, вы нам поможете?

— Э-э, я понесу Сибил, — вызвался некрасивый парень и подхватил на руки кошку, которая, как ни странно, не выцарапала ему за это глаз, да и вообще выглядела довольной своей передислокацией.

Черный же пират состроил в мою сторону презрительную гримасу, затем погладил Белльвайн по щеке и спокойно произнес:

— Это всего лишь очередная полоумная, а не атака королевской гвардии, Белль, дорогая. Я уверен, ты в компании с Руфусом и Дороти прекрасно справишься сама — благо идти вам сто метров. Увидимся на месте?

— Ой, прости! Я и забыла, куда мы шли, — удивленно проговорила девушка.

— До наступления темноты еще целый час. Должно же хватить, чтобы проявить свой гражданский долг и участливость и удовлетворить на первых порах любопытство?

— Я постараюсь, милый, но наверняка ничего не обещаю. Как ты не понимаешь: она ведь Оттуда!

Пират, которому я столь явно пришлась не по вкусу, пожал плечами, молча развернулся и быстрым шагом направился к проходу между домами-куличами. Почему-то все смотрели ему вслед, а я, только когда он ушел, поняла, какой потрясающий аромат у его одеколона.

Первой опомнилась моя новая знакомая Белльвайн (что за чудное имя!) и тоже пожала плечами. Но, к счастью для меня, молчать она явно не любила:

— Как тебя зовут? Меня — Белльвайн, а для друзей просто Белль. Не обращай внимания на его слова. Просто сегодня премьера, Кориолан на большом экране, для Бейла — это святое.

— Я — Ева. Спасибо, что держишь за руку, — только это не дает мне заорать. Всего лишь пару минут назад я была у себя в комнате и смотрела на расколотое лицо любимой куклы. Это я разбила ее! Но я не хотела! И мы тоже смотрели грустное кино, — я замолчала и заплакала, вырвала руку и спрятала лицо в ладонях. Никому не надо смотреть, как я реву. Но в груди так больно! Какая разница, где я?

Кто-то обнял меня за плечи и стал гладить по волосам — когда я была маленькой, всегда мечтала, чтобы меня утешали таким образом.

— Тихо-тихо, всё прошло — всё прошло, с ней всё в порядке, всё в порядке. Ей не было больно, она не умерла. Она где-то здесь, с ней всё в порядке, мы обязательно ее найдем, обязательно, — зашептал мне в ухо чей-то голосок. Потом я почувствовала, что меня обнял кто-то еще, и еще — это было то, что нужно, стало так тепло и спокойно. — Открой глаза, оглянись, посмотри, где ты. Теперь ты в Долланде, и всё хорошо.

Я послушалась и открыла глаза. Увидела близко-близко огромные, внимательные и грустные глаза Белль. Она еще какое-то мгновение смотрела на меня, а потом взглядом указала на что-то за моей спиной, я обернулась и уже заранее знала, что увижу. Конечно, храм! Ведь все это мой сон, так как же ему тут не быть?! Древняя Греция, из которой его занесло в эти края, овеяла меня своим жарким флером, высушила слезы на щеках и успокоила.

— Ну что, идем в гости к Венере? — спросила Белль. — Если промедлим еще чуть-чуть, не застанем ее дома.

— Идем, — ответила я, не поворачивая головы.

— Тогда оторвись на время, успеешь налюбоваться, храм никуда не денется, — подала реплику уставшая ждать принцесса Дороти.

— Это правда храм? — удивилась я и обернулась к ней. Мне не дали опомниться, подхватили под белы рученьки и повлекли к куличам. Девчонки — просто чудо, и Руфус шел с нами с Сибил под мышкой. Больше никого рядом не было. Видимо, фильм скоро начнется.

— А Венера точно дома? — забеспокоилась я.

— Ей два шага шагнуть на крышу, так что есть шанс, что она еще застегивает сандалии. Очень удачно, что сегодня показ именно здесь, в Ста колоннах, — выдала мне порцию информации Дороти. А для меня все по-прежнему оставалось загадкой. Зачем мне надо к богине любви и почему кино показывают на крыше? Я решила разгадать хоть одну и поинтересовалась:

— А почему небо желтое?

— Наверно, сегодня день Ван Гога или Гогена… Вряд ли Айвазовского, — пожала плечами Белль.

