Зазеркалье (гет)

Метаморфоза моего мира невероятно изменила меня. Наверное, я стал зависим. Зависим от этого наблюдения. Все эти окошки в Её мир могли показать мне только осколки, а складывать их в целую картину — уже моя задача. После абсолютной черноты мой мир наполнился цветом. Это меня невероятно привязало к этим зеркалам Её жизни. Теперь у меня появился страх. Страх потерять это всё, снова оказаться в той Пустоте. Не знаю ни кто я, ни где я, ни откуда пришёл, но сейчас хочу остаться здесь. Её жизнь стала для меня миром. И есть в ней что-то знакомое мне, непонятным образом понятное. Какая занятная тавтология. Такая точная. Как я могу понимать что-то в Её мире? А многое мне кажется абсолютно естественным и правильным.

О, какое же счастье это наблюдение за существом, которое отождествляешь себе! Её жизнь и Её поведение кажутся мне очень знакомыми, очень знакомыми. И самое странное — я не вижу никого, кроме Неё, в этих окошках. Мне отрезали часть Её мира, которая касается только этой девушки. Мне, если честно, этого более, чем достаточно. Знаешь одного — знаешь всех. Хотя, должен признаться, она ведёт довольно уединённый образ жизни. И несмотря на это, складывать множество осколков в единое целое доставляет мне непередаваемое удовольствие. Это занимает меня полностью, вызывает интерес. И страх. Я живу с вечным страхом, что когда-нибудь это кончится, и я вернусь в Пустоту. Это ужас, непередаваемый ужас, как будто путник, мучимый жаждой, увидел родник, а он оказался лишь миражом. Она — то, что спасает меня от этого страха.

Ничем не примечательная, замкнутая, немногословная. Слегка полные губы, прямой нос, длинные, до пояса, тёмные волосы, серо-голубые глаза. Большие, выразительные, броские и… Полностью спрятанные за чёлкой. У неё тонкая, воздушная фигурка, которую она старательно закапывает за мешковатой, висящей одеждой. Протест? Неприятие норм, устанавливаемых Её миром? Нет, нет, что-то ещё… Ведь когда она одна, она абсолютно не прячет себя, не прячет свою женственность. На людях превращается в серо-чёрно-алое привидение. А со мной становится немного другой.

Со мной? Занятно, но мне начинает казаться, что она меня видит. Это же невозможно, как твердит мне разум, но недавно возродившиеся чувства спорят, не дают покоя, заставляют ловить Её движения, взгляды, следить за движениями губ, рук, надеяться, что это поможет понять, видит она меня или нет. Я могу только видеть, непонятным пока мне образом, а звуки мне не доступны. Сейчас мой мир наполнили краски. Это так много после Пустоты, но таково уж свойство «человека» — постоянно желать большего. Я не жалуюсь, о большем не умоляю, довольствуюсь тем, что есть, но верю, что большее будет в моей жизни. А пока, пока я счастлив наблюдением.

Пока меня не беспокоят вечные сомнения в факте моего существования. Это невозможно доказать, потому незачем терзать себя тщетными попытками. Я наблюдатель, это — моя жизнь. Теперь Она — мой мир. И потому я существую по законам мира, в котором оказался. По Её законам. Она даже не знает об этом, Она не знает даже о моём существовании, но Она — мой новый мир. Новый и одновременно очень старый, всё мне знакомо, всё так старо, так привычно и так ново, необычно. Я вижу, что не изменились люди, но изменился мир, в котором они живут. Его техническая составляющая. Духовное развитие осталось на том же уровне, как и тогда, когда я там жил. Не знаю, когда пришло это знание, но уверен, что этот мир был моим. Недолго, но был. И Она мне кого-то тоже напоминает… Но память моя прячет от меня образ, возможно, к лучшему. Не буду на этом зацикливаться.

В конце концов, толку от моей внезапно проснувшейся памяти никакого, да и мучение от невозможности вспомнить что-либо мне не нужно. Ведь что, в сущности, есть память? Это наше представление о том, что было с нами до настоящего момента. Абсолютно субъективный взгляд. Всё, что даст мне память, это бесконечное самокопание, осуждение, обдумывание уже случившегося, уже совершённых ошибок. Сейчас мне это доставит только боль, ни с чем несравнимую боль сознания, вырванного из тела, из той среды, о которой будет твердить память.

Уж не знаю, есть ли там, наверху, кто-то, но спасибо тебе, что лишил меня чёткой памяти о прежней жизни. Пожалуй, только благодаря этому, созерцание Её мира доставляет мне какое-то злорадное удовлетворение. Словно когда-то я дал ему совет, а он не послушался, и теперь я наблюдаю за плачевными последствиями этого непослушания. Чувство странное, необыкновенное и неправильное. Хоть здесь и нет границы правильного и неправильного, но я не могу назвать это правильным, никак. Это не должно быть так. Значит, будет по-другому. Злорадство чисто человеческое, без примесей превосходства, пусть так.

Какая разница? У меня есть Она, создающая мой мир. Разве нужно мне большее сейчас? Разве не способно это смягчить отношение к Её глупому мирку? Мирку, несравнимому с моим! Мой мир, создаваемый Ею, больше, полнее, живее, лучше! Он не ограничен, притом, что включает только Её. Он полон, несравненно больше полон, чем толпы и мириады, ибо полное познание мира одного «человека» больше, чем поверхностный взгляд на всю Вселенную, всю реальность, всё бесконечное множество миров. Это бесконечно больше, бесконечно!