Томас (джен)

Я сидел на ступеньках кондитерской лавки с неказистой вывеской над стеклянной дверью, гласящей — «Сладости Олафа Фортескью» — и терпеливо ждал. Извилистая мощеная улочка пока была безлюдна, как и предупреждал бармен Том. Правда, иногда по ней пробегали необычных размеров коты и появлялись какие-то тени, предпочитающие не выходить на тротуар и жаться поближе к стенам домов. Раз пять дрогнули шторы в грязном окне ближайшего к нему здания, больше похожего на бревенчатый сарай. По всей видимости, его жильцы мной живо заинтересовались. Редкий ребенок одиннадцати лет отроду смог бы быть таким спокойным и умиротворенным, оказавшись посреди волшебного района, в окружении тайн и опасностей. Я собой почти гордился. Но, наверное, на своем веку Косой Переулок повидал многое, и вскоре колыхание прекратилось.

Первый восторг при виде покосившихся домов и витрин с мудреными названиями, которые в той, другой жизни, встретить можно только лишь в книжках — не передать обычными словами. Запахи этого странного места: немного зловонные, непонятные и притягательные, сводили его с ума. Уханье птиц из-за закрытых дверей и ставен торгового центра «Совы» заставляло разминать пальцы и потирать себе плечи. Тело ныло в сладостном предвкушении чуда, и приказать ему прекратить я просто не мог. Хотелось зажмуриться, вдохнуть, выдохнуть — и чтобы все открыто.

Обойти улочку я успел уже два раза. А над дверью в маленьком, выкрашенном в яркий красный цвет здании, раз тридцать прочесть надпись золотыми буквами: «Семейство Олливандер — производители волшебных палочек с 382-го года до нашей эры». Манекены в витринах, одетые в разноцветные плащи, судя по всему — те самые мантии — задремали на стульчиках, словно живые. Прислушавшись, можно было услышать дыхание самого маленького из них — светловолосого мальчика — я хмыкнул и в задумчивости сделал шаг назад.

Здесь все казалось таким простым, таким игрушечным, словно и не жизнь вовсе — сказка. В стекле же отражался мальчик, не имеющий к этой сказке ни малейшего отношения. И мне захотелось громко побурчать, глядя на этот нереальный мир вокруг. Подумаешь, волшебные палочки и храпящие манекены. Я долгие годы боролся за свою жизнь всеми доступными методами, со мной и не такие чудеса случались. Чего только побег от питбуля сторожа табачного склада стоит — вот где волшебство, не иначе.

Но, как результат такой борьбы, подозрительность мешала мне удивляться в полную силу, а собственное отражение даже немного пугало. Насупленные брови, взгляд исподлобья, синяки под глазами. Да, я красив, мне сто раз говорили, но вот когда никто не видит — моя красота, мое оружие — меркнет. Так, будто ливень смывает невысохшую краску с холста, остаются лишь невнятные разводы и пятна. А некрасивый сирота — это вообще бог знает что! И не подаст никто, и в друзья не возьмет, и не поверит, в случае необходимости.

Раздосадованный подобным открытием, я вздохнул в тысячный раз и решил вернуться туда, откуда открывался лучший вид на все эти покосившиеся дома и пристройки, с лихвой оправдывающие название переулка. К тому же, у заведения неизвестного Фортескью хорошо пахло сдобой, а доносившийся из подвальных помещений грохот посуды наталкивал на приятные мысли о завтраке.

Сокровенный мешочек с золотыми монетами грел мне душу, спрятанный на груди. Однако фунтов и шиллингов из того, не волшебного мира, у меня осталось немного.

Владелец бара — горбун и брюзга — принял гостя приветливо. Пару раз ободряюще осклабился и даже угостил меня каким-то сливочным пивом в тяжеленной кружке из дерева. И пока я пил, мужчина сидел напротив и ковырялся в зубах длинными грязными пальцами. Покончив с этим процессом, он еще долго жаловался на невыносимую конкуренцию со стороны «магловских» пабов. На мой вопрос о том, кто же такие эти маглы, он только скривился, словно кусок лимона откусил, и пренебрежительно махнул рукой на дверь.

