Сахарная куколка (джен)

Тем временем крестный достал огромный шелковый платок, ласково вытер слезы Мари и погладил ее по голове.

— Если ты думаешь, что Щелкунчик тебя не любит, то ты сильно ошибаешься… Он так любит тебя, что даже попросил, чтобы я сделал ту самую куклу для колки орехов и придумал для нее историю — чтобы ты могла пожалеть несчастного заколдованного принца и полюбить его. Показываться тебе в своем настоящем обличье мой младший племянник побоялся. Ведь в этом случае ты наверняка отнеслась бы к нему столь же неприязненно, как к моему старшему племяннику — Мышиному королю.

Кажется, Мари в этом странном сне только и делала, что удивлялась. Удивилась она и сейчас. Что значит — побоялся показаться в своем настоящем обличье? А кто же был тот прекрасный молодой человек, который перед своим отъездом в Нюрнберг предложил ей руку и сердце? Мари покраснела, вспомнив об этом.

— Но я же его видела своими глазами… — робко пролепетала она.

Мама и крестный печально вздохнули.

— Знаешь, милая Марихен, глаза иногда могут нам лгать, — грустно сказала мама.

— Но я видела своими глазами и Мышиного короля! — возразила Мари.

— А вот тут тебя глаза не обманули, — крестный наставительно покачал перед лицом девочки тощей лапкой с длинными когтями. — Мой старший племянник и не собирался скрывать от тебя свой настоящий облик. Он слишком самоуверен и думает, что любого может подчинить своей воле. Единственное, что он соблаговолил сделать — это уменьшить размеры своего тела, чтобы ты не сошла с ума от страха.

— Да, но как же Щелкунчик? Не кукла, а тот, который человек? Он был не настоящий? — Мари не отрывала перепуганного взгляда от крестного.

— Совершенно верно. Не настоящий, — помедлив, ответил Дроссельмейер. — И мы все до этого были ненастоящими. Твоя мама, я, Луиза, Фриц… Вот сейчас ты видишь нас настоящими. А до этого видела только те личины, что мы показывали вам — тебе и твоему отцу.

— Но почему? — вскричала Мари.

— Потому что мы — мыши… — сказал крестный, и в его голосе послышались нотки гордости. — Чистокровные люди, вроде твоего отца, или полукровки вроде тебя, Мари, не должны нас видеть. Для этого мы используем разные средства. Например, в этой стране и некоторых других мы вот уже которое десятилетие подряд кормим вас, людей и полулюдей, сахарными куколками. Наши кондитеры в Конфетенбурге, где вы гостили с Щелкунчиком, стараются на славу, поставляя свой товар людям — эти куколки уже вошли тут в моду. Но те, кто перестают есть сахарных куколок, начинают видеть наш истинный облик. Именно это и случилось с тобой, Мари, а чуть раньше — с твоим отцом.

— Но ведь не могут же все люди любить сахарных куколок… — размышляла вслух Мари. — Многие взрослые, например, считают, что сласти — это только для детей! И что тогда?

— Тогда? — переспросил крестный, и в его черных глазах, похожих на крупные бусины, мелькнул нехороший огонек. — Ну, тогда мы по мере сил спасаем себя и наше королевство от чужаков…

— Как? — быстро спросила Мари, и вдруг с ужасом догадалась, каким будет ответ. Крестный, похоже, тоже понял, что она догадалась.

— Именно! — с вызовом произнес он. — Мы съедаем этих людей. Нам нужна пища. И нам не нужны те, кто видит наш истинный облик. Помимо этого, мы уничтожаем людей не только напрямую, но и вступая с ними в браки, то есть разбавляя их кровь своею. Как это было, например, в случае с твоими родителями, моя милая Марихен. Ты — наполовину человек, а наполовину мышь. Мы разбавили человеческую кровь в твоих жилах нашей кровью. Всё это — наша месть людям. Свою личную месть я начал с того, что убил Дроссельмейера — того самого, который погубил моих братьев. А потом позаимствовал его имя и его облик, чтобы жить среди людей. Благо, таланты у нас с ним были схожие. И продолжил убивать людей. Как и другие мыши.

— Но неужели люди ни о чем не догадываются? — воскликнула Мари.

— Нет, — уверенно заявил крестный. — Каждый человек рано или поздно умирает — так устроен мир. Так какая разница, от чего он умер? Людей очень легко обмануть.

— Погодите… — прошептала Мари, пронзенная страшной догадкой. — Значит, вы и папу убили?

— Нет, — спокойно ответил Дроссельмейер. — Этого не потребовалось. Когда он начал полнеть, то перестал есть сахарных куколок. Действие иллюзии закончилось, и однажды утром за завтраком он внезапно увидел истинный облик своей жены, а также Луизы и Фрица. Сердце его не выдержало.

Мари увидела, как мама при этих словах закрыла лапами морду. У нее вздрогнули плечи.

— Значит, вы меня сейчас убьете? — спросила Мари, в глазах у которой потемнело от страха. — Ведь я видела вас настоящих и при этом не умерла сама по себе, как папа.

