Клан Ночных Фурий (джен)

Только потом, уже вернувшись домой после того бесконечно длинного дня, когда на них в очередной раз попытались напасть Изгои, Аскель сумел на холодную голову проанализировать всё произошедшее и прейти к некоторым выводам, которые, однако, ещё больше его запутали его.

Когда он, трезво оценив свои силы, бросился в деревню за подмогой, вернулся на ту поляну с отрядом, то не обнаружил там ничего, кроме трупов.

Люди не могли понять, от чего погибли Изгои, но Хофферсон был, как любой маг воды, неплохим целителем, и потому в строении человеческого тела разбирался на достаточно высоком уровне, и с помощью собственного Дара просканировать трупы, определяя их внутренние повреждения, было для него не трудно.

Это он и сделал.

И ужаснулся.

У этих людей все внутренности были обращены в одну дурно пахнущую кашу, сердца раздавлены, словно кто-то неведомый не аккуратно и слишком сильно сжал их когтистой лапой.

Аскель, конечно, мог провернуть подобное, но…

Но не так.

Не настолько… небрежно.

Это совершил точно не маг воды, в этом Хофферсон был уверен, и потому оставалось лишь гадать — кто и как?

Впрочем, предположения были.

Если тот воин из народа Теней, к которому постоянно уходила Мира (и всем было на это плевать?!) был не простом воякой, коих много везде, а кем-то более значимым, важным?

Если…

Неожиданно озарение молнией сверкнуло в голове Аскеля, ослепительной вспышкой стёрло все мысли из сознания, заставляя ухватиться за ужасную в своей невероятности и одновременно — доказанности, в своей простоте единственную мысль.

…это был сам Сын Луны?

Торговцы болтали, что именно у этого человека (а был ли он человеком, собственно говоря?) были подобные, совершенно необъяснимые способности.

И… корабли!

Так с драккарами своих врагов расправлялся только Король Чёрного Острова и его воины, которых точно бы заметили.

Всё сходится…

Но что Лувеˈнˈавир тут делал?

Думать об этом было очень неприятно, в первую очередь потому, что волны липкого, тёмного страха были почти физически ощутимы — эта тварь, назвавшая себя Сыном Фурии, была единственным существом, которого Аскель откровенно боялся — остальных он просто ненавидел.

И перспектива оказаться с этим отродьем Бездны по разные стороны баррикад заставляла руки и ноги предательски дрожать, а сердце — наполняться презрением и отвращением к самому себе, ведь трусов Хофферсон не любил, и осознавать себе точно таким же… было очень неприятно.

И… чем Сыну Луны так приглянулась Мира?

Простая девушка, но…

Кому ты врал, Аскель? Твоё же внимание на себя она обратила как-то!

Решив не мучить себя и не размышлять о том, что могло связывать Сына Фурий и Дитя Ветра Миру, Аскель отправился докладывать вождю о своих догадках относительно личности того, кто… по факту, спас Олух, защитил их всех от подлого удара в спину.

* * *

Когда перед самым рассветом в дом к нему очень настойчиво постучали, Стоик, уже проснувшийся, как всегда, и потому к самому факту наличия на пороге неожиданного гостя отнёсся благодушно.

Хорошо то, что хорошо кончается.

А закончилось вчера всё хорошо.

А закончилось ли?

Обнаружив за дверью явно взволнованного наследника Хофферсонов, Стоик даже не удивился — на фоне всего произошедшего это было самым логичным, что в принципе могло быть.

Выслушав весь рассказ Аскеля, осознавая всю логичность его выводов, Вождь Лохматых Хулиганов со всё большей ясностью осознавал, во что он и его народ по незнанию вляпались, и всё больше понимал, что совсем скоро ему, возможно, придётся выбирать между своими людьми, что поверили в него, пошли за ним, и своими принципами.

Вождь защищает свой народ.

И это относилось не только к нему конкретно.

Войну с Чёрным Островом Олух не потянет — придётся извернуться и не спровоцировать этого Сына Луны.

