Merry dancers: продолжим? (гет)

Дни слились в сплошной поток из учебы, встреч, переговоров и дел, Абрахас забыл, когда последний раз гулял просто так, бесцельно, получая удовольствие от созерцания природы и окрестностей. Любая прогулка превращалась в перебежку между Гринготтсом и Министерством Магии, где его назначили младшим помощником начальника Отдела международного магического сотрудничества, начиная с этой осени. Отцовские взятки работали как надо, однако мистер Клинхенд невзлюбил засланца сразу, он просто терпеть не мог, когда, используя власть и деньги, всякого рода богачи пропихивают своих несмышлёных детей на приличные должности, и потому относился к новому работнику с пренебрежением, заваливал его бумажной работой, превратив в личную секретаршу. Это не было следствием зависти, а скорее, справедливости ради, но Абрахасу от этого было не легче.

В этот раз он направлялся домой в совершенно измученном состоянии, однако решил не использовать Каминную сеть, а аппарировать к воротам Малфой-мэнора и пройтись пешком — хоть какое-то время побыть на свежем воздухе, несмотря на то, что было довольно холодно. Листья садовых деревьев уже давно опали, лишь крона лиственницы до сих пор сохраняла редкий багрянец, по одному роняя оставшиеся иголки. Стояла бесснежная зима — сухая и по-степному ветреная. Резкие перепады температуры и давления принесли головную боль и постоянную усталость. Несмотря на то, что завтра начинались выходные, Абрахас впал в ещё большее уныние, ведь выходные означали бесконечную учебу в обществе строгих профессоров разных наук.

Майни встретил молодого господина на пороге крыльца, низко поклонился, щелчком узловатых тонких пальцев открыл входную дверь и с таким же поклоном проводил внутрь. Камины уже работали во всю, эльфы поддерживали постоянную температуру в семьдесят три градуса*, не давая дворцу замерзать; камень стен и полов уже успел остыть, словно и не было довольно тёплой осени. Абрахас вспомнил слова Авроры, совершенно без задней мысли назвавшей особняк слишком большим и совсем неуютным, и внутренне согласился. Иногда хотелось, чтобы расстояние от комнаты до гостиной и кухни составляло несколько футов, а не добрую сотню. Ноги едва слушались от усталости, и всё, о чём он мечтал — это добраться до спальни и упасть на кровать; в образовавшийся в голове план действий не входил ни душ, ни ужин.

Проходя мимо кабинета отца, он вдруг вспомнил, что нужно поприветствовать его. Тот завершал последние дела перед отъездом во Францию. В последнее время их с Абрахасом отношения испортились из-за ругани по поводу Авроры. Отец никак не мог понять столь тесного общения, не мог поверить, что они всего лишь друзья и никакой романтики тут нет. Впрочем, с Авророй Абрахас тоже разругался с тех самых пор, как она начала встречаться с Томом, во что, само по себе, было сложно поверить. Именно в этот момент слуха коснулись звуки разговора:

— Я бы и сам справился, лорд Малфой, — как всегда учтиво произнёс Том; в кабинете зазвенели чашки, собеседники пили чай.

Лёгок на помине. Уж слишком часто Риддл околачивается в Малфой-мэноре, и это, конечно же, не может не действовать на нервы. Полураскрытая для проветривания дверь кабинета возвещала о том, что ни он, ни отец понятия не имеют, что кроме них в поместье кто-то есть. Абрахас обычно перемещался домой по каминной сети, активация которой никогда не проходила незамеченной для домочадцев, однако, сигнализация на главных воротах оповещала только о появлении посторонних.

— Я прекрасно знаю, Том, что в ваших силах свернуть горы, только мои поставщики не уверены в посреднике, сами понимаете, моё присутствие было необходимо, — обратился к нему отец. — Полагаю, что и мне они не доверяют, — раздалась барабанная дробь пальцев по дубовой поверхности стола. — Как Аврора? — неожиданно спросил он, и этот вопрос звучал странно, никогда ещё Абрахас не слышал, чтобы отец интересовался личными делами своих работников. Неужели и тут Том преуспел? Неужели ему удалось втереться в доверие такому человеку, как бесстрастный лорд Малфой?

Прежде чем ответить, Том задумчиво хмыкнул:

— А что с ней станется? — пренебрежительно начал он. — Всё так же пишет по сто писем в неделю, никуда не денется, можете не беспокоиться.

Абрахас в недоумении нахмурил брови, пытаясь уловить смысл беседы. Повисла пауза между собеседниками, послышался звук отодвигаемого ящика, зашелестели бумаги и, наконец, голос отца:

— Вы и представить не можете, как это важно для моей семьи. Абрахас и сам не осознает, насколько сильно окружает эту девочку заботой, — до слуха донёсся звук пера, пронзительно вжикнувшего по пергаменту в молниеносном пируэте, после чего раздался резкий треск отрываемой бумаги; Абрахас распознал, что Луи поставил роспись в чековой книжке. — Мисс Уинтер очень помогла ему в трудную минуту, однако окружающие могут неправильно их понять. Для меня было ударом увидеть её на помолвке Чарис Блэк, леди Арабэлла тоже была поражена. На глазах у всех Блэков мой сын опозорил свою семью, ведь там были его возможные невесты. Вероятно, в силу юности он не совсем понимает, что творит. Несомненная удача, что вы были там, Том. Мисс Уинтер всегда к вам неровно дышала.

