Один (джен)

Я ж сама дверь закрыла,

Я собою довольна!

Отчего же так плохо?

Отчего же так больно?

Она приходила к нему во сне. Когда измученный бессонницей Арман впадал в тяжелое и мутное забытьё. Она представала отстраненно-задумчивой, не печальной, но и не радостной. Со временем он стал желать и с сердитым нетерпением ждать этих кратких встреч во сне. Особенно когда магическое зеркало часами отражало только его лицо, еще более похудевшее, с воспаленными и опухшими от бессонницы глазами. Пусть он увидит её издали. Пускай это будет лишь взгляд со стороны. Сейчас у него нет возможности прикоснуться к её волосам, которые в последнее время стали такими волнистыми, такими мягкими на ощупь. Лишь бы увидеть, увериться в том, что она жива, любима и счастлива, что окружена знакомыми вещами и людьми, укрыта той радостью привычных и понятных занятий, наделена тем счастьем, которого заслуживает и которого он не смог бы ей дать.

— Какая глупая и никчемная жертвенность! — Горькая улыбка едва прикоснулась к его губам и тут же скрылась, испугавшись, должно быть, неведомо откуда взметнувшейся ярости. Но и ярость сошла на нет — для нее не было топлива.

Очнувшись, он снова в пути по знакомым с детства коридорам замка. Снова и снова он поднимается и спускается по лестницам, открывает и закрывает двери, минует комнаты и залы, не замечая их. Он не зажигает факела — к чему? Тьма окружает его даже на ярком солнце. Только один светоч способен разогнать мглу, но его нет рядом. Лишь вино по-прежнему остается его попутчиком.

Тот, кто привык называть себя Арманом, изо всех сил старался увидеть, что она счастлива и поверить в то, что поступил правильно. Ведь и в самом деле у них не могло быть будущего. Он — дракон, Юта — принцесса. Драконам полагается принцесс вкушать, а принцессы выходят замуж за принцев, если каким-нибудь образом удается ускользнуть от зубов летающего ящера. А драконы возвращаются в свою нору.

С отчаянием утопающего он цеплялся за мысль, которая подтолкнула его к действиям, имевшим катастрофические последствия для него. Но это было не важно. Главное — она счастлива! Она замужем за тем, кого любит. Любит ли она его, этого Остина? Конечно, любит. Невозможно иначе истолковать её волнение, когда она увидела этого рыцаря в магическом зеркале. А потом? Как она бежала к своему освободителю, с какой радостью обнимала его, и слезы счастья катились по её лицу…

Стоп! О чём это он? Какие слезы? Ведь он не мог их разглядеть! Он так спешил убраться с поля боя… . Мысли путаются. Было ли это или не было?

Дни тянутся за днями. Сколько уже миновало? Неделя, месяц или, может быть, год с тех пор, как он бесцельно бродит по замку. Вино не пьянит, сон не приходит, а когда приходит — не приносит желанного облегчения. Голова, тяжёлая от большого количества выпитого вина, клонится. Арм-Анн, с трудом удерживая себя на ногах, продолжает блуждать по коридорам постылого и опустевшего замка. Его мысли так же медленно и тягуче ворочаются в его голове.

В последние дни лицо её стало удивительно милым и мягким. Резкие, словно вырубленные из камня неумелым резчиком, черты сгладились. И волосы, даже нечёсаные, казались оригинальной экзотической рамой для такого необычного и невозможно прекрасного лица. Ясный и умный взгляд карих, прозрачных, как воды горного озера, глаз, и лукавая, временами насмешливая, а иногда неуверенная улыбка, делала эти черты самыми желанными для него. Вот ведь чертовка! Знала она или нет, что производит такое впечатление? Арман усмехнулся.

Какие слова трепетали на её губах, когда их взгляды встретились впервые после волшебной ночевки в белоснежном облаке каледоньего гнезда, — теперь он этого никогда не узнает. Она смотрела прямо и честно, и в глазах её плескался восторг...

Арман глухо застонал. Опершись спиной о стену, поднял глаза вверх, туда, где толща замковых стен скрывает небо. Однако, он не видит стен, не видит неба, сейчас перед его глазами мелькали иные видения.

Как и почему такое случилось? Он помнил, как едва не упал в обморок, взглянув на неё впервые. Длинный нос, широкий, как-будто лягушечий рот — такой увидел он принцессу, когда втащил в ритуальную комнату, и появилось время её рассмотреть. И мысль свою о том, что долго придется ждать освободителя — тоже помнил. Теперь все видится иначе. Блуждая по замку, он иногда представлял, что она просто где-то прячется — в подземелье или ещё где, — как бывало раньше, пока Юта еще не привыкла к нему и пугалась всякий раз, когда Арман появлялся поблизости или заговаривал с ней, и ему непременно нужно её отыскать. Но в следующую минуту он понимал — нет, не прячется. Её здесь нет. Он сам отправил её домой. Он решил за неё, что для неё лучше. А тоска пройдет… со временем. Все забудется.

Десятилетиями он жил один. Нет, не совсем один. С ним было воспоминание о той рыженькой принцессе, предшественнице Юты. Теперь опустевшее место заняло воспоминание о другой принцессе. Постепенно он научится вспоминать о ней без сердечной боли.

А сердце не унималось.

«Что ты наделал? — стонало оно. — Судьба подарила тебе шанс — один на миллион — и ты сам оттолкнул его, выбросил, своими руками отдал другому».

Арман чувствет спиной ледяной холод стены, бессильно сползает на пол, невидящим взглядом упирается в каменный пол. И внезапно резко откидывает голову назад — намеренно сильно и жёстко ударяется о каменную стену. В голове звон, затылок разбит — он чувствует, как волосы намокают, и теплая жидкость стекает по шее, проникает за воротник. Это ничего — тело заживет. Может быть, телесная боль хотя бы ненадолго заглушит невыносимые стоны сердца.

Слова сами складываются в тайное признание:

— Хочу прилететь к тебе, опалить жаром сердца своего и увидеть отблеск пламени на щеках и в глазах твоих. Хочу прикоснуться к тебе, взять в руки бережно цветок невиданный, унести и сберечь от жара и холода, от невзгод и болезней. Ты — ветер, горячий ветер, налетевший с дюн. Прилетела, разорвала, разметала тучи на небе моём, а клочья их зашвырнула так далеко, что и следов не найти. Ласковыми ладонями разгладила лицо мое, выгнала, выдула боль из сердца моего и поселилась там, деловитая и уверенная в своем праве. Но разве можно удержать ветер…

Не стихи. Стихи почему-то не складываются, но и это тоже не плохо. Жаль — никто их не увидит.

— О, как бы я любил её! — сиплый бессильный шёпот отражается от стылых стен и замирает в глубине пустынных гулких коридоров.

Арман знал, что будет нелегко, он только не подозревал, что настолько…

Остаться на месте означало медленно умирать от тоски, у которой было только одно имя — Юта. И однажды он в последний раз вылетел из драконьего туннеля. Вылетел, чтобы никогда больше не возвращаться.

Он повернул к востоку, тогда еще не подозревая, что куда бы он ни направился — его тоска полетит вместе с ним, и она же пригонит его обратно…