Против того, за кем стояли сотни Ночных Фурий, они были бессильны — даже одной было достаточно, чтобы разнести к Бездне всю их деревню, а уж раз их много…

Придётся договариваться.

Как бы не было это противно душе воина.

Вдруг в дверь снова кто-то постучал. Однако, судя по всему, это была лишь формальность, так как спустя всего парк мгновений в дом практически ворвался Плевака, явно что-то собиравшийся сказать, но перебитый Стоиком.

— Организуй общий совет! — рявкнул, не давая опомниться, Вождь.

Кузнец на это лишь кивнул и, развернувшись, исчез в дверном проёме, через который упали на пол первые лучи восходящего солнца, которое уже выплыло на неожиданно и незаметно посветлевший небосвод.

Внезапно Стоик осознал, что в его доме было очень тихо, и только крики первых петухов разносились над поселением.

Деревня просыпалась.

* * *

Через час все уже собрались в Большом Зале. Плевака постарался, ведь обычно сборы составляют не меньше двух часов, а то и больше. К этому все, взволнованные и заинтригованные вчерашними событиями, без устали галдели, строя свои теории одна бредовее другой.

Однако, когда Стоик властно призвал к тишине, все замолчали.

Всё же, речь шла о безопасности племени…

И тогда в центр зала, на обозрение толпы вышел Аскель. Он тихим, но уверенным и равнодушным голосом в очередной раз пересказал все свои выводы относительно личности убийцы Изгоев и насчёт причины их гибели.

С минуту в помещении стояла гробовая тишина.

Гнетущая.

Напряжённая.

А потом вдруг люди синхронно, одновременно, как сговорившись, с новой силой подняли галдёж, крича и перебивая друг друга, и голоса их смешивались в один монотонный, не несущий никакой смысловой нагрузки гул — словно то пчелиный рой, а не люди.

Аскель усмехнулся своей последней мысли, но предпочёл не развивать её — это ему-то, с нормальным слухом противно, почти невыносимо, а представлять каково было Слышащих не хотелось — сразу становилось их жаль.

А жалели только жалких.

Его народ не был жалким!

Неорганизованные, недисциплинированным, но не жалким…

— Подумаешь, какой-то выскочка! — воскликнула Сморкала, явно храбрясь.

Что она здесь делала?

Люди одобряюще загудели, послышались голоса, что поддерживали нахальную девчонку, заявляя, что и у них были свои дары, что никакой Сын Луны им не был страшен…

Они вообще его слушали?

Нет?

Нельзя, нив коем случае нельзя было вступать в конфликт с Чёрным Островом — это одинаково хорошо понимали и Аскель, и Стоик, кажется, единственные, кто трезво оценивал в этот момент всю ситуацию.

А вот Мира…

Если бы Мира была здесь, она была бы третьей, кто молчал, и единственной, кто не поддерживал всех.

Она думала своей головой.

Но о чём?

И куда довели её эти мысли.?

И не за это ли её так сильно не любили?

Впрочем, это всё были мысли не по теме, и сейчас им явно было не место в его голове, однако… невыясненная судьба девушки беспокоила Аскеля, и придавала злости, которая и заставляла его держать себя в руках.

— Тишина! — вновь рявкнул доселе молчавший и наблюдавший за своими людьми Стоик. — Сын Луны — реальная угроза.

Стоило только вождю подать голос, как толпа вновь замерла, оборвав свои разговоры на половине слова — их реакция явно подпортила настроение Стоику, а попадать под горячую руку не хотел никто.

И тут вождь, вздохнув, начал свой рассказ.

* * *

Это произошло два года лет назад на очередном совете вождей, собираемом каждые пять лет ради различных целей, но в тот раз он был посвящён драконьей угрозе.

Совет начался, за дверьми зала бушевала гроза, ветер выл, словно голодный волк…

Нельзя было вспомнить с точностью, о чём они говорили до того, как к ним неожиданно присоединился последний участник Совета.

Вдруг двери зала совета, тяжёлые, дубовые, распахнулись, словно они были бумажными, и в помещение ворвался холодный ветер, заставляя всех вздрогнуть, а пламя факелов — затрепетать.