— Да ну, ты что, какой Айвазовский. Еще скажи Дали, — засмеялась Дороти.

— Вы, конечно, всё ей объяснили, — с иронией произнес Руфус, а я ничего не сказала, потому что мы тем временем пересекли площадь, прошли мимо съедобных домов и очутились перед мраморной лестницей, вздымающейся к еще одному сооружению в греческом стиле. Эти колонны ни с чем не спутаешь! Девочки остановились на пару секунд, видимо для того, чтобы я могла оценить забавную эклектику двойной дворцовой лестницы, зубчатых замковых стен по обе стороны от нее и кафельной плитки с веселеньким рисунком, которой они были обложены. Видимо, подразумевалось, что здесь все-таки не средневековье. А вот что? Мне в голову никак не приходило подходящее название царившему здесь архитектурному стилю. Еще и эта Греция, будто преследующая меня, возвышалась над всем.

Я решила, что любоваться видами буду потом, да и девочки меня уже подталкивали. Направо. Оказывается, Венера жила в доме-куличе, том, что побольше. Дверь была сразу за углом, но какая! В двух словах не опишешь! Будто чьи-то шаловливые огромные пальчики отщипнули от бока кулича кусок, запихнули в рот, потом немного подумали, решили, что если оставить так, то будет некрасиво или упадет, и подоткнули в углу зубочисткой. В проделанной пальцами выемке и прятался вход в обитель богини любви.

Дверь была из коричневого матового стекла, и когда мы подошли, в ней отразились три женских силуэта. Центральный, по логике вещей, был мой. Я не смогла четко рассмотреть себя — только общие черты, но даже ими осталась крайне довольна. Волосы стали короткими, вместо намокшего под дождем пука соломы — аккуратная шапочка вровень с плечами. Фигура истончилась и вытянулась, как в тумане. В общем, мне понравилось. А Белль тем временем стучала в дверь, да так сильно, что я испугалась, как бы стекло не разбилось. Но, видимо, оно было бронебойным. Внутри зажгли свет, и нам открыли.

На пороге стояла самая прекрасная и одновременно самая странная женщина, какую мне доводилось видеть. Видимо, связано это с тем, что ее родина — древняя Греция, а я мало в своей жизни до этого видела греков и гречанок. Происхождение выдавало все — и одежда, и прическа, и нос. Хорошо, что заговорила она на понятном мне языке.

— Добрый вечер, Белльвайн, Дороти! Как мило с вашей стороны зайти за мной. Я сейчас…

— Э-э, Венера, боюсь, в кино мы не идем, — сказала Белльвайн. — Эта девушка — ты ведь не знаешь ее. Это Ева, и она только что появилась у храма. Мы как раз шли на крышу, и тут — бац! Розовое, голубое, торнадо, ну в общем, как обычно…

Венера внимательно посмотрела на меня и, смешно наморщив свой греческий нос, улыбнулась:

— Новенькая! Да ты ж моя хорошая! — И мне на миг показалось, что я ее знаю. Забавно, но Венера напомнила мне одну больничную нянечку. Ребенком я много времени провела там. — Добро пожаловать в Долланд!

— Спасибо, вы уже вторая, от кого я слышу эти слова, — тактичности мне, конечно, не занимать.

А потом я узнала, что внутри у кулича. Нас пригласили поскорее заходить внутрь; кошка Сибил сразу побежала на второй этаж, а мы остались на первом. Меня посадили в самое большое и красивое кресло, вручили самую большую и красивую чашку какао и стали вводить в курс дела.

От Венеры я узнала, где нахожусь, что за зверь такой Долланд, как мне повезло здесь оказаться и, самое важное, что ночевать я остаюсь у Венеры. На втором этаже как раз находятся спальни для гостей, а наутро мне начнут показывать город.

К смене обстановки мне долго привыкать не нужно. В новой комнате, на новой кровати заснуть для меня — пара пустяков, особенно после такого шока, который я испытала. Белль, Дороти и Руфус ушли, поцеловав меня на прощанье. Венера пожелала спокойной ночи, и я погрузилась в сладкий сон.

