В двух шагах от дома 84 по Чаринг-Кросс Роуд (гет)

«Газеты постоянно пишут о «закадычных друзьях» мальчика-который-выжил, так что вы явно недооцениваете степень своей известности. Невозможно находиться в нашем Волшебном Мире и ничего не знать о «Трио» и их подвигах».

Ну, разумеется! А ведь она подозревала об этом ещё несколько месяцев назад… Саймон читал о ней в газетах и на основании этого решил, что знает достаточно для того, чтобы делать предположения об особенностях её характера.

«Интересно, какая часть его «знаний» основана на лжи, полуправде и различных инсинуациях, которые за последние годы успели понаписать обо мне наши журналисты, выдавая всё это за правду? Неудивительно, что он никогда не задавал мне стандартных вопросов: он просто считает, что и так знает все ответы».

Гермиона не понимала, почему ей это настолько неприятно, но не могла избавиться от этого чувства. Как не могла избавиться и от необъяснимого волнения, охватившего её после того, как она узнала, что дедушка Саймон... отнюдь не дедушка.

Она не писала ему до тех пор, пока не закончился ужасный совместный ужин с Пибоди и пока его книги не были вписаны в инвентарную ведомость магазина и подготовлены к отправке.

22 апреля 2000 г.

Саймон,

Три книги будут доставлены вам сегодня днем, а средства с вашего счёта будут списаны завтра.

Поскольку ваше предупреждение о Пибоди и его намерениях оказалось правдивым, я хочу сделать ответную любезность, предупредив вас, что все сенсационные сведения, которые вы, должно быть, читали о нашем «Трио» в газетах — это полная чушь. На каждый попавший в печать правдивый факт приходится полдюжины лживых.

С уважением,

Гермиона Грейнджер

* * *

Саймон злобно сузил глаза, прочитав в письме Гермионы, что Эмерсон Пибоди остался верен старым привычкам. На мгновение он даже задумался, не отправить ли этому типу небольшой подарочек.

«Рано. После их совместного ужина прошло слишком мало времени, и её могут заподозрить».

Перечитав письмо, Саймон удивлённо приподнял бровь. Он уже привык к тому, что письма от Гермионы были более многословными, и более «тёплыми», чем это. Понять причину того, почему это письмо выглядело довольно резким, оказалось нетрудно.

«Её действительно беспокоит, что о ней думают другие».

«Занятно».

«И крайне глупо. Но всё же занятно».

22 апреля 2000 г.

Гермиона,

Книги доставлены, их состояние меня устраивает. Я планирую отправить Пибоди "подарок" в ближайшем будущем — но по прошествии достаточного времени, чтобы это нельзя было привязать к вашей встрече. Есть ли у вас какие-нибудь предложения на сей счёт?

Боюсь, ваше предупреждение запоздало. Истинная сущность большинства представителей прессы стала мне ясна много-много лет назад. Подозреваю, что объём продаж гораздо больше волнует авторов большинства публикаций, чем доля правды, содержащаяся в них. Вы согласны с тем, что неприукрашенная правда не продавалась бы такими тиражами?

Как всегда ваш

Саймон

* * *

Служебная сова из магазина «Маркс и сыновья» летела по утреннему небу с двумя конвертами в лапах.

На первом был указан обратный адрес магазина.

30 апреля 2000 г.

Саймон,

Сегодня конец месяца, и я должна вам отчитаться о проделанной работе. Хотела бы я сообщить вам о бОльшем прогрессе. Если повезет, следующий месяц будет более результативным.

Гермиона

Второй конверт содержал личное письмо от неё.

Саймон

Я могла бы предложить много вещей, которые пошли бы на пользу мистеру Пибоди, его блудливым рукам, его пошлому языку и его безудержному либидо. Однако, поскольку я предпочла бы не менять работу в обозримом будущем, и поскольку мне ещё придётся встречаться с ним по крайней мере один раз, чтобы завершить переговоры по последней партии книг, будет лучше, если я оставлю свои идеи при себе.