В этот момент чёрное небо осветила яркая вспышка молнии, устрашающе раздался треск грома спустя пару секунд.

Та молния осветила фигуру, стоящую на входе.

Что же, эффектное появление, ничего не скажешь…

Но это было лишь начало.

Фигурой оказался юноша или молодой мужчина (если судить по движениям и по пластике фигуры — старые воины держались и двигались иначе.), в странной броне, сделанной кожи дракона, с красноречиво говорящем о принадлежности этого воина гербом на наплечнике.

Лица видно не было — кусок чёрной материи закрывал его почти полностью, оставляя лишь глаза.

Драконьи глаза.

Что это за тварь такая?

А парень (так его решил окрестить Стоик) неспешно прошёл в конец зала под дружное напряжённое молчание вождей. За ним по пятам следовал легендарный дракон — Ночная Фурия, злобно зыркая по сторонам и тихо рыча.

Все кресла, в которых сидели вожди, стояли на каменных плитах и неизвестный сел в позе лотоса на пустующую плиту, а за ним устроился и дракон.

— Кто ты? — раздался голос главы советов.

— Здесь проходит совет вождей, и сюда обязаны являться главы всех островов. Я — Король Чёрного Острова, — ответил юноша, поглаживая Фурию по голове — прямо между ушных отростком.

Все начали шептаться.

Можно было услышать разные прозвища — «Сын Фурии» (точно прозвище, а не оскорбление?) «Сын Луны», «Дитя Теней», но все притихли, когда начал говорить глава совета.

— Приветствую вас на совете вождей, Лувеˈнˈавир.

И Стоик ничего не понимал.

Про Сына Луны ходило много историй, но поверить в то, что этот паренёк — повелитель драконов и гроза Северного Архипелага было очень сложно.

— Паршивый мальчишка! Мы ещё спросим с тебя за наши потопленные суда! — воскликнул вождь Изгоев, который, как ни странно, тоже явился на совет.

Действительно.

Зачем драконьему Королю приходить туда, где люди искали способ от драконов избавиться?

Но парня явно не впечатлили восклицания Элвина Вероломного, и он небрежным жестом указал на него своему дракону, который, оскалившись, одним неуловимо быстрым движением оказался рядом с Изгоем, смотря прямо ему в глаза.

Нескольких секунд такого соседства явно хватило — Элвина уже трясло.

Ещё бы…

Взгляд у твари был тот ещё.

Пронзительный.

Разумный?

— Указывать вы своим детям будите, — раздался чуть шипящий голос Сына Фурии. — А угрожать — своим пленникам. Я ни тем, ни другим не являюсь, а потому будьте добры помолчать.

Был уже один такой… вежливый.

И сгинул.

* * *

Хедер тихо вздохнула, вглядываясь в морскую даль — не мелькнёт ли знакомый силуэт их Короля, не появится ли так вражеская Армада или столь же недружественная драконья стая?

С тех пор, как Король отправился на поиски неизвестно чего, от него не было вестей.

Старейшина успокаивал народ, и все привычно слушались его — ведь всего три года было так, что над ними была власть помимо этого самого Старейшины, однако все свыклись с мыслью, что приказам Короля подчиняться надо было беспрекословно.

Всё, что сделала Лувеˈнˈавир — принесло пользу их народу.

Пользу и процветание.

Он был беспощаден к врагам, что, собственно, не было удивительным, но он же с такой заботой относился к своим подданным, что можно было его почти не бояться — этот монстр был их защитником, а не угнетателем.

Сама Хедер уже и не помнила, как оказалась здесь, на Чёрном Острове — только с чужих слов знала, что подобрали её, выброшенную на берег во время кораблекрушения, торговцы и оставили на первом попавшемся обитаемом острове.

Обитателями этого острова и оказались Тени.

Это всё было лет десять-двенадцать назад, но появилась она здесь незадолго до того, как Десятая Советница принесла с собой человеческого ребёнка.

Знакомого ей ребёнка.

