Рок-н-ролл этой ночи (гет)

Бестолковый грохот и визг, по недоразумению считающийся в «SorryKing» рок-музыкой, заставили Снейпа скрипнуть зубами и едва не зажать уши. А уж звукорежиссера, который традиционно покачивался за пультом, хотелось просто удавить.

Ночь перед концертом Профессор провел почти без сна. Стоило закрыть глаза, мысли и мыслишки хлестали нескончаемым потоком, вышибая малейший намек на дрему. Увы, кроме как ночью, думать ему было некогда.

Да какое там думать — ему даже с Дивайз толком поговорить не удавалось: то они репетируют, то показ мод устраивают, то инструменты наворсаливают так, что спиртовой дух стоит не то что по квартире, а по всему кварталу, окрестные собаки ходили покачиваясь…

Вот он и вертелся с боку на бок, стараясь не разбудить Дивайз и собираясь с духом, чтобы убраться наконец на кухню и презреть сон как явление. И уже почти собрался, когда она, до этого вполне убедительно сопящая в подушку, неожиданно поднялась на локте и откинула с лица растрепанные кудри:

— Ты чего не спишь?

— А ты чего?

— Не спится.

— Волнуешься?

— Фиг знает, не пойму…

Не сговариваясь, они одновременно слезли с дивана и покинули комнату, где уже начинали недовольно ворчать и ворочаться на полу мальчишки — видать, предконцертный мандраж их тоже давил, хотя храпели они заправски и очень дружно.

Чаю не оказалось, кофе тоже. В прокуренной кухне осталось только пиво.

Гермиона моментально оказалась на подоконнике, и в тусклом дрожащем свете далекого заоконного фонаря стала вдруг зыбкой мерцающей тенью, почти растворившись в полупрозрачной кисее предутренней темноты. Северус остановил руку, уже тянувшуюся к выключателю. В томном и таинственном сумраке он не мог даже двинуться, боясь разрушить это новое, бархатное, парчовое, муаровое волшебство, эту колдовскую шепотливую тишину.

Если нет у Дивайз магии, то это тогда что?

Желтый, как отблеск луны, огонек сигареты сверкнул маячком, и Профессор наконец-то смог пошевелиться.

— А ты мне так и не рассказал, что вы там с Гарри натворили…

— Это вы с Малфоем натворили, а мы решали вопрос, — он и сам говорил почему-то шепотом, в тон с тишиной. — Какой жареный Фоукс в какое место вас наклевал? Как вы вообще это разыграли? Кто вас снимал? И кто вообще до такого додумался?

— Сколько вопросов…

Он не увидел ее улыбки, только услышал. Наугад протянул руку и встретил ее прохладные пальцы, не без опаски, что ладонь пройдет сквозь них, как сквозь туман.

— Считай это коллективным разумом. Драко меня под мост отлевитировал — видел, как он сам чуть не кувырнулся? Вот… А на спецсъемку мы Колина подтянули. Я так надеялась успеть прежде, чем вы там дел наворотите… Мы же успели?

Она потянула его к себе, и с каждым шагом ее силуэт все четче рисовался бледными светлыми сполохами на упругой черноте окна. Или это просто светает? Или глаза привыкли к темноте?

— Конечно, успели, — не рассказывать же про убийство Феррета и Поттеровско-Малфоевский заговор. — Если бы нет, встретились бы все вчетвером в Азкабане. Но предупреждать надо.

Наконец он увидел ее лицо, и ему показалось, ее кожа сияет серебром, а глаза стали черными-черными и такими бездонными, что у него закружилась голова, словно он стоял на краю пропасти. Или попал под легиллименцию…

— Куда предупреждать? Как? На восток от солнца, на запад от луны? За угол направо и до конца радуги?

Северус легко вздохнул, прижимаясь губами к ее ладони. Что уж теперь, в самом деле… Раз не устроил сразу разнос и выволочку, вот и забудь, первое правило педагогики. Все случилось так, как должно было, даже если случилось наоборот.

— Знать бы, что там у этих отшибленных получится…

— Я знаю. У них получится. Я все видела и все знаю.

Профессор поймал себя на осознании, что ему это совершенно не интересно, и так удивился, что забыл, о чем хотел сказать. А в следующий миг Дивайз встала на коленки на подоконнике и потянулась к его губам, и тогда он вообще обо всем на свете забыл думать, кроме одного: вот же ведьма! Какова ведьма!

Но наступило утро, обычное такое лондонское утро, хмаревое и мутное, как растворенный в стакане воды аспирин от похмелья. Аспирин — потому что Дивайз наотрез отказалась «лечиться» пивом и остальным запретила, да так категорически, что даже Снейпу не пришло в голову возразить.

