Солнце и червяк (джен)

В мужском общежитии с наступлением темноты начиналась жизнь. Тот самый бурлящий поток разговоров молодых голосов. Кто не успел доделать задания до темноты, тот всё равно всё бросал и шел на узкую кухоньку с маленьким пожелтевшим холодильником или собирались в одной комнате за партией в карты.

Верховенский любил послушать, что говорят на кухне, но если кто-то звал на игру в карты, он не мог отказаться. В тот вечер никто его не звал, а сам начинать он не мог — проиграл колоду Кириллову в прошлый раз.

Небольшая кучка молодых людей заварили себе чаи в общажных кривых железных кружках и расселись на все, что вертикально стоит. Верховенский стоял в проеме дверей чего-то выжидая. Разговор зашёл сначала о новом преподавателе по философии, затем плавно перешёл на спорт, в шуточной форме и девушек обсудить успели.

Верховенский ерзал у косяка как будто на спине его блохи завелись.

— Садись, чего стоишь? — весело крикнул ему Рогожин, развалившись на самом шатком деревянном стуле. Ножки стула вмиг покосились и парень рухнул в ноги своего лучшего друга Мышкина. Покатился громкий молодецкий смех.

— Хочешь, я принесу тебе стул из комнаты? — с улыбкой спросил Мышкин. Сам он сидел на лучшем стуле, который для него успел занять Рогожин.

— Да оставь это, — Рогожин невольно смеялся вместе со всеми, хоть и было больно. Вдруг он подкинулся, выхватил стеклянную кружку у Кириллова и хотел отпить из нее, но Алексей со скоростью игривой кошки забрал свою кружку, расплескав немного на пол. Рогожин тут же повалился на его место на подоконнике и ехидно заулыбался. Покатился второй залп баритонного хохота.

Кириллов сам невольно заулыбался и направился к выходу за стулом. Там на него ерзавший Верховенский и накинулся.

— Дай отыграться, Леха, — протараторил Петр.

— Нет.

— Ну... Ну ты ж знаешь, я люблю это дело, а без карт никак. Ну, — глаза Петра почти жалостливо смотрели в его черные глаза без блеска.

— Нет.

Петр сзади обхватил шею Кириллова и уже хотел забросить ему на талию ноги, но тот сразу догадался и тут же шлепнулся на пол, разлив остаток чая.

— Ах ты... — прошипел Петр, но быстро вспомнил, что нельзя грубить пока не получит свое добро назад.

Кириллов, хитро улыбнувшись, проскользнул в комнату. Петр, будто и не падал, побежал за ним, пританцовывая на лужице чая.

— Ну, ну... — жалобно нукал Петр, как будто это было самое умоляющее слово в его лексиконе.

— Забрать надо? — спросил Кириллов, взяв журнал со стола.

— Очень! Лех, ну все сделаю. Руки чешутся, спать не могу. Ну...

— В карты хорошо. А как кроссворды?

Петр почесал подбитый недавно затылок.

— Чего-о?

Из кухни снова послышался грохот и хохот, распространяющийся по зданию как раскаты грома. Кириллов опять невольно улыбнулся и сел за стол, приглашая к себе Петра.

— Разгадывать будем. Больше чем я — забираешь карты.

— О, серьезно? И все? — с надменной улыбкой сказал Петр, как будто разгадывал кроссворд хоть раз в своей жизни.

— Всё.

Петр развалился на стуле возле Кириллова и навёл настольную лампу на раскрытый журнал. Зелёные хитрые глаза заскользили по листку. Поняв правила и то, что от него требовалось, он взял ручку и вписал слово "Убийца" в отсеки для ответа, но букв внезапно не хватило и остались пустые квадратики.

Кириллов рассмеялся. Загадка была: "Человек, нарушивший закон". Петр хлопнул ладонью по столу и сердито повернулся на Кириллова. Тот с насмешкой, совсем не робея посмотрел ему в глаза.

— Преступник, — снисходительно прошептал Кириллов.

— Черт, — прошипел Петр и взял карандаш вместо ручки.

— Теперь я, — Кириллов подтянул журнал к себе. — Место впадения реки. Устье.

Буквы и отсеки совпали.

— Монотипный род короткоживущих однолетних травянистых растений семейства Зонтичные, — прочитал Петр и сказал бранное слово.

— Не подойдёт, — серьезно сказал Кириллов посчитав квадратики.

Петр пульнул в него укоризненным взглядом. Карандаш закрутился в его быстрых пальцах, и внезапно, словно снизошло озарение, Петр подскачил на месте.

— Петрушка!