Но она не помнила, откуда они были знакомы.

Так или иначе, их Король — будущее Теней и Фурий, потому они шли за ним, даже если было очень страшно.

Он выведет.

Он укажет дорогу…

— Меня высматриваешь? — раздался вдруг за спиной у Хедер шипящий голос Сына Лувеˈн.

Откуда?

Девушка резко обернулась, удивляясь тому, что не заметила присутствия того, о ком, собственно, думала, сразу, а тот тут, по всей видимости, находился достаточно давно.

— Ты нашёл то, что искал? — ответила вопросом на вопрос она, совсем растерявшись.

Иккинг (да, она несмотря ни на что помнила, что это было именно его имя!) стоял, небрежно облокотившись на усевшегося в траву Беззубика, и насмешливо гладя на неё.

— Нет, Хедер, не нашёл, — сказал он. — Но отыскал кое-что иное.

— Что? — бровь девушки дрогнула ехидно. — Или… кого?

— Давнего друга, — не стал отпираться парень.

— И с ним ты скоро вернёшься? — обрадованно воскликнула Хедер, ведь пока Король был на острове, вероятность беспорядков снижалась до практически нуля, а мятежей девушка боялась больше всего.

Почему?

— Да, — неожиданно тепло улыбнулся парень своим мыслям. — С ней.

* * *

Всё такое чёрное…

Мира ничего не понимала в происходящем, совершенно не осознавала, где находилась, почему тут было так холодно и так темно, и, в принципе, былали она.

И было ли всё вокруг?

Последнее, что запомнила она — невероятная боль, пронзившая бок, и больше — ничего.

Точнее она помнила.

Помнила это сводящее с ума НИ-ЧЕ-ГО.

Там не было звука — оглушающая тишина оттенялась только шумом крови в ушах и стоком её собственного сердца, да чуть хрипловатым (и это было непонятным, ведь ранили её в бок, а не в грудь, пронзая лёгкие) дыханием.

Те было тепла.

Холода тоже не было, на самом деле, но она просто почему-то знала, что её почти трясло, хотя ощущений не было.

Не было и света — абсолютная темнота, она не видела даже своих рук.

Она пыталась кричать, звать на помощь, умолять и плакать, но — ничего не получалось, словно у неё у самой голос отняли, чтобы не нарушала тишину, оставив ей только слух.

Ты же любишь тишину, Мира?

Наслаждайся ею теперь!

Вдруг перед глазами у девушки забрезжил сначала слабый, но с каждым мгновением всё нарастающий свет.

Он стал нестерпимым, режущим чувствительную сетчатку и Мира поспешно зажмурилась, да ещё и для надёжности закрывая лицо рука — чтобы уж наверняка.

И на неё навалились звуки.

Сразу, всей какофонией — и мычание, и блеянье, и кукареканье, и людской галдёж, и скрип половиц на первом этаже её дома.

Резко распахнув глаза, девушка с удивлением поняла, что действительно была дома.

Но, что же произошло?

Нахмурившись, Мира стала собираться, разминая попутно затёкшие мышцы, и тут же бросилась к кувшину, в котором обнаружила к своей радости чистую, питьевую воду.

Пить ей сейчас хотелось даже больше, чем понять, что же это было.

После этого девушка бросилась к выходу, где, как на зло, наткнулась на Плеваку, в чьих глазах, неожиданно, увидела сначала радость, а потом шок и неверие.

Что такое?

На её вопросительный взгляд кузнец лишь кивнул в сторону зеркально отполированного щита.

В его отражающей поверхности Мира увидела… себя?

Первым, что бросилось в глаза были, собственно говоря, сами глаза — жёлтые, как два солнца.

Драконьи глаза.

Как у Иккинга.

Испуганно глянув на кузнеца, Мира наткнулась только на растерянность в его взгляде.

Воздохнув и попрощавшись с Плевакой, девушка помчалась в лес, стараясь не пересекаться ни с кем из жителей деревни. Видимо, сейчас было ещё утро, ибо людей на улице совсем мало.

На этот раз до оврага добралась она без приключений.

