Преступный человек (гет)

— Аканэ, вы эмоционально неполноценны.

Цунэмори поднимает взгляд от своих сцепленных в замок пальцев и вопросительно приподнимает брови. Профессор как всегда говорит не более, чем правду, но то, как неожиданно прямо он её преподносит, наводит на мысли о том, что собственная камера нравилась ему всё же больше.

И это немудрено — штаб-квартира, в которую были вынуждены бежать все оставшиеся в живых следователи и каратели, не располагала комфортом. Сразу видно, что никто всерьёз не рассчитывал когда-либо ей воспользоваться — жёсткие кровати, голые стены и неработающая вентиляция. Непозволительная небрежность для той, кто заставляла дронов педантично разгребать помойки на окраинах города.

— Сивилла создала лабораторию стресса, — поясняет Джоджи, пытаясь поудобней устроиться на жёстком стуле. — И вы не находите, что отсутствие реакции на стресс скорее признак отсутствия здоровья, чем наличия оного? И кто более преступен: те, кто на стресс реагирует или те, кто к нему равнодушен?

— Профессор, — улыбается Аканэ, — вас держали под стражей за то, что паспорта ваших студентов темнели. А что с цветом вашего собственного паспорта?

Сайга лукаво склоняет голову к плечу и закидывает ногу на ногу.

— Надо же, инспектор. Спустя четыре года вы, наконец, задаёте правильные вопросы.

— У меня был хороший учитель, — без намёка на лесть говорит Цунэмори и пожимает плечами. — Так всё же?

Профессор с несколько секунд раздумывает, вероятно, подбирая правильные слова, задумчиво обводит скромную комнату взглядом и уклончиво отвечает:

— Я всегда находил любопытным то, как доминатор, имея весьма ограниченное представление о творящемся у нас в голове, считывает электрические импульсы мозга, частоту дыхательных движений и сердцебиение и преобразует уравнение из отнюдь неравнозначных переменных в цифру. Ведь, если вдуматься, наука неточная — Доминатор хорош в девяноста процентах случаев, но стоит ему натолкнуться на оставшиеся десять, и он превращается в бесполезную железку с крутой подсветкой.

— Так бы я отвечала на допросе, — усмехается Аканэ. — Профессор, я не Сивилла и теперь даже не инспектор.

— Ох, Аканэ, я и не пытался от ответа увильнуть! — смеётся Джоджи. — Я пытался подвести вас к тому, в чём заключается суть асимптоматики. К тому, что она, как и всякая патология, бывает разной этиологии, и если ваша, к примеру, происходит от эмоциональной скудности, асимптоматика Макишимы — от его непоколебимой веры в собственную правоту и абсолютного отсутствия даже зачатков совести, то моя — от умения себя контролировать.

— Хотите сказать, что ваш паспорт не темнел только из-за нормальной ЧСС? — скептически заломив бровь, спрашивает Цунэмори.

— А на что, по-вашему, реагировал доминатор? Ведь крайне мало тех, кому приговор «потенциальный преступник» был вынесен в детстве. Зачастую доминатору для этого хватало неблагополучной семьи ребёнка и склонности того к расчленению лягушек. Все прочие преступники были пойманы уже на преступлении и попались лишь по той простой причине, что не смогли успокоить свой мозг. Вот вам и ответ, Аканэ: вы были не интересны доминатору, потому как никогда не достигали порога его чувствительности, Макишима был настолько убеждён в своей правоте, что в неё верил даже доминатор, а я никогда не давал железке повода.

— Но вас всё равно упекли за решётку.

— Ну, — Сайга философски пожимает плечами, — прежде чем прийти к такому выводу, мне пришлось свои догадки подтвердить. Сивилле мои опыты пришлись не по вкусу.

— Когда-то я вам почти сопереживала, — вскользь замечает Цунэмори.

— Напрасно, — легко откликается профессор. — Опыты на людях были запрещены задолго до Системы, и если по современному законодательству обвинить меня было не в чем, то с точки зрения морали я был виновен по всем статьям.

Из коридора доносятся шум и чьи-то злые крики, напоминая Аканэ о том, что взорвавшееся Бюро, а вслед за ним и Министерство никуда не делись. Навязчивое цифра тысяча четыреста восемь, вот уже сутки стоящая перед глазами, — именно столько погибших вместе с гражданским населением принесло три взрыва и четыре стычки на востоке города, — вновь всплывает в мыслях, и Цунэмори, подавив короткий вздох, поднимается с неудобной кушетки.