Глядя на ее несчастную заспанную мордашку, Профессор сам себе мысленно плечами пожимал: нет, видимо, он видит в темной комнате черную кошку, которой там нет. И, вероятно, нынешняя утренняя ночь ему все-таки приснилась.

Потом начался гвалт и бедлам — все искали носки, шнуры, очки и пожрать. Дивайз искала какую-то финтифлюшку от костюма, который, перематерившись и исколов все пальцы, почти сутки подгоняла по ее фигуре Змейса. Роджер впал в истерику, обнаружив, что от дисторшена отлетела пружинка, и педаль теперь заедает. Бъйорнинг полдня меланхолично обозревал барабанную палочку, из которой предательски торчали заусенцы, а потом заголосил, как потерпевший в полиции, и помчался покупать новые. Блэкстер подтягивал четвертую струну и умудрился ее порвать, поэтому маниакально переворачивал всю квартиру вверх дном, твердя, что у него где-то было. Только Ювелир спал, забившись в самый дальний угол, и все попытки его разбудить игнорировал принципиально.

Профессор сварливо взирал на этот тарарам с подоконника, напоминая сам себе большую нахохлившуюся птицу марабу. В положении марабы были определенные преимущества: пока детвора в панике металась туда и сюда, Северус обнаружил недоеденную половину пиццы. Хоть и подсохшая, она была вполне кондиционна.

Дети, похоже, от волнения и недосыпа есть вообще не хотели. Профессор уже жалел, что выторговал у Макса время выступления на полтора часа раньше — не самое вкусное, но около того. Дай Мерлин, чтобы Ювелира растолкать хотя бы к восьми… Окончательную сумятицу внесла Джесси, которую Бъйорнинг притащил заодно с новыми палочками. Она взвыла, что Дивайз еще не накрашена и потащила ее в ванную, предварительно выгнав оттуда Снейпа, решившего там спрятаться. Спустя минут сорок Джесси сама выскочила в коридор, сопровождаемая отчаянным визгом:

— Джесс! Ебнулась! Ты меня на сцену накрасила или на панель?!

— Какая разница, — буркнула Джесси и удалилась обижаться в “SorryKing”.

Дивайз еще драклову уйму времени смывала художества Джесси и рисовалась заново…

Словом, то, что Профессор и компания прибыли в клуб с опозданием всего минут на двадцать против положенных десяти часов, иначе как на чудо списать было не на что. И пока перенервничавшие, уставшие и растерянные дети толкались в гримерке, Снейп раздраженно размышлял о том, стоит ли ему сразу вызвать штатного звукорежиссера на дуэль и упаковать в бас-бочку, или последовать примеру Малфоя и помучиться.

На сцене уже чекались давешние «авалонцы». Видимо, на правах аксакалов они отожрали на подстройку не пять минут, а пятнадцать, потому что гитарист лениво топтал единственную педаль и на каждый топ выдавал один и тот же душераздирающий «бзззззиииии», а басист пытался продемонстрировать скучающей публике технику игры слэпом, но демонстрировал только расстроенность гитары.

Звукореж, судя по всему, принял совет Снейпа насчет выпить и накидался так, что сохранял условно-вертикальное положение исключительно потому, что кто-то сердобольный и предусмотрительный подставил ему под зад высокий барный стул. И, судя по блаженному лицу звукача, совет ему помог: у него явно все звучало просто зашибись.

После короткого мига внутренней борьбы Северус пришел к тому же выводу, к которому приходил всегда: лучше сделать херню, чем не делать ничего вообще. Поэтому отошел к стойке, взял бокал пива и двести грамм коньяку. Авалонцы уже завыли наконец про деньги и сигареты, но хрипы гитар и визг микрофона никому не были интересны, потому вся публика тусовалась у барной стойки и по чилаутам. Перед сценой остался только десяток авалонских поклонников и Рэйвен.

У Профессора оставалось чуть больше получаса, чтобы Дивайз и компания получили приличный звук и нормальный концерт, и эти полчаса были проведены с пользой, далеко превышающей запланированную.

К моменту, когда Макс, пытаясь изобразить конферанс, загорланил в микрофон с интонацией Майкла Баффета: «Иииииии груууууууппааааа «Кастлмооооооор»! — оставшийся для Снейпа безымянным звукорежиссер тихо дремал под пультом, заботливо укутанный дезиллюминационными чарами, а Северус уже убирал безбожно выкрученный ревер и добавлял компрессии на бас.