Иккинга девушка нашла без труда.

Он мирно с виду спал, облокотившись на тоже задремавшего Беззубика, и вроде бы всё было хорошо, но что-то беспокоило Миру в этой идиллии, что-то выбивалось из неё.

Вот оно…

Вдруг девушка заметила, что у её друга под глазами залегли тени, что был он намного бледнее, чем обычно, да и в принципе вид у него был немного болезненным.

А сон — беспокойным.

Недалеко, зацепившись хвостом за ветку и укутавшись в собственные крылья, спала ещё одна Фурия.

Мира медленно подошла к Иккингу и легонько потрясла его за плечо, чтобы он проснулся, и совершенно она не ожидала, что сильная ладонь вцепится мёртвой хваткой ей в предплечье.

* * *

— Мира? — его лицо выражало крайнее удивление, но ещё больше в нём было радости.

А руку её он так и не выпустил…

Проследив направление её взгляда и с удивлением посмотрев на собственные пальцы, с силой сжимавшие наручи девушки, парень громко хмыкнул и неожиданно потянул руку на себя.

Конечно, Мира упала.

Хохоча, Иккинг обнял её, прижимая к себе, но и в смехе его, и в этом объятии было что-то отчаянное, что-то такое, что просто невозможно описать словами.

Это было какое-то «неотпущунеотпущунеотпущу»…

Что случилось?

И что за реакция?

Не то, чтобы она была неприятна Мире, но просто она шокировала не привыкшую к чужому вниманию девушку, пусть она за эти несколько дней несколько свыклась с мыслью о том, что Иккинг был подобен коту или Фурии — любил любые прикосновения, и стоило его хотя бы обнять, как у него тут же поднималось настроение.

— Ты не представляешь, что я почувствовал, когда увидел тебя тогда на поляне, лежащую в лужице собственной крови… — прошептал вдруг Иккинг, всё сильнее прижимая к себе Миру, зарываясь носом в её волосы. — Ты же знаешь, насколько я не люблю кровопролитие, но в тот момент в меня словно зверь вселился.

Что-то страшное было в этом голове.

Что-то отчаянно-безнадёжное, отголоски пережитого ужаса…

— От мысли, что больше не смогу увидеть тебя, услышать твой голос и смех, от мысли, что тебя уже нет моё сознание было охвачено жаждой мести… Но мне хочется назвать это по-иному. Это была не месть… Это исполнение обещания. Когда-то давным-давно данного обещания защищать тебя.

Девушка внимательно слушала, не перебивая и не пытаясь вытянуть объяснения, а просто запоминая каждое слово.

Она сохранит их в своей памяти навсегда…

— … Но когда пришла осознание, что ещё не конец, что можно тебя спасти… Я не знаю, что двигало мной в то мгновение, и я, стало быть, должен попросить у тебя прощения за то… что ты теперь стала такой, как и я.

Юноша заглянул Мире в глаза, и она заметила в них странный огонёк.

— Твои глаза стали подобны моим… Как ты теперь будешь жить? — сокрушался Иккинг тихо.

— Зато я жива, — заметила девушка тихо и успокаивающе.

Конечно, друга она не винила.

Да и в чём его можно было винить?

В том, что, рискуя очень многим, переступая через собственные принципы, спас ей жизнь, совершив самое настоящее чудо?

Теперь Мира знала, что чудеса имели место быть, и их творца звали Иккинг.

Вот так просто.

— Мира, я хочу научить тебя пользоваться той энергией, о которой я говорил, — заявил парень неожиданно, резко сменив тему.

— Разве для этого не нужен особый дар?

— Дары — чушь. Каждый способен научиться чему угодно, было бы желание и терпение.

— Тогда учи меня, Мастер! — тихо рассмеялась Мира.

Слова Иккинга о том, что каждый способен на что угодно поселились в душе девушки, и сама мысль о том, что в её силы, способности поверили, что ей дали шанс узнать новое, открыть для себя этот мир, грел эту самую душу.

Она не подведёт его.