— Рад был оказать вам услугу, лорд Малфой, — тихо хрустнула сгибаемая бумага.

— Несмотря на то, что сейчас у мисс Уинтер и Абрахаса не самые лучшие отношения, на что я надеюсь и в дальнейшем, ваша задача не позволить ей приехать в Британию на рождественские каникулы. К весне, я искренне на это рассчитываю, мне удастся подыскать для него подходящую партию. Я вижу, как сын тоскует по ней и, увы, не в состоянии изгнать эту грусть. Школьная дружба не должна перерасти в нечто большее…

Том коротко и самодовольно засмеялся:

— Насчет этого можете и вовсе не переживать. Аврора Уинтер влюблена в меня без памяти, её сердце всецело принадлежит мне и только мне.

А вот сердце Абрахаса на этих словах сжалось, впитывая в себя ненависть, раздражение, ярость, да так, что затряслись руки, и задрожала нижняя губа. Сомнений в том, что затеяли эти два подлых человека не оставалось…

— Позвольте поинтересоваться, — после короткой паузы спросил отец; в кабинете, шелестя, всколыхнулись шторы, и загудел сквозь открытое окно ветер, — разве вы не питаете к ней нежных чувств? Насколько я успел заметить, вы часто проявляли заботу по отношению к ней, — рассуждал он.

— Аврора Уинтер — странное во всех смыслах существо, совершенно непосредственная и наивная, нет, такие девушки мне неинтересны, однако, по крайней мере, мне это не противно…

— Вы жестокий человек, Том, — не дал ему договорить Луи. — Существо… — задумчиво повторил он. — Она забавна и довольно недурна собой…

-… Она безобидна, — продолжал Риддл равнодушно, — и глупа, до неё не доходят многие элементарные вещи.

— Порой в подобной безобидности может скрываться непреднамеренное коварство, именно этим она и завоевала дружбу с моим сыном. Он всегда тянулся к сирым и убогим, — с пренебрежением бросил Луи. — Я вовсе не плохо отношусь к ней, только такой девушке не место не только в нашей семье, но даже в кругу общения. Вы, думаю, меня прекрасно понимаете.

— Конечно, лорд Малфой. Я сделаю всё возможное, чтобы не подпускать Аврору к нему, можете на меня рассчитывать.

В груди вспыхнуло неутолимое желание ворваться в кабинет и опробовать на этом мешке кентаврячьего навоза силу собственных кулаков. Не существует способа для вымещения злобы лучше, чем применение физической силы. Магия не способна дать такого удовлетворения от совершенной мести.

— Смею надеяться. И да, — якобы вдруг вспомнил Луи, — вам следует провести Рождество с ней. Насчет денег можете не беспокоиться, я оплачу любой ресторан, абсолютно всё, что вам заблагорассудится. Аврора Уинтер не должна и думать о том, чтобы наведаться в Британию. Надо сказать, она не оставляет попыток связаться с Абрахасом, но я приказал Майни перехватывать её почту и не позволять его письмам достигать адресата. Пускай они оба думают, что не нужны друг другу…

— И вы ещё говорили о моей жестокости, — усмехнулся Том, явно получая удовольствие от разговора.

Сжимая кулаки, Абрахас продолжал стоять возле двери, не обнаруживая своего присутствия. Огромного труда ему стоило стоять тихо и не скрипеть зубами в негодовании. Какой же негодяй Риддл! Одна Аврора верила в его невиновность в тех событиях двухгодичной давности, она единственная, кто безраздельно отдавал свою любовь, не подозревая о такой несправедливой подлости. Это настоящее предательство чувств, дружбы, это сломит её и разобьет сердце, всегда верившее в лучшее, в настоящее. Разве она заслуживает такого отношения? Но удивляться не приходилось, Абрахас прекрасно знал своего отца и никогда не доверял Тому.

…Ветер гулял по территории поместья, кружа и подгоняя клубы бурых листьев, лысые яблони угрюмо серели над мёртвой землёй, качая голыми ветками в ожидании снега. Всегда радостно звенящий высокими струями фонтан мрачно молчал, в его бассейне собрались принесенные ветром еловые иголки и сухие лёгкие ветки. Поместье вымерло, готовясь к зимней спячке, которая всё никак не начиналась. Аудиенция у лорда Малфоя закончилась, он отбыл через свой камин по делам, а Том получил портключ от ворот Малфой-мэнора, который, естественно, не был зарегистрирован Министерством Магии. На территории своего поместья Луи не боялся небольшого нарушения закона. Том сбавил шаг, когда практически у самых ворот увидел на середине дороги Абрахаса, одетого в мантию с меховым воротником, его волосы неаккуратно разметал ветер, бледные губы были плотно сжаты, точно высечены из мрамора, выражение лица — ледяное, как и этот зимний холодный день без снега.

— Ты! — проскрежетал он вместо приветствия, желваки задвигались на его скулах. — Бессердечный циник, совсем стыд потерял…

— Плохой день? — ехидно ответил Том, думая о том, что же так рассердило Абрахаса. — Что на этот раз? Только быстрее, я немного тороплюсь.

