Марья Марьевна (гет)

День выдался не просто жарким, а прямо-таки пекло. Благо озеро, что отчасти было улицей города, давало лёгкую прохладу, правда, лишь тогда, когда появлялось хоть какое то движение воздуха. Жара гнала ребятишек в воду, да и взрослых нет-нет и углядишь сидящих на сходнях и с удовольствием болтающих босыми ногами в воде.

Недалеко от главного въезда в город, что остался от городских стен как напоминание о тех временах, когда на эти стены и была вся надежда, столпилось довольно много народу, даже лавки притащили и установили в три, а местами и в четыре ряда. И было ведь зачем. Над озером играли в мотыля, несколько молодцов и девиц гоняли лаптами особые мешки, круглые и набитые мажьими травами, а самые ловкие гонялись за стрижнем и, видать, уже никто не помнил, от чего игра "мотылём" звалась. Народ внизу свистел и кричал, давая игрокам подсказки и, естественно, делал ставки на тот или иной расклад игры.

Мимо толпы кричащих и улюлюкающих, и вообще бурно выражающих свои восторги и мнения шла жёнка с держащим её за руку мальчишкой. Малец активно крутил головой, разглядывая не только игроков, кружащих в небе, но и город вообще. Любопытная мордашка то выражала восторг от увиденного по дороге великолепного белокаменного храма Рассветной Богородицы, то, сощурив глазёнки, мальчик пытался разглядеть то, что творится в небе над озером, то морщил носик от запаха старости, исходящего от старика, сидящего на лавочке у стены дома, к которому привела его мамка. Старость — явно не то слово, которое можно применить к этому деду. Давно запущенный внешний облик — дед явно уже позабыл обо всем, его длинная борода мало того что висела почти до колен, так и лицо заросло по глаза, а густые свисающие брови закрывали бы и их, если бы дед не поправлял их изредка костяшками едва обтянутых сухой кожей пальцев. Сам же старик напоминал мумию со сморщенным пергаментным лицом. Одет старик был в какие-то непонятные тряпки, и было видно, что на встречу по одёжке ему давно было наплевать. И лишь глаза всё ещё выдавали интерес к жизни, да бадожок вроде и не сносился, за столько-то лет.

— Ну, здравствуй, Машенька, — проскрипел Салазар Старый. — Как добралась, с добром али как?

— Дядя?

— А ты думала, тебя кто-то, окромя меня, вспомнит?

Глаза Марьи Марьевны предательски заблестели.

— Как понял?

— Да вот, — Салазар пожал острыми плечами, — умишком пораскинул и понял. — Он цыкнул зубом. — Ты вот скажи, Машенька, — он посмотрел Марии в глаза остро, пронизывающе, — как оно, себя саму столько раз рожать-то?

Потом повернулся к мальцу.

— Ну, здрав будь, Иоанн свет Царевичев.