Медный загар и почти-циничные речи (гет)

— Лиззи, а ты думала когда-нибудь, что твой муженек освободиться от почетного звания? Перестанет быть морским дьяволом, осушится, так сказать?

Джек вытягивается в источнике, расслаблен, наг, с беззащитной шеей. Элизабет хочет уловить в его словах издевку или надежду уязвить, но этого нет. Напротив: Джек лежит с закрытыми глазами и даже не делает попыток привлечь её к себе. Зараза.

— Не думала.

— Больше думала о том, что состаришься, а он нет? — щурится, ухмыляется.

Элизабет хочет стереть его ухмылку, хочет дать ему пощечину и поцеловать, хочет спросить «какого черта я здесь, с тобой, свежа и молода, и ты говоришь об Уилле?».

Об Уилле, с которым она, если по совести, и не разговаривала— то ни разу с тех пор, как отдала Джека кракену. Об Уилле-который-её-муж. Повенчанная на пиратском корабле в разгар шторма невеста уж наверняка осознавала, на что идет.

— Что за чушь! Нет, я думала, что ложная надежда сделает только хуже. Потому я не надеялась ни на что.

— Да-да, ни на что, кроме двоемужества.

— Ой, да перестань. Это смешно только тебе. Это ты думаешь, что о моем браке никому не известно, на деле же Барбосса знает и…

— Да начхать Барбоссе на статус твоих отношений. Братство величает тебя капитан Свон, дорогая моя Лиззи. Величает Свон и судачит о нас с тобой.

— И ни одного слова о двоемужестве!

— Ладно, ты права. Тут только я могу ухахатываться. И ты, когда перестанешь притворяться, что тебе не смешно. Элизабет, о которой можно говорить «последний из ваших женихов», «второй из ваших первых мужей», ай! Не кусайся!

Джек обиженно поджимает прокушенную губу, Элизабет облизывается.

— Я как король могу приказать тебе не сопротивляться. — Она лукаво усмехается. — И тогда укусов будет многим больше, за каждое слово расплатишься.

— Не смотри так плотоядно, уступить желанию меня пожрать ты еще успеешь.

— Вот уж не знаю, если ты продолжишь говорить об Уилле…

Джек усмехается. Элизабет пахнет анисом и грейпфрутом. Она близко, слишком близко, чтобы запал рассуждать о судьбе какого-то Тернера оставался в приоритете.

— Существует трезубец, который может снять разом все существующие проклятия. Но мы не должны допустить, чтобы кто-то вдруг решил им воспользоваться. Как только проклятие будет снято, Уилл умрет. Ведь он окажется бессердечным в прямом смысле. Проклятие наделило его некими свойствами, но изначально он был мертв. Мертвым он и вернется из морских глубин. Он жив, пока проклят, улавливаешь?

Элизабет знает об этом. Один африканец, моряк с корабля почитателей вуду, решил, что обязан поделиться своими знаниями в качестве платы за спасение. Освобожденный от магии мертвец сразу же рассыпается прахом. А еще мертвецы не могут быть плодовитыми. Что означает, что ребенок Элизабет не мог быть ребенком Уилла, если бы существовал.

Джек этого не знает.

— Да-да, понимаю. Ты предлагаешь найти этот трезубец и защищать его от всех проклятых разом? Спрятать? Закопать рядом с сердцем? Вот это было бы иронично.

— Я предлагаю просто его не искать. И не говорить Уиллу о его существовании. Мифу не следует знать о другом мифе, а то они вступят в конфронтацию. Ну, знаешь, борьба за власть над людскими умами.

— А мне ты зачем об этом говоришь?

— Я думаю, это честно: предоставить тебе выбор. Ну, знаешь, такой… размеренный выбор. Время все взвесить. Чтобы ты потом не убежала от этого выбора… к Барбоссе.

Элизабет хмурится.

— Что ж, спасибо, Джек.

Все эти слова звучат как настоящие. Как будто она не сделала выбор, как будто она не знала, что сделала выбор. Как будто она не видела глаза своего ребенка.