Кириллов отрицательно покачал головой, иронично улыбаясь:

— Петрушка...

Петр его не расслышал, усердно доставая в своей памяти все свои знания в биологии, коих было на пальцах одной руки сосчитать.

— Проиграл. Я. Ответ: "Укроп", — сказал Кириллов после некоторого молчания.

Петр снова хлопнул по столу ладонью, но уже не сердито, а с азартом.

— Слова, имеющие один корень, — прочёл Кириллов.

Взгляды парней со скоростью света встретились. Вопрос был до того лёгкий, что никто и не подумал считать отсеки. Оба напряглись, как петухи, готовящиеся прыгнуть друг на друга и закрутиться в пыли.

Петр нарочно сделал ложный рывок, Кириллов дернулся всем телом. Губы Петра расплылись в насмешливой улыбке.

Напряжение длилось с минуту и Петр все-таки схватил журнал и пустился в другой конец комнаты, на ходу вписывая "Однокоренные". Кириллов быстро остыл и почти спокойно посмотрел на это "жалкое зрелище".

Петр вернулся, победоносно поднял свой стул с пола и громко бахнул его ножками о бетонный пол. Взгляд Кириллова ничего не выразил, но в душе его зашевелился азарт.

"Расселина в горах" — была следующая загадка. Кириллов сразу вписал "Ущелье". Следующие пару загадок тоже отвечал Кириллов. Счёт в итоге составлял 6:1 в пользу Кириллова. Петр ерзал на стуле при каждом вопросе и напряжённо думал, как будто от напряжения его бровей зависело, выдаст ли мозг ответ.

Кириллов начал читать:

— Насильственное свержение старого и...

Петр выхватил журнал и лихорадочно посчитал пустые квадратики, а затем не менее импульсивно вписал слово "Революция".

— Всё равно я веду, — буркнул Кириллов.

Петр с усилием ткнул пальцем в журнал:

— Ещё 6 вопросов!

— Варёный картофель и одежда, — прочитал Кириллов и наклонился писать, но журнал выскользнул из-под его карандаша, который успел черкнуть змейку. — Нечестно!

— Это ты нечестно! Надо было дать время! А я ответ знаю.

Кириллов обескураженно заморгал, нервно вертя карандаш в длинных белых пальцах.

— Как решить, кто отвечает?

— Орёл или решка?

— Орёл.

Петр вынул пятак и подкинул его. Решка. Петр победоносно рассмеялся и вписал "Мундир".

В кухне уже послышались рассыпающиеся шаги и звон железных кружек. Шатов вошёл в комнату и на пару секунд застыл, рассматривая настолько неожиданную и непривычную для своих глаз картину: Верховенский и Кириллов, близко придвинувшись друг к другу, сидят за одним столом и смотрят в один журнал. Парни тут же заметили гостя и одинаково холодно смерили его взглядами.

Шатов сконфузился и уже хотел выйти, но любопытство взяло верх и он подошёл заглянуть в исчерканный журнал с ровными буквами Кириллова и округленными Верховенского.

Молчание и гляделки длились так долго, что даже Петру от этого стало неловко.

— Я думал ты не придешь, — бросил он первое, что пришло в голову и неслышно, двумя пальцами пододвинул журнал к себе.

— Спать будешь? — спросил Кириллов соседа по комнате, совершенно не замечая, как Петр штудировал оставшиеся вопросы и искал, на какой он сможет ответить.

— А чего это вы мой журнал исписываете? — тихо спросил все еще сконфуженный Шатов.

Светлая голова Петра резко поднялась. На бледных впалых щеках Кириллова появились едва различимые румяные пятнышки. Ширококостная рука Шатова вынула журнал из-под застывших рук Петра. Он пролистнул страничку и с досадой покачал головой:

— Последняя. Дальше я сам, ребята.

И, вынув карандаш из пальцев Кириллова, вышел из комнаты, чтобы заняться своим любимым делом в уже пустующей пожелтевшей кухоньке.

Петр не сводил взгляда с ещё более бледного Кириллова с того момента, как понял, в чем суть. Кириллов отодвинул свой стул от Петра. Тишину вдруг нарушил грохот выдвигающегося деревянного ящика стола. Тонкие пальцы положили перед Верховенским колодку карт.

— Это хоть моя? — злобно спросил Петр сквозь зубы.

Кириллов, уже снова приняв свой привычный спокойный вид, встал из-за стола и улёгся на свою кровать.

— Твоя. Уходи.

Петр медленно выключил настольную лампу и вышел из комнаты, оставляя Кириллова в полной темноте.