Случайные встречи за последние месяцы порой превращались в обмен «любезностями», поэтому подобному приветствию не стоило удивляться.

— Аврора видит в тебе не того, кем ты являешься на самом деле, слизеринский выродок!

— Интересные выводы, Малфой, и давно у тебя этот диагноз? — внешне Том мог показаться абсолютно спокойным, однако зарождающаяся в тёмных глазах ярость не могла предвещать чего-то хорошего. Правая рука, на которой был закреплен механизм с волшебной палочкой, готова была сделать выпад. — Аврора наконец-то счастлива, а ты пытаешься помешать её счастью?

— Если ты ещё хоть раз прикоснёшься к ней, клянусь, я убью тебя! — взревел Абрахас, точно молния подлетевший к нему. Одной рукой он сгрёб воротник Тома, вторая рука метнулась в замахе, и в следующий момент оглушённый Риддл полетел на твердый каменный тротуар, от неожиданности не успев среагировать. Сквозь назойливый звон в ушах он ощутил во рту неприятный металлический привкус крови, верхняя губа засаднила.

Он вскочил на ноги в ту же секунду, резко взметнул рукой вперед, и вылетевшая в ладонь палочка тут же выстрелила заклинанием:

— Ступефай! — от его крика с лысой кроны невысокого кряжистого дуба сорвалась стая ворон, громко захлопав по воздуху крыльями.

Абрахас был готов к дуэли, он ощущал такой гнев, что всё его тело напряглось в ожидании чего-то подобного и словно самостоятельно увернулось от красного луча заклинания.

— Экспеллиармус! — но и его боевое заклятие не достигло цели.

Том был будто создан для дуэлей — легкий и грациозный, он проворно уклонялся от лучей заклятий противника и посылал свои, держа вторую руку в противовес сзади на уровне плеч как фехтовальщик. В раскрасневшиеся лица нещадно бил сухой морозный ветер, губы трескались до крови, выпуская в ледяной воздух заклинания и угрозы. Мантии испачкались в пыли, поднявшейся с изголодавшейся по теплу и дождям промерзшей земли, когда дуэлянты переместились с главной дороги на поляну, покрытую серой травой. Как бы ни хотелось, Том не мог использовать более страшные заклятия, хотя соблазн был велик. Оскорбления, летящие изо рта Абрахаса вкупе с заклятиями, рождали в нём всеобъемлющую ненависть и вот-вот должны были прозвучать два заветных слова — «Авада Кедавра», но он держал их в себе, опасаясь потерять доверие Луи, черт его подери, Малфоя.

— …Импедимента! Петрификус Тоталус! — орал Абрахас не своим голосом, спрятавшись за широкой колонной греческой беседки.

— Что, Малфой, ревнуешь? — Том забавлялся, ощущая не только моральное превосходство, но и магическое. Редко когда приходилось проверять собственный потенциал, и теперь он точно знал, что Абрахас намного слабее его. Это жалкое подобие своего отца, он так самоуверен и глуп, идя против него с детскими заклятиями. — Аврора выбрала меня, она всегда будет выбирать меня! Протего, — едва ли не лениво бросил он, смеясь под сполохами молний из вражеской волшебной палочки.

— К тебе, комнатная собачка моего отца? Ты всего лишь вшивый полукровка!

И тут лицо Тома исказилось, оно даже перестало походить на человеческое, звериный оскал обнажил иллюзорные клыки, в глазах засветилось пламя вспыхнувшей как спичка ярости, и Абрахасу на миг показалось, что в них проскользнул некий потусторонний красный блик.

— Круцио! — рыкнул Риддл, и взмахом волшебной палочки со свистом рассёк воздух; пыточное проклятие устремилось в Абрахаса, не хуже ветра поднимая ввысь клоки пожелтевшей травы, вихрем взметнувшиеся в небо.

— Протего! — но Круциатус подобной мощи было не остановить. Палочку выбило из рук. Абрахас в долю секунды принял решение и, едва не испытав на себе одно из запрещенных, сгруппировавшись, рухнул на землю и перекатился к другой колонне. Первая, не выдержав натиска магии, пошатнулась, с каменным скрежетом выехала из-под куполообразной крыши и медленно, словно не решаясь, с оглушающим грохотом упала так, что под ногами затряслась земля. — Ты сдурел, Риддл? — крикнул обескураженно Абрахас, пытаясь осознать произошедшее.

Том тяжело дышал; с его испачканного пылью лица, спускаясь от висков к подбородку, капал пот, оставляя на коже чистые влажные дорожки. Крепко сжимая волшебную палочку, он смотрел прямо на противника, всё ещё злобно скалясь.

— Ты пожалеешь о своих словах, Малфой, очень пожалеешь! — казалось, его не напугало то, что он едва не натворил, а наоборот, придало ему сил и уверенности.

Невольно подумалось, что исполнять подобные проклятия для него не в новинку; Абрахас и подумать не мог, что Том способен на это, каким бы негодяем и подлецом он не был.

— Ты использовал Непростительное! — воскликнул Абрахас и поднялся на ноги.

— Если бы не твой отец, я бы убил тебя! — зарычал Том, не убирая палочки; эта угроза не была беспочвенной. Несмотря на желание прикончить самонадеянного глупца, он действительно не хотел разрушать деловые отношения с Луи Малфоем, и в последний миг «Авада Кедавра», едва не сорвавшаяся с его губ, превратилась в сильнейшее «Круцио».