Всегда приятно, когда на будильнике играет музыка. В то первое утро Долланд изо всех сил приветствовал меня. Скрипки и еще какие-то чересчур бодрые музыкальные инструменты вернули меня в реальность из той непонятной пропасти, в которую душа падает по ночам, пока тело спокойно лежит на кровати. По возвращении оказалось, что странности прошедшего дня никуда не делись, а, наоборот, их становится все больше. Вчера я испытала шок при виде своих новых рук — сегодня пришел черед ногам удивить меня.

Первое дело, когда проснешься, — потянуться. Обычно я это делаю так: еще лежа под одеялом, задираю ногу вверх и натягиваю от себя пальцы. Затем отвожу ногу в сторону, возращаю назад, при этом каждый раз натыкаясь на неумолимый предел в растяжке, где-то в районе прямого угла. Но сегодня утром я обнаружила, что моя нога с легкостью скользит все дальше и дальше, ничто ее не удерживает, и я могу, если захочу, поцеловать ее под коленом. Вот это да! Продольный шпагат! Фантастика! А что там у нас с поперечным?

Я буквально выпрыгнула из кровати, наклонилась вперед, уперлась руками в пол и поехала ногами в стороны. О Боже! Это чудо! Ноги, идеально развернутые, скользят и скользят пятками по полу, скользят и скользят — а я ведь должна быть деревянная со сна. Не веря тому, что происходит, я сажусь на поперечный шпагат. Никаких проблем — ни боли, ни границ, даже пяткам не жестко! Я сижу на шпагате и понимаю, что растопыренные пальцы рук совершенно зря упираются в блестящий паркет, — я могу выпрямиться и не упасть, а сесть совершенно ровно. И кто мне мешает потянуться за рукой вправо, а потом влево?! А теперь отведем одну руку назад за себя, другую поднимем вверх — и пальцы сами собой сжимаются в кулак — да! We are the champions, my friend! А чемпионы могут не только садиться на шпагат — они способны буквально-таки падать в него. Но собирать ноги страшновато — а вдруг это чудо больше не повторится? Вдруг это единичная аномалия и я больше никогда не смогу?

Но меня разбирает смех, и я встаю. У стены есть место, я опираюсь на нее правой рукой и делаю взмах левой ногой в сторону. А-а-а-а-а! Нет слов — одни эмоции — шпагат никуда не делся — нога, ничего не зная о моих страхах, подлетает выше головы! И назад ее тоже ничто не удерживает, когда я, по-прежнему держась рукой за стену, делаю первый (или второй, или третий, или четвертый) арабеск.

Я стою в комнате волшебного дома в волшебном мире и не могу поверить своему счастью. То, о чем столько лет мечталось, наконец, сбылось. Теперь мой танец будет самим совершенством. Теперь я балерина! Отхожу от стены, встаю напротив окна и начинаю крутить фуэте, благо места в комнате достаточно. На шестом раздается стук в дверь.

— Да! Войдите! — кричу я, и в комнату входит Венера.

— О-о, ты осваиваешься в новом теле, — улыбнулась она. — Ну как ощущения? Достаточно подвижности?

— Доброе утро, Венера! — фуэте вернули мне сосредоточенность, поэтому я не забыла о главном — поздороваться.

— Добрейшее, Ева! Ну, так что скажешь?

— Это чудо какое-то! Это не мое тело! Я так не могла. Я очень долго пыталась, но ничего не получалось. Два года балетной гимнастики — и никаких успехов, а тут…

— Так ты занималась раньше? Тогда, конечно, было бы странно, если бы ты трансформировалась в плюшевого мишку или тряпичку.

— В тряпичку? Что это?

— Тряпичная кукла. Они очень хорошие, но такие неуклюжие. Мы считаем: какой творец — такая кукла.

— А вот с этого места можно бы и поподробнее, но давайте, Вы мне все за завтраком расскажете? — я почувствовала, что уже вполне можно бы и подкрепиться (чашка какао точно лишней не будет), и с чувством выполненного долга закончила свой утренний экзерсис.

* * *

Кухня оказалась в точности такой, какой должна быть в сказочных пряничных домиках, — никакого хай-тека, только выбеленное дерево с ажурной резьбой, красная лампа на потолке, плафоны ей в тон на стенах и русская печь с заслонкой, расписанной, однако, не под хохлому, а греческим спиральным орнаментом.