— Аканэ, — окликает её Джоджи. — Ваше показное безразличие может убедить только доминатор и коллег из числа тех, что не слишком хорошо вас знают. И хотя, вероятно, казаться сейчас равнодушной вам хочется в последнюю очередь, но приберегите злость, что вот-вот вырвется наружу, до лучших времён. Она вам в поисках Суго Тэппэя и Караномори Шион не помощник. Инспектор Гиноза прекрасно справляется, но и ему нужна поддержка.

Цунэмори кивает, проглатывая давно позабытую ярость, открывает дверь и выходит в коридор.

Голоса доносятся из конференц-зала, из них громче всех — голос Мики. Тише, но с куда большей угрозой — голос Гино.

Едва ли сейчас время для шуток, но Мика спорит с такой страстью, что происходящее куда больше напоминает фарс, нежели на самом деле разворачивающуюся драму, и стоит Аканэ переступить порог конференц-зала и невозмутимо сесть, как Шимоцуки всплёскивает руками и буквально падает в кресло.

— А знаете что? Идите вы к чёрту, — показывает пальцем сначала на Гинозу, затем на Аканэ и скрещивает руки на груди. — Вы оба.

Яёй, бледная от волнения, бросает взгляд на Шимоцуки и снова смотрит в пол, не имея сейчас ни сил, ни желания вздорную подругу ни успокаивать, ни с ней спорить. Сжимает пальцы так, что белеют костяшки, и устало прикрывает глаза. Караномори пропала, и собственная беспомощность давит неподъёмным грузом — она сутки провела позади Хинакавы, до рези в глазах вглядываясь в показания камер и сканеров, вздрагивала каждый раз, когда на экране загорался тёплый огонёк человеческого тела, и корила себя за разочарование, когда выжившим оказывался кто-то другой, и за радость, когда труп принадлежал не ей.

И в первом, и во втором случае лица были знакомыми, но чужими, и именно поэтому сейчас не время и не место заявлять о своём отчаянии громче, чем глазами — в зале двадцать семь выживших. И все кого-то либо уже потеряли, либо ещё не нашли.

— Тебя никто не держит, — неожиданно негромко и убийственно спокойно заявляет Аканэ.

— Прости, что?.. — опасно сощурившись, переспрашивает Мика, и вмиг подскочивший в помещении градус раскалённой проволокой впивается в кожу.

Паниковать не время, но и делать вид, что ничего не произошло — тоже. Во всяком случае, требовать этого от всех остальных — точно. Это видно по зарёванным глазам Сано, когда она, вздрогнув, поднимает неверящий взгляд на Цунэмори, по злости во взгляде Хирано и по сжавшему кулаки Рюго.

Терпение каждого из них уже готово лопнуть, Гино проводит рукой по лицу, понимая, что взрыва не избежать, но Цунэмори говорит первая:

— Тебя здесь никто не держит, — повторяет она и штопором вкручивается в глаза Мики, сильнее натягивая поводок и не давая ни одному из них сорваться с места. — Ты в праве выйти отсюда, прихватив всех тех, кто захочет пойти вслед за тобой, но только будь уверена: больше тебя здесь никто ждать не будет. Ты можешь продолжать орать на Гино, на меня, на Хинакаву, упрекая нас в том, что мы ни черта не делаем и делать не хотим, но только не забывай считать — за тот час, что ты срываешь в этом зале голос, Хинакава обнаружил ещё двоих, а Гино выслал за ними машину, — Аканэ замолкает, с головы до ног оглядывая присмиревшую Мику, и отворачивается. — Думай, что и когда говоришь, Шимоцуки. Твоя паника за три года ещё никому не помогла.

Аканэ бьёт по больному, и Мика то ли от удивления, то ли от стыда не находит, что ответить — старший инспектор никогда никого не укоряла вслух. Она благодарила, если для благодарности был повод, поощряла, когда задание было выполнено в срок и без ошибок, но никогда не ругала, даже если из-за просчёта одного всё шло прахом.

До сего момента. Кто бы знал, что однажды все выговоры за трёхлетнюю службу прозвучат в одном предложении, в зале, где скорбь и ярость борются за каждый кусок их сердец.