Том не шутил и сейчас внушал Абрахасу полнейший ужас, надёжно спрятанный за маской отчуждения. Кто стоит перед ним? Убийца? Психопат? Воистину страшным человеком оказался Том Марволо Риддл, который ни капли не испугался собственных действий и сейчас с презрением глядел на противника.

— Ты нарушил закон! — строго и серьёзно сказал Абрахас. — Это не может не остаться безнаказанным!

— Если бы я хотел, заклятие бы попало точно в цель, — неожиданно равнодушно произнёс Том, будто ничего и не было; он подошел ближе, нагнулся, не теряя зрительного контакта, поднял волшебную палочку, оброненную Абрахасом, и протянул её рукоятью вперед. Невозмутимое выражение лица поражало ещё сильнее. — Не надо бросаться такими оскорблениями, предупреждаю тебя единственный и последний раз, — он говорил с расстановкой. — А что до закона, кроме тебя тут свидетелей нет, — лисья улыбка тронула его губы.

— Приори Инкантатем, Том! Есть такое заклинание, — раздался уверенный ответ того, кто уже вернул свою волшебную палочку и не был безоружен. — Если я добьюсь возбуждения против тебя уголовного дела…

Том слегка приклонил голову в бок, будто насмехаясь.

— Брось, волшебная палочка — не часть тела, она может случайно потеряться. Если ты хочешь потерять Аврору навсегда, то можешь попробовать обвинить меня, — его брови хитро приподнялись. — Боюсь, что ты не променяешь её общество на такую мелочь, слишком хорошо я успел изучить тебя. Я так и знал, что ты подслушивал, чувствовал твоё присутствие ментально. Сколько же злобы в тебе, Абрахас? — Том задумчиво сложил руки за спиной. — Возможно, я заслуживаю такого отношения, но ты как всегда всё неправильно понял, принимая слова за чистую монету. Слышу звон, да не знаю где он. Тебе не постичь истины, если ты будешь мыслить столь узко, — он не собирался оправдываться за свои действия, но старался донести свою мысль: — Я не берусь за дело, если оно мне неинтересно.

А потом он просто развернулся, не опасаясь проклятий в спину, и ушёл к воротам поместья, до которых остались считанные футы, достал портключ, активировал, и его силуэт, закрутившись спиралью, исчез в ту же секунду.

Его бесстрашие, отнюдь не самонадеянность, действительно поразили Абрахаса, застывшего возле упавшей колонны с волшебной палочкой в руках. Риддл, осыпая его угрозами, дал пищу для размышлений, очень точно и больно ударяя по самому больному, что у него было — Авроре. Что творилось в голове этого расчётливого, но, несомненно, умного ублюдка сказать было не так просто. Том не из тех, кто считает деньги роскошью, скорее, для него это способ существования. Обозначенный им намёк — что он в себе несёт? Не принимать его слова всерьёз… Что он хотел этим сказать? Если деньги для него не главное, то зачем он взял тот чек? Разве это не унизительно для той, кто верит в беспрекословную искренность чувств и существование любви? Аврора — не разменная карта и не предмет торгов. «По крайней мере, мне это не противно», — всплыли слова Тома в памяти, а можно ли им верить, можно ли вообще верить этому хитрому человеку? Проводя логические цепочки, Абрахас всё равно не смог до конца понять, что тот имел в виду… А она… Она никогда в жизни не поверит, что её счастье стоит какого-то автографа в чековой книжке лорда Луи Малфоя…

* * *

— Есть! Есть, я сдала её, я сдала Астрономию! — Аврора прыгала от радости у вывешенного списка студентов её курса, где возле каждого имени стоял либо «зачет», либо «не зачет». Там же внизу была приписка о времени и месте пересдачи. Урсула же напротив, стояла, прислонившись лбом к стене, руки по швам, и что-то неразборчиво бубнила, находясь в удрученном расположении духа. — Это значит, что я поеду домой на каникулы! А всё благодаря Тому, это он выслал мне то переведенное с китайского издание о звёздах и галактиках, — нарисовав возле своего имени веселую рожицу универсальным пером, не требующим чернил, Аврора, наконец, заметила состояние подруги, начинающей биться головой об стенку, затем быстро пересмотрела список на стене и к своему ужасу отметила, что Урсула не получила зачет. — Ничего, это поправимо, ведь ты дочка ректора, может, пораньше зачет сдашь…

— Папа никогда не сделает мне поблажку, ты что! Для него унизительно иметь дочь-недоучку! — простонала та, ещё раз втемяшившись лбом в крашеную тёмно-синюю стену. — Будь неладна фрау Шефер, чтоб её Хамста с голодухи сгрызла! — Хамстой звали ручную игуану вышеназванной профессора Астрономии, которая размером была с небольшого поросенка и закладывала за щёки не меньше хомяка, собственно, отсюда и была её кличка.

— Уши, не расстраивайся, на этом жизнь не заканчивается! — поддержала её Аврора.

Та бросила своё занятие по самоистязанию, с тяжелым вздохом отлепилась от стены, на её лбу остался красноватый след от ударов, и, нахмурившись, произнесла:

— Легко сказать, ты же сдала. Вообще, это нечестно, это у тебя всегда проблемы с Астрономией были! — она противно сморщилась и высунула кончик языка.