Здесь хотелось остаться; долго сидеть за столом, пить чай с печеньем и говорить о том о сем. Венера, наверно, догадалась о моих мыслях, и мы уселись, благо было накрыто.

— Как у Вас тут красиво! — не могла не восхититься я. — Такой стол, и стулья, и птички на тарелках, как живые!

— Ева, вчера ведь договорились, что мы на «ты», — улыбнулась Венера.

— Точно. Я забыла. Вы такая… Просто ты такая… Не знаю, как объяснить. К тебе чувствуешь уважение, и хочется обращаться на Вы.

— Есть такое дело. Не у тебя одной. Но мне не нравится.

— Я скоро привыкну, — пообещала я, скрестив за спиной пальцы. — Но это все неважно. Я хочу знать другое. Что значит: какой творец — такая кукла?

— О, это старая поговорка. Согласись, логично: какой творец — такая кукла. Какой же еще она может быть? Только похожей на творца. Что еще он может в нее вложить, кроме собственной души?

— Не знаю, никогда не создавала кукол, — усмехнулась я.

— Значит, создавала что-то другое. Ты не попала бы сюда без поцелуя Афродиты, — убежденно и немного торжественно произнесла Венера.

— Ну, в пятнадцать лет стихи писала, потом бросила, — поразмыслив, ответила я. — Стоп! Какой еще поцелуй?

— Люди, удостоенные поцелуя Афродиты, носят в себе Силу и с удовольствием занимаются творчеством. Любым — рисовать, петь, высекать из мрамора статуи. Мой творец — Фидий, — это было сказано с гордостью.

— Фидий? Я, кажется, знаю, нет, не его самого. Но это же великий скульптор из Древней Греции?

— Да, он. А ты умная, — удивленные брови Венеры оказались выразительнее слов.

Мне было лестно, но самолюбие я потешу потом, когда буду прокручивать этот разговор в голове, а сейчас важнее было узнать другое:

— А разве Афродита не богиня любви?

— Да. И что?

— Тогда почему именно ее поцелуй приносит людям творчество? Ее поцелуй должен быть чем-то вроде благословения на свадьбе или стрелой Амура.

Венера внимательно посмотрела на меня и спросила:

— Ты помнишь легенду о Пигмалионе?

Почему-то первой в памяти всплыла Одри Хэпберн в роли отвратительно вульгарной уличной торговки, как она сначала без конца повторяла под пластинку английские звуки, а потом на скачках кричала лошади: «Давай! Давай! Шевели своей задницей!».

Я не могла сдержать усмешку. Но потом, еще порывшись под волосами и между ушей, набрела на верный ответ:

— Он изваял статую прекрасной женщины и влюбился в нее. А она потом ожила, и жили они долго и счастливо.

Больше Венера не удивлялась моей начитанности — лишь поправила:

— Галатея не сама ожила, это Афродита откликнулась на молитву Пигмалиона и вложила жизнь в камень. Так был создан прецедент и Долланд. Божественной силы было слишком много для одной статуи. С тех пор все великие творения обретают жизнь и появляются здесь.

— О-о-о, вот это информация! Мне надо подумать, прежде чем продолжать разговор, — мне вдруг показалось, что на плечи легла тяжеленная плита и сейчас расплющит вместе со всеми чудо-шпагатами и куклами вместе взятыми.

— А знаешь, сколько времени? — воскликнула Венера. — Собираемся быстро, и гулять! Пойдем, покажу, где одеться!

— Я знаю. У меня в комнате, — начала было я, но Венера не дала договорить:

— Ты разве не хочешь примерить что-нибудь получше, чем шорты, в которых прибыла? Что скажешь насчет пурпурного хитона или платья Марии-Антуанетты? Нет, наверно, платье королевы не стоит — к нему долго делать прическу, а вот если выбрать что-нибудь индейское, то распущенные волосы будут как раз. Хотя они у тебя белые, — было видно, что настроение у Венеры поднялось. Пока мы шли в гардеробную, ее было не остановить. Я тоже заулыбалась в предвкушении.

* * *

В этом чудном месте даже шкаф был волшебным. Когда мы открыли его первый раз, там висели наряды, которые могла носить натурщица Праксителя или того же Фидия. Я, конечно, присмотрелась к пурпурному хитону, достала его, приложила к себе, но увидела в зеркале слишком непривычную композицию. Поэтому мы повесили любимую шмотку Венеры назад, закрыли шкаф и открыли его вновь.

