Безмятежные вечера (гет)

Что вы вспоминаете оглядываясь назад на прожитую вами жизнь? За какое воспоминание мозг зацепляется якорем и заставляет сердце щемиться от муки? Я всегда думал, что это день смерти Сириуса или похороны Дамблдора, день защиты Хогвартса, похороны кото-то из Уизли. Как оказалось, вся моя недолгая жизнь полна рытвин и ям. Мне казалось, что хуже уже быть не может, но я никогда не был хорош в предсказаниях.

Это было их ответным посланием нам: месть за то, что Гермиона и Рон организовали вылазку авроров на укрытие молодых пожирателей. Их акт устрашения. Все было организовано с блистательной чёткостью и ясностью, будто среди слуг Тёмного лорда появился кто-то действительно умный. Они действовали как один организм, каждое движение их волшебных палочек было подобно чуду. Кровавому разрушающему чуду несущему смерть, но от этого оно не становилось менее красивым и могущественным.

Они напали посреди белого дня, просто появившись посередине Косого переулка, начав сеять смерть и разрушения повсюду. Авроры отреагировали на удивление быстро, но силы были не равны. К тому же, по сравнению с тем как слаженно действовали пожиратели, все действия авроров и членов ордена походили на неуверенных дёргания слепых котят. Они убивали нас, упивались нашей болью и с каждым убитым с нашей стороны они становились сильнее, яростнее, злее.

Билл был одним из тех, кто с первой минуты отреагировал на призыв и начал бороться. Он был тем, кто никогда не терял головы и отбивался как бы туго не было. Он был почти оборотнем в ту минуту. Тварью несущей смерть, тварью подобной самому Волдеморту в бешенстве, а потом что-то изменилось. Я не знаю. Быть может они убили кого-то из его друзей или он просто устал. Устал от жизни, от борьбы, от лжи, от неизвестности, от страха. Сколько бы я не искал ему оправданий ни одно не сможет его оправдать. Билл Уизли просто встал на пути смертельного проклятия. Он шёл к нему, он видел его, он хотел, чтобы оно предназначалось ему.

Среди опустевшего и разрушенного Косого переулка я стоял перед телом Билла и больше всего на свете хотел плюнуть ему в лицо. Разумеется, я этого не сделал, просто отступил на несколько шагов, позволив израненному Артуру упасть на грудь сына. Его горестный вой прокатился по разрушенному переулку и ему вторили эхом другие несчастные. Я переместился вместе с ними в Нору, когда все домочадцы выбежали на улицу, чтобы понять кто же так горестно воем, усмехнулся, заметив осознание в глазах Гермионы. Умная девочка, она без слов поняла, что Билл стал их расплатой за излишнюю самоуверенность.

До самого вечера никто из них не вспомнил о Флер, а когда пришло осознание все побоялись принести ей эту весть. Бросив летучий порошок в камин, я назвал адрес её дома, прекрасно понимая, что заслужу одну лишь ненависть за свои слова. Флер все поняла сама как только я вышел из камина. Порывисто обняла и залепила мне пощёчину от души. Мне не было больно от её пощёчин и ударов в грудь, её рыдания приносили мне больше боли, чем действия. Но я должен был быть сильным ради неё и себя. Я не мог позволить себя столь эгоистичный поступок, который позволил себе Билл.

— Ради чего все это? — её голос звучал глухо и надорвано из-за рыданий, но в нем была своя магия. Магия скорби и печали, усталости от осознания всей тщетности наших метаний, не принёсших никому счастья.

— Ради победы, — победы в которую я уже не верил, хотя и остался всего один крестраж. Чёртов кусок драгоценного металла, отделявший нас от апатии и отчаяния победы.

— Она не принесёт нам счастья, — Флер нашла в себе силы отстраниться от меня и наша верёвка оборвалась: так много в ней было перетёртых нитей, что те, что остались не смогли выдержать натиска обстоятельств.

— Вы с Мари уедите отсюда, вернётесь обратно в Париж. В этот чёртов город шоколадных конфет, парфюма и романтики. Ты будешь учить дочку любовной магии, пить ароматный заварной кофе по утрам, ходить на балы и уводить чужих мужиков. Ты забудешь, что творилось в этой стране, Флер, и будешь счастлива, как никогда не была раньше, — должно быть я слишком сильно сжал её плечи, так что непременно останутся синяки, но это было несущественно. Флер — она была моим крестражем, куском души, который я больше всего хотел сохранить, ведь в нем была моя любовь и вся доброта, что была ещё доступна.

— Я не смогу уйти без тебя, — её дар обволакивал меня, заставляя пьянеть от желания подчиниться, но подчиниться сейчас значило встать под зелёный луч проклятия Билла: уступить, выбрав лёгкий путь.

— Ты сможешь, Флер. Ты всегда была сильной и не отступала из-за проблем. И сейчас ты со всем справишься ради себя и Мари, ради меня и Билла.

— Да, — сначала неуверенное, а затем уже более осмысленное согласие.

Она справится, будет держать Мари за руку и стоять позади внезапно онемевшей Молли Уизли провожая в последний путь дорогого им обоим человека. Она справится принимая многочисленные соболезнование, оставшись гордой и несгибаемой вейлой. Она справится, когда собирая вещи для себя и дочери в дорогу будет натыкаться на одежду Билла. Она справится со всем, что я взвалил на неё своим присутствием, своей чёртовой уникальностью, своей любовью. Она всегда была сильнее меня и стоя в её гостиной, наблюдая за тем, как она бегает по комнате, подбирая какие-то вещи, непрестанно твердя: «Я справлюсь», передо мной как-никогда чётко встало осознание того, что нам с ней никогда не суждено было быть вместе. Ей нужен был тот, кто способен верить в чудеса, даже когда для них в жизни уже не осталось места. Ей нужен был её принц, способный сделать её жизнь яркой до одури от веселья; тихой до безмолвия от любви; переполненной магией до сумасшествия от взаимности. Может быть в другой жизни, если бы мы не были теми, кем мы являемся, у нас был бы шанс на это чудо, в котором мы так и не смогли друг другу, признаться.

Лапы якоря впились мне в сердце, раздирая его на части. Именно сегодня моя жизнь рухнула, в этой уютной гостиной пока я наблюдал за тем, как от меня уходит самое дорогое, что у меня было.