Надеюсь, что моё нежелание предложить свой вариант не помешает вам преподнести этому господину любой подарок на ваш выбор.

Я не знаю, что именно настроило вас против прессы, но могу сказать, что согласна с вами. По крайней мере, в данном вопросе.

Фактически, за последние несколько дней я осознала, что не очень много знаю о вас, в то время как вы, похоже, много «знаете» обо мне. Моя жизнь была, что называется, "открытой книгой", и этот факт снова ставит меня в невыгодное положение.

Это вызывает у меня определённый дискомфорт, и, боюсь, мне не удалось скрыть это чувство при написании предыдущего письма.

Гермиона

* * *

Не имея опыта разговоров по маггловскому телефону или длительной переписки с кем-либо, Саймон не осознавал, с какой легкостью можно было «признаться» безликому голосу или чистому листу пергамента. Он обнаружил, что рассказывает Гермионе то, о чём никогда не рассказывал даже Дамблдору — человеку, который фактически владел его душой с того дня, как была убита Лили.

В конце концов, его "собеседница" никогда не узнает, кто на самом деле писал ей эти письма, так почему бы и не позволить себе побыть более откровенным?

Гермиона,

Не переживайте так, на данный момент мне достаточно имеющихся книг. Найдёте другие — значит найдёте.

Я попытаюсь рассказать вам немного о себе, но вам нужно понять, что мою жизнь можно сравнить с чем угодно, только не с открытой книгой. Неудивительно, что я настороженно отношусь к представителям прессы или к кому-то вроде них. Принятые мной когда-то глупые решения, а затем и взятые на себя определённые обязательства вынудили меня в молодом возрасте проявлять двуличность, и это стало привычкой на всю жизнь. На самом деле я даже не испытываю соблазна что-то менять.

Это позволило мне выжить, и — хоть я и не кричу об этом на каждом углу — я всё ещё дышу, переставляю ноги, и вообще я всё ещё живу, что не так уж мало как кто-то может подумать.

Мои потребности просты и желаний у меня (помимо книг из того списка) немного. Короче говоря, я скучный старый перечник, проводящий большую часть своего времени наедине с цыпленком, который притворяется соколом.

Как всегда ваш,

Саймон

* * *

— На данный момент ему достаточно книг? Кто этот человек и что он сделал с Саймоном? — спросила она у своего кота. Косолапус взглянул на неё, отвернулся и начал вылизывать свою лапу.

Саймон называл себя скучным старым перечником, проводящим всё время со своей птицей. Гермиона почти все вечера проводила дома в компании кота и совы. «Как в таком случае следует называть меня? Я слишком молода, чтобы быть старой перечницей, правда?»

Кот закончил намываться, боднул её головой в колено и отправился на кухню к своей миске с едой.

— Это не потому, что у меня нет друзей, — крикнула она ему вслед, глядя на гордо задранный удаляющийся пушистый хвост. — Просто обычно я устаю на работе и не хочу выходить на улицу каждый вечер. Я действительно счастлива жить так, как сейчас. И я не одинока. Я все время разговариваю с людьми, общаюсь с Гарри и Роном, переписываюсь с Виктором и Пенелопой, и только сегодня я обедала с мистером Фицджеральдом. Он рассказал мне о своем новорождённом внуке и... и... Господи, какая же я скучная! — засмеялась Гермиона, завалившись боком на диван.

Она решила, что в следующий раз, когда коллеги пригласят сходить куда-нибудь после работы, непременно согласится. Несмотря ни на что.

«Конечно, если следующий день не будет рабочим. Или миссис Тонкс⁽¹⁾ не понадобится няня, или… Да, детка, ты — явный кандидат на роль молодого женского аналога скучной старой перечницы».

Что поделать, если ей действительно приятнее проводить вечера дома, общаясь с котом и совой, чем сидеть в каком-нибудь клубе или баре, пытаясь под грохот басов разговаривать с незнакомыми мужчинами. Вместо того, чтобы начать себя критиковать, Гермиона пожала плечами и потянулась за пером и пергаментом.