— Ты, значит, тоже... ну... того, магл?

— Откуда мне знать? — я удивился. — Вы же мне не ответили!

— А ты чего без родителей в такую рань шляешься?

— Я не шляюсь, а иду в Косой Пере...

— И какой профессор, говоришь, тебя к мене направил? — настороженно поинтересовался он, не дожидаясь ответа. — Гораций?

— Я не знаю, как его зовут, — я постарался говорить степенно, как воспитанный человек, скрывающий свое недовольство тем, что его перебили. — Но его фамилия — Дамблдор.

Бармен Том медленно встал со своего места, с трудом вытянул из маленького кармана фартука огромную засаленную тряпку и принялся елозить ею по и без того чистой столешнице. И только тогда я понял, что мужчина сильно нетрезв, и неприятный запах алкоголя заставил меня немного поморщиться.

— Ах Дамблдор, значит... — протянул он и икнул. — Владелец магловских душ... Ладно, ты это... допивай давай. Сейчас пойдем, покажу, как пройти. Только там закрыто все. Больно рано ты притащился, малец.

— Профессор сказал — в любое время.

Мужчина разозлился и принялся грозить тряпкой воображаемому Дамблдору.

— Профессор должен был тебя за ручку сюда привести и с ложечки поить, ему за что надбавки платят, а?! Думаешь, за рассказ о моем существовании? Альбус как сдурел с этим германцем! Все войну ему подавай, мол, там способности проявляются... И не стыдно же ему, хоть кол на голове теши!

— Вам не нравится... Альбус? — осторожно спросил я. — А… он не нравится многим, или только вам?

— Нравится, не нравится... Кто ж тебе скажет? Но беднягу Ормандо этот лис подсидит... Чтоб мамаша меня заново родила — подсидит! — выкрикнул он на весь зал, испугался чего-то, и огляделся по сторонам. — А кличут то тебя... как?

— Томас, Томас Марволо Риддл. А что?

— Запишу сейчас... — и он принялся рыться все в том же маленьком кармане. — Ну где он, где...

К моему удивлению, на свет из него мужчина умудрился извлечь целых три бутылки с жидкостью, по цвету похожей на обожаемый джин миссис Коул, дырявую наволочку и заплесневевший батон.

— Зачем?!

С победным хрипом вытащив из кармана явно не последний, но так ему необходимый предмет — потрепанный блокнот с множеством вырванных страниц — бармен закинул тряпку себе на плечо, проковылял ко мне ближе и просипел прямо в лицо:

— Таких хитреньких по имени знать нужно... — и издевательски захохотал. — Выметайся отсюда! Живо!

Небритый, с дрожащими от злости обвисшими щеками, одетый в тряпье, он был вовсе не стар, но жалок, и я его не боялся.

— А мне профессор Дамблдор очень понравился, он рассказал много всего интересного. Если вы и дальше будете разговаривать со мной в таком тоне, при встрече я спрошу его, почему вы такой злой, и передам ему наш разговор... — улыбнулся я так невинно, что почувствовал себя идиотом. — Но если вы нарушите правило и сдадите мне комнату на одну ночь, а так же прекратите на меня кричать, возможно, я и забуду с ним поговорить. Вы, конечно, можете мне что-нибудь сделать вашей волшебной палочкой. Вон она, из кармана торчит. Но если у вас и комнаты детям сдавать нельзя... Ну, даже не знаю, делать им больно — можно? Никто не будет возражать? Думаю, у вас есть какая-нибудь служба, которая следит за подобным. Разве нет?

Мужчина отшатнулся от меня, как от заразы. Помолчал немного, но вскоре одумался и признал свое поражение.

