Душа колдуна (джен)

Мозенрат сам выбрал, где им сесть, удобно устроился на цветастой подушке. Когда остальные расселись вокруг низенького столика, он снова улыбнулся, и Аладдин не выдержал.

— Что с твоим городом и что за тварь ты призвал?!

— Иногда ты умеешь задавать правильные вопросы, крысёныш. Вот только всегда делаешь неправильные выводы. Но я отвечу тебе. Мне всё равно нужно немного подождать.

Мозенрат замолчал, потому что подошёл хозяин с запотевшим кувшином на подносе. Опустив его на стол, он бросил ещё один злой взгляд на расслабленного мага и удалился под мерзкий смешок Ксерксеса. Потянувшись за кувшином, Мозенрат налил себе немного холодного шербета. Больше никто не двинулся.

— Это долгая история, но ты знаешь её часть. Помнишь Кинжальную скалу, Аладдин?

— Такое забудешь! — дёрнулся тот. И впрямь, сложно было забыть и гигантский кристалл, который он видел не далее, чем с утра, и то, как Мозенрат пытался заточить там Джинни, сейчас молча сидевшего рядом.

— Ты никогда не задумывался, для кого такой громадный кристалл? — Мозенрат откровенно смеялся, потом указал на джинна. — Ему хватило жалкого осколка.

— Попрошу заметить, я полуфеноменальный и почти космический! — возмутился Джинни.

— Ах, — небрежно махнул рукой Мозенрат, — ты ведь не скажешь эти глупости при нём, верно?

Джинн сдулся, будто из него выпустили весь воздух.

— При мне он может говорить что угодно! — жёстко возразил Аладдин.

— При тебе что угодно может говорить кто угодно. Но нельзя говорить необдуманно в присутствии лорда Тзинча. Он не только бог магии. Джинн не сказал тебе? Ты встретил Властителя Судеб, Аладдин.

— Кого? — хором спросили все, вызвав ещё один взрыв веселья. Только Джинни молчал. Он вообще как-то уменьшился, став совсем незаметным.

— Ал! Ал! — донёсся его шёпот. — Я по сравнению с ним колдую не лучше Яго!

— Верно, джинн, — согласился Мозенрат. — И я заключил договор с лордом Тзинчем. А сегодня мы оба выполнили свои обязательства, и я свободен.

Аладдин помолчал. Потом хмуро заметил:

— Я мало понял из твоих объяснений, Мозенрат. Но меня волнует вопрос: тело какого бедолаги ты забрал?

— Так ли это важно? — поднял бровь Мозенрат. — Но если это тебя так тревожит... Вы бы с ним не стали друзьями. Возможно, ты встретишься с ним и поймёшь это. Я ведь забрал тело, но не жизнь.

Эти объяснения в подробностях не нуждались. Аладдин прекрасно помнил, как в него самого вселилось сразу два духа. И это было не самое лучшее воспоминание.

— Я заставлю тебя вернуть то, что ты взял!

— В самом деле? — вежливо изумился Мозенрат. — Я честно купил это тело. Поверь, он не продешевил: я сказал обо всех сокровищах, что таят пески Семи Пустынь.

Аладдин замолчал. Возразить было нечего, да и что тут возражать? Мозенрат опять был прав, и вернуть всё назад не получалось. Он бы различил, если бы два духа боролись за одно тело. Но Мозенрат вёл себя слишком спокойно, чтобы предположить это.

Вместо него заговорила Жасмин:

— Ты обещал рассказать нам, Мозенрат.

— Да, принцесса, — кивнул тот. — И я расскажу.

Голос Мозенрата, тихий, спокойный, звучал в полумраке зала.

Поколениями чародеи пытались разбудить спящего в кристалле бога. Каждый из них мечтал заставить подобную силу служить себе, но ничто не помогало. Даже джинн, принадлежавший особо изобретательному магу, не достиг желаемого, бежав от одного лишь взгляда единственного открывшегося глаза.

Мозенрат помнил, как выглядело божество. Тогда громадный кристалл не был пуст. В нём лежало, свернувшись, что-то... невероятное. Оно напоминало человека лишь отдалённо, тело его состояло из множества лиц, человеческих и не очень. И все они спали, пока рядом не появился тогда ещё ученик мага.

Мало кто знал, что сила Дастана, величайшего мага Семи Пустынь — не больше, чем у любого другого. Он умело распускал слухи, раздувая свое величие. Но это, пожалуй, было единственное, что он действительно умел. Потому что в один из дней против него поднялся его собственный ученик.