Теперь в нем висели индийские сари — догадалась я по расцветке, потому что по факту это были длинные-предлинные простыни — только не белого или пастельного цвета, а ярко-красные, синие и зеленые, все как на подбор с золотой вышивкой. Завернуться в такое — целое искусство и действо, по затрачиваемому времени сравнимое лишь с церемонией одевания королевской особы. Поэтому я открыла шкаф в третий раз — Египет, в четвертый — средневековье (в самый раз, если ждешь ребенка).

Семь — мое любимое число, к тому же магическое. На нем мне повезло. На вешалках плотным рядом расположились Шанель, Версаче и Дольче-Энд-Габбана (узнала я по этикеткам). Мя-а-у-у!!!

В прежней жизни я не могла похвастать тем, что была иконой стила, поэтому мой восторг был, вероятно, совсем чуть-чуть избыточен: я немного постояла в остолбенении, потом пару десятков раз повторила «Господи, спасибо!», крепко сжала в объятиях усмехающуюся Венеру, а дальше уже понеслась… Примерка! Я меряла, меряла, меряла, меряла. Все сидело идеально; в зеркале я с каждым разом все меньше и меньше узнавала себя: все отчетливей проступал синтетический облик манекенщицы. Сила haute couture чертовски могущественна! Дошло до того, что в какой-то момент я просто скинула с себя платье, настолько сильно заслонившее меня от меня самой, что стало страшно.

В итоге я не стала сильно изменять своему обычному облику и остановилась на белом брючном костюме с черным топиком. Венера протянула мне к нему туфли на 11-сантиметровых шпильках, и я засмеялась:

— Куда мне это? Мы ж гулять идем, а на таких я больше километра не сделаю, — в ответ на это Венера вздохнула и попросила ей просто поверить. — Ладно, — ответила я, — в конце концов никто мне не помешает скинуть их в любой момент и отправиться дальше босиком — с педикюром у меня сейчас полный порядок. Либо мы просто вернемся домой, — я неуловимо быстро и незаметно для себя стала называть пряничный домик Венеры домом.

В Долланде звенело лето. Небо было привычно голубым, но украшенным головокружительным облачным узором. А когда я вышла на порог, где-то недалеко невидимый оркестр заиграл «Весну» Вивальди — будто в мою честь. Вот еще одна странность этого места: в самый подходящий момент начинает играть любимая музыка, как саундтрек в фильме.

Столько чудес за одно только утро — я и думать забыла о том, что ждет меня за дверью. А там ничего не изменилось — все тот же дворик с забавной мозаикой, лестница вверх и колонны древнегреческого храма, возвышающиеся над всем и вся.

Я встала в центре двора, поглядела по сторонам и поняла, что действительно нахожусь где угодно, но только не в родном городе, — слишком хорошо вокруг. Слишком мирно, слишком красиво, воздух безупречно чистый и на душе слишком хорошо. Если это место называется Долланд, значит, это второе название рая. Я дождалась, пока Венера выйдет из дома, и поспешила озвучить ей эту мысль.

— Спасибо, — сказала мне она, — Пойдем же скорее — я покажу тебе, как устроен рай, — и мы отправились в путь.

Сначала подъем по лестнице. Она была широченной, как во дворцах, но, видимо, архитектор знал, что народа по ней ходить будет не так уж много, и прямо по центру разбил треугольную клумбу. Папоротники и другие неизвестные мне тропики так и выплескивались из нее на ступени. Одиннадцать штук — и первая лестничная клетка. Клумба второго марша оказалась прямоугольной; на ее вершину был водружен большой круглый медальон с круглым же мозаичным рисунком — в середине желто-коричневые полоски, потом широкий синий кант. И, словно в зоопарке, через прутья на волю, выглядывала голова кого-то из семейства кошачьих. Из улыбающейся пасти текла вода — такой фонтан.

На третьей клумбе сидела самая прекрасная в мире синяя бесхвостая ящерица. Она была огромна и тоже служила фонтаном. За ящерицей находилась высеченная прямо в толще камня скамейка. Присевших на нее ожидала участь быть проглоченными — раскрытый рот гигантской рыбы нависал сверху, и никакие цветочки, окаймлявшие его, не могли избавить от этого впечатления. Хотя это был всего лишь навес от дождя. Я поспешила обогнуть зловещее чудо архитектуры и наконец очутилась среди колонн.