После таких слов она меньше всего ожидала услышать смех. Но это был именно смех — тонкий, заливистый, с подвизгиванием. Луиза смеялась, изящно приложив к пасти лапку с острыми коготками.

— Какая ты дурочка, Марихен! — восклицала сестра между взрывами смеха. — Никто не собирается тебя убивать! Ты станешь принцессой и выйдешь за своего Щелкунчика. Знаешь, сколько наших девушек будет завидовать тебе? Ты, полукровка — и вдруг станешь принцессой, а возможно, и королевой!

— А вдруг на ней все-таки женится не Щелкунчик, а Мышиный король? — задиристо спросил Фриц, который любил поспорить, особенно с сестрами.

— Нет! — отмахнулась Луиза. — Щелкунчику помогает наш папа, а если папа берется за дело, он никогда не проигрывает!

И Луиза обняла Дроссельмейера. Мари вспомнилось, как она вот так же обнимала папу. Ее, Мари, папу, а не своего этого мышиного. Вновь припомнились последние слова отца. Она, Мари, теперь действительно осталась совсем одна…

Ее не убьют, а отдадут замуж за мышиного принца. А это, наверное, даже хуже, чем быть убитой. Теперь, когда вся история ее Щелкунчика была так безжалостно развенчана и оказалась всего лишь выдумкой мышей, Мари больше не хотелось быть принцессой. Лучше уж умереть! Почему, ну почему ей так не повезло? Как так вышло, что именно ее выбрали на роль невесты мышиного правителя? Ну что в ней такого особенного?

— Почему я? — вопрос вышел скомканным, но Дроссельмейер ее отлично понял.

— Что ж, расскажу тебе все без утайки… Видимо, без этого не обойтись. В пророчестве, которое получила когда-то Мышильда, было сказано: ее внук станет великим правителем, если женится на девушке-полукровке по имени Мари, которая будет дочерью последнего чистокровного человека в городе, где будет проживать седьмой из семерых. Как видишь, все сходится.

Мари смотрела на крестного, широко распахнув глаза. Голос вновь отказал ей.

— Да, милая Марихен, — мягко сказал Дроссельмейер. — Это всё о тебе. Тебя зовут Мари, и ты полукровка: наполовину человек, а наполовину — мышь. Ты живешь в том же городе, где проживает седьмой из семерых, то есть я. Ведь я — младший из семи братьев, если помнишь. И, наконец, твой отец был последним чистокровным человеком в этом городе. Всё остальное здешнее население сейчас — это либо мыши, либо полукровки вроде тебя. Полукровкам мы пока что исправно поставляем сахарных куколок, но со временем истребим и их всех. И не только в этом городе. А чистокровных мы уже почти повсеместно истребили. Этот мир должен принадлежать нам, мышам. Но тебе, Мари, выпала поистине завидная участь. Ты поведешь нашу расу к новым высотам, в новый мир. Это невероятная честь.

Мари замерла в отчаянии. Она ощутила себя одинокой, как никогда. Папа, ах, папа, как же он мог ее оставить с этими! Откуда-то возникла неуместная мысль: если ему разонравились сахарные куколки, неужели нельзя было есть простой сахар? Может, тогда остался бы жив…

— А почему нужны именно сахарные куколки? — спросила Мари Дроссельмейера, лишь бы отвлечься на разговор и не думать о самом страшном. — Разве нельзя обойтись одним только сахаром?

Крестный посмотрел на нее с интересом и охотно ответил:

— Сахар сам по себе не имеет нужной силы. Секрет сахарных куколок — в адраганте, который служит «клеем», придающим куколкам нужную форму. Именно адрагант в сочетании с сахаром создает ту иллюзию, которая нам нужна.

— Тогда проще было бы добавлять адрагант в чай, — заметила Мари. — Выпила же я сейчас чай с ним!

— К сожалению, в сочетании с чаем адрагант проявляет весьма неудобное свойство, — сказал крестный, наклонившись к постели и положив свою руку с длинными тонкими пальцами на руку Мари. — Создавая необходимую нам иллюзию, он одновременно действует как крепкое снотворное и при этом стирает человеку память. Совсем чуть-чуть, но это зачастую создает сложности. Однако в данном случае это как раз то, что нужно. Самое главное, Мари, чтобы потом ты снова начала есть сахарных куколок. Слышишь? Ты должна снова начать их есть! Пообещай мне!

Мари не совсем понимала, чего он от нее хочет. В голове у нее шумело все сильнее. Она с трудом подняла взгляд и посмотрела в лицо крестному. Знакомый хищный профиль, нос с горбинкой, скромный парик… Дроссельмейер полуобернулся к маме, словно ища у нее поддержки. Но та, опустив голову, молчала, перебирая кружево манжет. Луиза, потряхивая кудряшками, перевязанными голубой лентой, рассматривала Мари с таким интересом, словно видела ее впервые. Краснощекий Фриц, успевший сползти с маминых колен, невозмутимо жевал кусок пирога.

Мари закрыла глаза, и эта мирная картина исчезла.

— Жаль, но она еще не готова, — прозвучал словно откуда-то издалека голос крестного.

Это было последнее, что услышала Мари, прежде чем провалиться в глубокий сон.