— Свободен только одиннадцатый номер, стоит дорого... — пробормотал он. — Берешь?

— А вы фунты принимаете?

— Один к шести.

— Один фунт стоит шесть золотых монет?

Бармен хохотнул.

— Еще чего, размечтался!

На время пришлось распрощаться с мечтой о богатстве. Зато, потеряв деньги, я получил взамен комнату своей мечты. Большую, вытянутую, с огромным мраморным камином в центре, кожаными креслами и потертыми, но явно дорогими коврами на каменном полу. Я ходил по ней взад и вперед, благоговейно дотрагивался руками до стен, отделанных дубовыми панелями, и представлял себе, что это вовсе не гостиничный номер, а мой родной дом. Не потому, что в одиннадцать лет я думал только о горшках с золотом. Просто комната была — красивой.

Наряду с этой, совершенно детской и безобидной фантазией, в мои мысли просачивалась целая армия нестройных вопросов. Они, словно кровь, текли по венам, проникали в сердце и кипели там, как в адском котле. Накипь, образованная таким бурлением, отравляла не только восторг при виде подобной роскоши, но и душу. Я не понимал, почему вижу этот чудесный мир в первый раз, и по чьей вине мне пришлось провести всю жизнь в безликом приюте, и не хотел верить, что я какой-то там магл.

Перед тем, как захлопнуть дверь перед носом бармена, я взял у него полотенца и все-таки не выдержал, переспросил:

— Так кто такие маглы?

— Люди, обычные люди... Как ты!

— Но я не магл. Я волшебник!

Спина мужчины задрожала, он смеялся, но не останавливался, а быстро ковылял вперед — подальше от своего постояльца.

— Ну да, Альбус так же скажет... — просипел он надсаженным голосом. — Он у нас добрый!

Я прошептал одними губами чуть не плача:

— Но я не магл, и вовсе не обычный...

— Да тут грех спорить, ты не волнуйся. Куда ж еще необычнее? Паршивец...

Услышав оскорбление, я передумал расстраиваться, разозлился и прошептал вслед грубияну:

— Я все слышал…

Мужчина резко остановился, оглянулся через плечо и с глумливой почтительностью произнес:

— Завтракать изволите, милорд?

— Нет, не хочу, — я через силу усмехнулся и смахнул несуществующую пыль с белоснежного полотенца. — Отравите еще... Антисанитария тут у вас!

— Кто-кто у меня?!

Глупый разговор мне надоел, и я с силой захлопнул дверь. Всю следующую минуту мне пришлось смахивать с полотенец уже не несуществующую, а самую настоящую пыль — от такого удара с потолка снегом выпала побелка — но произведенным эффектом на постороннего и взрослого человека я остался доволен.

Впрочем, голод и любопытство выгнали меня на улицу уже через час. Ведь от завтрака я отказался лишь по причине упрямства и нежелания платить Тому, ведь тот и так ободрал меня, как липку. Поэтому ступеньки кондитерской устроили меня даже больше, чем кожаное кресло.

Солнечные лучи разогнали туман, заиграли бликами в оконных стеклах и ослепили уже привыкшие к темноте глаза. И уже спустя пару минут улица взорвалась от громких хлопков и заиграла всеми цветами радуги. Такой разномастной толпы я не видел никогда в своей жизни. В ярких костюмах, расшитых золотом и серебром платьях, в остроконечных шляпах и цилиндрах, со звездами на странной обуви, эта толпа блестела и удивляла. Диковинные украшения из драгоценных камней и черепушек мелких животных, замысловатые трости, живые попугаи на шляпах степенных дам — все это заставило меня в изумлении открыть рот. Они появились из ниоткуда, все вместе, за несколько секунд!

Ни с того ни с сего солнце закрыла собой туча, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся молодым упитанным парнем. Он налетел на меня, возникнув прямо из воздуха.