Ему показалось, что мальчишки, увидев его у пульта, словно бы выдохнули и приободрились. Ничего удивительного, перспектива играть на таком звуке кого угодно повергла бы в депрессию. Правда, с таким аппаратом и Мартин Берч ничего бы путного не сделал, хоть ты тут вместе с трэшхольдом наизнанку выкрутись.

Дивайз на Снейпа не смотрела. Она отсутствующе и напряженно вглядывалась в пустой зал — после выступления «Авалона» свалили по углам те немногие, что стояли у сцены. Профессор покачал головой: да нет, маханул он с этой мерлиновой силой, определенно маханул. Гермиона стояла у микрофона, опустив руки, и, кажется, даже не дышала. Наряд, который ей подобрали девчонки, был, на взгляд Снейпа, чудовищен — адская стилизация средневекового платья с грубым кожаным корсетом, взятым в тяжеленные заклепки, широченные длинные рукава, открытые плечи… Все это смотрелось нелепым и чужеродным на ее тонкой ломкой фигурке, и напоминало Морриган не больше, чем он сам напоминал Амбридж.

Волшебник, взаимодействующий с Мирозданием, притягателен, как вампир на охоте. Ему не обязательно что-то говорить, делать или петь, люди бредут к нему, словно те крыски на звук дудочки. Тут же… Факты — они и есть факты, упрямые, суки, как их ни вываживай.

— Ну, если что, порепаем, — пожала плечами Дивайз.

Под пальцами задрожали бегунки средних частот, Профессор полуосознанно, по миллиметру повел их вверх, пока они не «остыли». Голос, похоже, подхвачен. Мальчишки молодцы, гитары настроили заранее по-моцартовски, осталось пару раз бренькнуть, чтобы не дребезжали, дело трех секунд. Пришлось повозиться с рабочим барабаном, и Снейпу пришлось даже пару раз сочно выматериться — как выяснилось, зря, потому что на ухе тут же повис Макс:

— Э! А ты чего тут? А где Бэзил? Ты чего тут как на вокзале? Тут так не принято!

— Так пусть будет принято! — гаркнул в ответ Профессор, и Макс даже отшатнулся. — Запомни, звукач, который не кричит — ни хера не слышит! Ничего, никто же не умер!

Пока он разбирался с Максом, Бъйорнинг отбил «цсс-цсс-цсс-цсс», гитара Роджера издала пронзительный крик, увесисто бухнул бас, и мощный, плотный стремительный рифф вступления грохнул так, что содрогнулся потолок и затряслись пивные бокалы на столах.

Профессор замер: он не знал этой песни, он ее не записывал! Откуда они ее взяли?! Ведь сказано же было!

Но песня уже неслась сама по себе, неслась так, что даже сами музыканты, казалось, не в силах ее остановить, даже если бы захотели. Клуб встрепенулся, зашевелился, изо всех углов и кабинетов появились люди и тянулись к сцене — с опаской, словно боясь быть сметенными первобытным напором музыки.

Взметнулись белые рукава, вспыхнули ослепительно в перекрестных огнях софитов, в зал дохнуло горячей силой огня, ветра и еще черт знает чего, но Снейп едва подавил желание спрятаться под пульт…

— Я вызываю весь мир на бой!

Новые силы проснулись во мне!

Ветер покорен, послушен прибой,

Я победил в главной битве с собой!

Сзади сгорают мосты —

Линии жизни чисты!

Откуда-то хлестнул ураганный ветер, сверкнули и взорвались мириадами брызг софиты и лампы.

— Мир, где я пешка в игре чужой,

Я вызываю на бой со мной!

Тряслись и падали стулья, лопались стаканы и бутылки, вились и бились белые рукава, Дивайз стояла посреди штормового буйства, а голос словно бы существовал отдельно от нее:

— Это так просто — поверить в себя!

Рвется, где слаб, тонкий замкнутый круг!

И изменяется нить-судьба,

Стал путем воина путь раба!

Сзади сгорают мосты,

Линии жизни чисты!

Мимо лица что-то пролетело и хряснуло в пульт, но Профессор даже не пригнулся. В окружающем хаосе и панике, в вихрях битого стекла и электрических искр он понял наконец то, что так силился постичь если не всю жизнь, то большую ее часть.

Неважно, совершенно не имеет значения, есть у Гермионы Грейнджер, у Дивайз мерлинова сила или нет. Или это к ней вернулась ее прежняя магия, когда заряд восторга и признания хлынул от публики.

Это не имеет ни малейшего смысла.

Потому что не существует магии, и волшебства не бывает на свете.

Есть только любовь.

Только любовь и музыка.

В тексте использованы стихи Яд, а также песни группы «Каэр Морхен» на тексты Э. Сафина и А. Бесшабашного.