Слепой (гет)

Гарри

— Нет! Оставь меня. — Меня раздражают чужие навязчивые прикосновения. Я пытаюсь оттолкнуть надоедливого домовика. Настырного домовика. Холод, разливающийся внутри меня, ласково шепчет: «Неважно! Всё неважно… Важно…»

На краю сознания раскаленной иглой торчит ненужная, неправильная мысль. Даже не мысль — воспоминание. Чужое… Нет, моё… Моё воспоминание. Важное.

— Добби, иди скажи: Волдеморт приказал Драко Малфою убить Дамблдора. Убить… — Я борюсь с оцепенением, всё больше захватывающим мой разум. «Неважно. Всё уже неважно», — шепчет Ледяное Безразличие. Так громко шепчет, что мне почти не слышно собственного голоса. — Пожиратели… Пожиратели ищут, как попасть в Хогвартс.

Последнее слово рассыпается на моих губах ледяной крошкой.

«Защитите Гермиону. Гермиону, пожалуйста, прошу…» — шепчу я в вязкую ледяную пустоту.

Последнее тепло покидает моё тело. Холод, болезненно сжимающий моё сердце, постепенно очищает мои мысли. Останавливает их хаотичное движение. Всё произошедшее до этого предстаёт передо мной в совершенно ином свете. Без лишних ярких всплесков эмоций, мешающих трезво оценить реальное положение вещей. Я лишь сухо констатирую тот факт, что в моём дальнейшем существовании нет никакого смысла.

Скоро всё закончится.

Скоро я растворюсь без остатка в тишине и темноте. Это будет единственным верным решением.

— Когда мне было шесть лет, в книге… — Смутно знакомый писклявый голос цепляет меня раскаленным острым крючком. Не дает окунуться в беспамятство, расслабиться, окончательно растворившись в ледяном безразличии. Чужие слова вьются вокруг меня монотонно пищащим роем. Бьются в лицо, лезут в уши. Я зло отмахиваюсь, моргаю, смахивая слезы. С оторопью рассматриваю бездонное ночное небо с россыпью сахарных крупинок далеких звёзд, круглый мячик небольшой планеты и рыжего лиса, пульсирующего яркой зовущей точкой в этом холодном безмолвии. Невыносимо яркой. Я пытаюсь отвернуться, прикрыть глаза рукой, но мышцы не слушаются меня. Их сводит в болезненных спазмах, заставляя моё тело извиваться.

— Хватит! Прекрати! — кричу я, пытаясь заставить замолчать голос.

— Простите, — всхлипывает голос. — Добби должен продолжать. Профессор Снейп говорит, что это спасёт Гарри Поттера.

Я не хочу спасаться. Это бесполезно. Это слишком больно. Может, если притворюсь мертвым, голос отстанет от меня. Я пытаюсь расслабиться, насколько это позволяют сведенные болью мышцы. Это почти получается, но громкий стук выдергивает меня в реальность. В темноту.

— Ты идиот, Драко!

— Я же не думал…

Сразу несколько голосов заполняют окружающее пространство. Они кружат вокруг меня то раздраженным шипением, то срываются на дрожащий фальцет. Наконец они умолкают. Но лишь на мгновение. Короткий рык и нудное лепетание подцепляет моё сознание, заставляя беспомощно болтаться над пропастью во тьме.

— Гарри!

От этого голоса становится невыносимо жарко. Этот голос окунает меня в другую картинку.

