Неправильная жертва (гет)

— Я хочу, чтобы список моих, как по-вашему, злодеяний огласила именно она, — требует Эрик, кивком головы указывая на Трис.

Прайор шумно сглатывает. Зачем он это делает? Зачем старается причинить ей еще большую боль? Ей ведь и без того больно и страшно. Как никогда. Почему‐то именно за него, что так трудно уложить в своей голове, а уж тем более не стоит пытаться кому-то что‐то объяснить — бестолковое занятие. Ей бы в себе разобраться.

Трис старается произносить все так ровно, насколько это вообще возможно:

— Ты сговорился с Эрудитами. Ты несешь ответственность за смерть сотен Отреченных, — продолжает Прайор, но она не в силах дальше сдерживать эмоции, и слезы бессовестно катятся по ее щекам. — Ты предал Бесстрашных. Ты выстрелил ребенку в голову. Ты — нелепая игрушка Джанин Метьюс.

Слова вроде бы правильные, правдивые, но сердце отчаянно жаждет найти всем его поступкам оправдание. Глупое оно, как и его обладательница.

Со стороны всем кажется, что Трис плачет из сочувствия тем, кто пал жертвой с легкой руки безжалостного преступника, но лишь двое из толпы знают, что происходит на самом деле, и дополнительно один догадывается.

Тобиас далеко не дурак и не слепой. Ему не стоило труда сложить два и два и понять, что та, кого он до одури любит, испытывает схожее не только к нему. Но почему так вышло? Чем эта мразь заслужила такое отношение к себе? Что Трис смогла разглядеть в этом эгоистичном ублюдке?

Итон — собственник, и ни с кем делить свою женщину не станет. Он, в некотором смысле, будет рад избавиться от Эрика с его гнусной рожей, уж больно достал. Чертову предателю еще повезло, что Тобиас убежден в верности Трис и в том, что между ней и Лидером ничего не было в плане физической близости, даже поцелуев, ведь он следил и знает наверняка, иначе бы уроду не дотянуть до официальной казни.

Четыре не из тех, кому легко отбирать жизни, но здесь он не против быть палачом. Чувство вины не станет терзать совестливого обычно. А Трис… Она поймет со временем, убедится, что только Тобиас ей по-настоящему нужен. Он подождет.

Сейчас он, напротив, в нетерпении, в предвкушении скорой расправы над заклятым врагом, а с недавних пор еще и почему‐то соперником. Переминается с ноги на ногу, сжимает в руке оружие, что приятно холодит тяжелым металлом кожу ладони.

Его девушка же из последних сил собирает волю в кулак, требуя от самой себя не впадать в отчаяние и не сметь выть в голос. Но как же хочется упасть на колени, закрыть голову руками, сдавив посильнее, и выплакать все накопленное, чтобы вместе с этой жидкостью ушли и все переживания, так рьяно и дерзко терзающие девичий разум.

Почему она волнуется за Эрика? Почему жалеет? Почему… любит?

Трис не знает. Но хорошо помнит слова уже оставившей мир матери о том, что когда любишь, не можешь назвать точных причин и доводов в пользу. Это просто есть, и никуда не деться. Сколько ни старайся отбросить в дальний угол, от себя еще никому сбежать не удавалось.

Так вышло, что места в ее сердце хватило и на Тобиаса, и на Эрика. Такие разные мужчины, и внешне, и внутренне, объединенные лишь фракцией и русой обладательницей серо-голубых глаз. Оба приметили ее еще в первый день появления в Бесстрашии, только если для одного она была раздражающей выскочкой в серых мешковатых тряпках, то другой видел в ней родственную душу, что тоже покинула отчий дом, но, как Тобиас тогда надеялся, не по той же причине, что и он сам.