— Мерлин тебя подери... да чтоб тебя... ну чего ты здесь расселся... ой-ой-ой... больно как... — парень уселся рядом и потирал ушибленное при падении колено. — С семи утра до семи тридцати сидение, стояние, лежание и прыжки на ступенях общественных заведений — строго запрещены! — заявил он тоном, не терпящим возражений.

Неожиданно я растерялся и с опаской отодвинулся от такой важной персоны.

— Почему?

— Третий свод правил магического порядка!

— Какой?

Парень задумался и свел глаза к переносице, отчего стал похож на довольно милого, но глупого поросенка.

— Хотя, вполне может быть, что и четвертый... — вздохнул он. — Ладно, ты кто будешь?

— Том.

— Флориан, — величаво возвестил парень. — Только мне неинтересно, Том ты, или не Том. Ты клиент, или не клиент?

Мне жутко понравился столь практичный подход к делу, и я с готовностью ответил:

— Клиент!

— Тогда пошли отсюда, — он потянул его за рукав. — Сейчас отец аппарирует, а он у меня немного... хм... плотный. Ушибом не обойдешься. Ну, идешь?

Завтрак разочаровал. И блинчики с клубничным джемом, и прыгающие по тарелке мармеладные жабки, две из которых просто сбежали, и даже какао — такая еда показалась мне ненастоящей, приторной и слишком веселой. То, что она была не в меру сладкой, я мог бы и вынести. Хотя сладости и не любил, ведь сложно любить то, что в твоей жизни просто отсутствует. Не вынес я вида жующего Флориана. Тот уплетал за обе щеки те же самые блинчики, но делал это не тихо и аккуратно, а громко причмокивая от удовольствия. И даже успевал прикрикивать на каких-то странных существ, ловко снующих между ажурными столиками с подносом наперевес. Красные капли джема стекали по складкам подбородка парня, и от созерцания картины такого благополучия меня просто тошнило.

Церемонно распрощавшись с этим юным Фортескью, попросив прощения за утренний инцидент на лестнице и убедив парня, что его милое заведение пополнилось еще одним завсегдатаем, я оставил после себя приятное впечатление, чего не скажешь о моем собственном. Мне оставалось только вздыхать. Отлично разбираясь в себе, своих плюсах и минусах, я понимал — меня душит зависть. Я с ней вырос, видимо, с ней придется и помирать. Впрочем, чего не вынесешь, лишь бы тебе махали в след и обещали похлопотать, если я распределюсь на какой-то там Пуффендуй?

Уже через час я в который раз убедился — мне не составляет труда нравиться посторонним. Для этого даже не обязательно улыбаться или много говорить. Стоит только быть вежливым и смотреть собеседнику прямо в глаза. В их безоблачной синеве люди видели то, что хотели — какой-то скрытый смысл, непорочность, мою личную трагедию или же просто загадку. Я не прикладывал для этого ни малейших усилий, разве только вел себя гораздо скромнее, чем привык раньше. Однако притворись я в приюте — был бы засмеян. И совсем другое дело мир, где ты никому неизвестен. На чистом листе можно нарисовать все, что заблагорассудится, любую картину.

Портной из магазина с сопящими манекенами выдернул его из длинной очереди желающих и подобрал мне мантию в два счета.

— Вы не смотрите, молодой человек, на столь непрезентабельный колор... — успокаивал он и так абсолютно спокойного меня, подшивая подол без иглы, еле заметными движениями пальцев. — Как только станет известно, чей вы последователь, ткань примет необходимый окрас... — мужчина поправил пенсне. — Вы ведь нездешний, я правильно понял?

Неохотно, но я кивнул.