Дастан не понимал людей. Он не понимал, что сам озлобил его и воспитал себе врага. И Мозенрат ни капли не поверил лживым словам старика, хваставшего, что именно он заточил в кристалл целого бога. Как он узнал потом от самого Тзинча, это случилось по его собственной воле. Чтобы предотвратить войну богов, тот разбил собственный посох, хранивший магию всего сущего, и кристаллы Икс были не более, чем его осколками.

Мозенрат предпочёл не задавать лишних вопросов. К примеру, зачем богу потребовалось забираться сюда и впадать в спячку. Нет, он задал один вопрос. Правильный. Чем они могут помочь друг другу. И среди хора голосов нашёл нужный ответ.

В тот день он вернулся во дворец уже иным. Без руки, но зато с сотворённым из неё артефактом великой силы. Дастан оказался ни на что не годен и пал первым. О, с каким удовольствием бывший ученик мстил всем, кто когда-то видел его позор, кто сам причинял ему боль.

Опомнился он только тогда, когда понял, что вокруг одни мертвецы, а живые бежали в страхе, навсегда оставив город.

Мертвецы пригодились ему, превратившись в неубиваемую армию, и Мозенрат стал полноправным властителем Чёрных Песков. Вот только в дар он получил не только силу, но и часы, отсчитывающие время его существования в этом теле.

Его платой был он сам. Не душа и не жизнь. Не магия. Все это бог милостиво оставил ему. Только тело. И все эти годы перчатка медленно разрушала связь души и тела, а песок в часах пересыпался из одной колбы в другую.

О чём Мозенрат не стал рассказывать, так это о том, как, прекратив бурю, скрывшую его дворец от посторонних глаз, лежал на чёрном песке и смотрел в полное звёзд небо. А рядом стояли часы, и вниз пересыпались последние песчинки.

С восходом солнца на ноги поднялся уже Тзинч.

Бог милостиво сообщил духу колдуна, что задержится в этом мире не больше, чем на день. Ровно столько требовалось ему, чтобы найти путь домой через миры, вероятности и время. Но тело уже было не вернуть. Оно было нужно богу, чтобы иметь точку отсчета.

Часы и перчатка переделали тело Мозенрата в могущественный артефакт, увы, уже не предназначенный для его души. Но перчатка, а с ней и сила, остались с ним, как и верный фамилиар. И всё это не дало ему умереть.

На этом рассказ закончился. Мозенрат замолчал, отпил уже тёплого шербета.

Он сидел, улыбаясь чему-то, и казался совсем другим. Спокойным, умиротворённым, не ищущим ничего. От него уже не веяло опасностью. Просто человек, нашедший себя.

— И что ты будешь делать теперь, Мозенрат? — спросил Аладдин.

— Для начала скажу... — Мозенрат поднял голову. — Подслушивать нехорошо, крысёныш.

— Но я не... — опешил Аладдин.

— Это он мне.

Из-за их спин выступил молодой мужчина в странных, нездешних одеждах. Он опирался на сучковатый посох, сквозь ещё короткую бороду сияла улыбка, а на его плече сидел крысюк, улыбавшийся едва ли не шире хозяина.

— Скажи, — медленно произнёс Мозенрат, глядя ему в лицо. — Тогда... когда мы сидели на кухне... тебе ведь велел рассказать учитель?

— Ну кто ж знал, что ты выберешь сома? — хохотнул чужеземный маг, и Ксерксес обиженно зашипел, обвиваясь вокруг плеч хозяина.

— Не знаю, что вы затеяли... — начал Аладдин, настороженно глядя на незнакомца.

— Мы затеяли уйти отсюда, — не дал ему договорить маг. — Или ты намерен задержать нас в гостях?

Джинни мигом превратился в табличку-стрелку с громадной надписью «Выход!».

— Какие любопытные у вас тут духи, — протянул маг, а крысюк на его плече поднялся на задние лапы, нюхая воздух. Потом сел на хвост и добавил, глядя абсолютно разумно и чем-то в этот момент напоминая Ксерксеса:

— Он же в лампе живёт! Ещё бы в ночном горшке поселился! Нет бы, как положено духу, в лесу жить!

Джинн превратился в раскрытую мышеловку, показал фамилиару язык и тут же взвыл: посох чуть качнулся, и мышеловка захлопнулась, этот язык прищемив.

— Ещё немного, и учитель точно так же прищемит наши хвосты, — серьёзно заметил маг.

Мозенрат поднялся.

— Веди. До свидания, Аладдин.

И они скрылись в густой тени у стены.

Мозенрат больше не угрожал Аграбе.

Пожалуй, это была победа?