Лекарство от любви (гет)

— Итак, вы здесь из-за сына, — проговорила Миранда, как только запись закончилась. — Вы беспокоитесь о нем, это нормально. Очевидно, что ко мне на прием попадают не от хорошей жизни, и вы предполагаете, что у него проблемы, и хотите быть в курсе. Отлично. Но зачем приходить сюда и размахивать оружием у меня перед носом? Почему бы просто не спросить у него, как дела?

— По многим причинам, — Рейвен давно приняла свою истинную форму и сейчас сидела, закинув ногу на ногу. — Я работаю на Магнето, а он — на Ксавье. Когда мы встречаемся, чаще всего мы пытаемся убить друг друга.

— И ни один из вас до сих пор не довел дело до конца. Враги из вас такие же ненастоящие, как родственники. Курт говорил, что встречается с людьми Магнето очень часто, но не упоминал, что одна из них — его мать.

Мистик недобро усмехнулась.

— Потому что он и сам предпочел бы этого не знать. Он меня ненавидит.

— По идеологическим соображениям?

— Не только.

Повисла долгая пауза. Какой-то частью разума Миранда понимала, что у Рейвен просто неоткуда взяться привычке к откровенности, но ее манера недоговаривать временами просто выводила из себя.

— Ну же, Рейвен. Вы ведь тоже профессионал, вы цените свое время, как никто. Если я буду вытягивать из вас каждое слово, процесс растянется на месяцы. Ни у вас, ни у меня такого количества времени нет.

— Когда я поняла, что беременна, я решила покончить с прошлой жизнью… на время. Нашла одного богатого и не слишком умного немецкого аристократа, изучила его непритязательные вкусы, изобразила девушку его мечты и ву-а-ля! — обосновалась в его поместье и спокойно ожидала появления ребенка. Я не собиралась провести там всю жизнь, но несколько лет в достатке и спокойствии мне были обеспечены. Детей до этого у меня не было, и я не могла предположить, что не смогу удержать личину во время схваток. Также я не предполагала, что ребенок будет настолько похож на меня. На настоящую меня. Когда акушерка с визгом вылетела из комнаты, я поняла, что нужно спасаться, схватила ребенка и выскочила в окно. К несчастью, это было хоть и дождливое, но утро, и меня было прекрасно видно из всех окон поместья. Собаки с легкостью взяли след по свежей крови, которая все еще стекала по моим ногам… Меня настигали, а я двигалась слишком медленно и не могла обороняться с ребенком на руках. И я просто выбросила его в реку. В следующий раз я увидела его через двадцать лет.

Силы Небесные! Да, парню было, что скрывать! Особенно учитывая, что ему не больше двадцати двух лет и он сам узнал обо всем этом только недавно. Теперь понятно, откуда у него такой страх перед людьми. Единственный и самый важный человек в его жизни выбросил его, как мусор! Где уж тут доверять всем остальным, если ты оказался недостаточно хорош для собственной матери?

Но не стоит забывать о ней, разговор с мистером Вагнером будет сложным, но не скоро, а она сидит здесь уже сейчас.

— Что случилось с вами после побега?

— Я вернулась к прежней жизни.

— Нет, в ближайшие несколько дней.

— Не хочу говорить об этом.

— Я не веду запись сейчас, если вас это волнует.

— Я знаю, я принесла генератор помех на этот случай.

— Рейвен… Я могу начать строить предположения, но мои фантазии ничего общего с реальностью не имеют. Мы только удалимся от цели.

Клиентка ненадолго склонила голову, стало видно, как она сцепила челюсти, но вскоре заставила себя расслабиться.

— Я передавила собак и ушла от преследователей. С трудом я нашла заброшенное здание, чтобы спрятаться, и тут же свалилась в лихорадке. Мое тело объявило мне войну. Тело — мой рабочий инструмент, я могу делать с ним такие вещи, что ты даже представить себе не можешь, но в тот раз, единственный раз, оно не выполняло ничего из того, что я требовала. Я не могла принять другой облик, я не могла остановить кровотечение, грудь была полна молока и болела, потом началось воспаление… Неделя боли, крови и полной беспомощности, Миранда. Я думала сдохну, но как-то обошлось.

— Вы оплакивали сына.

— Мне было не до него, нужно было выжить. На фоне всех остальных проблем он был не так уж важен.