Столь же приветливо меня обслужили и в магазине по продаже котлов, а в перечне необходимых предметов он шел вторым после волшебной палочки. И в книжном, где посоветовали не брать учебники со второй полки, а взять с четвертой. Мол, они одинаковы, разнится только дата доставки и стоимость на ценнике. И шепотом отсоветовали брать сову из шотландских лесов, так как не уверены в её способности преодолевать большие расстояния. В ответ я выразил сомнение в острой необходимости такого умения, ведь мне некому слать письма, а птица нужна для порядка — в списке значится. Продавцы — девочки-близняшки с огромными бантами на макушках — как по команде достали носовые платки, высморкались от избытка жалостливых чувств и тут же сделали скидку.

Впрочем, перешагнув порог самого последнего магазина, того, выкрашенного в яркий красный цвет, и услышав звон входного колокольчика, я в первый раз за все утро почувствовал — чистая магия не в котлах, птицах и телескопах, а только лишь здесь. Она была повсюду, этот неуловимый аромат, как свежий воздух после дождя, он ощущался всем телом. Волоски на руках встали дыбом, в горле пересохло, и я двинулся к прилавкам, заваленным продолговатыми коробочками, словно загипнотизированный, — не видя ничего перед собой. Но даже если бы и огляделся, заметить хозяина заведения, роющегося за ширмой в кладовой — не смог никоим образом.

— В первый раз?

Я вздрогнул всем телом, точно пойманный на месте преступления.

Глаза цвета серебра следили за мной настороженно, с еле уловимой опаской, и мысленно я чертыхнулся. Забылся всего на секундочку, а дежурная улыбка уже сошла с губ, словно растаяла! Да и сам я чувствовал, что смотрю на старика не так, как обычно смотрит ребенок, без должного уважения к взрослому. То, что уважение приютских к старшим не идет с ними в комплекте, а завоевывается, я за всю жизнь так никому и не объяснил. Не видел необходимости.

— В первый... — прошептал я и пальцем дотронулся до стекла витрины, от чего оно зазвенело, будто хрусталь. — Это все... вы сделали? Их столько!

Лесть была непродуманной, спонтанной, а потому — не удалась.

— Магл?

От злости я отчетливо клацнул зубами.

— Магл, но волшебник!

— Зачем же сердиться? Я же вас, юноша, не оскорбляю... — пробормотал он, переводя взгляд со все еще звенящего стекла на меня, и обратно. — Ну, приступим-с! — старик натянуто улыбнулся, желая разрядить ситуацию, и встал с положенной стороны прилавка. — Волшебная палочка — это суть волшебника, зеркало души. Выбирайте её тщательно, взвесьте все за и против, и лишь затем ре...

— Вон ту! — громко взвизгнул я, словно поросенок, и только гордость помогла мне не покраснеть. — Самая нижняя, вон в той стопке…

Старик недовольно хлопнул себя по уху, вернув ему возможность слышать, но с места не сдвинулся.

— Палочка выбирает волшебника, а не волшебник — палочку... Вам, уважаемый, коробочка приглянулась? — съехидничал он. — Вы даже не знаете, что там внутри! Эх, современная молодежь, как легкомысленна, как несерьезна...

— Деда, прекращай ворчать!

Молодой человек за его спиной не вошел через двери, а спустился в помещение с верхнего этажа, и от внезапности такого появления его звонкий голос показался мне раскатом настоящего грома. Я вздрогнул и обернулся в мгновение ока. Волнистые пшеничные волосы до плеч, большие глаза того же, серебряного цвета, что и у старика, улыбка до ушей и море обаяния. Передо мной стоял истинный щеголь. Во фраке цвета вишни, неуместном для данного времени суток, начищенных до блеска черных ботинках, он подпирал собой дальнюю стенку, закинув ногу на ногу, и с веселой искоркой во взгляде наблюдал за растерявшимся посетителем.

— Гаррик, ты куда опять вырядился, скажи мне на милость?! — прикрикнул старик на нерадивого родственника. — Марш работать! Сколько тебя можно просить, а?

Этот самый Гаррик не обратил никакого внимания на явно справедливое осуждение.

— Дедушка, ты смущаешь покупателя... верно я говорю? — он мне подмигнул.