Саймон,

Надеюсь, вы не считаете меня слишком назойливой. Я знаю, что наше странное общение началось — если можно так сказать — с деловых контактов, а вовсе не потому, что кто-то из нас искал себе друга по переписке. Но в последнее время я пишу ваше имя гораздо чаще, чем это необходимо для обсуждения вашего заказа. В последние несколько месяцев я с нетерпением жду ваших писем. Да, даже грубоватых.

Я знаю, что вы намного старше меня, но думаю, что между нами больше общего, чем можно ожидать. Наша переписка в последнее время — это нечто бОльшее, чем обмен письмами между менеджером книжного магазина и покупателем, по крайней мере, так мне кажется. Я даже начала думать о вас как о своем друге. Если я ошибаюсь или неправильно понимаю ситуацию, пожалуйста, не стесняйтесь и сообщите мне об этом.

Если вы не возражаете, и не считаете, что это неуместно, я хотела бы разделить нашу переписку на две части. Дважды в месяц я по-прежнему буду отправлять вам официальные отчёты от «Маркс и сыновья», но я хотела бы продолжить писать вам, когда есть что-то, о чем стоит рассказать (ведь я не хочу зря тратить ваше или свое время), и эти письма я бы предпочла отправлять из дома. Дело в том, что моя рабочая переписка хранится в кабинете в специальной папке, а в наших с вами письмах были некоторые вещи, которые я предпочла бы не разглашать.

Бывают моменты, когда мне не хочется делать свои мысли и чувства достоянием гласности. Взять, к примеру, написанные выше абзацы, где я написала вполне достаточно для того, чтобы получить грубый отказ от вас, да ещё и быть вызванной на ковёр к моим работодателям после того, как они узнают, что я тут понаписала. Могу вас заверить, что раньше никогда не начинала личную переписку с клиентами, которые изъявили желание заказать книгу и оформить доставку совиной почтой. Я до сих пор не понимаю, как случилось, что после получения вашего второго — довольно грубого! — письма я не пожелала вам пойти и утопиться. Возможно, у меня есть хорошо скрытая мазохистская черта, о которой я не подозревала.

Время уже позднее, и мне нужно срочно отправить это письмо, пока я не передумала.

Ваш друг,

Гермиона

* * *

Обнаружив, что хозяин неподвижно сидит уже больше трёх часов, Йорик немного забеспокоился. Он перелетел через комнату и уселся на подлокотник кресла, в котором сидел Саймон, держа в руке открытое письмо. Внезапное появление сокола прервало хоровод мыслей, захвативших его с того момента, когда он дочитал письмо Гермионы.

— Что ты думаешь об этом, мой цыпленок? — Саймон протянул письмо Йорику, как будто тот действительно мог его прочитать и прокомментировать. — Она называет меня другом и приятелем по переписке. Должно быть, это маггловский термин, — сказал Саймон почти рассеянно, полностью осознавая, что пытается не думать о случившемся.

Идея была вопиющая. Чтобы маглорожденная студентка, над которой он не раз насмехался, считала его другом?.. Это было просто невозможно.

— Я, должно быть, сплю или слишком размяк, — пробормотал Саймон, направляясь к письменному столу. Взглянув на Йорика, он добавил. — Чертовски здорово, что я больше не занимаю никакой руководящей должности в Хогвартсе. А то, чего доброго, студенты, вместо того, чтобы разбегаться при моем приближении, начали бы радостно приветствовать меня или — что еще хуже — ломились бы ко мне в кабинет, чтобы поделиться своими подростковыми невзгодами.

Саймон выдвинул ящик письменного стола и достал две папки с письмами. В одном была его деловая переписка, в другом — письма Гермионы. Сузив глаза, он открыл вторую папку и разложил письма перед собой. Ему не требовалось освежать в памяти их содержание, тем не менее он перечитал каждое письмо. Просидев в задумчивости некоторое время, он убрал письма на место, закрыл ящик и вышел из-за стола.