— Не так уж важен? Рейвен, вы прямо как Курт, пытаетесь спрятать от меня слона за соломинкой. Когда вы узнали о беременности, вы оставили прежнюю жизнь, вы нашли человека, который должен был заменить ребенку отца, вы позаботились о легенде и маскировке. Даже когда вас раскрыли, вы взяли сына с собой, а не бросили в колыбели на растерзание перепуганным людям. Вы наверняка даже имя ему придумали, и вы будете уверять меня, что не так уж сильно любили его?

Рейвен с силой втянула в себя немного воздуха, только для того, чтобы презрительно фыркнуть:

— Перестаньте разводить меня на сантименты, это не работает. Нет, я не придумывала имя… Я думала, увижу его и пойму, какое имя нужно, но когда он родился, было уже не до этого.

— Скорбь по утерянному ребенку — это безусловный процесс, вы не могли ее не испытывать. Даже кошки оплакивают утопленных котят и несколько суток ищут, пока не убедятся в бесполезности поисков.

— Ну, хватит! — рявкнула женщина с такой силой, что Миранда подскочила в кресле.

— Хорошо, как скажете, — поспешно отступила она. — Что произошло, когда вы встретились снова?

— Я рассказала ему о том, кто я и что я сделала. Он сказал, что прощает меня, но ничего не изменилось. Мы по-прежнему по разную сторону баррикад.

Миранда покачала головой.

— Потому что вы оба не были искренни. Вы подошли к извинениям чисто механически, прировняв их к словам. Курт в силу своих религиозных убеждений посчитал, что прощение — это такая вещь, которую хорошие люди должны давать плохим, причиняющим боль. Но боль настолько огромна и вина так велика, что вам обоим не отделаться просто словами.

— Я хотела, чтобы он простил меня. Я просила прощения вполне искренне.

— Прощение никому не дается легко. Ни тому, кто его просит, ни тому, кто дает. Чтобы получить подлинное прощение, придется вытащить на свет подлинное раскаяние. Придется снова стать той одинокой женщиной в заброшенном доме, воющей от боли, страха и ненависти к себе. Вспомнить и рубашку, мокрую от молока, которое некому отдать, и окровавленную юбку, и руки в пыли, и слезы, сопли, грязь. Придется просить прощения так, как вы просили, умирая от лихорадки, когда ваш сын вас не слышал.

Рейвен испустила звук, на который едва ли способен человек — что-то между воем и шипением, и выхватив пистолет, направила его на миссис Аддамс. Слезы из ее необыкновенных золотистых глаз скатывались по темной коже одна за другой и капали на белую одежду, но лицо при этом не исказилось, оставаясь спокойным и сосредоточенным.

— Я думала, макнуть так глубоко в собственное дерьмо может только телепат. Я годы потратила, чтобы научиться защищаться от этих тварей, но ты всего лишь чертов человек! — шипела она, а рука с револьвером даже не дрожала. — Я не хочу этого помнить, я не… Мне не нужна эта боль! Я не знаю, как ты это сделала, но вытащи меня оттуда! Сейчас же!

— На этот раз я готова к встрече с вашим оружием, мадам. И я не поддамся. Убейте меня сейчас или опустите пистолет и познакомьтесь со своей материнской любовью и виной, настолько огромной, что она может уничтожить вас.

Часы в стенном шкафу все так же невозмутимо тикали, отмеряя время. Миссис Аддамс не шевелилась, неотрывно глядя в лицо Рейвен, пытаясь уловить последнее движение перед принятием рокового решения, чтобы успеть подумать о чем-то приятном перед тем, как пуля прошьет ее насквозь. Может, стоило проявить больше сочувствия? Нет, едва ли эта женщина приняла бы его. Поддержка и одобрение в данном контексте выглядели бы как издевательство. Она сделала все, что смогла и как смогла. Теперь остается только ждать.

— Он мне не поверит, — прошептала Рейвен. — Никогда больше не поверит.

Миранда молчала, она как завороженная наблюдала за тем, как медленно опускается на колени рука, сжимающая смерть.

— Он уже выжил и вырос. Без меня. Я ему не нужна.

— Поверьте мне на слово, это не так.

— Тогда почему он не говорит обо мне?

— Большие мальчики не скучают по маме.

Когда дверь за клиенткой закрылась, Миранда бессильно откинулась в кресле. Она чувствовала себя так, будто только что разгрузила вагон с углем или оббежала кругом Манхэттен. И в то же время она была как никогда собой довольна. Рейвен больше не вернется, и не только потому, что не сможет простить себе этих слез, но и потому, что говорить больше не о чем. Или она сможет признать вину перед сыном и нанесенный ему ущерб, или не сможет, и они оба продолжат играть во врагов, на самом деле ими не являясь.