— Мне воздалось за упорный труд! А ты бы меньше любовные романчики читала, — задорно ответила Аврора; Уши, повернувшись к стене, снова принялась биться лбом об стенку. Тут раздался мужской смех, а за ним уже почти привычная грубоватая немецкая речь, которую Аврора принялась основательно изучать в этом году.

— Вебер, давай я тебе помогу, а? У меня кулак тяжелый! — и снова хохот.

— Заткнись, Кляйн, или запущу в тебя летуче-мышиным сглазом, — пригрозила та, сверля гневным взглядом одного из парней, стоящих на ступеньках лестницы на следующий этаж. Тот нахально ухмылялся, демонстрируя обтянутый облегающим свитером бицепс. — Аврора, пойдём отсюда, — обратилась Уши к подруге и потащила её под локоть в подземный этаж, где располагалась студенческая столовая и прилегающая к ней кухня с буфетом.

— Ну-ну, Вебер, — вставил свои пять кнатов второй парень, — ты только и можешь, что угрожать!

— Хольстейн, ты-то уж не уподобляйся некоторым! — бросила Аврора через плечо. — А то того и гляди, будут судить тебя по твоему другу.

— О, Уинтер, круто! Твой немецкий всё лучше и лучше! — довольно искренне заметил Кляйн, удивленно переглянувшись с другом. — Ладно, замяли, девчонки, айда с нами на рождественскую вечеринку?

— С тобой, раздутый тупица, я никуда не пойду, — Уши круто развернулась на каблуках и показала опущенный вниз большой палец.

— Оу-оу-оу, Вебер, я смотрю, ты совсем зазналась! — шутливо прикрылся руками Кляйн. — Я понимаю, что вы у нас в Академии правящая каста, с такими-то родственничками, но не перегибай палку! А может быть, это я неправильно делаю? — внезапно он галантно наклонился, заложив левую руку за спину, и произнес официальным голосом: — Соизволите ли вы, распрекрасная фройляйн Урсула Вебер, да воспоют ваши прекрасные зеленые очи ундины, сопровождать меня, фюрста Конрада фон Кляйна, на завтрашнюю рождественскую вечеринку? А ваша подруга фройляйн Аврора де Санта Моргана Уинтер фон Дамблдор, — собрал он все возможные и невозможные приставки, — составить компанию моему другу Отто Хольстейну, герцогу Саксонскому? Ну же, дамы!

Урсула посмотрела на Аврору и указала пальцем в раскрытый рот, изображая приступ тошноты, затем повернулась к ним и презренно бросила, сложив руки на груди:

— С каких это пор Хольстейн у нас герцог?

— А с каких это пор ты, Вебер, у нас распрекрасная? — не остался в долгу Отто, прислонившись к перилам лестницы поясницей.

— Тише, Отто, а иначе разрушишь все старательно наводимые мной мосты, — шикнул на друга Конрад. — Ладно, шутки в сторону, мы серьезно, — завершил он весь фарс.

— Я не могу, у меня есть молодой человек, вы же знаете, — вздохнула Аврора. — И я вряд ли останусь на вечеринку, мне домой поскорее охота.

Хольстейн состроил скорбную рожу и воздел руки к потолку:

— Ох, Уинтер, уже никто не верит в твоего призрачного парня, хватит мне мозги пудрить, он хоть раз навещал тебя за первый семестр? Ах да, забыл, ты сама к нему ездила, но так и не повидала, — с наигранным сожалением произнёс он.

Аврора открыла рот, но ничего не сказала. Отто был прав — они с Томом поддерживали переписку, но не встречались с самого лета, а ведь на дворе уже был конец декабря. В своих посланиях он жаловался на дикую загруженность на работе, потому что Боргин заболел и повесил на него свои обязанности; что очень хотел бы, но не может приехать. Её визит так же будет бессмысленным, в чём Аврора убедилась, когда, простояв в очереди на закрытие немецкой визы чуть ли не сутки, попала домой всего на несколько часов, и Том не смог вырваться из магазина. Хольстейн уже давно присматривался к ней, с прошлого года точно. Сам он был строен, хоть и невысок, волосы насыщенного каштанового цвета спадали до плеч и отсвечивали мягким шоколадом. Не сказать, что красавец, но что-то в нём было, быть может, напористость и слегка бунтарский, но рыцарский характер — он очень напоминал Септимуса Уизли и Игнатиуса Прюэтта, а может, и ещё кого, только она не могла отыскать в своей памяти…

Фыркнув, Аврора потащила Урсулу за собой в обеденную, но кусок в горло не лез. Спустя почти четыре месяца разлуки она действительно ощущала смутное беспокойство, однако письма говорили о другом: несмотря на их несодержательность — Том не видел интереса в том, чтобы писать о своей скучной жизни, которая проходит в лавке «Боргин и Беркс», — в строках иногда проглядывали приятные слова: «Озеро в Ричмонд-парке покрылось коркой льда, помню, как я привёл тебя туда впервые, и ты не могла поверить, что у нас свидание, дурочка», или «Я бы всё отдал, чтобы уйти с работы пораньше и погулять с тобой по Эдинбургу, как тогда, помнишь?..». Читая письма, Аврора чувствовала себя нужной, однако все чаще её сердце терзали непонятные сомнения, она перечитывала их сотню раз, стараясь уловить упущенные чувства, вложенные Томом, но как не старалась, ничего нового не находила. Всё же было в этих письмах что-то до ужаса одинаковое, шаблонное.