— Нисколько, — честно ответил я, потому как больше смутился своего неконтролируемого визга и непонятного желания подержать в руках палочку из самой пыльной коробки. — Совсем нет.

Гаррик прошел к витрине, запрыгнул на неё и уселся, вальяжно свесив ноги.

— Ну да, судя по палочке, на которую вы, уважаемый, глаз положили, смутить вас трудно... — протянул он задумчиво. — Деда, чего стоишь? Доставай!

С тяжелыми вздохами и нелестными эпитетами в адрес той самой, легкомысленной молодежи, старик согнулся в три погибели и принялся разгребать завалы. Молодой человек, несмотря на его юность, был главным в этой магической лавочке. И несерьезность, о которой непрозрачно намекала его весьма утонченная внешность, на самом деле таковой не являлась. Так, просто красивый костюм и просто красивые локоны. Иметь при этом их владельцу умный и проницательный взгляд они не мешали.

— Дедушка обиделся... — молодой человек улыбнулся. — Вот так работаешь, работаешь... А кто-то приходит и тычет пальцем без разбору. Палочка — она же почти живая. Её нужно взять в руки и почувствовать. Никто не сможет хорошо учиться в школе, если палочка не его, не подходит. Понимаешь?

Осторожность боролась во мне с желанием поскорее схватить заветную коробку и сбежать отсюда, пока у меня не случилась истерика. Старик не смущал, он раздражал. Мне хотелось подпалить его седые патлы и смотреть, как они горят вместе с его головой. Странную настороженность этого человека к обычному одиннадцатилетнему мальчику объяснить было трудно, но лишь только на первый, поверхностный взгляд. Я то ли чувствовал, то ли непостижимым образом уже понимал — волшебники могут видеть гораздо лучше обычных людей. А раз так, то старику не понравился не потрепанный костюм посетителя из коричневой шерсти, а что-то другое, то, что не заметно другим.

В противовес старику, его внук внушал мне доверие. Откуда ни возьмись, возникло желание взять его за руку, как доброго старшего товарища, и пойти по волшебному переулку, сыпля вопросами обо всем неизвестном. Осознавая нелепость такого желания, я, тем не менее, не спешил отказываться от подобной идеи.

— Я чувствую палочку, и вижу... — прояснил я ситуацию. — Она немного светится.

— Отсырела?! — удивился продавец и хлопнул в ладоши. — Быть такого не может!

Гаррик спрыгнул с прилавка и украдкой кашлянул в кулак, привлекая внимание деда. Оба переглянулись, и версия о сырости сошла на нет, не получив развития. Старик быстро открыл коробочку, продемонстрировал её содержимое, и закрыл. Молодой человек, загадочно ухмыляясь, завернул её в шуршащую коричневую бумагу, а после торжественно протянул мне.

— Это моя работа. Не думал я, что её такой малыш купит, но... мы были не правы, это она тебя выбрала. Держи!

— Сколько стоит?

— Семнадцать галеонов! — рявкнул старик.

Мир, еще недавно распахнувший для меня свои двери, захлопнул их со страшной силой.

— У меня столько нет...

— А сколько у тебя? — спросил Гаррик.

Его дед недовольно хмыкнул.

— Сколько у него — не важно. Палочка стоит семнадцать галеонов!

— Но почему так дорого? — я справедливо возмутился. — Посмотрите, на других написано девять, семь, десять...

Старик нагнулся через прилавок и ловко выдернул сверток из моих рук.

— Тис с сердцевиной из пера феникса, да еще тринадцать с половиной дюймов? Это палочка взрослых и сильных волшебников, юноша!

В ту же секунду ребенок понял, что если у него не будет именно этой палочки, как у взрослых и сильных волшебников, то не будет никакой.

— Мне нужна эта палочка... Только эта! — взглядом исподлобья я просто сверлил старикашку, но тот предпочел не смотреть в глаза посетителю и отвернулся.