* * *

5 июня 2000 г.

Гермиона,

Мне потребовалось несколько дней, чтобы осознать и смириться с фактом. Вы правы. Я действительно считаю вас тем, кого можно было бы назвать словом «друг».

Не обижайтесь на мою формулировку. У меня были знакомые, коллеги, начальство, враги и даже партнеры по бизнесу. За последние двадцать лет у меня не было ни одного друга. Когда-то у меня была подруга детства, но она давно умерла.

Прежде чем вы начнете жалеть одинокого старого перечника, вам следует узнать, что отсутствие друзей было в основном моим выбором. Дружба подразумевает доверие по отношению к другим людям, а путь, который я избрал, не позволял мне подобной роскоши

Если бы вы действительно перестали мне писать, мои дни стали бы менее яркими, ночи — более длинными и — хоть я не хочу этого признавать — я бы сильно скучал без нашей переписки.

Что касается возраста… Молодежь придаёт ему слишком большое значение. Я не чувствую разницы между собой нынешним и тем, каким я был в вашем возрасте. Полагаю, что извлёк в жизни несколько суровых уроков, но у меня хватает ума признать, что я знаю о жизни далеко не всё. А раз возраст не отображается на бумаге, то какое он имеет значение?

Как всегда — ваш друг,

Саймон

PS. Я не возражаю против вашего плана по разделению отчётов и личных писем.

* * *

«О, Саймон!»

Он не хотел, чтобы Гермиона его жалела, но она не могла иначе. Чувство было похоже на ту меланхолию, которую она испытывала, когда принималась жалеть себя. К счастью, такое бывало нечасто.

Она помнила, каково это — не иметь друзей. Как бы ни утешали книги и домашние животные, но иногда единственное, в чём она нуждалась — это дружеское участие. Хотя бы в виде письма.

10 июня 2000 г.

Саймон,

Дни, которые прошли между моим последним письмом и вашим ответом, я провела в каком-то болезненном ожидании. Чем дольше вы молчали, тем больше я убеждала себя в том, что вы или обиделись на меня, или решили искать книги в другом месте, или просто подбираете формулировку для резкого ответа, который поставил бы меня на место.

Излишне говорить, что я почувствовала облегчение, поняв, что ошибалась. Конечно, вероятность того, что кто-то из моих сотрудников смог бы прочесть ваше послание (а это принесло бы мне определённые неприятности) была ничтожно мала — учитывая то, как все они моментально находят себе занятие в другом конце магазина, стоит только в зале появиться вашему Йорику — но я и в принципе не хотела бы получить от вас такой ответ.

Вы сказали, что именно молодёжь придаёт слишком большое значение возрасту, и я хочу с этим поспорить. Уж во всяком случае, не только молодежь обращает внимание на физический возраст, упуская из виду эмоциональную зрелость. Я не могу припомнить ни одного случая, когда я бы сказала себе: «Я не могу этого сделать, я для этого недостаточно взрослая». Зато я прекрасно помню, как многие из моих более старших знакомых говорили мне, что я для чего-то там слишком молода.

Даже не заставляйте меня говорить об этом идиотизме, когда мне — каким-то чудом сумевшей выжить в той битве за Хогвартс, когда многие погибли... мне, видевшей и пережившей так много — кто-то пытался сказать, что я слишком молода, чтобы правильно оценить произошедшее. Что со мной нужно просто нянчиться и успокаивать, говоря, что ничего подобного больше не повторится. И ни у кого из важных людей не было времени слушать «ребенка», который пытается предупредить их, что всё это может случиться вновь, если не извлечь уроков из прошлого. Да, они знали, что по сравнению с большинством ровесников я прошла через очень многое, но считали, что это не имеет никакого значения по сравнению с тем фактом, что мне было всего восемнадцать лет.