Ещё одна печаль не давала ей покоя — Абрахас не отвечал на её письма, он будто бы исчез из её жизни, забыв, что они вместе пережили, отбросив всё то, что их связывало. Иной раз Аврора думала, что такого просто не может быть — ну, поругались они, со всеми же бывает, это же не глобально, и не стоит терять нить связывающей их дружбы из-за такой глупости… А потом впадала в уныние, чувствуя себя виноватой даже за то, что любит Тома и променяла дружбу на любовь.

Аврора поглощала мясное рагу, бездумно глядя в одну точку — Уши делала примерно то же самое, но мысли её были забиты другим — пересдачей зачета по Астрономии. Послышался звон железной ложки о жестяной кубок и покашливание, привлекшие всеобщее внимание:

— Торжественно объявляю, что эта упрямая девица отказала мне — сиятельному герцогу Хольстейну в сопровождении на рождественский вечер! — Отто возвышался над всеми, стоя на табуретке и теперь указывал в сторону Авроры ложкой; говорил он по-английски, чтобы было понятно всем интернациональным студентам, а тем, кто не понимал иностранной речи, вполголоса переводили соседи по столам.

— Ого, может, он действительно герцог? — прошептала Урсула.

— Да брось, он просто выдумщик, — покачала головой в ответ Аврора.

— И балбес.

— Сообщаю вам, юная фройляйн, от чего вы отказались, — он развернул не пойми откуда взявшийся свиток пергамента и, снова прокашлявшись, принялся читать: — Вас, о, роза моего сердца, ожидал бы шикарнейший фуршет в мужском общежитии в кругу моих верных саксонских рыцарей — это раз, — «саксонские рыцари» дружно закивали, стоя рядом с сиятельным герцогом. — В вашем распоряжении было бы моё сердце, о, солнце моё ясное — это два, и ещё многое другое, очень интересное, увлекательное и всё такое! — он улыбнулся во всю ширь, скомкал пергамент и бросил его в тарелку жующего Эдуарда Доусона — зашуганного тихони, который даже и пискнуть не посмел. — Итак, милая моя фройляйн Уинтер, единственная и желанная для моей души, последний раз спрашиваю, пойдёшь на пьянку со мной? — он изобразил такой суровый взгляд, что казалось, в случае отказа набросится на Аврору и сожрет её, как оборотень.

— Нет, — заявила та, старательно облизав ложку.

— Ну почему? — голова парня поникла.

— Наверное, потому, что у неё есть парень, и она пойдёт с ним, — раздался голос от входных дверей, заставивший всех обернуться.

Аврора вздрогнула и выронила ложку, безошибочно узнавая обладателя этого родного и любимого голоса. Мерлин, это действительно был Том! В дорожной мантии и с саквояжем в руках он стоял возле буфета, находящегося у входа в студенческую столовую, и скептично смотрел на Отто, прислонившись к стене. Глаза рядом сидящей Урсулы расширились от удивления, она подергала застывшую с открытым ртом Аврору за ткань жакета:

— Это что, и правда Том?

— Привет, Уши, — неожиданно дружелюбно отозвался тот, на что она скривила губы и отвернулась. — Ну, Аврора, неужели ты не рада меня видеть?

Аврора, будто мумия: побледневшая и ещё не осознавшая его приезда, медленно поднялась с табуретки и так же загипнотизированно с напряженной шеей двинулась к нему навстречу. Том поставил саквояж на пол.

— Ты приехал, — выдохнула она утвердительно и позволила ему обнять себя. — Ты действительно приехал! — повторила уже громче и увереннее. — Не может быть!

Он сжал её крепче и вдохнул аромат её волос.

— Я действительно приехал, ты что, не веришь своим глазам, дурочка?

* * *

Она не отлеплялась от Тома на протяжении всего вечера, тихо сидела у него на коленях и почему-то молчала, что было непривычно. Аврора казалась такой маленькой и беспомощной, что не могла вызывать раздражения. Она даже пустила слезу, безмолвно гладя по его скуле ладонью — такая трогательная, что у любого сжалось бы сердце, но у Тома это вызывало легкую, понимающую улыбку. Она действительно сильно скучала, да так, что пульс её выбивал чечетку от каждого прикосновения. Фрау Шнитке — комендантша по женскому общежитию, — прониклась к нему симпатией, обманувшись доброжелательной улыбкой и вежливой речью, и позволила Тому провести некоторое время в комнате Авроры, но с уговором, что ровно в десять вечера он покинет здание. Урсула, скрипя зубами от негодования, согласилась провести время в комнате у Хатке и оставила их наедине.

— Бедный Хольстейн, — произнесла Аврора первую за вечер осмысленную фразу помимо неразборчивого бормотания.

— Знаю я таких балбесов, у нас в Хогвартсе таких тьма-тьмущая и кличут их гриффиндорцами, — с усмешкой произнёс Том.