Сначала Эрик всячески отталкивал от себя и Трис, и непрошеные мысли о ней, ведь любого рода привязанности он всегда считал лишними. Никто не должен знать, что у тебя есть слабое место, а близкие люди как раз в совокупности его и формируют. Только любви подвержены даже такие моральные разложенцы, как он. Возможно, Эрик подавил бы постепенно в себе эту дурь, но однажды Трис угораздило поскользнуться перед дверью в его апартаменты…

— Убогая, ты? Что, ноги не держат? Так ты не в Отречении уже, здесь можно есть мясо, не стесняйся, — ехидничал Лидер, возвышаясь над неофиткой.

Трис ничего не ответила ему, лишь зло сверкнула глазами, чем позабавила его, и попыталась встать. Но стоило это сделать, как боль накрыла ее и заставила взвизгнуть и выставить ладонь в сторону, ища опору. Эрик вовремя подхватил Прайор на руки, не позволив вновь рухнуть, окинул ее быстрым взглядом, заметив румянец от неожиданного положения, хмыкнул и занес ее в квартиру, закрыв за собой дверь подошвой грубого форменного берца. Трис начала вырываться — испугалась, видимо. Эрик громко рассмеялся.

— Да не съем я тебя, нужна ты мне. — Он покачал головой и аккуратно посадил ее в удобное кресло, а затем отправился в ванную за эластичным бинтом.

Вернувшись, Эрик присел перед Трис на корточки и стал расшнуровывать ботинок под оторопевшим надзором его хозяйки. Мягкими движениями, стараясь не доставить дополнительного дискомфорта, Эрик ощупал ступню и лодыжку и убедился, что перелома нет, лишь небольшой вывих и растяжение, удивившись тому, какая у неуклюжей девицы нежная кожа и как ее приятно касаться.

Трис тоже было приятно. Были еще какие‐то странные ощущения, новые для нее, ведь ранее единственным мужчиной, что заботился о ней и помогал в подобных случаях, был отец, но его действия не приносили ей… удовольствие. Для нее было полнейшей неожиданностью, что Эрик может быть и таким тоже. Она видела его и имела представление о нем как о человеке, которого беспокоит судьба только одного существа на планете, и он может наблюдать его в отражении зеркала.

Так, впрочем, и было, а Эрик сам не осознавал до конца, что его образ черствого и жестокого тирана дал маленькую трещину. Она оказалась достаточной, чтобы Трис взглянула на него с другой стороны.

В дальнейшем тогда еще неофитка отметила для себя, что издевки и унижения в ее адрес сошли на нет. Это льстило, заставляло задуматься, улыбаться без видимого для окружающих повода и тайком посматривать на своего командира.

А потом ее спас от расправы над пропастью Тобиас, отправив в лазарет Питера и его шестерок. Инструктор, который и до того ей нравился, открылся Трис и поведал, что симпатия взаимна…

Трис была с одним, но часто думала не только о нем, особенно когда ощущала на себе пристальный колючий взгляд серых льдин, в которых могла почувствовать ревность. Но испытывать что‐то к такому извергу, да еще и к предателю, постыдно, неправильно, предосудительно. Трис не знала, как верно охарактеризовать это «что‐то» раньше, но сейчас, когда он стоит на коленях с руками в наручниках за широкой спиной, к ней пришло осмысление: она любит и его тоже. Она не хочет, чтобы он умирал, и не важно, виновен ли он.

Зачем он потребовал произнести вслух его преступления именно Трис? Может, это его способ заставить глупую от него отвернуться и откинуть прочь скорбь? Может, все это для того, чтобы лишний раз — уже тысячный, наверное, — доказать, что он не достоин её прощения?

Улыбка, кривой усмешкой прилепленная к его рту, плавно тускнеет, а потом и вовсе исчезает.

— Я заслуживаю смерти? — спрашивает он, безотрывно глядя в ее глаза, будто пытаясь сделать этот взгляд красноречивее самого вопроса и передать ей отчаянно бьющуюся мысль о том, что нужно любить только одного мужчину, находящегося в этой комнате, — того, у кого четыре страха.