— Рюго, — обращается Гиноза к Шимуре, когда убеждается в том, что более Мика огрызаться не намерена, — сегодня твой черёд патрулировать место взрыва — гражданские, те, что отказались эвакуироваться, помогают нам разгребать завалы, но в случае нападения они мало что могут сделать, а раздавать им оружие неблагоразумно. Отани, Шинохара, — два бывших карателя кивают, — Пойдёте с ним. Химура, Сано, Ёшида и Мацуока, возьмите с собой по одному напарнику и отправляйтесь на восточную, западную, северную и южную границы города соответственно. В вашем распоряжении по машине на каждую группу, но будьте очень осторожны — мы не знаем, против кого боремся, а осмотреть границы нужно тщательно. Завтра вас сменят другие.

Дожидается кивка от старших инспекторов и чуть подаётся вперёд:

— Шимуру на развалинах сменю я, а пока отправлюсь патрулировать центральный район и…

— Кто-то должен остаться здесь, — перебивает его Аканэ.

— Да. Оставшиеся тринадцать человек, в том числе и ты, — чуть напрягаясь, отвечает он.

Цунэмори качает головой и не просит, требует:

— Позволь мне сменить Рюго и отправиться сегодня в патруль, я…

— Не может быть и речи.

— …знаю, что искать.

Нобучика приподнимает брови, откидываясь на спинку кресла, взглядом спрашивает, что же это, и получает такой же немой ответ — пока Аканэ сама не убедится хотя бы в малой вероятности своего почти безумного предположения, озвучивать она его не станет. Гиноза глубоко вздыхает и склоняет голову. Оглядывает всех присутствующих и отодвигает планшет в сторону.

— Хорошо. Но ты возьмёшь с собой Кунидзуку, — Яёй вскидывает голову, собираясь запротестовать и выпросить себе шанс остаться здесь, за спиной Хинакавы, перед десятком мониторов с картой города, но натыкается на воистину железный взгляд Нобу. — Это не обсуждается.

— Договорились, — соглашается Цунэмори, и Яёй разочарованно прикусывает губу. Знает, что здесь ничем и никому не поможет, но и сил в себе отвлечься от навязчивой тревоги не находит.

— Тогда с организационной частью мы закончили, — оперативники негромко шуршат, собираясь покинуть зал, но Гино качает головой. — Это не всё.

Переглядывается с Аканэ, и та по одному взгляду понимает, что он собирается сделать. Не самый хороший момент, но лучшего может не представиться — в конечном итоге, они и так всё узнают. А раз это неизбежно, то разумней рассказать самим.

Вероятно, узнают и, вероятно, разумней. Цунэмори ещё никогда и ни в чём не была так не уверена.

— Вы все, возможно, обратили внимание на то, как легко повстанцам удалось уничтожить Сивиллу, — бывшие исполнители и инспекторы переглядываются и вновь занимают свои места. — Не сомневаюсь, что у некоторых из вас есть свои предположения на этот счёт, и те, кто всё это затеял, наверняка захотят этим воспользоваться. Поэтому будет лучше, если правду о том, чем была Сивилла, вы услышите, — скользит взглядом по Цунэмори и без заминки заканчивает: — от меня.

Аканэ прикрывает глаза, испытывая крайне неуместную сейчас смесь облегчения, благодарности, горечи и нежности и вспоминает, наконец, что значит нести груз с кем-то напополам.

В словах Гинозы чудится прощение за три года молчания, и она впервые с тех самых пор, как Сивилла показала себя, не чувствует себя одинокой.

* * *

— Аканэ! — Яёй выходит из конференц-зала вслед за старшим инспектором и оборачивается на доносящийся из-за двери гул — вопреки ожиданиям, шокированы все были куда больше, чем злы, и, отчасти, в побеге она Цунэмори винить не может.

Уж с чем-чем, а с негодованием сотрудников Гиноза справится в одиночку куда лучше, чем с не слишком озабоченной душевным равновесием коллег Аканэ, но одно мгновение всё же порывается вернуться обратно.

Ей неизвестно, как долго о Сивилле знала сама Цунэмори, но узнав на несколько суток раньше остальных, Кунидзука чувствовала и сопричастность, и вину. Принять удар на себя — выбор Нобучики, но привычка поддерживать друг друга у первого подразделения всегда была сильнее здравого смысла.