Аврора беззвучно засмеялась и, наконец, отлепилась от его плеча, чтобы заглянуть в эти прекрасные бездонные черные глаза. Как же она могла лишать себя удовольствия глядеть в них целый час? Глупость какая! Том и правда приехал — осознание этого нахлынуло на неё с небывалой нежностью, и она сжала его ладонь, переплетя их пальцы. Вот оно — то настоящее, к чему она так долго стремилась, вот то, о чём были её сны. Он здесь! Нет, даже сложно представить, что она сидит у него на коленях, а Том не пытается её спихнуть или обругать. Вот как это бывает, когда сбывается самая заветная мечта, самая необыкновенная, казавшаяся несбыточной. И вот это бледное лицо, будто высеченное из камня — самое красивое и дорогое в мире, его легкая полуулыбка…

— Ну, вот, хотя бы щечки порозовели, — Том, как всегда, потрепал её по голове — даже по этому жесту приходилось скучать долгими вечерами, становящимися всё холоднее и холоднее.

Это нормально, что они одни в комнате, это нормально, что здесь горит один-единственный керамический светильник с абажуром в виде ромашки, не считая двух тусклых свечек, воткнутых в канделябр на подоконнике. За окном давно стемнело, а в комнату никто не войдёт, даже если она не заперта, потому что так в женском общежитии принято, даже специальная табличка вешалась на ручку двери — «Bitte nicht stören», что в переводе с немецкого означало просьбу не беспокоить. Впервые попав во взрослый мир, где практически нет запретов, Аврора сильно удивилась свободе, царившей в стенах Академии Рунических Культур, здесь порой происходили такие грандиозные попойки, что по утрам мадам Шнитке выгребала заснувших в коридоре на половицах студентов мужского крыла Мобиликорпусом. Конечно, парням запрещалось ночевать в женском общежитии, но здесь действовало довольно простое правило — не пойман — не вор, а потому на многие проделки комендантша смотрела сквозь пальцы. Иногда она даже принимала участие в девичниках, проходивших прямо на лестничном марше, когда девушки, укрывшись одеялами, попивали сливочное пиво, а некоторые даже шнапс, гадали и рассказывали страшные истории. Что здесь творилось, когда в женское общежитие академии пришла комиссия из Департамента образования! Аврора, выглянув в коридор, обнаружила там Поля Дюрана — студента четвертого курса и местного секс-символа голышом, всего в мыле, прикрывающим самое неприличное место розовым ковшиком Джоанны О`Нил. Напротив него, собравшись в полном составе, стояли члены комиссии, нужно сказать, что удивления на их лицах не наблюдалось, видимо, не впервой им случилось лицезреть нечто подобное.

Но Аврора — вечная недотрога, не способная принимать знаки внимания от противоположного пола, и сама, похоже, вляпалась. Вдруг представив Тома в неглиже с розовом ковшиком на причинном месте, она засмеялась, а потом ужасно смутилась, заставив того скептично изогнуть бровь.

— Я смешно выгляжу? — поинтересовался он, сдув довольно длинную прядь волос, упавшую на лоб.

Новая причёска ему очень шла, делала образ Тома немного раскованнее, а значит — романтичнее. С годами он становился всё симпатичнее, что не скрылось от соседок по этажу, провожавших их по коридору заинтересованными взглядами. Хелена Шульц и её подруги перегородили им путь, встав с волшебными палочками, направленными на Тома — так встречали всех чужаков, своеобразный ритуал общежития жил веками. Шульц по обыкновению задала один из самых сложных вопросов, мучающих человечество: «Что было раньше — яйцо или дракон?», и если пришелец долго думал, то его обливали водой при помощи заклинания Агуаменти. Ответ, на самом деле, был не важен. Но бедная Хелена и девочки за её спиной стояли, раскрыв рты, слушая научное обоснование философского вопроса с точки зрения биологии, считавшей, что первоначально появилось яйцо, потом что-то было про генетический материал, что он не подвергается революционным изменениям во взрослом организме. Именно поэтому для появления первого дракона необходимо, чтобы в яйце образовался его эмбрион. Мерлин, Аврора всего и не запомнила — мутации и тому подобное. Этот зародыш в яйце, пояснил Том — ведь никто и понятия не имел что такое эмбрион — уже по своей сути является драконом… Половина слов звучала дико, незнакомо… А девочки, выслушав лекцию, остались стоять в коридоре точно статуи — обездвиженные натиском интеллекта.

— Нет, Том, ты выглядишь не смешно, просто у меня хорошее настроение. Как насчёт того, чтобы прогуляться? — неловко предложила Аврора, наконец, в полной мере осознав всю опасность ситуации, ведь Том, возможно, чувствует себя готовым к следующему шагу в отношениях.

— Ты уже насиделась на мне? — он попытался поймать её бесцельно блуждающий по комнате взгляд и сразу же догадался о причине её смущения. Почему Аврора в свои девятнадцать лет всё ещё была ребенком?

— Нет, ты же знаешь, я так готова часами сидеть, — вроде бы равнодушно заявила она, найдя интересным разглядывание плясок огоньков свечек канделябра в отражении тёмного окна.