Только не его…

Весь день Мира провела в тренировках под чутким руководством своего Мастера, воспринявшего это обращение слишком серьёзно («С такими вещами не шутят Мира! А ты и вовсе шутить не умеешь. Коли сказала, теперь отвечай за свои слова, и коли признала меня своим Учителем, учить я тебя буду по полной программе!).

Как бы то ни было, но ощутить ту самую энергию, о которой говорил Иккинг, она сумела.

Да, видеть её она пока не могла, и ещё не скоро сможет, как она думала, но чувствовать её потоки, похожие на ветер или течение реки, её напор у неё получилось, что привело девушку в восторг.

Пусть выразился он почти неслышным радостным восклицанием и улыбкой, а не так, как обычно его изображают те идиоты с деревни, но всё же.

Гордость в глазах Иккинга была лучшей наградой.

Но стоило им присесть передохнуть, как радостное выражение ушло с лица девушки, уступив место привычной ей печали.

— С завтрашнего дня начнутся уроки в академии, — сказала вдруг Мира, вспомнив недельной давности слова Плеваки об уроках драконоборцев. — Как мне там учиться? Я вообще здесь лишняя…

— Так полетели на Чёрный остров, — предложил будничным тоном Иккинг, но в глазах его так и плясали лукавые огоньки. — Тебя, вроде, здесь ничего не держит!

— Не держит, — улыбнулась Мира в ответ.

Неожиданно, из самой глубины е души пришло неожиданное осознание того, что, как оказалось, за неё давно уж всё решили, и к мыли покинуть Олух её все эти дни так планомерно подталкивали, что не задать сей вопрос она просто не могла.

И ведь, паршивец, сделал всё так, словно он только помощь предложил, а она сама всё решила.

Гений, однако.

Парень невозмутимо откуда-то достал деревянный гребень, расплёл её измочаленную косу и стал расчёсывать рассыпавшиеся по плечам чёрные локоны.

И ведь опять — даже не спросил разрешения.

А оно ему нужно?

Но кидаться с кулаками и обвинять друга в чём бы то ни было девушка не стала, а лишь взяла на заметку — ей будет не легко, ведь пусть парень и давал ей видимость выбора, по факту он решал всё сам.

Вдруг девушка ощутила чьё-то дыхание у себя на щеке, но всё равно не стала отрываться от созерцания облаков, подкрашенные закатным солнцем.

Но сердце предательски затрепетало.

— Я сам разберусь со Стоиком — тебе не придётся сбегать, — сказал вдруг Иккинг, положив гребень и став заплетать волосы обратно в косу. — Он сам тебя отпустит и благословит даже.

От того, что парень назвал своего отца по имени, стало не по себе.

Жутко.

Да, это не её застенчивый друг из детства.

И пусть она наконец позволит себе плыть по течению!

* * *

Что же, предчувствия девушку не подвели, и рано утром она встала с равнодушным, отстранённым осознанием того, что с сегодняшнего дня начинались занятия у молодых драконоборцев.

В принципе, Мира была не против этих уроков в плане того, что эта разрушительная компания были при деле и не пыталась ей мешать заниматься своими делами.

Однако был у этого и негативный момент — она тоже была «при деле».

Из-за занятий она теперь должна была проводить меньше времени с Иккингом и это ей категорически не нравилось.

Вообще, по-хорошему, такие занятия надо было проводить с тех пор, как ребятишкам исполнялось лет четырнадцать, а не ждать так долго, но, здраво рассудив, можно было понять, почему всё было именно так.

Ведь с момента первого проявления Дара у ребёнка и до самого этого момента (когда они учились сражаться конкретно с драконами на конкретных примерах) их учили родители пользоваться этим самым Даром, а без умения контролировать свои способности делать на Арене нечего было.

А серый камень скал был непривычно скользким, покрытым лужами из-за недавнего дождя.

В воздухе витала свежесть, но было слишком сыро.

Остальные ребята обычно ёжились от такой погоды, а она Мире она была в радость — когда все сидели дома или не выходили со двора, ей никто не мешал.

Сегодня это не работало.

Как жаль.