Похоже, я до сих пор чувствую в сердце горечь. Наверное, поэтому в своём не столь уж преклонном возрасте я стала циничной.

Я хотела поспорить всего об одном моменте, а мне удалось настрочить почти полстраницы текста.

Считайте, что вам повезло, раз вам придётся всего лишь читать мою бессвязную чепуху. Я знаю, что иногда слишком увлекаюсь, когда говорю.

Скажите Йорику, что, хотя я не держу мышей в квартире, у меня есть печенье, которое может ему понравиться. Рецепт мне дал один покупатель, который разводит сов и других хищных птиц. Мой Леонт это печенье обожает. Если Йорик готов чуть задержаться в следующий раз, когда принесёт письмо, он сможет попробовать одно из них.

Гермиона

* * *

13 июня 2000 г.

Гермиона,

Я хочу вам кое-что сказать — не для того, чтобы разбудить в вашем сердце жалость, а для того, чтобы предложить вам другой взгляд на проблему. Скажите, вы бы удивились, обнаружив, что вам можно позавидовать? Не из-за испытаний, через которые вы прошли, а из-за заботы и внимания, которые к вам проявили потом. Немного горечи в вашем сердце из-за того, что с вами "нянчились", — это просто струйка дыма по сравнению с пламенем, бушующим в моём сердце из-за того, что я такую заботу никогда не получал.

Вам какой вариант больше нравится?

Саймон

PS. Я разрешил Йорику угоститься вашим печеньем, но не предлагайте ему чаю, иначе он станет нервным и раздражительным.

* * *

16 июня 2000 г.

Саймон,

Прошу прощения за краткость вчерашнего отчёта за половину месяца, но у нас было очень много работы по инвентаризации всего магазина.

В последние три дня я была так занята, что от момента, когда я входила в магазин, и до самого выхода — на два часа позже обычного — у меня не было ни секунды, чтобы присесть, не говоря уже о том, чтобы писать длинные (или хотя бы средней длины) письма.

К счастью, инвентаризация проводится раз в несколько месяцев, я уже дома и наконец-то могу вытянуть уставшие ноги.

Йорику, похоже, понравилось печенье, хотя я не решилась покормить его с руки — всё же его клюв немного устрашающий. Он не выглядел слишком обиженным, когда я положила печенье на стол и подтолкнула в его сторону. Мне показалось, что он не знал, как реагировать на моего кота — это был первый раз, когда он задержался здесь достаточно долго, чтобы увидеть Косолапуса.

Я подозреваю, что вы имеете представление о полученных мною заботе и внимании. Как бы я ни раздражалась от их навязчивости, я не знаю, что бы я делала, если бы после войны никто обо мне не позаботился. Подозреваю, что это было бы намного хуже. Наверняка в этом случае у меня возникло бы сильное желание послать всех подальше и уйти⁽²⁾.

Хватит об этом.

Не хочу писать о грустном. Сейчас я устала, расстроена и слегка пьяна...

Вы предпочитаете красное вино или белое?

Триллеры или комедии? Художественную литературу или научную?

Я уже знаю, что вы готовите зелья, а вы знаете, что я управляю книжным магазином. Но что вы делаете для развлечения? Я — читаю, что неудивительно. Но держу пари, вы не знали, что я ещё и вяжу. Иногда даже во время чтения!

Однако, больше всего на свете я хотела бы стать писателем. Я всегда хотела этим заниматься даже больше, чем быть премьер-министром, балериной или профессором Хогвартса.

А вы, когда были маленьким, кем хотели стать, Саймон?

Гермиона

1) Имеется в виду Андромеда Тонкс, которая после войны одна растила внука — сына погибших Люпина и Нимфадоры Тонкс.

Вернуться к тексту

2) to turn back on all of it — повернуться ко всему спиной, отказаться от всего, сдаться, Предполагаю, что Гермиона имела в виду «уйти из волшебного мира»

Вернуться к тексту