Итон всегда был и будет для Эрика ничтожеством, сбежавшим от папочкиного кожаного ремня с тяжелой пряжкой. Каких бы результатов ни добился этот вечно хмурящийся кретин, он все равно останется трусом. Эта его напускная брутальность не имеет ничего общего с тем, кто он на самом деле. Но Эрик все знает, от него не скрыться. По большому счету, Лидер обладал возможностями и необходимой информацией, чтобы покончить с Четыре, но ему было куда веселее изводить его ежедневно, приводя в бешенство даже одной фразой. И все же для Трис лучше быть с ним, каким бы Эрик его ни считал.

— Да, — отвечает за нее Тобиас и резким взмахом направляет на подсудимого пистолет, мгновенно выщелкивая из него достаточный для убийства заряд пороха.

— Нет! — Трис с диким криком бросается наперерез под шокированные взгляды собравшихся, и горячая пуля попадает ей в грудь, прошивая металлом мотор, гоняющий алую кровь по венам. Этого хватило, чтобы навсегда превратить ее сияющий взгляд в стеклянный, мумифицированный. Мертвый.

Эрик только брови взметнул от неожиданности. Не готов он был ни к выстрелу, ему предназначенному, ни к тому, что Трис спасет его предрешенную судьбу ценой собственной жизни, лишив себя всех ее радостей одним опрометчивым поступком. Ему казалось, что и он уже умирает, молча глядя на то, как стремительно Трис покидает его. Одно утешает: четкое понимание того, что он отправится вслед за ней, не дав безудержной тоске поглотить его и свести с ума.

— Ну надо же! Стифф — до конца Стифф, — ухмыляется он. Ему стоит титанических усилий скрыть свои истинные эмоции. Лидер мечтал, что никогда не увидит смерть девчонки, по нелепой случайности пробившей брешь в его крепости. Но никто не должен знать, как ему плохо. Никогда.

— Да что ты несешь? Как ты можешь? Она жизнь за тебя отдала! — орет Итон, сидя у тела любимой.

— Это смерть не за меня, а за идеалы. Ей самое место в Отречении. Было, — отчасти Эрик говорит правду, отчасти нагло лжет. Но иначе его могут и не убить, а ему нужно подстраховаться, ведь Четыре вполне способен оставить его в живых и посадить за решетку, чтобы мучился. Казнь же — выход из положения.

Тобиас пачкает руки в ее крови, а лицо солеными слезами отчаяния. Он сидит на холодном каменном полу, обняв ее, раскачивается, словно убаюкивает, но его малышка и без того спит вечным сном.

Почему она это сделала? Что заставило пойти на такой шаг, допустив роковую ошибку? Ни один из них, на самом деле, не способен дать точный ответ. Уверенность есть лишь в том, что они оба любили ее, а она их. Каждый по-своему, как умел, как был способен. Чего не заслуживал или был достоин. Какая теперь разница? Все превратилось в тлен.

— А сам застрелишься? — хищно оскалившись, спрашивает Эрик, пытаясь вызвать ярость и добиться, наконец, своей пули. Больше некому его защищать, да и ей не стоило изначально. Тобиас вскидывает руку с пистолетом. — Что, не выполнишь ее последнюю волю? Она же сказала: «Нет!»

Оружие дрожит в потеющей ладони, боль на душе мешает видимости, но Тобиас делает то, что должен: он отпускает Эрика. Отпускает к ней…

Часто выходит так, что умирают не те, кто должны, и не в свое время. Но кто подскажет, когда он, тот самый нужный час? Кто уверит нас в том, что наша миссия на Земле окончена, а срок вышел в названную пору? Ведь нам всегда мало! Нам хочется жить и чувствовать, даже если иногда думаем об обратном. Часто, правда, позволяем себе такие поступки, будто есть в загашнике запасная жизнь, но так существование нам кажется наполненным красками. Бывает, жалеем о том, на что не решились, откладывая на потом, но наступит ли оно, это «потом»?

Трис боялась любить двоих, приняв решение лишь в свою последнюю минуту.

Эрик боялся признать, что способен не только на зло, но и на светлые чувства.

Тобиас боялся все прямо спросить у Трис и услышать в ответ подтверждение своих мыслей.

Молчание — не всегда золото, вопреки поговорке. Кому было лучше от этой тишины?