Бежевая бесконечность… И колонны-колонны-колонны. Высоченный потолок — ощущение космоса захватило меня с головой.

— Мы называем это место Сто колонн. Их, правда, на самом деле немного поменьше, но это пустяк, — поведала мне образцовый гид Венера.

— Потолок такой красивый! Эта мозаичная техника — настоящее произведение искусства! Ни за что бы не подумала, что из мозаики можно сделать такое!

— Здесь, в Долланде, ты найдешь только произведения искусства — и никакой халтуры! — с гордостью и убежденностью заверила меня спутница.

— Но ведь это не храм, — убедилась я. — Здесь нет ни статуи бога, ни алтаря, ничего — одни только колонны.

— Но тебе ведь никто и не говорил, что ты найдешь здесь все это, — возразила мне Венера. — Думаю, ты еще не готова. Тебе еще многое предстоит узнать, прежде чем ты окажешься пред ликом Богини.

Я пожала плечами:

— Пошли дальше?

— Обязательно! Как твои ноги? Не устали еще? — не похоже было, что это забота, — скорее сарказм.

— Отлично! Думаю, что смогу дойти в них до горизонта, — и я не преувеличивала, хотя раньше максимальная высота каблуков, которую я могу себе позволить, составляла около пяти или шести сантиметров.

Мы вышли из колоннады и двинулись вверх по тропинке. По правую руку от нас вздымалась высоченная живая изгородь. Пара витков — и мы на крыше Ста колонн. Посмотри в одну сторону — пряничный домик Венеры (кстати, я еще не знаю, кто живет по соседству), выход на золотую площадь и храм из моих снов. Обернись в другую сторону — там огромный парк. Я бы решила, что это лес, но его пронизывало чересчур много любовно устроенных тропок-дорожек. Вдали за парком вилась река, и прямо у воды стоял замок. Потом еще один, и еще. Античность заканчивалась колоннами у меня под ногами, дальше тянулось рыцарское средневековье.

И, кстати, мы больше не были одни. На крыше сидели, гуляли, читали, ничего не делали и смотрели вдаль множество кукол. Теперь я знала, что это живые куклы. Вчера я приняла их за самых красивых людей на свете, но это оказалось не так.

Долланд — кукольная страна; тут живут авторские куклы ну и, конечно, их великие предшественники — статуи. Как моя знакомая Венера. Я, кстати, слышала про Зевса и Афину, вышедших из-под резца Фидия, но не про нее. Надо спросить как-нибудь, в чем тут дело.

А по краю крыши шел вовсе не поручень, спасающий от падения, а скамья, разукрашенная, как и все вокруг, мозаикой. Рядом на ней сидела стайка самых хорошеньких на свете школьниц. Среди них была и та, с длинными синими волосами, которую я уже видела вчера.

Я деликатно не стала подходить к ним слишком близко — благо скамья тянулась и тянулась по всему периметру крыши — и нашла себе свободное местечко на той стороне, что была обращена в сторону парка и реки. Встала, как маленькая, на нее коленями и обнаружила, что стоять так очень удобно — скамья идеально повторяла изгибы тела.

— Венера, Долланд огромен! Как мне отыскать Каплю? — спросила я о самом главном. — Мне надо знать, что с ней все в порядке. У меня до сих пор перед глазами стоит ее разбитая головка. Я видела, что там внутри! Не смогу спокойно жить, пока не увижу ее живой и здоровой.

— Да, ты говорила об этом вчера вечером. Я лично с ней незнакома, но навести справки для меня не проблема. Так что, если ты готова, то можем отправляться в гости хоть сейчас.

— Что же ты молчала? — воскликнула я, — Скорей идем! А где она живет?

— Довольно далеко. А мы с тобой о стольком успели поговорить за сегодняшнее утро, так что именно об этом деле я совершенно забыла.

— Ну да. И кроме того, это мне надо в первую очередь, а не тебе, — сказала я.

— Вот именно. А я еще вчера связалась кое с кем, когда ты уснула, и все выяснила.