— Чтобы получить желаемое, нужно научиться жертвовать, — он кивнул на внушительных размеров чемодан, купленный мной в лавке старьевщика неподалеку. — Чем ты готов пожертвовать?

— Многим, — тихо ответил я, думая вовсе не о вещах в чемодане, а о материях гораздо более сложных. — Я верну... кое-что. И вернусь. Вы не закроетесь?

Гаррик, присевший на стул у входа, вздохнул с каким-то снисходительным осуждением.

— Ох, деда, деда...

Парень был не прочь подарить палочку покупателю, или же довольствоваться оставшимися десятью галеонами. Но старик за прилавком сжал губы и нахмурился, недвусмысленно давая понять, что не потерпит такого вопиющего неуважения к правилам торговли.

— Не закроемся, не переживай, — Гаррик поднялся. — Пошли, одиночка! Подсоблю тебе с возвратом. Я тут всех, как облупленных, знаю. Деда, ты палочку придержи, не продавай, ладно?

И тут случилось то, что я так и не забыл. Нет, перед моими глазами не будут мелькать картинки этой чертовой лавки, а уж тем более скривившаяся физиономия старика. Я не забуду, как дрогнуло сердце, как налилось теплом в предвкушении приятной прогулки, где я впервые буду не один, а с тем — кто поможет. Я же все-таки маленький, меня родители учеников в магазинах затолкали всего. А этот Гаррик — его все знают, он уже окончил школу, он солидный. Кто рискнет его толкнуть?

— Стой! — от безумного крика по коже мурашки побежали. — Гаррик, стой!

Парень споткнулся у самого выхода и развел руки в немом изумлении.

— Деда, ну ты чего, а?

— Мать записку оставила... — буркнул он себе под нос. — Дело есть.

— Не подождет?

— Не подождет! — рявкнул старик и схватился за сердце.

— Да ладно, не волнуйся ты так... — пробормотал Гаррик и двинулся к родственнику. — Вредно же...

Противный торговец волшебными палочками испугался за внука, не мог допустить, чтобы тот стал другом его малолетнему посетителю. Ведь если бы мы перешагнули порог магазина вдвоем, я постарался бы, чтобы так и случилось.

Закрыв за собой дверь и шагнув вперед, я остановился, прислушиваясь к глухим голосам по ту сторону.

— Темный? — спросил Гаррик.

— Да раскрой же глаза, мальчик мой... — простонал старик. — Стекло дрожит уже десять минут! Посмотри на мои руки, они тоже дрожат, и поверь моему опыту — не от старости!

— Ты помешал мне помочь малышу, только потому, что когда-нибудь он вырастет темным волшебником? — парень громко вздохнул. — Деда, ты плохо воспитан...

Старик хохотнул, и до меня донеслись шаркающие звуки шагов.

— Давай, осуждай дедушку Джербольда, осуждай... Только, знаешь, что я тебе скажу? — спросил он с ехидцей. — Дурно я воспитан, дурно. Но я дурновоспитанный и живой! Надеюсь, Мерлин тебя не оставит, и в моем возрасте ты сможешь похвастаться тем же...

Мне пришлось пережить все муки ада, вымаливая у торговцев свои деньги в обмен на новенький котел, книги, телескоп и все остальное. Пришлось вернуть даже мантию, подогнанную специально под мой рост. Впрочем, я не краснел от стыда, а на глазах бледнел от ужаса перенесенных унижений. Кто-то меня жалел, так и не дождавшись объяснений причин от упрямо молчащего мальчика, кто-то презрительно поджимал губы. Обрадовался только старьевщик, к нему уж давненько не захаживали столь выгодные покупатели, которым нужно было сразу все, а не только лишь пара учебников.

Я получил свою «взрослую» палочку, а вместе с ней и жгучую нелюбовь к красному магазинчику, где один продавец слишком смел, а другой — просто разряженный трус.