Мы прячемся от пронизывающего ледяного ноябрьского ветра за мрачной тушей большого камня у Чёрного озера. Гермиона, зябко обняв себя за плечи, возмущается поведением слизеринских старост. Её глаза горят праведным гневом. А я неожиданно осознаю, что совершенно не понимаю, почему она пропускает занятие Маккошки. Почему мы торчим здесь на холоде, а не прячемся где-нибудь в закоулках теплого замка. Ну не из-за старост Слизерина же! Это точно. Я осторожно беру её за руку. Переплетаю пальцы со своими. Жаркое тепло её рук начинает наполнять мою озябшую ладонь, точно пустой сосуд. Поднимаю наши сцепленные руки, поднося к своим глазам. Вот темное пятнышко чернил на её безымянном пальце, вот тонкий, едва заметный шрам на мизинце. Мне неудержимо хочется прикоснуться губами к его тонкой ниточке. И я, кажется, почти делаю это, но Гермиона успевает выдернуть свою руку.

— Гарри! Что с тобой? Ты спишь? Ты пытался клюнуть носом мою руку, — растерянно шепчет она, наклоняясь невыносимо близко к моему уху.

Тепло исчезает. Очередной порыв ледяного ветра бесцеремонно вклинивается между нами и отрезвляет меня. Действительно. Чего это я?

— Знаешь, почему я сбежала с урока сегодня?

Она всё ещё слишком близко, чтобы можно было что-либо соображать. «Это неправильная реакция», — корю я себя мысленно, а вслух мычу:

— Эм-м-м?

Мне мучительно стыдно посмотреть в глаза своей подруге.

— У меня совершенно не получается заклинание, что мы сейчас проходим. Я боюсь опозориться, — торопливым шёпотом признаётся девушка. — Я обязательно разберусь! Выучу!

Своё обещание она произносит быстро, жарко выдыхая слова мне на ухо.

— Надо было Рона тоже позвать, — предлагаю совершенно не к месту. Ледяной ветер больше не помогает остудить голову.

— Нет, — мнётся Гермиона, — не надо. Только ты. Ты… Ты не станешь смеяться. Ты мне… — её скулы краснеют, — ты мой друг.

— Д-да, конечно, — тоскливо соглашаюсь я. А перед глазами тонкий, едва заметный шрамик на её мизинце. Мне хочется обнять её, прижать к себе. Снова ощутить тепло её рук. Но я боюсь всё испортить этой совершенно ненужной, лишней нежностью. Поэтому я лишь откидываюсь назад. Нарочно с силой ударяюсь спиной о холодную шершавую поверхность камня.

Вокруг нас начинают медленно кружиться первые едва заметные снежинки. Я закрываю глаза, пережидая порыв ледяного ветра.

— Знаешь, почему я сбежала с урока тогда? — Сейчас Гермиона сама осторожно берёт меня за руку. Сама переплетает пальцы с моими. Жар её руки снова начинает перетекать в мою ладонь. Я распахиваю глаза, чтобы проверить, не чудится ли мне это прикосновение, но ничего не вижу. Перед глазами снова вязкая тьма и завывающая снежная вьюга в ушах.

— Гермиона! — испуганно зову, силясь пусть не разглядеть, но услышать хоть что-то.

Я помню тот ледяной ноябрьский день больше года назад. Помню свой страх перед проснувшимися совсем не дружескими желаниями. Страх всё испортить. Страх потерять её.

— Гермиона!

— Я здесь, Гарри! Здесь. С тобой. Я всегда буду рядом. Ты только не оставляй меня, пожалуйста, — тихий шёпот, как тогда, в пылающее ухо.

Прикосновения её рук причиняют мне боль, но я даже не думаю отказаться. Раскаленной лавой от сгорающих в нежном огне пальцев жар поднимается вверх по моему предплечью. Вверх к заполошно стучащему сердцу. Чтобы раскрыться там, в груди, пылающим цветком.

— Гермиона, — зову я, чувствуя обжигающее прикосновение к моим ледяным губам.

Это прикосновение расплавляет последний оставшийся лёд внутри меня. Невыносимый жар переполняет меня, делая лёгким и свободным. Таким свободным, что хочется кричать. И я кричу, не в силах стерпеть эту адскую боль освобождения, и снова проваливаюсь в вязкое небытие.

Но прежде я слышу:

— У вас всё получилось, мисс Грейнджер.