— Знаю, но у меня начинают затекать ноги, — и Том рывком сбросил Аврору, издавшую тихий писк, с себя прямо на кровать и оказался над ней, опираясь на руки по разные стороны от неё. Её страх не мог не вызвать улыбку; сложенные у носа кулачки, огромные глазищи смотрели с таким испугом, словно увидели перед собой саму Смерть, а не любимого человека. Стоило Тому чуть приблизиться к её лицу, как Аврора моментально зажмурилась и втянула голову в плечи, но что самое интересное — не выражала протеста.

Том нагнулся — она вздрагивала от каждого его движения, — убрал её напряженные руки от лица, но вместо того, чтобы поцеловать в губы, едва заметно коснулся лба Авроры. На миг задержался на нём, неожиданно для себя прикрыл веки от удовольствия и только тогда чуть отстранился, думая, когда же она решится открыть глаза. И вдруг сам едва не опешил, когда почувствовал, как несмело, но отважно её пальчики коснулись его живота, забравшись под складки одежды. Впору было смеяться над столь невинными прикосновениями, но смеяться не хотелось. Пальчики мягко пробежались вдоль торса наверх и застыли в районе груди. Только сейчас Том заметил, что глаза её открылись и, кажется, сами не верили в то, что их обладательница творит. Осторожно вся ладонь прижалась к его груди под свитером; то, что чувствовала сейчас Аврора, вероятно, было сложно описать словами, но это был первый шаг, который дался ей с таким трудом. Торопить её почти наверняка значило, что она сдастся и отступит, но Том и тут удивился, когда выбравшиеся из-под свитера руки стали тянуть ткань вверх.

— Ты сегодня в ударе, — не удержался он, пытаясь прочитать в её глазах, что это именно то, чего она хочет.

— Я соскучилась, — промямлила Аврора, но даже после этих слов не попыталась отступить.

И он снял свитер мелкой вязки через голову, почувствовав разряд статического электричества, чиркнувший по волосам. Аврора смотрела на его оголённый торс иначе, чем когда он посмел остаться в одних бриджах во время приёма солнечных ванн этим летом (его природной бледности, кстати говоря, солнце ничуть не помогло). В глазах читался явный интерес, но он был слегка приглушен чувством страха. Том поднялся над ней, позволяя себя рассмотреть, позволяя ей понять собственное ощущение влечения, ведь не переполняй оно её, вряд ли бы Аврора сейчас позволила себе молчать, сказала бы какую-нибудь глупость и сбежала, поджав хвост. Однако надо сказать, в тот памятный вечер на лавочке она была довольно напориста…

Он был худощав, однако жилист. В его длинных красивых руках заключалась сила — наверняка из-за того, что этим рукам приходилось перетаскивать с места на место массу объемных и тяжелых артефактов, не терпящих посторонней магии. Всё-таки в этой бледности была своя прелесть, кожа казалась фарфоровой и будто подсвечивалась изнутри, сети голубоватых венок обрисовывали рельеф небольших мускулов, достаточных для того, чтобы назвать его тело красивым.

И вот Том смотрит сосредоточенно, он молчалив, но сердце его ускоряет ритм, дыхание расширяет грудную клетку, он смотрит и изучает Аврору, серьёзную и собранную как никогда. Простая белая рубашка с серой форменной жилеткой, такие живые серые глаза, нет, он определенно никогда не видел у неё такого взгляда. Очерченные линии скул и подбородка, маленький вздернутый носик и губы уже не сомкнутые плотно, а приоткрытые, нежные… И он медленно опустился к ним, стараясь пока не касаться Авроры своим телом, боясь спугнуть столь решительными действиями. Её нога приподнялась на постели и согнулась в колене — странно, но от инстинктов не излечит даже самая большая закомплексованность. Она позволила целовать её шею и невольно вздрагивала навстречу, всё ещё пытаясь сохранить ровное дыхание…

* * *

— Уши! — донёсся громкий голос до слуха.

— Я за неё, — отозвалась она, повернувшись к просунувшей голову в проём приоткрытой двери девушке; той явно не терпелось что-то сказать. — Что случилось, Верена?

— Там такой парень у нас на этаже стоит! Ты не поверишь! Такой красавчик, и от него так пахнет! — Верена сладко втянула воздух и на миг закрыла глаза, обрамлённые пушистыми рыжеватыми ресницами.

— Ты что, собака, чтобы людей обнюхивать? — усмехнулась Уши, продолжая делать расчет траектории полёта кометы Валери, которая пролетит в это Рождество над Кёльном. — И ты пришла мне рассказать, что к нам в общежитие пришёл симпатичный парень, да брось, они к нам каждый день наведываются, то лекцию списать, то ещё что.

— Да нет, дело не в этом, просто, — Верена задумалась и заговорила тише: — Просто он, судя по всему, англичанин, и ищет Аврору. Мне кажется, что сейчас она немного занята, — она тихо кашлянула, давая определенные намёки.

— Scheiße! — воскликнула Урсула, едва не свалившись со стула; Верена не успела ничего сказать, прежде чем она выскочила из комнаты со скоростью взбесившегося гиппогрифа и понеслась в другое крыло общежития, босыми ногами спотыкаясь на половицах. Она едва успела домчаться до их с Авророй комнаты, прежде чем молодой человек открыл дверь внутрь, но его рука уже лежала на дверной ручке: — Абрахас, чёрт возьми, что ты здесь делаешь?

* * *

в семьдесят три градуса 73 градуса по Фаренгейту — примерно 23 по Цельсию.