— Я знаю, ты хочешь остаться здесь, — говорит Аканэ, как только Кунидзука её нагоняет. — Но здесь ты сейчас мало чем поможешь, ни Гино, ни я на развалины тебя не пустим, а мне нужен кто-нибудь надёжный рядом. Кроме того, — она бросает на бывшего карателя короткий взгляд и позволяет себе слабую улыбку, — Нобучика не отправил бы тебя вместе со мной, не будучи уверенным в том, что тебе это нужно.

— Я знаю, — вымученно улыбается она в ответ, — хотя мне не слишком нравится, что он заранее в этом уверен. Но я о другом хотела спросить.

Аканэ заходит в раздевалку, все четыре стены которой занимают ровные ряды металлических шкафчиков, и открывает один из.

— Да?

— Да, я… — Яёй приоткрывает дверцу того, что рядом, и замирает. — Я просто хотела убедиться в том, что ни ты, ни Гино не забываете о том, что до взрыва Сивилла собиралась отправить нас на поимку Когами.

Цунэмори замирает на одно мгновение с тяжёлыми армейскими брюками в руках, кивает в знак того, что услышала, и снимает блузку.

— И про террористическую группировку, которую он, скорее всего, возглавляет.

Аканэ меняет юбку на брюки, лакированные туфли на сапоги с высокой шнуровкой и крепит нож на бедре. Надевает белую футболку, продевает руки в ремни и застёгивает кобуру с пистолетом.

— Помню.

— Тогда ты не можешь не замечать, что всё, что происходит — очень на него похоже, — Кунидзука выдыхает, когда Цунэмори захлопывает дверцу шкафчика и внимательно смотрит ей в глаза.

— Он бы никогда не ударил по нам, — повторяет Аканэ слова призрака у себя в голове.

— Это правда или ты так думаешь? — с нажимом спрашивает Яёй. — Аканэ, я тоже не хочу, чтобы подрывником оказался он, но сходство трудно…

— Будь подрывником Когами, — перебивает её старший инспектор, — у нас бы не было ни одного подозрения на его счёт. Но мысль верная.

Кунидзука осекается, не понимая, к чему бывшая начальница клонит, и рассеянно смотрит, как та перезаряжает пистолет.

— Похоже на Когами, но не он, — продолжает Цунэмори. — Ничего не напоминает?

Бывший исполнитель понимает не сразу. Перебирает в голове образ за образом, уже собирается сдаться, как вдруг спотыкается об один из них — бледный, по сравнению с оригиналом.

— Ты думаешь?.. — выдыхает поражённая внезапной догадкой Яёй.

— Я ничего не думаю. Я подозреваю, — мягко поправляет её Аканэ. — Но я редко бываю не права, а паника Мики, — хмурится, кивком головы указывает Кунидзуке на шкафчик и показывает на циферблат часов, — за три года ещё никому не помогла. Жду тебя у Хинакавы, не забудь…

Дверь раздевалки громко стучит по стене, и будь ситуация иной, Хинакаве бы наверняка досталась очередная затрещина от Кунидзуки.

— Аканэ! — громко восклицает он, и Яёй позволяет себе целую секунду надежды. — Я нашёл Суго!

Цунэмори шагает вперёд, не скрывая облегчения на лице, Яёй корит себя за горечь, что портит рябью затопившую сердце радость, но тут выражение лица Шо меняется. Он переводит взгляд с одной девушки на другую и громко шмыгает носом:

— Я отправил дронов сразу, как только разглядел сигнал со сканера, но…

К тому моменту, как изуродованное, едва узнаваемое тело Суго Тэппэя привозят в штаб-квартиру, Аканэ и Кунидзука уже уезжают в город. Мика сидит у закрытого в чёрный пакет тела всю ночь, пока Гино силой не уводит её прочь. Проглатывает предложенный виски залпом и засыпает, положив гудящую голову на сложенные на металлическом столе руки. Нобучика смотрит с несколько минут на выбившиеся из причёски локоны, замечает залёгшие под глазами синяки и не рискует относить чутко спящую девушку на кровать. Накрывает сверху пледом и прикрывает за собой дверь, отчаянно жалея о том, что отпустил Аканэ в город.

Сканеры Хинакавы больше не показывают ни одного живого тела на месте разрушенных Бюро и Министерства, и Шо яростно сметает со стола осточертевшую клавиатуру. Косится на открытую банку с таблетками и выбрасывает и их тоже.

А на поверхности, за три сотни метров вверх от штаб-квартиры идёт дождь.

Тушит дымящиеся руины, смывает с камней кровь и заглушает шаги переступившего границу города Когами.